Форум » Игровой архив » Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания умножает скорбь » Ответить
Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания умножает скорбь
Филипп Габсбург: 4 ноября 1576 года. Испания, Мадрид. После полудня. Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания умножает скорбь - Еккл. I, 18
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Жорж де Шомберг: - Предпочту тысячу рогатой нечисти в собутыльники, чем некоторые постные французские физиономии, - флегматично ответил Шомберг явно намекая на герцога Анжуйского - Вообще не думал, что в свите его высочества такие пугливые дворяне, что Вас так легко напугать. Вероятно, это говорит о Вашей тонкой душевной организации, барон, - с серьезнейшим лицом продолжал язвить придворный Генриза Валуа, пользуясь тем, что во время официального приема Ливаро не посмеет вспылить, а уж потом они разберутся со временем. - Не думал, что Вы такой знаток испанского и обладаете таким тонким слухом, - еле заметно усмехнулся Жорж, глядя в сторону дам на которых указывал барон. Шомберг не спешил возрадоваться тому, что стал объектом внимания двух испанок. Во-первых, он помнил еще лекцию Гаспара о нравах, принятых в Испании, о строжайшем этикете в отношении дам, а во-вторых, ни одна из присутствующих дам не могла сравниться с той, что недавно покинула эту залу. - Нет, барон, пусть эти дамы пользуются Вашим вниманием, тогда как у меня уже есть сегодня дама. Мне поручено сопровождать ее, и, поверь, ее красота, стать и грация не сравниться ни с чьей в этой зале. – Шомберг не врал. Маркиза Чивитанова олицетворяла для него идеал красоты. Он готов был поклоняться ей, как раньше поклонялись рыцари Прекрасным дамам. Впервые Жорж сожалел, что не имеет титула герцога или хотя бы графа. – Даже сама Жемчужина Франции меркнет перед этим Драгоценным Камнем Испании, - подлил масла в огонь Шомберг, подмигивая анжуйцу. Маргарита де Валуа была признанной красавицей не только во Франции, но она была не единственной женщиной, которая обладала красотой. Как раз в это время было объявлено приглашение проследовать к столам. Благодаря своему росту, Жорж заметил знак, сделанный одним из послов Франции, и ответил герцогу де Рец едва заметным поклоном. Второй такой же поклон был адресован герцогу де Невер. Рядом, словно ниоткуда возник слуга и вызвался проводить французов. Важно кивнув подошедшему к ним слуге, который, о чудо, говорил на французском, Шомберг направился в соседнюю залу. Вот где можно было дать отдых не только своему телу, имея возможность присесть, но и ублажить свой желудок. Для французской миссии был устроен отдельный стол, но это не мешало Шомбергу видеть короля Испании и королеву, а также тех, кто был удостоен чести сидеть с ними за одним столом. Испанцы выглядели так, словно надели вечный траур. От чопорности испанского двора у саксонца уже сводило скулы, но он дал себе слово, что будет выдержан, дабы не уронить честь короля Франции перед испанцами. Зато потом в Лувре можно будет вовсю веселиться с товарищами, рассказывая анекдоты об этой поездке. - Сравним, господин де Ливаро гостеприимство испанского двора с теми великолепными приемами, которые устраивает король Франции для послов иностранных держав? - вполголоса обратился Жорж к барону, когда слуга наполнил его бокал.
Ги д'Арсе де Ливаро: - У Вас дама, месье де Шомберг? Ой ли?- Д’Арсе даже присвистнул. – А как же Его Величество? Вот такие Вы, саксонцы, непостоянные в своих предпочтениях. – Монбиро хохотнул, полагая, что приближенного французского короля всегда задевают подобные высказывания. Но, увы, месье, начать ссору здесь Вы не посмеете. А позже много чего изменится. Может память Вас подведет. Или свитский Монсеньора герцога Анжуйского придумает, как извернуться и спасти свою драгоценную шкуру от Вашего праведного гнева. Еще немного и де Ла Бати записал бы миньона в предатели и изменники, причем преподнеся все это в таком виде, что его собеседник и сам бы поверил в свою ничтожность. Ливаро качал головой, вздыхал и подкатывал глаза так, словно Жорж де Шомберг только что сдернул корону с головы Генриха Валуа и возложил ее на голову некой дамы, в существовании которой д’Арсе, конечно же, сильно сомневался. Неизвестно, сколько бы еще саксонцу пришлось слушать причитания достопочтенного сеньора де Ла Бати, но в этот раз удача улыбнулась миньону – пригласили проследовать к столам. - Ну, наконец-то! – Д’Арсе моментально забыл и про своего собеседника, и про его даму, и про свои причитания. – Я уж думал, что испанцы вообще едят раз в месяц. Барон не заставлял приглашать себя дважды. Стол был вполне приличный, но вот компания заставляла желать лучшего. Вот сейчас д’Арсе мысленно попросил бабушку Франсуазу поблагодарить от его лица Всевышнего, что рядом был хотя бы миньон. Собеседник то же так себе, но, во всяком случае, на фоне чопорных испанцев он сильно выигрывал. - А чего тут сравнивать, месье де Шомберг? – Гийом разговаривать тихо не умел в принципе, но сейчас пытался сдерживаться. Все же он не в трактире. Вот бы сейчас в трактир. Чтобы было много вина, закуски, женщин и чья-нибудь физиономия, которую хотелось бы разукрасить синяками. Да, замашки черни были не чужды и потомку рода Ливаро. Но кто, как говорится, без греха. Во всяком случае, не потомок рыцаря Антуана. - Знаете, месье де Шомберг. – Ливаро отхлебнул вина из своего бокала, - мне все же кажется, что Вы просто испугались подойти к тем дамам. Вы, конечно, не красавец, как мой кузен, - д’Арсе позволил себе смешок, - и не так остроумны, как…как я, например, - анжуец даже не покраснел от своей наглости, - но, чем черт не шутит, может и приглянулись бы кому здесь. Гийом заметил, что в их сторону смотрит женщина с надменным видом. Не долго думая, свитский монсеньора герцоги Анжуйского подмигнул даме и осушил бокал. Как же все же скучны эти приемы. Ливаро сильно наступил под столом на ногу Шомберга. Может хоть саксонец выдаст какую-нибудь брань по-немецки. И то веселье.
Альбер де Гонди: Гонди привычно слушал и наблюдал. В таких миссиях, как это посольство, говорить правильно и осторожно было важно вряд ли более, чем уметь слышать и подмечать все мелочи. Он видел нервозность короля Филиппа, и слышал, о чем говорит с ним герцог Неверский. Однако, это не помешало Альберу дю Перрону вежливо улыбнуться графу де Сердани. - Синьор Кальво, я столь же рад вас видеть при испанском дворе, сколь был рад вашему обществу при французском, - ни слова лжи, но и прочесть отношение французского посланника, к бывшему полномочному представителю Габсбурга в Париже было невозможно. Приближенный королевы Екатерины относился к дону Фернандо с настороженностью информированного политика, которому было известно о двойной игре испанского дипломата на территории страны, которой он служил сам. Если бы не связи и возможности Ордена, то многое бы для Гонди и Гонзага так и осталось нераскрытым, но случилось так, что известно им было много о том, как проводил время де Кальво, пока находился во Франции. - И непременно передам Ее величеству все ваши слова. С уверенностью могу сказать, что королева-мать относится к вам весьма благосклонно, - и это не бы ло ложью. Поскольку, будь оно иначе, граф де Сердани уже кормил бы собой червей в могиле. - Кстати, примите мои соболезнования, синьор, я наслышан, что ваше дело при дворе короля Наварры в Нераке не увенчалось успехом. Король Генрих Валуа в ту пору был очень дружен с мужем своей сестры и имел обширную переписку с ним. Но, я рад отметить, что эта неудача никак не отразилась на вашем положении здесь. Король явно к вам расположен, граф, - герцог де Рец чуть добавил меда в горечь всего сказанного. В речи Лодовико, которую, как казалось Гонди предполагал от и до, прозвучало нечто, что было доселе неизвестно ему самому. Герцог говорил о каких-то друзьях французского монарха, но итальянец и бровью не повел, что для него это новость. Он поклонился Габсбургу, когда речь зашла о нем. - Ваше величество, я был бы счастлив передать принцессам письма от королевы Екатерины лично, если вы на это дадите милостивое разрешение, - шаг был сделан вперед, и два назад с неизменным поклоном. Де Рец вновь приблизился к своему собеседнику, ожидая, когда наступит его черед выслушать волю Испанца в череде поднятых вопросов.
Филипп Габсбург: Филипп, не моргая, смотрел на Лодовико ди Гонзага, вцепившись пальцами в подлокотники своего кресла так, что они побелели от напряжения, стараясь скрыть дрожь в них. Он очень надеялся, что имеет сейчас взор надменного властителя, а не взгляд кролика на змею. - Я полагаю, что моего брата Генриха ввели в заблуждение, синьор. Мы очень ценим нашу дружбу и никоем образом не давали повода, чтобы усомниться в ней, - чуть вздернув подбородок проговорил Габсбург. В душе его клокотали демоны Страха, и он с подозрением взглянул на графа де Сердани. Его предали. Но кто? Фернандо де Кальво преданно служил своему властителю уже долгие годы, и хоть его последние миссии не увенчались должным успехом, сомневаться в нем не хотелось. Да и осмелился бы он вернуться ко двору короля Испании, предай его, и будучи хорошо осведомлен о том, что господин его скор на расправу? Тогда, неужели, утечка информации произошла с другой стороны? И Валуа доложил о переговорах с ним сам герцог де Гиз, верный союзник Испании уже долгие годы? Дон Филипп отказывался в это верить. Слишком много было вопросов и слишком мало ответов, но факт его разоблачения был налицо, поскольку Неверский говорил без тени сомнений, он не спрашивал, а утверждал. - И нам бы хотелось, чтобы вы именно это передали своему государю, и заверили его в нашем искреннем уважении и почитании, - он избрал политику отрицания всего, но, чтобы тебе поверили в большом, нужно хотя бы в малом не солгать. - В плену? – наигранно задумался монарх и потер пальцами подбородок. – Но я не держу у себя в плену подданных французского короля, - глаза Всехристианнейшего правителя стали удивленными. – В камерах моей тюрьмы содержатся только пленные с пиратских кораблей, которые учиняют расправу на море над торговыми судами. Немного помолчав, он глубоко вздохнул. - Хотя, быть может, произошла какая-то ошибка, - негромко пробубнил он. – Назовите мне имена людей, которые содержаться у меня под стражей и преданны Франции, и я немедля их освобожу в знак наших добрых чувств и расположения. И, конечно, месье дю Перрон сможет сам лично вручить письма принцессам, что при нем, как только будет в Мадриде. Я распоряжусь, чтобы его туда проводили завтра с утра, - благосклонно кивнув Альберу де Гонди, Габсбург, внутренне весь трясясь, замолчал, словно ожидая, что еще хотят сказать ему послы, но решил, что с него довольно. - Если у вас все, господа, то предлагаю вернуться всем к столам и продолжить развлекаться. Имена французов, якобы несправедливо плененных, вы можете мне назвать и там, и еще до захода солнца они, если таковые имеются, присоединяться к сопровождающим вас людям. Дон Филипп поднялся. Аудиенция вышла короткой, но короли вправе слушать других столько, сколько им заблагорассудится.
Фернандо де Кальво: Если бы за каждую улыбку графу де Сердани давали монету, то он бы был уже богаче варварских королей из Нового Света, тех, что спят и едят на золоте. Но, увы, улыбки – дешевый товар, а улыбки дипломатов и вовсе ничего не стоят. Ну а коли так, Фернандо де Кальво отсыпал улыбки с невиданной щедростью, не забывая слушать, слышать и одновременно притворяться глухим, когда слышал что-то неприятное для своего господина. Короли не слишком жалуют свидетелей своих неудач, а то, что этот визит французов неудача для всехристианнейшего короля Филиппа, дон Фернандо уже понял. - Увы, увы, - беспечно взмахнул он рукой, отвечая на сочувствия Гонди. – Одни союзы складываются, другие распадаются, это жизнь, Ваша светлость, это политика. Надеюсь, сегодня мы выпьем за то, чтобы союз Франции с Испанией был вечен, как стены этого дворца. Вы уже осмотрели Эскориал? Не правда ли, величественное строение, достойной мудрости и мощи моего короля? Придворный, дипломат, льстец, Фернандо де Кальво бросил на короля взгляд, полный верноподданнической любви и восхищения, делая вид, что его вовсе не касается беседа Его величества с герцогом де Неверо, словно это не он торговался с де Гизом, пытаясь заполучить его самого, его людей и его золото. Не решил бы король еще раз подвергнуть опале своего подданного, так, чтобы немного отыграться за все. Но оказалось, это еще не единственная претензия французов к испанскому монарху. Воистину, их голоса звучали нынче неподобающе громко. О пленных французах граф де Сердани ничего не знал, и не удержался, бросил в сторону говорящих быстрый взгляд. Ладно, всякое случается, и короли, бывало, сидели в тюрьмах, достаточно вспомнить короля Франциска I. Но откуда все это известно Гонзага и Гонди? Откуда?
Lodovico di Gonzaga: Воля короля, даже чужой страны – есть закон, покуда ты находишься на его землях. Это Лодовико ди Гонзага вобрал в себя вместе с молоком матери. Почитание королевской воли требовал от него и Устав Ордена. - Да будет так, Ваше величество, - герцог склонился в сдержанном поклоне перед Габсбургом. – Я передам ваши слова моему государю, и буду надеяться, что он посчитает на сим мою миссию исполненной. В его жестах не было подобострастности, а во взгляде черных глаз итальянца читалось, что, если ответ дона Филиппа и устроит Генриха Валуа, то ему самому он не по душе. Ибо лжив. Как и вся политика в этом мире. - Вот список имен тех, кого содержат у вас в заточении, и кого бы мы хотели видеть в своих рядах уже завтра, - он вытащил сверток с именами, начертанными чужой рукой, из-за отворота камзола и передал его слуге Испанца. – Но отдельно мне хотелось бы выделить одно человека – Жан-Луи де Ногарэ де ла Валетт. Это личный друг Его величества короля Франции, - многозначительно произнес Невер, давая понять, насколько важна свобода именно названного им дворянина. При готовности Габсбурга идти на уступки в малом, можно было предположить, что господин д’Эпернон присоединится к французскому посольству не завтра, а уже сегодня. Но даже это не спасет испанского владыку от того, что вечером он получит предупреждающее письмо от имени Приората Сиона, где будет ясно изложено, что слова не должны расходиться с делами, и короли не просто так называют друг друга братьями – они все избранники Господа и должны жить в мире, служить единой цели и не таить предательства в сердцах. И за преданного всегда найдется кому отомстить. Аудиенция была закончена, Гонди и Гонзага на выходе из кабинета короля обменялись взглядами. Этого было достаточно. Письмо будет составлено уже к ночи, а герцог де Рец великий мастер пера. Они присоединились к общему празднованию встречи двух держав, каждый зная, что делать дальше.
Жан-Луи де Ногарэ: Судьба не приготовила подвигов для Жана-Луи де Ногарэ, не позволила она ему и достойно погибнуть. Его уделом стал испанский плен. По пути в Новый свет флот герцога де Роаннэ попал в жестокий шторм. Два дня корабль, на котором плыл королевский миньон, мотало по океану, и никто не надеялся выбраться живым из этой бури. Вода была везде – вверху и внизу, она падала с неба и хлестала через борт огромными волнами. Она сочилась из всех щелей, соленая, холодная. Паруса порвало в клочья, мачту свалило ветром. Но они выжили. Когда небеса посветлели а океан успокоился, оказалось, что рядом нет никого. Что случилось с остальными кораблями Мишеля Гуфье, Жан-Луи не знал. Может быть, они пошли ко дну, может быть, их отнесло ветром на невообразимо далекое расстояние. - Все мертвы, - мрачно заявил капитан корабля, держа на груди перевязанную руку. Ее проткнуло острой щепой. – Все мертвы, а мы скоро присоединимся к ним в аду, но сначала живые позавидуют мертвым. Миньон мрачно кивнул. Воды было совсем не много, еды и того меньше, ни мачты, ни парусов. Надо молиться, чтобы новая буря прикончила их раньше, чем они сойдут с ума или умрут от голода и жажды. Но бури не случилось. Случился величественный галеон испанцев. Оставшихся в живых матросов осмотрели и спустили в трюм, ближайшая же испанская колония с радостью купит их, нуждаясь в рабочей силе. Жана-Луи де Ногарэ, вовремя объявившего о том, кто он есть, ждала иная участь, участь пленника в Мадриде. Он просил своих тюремщиков дать знать о его судьбе в Париж, уверял, что король заплатит за него любой выкуп. Но тщетно, испанцы притворялись глухими и немыми. Возможно, король Филипп желал использовать французского дворянина для каких-то своих закулисных интриг, а может быть, о нем просто забыли. И это было самое страшное. Гасконец знал, как легко забывают о тех, кто сидит в тюрьме, а для узников каждый день в застенках равен году на свободе. И все, что остается в их власти, это молиться или проклинал. Жан-Луи де Ногарэ и проклинал, и молился, и что-то из этого было услышано. Двери его темницы распахнулись. С какой-то торопливой суетой его отдали в руки цирюльника, а в это время портной подгонял по фигуре черный бархатный дублет и штаны. Затем его осадили на лошадь, и в сопровождении двух всадников он отправился… куда? - Куда мы едем, - спросил он на испанском, ставшим уже привычным. - В Эскориал, - был ответ. Экориал. Сердце фаворита Генриха III забилось с невероятной силой. Но на остальные вопросы испанцы отказались отвечать, а лишь пришпорили коней. Вот и величественный дворец испанского монарха, и шаги по гулким коридорам, а потом вдруг обилие света, звуков, голосов и лиц, и среди этого обилия лица тех, кого Ногарэ уже не чаял увидеть в этой жизни. - Господа, - поклонился он герцогу де Невер и герцогу де Гонди, светло и радостно улыбнулся честному Шомбергу, и даже Ливаро готов был обнять как родного. Сев за стол, он тихо спросил: – Это вам я обязан чудом вновь оказаться на свободе? В глазах Жана-Луи стояли слезы, и он их не стыдился.
Жорж де Шомберг: - Почитание женской красоты не мешает моей службе Его величеству, ответил Шомберг, удержавшись от встречного вопроса не посчитает ли этот лис Анжуйский миссию своего свитского в Испанию изменой своей особе. Хотя с Его высочества может статься поручить де Ла Бати быть в курсе дел своего венценосного брата и получить потом информацию о том, как прошел визит послов ко двору короля Филиппа из первых рук. – Кроме того, король Генрих умеет ценить тех, кто верно ему служит, оказывая честь называть их своими друзьями, - с достоинством ответил Жорж. - Сравнивать тут нечего, - Согласился немецкий фрайгер, пробуя вино и закуски. С одной стороны, Жорж не был тонким гурманом. Еда есть еда, когда она есть. И еда должна быть свежей и вкусной, а главное сытной. Вот, к примеру, у мэтра Бономе можно поесть от души и провести нескучно вечер за беседой с друзьями. А тут? Тут все иное и сравнивать это дело бесполезное. Здесь они не для развлечения, это Шомберг напоминал себе не раз. Не один раз ему перед поездкой твердил это и его старший брат. Гаспар де Шомберг являлся советником короля по вопросам внешней политики, поэтому все промашки младшего брата в Испании могут негативно отразиться и на старшем. Жорж помнил это, и можно поклясться Святой Пятницей, он старался соответствовать своему статусу сопровождающего послов короля Франции в Испанию. - Вы никак в свахи записались, милейший барон, - рассмеялся Шомберг на тираду Ливаро и с силой стиснул зубы, почувствовав боль в ноге. Черты его лица исказились, но миньон сдержался от бранных слов, готовых уже непроизвольно сорваться с губ. – Если еще раз, барон, Вы проявите свое остроумие, как сейчас, то я сверну Вам шею и скажу, что так и было. Я не сомневался, что окружению принца недостает хороших манер и сейчас Вы явное тому свидетельство. – В старые добрые времена в Париже они бы уже достали шпаги, будь это дело в трактире, или назначили место встречи, случись это при дворе. Келюсу, наверное, сейчас икнулось за воспоминание о его предупреждении держать шпаги в ножнах до возвращения во Францию. Но Жак де Леви прав, долг перед Его Величеством и служба отчизне - превыше всего. Превыше даже личных обид и неприязни. Черт побери весь этот прием, черных как ворон испанцев, надменных красавиц, тоже мало чем отличавшихся от ворон. Шомберг поклялся, что отстоит службу во дворцовой церкви за благополучное возвращение во Францию, за встречу с друзьями, за доброе пиво и жаренные колбаски в «Роге Изобилия», за придворных дам французского двора. Хотя, если строго судить, барон де Ливаро был не так уж и плох, как товарищ, в этом за время их путешествия уже убедился Жорж. Господь не посылает больше испытаний, чем может. Кто-то наверху счел, что Жорж достаточно проявил терпения, такта и христианского милосердия по отношению к Ливаро, поэтому, как награду послал ему еще одного товарища. - Ногаре! Вот так сюрприз! Какими судьбами? – Жорж, позабыв про чопорность, от которой начинало сводить зубы, от души улыбнулся Жану Луи. Он был и рад, и удивлен видеть Ла Валетта. При дворе говорили о его дальней поездке чуть ли не в Новый свет, как будто во Франции не было уже дел. - Вновь на свободе? – шепотом переспросил Шомберг не переставляя удивляться. – Право никаких слухов о вашем заключении мне неизвестно. – И тут Жорж вспомнил о словах герцога де Невер что на пути во Францию к ним присоединиться еще один человек. Но, герцог не называл тогда никаких имен. - Если Вы вновь обрели свободу, то обязаны этому королю Франции и его послам, - так же тихо, но уверенно ответил Жорж, глядя в сторону герцога де Невер. Кто знает какую цель имела миссия послов Франции в Испанию. Они с Ливаро лишь почетное сопровождение послов от имени короля Генриха. Сейчас все французы представляли здесь не только Францию, но и Генриха Валуа. - Как бы то ни было, но я рад, что Вы с нами, Ногаре. Давайте поднимем кубки за славу и здоровье нашего короля Генриха. - За короля! – сказал тост Жорж де Шомберг, ревностно следя дернется ли хоть в единой усмешке лицо барона де Ливаро.
Ги д'Арсе де Ливаро: - Ба, месье д’Эпернон, - Ливаро чуть было не поперхнулся вином от удивления. – А Вы здесь какими судьбами? Весь Париж только и болтает, что Вы женились на крестьянке по какой-то там неведомой неземной любви, а король, храни Господь его душу, - набожно вставил де Ла Бати, - приревновал и отправил Вас в ту деревню, из коей родом Ваша супруга, дабы Вы осознали свою вину. – Ги громко икнул и, улыбнувшись во все свои тридцать два зуба дамам, которые смотрели на него, как на прокаженного, продолжал. – Еще говорят, что уж скрывать, и кто Вам поведает об этом, как не я, что супруга Ваша страшна, как все мои пригрешения вместе взятые, а Вы удобряете землю гусиным пометом и выращиваете какие-то невзрачные растения. Д’Арсе громко отхлебнул из своего бокала, прищелкнул языком, оценивая вкус рубиновой жидкости. Благодаря вину и возможности вдоволь наговориться, прием уже не казался ему невыносимо скучным. А когда за одним столом с тобой сидят два миньона, вообще грех жаловаться на тоску. - А король-то все же на Вас гневается до сих пор. – Ливаро сочинял на ходу, придумывая байки одна красочнее другой. Причем, ни разу не моргнув и не покраснев. – Я вот и месье Шомберга оберегаю от ошибки. Говорю ему, - Гийом погрузил в рот отменный кусок мяса, потому что умел превосходно работать языком и челюстями одновременно,- так вот, говорю ему, друг мой, хватит заглядываться на женщин, тем более на испанок, которые даже один взгляд могут приписать тому, что Вы их обесчестили. Придется жениться. А король не простит, вспомните месье д’Эпернона. И загубите Вы и карьеру Вашу, и светлые мечты о будущем. – Анжуец вздохнул так глубоко, что способен был разжалобить скалу. И не важно, что четверть часа назад сам подбивал саксонца приударить за дамами. - Вот-вот, плен, а я о чем говорю, месье де Шомберг. Семейная жизнь – тот же плен, но гораздо беспощаднее. – Нравоучительно закончил свитский монсеньора герцога Анжуйского. Саксонец предложил тост за короля и, что уж греха таить, достопочтенный сеньор де Ла Бати уже так разгорячился, а вино было просто отменным, что он готов был пить за кого и за что угодно. Однако забывать своего любимого покровителя не собирался. Если пить за короля, то непременно необходимо вспомнить и о его брате. Если пить за черта рогатого, то нужно вспомнить о принце двуносом. Ох, и хорош же был Его Высочество. Так бы Ливаро и любовался им постоянно, растянувшись на подушках в приемной принца. Монбиро подавил на этот раз искренний вздох. Что уж греха таить, соскучился он по родине, по друзьям, по герцогу. Но тоска приходила обычно к барону лишь на долю секунды. Поэтому д’Арсе отогнал от себя грустные мысли. - Господа, - вскочил со своего места Ливаро, - Выпьем за здоровье Генриха Валуа – короля французского нынешнего. И за Монсеньора герцога Анжуйского – короля будущего. Анжуец осушил свой бокал, от души радуясь произнесенному тосту. А где, как не на чужбине можно позволить себе такие вольности. А вот станет герцог Анжуйский королем и своему свитскому тепленькое местечко предложит. Вот тогда д’Арсе заживет. Господи, ну чего тебе стоит переложить корону с одной головы на другую. Ливаро так замечтался, что умолк на целых четверть часа. Ничего-ничего, вот только вернется во Францию, а там жизнь покажет, чего стоит потомок рыцаря Антуана. Эпизод завершен
полная версия страницы