Форум » Игровой архив » Путь в подземное царство отовсюду одинаков » Ответить
Путь в подземное царство отовсюду одинаков
мэтр Рене: 3 марта 1577 года. Париж, вечер, лавка парфюмера Екатерины Медичи Путь в подземное царство отовсюду одинаков - Цецерон
Ответов - 11
мэтр Рене: Еще одна свеча догорала, болтаясь в канделябре под потолком. Еще одна жизнь угасала, также неспешно, и хвала всем, кто там есть в потустороннем мире, почти безболезненно. Почти. Ренато Биянко улыбался, встречая свой час смерти. Он был у него один. Последний. Напрасно думают, что у колдунов их множество. Нет. Он такой же, как и у всех людей – один единственный. Последнее время в груди становилось все тяжелее, как будто туда подвесили камень, который мешал биться сердцу. А потом он слег и его немой подмастерье пытался заведовать лавкой, и потом они наняли еще одного смышленого мальчишку, чернявенького, со вьющимися черными волосами и широкой улыбкой. Он был похож на Агриппу, но все же не он. Флорентинцу на время стало легче, он даже стал подниматься со своей постели и выходить в лавку, чтобы все окинуть мутным старческим взором, дать советы и уйти обратно. Лечь. Когда он понял, что конец близок, он написал две записки. Одну отправил в Лувр, куда только по слухам должна была вернуться «Его Катарина», а вторую к Позорному столбу, в лачугу, где жил палач парижского суда. - Ну вот и все, старик, - он улыбаясь взглянул в рыбьи глаза своего визави, поспешившего прийти на его зов, - теперь у нашего мальчика только ты остаешься. Позаботься о нем, - холодные пальцы парфюмера сжали грубую мозолистую руку. – Ей, - он выделил это местоимение особой нежностью и почти мольбой, - скажи, что бороться бесполезно. Мне сил не хватило ей это сказать, пусть хватит у тебя. Ты же палач. Ренато почувствовал, что грудь снова сдавило стальным обручем, что все поплыло перед глазами. Он никогда не хотел знать только одного – своего будущего, но сейчас знал точно, что вот он пришел, его конец.
мэтр Кабош: Палач парижского суда сидел у постели умирающего парфюмера и выцветшими, ничего не выражающими глазами наблюдал как еще одна жизнь покидала еще одно тело. Он привык к смерти так, будто она была его старинной подружкой. Все были смертны, каждый умирал в назначенный ему свыше час. К кому-то Господь был милостив, и тогда посылал свою служанку с косой забрать душу без мучений, кому-то не выпадало такого счастья, и Смерть подолгу измывалась над телом, прежде, чем извлечь из него душу. Он мог попробовать спасти Ренато Биянко, своего друга по стечению обстоятельств, но не собирался этого делать. Пытаться спасать надо молодых, за их жизни торговаться с иным миром, и то не всегда, а смерть в старости обыденна, и препятствовать ей – гневить Всевышнего зазря. - Сам о себе позаботится, не маленький, - грубо отрезал мэтр Антуан, но его рука, лежавшая поверх руки флорентинца, ответила иначе, чуть сжав холодные пальцы. – А Ей, - подняв свободную руку, палач махнул, словно от невидимой мошкары пытался избавиться, прекрасно понимая, кого чернокнижник имел ввиду, - бесполезно что-то говорить. Сам же знаешь. У вас там во Флоренции одни упрямцы рождаются, типа тебя, старый хрыч. Кабошу еще не доводилось бывать в лавке и тем более в жилище соотечественника и друга Екатерины Медичи, и он оглядывался с любопытством. Поднявшись со своего табурета, он отодвинул занавесь, отделявшую спальню Рене от лаборатории. - Рассказывай, давай, пока не помер, где тут у тебя яды, Отравитель, - аженец обернулся и послал к постели умирающего насмешливый взор. Им обоим довелось принять много греха на свои души, убивая других людей. – Я заберу их с собой, когда буду уходить. А то половина Парижа вымрет ненароком, если они попадут в руки, управляемые глупыми головами. Подойдя к жаровне, палач присел на корточки и с любопытством рассмотрел ее. - Хорошая вещь. Я заберу ее тоже, - в его делах хорошая жаровня всегда сгодится.
Philibert de Gramont: Филибер вновь переступал порог дома, каждый визит в который был для него судьбоносным. Дом парфюмера королевы-матери. Только в этот раз лавка была пуста, если не считать немого подмастерья, который и открыл перед гостем дверь. В ней не чувствовалось присутствия хозяина. Как будто Ренато Биянко теперь постоянно предавался лишь беседам со своей старой знакомой по имени Судьба. Де Гиш хорошо помнил каждый свой визит к мэтру Рене. Но именно последний отложился в его памяти как самый важный. Молодой придворный Генриха Валуа до сих пор вспоминал тот незабываемый и пьянящий аромат горячего молока с медом. Этот напиток в последнюю их встречу с парфюмером Флорентийки совсем затуманил разум сенешаля Бордо, однако Филибер был готов поклясться, что помнил каждое слово, сказанное Биянко, каждое его движение, каждый жест. В этот раз Грамон появился в доме парфюмера королевы-матери не для того, чтобы задавать вопросы и пытаться приоткрыть завесу будущего. Нет. Достаточно вопросов, да и ответов на них тоже. Судьба сама решит, как распорядиться жизнью того, который, казалось, уже умирал, но воскрес снова. Возможно, де Гиш стал уже и неинтересен этой самой Судьбе. Она вволю позабавилась. Сейчас Грамон оказался в доме у Нового моста с одной целью. Благодарность. Да, молодой придворный Генриха Валуа, еще будучи в аббатстве Фонтевро, когда он, размышляя, провел бессонную ночь глядя на звезды, поклялся, что непременно поблагодарит Ренато Биянко. И не за предсказания. За такие услуги обычно расплачивались золотом. Грамон же пришел благодарить парфюмера за то, что он помог разобраться в том клубке противоречий, которые переполняли сына Элен де Клермон, мешали жить и радоваться этой самой жизни. Еще одной целью визита было вернуть яд, которым де Гиш так и не воспользовался, согласно сделке, заключенной с мэтром Рене. Грамон обошел лавку, не обнаружив там ни единой души. Немой подмастерье, казалось, сумей он сказать, все равно бы промолчал. В доме чувствовалось присутствие...смерти. Еле различимые голоса слышались сверху. Граф взбежал по лестнице и толкнул дверь в хорошо знакомую комнату. - Мое почтение. – Первое лицо, которое увидел де Гиш, было ему незнакомо, но человек чувствовал себя в комнате Ренато довольно свободно. Складки, выдающие напряжение молодого придворного Генриха Валуа, моментально пролегли возле его рта. Слегка кивнув головой гостю мэтра Рене, де Гиш вошел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. И только теперь в неясном свете догоравшей свечи он различил знакомое лицо Ренато Биянко. Сколько раз он всматривался в эти черты, стараясь различить по ним, что видит парфюмер, заглядывая в будущее. Но сейчас лицо было совсем другим. Как будто мэтру уже было неинтересно, что и кого ожидает. Он знал самое главное для себя. И этого уже нельзя было изменить. Филибер, сняв шляпу и перчатки, бросил их на табурет. Его уже не занимало присутствие постороннего человека. В конце концов, смерть стирает все преграды. Перед ее лицом все становятся равны. - Я пришел поблагодарить Вас. – Ровный голос сенешаля Бордо разрезал тишину комнаты. – Я уверен, никакого вознаграждение Вы не примите, как не приняли его и в последний раз. Но хочу, чтобы Вы знали. Благодаря Вам человек, забывший о том, что значит жить, вновь полюбил эту самую жизнь и будет бороться за нее, как за самое ценное, что дарует нам Всевышний. Я возвращаю это Вам в доказательство того, что, полюбив, понял, как ничтожно все в этом мире по сравнению с этим прекрасным чувством. - Де Гиш поставил пузырек, подобный тем, которые наполнялись духами, на стол. – Я не знаю, что будет дальше, не знаю, что сказать Вам еще, но обещаю помнить каждое Ваше слово и следовать Вашим советам, потому что вновь убедился: Вы, как всегда, оказались правы.
мэтр Рене: То, что изрекал Кабош было разумно. Яды не должны попасть в руки жестокие или глупые, когда часто одно является следствием другого, и опаснее в разы, если нет. Ренато редко держал в этих стенах фиалы с готовой отравой, только если ему был сделан специальный заказ, но пара сосудов с веществами опасными для жизни человека всегда имелись под рукой. Жаровня же ему была ни к чему на том свете, зато могла пригодиться палачу. Он тоже мог бы ее забрать, если бы не одно «но», - Эликсиры смерти забери, унеси отсюда. Они в ларце на третей полке справа. Твоя правда, их не стоит оставлять здесь. Насчет остального можешь не трудиться присматривать себе, - смех больше похожий на скрип раздался с постели умирающего парфюмера, а вслед за ним послышался шелест бумаг, которые старик извлек из-под подушки. – Вот, держи. Это все, - он обвел свою лабораторию нежным взглядом, - будет принадлежать тебе после моей смерти. Тут завещание и дарственные, наследников у меня все равно нет, поэтому я распорядился так. Когда Антуан подошел к постели Биянко, тот всучил ему в руки охапку помятых свитков. - Я не могу завещать все нашему мальчику, это навлечет на него беду. Но ты сможешь о том пошустрить среди судейских, когда настанет время, отпишешь ему все в свою очередь, вместе со своим псом и котом. Им здесь будет явно лучше, чем в твоей лачуге. Со стороны лестницы послышались шаги и перед двумя мастерами своего дела появился молодой человек, которого флорентинец хорошо помнил. - А, это вы месье де Грамон, - в глазах чернокнижника мелькнуло лукавство. – Я принимаю вашу благодарность. Не думаю, что она станет весомым аргументом, чтобы моей душе не попасть в ад, но лучше пусть будет. Мэтр, забери с собой и этот пузырек, - указал он Кабошу на принесенный графом яд. Глухая боль в груди, то притуплялась, то вновь набирала силу, но за последнее время Биянко к ней даже привык. - Тогда послушайте еще один, напоследок, сударь, - Рене прикрыл глаза и как-то загадочно улыбнулся. – За жизнь стоит бороться всегда. Она дарована вам свыше и вы должны беречь ее, как самый ценный дар. Не за любовь, а именно за жизнь. Поскольку, покуда вы живы, вы не знаете, что вас ждет за очередным поворотом дороги Судьбы. Быть может горе, быть может боль, быть может любовь и счастье. Она открывает вам дверь в мир жестокий и прекрасный одновременно. А Смерть закроет эту дверь навсегда. Надежда должна питать ваши силы всегда. Потому что настоящее бренно, оно моментально становится прошлым. Лишь только будущее имеет смысл. А захотите умереть, обращайтесь к нему, - хрипло усмехнувшись, алхимик, не открывая глаз, безошибочно направил свой перст туда, где в этот момент находился в комнате палач парижского суда.
мэтр Кабош: Послушный указаниям хозяина дома, Кабош достал с третьей полки на стене шкатулку неприметную и сунул в свою суму, с которой пришел. Услышанное дальше заставило его немало подивиться, хотя палач думал, что на этом свете ему уже не доведется испытать подобное чувство. Он принял от парфюмера протянутые бумаги, молча кивнул, без излишних вопросов принимая волю умирающего. Он был удивлен, но не обрадован. И жить в этом доме не собирался, пока его услуги требовались королю Франции. Его контракт не был пожизненным, но поскольку охотников на место палача парижского суда год из года не прибавлялось, то есть не было совсем, то он даже перестал забирать свой патент у судейских, когда закончился срок прежнего. И так было ясно, что приемника ему не нашли. Из одного его подмастеров мог выйти толк, но мальчишка сможет твердо держать меч в руке не ранее, чем через три года. А уж когда привыкнет равнодушно относится к чужой боли и причинять ее, и вовсе неизвестно. Бумаги отправились в холщовую суму вслед за ядами. Нужно будет вменить немому помощнику Ренато, чтобы продавал весь товар, что есть в лавке, пока ничего не останется, а в лаборатории ничего не трогал. Тут стояло множество фиалов с духами, по всей видимости, которым наверняка найдутся покупатели особые. Когда весть о смерти чернокнижника разлетится по столице, его клиенты сметут все, что выставлено на прилавок, и можно будут закрыть торговлю, оставив Агриппе деньги, вырученные с нее, и сам дом. - Я найду способ передать ему деньги, но, надеюсь, у него хватит ума не возвращаться в Париж. Я напишу ему, и, если он решит, мы продадим тут все, включая стены. Появление нового лица в комнате, мэтр Антуан никак не отметил, только кивнул ему в ответ, когда тот кивнул ему. У старого флорентинца наверняка была прорва незаконченных дел, вот он и заканчивал их. А Кабош не мешался. Он только крякнул, усмехнувшись, услышав наставления Ренато молодому человеку. - Тебе бы на трибуну оратором, или проповедником надо было быть, а ты со склянками со своими больше, чем с людьми говорил, - фыркнул он, взяв в руки один из пузырьков и раскрыв его. Запах розы, цветущей груши, и еще чего-то необычного наполнил комнату, и от приятности этого аромата, от нежности его, палач невольно разулыбался. - Умелец, однако, - тихо восхитился аженец, чей нос за всю жизнь не вдыхал ничего более прекрасного.
Philibert de Gramont: Надежда. Да, Ренато Биянко сказал именно так. Почему-то в устах этого человека многие фразы становились удивительно понятными, а смысл сказанного простым. Чернокнижник как будто колдовал над извечными дилеммами, расщепляя их, откидывая лишнее и донося до слушателя именно важное и ценное, делая это понятным. Филибер многое понял и осознал за то время, которое прошло с последней его встречи с парфюмером королевы-матери. Видит Бог, сколько бессонных ночей провел сенешаль Бордо, размышляя над тем, что раньше казалось ему недостойным внимания. Он думал о жизни, в которой нет места ненависти и мести. Грамон думал о любви и ее способности преобразить, сделать лучше все вокруг. Но граф забыл о надежде. Именно она была тем недостающим звеном, связующим любовь и счастье. Да, без надежды невозможно отразить некоторые удары капризной Судьбы. Но если использовать надежду и веру, как щит, то и Судьба может оказаться бессильной. Грамон хотел было сказать парфюмеру о том, что понял смысл, сказанного Ренато Биянко, но умолк. Бросив взгляд на человека, который готовился предстать перед Всевышним, де Гиш почувствовал, как что-то кольнуло в груди. Неприятно. Больно. Но это была не физическая боль. Нет. Ренато Биянко говорил о прошлом и будущем. И, наверняка, понимал, что скоро сам останется в тумане минувших дней. Филибер отвел взгляд, стараясь не смотреть на чернокнижника. Граф был вынужден признать, что боль, которую он почувствовал, это душевная боль. Боль неминуемой утраты. Парфюмер королевы-матери был для молодого придворного Генриха Валуа чужим человеком, с которым однажды его свела Судьба. Но только этот человек не побоялся заглянуть в истерзанную, измученную душу сенешаля Бордо. Только он мог рассмотреть шрамы и кровоточащие раны на сердце сына Элен де Клермон. Только этот человек дал ответы на вопросы и помог советом. Да, Грамону было жаль Ренато. И он будет оплакивать парфюмера, как друга. От мыслей графа отвлек жест мэра Рене, указывающего на человека, о присутствии которого де Гиш напрочь забыл. И только разобрав смысл сказанного чернокнижником граф позволил себе догадку, кто перед ним. Но сейчас это было совсем неважно. - Быть может, я все же могу быть Вам чем-то полезен, мэтр? – Негромко спросил Грамон. Приятный аромат, наполнивший комнату, заставил сенешаля Бордо улыбнуться. Этот аромат, казалось, оживил в нем приятные воспоминания о чем-то родном и любимом. В конце концов, жизнь продолжается. А человек живет до тех пор, пока о нем помнят.
мэтр Рене: Лежа с закрытыми глазами, Биянко пожевал собственные губы, прежде чем вновь заговорить. Казалось они онемели. - Да, граф, можете, - наконец проговорил он, прислушиваясь к звуку собственной речи. Она становилась немного невнятной, поскольку язык, как и губы он чувствовал гораздо хуже, чем прежде. – После моей смерти, рукава одеяния которой, я чувствую, как щекотят мои щеки, все в этом доме, и сам дом, будут принадлежать человеку, который перед вами. Все документы на этот счет я уже передал. Говорить становилось все труднее, и флорентинец замолчал, собираясь с последними силами. Он постарался сделать несколько глубоких вздохов, но невидимый стальной обруч на его груди лишь крепче сомкнул свое кольцо. - Вы, как дворянин и человек чести, должны будете проследить, чтобы никто не посягал на то, чтобы изменить мою волю, - бумаги бумагами, но желающих поживиться всегда хватало. – И помогите ему перенести некоторые вещи отсюда в его собственный дом, пока мой подмастерье будет занят моим телом и заботами о погребении. И склянки, - сухие побледневшие губы, отдающие синевой, дрогнули в подобии улыбки, - тоже пусть уносит – проследите за тем. Я не хочу, чтобы что-то из моих творений попало в чьи-то руки, которые не знают им цену. Пусть продает их со временем по вашим рекомендациям. Ты меня слышишь, Антуан? Забери все отсюда, - по комнате разлился аромат духов, и перед прикрытыми глазами парфюмера заплясали картинки того, как он их создавал, как долго искал именно эту гармонию запахов, не жалея ночных часов. - И еще, - еще немного и все закончится, надо успеть, - заберите у меня на столе фолиант в переплете коричневом и передайте его королеве-матери. Скажите, что это единственное, что я не смог разгадать на своем веку. Пусть распоряжается им по своему усмотрению. И да хранит ее Господь. Он все сказал, что хотел, все сделал в этой жизни, что мог и что должен был, и даже то, чего не должен был, но так хотела Она. Его глазам больше не суждено открыться, а губам заговорить. В повисшей тишине где-то в груди чернокнижника его сердце отмерило последний удар и остановилось, душа направилась на суд Божий, а деяния его на суд будущего.
мэтр Кабош: Палач краем сознания слышал слова, сказанные Ренато молодому дворянину, но он был больше поглощен другим. Он нюхал волшебный аромат из пузырька и отсчитывал про себя вздохи парфюмера, отчетливо понимая, что последний уже вот-вот настанет. Впервые за его жизнь, полную смерти, он ощущал, что у последней восхитительный аромат. И это заставляло улыбаться. Не было сладковатого смерда, который часто шел от заключенных Бастилии, чьи раны после пыток покрывались гноем, или тот, что исходил от чернеющей плоти, которая, если принималась за тело человека, то съедала его, покуда вовремя не отрубишь конечность, с которой она пошла. Смерть Ренато Биянко, парфюмера королевы-матери, имела цветочно-фруктовый запах. С сожалением, Кабош вернул восковую крышечку на горлышко пузырька. - Он умер, сударь, - спокойно констатировал аженец, подходя к постели чернокнижника, и, последний раз взглянув на неподвижное лицо флорентинца, накинул на него край покрывала. Пузырек с духами он все еще держал крепко в своей огромной руке. - Вам сказали помочь мне, если вы не отказываетесь от этого, то сложите все с этих полок мне в суму, сколько туда войдет. Я схожу пока в лавку и возьму еще мешок, да скажу подмастерью, чтобы бежал в церковь, заказал отпевание. Говорить то он не может, - усмехнулся палач Парижа, - но перо держать в руках умеет. Сможет позаботиться и об умершем хозяине. Мэтр Антуан вышел из комнаты, поставив на табурет перед вельможей склянку, что держал, но вскоре вернулся, как и обещал с мешком, прихватив с собой несколько тряпок, в которые принялся заворачивать запертые в стекло ароматы. - Иногда деяния жизни таковы, что приходится помирать вот так, без покаяния, унося чужие секреты в могилу, - занятый делом, Кабош нахмурился, - пусть Господь сам отпустит ему все грехи. Помолитесь за это, месье.
Philibert de Gramont: Грамон видел смерть не единожды. Она всегда была разная. Кто-то сам призывал ее, а к кому-то она приходила незваным гостем. Для одних была легкая и мгновенная. Над другими издевалась изощренно и жестоко. Но де Гиш видел смерть в самом страшном ее обличье в ночь Святого Варфоломея. В ночь, когда люди убивали друг друга, оправдывая эти убийства самыми вескими доводами, но чаще всего совершая эту подлость во имя собственных интересов. Смерть, настигшая людей в Варфоломеевскую ночь, действительно, имела ужасный оскал. Сосед убивал соседа лишь потому, что тот был более удачлив в жизни, чем он сам, а не потому, что того требовали интересы религии. Смерть, которая переступила порог дома парфюмера королевы-матери, была иной. Во всяком случае, Филибер был в этом уверен. Она пришла тихо, заранее предупреждая о своем визите. Ренато Биянко успел сделать все, что хотел в этой жизни. Почему-то молодой придворный Генриха Валуа не сомневался в этом. Возможно, чернокнижник и унес с собой в бездну бесконечности что-то недосказанное, но, наверняка, он и не хотел до конца посвящать людей в это. Мудрость парфюмера Екатерины Медичи была для графа чем-то неоспоримым. Слова, сказанные Ренато Биянко, Грамон запомнит до конца своей жизни, до того момента, пока и в его дверь не постучит смерть. Филибер продолжал стоять возле постели, которая стояла смертным одром парфюмера королевы-матери. Граф видел, что душа чернокнижника покинула тело, но продолжал стоять и смотреть на такие знакомые черты лица, как будто ждал, чтобы кто-то подтвердил, что мэтра Рене не стало. И ему подтвердили. Де Гиш вздрогнул, совсем забыв, что в комнате он не один. - Я исполню волю умершего и, конечно же, не отказываюсь помочь Вам. – Глухим голосом проговорил Грамон. Человек вышел из комнаты, а де Гиш так и не начал выполнять его просьбу. Филибер взял в руки пузырек с духами и вдохнул их аромат. Он не ошибся. Этот аромат наполнял душу теплом и радостью. Напоминал о чем-то таком близком и, в то же время, далеком. Все же Ренато Биянко был мастером своего дела. Был. Жаль. Грамон оставил пузырек и подошел к столу. Фолиант в коричневом переплете был на том месте, куда и указал парфюмер. Что содержала в себе эта рукопись, де Гиш даже не хотел думать. Он знал точно, что приоткрывать завесы чужих тайн чревато бедами. А к чему ему беды сейчас, когда он счастлив, любит и любим. Положив фолиант на табурет и прикрыв его шляпой, Грамон принялся за дело. Все, что находилось на полках, он складывал в сумку, которую указал ему гость флорентийца. - Я помолюсь, что же Вам мешает сделать то же самое? – Взгляд холодных серых глаз сына Элен де Клермон остановился на человеке, которого парфюмер называл Антуаном. Сумка была уже полная. – Ренато Биянко Вам, судя по всему, очень доверял. Вот уж никогда не подумал бы, что у него были друзья. Враги, возможно даже завистники, но чтобы друзья…- Де Гиш улыбнулся. – Значит, я ошибался. Так с кем имею честь беседовать? – У Филибера были догадки, но ему хотелось, чтобы его собеседник подтвердил или опроверг их.
мэтр Кабош: - Боюсь, мои молитвы не будут услышаны на небесах, сударь, - крякнул Кабош, заворачивая в тряпицу очередной пузырек и отмечая про себя, что некоторые из фиалов были совсем пыльными, а другие чистыми. Наверно, те, что покрыты слоем времени, были изготовлены и закупорены много раньше, чем другие. Интересно будет потом открыть их и понюхать. - У таких, как мы с ним, - седовласый мужчина мотнул головой в сторону мертвого тела, - действительно не бывает друзей. О чем, могу вас уверить, не жалел он, не сожалею и я. Но мы доверяли друг другу - так сложилось. В самом деле, не рассказывать же этому мальчику, при каких обстоятельствах произошло знакомство двух мастеров своего дела, что их связывала друг с другом жизнь третьего человека, к которому каждый из них относился, как к родному сыну. Совершая руками одну манипуляцию со склянками за другой, аженец думал, стоит ли сообщать Агриппе о смерти парфюмера. Ренато сейчас уже все равно, а этот сорванец может, рискуя собой, примчаться в Париж, чтобы проститься со своим наставником на свежей могиле. Ни к чему. Нужда будет заглянуть в столицу, тогда все и узнает. - С палачом, месье, - без смущения ответил он на вопрос дворянина, - с палачом парижского суда. Меня зовут Антуан Кабош, я пытаю и казню людей. Разных сословий, - философски заметил мэтр, не отрывая взгляда он мешка, куда складывал доставшееся ему наследство. Смотреть в лицо, на котором предсказуемо отразится презрение – ничего нового он там не увидит. И ни капли сожаления по этому поводу не испытывал. Также, как и не желал спрашивать, кто сегодня ему помогает в этой комнате. Господа дворяне не любят, когда им задают лишние вопросы. В большинстве своем, они все несговорчивы, а словоохотливы становятся лишь на дыбе. Вот там можно спрашивать, о чем заблагорассудится. Сума, которую наполнял последний посетитель чернокнижника была полной, и Кабош взял ее за ручку, чтобы подергать, насколько она тяжела. Сносно. Он и сам сможет донести до своей лачуги и ее, и мешок. - Если будете присылать кого-то за этим, - он взглядом указал на свою поклажу, - предупреждайте, что цена непомерно высока, и скажите, как я смогу узнать, что пришли от вас? Кабош собирался исполнить в точности желание Ренато и сколотить для Агриппы немаленькое состояние за счет трудов умершего флорентинца.
Philibert de Gramont: Догадки подтвердились. Де Гиш находился в одной комнате с человеком, который, как он сам только что признался, пытал и казнил. Все же капризная дама Судьба была не прочь и пошутить над людьми. Не единый мускул не дрогнул на лице молодого придворного Генриха Валуа. Взгляд холодных серых глаз еще какое-то время изучал лицо палача Парижского суда. Когда еще представится такая возможность. Если Грамон и попадет когда-нибудь в умелые руки Антуана Кабоша, последний будет в маске. Но Филибер вынужден был признаться самому себе, что не хотел бы проститься с жизнью с помощью палача. Да и как Ренато Биянко тоже. Де Гиш бросил взгляд на тело парфюмера королевы-матери. Чернокнижник так и не открыл графу тайну его смерти, а ведь точно знал ее. Как это будет? Когда? И, дай Бог, чтобы смерть была небессмысленной и не несла на себе отпечаток позора. Бог мой, сколько же требований к этой даме у одного человека. Филибер улыбнулся в пустоту. - Ну что ж, мэтр, палач не дьявол. Если Вы ожидали, что я шарахнусь от Вас, как загнанный на охоте олень, Вы ошибались. – Грамон подошел к табурету и, не спеша, надевал перчатки, как будто именно от них зависел весь его образ. – Каждый должен делать свою работу, у каждого свой долг и заботы. – Перчатки были надеты. На табурете оставалась шляпа с фолиантом под ней. – Не скрою, еще год назад при одном упоминании о палаче у меня зародился бы суеверный страх. И, согласитесь, Вы бы не удивились этому. – Де Гиш взял шляпу в руки, не надевая ее. Как будто находиться в головном уборе рядом с еще теплым телом парфюмера королевы-матери было кощунственно. – Но сейчас я на многие вещи смотрю иначе. Благодаря ему. – Филибер указал на тело покойного. – Если моя помощь более не нужна Вам, мэтр, я откланяюсь, поскольку меня ждут. Грамон подошел к двери, но задержался. - Я не стану посылать к Вам всех подряд. У меня есть верный человек, которому я доверяю, как самому себе. Если найдутся желающие приобрести Ваш товар, я пришлю его к Вам. Зовут моего слугу Жером. Перед Вами же, мэтр, граф де Гиш. Запомните это имя, и пусть Ваша рука не дрогнет, если Судьба сведет нас вновь, но в иных обстоятельствах. Прощайте. Филибер покинул дом возле Нового моста с легким сердцем. Да, он будет помнить человека, который своей мудростью помог ему родиться заново. Будет чтить память об этом человеке. На душе у Филибера было удивительно спокойно. Как будто Ренато Биянко не умер, а лишь заперся в своей лаборатории, чтобы создать новый незабываемый аромат. Молодой человек улыбнулся и разжал кулак. В свете луны блеснул пузырек, содержимое которого имело такой незабываемый аромат. Каждый оставит на память о Ренато Биянко что-то еще, кроме простых воспоминаний. Гордая Флорентийка фолиант, который Грамон нес с собой и непременно передаст королеве-матери. Сам же граф - этот пузырек с духами, аромат которых рисовал в его воображении единственную женщину. Его Любовь. Его Шарлотту. Эпизод завершен
полная версия страницы