Форум » Игровой архив » Торг уместен » Ответить

Торг уместен

Изабель де Лаваль: 24 октября 1576 года, Нерак, после полудня.

Ответов - 26, стр: 1 2 All

Изабель де Лаваль: С выражением суеверного ужаса на лице маркиза де Сабле рассматривала камзол Агриппы, небрежно брошенный им на спинку стула. Его ткань, наверное, помнила еще Франциска I, хотя не исключено, что уже в те далекие времена она обзавелась несколькими дырками, тщательно подштопанными. Крой… тот, кто шил этот камзол, явно имел очень своеобразное представление о мужской фигуре, далекое от того, что нынче диктовала мода, желающая видеть кавалеров изящными и утонченными. Не то, чтобы Изабель считала, что Агриппе недостает изящества, у ее поэта было много достоинств, но все же эти накладки на локтях и плечах… - Это уж слишком, любовь моя, - заявила она, открывая сундук с вещами поэта, скромно приютившийся среди шелково-парчового великолепия ее гардероба. – Помилуйте, я не предлагаю вам наряжаться в розовое и голубое, носить брыжи и благоухать как нежная фиалка. Но зачем носить то, что вот-вот на вас рассыплется? В подтверждение своих слов маркиза де Сабле тряхнула камизу поэта. Откуда-то из складок поношенной ткани стыдливо вылетела моль. Вздохнув, Изабель вернулась в опочивальню, присела рядом с Агриппой, нежно глядя ему в глаза. - Я понимаю вашу мужскую нелюбовь к покупкам и примеркам, друг мой, но позвольте мне заняться вашим гардеробом, и вам не придется ни о чем беспокоиться! С вас снимут мерки только один раз, а выбор тканей и фасонов я возьму на себя! Ну, пожалуйста, любовь моя! Лаской можно добиться куда больше, чем капризами, поэтому маркиза (пока что) была сама кротость, подкрепляя свою просьбу объятиями и поцелуями, но готовая, в случае необходимости, пустить в ход и надутые губы и упреки в том, что ее совсем не любят и не ценят.

Агриппа д'Обинье: С замиранием сердца Агриппа прислушивался к звукам бурной деятельности Изабель в гардеробной и ее ворчанию. Она добралась до его вещей, и началось… Собственно, поэту было совершенно безразлично во что он одет, главное, чтобы вещи были чистыми, а прорехи в материи заштопанными. Также мало внимания он обращал и на одеяния окружающих. Какая разница, что на человеке, гораздо важнее то, какова у него душа. А в нарядах, еще Сократ говорил, что главное приличие. Господин д’Обинье считал, что его костюмы пусть скромны, но очень приличны, поскольку не вычурны, и главное – удобны. Для дел же, которыми он занимался во славу короля Наваррского, и вовсе лучше было иметь неприметный вид. Сидя в одной рубахе на кровати, пододвинув к ней маленький столик, с невероятно растрепанными черными прядями на голове, Агриппа кусал кончик гусиного пера, и совсем не имел настроения думать о бренном и насущном. Его мысли были далеко, в стране муз и рифмы, перед ним лежал лист бумаги, на котором было начертано несколько строчек бегущим росчерком, а взгляд устремлен в глубины своей души и бездну бренности мироздания, когда мадам де Лаваль вздумалось залезть в его сундук. Он сделал вид, что не замечает ее суеты и слов, но это продолжалось лишь до той поры, пока возлюбленная его не перенесла свое внимание с камиз и курток на того, кто их носит. И тут до соратника Анрио де Бурбона дошел смысл сказанного маркизой. Он чуть не подпрыгнул на месте от ужаса. - Какие такие мерки и фасоны? – протестанту спешно пришлось возвращаться мыслями из страны, где он ими пребывал, в опочивальню Изабель. - Любовь моя, у меня прекрасный гардероб. Там все почти совсем новое! Откинув перо в сторону, лохматый поэт мягко высвободился из объятий женщины и побежал в гардеробную. Оттуда он вытащил свой сундук. – Тут все еще в великолепном состоянии, - безапелляционно ткнул он пальцем в закрытую крышку сундука. Сама мысль, что его будет одевать дама, да еще и за свой счет, поскольку у самого Агриппы за душой было лишь скромное жалование от Беарнца, приводила его в праведное возмущение. Пусть парижские придворные хлыщи и привыкли жить на средства из кошельков своих любовниц, д’Обинье это допускать не собирался.

Изабель де Лаваль: Похоже, Агриппа готов был сражаться за свой сундук почти с таким же пылом, как за короля Наваррского. Только вот и маркиза де Сабле отступать не хотела, очень уж соблазнительной была мысль обновить гардероб поэта по последней моде. Изабель готова была даже сделать поправку на цвета и крой в соответствии с нравом и привычками Агриппы, но ради бога, только бы избавиться от этого сундука с древностью, называемой им своей одеждой! - Это было в великолепном состоянии лет тридцать тому назад, - непреклонно заявила она. Надо было раньше добраться до гардероба Агриппы и сжечь его вместе с сундуком! Тогда поэту пришлось бы согласиться на новую одежду, да и никуда бы он не делся из ее спальни, пока ее шьют. Не настолько он поклонник античности, чтобы бегать по Нераку в тунике из простыни, да и Нерак не Афины. - Скоро вас перестанут пускать в замок, и будут правы. Ну Агриппа, ну что вам стоит сделать мне такой маленький подарок? Разве я так многого прошу? В голосе коварной Изабель минорной ноткой зазвучала виртуозно разыгранная грусть. Действительно, разве многого она просила? Обычно маркиза предпочитала не докучать любовнику мелкими просьбами, рассчитывая в один прекрасный день огорошить его чем-нибудь грандиозным. К примеру, предложением пожениться, но вряд ли это случиться сегодня, так почему бы не воспользоваться моментом на благо Агриппы? Пусть даже он своего блага, похоже, не понимает.


Агриппа д'Обинье: - Позвольте узнать, моя дорогая, а что существенно изменилось за последние тридцать лет в одежде? Или люди перестали одеваться? Что ж, в этом случае, я готов выкинуть свои прекрасные наряды и ходить по улицам, подобно нашим пращурам, в чем мать родила. Но что-то еще вчера я не видел в городе настолько «разодетых» людей, – уперев руки в бока, стоя босым на полу в одной рубахе, д’Обинье не собирался отдавать свой сундук на поругание даме и модным тенденциям, которые она чтила, словно строки Писания. Он, конечно, уважал желание маркизы де Сабле красиво одеваться, вкусно душиться, и мазать свои очаровательные пухлые губки кармином, чтобы они влажно и соблазнительно блестели. Она была истиной дочерью Евы, и он не претендовал на ее перевоспитание. Раз уж угораздило влюбиться в образец женственности и кокетства, то извольте терпеть, господин поэт. Кроме того, Агриппе было лестно, когда, прогуливаясь вечерами с Изабель по улицам Нерака, мужчины всех возрастов чуть не головы сворачивали, оборачиваясь ей вслед, а ему посылая завистливые взгляды. Но, Святая пятница, причем тут его сундук, и его одежда!? Мужчина не должен выглядеть, как красная девица на выданье. О! Какое коварство! А он-то, дуралей и забыл, что имеет дело с бывшей фрейлиной Екатерины Медичи – она принялась пускать в ход убеждения доводы, состоящие из просьб, на которые трудно сказать «нет», да еще и с печалью в интонациях. Но ничего, он тоже не обделен умом. - Хорошо, любовь моя, - почти промурлыкал протестант в ответ на мольбы своей ненаглядной, - давайте мы с вами договоримся следующим образом, - в деланной задумчивости поэт прикусил губу, и прошелся по комнате туда-сюда, остановившись перед дамой с видом мудреца, который готов изречь некую аксиому. – Как только меня перестанут пускать в замок Альбре, вы займетесь моей одеждой. Но при этом, вы обещаете мне, что не будете просить о том короля Наваррского. Его величество неравнодушен к дамам, вы сами знаете. А пока… - Агриппа направился в гардеробную и вскоре появился оттуда вместе со своим сундуком, который поставил посредине комнаты и открыл. – Пока я попробую вас разубедить. Вот посмотрите, какая чудесная куртка! – тряхнув означенный предмет из потертой свиной кожи в воздухе, он одел его поверх рубахи. – Между прочим, ее носил еще мой отец. Я надеюсь, любимая, вы почитаете моего батюшку?

Изабель де Лаваль: Ах, вот значит как! Бирюзовые очи маркизы потемнели, верный знак приближающейся грозы. Женщины любят пускать в ход уловки и хитрости, но это не значит, что с ними можно поступать точно так же! Сделав вид, что нисколько не обижена словами Агриппы, Изабель взяла со столика зеркальце, внимательнейшим образом проверив, к лицу ли ей прическа, и хорошо ли сидит платье. Затем соизволила оглядеть то, что ее поэт так горячо и красноречиво защищал. - Я безмерно почитаю вашего батюшку, любимый, - уверила она месье д’Обинье. – Но давайте поступать мудро, брать у прошлого лучшее и без сожалений расставаться с тем, что уже отжило свое. Представьте, если я решу разгуливать в нарядах моей матушки, а я вас уверяю, это была достойнейшая дама. Но меня найдут смешной, а найдя смешной, перестанут находить красивой, любовь моя. Весьма довольная этим стройным силлогизмом, маркиза предприняла новое наступление на сундук Агриппы, выудив оттуда чулок, и победно помахав им, словно захваченным флагом. - Шерстяной! – возмущенно сообщила она очевидное. – Бог мой, Агриппа, зачем вам шерстяные чулки, в них икры кажутся толстыми а ноги кривыми, а у вас ноги, благодарность небесам, прямые, в отличие от многих придворных. Я вам скажу, что красивые ноги у мужчины – это редкость, сударь! Достоинство, которым надо гордиться, а не прятать. Шелковые! Шелковые или тонкие нитяные! И я лично об этом позабочусь! Бог его знает, во что бы вылился этот разговор о моде, мужских ногах и гардеробе Агриппы д’Обинье, ибо оба, и маркиза и ее поэт были людьми упрямыми, но в спальню госпожи постучалась Маго и доложила, что внизу, с визитом, месье дю Плесси-Морней*. Изабель бросила на Агриппу взгляд, в котором ясно читалась: война еще не проиграна, это не мир, а лишь перемирие. - Пойду встречу вашего друга, сударь, и предложу ему вина. А то, я вижу, вы не одеты для визитов. Улыбнувшись поэту победно, его муза поспешила спуститься вниз. Скорее всего, Филипп дю Плесси пришел к Агриппе, но она хозяйка дома, значит, нужно позаботиться, чтобы гость чувствовал себя желанным. *согласовано

Филипп де Морней: Отвезя инфанту Наваррскую в Альбре и позаботившись, чтобы сестра короля попала в общество своих птичек-фрейлин во главе с дородной статс-дамой, вдовой одного из придворных покойного короля Антуана, Морней задумался о том, как ему быть дальше. Дать слово мало, его еще надобно сдержать, и Филипп был намерен это сделать, даже если ему придется унизиться до просьб и мольбы. Поскольку он не только не желал, чтобы Ее высочество что-то тяготило впредь, но и хотел проучить стяжателя-ростовщика. А сделать это можно было в полном праве, только вернув ему долг принцессы сполна. Протестант знал всего двух людей в Нераке, к которым он мог попробовать обратиться и у которых могла найтись необходимая сумма. Это был командир личной охраны короля Наваррского виконт де Тюренн, и возлюбленная Агриппы д’Обинье, маркиза де Сабле. Оставив вариант с обращением к месье д’Оверню на крайний случай, синьор дю Плесси покинул замок и направился в город, к небольшому домику с чудесным садом, который его первым встретил в Нераке. Кому-то могло показаться, что молодой человек напрасно избрал сначала обращение к женщине, но у бывшего заключенного Бастилии были к тому веские причины. Из слов Екатерины де Бурбон выходило, что Изабель имела дела с Констанзо, и была с ним знакома лично, а значит у нее можно будет не только попробовать одолжить денег, но и осторожно узнать что-нибудь об этом негодяе, что может пригодиться в дальнейшем. - В добром ли здравии ваша госпожа, Маго? – светски осведомился Филипп у встретившей его девушки, с которой успел познакомиться за то время, что гостил в этом доме. Служанка молча ткнула пальцем вверх и, мученически закатив глаза, отправилась докладывать маркизе о приходе гостя. - Сударыня, счастлив видеть вас в столь цветущем виде, - Морней поклонился даме и улыбнулся, распрямляя спину. – Простите, что вторгаюсь к вам без приглашения и предупреждения, но у меня срочное дело к вам. Вы позволите украсть у вас несколько драгоценных минут? – сверху послышался какой-то шум, словно двигали мебель и ворчание, напоминающее собачий рык, и Филипп вопросительно посмотрел хозяйку дома.* *согласовано

Изабель де Лаваль: - Вы всегда желанный гость в моем доме, - любезно ответила маркиза, приглашая сеньора дю Плесси присесть, и делая знак служанке принести вина и печенья. – На шум не обращайте внимания, сударь, это месье д’Обинье пересматривает свое отношение к гардеробу. Изабель села на шелковую кушетку под окном, предоставив гостю выбирать любое из кресел по вкусу. Из высоких итальянских окон на пышный подол платья падал золотистый теплый свет, который так любит светловолосых, светлокожих дам, превращая их в хрупкое, волшебное видение. Дорогое удовольствие, поскольку для них потребовалось особенно качественное стекло, прозрачное, без вкраплений и пузырьков воздуха. Но зато теперь маркиза даже в ненастную погоду могла любоваться своим садом, который за это лето и осень разросся и похорошел. Иногда ее посещала мысль о том, не слишком ли она привязалась к этому уютному гнездышку, обставляя я его с любовью и вкусом. Может быть, судьба распорядится так, что ей придется покинуть Нерак, а оставлять такой дом будет так же больно, как оставлять возлюбленного, который так и не стал твоей любовью на всю жизнь. Но практичная сторона натуры госпожи де Лаваль тут же подавала голос, объясняя, что продать такой особняк теперь, когда в Нераке собрался блестящий двор, будет не только легко, но и выгодно. Служанка быстро и ловко накрыла на стол, добавив к вазе с поздними розами графин с вином, бисквиты и паштет. - Угощайтесь, месье. Вино мне прислала из Бордо подруга, графиня де Гиш, уверяю вас, оно достойно королей. И расскажите, чем я могу быть вам полезна, признаюсь, я заинтригована. Изабель улыбнулась Филиппу дю Плесси, строя про себя догадки относительно причины его визита. Может быть, Агриппа запланировал очередную ночную вылазку с друзьями по кабакам Нерака, и попросил дю Плесси уверить свою любовницу, что вылазка эта будет носить характер сугубо исследовательский? Маркиза в этом не сомневалась. Разумеется, исследоваться будут винные бочки и качество колбас с чесноком.

Агриппа д'Обинье: Агриппа едва не задохнулся от возмущения, когда критике со стороны его возлюбленной подвергся бесценный чулок, который помнил еще балы при короле Франциске I. Подумать только, что удумала Изабель – считать его ноги кривыми в этом раритете. А как он будет выглядеть в шелковых? Как один из любимчиков Генриха Валуа, которых несложно спутать с девицами, и единственным отличительным признаком мужским в них является шпага? Полыхая праведным гневом, Агриппа огляделся, когда маркиза де Сабле покинула комнату, удалившись встречать Филиппа де Морнея. Вот уж, кто мог стать независимым судьей в этом споре, так это скромный протестант, неизбалованный избытком золота, и познавший лишения. Он-то уж точно знает, что не в одежде красота человеческая. С грохотом полетели с любимой тумбочки хозяйки дома каменные статуэтки, нынче считающиеся очень модными, и серебряный поднос, но коем красовались фигурки персонажей итальянской комедии dell'arte*, а их место занял сундук поэта, под злобное ворчание последнего. Спустя мгновение половина туловища господина д’обинье исчезла в недрах отцовского и дедова наследства. На этот раз всерьез потревоженная моль стала разлетаться по всей комнате, а ее предыдущая форма существования – небольшие гусенички, не обладая крыльями, как у своих прародительниц, поспешили попрятаться в переплетения нитей. - Не одет я, значит, для визитов! Сейчас я оденусь! – с угрозой прошипел соратник Генриха Наваррского в сторону двери, за которой давно стих шорох юбок маркизы. И он оделся… В обычные дни Агриппа предпочитал носить штаны на завязках в поясе, какие носят простолюдины, да и вообще его было трудно отличить от представителей третьего сословия, если бы не наличие шпаги, но сейчас стоило показать Изабель в какой «красе невообразимой» она его еще не видела. Шерстяные чулки были любовно спрятаны в сундук, а из его недр были извлечены шоссы, сшитые сзади, спереди которых крепился гульфик, а шнурки их были пропущены в брэ. Эту деталь поэт напялил с особым удовольствием. Поверх рубахи был одет пурпуэн со стоячим воротником, поверх пурпуэна легла перевязь, золотое шитье которой изрядно потускнело за годы. В общем появившийся в гостиной домика Изабель поэт-бродяга являл собой растрепанный образец рыцарственности прошлых времен. - Простите, дорогой друг, что я не вышел вас встретить сразу, но Ее сиятельство считали, что я был для того недостаточно одет. Надеюсь, сейчас ее превосходный вкус находится в гармонии с моим внешним видом, - церемонно поклонившись дю Плесси, Агриппа чертыхнулся про себя - как отец носил эти стоячие воротники, они ж царапают кожу даже через щетину? *согласовано с Изабель де Лаваль

Изабель де Лаваль: Без преувеличения можно сказать, что маркиза де Сабле многое повидала на своем веку. За те годы, что она провела на службе у королевы-матери, иная бы поседела, но, к счастью, Изабель была светловолоса от природы. Но все же даже она на несколько мгновений потеряла дар речи. Картина была достойна того, чтобы ее запечатлели для грядущих поколений. Взгляд бывшей фрейлины скользнул к тому, чем раньше похвалялись мужчины, набивая песком, опилками, расшивая золотом и даже, судя по портретам, драгоценными камнями. Гульфик гордо смотрел вперед, изысканно дополняя собой старомодные шоссы и бре. - Знаете, Агриппа, если в таком виде вы появитесь на улице, вас примут за призрак Антуана де Бурбона, - мужественно справившись с потрясением заметила Изабель, сделав большой глоток вина. Для бодрости. – Если не спустят на вас собак, сочтя угрозой нравственности и душевного спокойствия здешних дам. Вы уж простите, друг мой, но я не буду следовать вашему примеру, и водружать на голову двурогий эннин. Хватит того, что малютка инфанта считает меня воплощением дьявола. Присядете, хотя я не представляю, как в этом можно сидеть и сохранять пристойный вид, или предпочтете стоять так же гордо как ваш… воротник? Разделавшись с Агриппой, решившим, значит, таким вот образом доказать ее неправоту, Изабель обратила взгляд на Филиппа дю Плесси, который, к счастью, был одет и выглядел вполне пристойно. - Ваш друг в своем уме, - успокоила она возможные и справедливые сомнения гугенота. – Он всего лишь пытается доказать, что мода создана нам на погибель, а шелками и удобными фасонами вымощена дорога в ад. Простим ему это заблуждение. Так что вас привело в мой дом, сударь, и чем я могу быть вам полезна?

Филипп де Морней: Филипп с достоинством поклонился на приглашение маркизы де Сабле, но не позволил себе ни присесть, ни угоститься тем, что ему предлагали. Он чувствовал себя крайне неловко от обстоятельства, которое привело его в гости к этой женщины, и не мог позволить себе в полной мере насладиться ее любезным гостеприимством. Протестант нервно теребил в руках собственный берет и не знал, с чего начать разговор. Он никогда ранее не был в подобной ситуации, и боялся совершить любую оплошность. - Сударыня, вы очень добры, но дело, с которым я к вам пришел, заставило меня потерять покой, - плохо понимая, что творит от смущения, то и дело заливаясь краской на щеках, он сел на краешек кресла, но тут же снова встал, и прикусил губу, сознавая, что выглядит нелепо. Он так и не успел изложить цели своего визита, как появился некто, кто заставил его забыть о собственной нелепости. Не в силах отвести взгляд от явления «человека из прошлого», он забыл, о чем говорил. Все же, предки у них были не сильно скромны, а предки Агриппы еще и тщеславны, иначе было трудно представить, чтобы мужчина обладал достоинствами столь впечатляющими. Однако, тирада Изабель привела в чувство молодого человека, напомнив ему, зачем он здесь. - Сударь, вы выглядите весьма эффектно, - закашлявшись в ладонь, чтобы скрыть улыбку, наконец произнес дю Плесси. – Но, позвольте вас предупредить, я не пущу вас в таком виде на половину принцессы Екатерины в Альбре. Вы слишком… неотразимы для девичьих глаз. Предоставив д’Обинье самому решать, будет он сидеть или стоять, Филипп повернулся к Изабель де Лаваль. - Мадам, я пришел спросить вас, знакомы ли вы с человеком по имени Биаджио Констанзо? Один очень дорогой мне человек задолжал ему крупную сумму денег. И я имел честь поручиться, что не позднее завтрашнего утра все векселя эти будут покрыты. Лишь только потом узнал о какой именно цифре идет речь. Но, как вы понимаете, друзья мои, я не могу взять слово обратно, а столько золота у меня нет. Потому прошу вас о помощи. Готов подписать все необходимые документы и поручительства, поставив в залог свою жизнь и честь. На поэта было невозможно смотреть без улыбки, потому Филипп обращался к даме его сердца. Тем более, что у Агриппы и самого вряд ли найдется необходимая сумма.

Агриппа д'Обинье: - Мадам, вы считаете, что походить на предка Его величества – значит иметь дурной вкус? Или вы находите, что у него были какие-то изъяны? Кстати, мадемуазель Екатерина была бы рада видеть его подобие, – Агриппу ничуть не смутили речь Изабель и предупреждение Морнея, и теперь он, прищурившись, задавал ей провокационные вопросы, поглядывая на гостя дома время от времени. Перепалка с возлюбленной могла продолжаться до позднего вечера, тем более, что спор был не из пустых, а на очень важную тему, однако, дело с которым пришел дю Плесси заставило сентонжца сменить настроение и сменить предмет разговора. - Мой Бог, Филипп, как вас угораздило? – Отвернувшись от собравшегося общества, поэт открепил от себя отцово-дедово наследие, снял перевязь, расстегнул пурпуэн и выправил наружу рубаху, позволяя ей прикрыть его собственное достояние, и почувствовал, что так жить действительно гораздо легче. Гульфик был небрежно отброшен в одно из свободных кресел, а его обладатель подошел к Изабель и заглянул в ее прозрачные глаза. - Как видите, любовь моя, шерстяные чулки еще очень даже современны по сравнению вот с этим, - он ткнул пальцем в сторону отброшенной вещицы. – Но мы еще договорим позже о том, что кому носить. И, кстати, если вы напялите на себя двурогий эннин, не надо всем говорить, что он скрывает от глаз мой подарок вам, - чмокнув мадам де Сабле в розовые губки, д’Обинье приобнял ее за талию. - Но, Морней, как бы я не хотел вам помочь, у меня у самого весьма скромные сбережения, и, конечно, они полностью в вашем распоряжении, без всяких поручительств. Около тысячи двухсот ливров. Если не хватит, можем еще спросить у короля, но, скажем прямо, к казне Его лучше не подпускать, - беспечно улыбаясь, Агриппа взял бокал Изабель и отпил оттуда. Не в его характере было грустить из-за отсутствия денег, а для друзей и погрызенной молью последней рубашки не жалко.

Изабель де Лаваль: У Изабель возникло чувство, не слишком приятное, что она знает, о ком идет речь. Может быть, пресловутое женское вещее сердце подало голос, как ему и было положено, если верить поэтам. А может быть, дело было в том, что маркиза прекрасно знала, кто является главным должником Биаджио Костанзо, к тому же, вот совпадение, Филипп дю Плесси нынче охранял этого самого должника, волею короля Наваррского. Вернее должницу. Если так, то инфанте Катрин можно было поаплодировать. Эта благочестивая девственница в совершенстве овладела искусством переместить на плечи мужчины свои затруднения, найдя эти плечи, по-видимому, без особого труда. Но, домыслы - домыслами, а знать нужно было наверняка. - Скажите, сударь, а имя этого дорогого вам человека – секрет? Поверьте, я выпытываю не из праздного любопытства. Просто в подобных делах нужна предельная ясность. Изабель умиротворяюще улыбнулась Филиппу дю Плесии, и машинально ответила на поцелуй своего возлюбленного. Мысли ее бурлили и кипели, как адовый котел. У пронырливого венецианца, кроме инфанты, было еще несколько крупных должников. Придворные щеголи, перезрелые матроны, легкомысленные красавицы. Все они по-своему могли быть полезны, но ни за кого из них суровый протестант, только что вышедший из застенков королевской тюрьмы, не стал бы ручаться честью и жизнью. Значит, остается все та же инфанта Наваррская. К счастью, разговор шел не с глазу на глаз, иначе бы собеседник неизменно почувствовал неладное, не смотря на то, что в бирюзовых очах Изабель плескалась безмятежность. Агриппа был доволен собой и весел, и это хорошо, потому что именно он натолкнул маркизу на еще один вопрос, который мог дать ключ к разгадке имени таинственного должника. - Скажите, а о какой сумме идет речь? Видите, мы все готовы вам помочь, и если не хватает какой-то безделицы, двух – трех тысяч ливров, то право, мы решим ваши затруднения прямо сейчас! Прекрасное обещание, замечательная сердечность. Вот только Изабель помнила, что долг инфанты был намного больше! И, видит бог, помогать этой юной святоше она не стремилась. Разве что эта помощь принесет ей самой какие-то дивиденды, кроме, разумеется, благодарности Филиппа дю Плесси-Марли, потому что от самой инфанты благодарности дождаться так же легко, как земляники в январе.

Филипп де Морней: Очень тяжело разговаривать одновременно с молодым мужчиной, одних с тобой убеждений, равным по статусу и материальному положению, и красивейшей женщиной богатой и высокородной. Еще тяжелее уложить в своей голове, как столь разные люди могут быть влюблены друг в друга и сосуществовать вместе. Но Филипп чувствовал кожей, что в воздухе витают не только отголоски ссоры, но и то волшебство, которое не понять и не уловить, если ты не один из двоих, кто его создает. И имя ему Любовь. Возможно, что и его «угораздило» влюбиться, но он еще не отдавал себе в этом отчета, не мог признать в себе, что тот порыв в лавке ростовщика был продиктован не потребностью заботы и не обязанностью защиты, а чем-то большим. Стряхнув с себя наваждение мыслей, он постарался сосредоточиться на разговоре. - Спасибо, друг мой, - с чувством поблагодарил он Агриппу и виновато улыбнулся. – Даже если к вашим деньгам, присовокупить мое жалование, то мне не хватает еще тринадцати тысяч пятисот ливров. Поэт был неподражаем в своем исподнем выпущенном наружу, но все же выглядел более прилично, чем несколько минут назад. - К сожалению, сударыня, да, это секрет. Я не вправе выдавать тайны, которые мне не принадлежат, могу лишь сказать, что за все нести ответственность буду только я, - он заметил, что Изабель не ответила на его вопрос о своем знакомстве с Констанзо, но не считал себя в праве повторять его еще раз. – И, как вы уже поняли, в целом идет речь о пятнадцати тысячах ливров, которые я должен предоставить к завтрашнему утру, либо, - протестант с философским видом взял бокал, который предназначался ему и был еще полон до краев, и поднес его к губам, - как человек чести и добрый христианин, я буду вынужден затеять с одним из своих друзей ссору и позволить ему убить себя. Рука его была тверда, и из полного кубка не пролилось ни капли, когда был сделан глоток. - Если же вы мне можете чем-то помочь, то прошу, помогите без лишних вопросов, и просите от меня любой услуги, которую вам в состоянии оказать человек чести, если же нет, то забудем об этом разговоре, друзья, - Морней улыбнулся влюбленным и опустошил свой кубок с вином, приняв решение для себя.

Агриппа д'Обинье: Услышав сумму, названную Морнеем, Агриппа закашлялся, поперхнувшись вином. Не ожидая милости от близь стоящих, он извернулся и похлопал сам себя по спине. - Смерть Христова, - невольно вырвалось у него. – Филипп, да вы с ума сошли. Я боюсь, что такой мы суммы не соберем и во всем Нераке! Взволновавшись не на шутку, он прошелся по гостиной, остановился напротив дю Плесси и заглянул ему в глаза, надеясь, что тот шутит. Но нет. В глазах протестанта читалось решимость и не было и намека на веселье. И смысл было его вытаскивать из Бастилии? Чтобы вот сейчас, когда в партии кальвинистов на счету каждый мужчина, способный держать оружие в руках, он покончил с собой? Потому что, возможную дуэль, при которой Морней собирался решить выпавшую на его долю трудность, иначе, как самоубийством не назовешь. Но даже у короля было невозможно просить такое количество золота. Все средства наваррской казны, которые иногда пополнялись вообще непонятным для д’Обинье образом, шли на вооружение солдат, покупку лошадей и пушек. К чести поэта надо сказать, что мысль о средствах возлюбленной пришла ему далеко не сразу, как и та, что можно просить о помощи для друга у нее. Агриппа и сам у нее не брал для себя ни су, и потому был так против смены своего гардероба, поскольку прекрасно понимал, что Изабель на это потратит уйму денег, а рассчитаться он с ней не сможет, поскольку далеко не богат. - Мы можем попробовать обратиться к Тюренну, он не беден, но сомневаюсь, что он держит при себе в Нераке много золота, - пробухтел Агриппа и в задумчивости запустил пятерню в свои косматые кудри. – Но попытка – не пытка, как сказал бы хорошо вам известный мэтр Кабош, сударь, - плеснув себе в кубок вина, поклонник муз и маркизы де Сабле, взглянул в ее прозрачные глаза, решив спросить ее, исходя из постулата, озвученного выше. - Любовь моя, мы можем чем-нибудь помочь нашему другу Морнею? Уже произнеся эти слова, сентонжец подумал, что в результате за долги дю Плесси, если маркиза ему поможет, будет расплачиваться никто иной, как ее возлюбленный. И еще неизвестно каким образом.

Изабель де Лаваль: Если бы речь шла только об инфанте и Филиппе дю Плесси, Изабель ограничилась бы лишь выражением сочувствия их бедам, но не более того. Если рыцарю угодно умирать за то, чтобы его госпожа щеголяла в испанских шелковых чулках по последней моде - это его право и его выбор, а маркиза в этом порыве невиданной глупости и сказочного благородства участвовать не собирается, большое спасибо. Но. Как всегда, в вполне разумные рассуждения Изабель де Лаваль вмешалось одно «но», а именно Агриппа д’Обинье. - Трудно сказать что-то определенное, друг мой, - туманно ответила она, уже точно решив, что она хочет получить за эту весьма и весьма дорогую помощь. Вопрос в другом, согласится ли Агриппа пожертвовать своей холостяцкой свободой ради блага Филиппа дю Плесси и инфанты Екатерины? Ее поэт принадлежал к тому типу мужчин, для которых слова «брак» и «кандалы» одинаковы по смыслу. – Сударь, прежде чем дать ответ, я должна взглянуть на кое-какие бумаги. Не хочу вас обнадеживать, но пока подождите с мыслями о смерти. Вполне возможно, в такой жертве не будет нужды. Агриппа, прошу вас, поднимитесь со мной, мне нужны будут помощь и совет. Мило улыбнувшись мужчинам, маркиза последовала наверх, и, впустив Агриппу в спальню, тщательно прикрыла дверь.* - Что вы скажете обо всей этой истории, любовь моя? Мне жаль сеньора дю Плесси-Марли, он славный и учтивый молодой человек, но должны ли мы вмешиваться? Так уж получилось, что я знаю, чей долг он взял на себя, Агриппа. Это Ее высочество наделала глупостей и теперь не знает, как за них расплатиться. Один раз я уже выручала нашу инфанту, когда она чуть было не отдала ростовщику семейные драгоценности, так, может быть, хватит покрывать ее легкомыслие? Расскажем обо всем Его величеству, уверена, он сумеет навести порядок в собственной семье. Нельзя сказать, что Изабель лукавила, разве что совсем немного. Она могла бы одолжить требуемую сумму Филиппу дю Плесси, конечно, это означало бы отказаться от многих заманчивых планов, потому что сумма была совсем не шуточная, но все же да, это было возможно, достаточно ее записки к Биаджио Костанзо, и счета инфанты были бы оплачены. Но зачем ей это? С не меньшим удовольствием она бы полюбовалась на скандал в замке Альбре. За ростовщика она не беспокоилась. Он пустил достаточно корней в Нераке, чтобы его могло вот так сдуть первым ветерком неприятностей, и корни эти были из золота. Но, прежде чем принимать решение, маркиза желала услышать мнение Агриппы. согласованно с Агриппой д'Обинье



полная версия страницы