Форум » Игровой архив » Надо уметь переносить то, чего нельзя избежать » Ответить
Надо уметь переносить то, чего нельзя избежать
Генрих Наваррский: 20 ноября 1576 года. Франция. Расположение войск протестантов под Базасом. Поздний вечер. Надо уметь переносить то, чего нельзя избежать - Монтень
Ответов - 14
Генрих Наваррский: Генрих Наваррский стоял возле своего большого шатра, разделенного наподобие маленьких комнат на несколько частей полотнами плотной ткани, и смотрел на звезды. Такие яркие в ноябре, и такие близкие. Где-то в их глубине было предначертана его судьба, также, как и судьба каждого человека, живущего на земле. Но у него был совершенно особенный путь, многим отличающийся от дорог жизни простых смертных. Ему уготовано было стать королем не только Наварры, коим он стал после смерти батюшки, но и Франции. Повинуясь какому-то непонятному для себя позыву, он наклонился и ухватил рукой, свободной от перчатки, горсть земли вместе с втоптанной в нее конскими копытами и сапогами людей травой, и поднес ее к носу. Она пахла пряно, но к пряности этой добавлялась свежесть, вместе они создавали неповторимый аромат. Так для Анрио пахла свобода. И эта земля, даже вот та горстка, которую он держал в пальцах когда-нибудь будет принадлежать только ему и больше никому. Никому не будет позволено позариться даже на эту горсть его земли. Из недр шатра послышался смех и Генрих обернулся. В отличие от солдат, костры у палаток которых поддерживались лишь дежурными, старшие офицеры еще не расходились. Еще не было дано разрешение короля на то. Там находились де Торе, Конде, и виконт де Тюренн. Агриппа уехал навстречу Бове и его людям, чтобы провести их под Базас путем, которым привел Беарнец сюда свою армию. Это заняло на два дня пути больше, чем если бы шли через Кастелжалу, но лесистая местность чуть юго-западнее давала хорошее укрытие передвигающейся армии. И небольшой крюк в дороге давал преимущество в том, что слухи не бежали впереди обозов и солдат. И именно поэтому они не стали входить в Базас, а остановились в перелеске в нескольких лье от него. Прежде чем двигаться дальше, нужно было дождаться подкрепления, за ним и поехал д’Обинье. Тюренн же прибыл сюда раньше короля, и пока еще не отчитался об исполнении возложенного на него поручения. У Генриха просто не хватило духа лично проститься с Марго. Он был уверен и в ее понимании, и даже одобрении своих действий, но прощание всегда тягостно. - Я вижу, господа, вы тут не скучаете, - Монморанси рассказывал какую-то историю из своего боевого прошлого, и даже вечно хмурый кузен посмеивался над его рассказом. Конде явно чувствовал себя в расположении войск больше в своей тарелке, чем в кабинете в Альбре или в бальной зале. Только сейчас Генрих заметил, что все еще держит в пальцах землю, и немного смутившись, легко, почти бережно, кинул ее на улицу. – И это правильно, - Анрио улыбнулся. – Нам еще предстоит тут провести день-два, покуда Бове не присоединится к нашей компании. Однако, предлагаю сменить тему, судари мои. Довольно о войне, мы еще навоюемся, поговорим о женщинах. Как единственный женатый из вас человек, я имею право на эту тему, и, виконт, прежде, чем уделить внимание дамам иным, извольте порадовать нас новостями о нашей супруге, - опустившись на одну из деревянных чурок, являющих сегодня собой стулья за импровизированный стол, на котором стояли глиняные стаканы. несколько бутылок с вином, да еще блюдо полное зажаренных куропаток, коих, проходя через лес, солдаты настреляли не считано, Его величество обратил свой взор к месье д’Оверню.* *согласовано с Агриппой д’Обинье, Гийомом де Монморанси, Генрихом де Конде и Анри де Тюренном.
Анри де Тюренн: В шатре было весело. Громкий голос дядюшки Гийома, рассказывавшего о своей походной жизни прерывался взрывами хохота. Мужчины, возбужденные предстоящими сражениями, выпитым вином и рассказами месье де Торе, были в хорошем настроении, как и полагается солдатам, уверенным в своей победе во имя своего короля. Некоторые пытались вставить слово в рассказ Анделуса, но Гийом, как и полагалось каждому из рода Монморанси, уверенно отражал «нападения» и крыл такими доводами, против которых нечем было возражать. Единственным человеком, который не принимал участия в шумной беседе, а оставался лишь молчаливым зрителем, был виконт де Тюренн. Анри расположился в самом дальнем углу шатра, в тени, подальше от стола с глиняными стаканами и блюдом с куропатками. На коленях внука Анна Монморанси была раскрыта книга с закладками из засушенных роз. Каждая роза несла воспоминание о каком-нибудь событии, приятном для бывшего анжуйца. Единственная, белая, но уже слегка пожелтевшая от увядания, напоминала молодому человеку о последнем дне в Нераке, перед его отъездом. В этот день он видел Ее. Она говорил с ним, смеялась. Она была прекрасна, как Богиня и так же недосягаема для него, простого смертного. Ее глаза, как показалось Тюренну, медового цвета, не могли оставить равнодушными ни одного мужчину. Анри скользнул взглядом по строчкам книги. Ронсар, как всегда, угадывал настроение бывшего свитского Монсеньора герцога Анжуйского. Лучистый взор твой встретить я не смею, Я пред тобой безмолвен, я немею, В моей душе смятение царит. Лишь тихий вздох, прорвавшийся случайно, Лишь грусть моя, лишь бледность говорит, Как я люблю, как я терзаюсь тайно.* Образ Жемчужины Франции так явно возник перед голубыми глазами внука Анна де Монморанси, что шатер со всеми людьми, находившимися в нем, со всем шумом и смехом вмиг исчез. Анри снова был в одном из коридоров Лувра, в Париже, когда впервые увидел Маргариту. - Простите, сир. – Книга соскользнула с колен бывшего анжуйца на земляной пол шатра. Только теперь д’Овернь заметил, что все взоры собравшихся устремлены на него**, а король Наваррский, появления которого Тюренн не заметил, обращается к нему с вопросом. Быстро подняв книгу, Анри подошел к столу и наполнил один из глиняных стаканов вином. Только по шепоту, который виконт уловил среди присутствующих, как истинный придворный, д’Овернь понял, что хочет услышать от него сын Жанны д’Альбре. - Сир, королева, конечно же, была огорчена известием о Вашем отъезде, но, тем не менее, она ждет Вашего скорейшего возвращения с победой и даже уже задумала маскарад, где Вы, сир, будете Карлом Великим. – Анри улыбнулся, почувствовав предательский румянец на своих щеках и, чтобы скрыть смущение, поднес стакан к губам. * Строки принадлежат перу Пьера Ронсара ** Согласовано со всеми участниками эпизода
Гийом де Монморанси: Не имея возможности доселе спокойно обсудить с Конде их поражение под Дорманом в октябре 1575 года, сейчас Гийом это делал не без особого удовольствия. Конечно, всегда обидно, когда битва проиграна, но время имеет свойства стирать из памяти досаду, оставляя радость. Да, они проиграли тогда, но они оба живы. Кузену Беарнца удалось перевести людей через Марну, и спасти основную часть французов, а сам де Торе сумел сбежать от расправы лотарингского принца. - Даю руку на отсечение, принц, де Гиз долго пытался выяснить, кто послал ему пулю из тумана, подпортившую его светлый лик! – представив, какое было выражение у Главнокомандующего королевским войском в момент, когда свинец чиркнул его по скуле, Монморанси расхохотался. – Вообще искусство драпать так, чтобы сверкали пятки, в крови у нашей семейки. Я тогда сбежал от Жуанвиля, а потом от меня сделал ноги мой собственный братец! – вино веселило, да и не было у Гийома причин к грусти или к лирической тоске, по типу той, что демонстрировал отсевший в сторонку Тюренн. Сердце его не было опалено иной любовью, чем к самому себе, женщины вызывали в нем интерес плотский, в лучшем случае открывали возможность к интригам во благо себя и своей славы, как это делала его сестричка Мари. Близость новых сражений будоражила кровь и заставляла блестеть его глаза тем особым блеском, который можно было принять за фанатичный. Но, пожалуй, не было более далекого от религиозного фанатизма человека, чем Гийом де Данжю. Азарт охотника разогревал его сердце, близость новой схватки, новой крови, даже если она будет его собственной, но может именно тогда его имя впишут в историю. И, чем сильнее его противник будет, тем лучше. И самым достойным из них он считал Генриха де Гиза. Он молился, чтобы слухи и донесения протестантских шпионов оказались правдой – король Франции направил Лоррейна на юг страны, и здесь де Торе будет искать с ним встречи. Ему докладывали о новостях, как Главнокомандующему, и он не торопился делиться ими со своими сослуживцами и королем, намеренно ведя их к Бордо, где любой исход борьбы за город-порт будет греметь на всю Европу. - Ну что ж, не такой плохой выбор, - усмехнулся Монморанси, поглядывая на племянничка. Как бы тот не сопротивлялся, а воевать ему пришлось. Однако, та книжица, что он держал в руках больше давала поводов думать, что его вздохи связаны не с принуждением быть в армии Наваррца. – Особенно, если нам удастся разбить Видукинда с его саксами, - читать о сражениях Гийом любил в детстве, и всегда завидовал героям этих рассказов. Но сейчас его интересовала другая книга. Улучив момент, он быстро выдернул ее из пальцев виконта. Пара сухих цветов выпала на землю из страниц. – А что это вы читали там, Анри? О, Ваше величество, содержание этой книги, как нельзя более соответствует вашему желанию поговорить о дамах, - де Торе уже бесцеремонно бегал глазами по строчкам, уклонившись так, чтобы д’Овернь не смог у него отнять свое чтиво.* – Предлагаю, господа, поиграть в одну игру. Король Карл IX, помнится мне, очень любил изображать из себя прорицателя по собственным стихам. К сожалению, у меня нет с собой образчика творчества покойного короля. Но сойдет и этот… - в поэзии Ги разбирался много хуже, чем в истории войн, потому затруднился назвать автора книги сходу. *согласовано с Анри де Тюренном
Генрих де Бурбон: Война была для принца Конде явлением привычным и даже рутинным, но воевал он с упорством и добросовестностью, которую этот кальвинист вкладывал в любое дело, за которое брался. Смех, шутки и явное удовольствие де Торе вызывали у него лишь принужденную улыбку. Он предпочел бы не стоять здесь, в шатре, среди соратников царственного кузена, а идти в бой. Но война играет по своим правилам. - Вашей рукой тогда руководил сам Господь, де Торе, - с искренней верой ответил Генрих де Бурбон. – Но, видимо, чтобы уничтожить этого белоглазого дьявола, Гиза, мало одной пули. Но, с позволения Отца нашего небесного, мы еще обрушим на него справедливое возмездие… Сир! Принц поклонился королю Наваррскому, как всегда, сухо и неохотно. Отдавая должное его титулу, но в тайне порицая. За что? Конде, прежде всего, порицал короля за сердечную склонность к жене, присутствие которой в Нераке стало для него костью в горле. И не только для него. Он был обязан королеве Маргарите свободой, но для истинно верующего долг благодарности не должен стоять выше долга справедливости. А долг справедливости требовал, чтобы Маргариту Валуа побили камнями на площади за все злодеяния ее семейки! Поэтому, когда король спросил у Тюренна о жене, Конде отошел подальше, и замер, скрестив руки на груди, как каменная статуя, наблюдая за всем происходящим. - Гадание – грех, де Торе, - только и ответил он на предложение младшего сына маршала Монморанси. - Как вы распоряжаетесь своей душой, ваше дело, но не втягивайте в эти языческие игрища других. Все мы знаем, как закончил свою жизнь король Карл. Вот где наглядный пример того, что наши грехи душат нас еще при нашей жизни!
Генрих Наваррский: - Благодарю за службу, виконт, - Анрио остался очень доволен ответом де Тюренна, поэтому ласково улыбнулся юноше. Ему было приятно, что все слышали - Маргарита не только добрая жена, поддерживающая своего мужа во всем и верящая в его победу, но и настоящая королева, способная скрывать свои горести за подготовкой к празднику и смеяться тогда, когда другая бы рыдала. Кроме того, Генрих Наваррский прекрасно знал о тщеславие своей супруги. Она была дочерью короля и внучкой короля, понятно, что от мужа своего она желала подвигов не меньших, чем те, которые совершали ее отец и дед. - Но, судя по краске, залившей ваше лицо, и цветам, выпавшим из книги, думали вы не королеве Наварры, - добродушно рассмеявшись, Беарнец кивнул д’Оверню, чтобы присаживался за стол, и проследил с любопытством, как книга перекачивала из рук виконта в руки де Торе. - Полноте, Анделус, должны же быть у вашего племянника какие-то секреты. Я же вон не сую свой нос в дела своего родственника, не так ли, принц? – из всего собравшегося в шатре общества Генриху был более всего неприятен его кузен. С де Торе приходилось держать ухо востро, Тюренн был забавен в своих попытках притворяться (Анрио был мастером в этом деле, и потому относился к этим попыткам снисходительно), но Конде его откровенно раздражал своей правильностью и отсутствием всякого намека на гибкость. Иногда Генриху казалось, что кузен его похож на кусок камня. Сначала Его величество хотел отказаться от затеи, предложенной Монморанси, поскольку из того был прорицатель, как из самого Анрио, то есть никакой. Да и не гоже было отнимать хлеб у мэтра Рене, раз уж тот пообещал Бурбону корону Франции. - А я помню эту забаву, де Торе, я согласен. И участвуют все, - весело откликнулся он на предложение главнокомандующего его армией, назло своему родственнику и подмигнув родственнику Монморанси. – Бросьте, братец, вас не было при короле Карле, когда он умирал, а я был. И уж поверьте мне, согрешил он не больше нашего с вами. А тот, кто истинно грешен во многих бедах, живет и здравствует, - посмеиваясь, король почесал кончик собственного носа. Если бы он был уверен в правдивости приметы, что когда кого-то вспоминаешь, тому человеку икается, то думал бы о своей теще денно и нощно. – Когда займем Бордо, напомните мне написать письмо с сердечным признанием в любви моей доброй матушке Екатерине. Вытерев руки об салфетку, уже изрядно испачканную другими руками, король Наварры принялся за ужин. - Итак, начнем, я хочу знать, когда мой кузен снова женится и будет ли его супруга красивее моей?
Анри де Тюренн: Анри с трудом сдержался, чтобы раздраженно не передернуть плечами, когда де Торе выхватил у него книгу. Неслыханная наглость! Несколько попыток вернуть ее обратно не увенчались успехом. Как же дядюшка надоел ему. С каким бы удовольствием виконт изорвал Анделусу кружева и испортил пудру, если бы, конечно, родственник имел в своем арсенале все это. Но Гийом де Монморанси был любителем войны и сражений. Поэтому, по мнению Тюренна, кроме грубости, дерзости, граничащей с наглостью, не имел в своем арсенале ничего. Нет, конечно, была еще отвага и стремление быть победителем всегда и во всем, но подобные качества младшего из Монморанси не впечатляли бывшего анжуйца, поскольку превыше всего последний ставил осторожность и не признавал неоправданное безрассудство. Анри почувствовал, как на его щеках выступил предательский румянец, когда Анделус бесцеремонно пробегал глазами по строчкам книги и, как показалось внуку Анна де Монморанси, с насмешкой отзывался о ее содержании. Когда же бывший свитский Монсеньора герцога Анжуйского заметил, что из книги выпали сухие цветы, стебли, листья и лепестки которых несли с собой приятные воспоминания для виконта, он больно прикусил губу, а ногти беспощадно впились в ладони. Стебельки ломались, едва коснувшись земляного пола шатра, лепестки крошились на мелкие кусочки. Но Тюренн уже не смог сдержать восклицания, когда из книги выпала белая роза, которая напоминала молодому человеку о его последней встрече с Жемчужиной Франции. Но на восклицании, сравнимом с восклицанием, которое издает человек, уколовшись о шип розы, все и закончилось. Анри не будет выяснять отношений с родственником. Во всяком случае, открыто и грубо, при множестве свидетелей, да еще и в присутствии короля. Но как только представится возможность, поверьте, дядюшка, уж племянник постарается испортить Вам настроение. - Цветы, сир, выполняют роль закладок, чтобы я без труда мог найти те строки в творчестве месье Ронсара, которые впечатлили меня больше всего. – Улыбнулся Анри Беарнцу, воспользовавшись приглашением короля и усаживаясь за стол. – Да-да, месье де Торе, автор строк, которые Вы читаете с такой жадностью, Пьер Ронсар. – Виконт одарил Монморанси доброжелательной улыбкой. – Мне показалось, Вы запамятовали. Но д’Овернь в мгновение ока забыл и об обиде на дядюшку, и о Ронсаре, и о цветах, которым суждено было так бесславно окончить свою жизнь, когда услышал предложение де Торе немного поразвлечься. Забавы, игры, флирт. Как же всего этого не хватала молодому виконту, привыкшему на службе Франсуа Валуа мешать жизнь с игрой, а игру с интригами. - Гадание это весьма забавно, - воскликнул д’Овернь, бросив взгляд голубых глаз на принца Конде, когда последний окрестил гадание грехом. – Сильно грешить мы не собираемся, а слегка приоткрыть завесу будущего это очень интригует. Я с Вам, господа. Де Тюренн отцепил от пояса маленькое зеркало и бросил оценивающий взгляд на свое отражение. Но любоваться собой виконту пришлось не долго, потому что слова Генриха Наваррского о том, что он хотел бы узнать, заставили Анри воззриться на своего короля. – Сир, да простит меня Ваше Величество, но я и без помощи книги и гаданий скажу Вам, что на свете не существует женщины красивее королевы Наваррской. Неосторожно, весьма неосторожно. Но Анри не мог сдержаться, чтобы не высказать своего мнения. Это было бы нечестно по отношению к королеве Наварры, к королеве его сердца. - Месье де Торе, - д’Овернь поспешил сгладить свою неосторожность, - как только книга ответит на вопрос его величества, повоспрошайте у нее, могу ли я рассчитывать на благосклонность некой дамы. Если же да, то дорого ли запросит с меня Судьба за эту благосклонность? Тюренн вновь отцепил от пояса зеркало и, казалось, весь ушел в созерцание своего отражения в нем.
Гийом де Монморанси: Де Торе не стал вступать в рассуждения о том, что дурно и грешно, и о том, что хорошо и свято. Он лишь усмехнулся, и поклонился королю Наварры, показывая, что готов исполнить его повеление. Почему бы и не исполнить, когда в том нет ничего, что могло бы навредить самому Гийому. - Племянничек, я просто не люблю слишком утруждать свою память тем, что мне без надобности. Но вы, конечно, не следуйте моему примеру. Хоть кто-то в нашей семье должен отличаться развитой головой. Говорят, это компенсирует недостатки в других местах, - рассмеялся Данжю и, положив руку на книжонку, как на Библию, повторил вопрос, заданный Генрихом Наваррским. После чего наугад раскрыл книгу и прочел первое, что попалось на глаза. - Я грустно, медленно, вдоль мутного потока, Не видя ничего, бреду лесной тропою. Одна и та же мысль мне не даёт покою: О ней, – о той, в ком нет, казалось мне, порока.* Почтя эти строки, Монморанси взял паузу, чтобы до всех присутствующих дошел смысл озвученных строк, а сам отхлебнул вина из своего стакана. - Сдается мне, господа, наш принц имеет некие тайны, о которых мы не знаем. Это в ком же вы так ошиблись, Конде? С вашей-то осторожностью в отношении женщин? – зеленые глаза Анделуса смеялись. Он многозначительно посмотрел на Беарнца. - Полагаю, сир, что вам следует задать своему кузену несколько вопросов, поскольку думы его о ком-то никак не отпускают его. Кстати, Тюренн, все сказанное не отрицает вашего утверждения о красоте королевы Наваррской, - ни к чему не обязывающий комплимент жене присутствующего короля, никогда не бывает лишним. В этом он был солидарен со своим юным родственником. - Итак, ваша очередь, виконт, и вашего вопроса, - книга была спрошена вновь и вновь раскрыта. - Любя, кляну, дерзаю, но не смею, Из пламени преображаюсь в лёд, Бегу назад, едва пройдя вперёд, И наслаждаюсь мукою своею.* - Ооочень любопытно, - протянул Гийом. – Это на кого же позарился наш юный д’Овернь, что бегает назад? Может при дворе Вашего величества та пташка, оперением которой так покорен наш смельчак? – последнее слово было произнесено с изрядной долей иронии, поскольку до сих пор Тюренна де Торе не видел в деле, в бою. А хотелось бы. *Пьер Ронсар
Генрих де Бурбон: Принц Конде вынужден был сделать глоток вина, чтобы смыть невообразимую горечь, грызущую горло. Во что они превращаются? Король Наварры и де Торе устраивают гадания, виконт де Тюренн постоянно глядится в зеркало, словно надеясь увидеть там что-то новое. Что дальше? Они пойду в поле, плести венки, и приветствуют армию де Гиза стихами Ронсара? Пожалуй, тогда есть шанс на победу, потому что и герцог, и его солдат попросту умрут от смеха. Однажды принц уже видел такое. В то проклятое лето, когда все говорили только о мире, и о свадьбе короля Наваррского и Маргариты Валуа. Тогда молодых протестантов, прибывших в Париж, охватило настоящее поветрие. Наряды и украшения, любовницы и дуэли. Доброго протестанта от проклятого католика было не отличить даже с трех шагов. И чем все закончилось? И чем все закончится сейчас? Конде был уверен – ничем хорошим. - Я думаю, де Торе, речь идет не о женщине, а о судьбе предстоящего сражения. Казалось бы, мне не должно обременять себя такими мыслями, ибо с нами теперь король Наваррский. Но уж простите, кузен, никак не могу отделаться от этой навязчивой привычки. «Вы все развлекаетесь, кузен», - его взгляд был полон упрека. – «Развлекаетесь, как будто все еще пи дворе королей Франции, при дворе Флорентийки. Только вы забыли, что если раньше вы рисковали лишь своей головой, да головами горстки преданных вам людей, то нынче ставки намного выше, и если на этот раз корона слетит с вашей головы, ее некому будет поднять, ее втопчут в грязь».
Генрих Наваррский: Генрих не без удовольствия наблюдал за милой перепалкой между двумя потомками рода Монморанси. Она напоминала ему о тех временах, когда он был заточен в стенах Лувра, и где подобный «обмен любезностями» был в порядке вещей. Случалось, молодой король скучал по тем временам, и именно поэтому он приблизил к себе виконта де Тюренна, своими манерами и речью сильно отличавшегося от чопорных протестантов, у которых на уме была только война. Все же, в Бурбоне было достаточно крови папеньки, с его сластолюбием и тягой к праздности, а не только матушкино честолюбие и воинственность. - Полноте, де Торе, давайте оставим нашему виконту его секреты. Даже если я и подозреваю о том, кто его избранница, то уж вам точно не скажу. Потому что ваш язык, Анделус, не менее беспощаден, чем ваша шпага, а войны в своем стане я не потерплю, - лукавый взгляд Беарнца скользнул по лицам мужчин, собравшихся сегодня за походным столом. Беря под свою защиту бывшего свитского Монсеньора герцога Анжуйского, Анрио словно вновь вступал в стезю мелких интриг и закулисных игр, он напоминал де Торе, кто здесь король, и что будет именно так, как желает он, а никто иной. – И даю вам слово, командир, она красива. Уж мне-то можете поверить. Конде был не интереснее чурки, на которой сидел. Его общество всегда тяготило легкого нравом мужа Маргариты Наваррской. В отличие от кузена, он, пусть тоже не забывал многое, но умел делать вид, что забыл. Однако, этого сурового принца любили многие протестанты и верили в него, и с этим приходилось считаться. - А я не соглашусь с вами, Генрих, - монарх откинул в отдельную плошку обглоданные кости и принялся за следующую птицу. Он возражал своему родственнику больше из желания поспорить с ним, чем имел по-настоящему серьезные доводы. – Война – войной, но евнухом-то вы не стали! – воскликнул любимец фрейлин всех луврских королев, которым довелось делить с неугомонным почитателем женских прелестей один кров, и по-мальчишески звонко рассмеялся, не боясь перебудить солдат, чьи палатки стояли неподалеку. – Наверняка, вы в кого-то влюблены, поскольку иные отношения, будут, как бы это правильно выразиться? – ища помощи и подсказки, Анрио взглянул на Тюренна и де Торе. – Ниже вашего достоинства! – Его величество смеялся так, что того и гляди мог подавиться куском куропатки. - Ладно, наша с вами очередь, Гийом. Спросите у Ронсара: сколь много недовольных дам, оставил я в пучине страсти, послав им беды и напасти, даря мужьям их по рогам? Как видите, не только мой братец Карл мог импровизировать, - довольный собой и происходящим, государь всея Наварры улыбнулся всем.
Анри де Тюренн: Тень задумчивости на несколько минут легла на лицо внука Анна де Монморанси. Анри хорошо знал прочитанные Анделусом строки Пьера Ронсара. Если бы дядюшка не вытряхнул из книги сухие цветы, то мог бы заметить, что именно страница с этим стихотворением была заложена виконтом. Строки Ронсара как нельзя точно ответили на вопрос де Тюренна. Хотя бывший свитский Монсеньора герцога Анжуйского до последнего верил, что смысл стихотворных строк будет понятен только ему. Зря надеялся. Генрих Наваррский тоже многое понял. А, быть может, сделал вид, что догадывается, о какой даме вопрошал Анри у книги. Беарнец умен и хитер. Бывший анжуец это знал точно. Поэтому кто знает, о чем сейчас думал сын Жанны д’Альбре. Но виконт решил для себя, что нужно быть осторожнее. Никто не знает, как отнесется король Наваррский к воздыхателю своей супруги. Возможно, это польстит ему. А, быть может, наоборот, сильно не понравится. Ни для кого не было секретом, что в последнее время королевская чета жила в любви и согласии. Вряд ли влюбленный супруг захочет видеть у юбок своей жены воздыхателей. А немилость Бернца грозила, возможно, изгнанием. И куда тогда податься Тюренну? В Париж? Покаяться перед братом короля? Конечно, если жизнь заставит, то почему бы и нет. Благо Анри имел привычку не сжигать за собой мосты. Только вопрос был в том, захочет ли д’Овернь вновь оказаться под покровительством младшего сына Екатерины Медичи. Нет. Сейчас Тюренн этого не хотел. Быть опять в числе свитских герцога Анжуйского означало каждый день ждать предательства принца. А последний на эти самые предательства был горазд. Чтобы спасти свою несравненную персону, он пойдет на многое. Поэтому д'Овернь решил для себя, что, если любить, то лучше любить осторожно. Все же любовь к королеве накладывала свои ограничения, которыми пренебрегать было нельзя. - Прекрасная импровизация, сир. – Улыбнулся д’Овернь, отгоняя от себя мысли, которые заставили румянец на щеках виконта вспыхнуть еще сильнее. – Думаю, Вы бы могли, будучи при Дворе короля Франции, составить достойную конкуренцию месье Ронсару. Лесть всегда приятна тому, на кого она направлена. И полезна тому, кто ею пользуется. Анри слышал, как король Наваррский отказался выдать тайну виконта его дяде. Возможно, Беарнец приберег этот козырь для себя. Но, тем не менее, д’Овернь был благодарен королю. Де Тюренн умолк, решив говорить только тогда, когда его спросят. Слушать бывает, куда как более полезно. К тому же прозвучал вопрос короля Наваррского. Ответ книги на него было весьма интересно узнать. Интересно и поучительно. Кто знает, быть может, это будет козырь, который, на этот раз, окажется в руках внука Анна де Монморанси. Взгляд голубых глаз скользнул по присутствующим. Доброжелательной и обезоруживающей улыбкой был удостоен каждый. Де Тюренн вошел в свой привычный образ, который казалось, кричал: «Взгляните на меня, господа, разве меня можно не любить? Разве я способен на подлость и предательство?».
Гийом де Монморанси: - Как вы коварны, Ваше величество, - усмехнулся Анделус, прополоскал рот вином и смачно сглотнул. – Раздразнили мое любопытство, да еще и организовали прямо у нас с Конде на глазах союз с моим племянничком по охране его тайны. Вот, Ваше высочество, как выявляется порочная страсть к интригам, - насмешничая и шутя, Гийом осклабился в два ряда ровных зубов цвета слоновой кости. Он понял, что молодой волк показывал стае, что он в ней вожак, но матерые хищники могли только прикинуться, что подчиняются - об этом Бурбону забывать не следовало, и он будет глупцом, если отринет осторожность даже среди «своих», которые в любой момент могут оказаться «чужими», уж двое из троих точно. Несмотря на то, что Тюренн прямо-таки лучился, изображая преданность и благодарность королю Наварры, де Торе знал, что в мальчишке течет кровь Монморанси, а этого достаточно, чтобы не верить ни одному его слову. В их семейке изъянами честности благородства страдал только граф Даммартен, спевший своему рассудку лебединую песню. - Воспрянь и не жалей своих щедрот, Я только пол пути прошел, и вот Усталый, кротко жду теперь, покуда Смогу войти в сокрытый прежде рай, Где мы вдвойне познаем, так и знай, Не только чудо — предвкушенье чуда! Захлопнув книгу, Гийом расхохотался. - Сир, ждите, вы рано начали подбивать итоги своих похождений! Книга говорит, что вы прошли еще только полпути, а как вам известно – цыплят по осени считают. Так что не бегите впереди упряжки лошадей, еще не настал момент для подсчетов! – от души веселясь, Данжю обвел взглядом компанию, и нашел, что давно он не видел столь разношерстного сборища. Но пути Войны неисповедимы – это ему было известно лучше, чем кому-либо другому. - Кстати, прежде, чем строить заговоры и придумывать оберегать тайны, убедитесь, что кое-кто любопытный не имеет средств влезть в ваш секретик, - зеленые глаза военноначальника смеялись, поглядывая на родственника. – У меня еще есть мой вопрос. А поскольку дамы меня интересуют исключительно, как самки и не более того, то я израсходую его, чтобы спросить про вас Тюренн. Расскажи-ка мне, книга, что за пассию скрывает наш очаровательно краснеющий друг? – не сводя глаз с д’Оверня, Анделус позволил говорить Ронсару, и страницы распахнулись. Ги перевел на них взгляд. - Да, ей, красавице, до старшей далеко. Я знаю, каждого сразит она легко,— Девичьим обликом она подруг затмила. В ней все прелестно, все, но только входишь ты, Бледнеет блеск ее цветущей красоты, Так меркнут при луне соседние светила. - Хм... – Начал было комментировать де Торе, поглядывая уже на Анрио, но его прервали звуки с улицы. К шатру подскакал всадник и негромко переговаривался с часовым у шатра. Слов было не разобрать, но вскоре в палатке появился сам часовой и доложил, что господина Главнокомандующего просят выйти, чтобы выслушать донесения особой важности. Переложив книгу со стишками Ронсара поближе к Конде, Гийом поднялся. - Господа, прошу простить меня, я не думаю, что задержусь, - поклонился он Генриху Бурбону и вышел на улицу. Монморанси действительно вернулся быстро. Огромным усилием воли он держал при себе то возбуждение и азарт, которые его охватили от новостей. Он словно бы напрягся весь, готовясь к прыжку. А глаза приходилось прятать под полуопущенными веками, чтобы лихорадочный блеск не выдал чувств их обладателя.
Анри де Тюренн: Как же дядюшка надоел ему. Анри прикусил губу, слушая, как Анделус куражится над ним, над его чувствами, над всем тем возвышенным и прекрасным, чего самому, этому прожженному грубияну, никогда не понять. Если бы они были в Париже, при Дворе французского короля, д’Овернь бы уже придумал, как стереть эту мерзкую ухмылку с физиономии родственника. Конечно, не в открытой вражде и чужими руками. Но при молодом Бурбоне пока приходилось быть осмотрительным, да и обычно осторожность внук Анна де Монморанси ставил превыше всего. Пока что де Тюренн не мог понять, какую роль играет при сыне Жанны д’Альбре сеньор де Торе, кроме роли главнокомандующего. Король Наваррский не был так прост, как пытался всем демонстрировать. Возможно, конечно, Генрих использовал Анделуса, даже наверняка. Впрочем, как и многих из своего окружения. И еще бывшему анжуйцу было весьма любопытно, насколько хватит дядюшку? Когда он уже вновь поменяет веру, покровителя. Сменит свою змеиную шкуру на новую? А это рано или поздно случится. Он же один из Монморанси. А как показывала жизнь, представители этого славного рода постоянством не отличались. Они были там, где именно для них было выгоднее. Если бы Анри чувствовал, что Франсуа Валуа светит французская корона, он, конечно, не оставил бы своего бывшего покровителя. Но корону Монсеньору герцогу Анжуйскому не видать, как собственных ушей. Почему-то Тюренн был в этом уверен. Так к чему служить принцу. Да еще каждый день опасаться, что этот самый принц, спасая свое персону, подставит тебя. Молодой Бурбон же был более удачлив. Если Судьба и дальше будет благоволить ему, то, чем черт не шутит, может и станет он королем Франции. От размышлений о судьбе французской короны Анри отвлек смех де Торе. И не захлебнется же дядюшка собственной слюной. Анри перевел взгляд голубых глаз на родственника и ласково улыбнулся ему. Смейтесь, дядюшка, смейтесь. Неизвестно, сколько Вам отпущено Судьбой. Шальная пуля, смертельная болезнь или отравленное вино – все может быть. И пусть сейчас они не в Лувре. Но даже в этом шатре каждый был себе на уме. Анри обвел взглядом каждого. Не нравилась ему походная жизнь. Опять же во многом благодаря дядюшке виконт испытывал все ее лишения. Наконец, де Торе вышел из шатра. Анри протянул было руку книге, но брезгливо отдернул ее, как будто своими прикосновениями Анделус наслал на нее проказу. Но как бы д’Овернь не был рад тому, что дядюшку прервали в его веселье, виконт весь напрягся. Что за донесение особой важности? Уж, не случилось ли чего. Друзья, обманем смерть и выпьем за любовь. Быть может, завтра нам уж не собраться вновь, Сегодня мы живем, а завтра — кто предскажет? Наизусть процитировал Ронсара де Тюренн. Но не успел он продолжить, как де Торе вернулся. Одного взгляда на родственника было достаточно, чтобы понять, что он возбужден. Но радость дядюшки не сулила ничего хорошего племяннику.
Гийом де Монморанси: Новости были и правда будоражившими все существо Гийома, поэтому он даже забыл отпустить очередную порцию ехидства в адрес своего юного родственника, застав его за декламацией Ронсара. Герцог де Гиз со своим отрядом покидал Тулузу, чтобы соединиться с основной армией короля Франции под Бордо. С ним же следовал и братец де Торе, наместник Лангедока. Анделус был готов хоть сейчас поднять часть войска наваррца, чтобы броситься наперерез Меченому, и не дать тому слиться с основными силами католиков. И попытаться его убить. Уничтожить Генриха де Лоррейна, это то же самое, что выиграть битву за Бордо, не начав ее. Взбудораженный полученными известиями и собственными мыслями, Ги даже не спросил гонца откуда они. Он чувствовал, что это правда. Лоррейн не будет отсиживаться. Как крыса в норе, подобно Анри Монморанси, он тоже хочет действовать, и он будет действовать, это и у Ронсара можно было не спрашивать. Но как донести до сидящих за столом мужчин, что стоит рискнуть? Бурбон ждет подкрепления Бонна, он хочет идти с большой силой на подступ к порту Луны. Конде слишком дорожит своими людьми, чтобы ввязываться в сомнительную авантюру, а Тюренн… тот вообще не в счет. Ему бы только стишки о любви читать. С этими мыслями де Торе обвел взглядом всех собравшихся и решил все для себя. - Господа, мне только что доложили, что господин де Бонн, которого мы все так ждем, уже на походе. И ему осталось до нас не более суток пути, - не моргнув глазом соврал Данжю. – Посему предлагаю отставить игры и всем пойти отдыхать. Поскольку завтра, мы начнем выдвигаться на восток. Кроме того, предлагаю прямо сегодня отправить небольшой отряд вперед, чтобы разведать обстановку, - предполагая возражения со стороны короля Наваррского и его кузена, Анделус поднял руку, прося дать ему закончить. Усилием воли он заставил себя погасить дьявольский огонек азарта в глазах и вполне дружелюбно всем улыбнулся. – Отправлюсь я со своими людьми. Нас осталось правда слишком мало, поэтому я доберу до пяти десятков из основного войска и этого будет достаточно. На время моего отсутствия командование армией примет на себя Его высочество. Вашему величеству вменяется беречь себя и воодушевлять солдат на подвиги во имя веры и славы Наварры, - Ги усмехнулся. Как ни странно, но за Анрио солдаты готовы были добровольно идти в огонь и в воду. – Ну а вам, мой дорогой виконт, надлежит читать стихи и дальше до тех пор, пока у вас не проснется желание побороться за собственную жизнь и за жизнь своего короля. Я же постараюсь для нас выбрать наиболее удачное место для дислокации, если вдруг окажется, что в Бордо нас пускать не хотят, - не «вдруг» и не «окажется» - это Гийом знал наверняка, но стоило ли предупреждать? Нет. Пятьдесят человек – это слишком мало, если учесть, что соглядатай доложил, что у Гиза под сотню, а то и больше. Но пятьдесят человек менее заметны, если их грамотно распределить. И потом, Лоррейн не ожидает нападения так рано. Добраться бы только до него самого, а там уж и можно помирать в ореоле славы убийцы де Гиза. - Ваше величество, я жду вашего одобрения и готов выезжать, - склонив голову перед Бурбоном, Данжю заклинал его про себя дать согласие и не почувствовать подвох. Слишком тонкое чутье было у Беарнца, но он надеялся, что не сфальшивил ни в одной ноте. Могло показаться, что де Торе вовсе не требовался отдых, как всем людям, это было не так, но воспитанный войной, боями и умывавшийся кровью врагов чаще, чем водой, он уже насиделся в Нераке в бездействии и жаждал скорой битвы.
Генрих Наваррский: Генрих внимательно выслушал своего Главнокомандующего, не сводя с него взгляда. Но у него не было повода сомневаться в словах де Торе и его планах. В конце концов, Анделус, каким бы лисом и прохвостом не был, был отличным командиром, принесшим не одну победу наваррцу. - Я одобряю ваш план, сударь, можете отправляться прямо сейчас. Только не перебудите весь лагерь. И еще, - Анрио не посмотрел ни на Конде, ни на Тюренна, давая им понять. Что не нуждается в их советах в этот момент, - вы возьмете пятьдесят человек, но тридцать лошадей. Пусть люди бегут налегке, в любом случае, вы поспеете раньше нас, чтобы осмотреться с дислокацией. Бурбону было жалко давать и людей, на случай непредвиденной засады, в которую те могут угодить, но пустить вперед небольшой отряд стоило. - А сейчас, господа, предлагаю последовать совету месье де Данжю, и отправиться всем спать. Конде, вам отвечать за утреннюю побудку, виконт, вы останетесь ночевать здесь. Уже запахнув занавесь, которая отделяла от места застолья королевскую постель и растянувшись на том, что в походной жизни даже у королей, называлось кроватью, Генрих долго разглагольствовал с Анри д’Овернем, который устроился недалеко от стола, о звездах, о предназначении людей, о земле, и, конечно, о женщинах. Говорил в основном молодой монарх, который ощутив, что его клонит в сон, внезапно усмехнулся в тишину шатра и ночи, подозревая, что его тезка уже спит давно. - А я бы на вашем месте рискнул, юноша, - и довольно улыбнувшись темноте, своим мыслям и предположениям, захрапел во всю мощь легких. Эпизод завершен
полная версия страницы