Форум » Игровой архив » Мостите ад, господа! » Ответить
Мостите ад, господа!
Мария де Монморанси: 1 марта 1577 года, Нерак.
Ответов - 17, стр:
1 2 All
Мария де Монморанси: Нерак и королевский двор, состоящий ныне преимущественно из одних дам, жил от известия до известия. Король Наваррский сражался, Юг пылал, и не было в те дни женских глаз, сияющих покоем, в каждом взгляде читалась тревога и затаенная боль. Кто-то мог выражать свою печаль открыто, кто-то должен был хранить ее в тайне. Графиня де Кандаль исключением не была. Братец Ги уже успел отличиться, чудом оставшись в живых после плена у герцога де Гиза. Но, насколько вдова знала своего брата, сеньор де Торе на этом не остановится. Кто-то одержим женщинами, кто-то вином, кто-то золотом, а младший из сыновей коннетабля де Монморанси одержим славой и войной. Все остальное не более, чем приятная дань победителю. Тревожилась ли она? По правде сказать, да, и даже сердилась на себя за это. Одно дело играть на публику, это она умела и любила, другое и правда ворочаться ночами, думая о Ги, мысленно придумывая для горячо любимого родича Генриха, наместника Лангедока, казнь пострашнее да позрелищнее. Что-нибудь вроде усаживания на кол или сдирания кожи живьем. Любопытно, о чем думал папенька, зачиная этого труса. - Мадам графиня, вам письма! Служанка (та сама с глазами влюбленной коровы и такой же грудью) подала Мари два письма. Одно из них она взяла не без трепета радости, хотя вряд ли братец Ги написал ей что-нибудь посущественнее «Жив, здоров, чего и вам желаю». Второе было от матери, баронессы де Монберон, дочери Великого бастарда Савойи. Увы, матушка, вам придется немного подождать, уж не взыщите. И Мария де Монморанси вскрыла письмо брата. Стоило ей пробежаться глазами по первым строчкам, как на лице ее отразилось удивление, потом интерес, потом глубокая задумчивость. - Так… Так-так. А вот это уже интересно, очень интересно, - проговорила она. - Мадам чего-нибудь желает? – тут же осведомилась служанка. Мадам пожелала было сначала осадить услужливую девицу, но, подумав, отослала ее. - Иди и узнай, милочка, не отдыхает ли королева Наваррская, а если нет, то может ли она меня принять. Что и говорить, если королева Наваррская в последние дни спала крепко, то у Марии было кое-что, что подарит Маргарите Валуа добрую бессонницу, возможно даже с рыданиями и проклятиями. Служанка ушла, и графиня открыла второе письмо. Открыла с весьма двойственными чувствами. Мария восхищалась Мадлен Савойской. Завидовала ее великолепной невозмутимости перед лицом любых жизненных бурь, ее чувству собственного достоинства, фамильной гордости. Но равнодушие этой дамы к детям граничило с холодностью. Нет, у них было все, что полагается отпрыскам столь знатной семьи. Даже девочек не обошли вниманием и давали им возможность учиться, зная, что в будущем своими браками они укрепят связи между самыми выдающимися семьями Франции. Но заменит ли урок латыни материнские объятия? Определенно нет. Впрочем, сама став матерью, графиня де Кандаль сблизилась с Мадлен Савойской и охотно передала под ее крыло своих дочерей. И Франсуазу де Монморанси-Фоссе. О ней и шла речь. Мадлен Савойская выражала свое высочайшее удовлетворение этой девушкой. Вначале, писала она, ей пришлось прибегнуть к суровым мерам (и тут Мария поежилась по старой памяти, некоторые из этих суровых мер она испытала на себе). Но все позади. Девушка учится, она послушна, скромна и приветлива, и раскаивается в своем дурном поведении. - Вот и славно, - посветлела лицом графиня, и решительно выпорола из пялец шелковую подушку, расшитую золотой нитью. Осмотрела ее критично. Не то, чтобы она так уж обожала рукодельничать, но когда пальцы заняты, мысли текут спокойнее. Сойдет. Как предлог напомнить о Франсуазе – вполне сойдет. А тут как раз прибежала служанка и доложила, что королева Маргарита не спит. Значит, самое время ее навестить!
Маргарита Валуа: Бывают такие дни, когда даже в самое деятельное сердце заползает пустота, грудь давит непонятная грусть, и ничто не радует. Сегодня все казалось Маргарите цвета серого мартовского неба, отражающегося в стальной глади прудов. Весна, обычно приходившая на Юг с радостью женщины, торопящейся на встречу к возлюбленному, нынче не спешила, оседая сыростью на тусклом старинном стекле окон, на черепице крыш. Может быть, потому, что не спешил возвращаться в Нерак его король? Может быть, потому что Генрих де Бурбон не спешил возвращаться к своей королеве? Маргарита устала ждать, и устала спать одна в холодной постели. Чтобы хоть как-то развлечь себя, или, хотя бы, дотянуть время до ужина, она велела достать платья, привезенные еще из Парижа. Некоторые требовали переделки, ибо мода менялась, а отставать от нее очаровательная королева Наварры не желала. За этим занятием ее и застала Мария де Монморанси, и Ее величество дружелюбно кивнула графине де Кандаль, предлагая занять место рядом со своим креслом, на низком стульчике. К вдове она благоволила. Безупречная репутация этой дамы хорошо отражалась на репутации двора Маргариты, да и молодых фрейлин она держала в рамках. А о репутации королеве приходилось думать и помнить. - Проходите, мадам. Я как раз пытаюсь понять, что делать с этим серым бархатом. Мне кажется, он безнадежен. В звонком голоске Жемчужины Франции невольно зазвучали капризные нотки. Что делать, и королевам иногда бывает скучно! Хотя даже скучать им приходится, не забывая при этом о своем королевском достоинстве.
Мария де Монморанси: - Ну отчего же безнадёжен, моя королева? Поклонившись, Мария подошла к ее величеству, присев рядом, и взяв в руки юбку из серого бархата, рядом лежал корсаж к платью. Сомнения Маргариты Валуа были понятны, бархат был прекрасного качества, вероятно, из Генуи. Но цвет подошел бы к кому-то попроще. Скромный, жемчужно-серый, добавь к нему отложной белый воротник, повесь на шею распятие, и даже святой Петр пропустит тебя в Рай в таком виде. Понятно, что королеве Наварры оно не по вкусу. - Цвет очень красивый и нежный, бархат не вытерт. Хорошая хозяйка, графиня де Кандаль даже посмотрела ткань на просвет, удовлетворенно кивнув. - Сюда нужен алый шелк. Нет. Не алый, мадам, более темный, цвета бургундского вина. Спороть с корсажа жемчуг, он здесь теряется, расшить золотой нитью, гранатовыми бусинами. Вырез сделать глубже. И будет прекрасный наряд, в котором моя королева будет блистать во всей своей красоте! По-матерински улыбнувшись прелестной Маргарите Валуа, графиня протянула ей подушку, которую принесла с собой. - Ваше величество, моя кузина Франсуаза де Монморанси-Фоссе прислала этот маленький дар своей госпоже. Малютка так вам преданна и в таком отчаянии, что вынуждена была вас покинуть, мадам. Девочка молит не забывать ее и уверяет, что поминает вас в своих молитвах. Девочка едва не погубила все, заявившись в спальню к королю Наваррскому в одном плаще и туфельках, но, к счастью, Мария предотвратила этот позор, и для всех, а, главное, для королевы Наваррской малютка Фоссе так и осталась невинным ангелочком. Наклонившись, чтобы подложить подушку под ступни Ее величества, графиня де Кандаль как бы нечаянно выронила письмо от брата, и как бы нечаянно не заметила своей оплошности.
Маргарита Валуа: Красный. Маргарита представила себе, как серый бархат будет сочетаться с темно-красным шелком, и осталась довольна. И переделок особенных не потребуется! - Вырез сделать глубже, да, тут вы правы, - рассеяно отозвалась она. В сущности, корсаж можно и не расшивать, ограничившись украшениями. Нынче вошли в моду большие броши, которые, в сочетании с ожерельями, воротниками и поясами способны были сделать любое платье роскошным. – Браво, графиня, вы разрешили для нас эту головоломку! И клянусь, я вам очень признательна. Маргарита передала камеристке серый бархат, и с удовольствием выслушала известие о малютке Фоссе. Она привязалась к этой девочке, и скучала по ее смеху и милым глупостям. Тем приятнее было узнать, что ее маленькая подопечная так же тоскует по своей госпоже. - Какой милый подарок! И какая тонкая работа! Графиня, передайте своей кузине, что мы помним о ней и ждем ее возвращения! После отъезда Франсуазы одна из фрейлин Маргариты Валуа, Жермена де Фуа, позволила себе открыто позлорадствовать, твердя, что Франсуазу выгнали за распутство. Королева Наваррская не стала это терпеть, и отправила Жермену домой. Поучится сдержанности. К тому же, ей не нравились взгляды, которые эта черноглазая кокетка бросала на короля Наваррского. Наклонившись, чтобы рассмотреть вышивку на подушке, Маргарита заметила письмо, выпавшее, из рукава графини де Кандаль, и с детским азартом ухватила его раньше, чем спохватилась хозяйка. - Что это, мадам? Любовное послание? Неужели вы все же решили сбросит траур? Клянусь, давно пора! Ну же, признайтесь, кто вам пишет? Чужие секреты так заманчивы! Получив в свои руки один, Маргарита тут же забыла о скуке.
Мария де Монморанси: - Как вы добры, мадам, - воскликнула графиня де Кандаль, весьма обрадованная тем, что королева Наваррская помнит о Франсуазе и не будет против возвращения негодной девчонки ко двору. Те планы, что они так любовно строили вместе с Ги, не были забыты, лишь отложены до лучших времен. И она заботилась о том, чтобы эти лучшие времена наступили побыстрее. Как могла, так и заботилась. - Письмо? Ох, Ваше величество, ну что вы! Это письмо от моего брата, сеньора де Торе. Он так добр, что не забывает иногда писать, жаль что это «иногда» бывает крайне редко. Честное слово, мадам, все эти мужские отговорки, что на войне у них нет времени на письма, кажутся мне весьма неубедительными. Потратить четверть часа, чтобы написать о том, что ты жив и здоров не трудно, а как мы радуемся каждому такому известию! Мария улыбалась, но улыбалась несколько нерешительно, как человек, которому есть что скрывать, и на письмо, оказавшееся в пальчиках Маргариты, посматривала с опаской, словно опасаясь, что оно, очарованное королевой Наваррской, выболтает сейчас все секреты. - Вот, кстати, новость, которая вас, несомненно, заинтересует, моя королева. Ваш супруг, наш король, приказал снять осаду с Бордо. Брат не осведомил меня о иных его планах, но, возможно, скоро мы, наконец, обнимем тех, кто нам дорог! Слово «возможно» из уст графини де Кандаль прозвучало отнюдь не так обнадеживающе, как должно бы. Скорее наоборот. Оно было мрачным, как Хирон, перевозящий радостные надежды и светлые чаяния на брег разбитых иллюзий, заранее предупреждая о том, что все прах и в прах обратится. Собственно, в письме Ги весьма завуалированно говорил о том, что у них теперь иная цель. Владения супруга известной дамы… но поскольку несколькими строками выше говорилось о приезде виконтессы де Лувини в расположение армии, и о том, что ее шатер стоял рядом с шатром короля Наваррского… Словом, намек был ясен*. *согласовано с Ги де Торе
Маргарита Валуа: Что-то в тоне графини де Кандаль тревожило Маргариту Валуа, чуткую, как кошка, к малейшему изменению настроений вокруг ее персоны. Без этого полезного навыка она бы не выжила в ядовитой атмосфере французского двора, рядом с матерью и старшими братьями, далеко не всегда считавшимися с ее чувствами и даже жизнью. Сейчас королева Наваррская готова была поклясться, что ее придворная дама либо что-то недоговаривает, либо не решается сказать. - Снял осаду с Бордо, вы говорите? Наверное, сопротивление города оказалось более решительным, чем рассчитывал мой супруг. В голосе королевы невольно прозвучала легкая грусть. Бордо, порт Луны, цветочный салют, ночной штурм, закончившийся в алькове. Столько приятных воспоминаний, связанных с этим городом, а сейчас к его стенам пришла война... Такова жизнь, увы. Но кроме судьбы Бордо Маргариту волновала и ее собственная судьба, и судьба ее мужа, поэтому, немного поколебавшись, она все же решительно развернула письмо, которое уже обжигало ей пальцы. - Прошу прощения, графиня, но я прочту, - улыбнулась Ее величество своей даме, ласково, но непреклонно. – Меня крайне интересует осада Бордо, а тут такая возможность узнать все новости из первых рук! Пробежав глазами строки приветствия, Маргарита Валуа углубилась в чтение. Младший из Монморанси был, конечно, не Брантом, но изысканная поэзия нынче мало волновала королеву Наваррскую. Дойдя до новости, что к королю Наваррскому приехала гостья, Диана д’Андуэн, она нахмурилась, чувствуя, как в сердце холодной змеей заползает ревность и тревога. Анри всегда был падок до красивых женщин, а те редко считали нужным ему отказывать, но Марго считала, что все это в прошлом. Что даже там, вдали, в походе, их любовь убережет его от искушения. Прервав чтение, она приказала выйти вон своим фрейлинам и строго взглянула на графиню де Кандаль: - Вы это пытались скрыть от меня, сударыня? Напрасно, как видите, тайное стало явным. Лучше бы вы мне сами сказали, что графиня де Гиш была гостьей моего мужа. Или не только гостьей? Отвечайте! Они любовники? Янтарные глаза королевы потемнели от гнева и разочарования. - Впрочем, не важно, я сейчас сама все узнаю. К сожалению (или к счастью) письмо де Торе не содержало никаких намеков на роль мадам де Гиш при короле Наваррском. Только описание того, что шатер для этой дамы был поставлен рядом с шатром короля. А вот дальше… Дальше Маргарите пришлось перечитать написанное несколько раз, чтобы убедиться, что глаза и разум ее не подводят. - Мадам! Верно ли я поняла? Мой муж снял осаду ради этой… этой женщины?! Королева Наваррская выронила злополучное письмо, чувствуя, как трудно становится дышать. Перед глазами закружилась ледяная метель из осколков разбитых надежд.
Мария де Монморанси: Графиня де Кандаль наблюдала из-под ресниц за тем, как королева Маргарита разворачивает письмо, как на ее лице отражается целая гамма чувств, от недоверия до гнева. Дальше было просто, в порыве неискреннего раскаяния упасть на колени, и со слезами на глазах поцеловать руку Ее величества. - О, мадам, прошу вас, простите меня, - воскликнула она. – Я вовсе не намеревалась скрывать что-то от моей королевы! Что правда, то правда. На этот раз Мария прямо-таки горела желанием изложить своей королеве все новости, да еще приукрасить их в меру сил. - Но Ваше величество, как я смею обсуждать поступки нашего короля? Я глубоко почитаю вас и вашего супруга, я предана вам, как и мой брат. Поверьте, он скорее позволит четвертовать себя, нежели огорчит Ваше величество словом или делом. Мария де Монморанси подняла на королеву Маргариту свои прекрасные лживые глаза, в меру омытые слезами. Братец повеселился бы от таких рекомендаций своей особы, но все что делала вдова графа де Кандаль, она делала ради них обоих, так что ничего, потерпит, даже если ему пару раз икнется. - Да вы и сами видите, Ги излагает в письме только факты. Мой брат не сплетник, мадам, и я тоже! Мы верные и преданные слуги Вашего величества. Глубоко вздохнув, словно прогоняя ненужные слезы, графиня нежно, почти любовно погладила руку Маргариты Валуа. - Я старше вас, моя королева, я была женой, и муж мой не был простым человеком, влюбленным в тихий семейный уют. Позвольте дать вам материнский совет: будьте терпеливой и ласковой. Не выказывайте подозрений. Разве есть во Франции женщина прекраснее и благороднее вас? Нет. Все это знают. Вы – Жемчужина Франции, и, вернувшись из похода, наш король и ваш супруг вспомнит, каким сокровищем ему посчастливилось обладать! Прекрасный совет! Для любой другой женщины, но не для Маргариты Валуа, чья гордость превосходила даже ее красоту.
Маргарита Валуа: Трудно сердиться за то, что твой слух не стали оскорблять сплетнями и домыслами. Графиня де Кандаль повела себя как образцовая придворная дама, но как же Маргарите не хватало подруги! Добрый друг Анриетта уж не стала бы скрытничать. Рассказала бы все, что знает, добавила к этому все, что думает. Вздохнув, королева коснулась плеча Марии де Монморанси, давая понять, что не гневается на нее. - Встаньте, мадам графиня. Вы не виноваты в чужих проступках, и я ни в чем вас не обвиняю. Прошу только в следующий раз рассказывать мне все, что вам известно, даже если это ранит мои чувства. Ранило ли прочитанное ее чувства, или ее самолюбие гордая дочь Валуа не смогла бы точно сказать, но ей было больно. За то время, что они были счастливы с Генрихом, она наделила его в своих мыслях столькими достоинствами, забыв, как это опасно, возводить мужчину на пьедестал. Один раз она уже ошиблась, с Генрихом де Гизом, сделав в своих мечтах из человека полубога. Разочарование было жестоким. Так неужели ей придется пережить его еще раз? Кто это сказал? Может быть, неугомонная Генриетта, а может быть и она сама в минуту внезапного прозрения: не так страшно разочароваться в мужчине, как в иллюзиях на его счет. - Я благодарна вам за совет, как благодарна за вашу преданность. Но то, что хорошо для графини де Кандаль не подходит для королевы Наваррской! Маргарита выпрямилась в своем кресле, удерживая слезы на самых кончиках черных ресниц. Генрих, неужели это правда? Неужели из-за женщины вы могли снять осаду Бордо? Какое безрассудство, какое легкомыслие, недостойное короля! Приходилось признать правду. Она бы легче перенесла известие о его интрижке с графиней де Гиш. Одной больше, одной меньше, не велика потеря. Но то, что увлечение женщиной может повлиять на такие важные решения мужа и короля, для Маргариты стало неприятным открытием. На какой-то момент дышать стало тяжело, и Маргарита откинулась на спинку кресла, закрыв глаза.
Мария де Монморанси: Мария де Монморанси, следившая за своей госпожой, как коршун за цыпленком, два уловив на лице Жемчужны Франции бледность и следы волнений, поспешила к двери, и приказала дежурной фрейлине, отиравшейся в подозрительной близости от замочной скважины: - Немедленно позовите Ее высочество инфанту Екатерину! Королеве дурно! Вряд ли королеве было действительно дурно, так, минутная слабость. Собственно говоря, держалась Маргарита Валуа весьма достойно. Но в интересах графини де Кандаль было раздуть скандал, а посему она принялась порхать вокруг супруги короля Наваррского, обмахивая ту веером и предлагая нюхательные соли. - Мадам, прошу вас… мадам, вы так бледны, может быть, приказать послать за лекарем? Ваше величество, я никогда не прощу себя за то, что невольно стала орудием, поразившем благородное и нежное сердце моей королевы! Налив вина, она с искренней заботой протянула бокал Маргарите. Хотя, совесть ее не мучила. Рано или поздно ей бы пришлось пройти через все это, не с графиней де Гиш, так с другой. Король Наваррский не создан для верности, но в оправдание Генриха де Бурбона графиня де Кандаль готова была сказать, что за всю свою жизнь она ни разу не встречала мужчин, способных хранить любовь и верность одной-единственной женщине. Похожи, они как единороги. Все о них слышали, но никто не видел своими глазами. Беда Маргариты Валуа была в том, что она собиралась бороться с этой слабостью мужа, а следовало ее всячески поощрять. Десять любовниц куда безопаснее, чем одна. Пусть бы соперничали между собой за внимание короля. Но дочери Генриха II было мало короны, она хотела носить венец самой любимой и желанной. И все бы ничего, но в нем больше шипов, нежели цветов, и эти шипы не щадят гордые головки принцесс. Но свои соображения графиня де Кандаль, разумеется, держала при себе. – Будьте сильной, мадам, – шепнула она своей госпоже. – Покажите всем, что Наварра еще не знала королевы более гордой и более блистательной!
Catherine de Bourbon: Королеве дурно! Известие это разнеслось по замку, от половины королевской четы, до крыла, где жила инфанта с невероятной скоростью, порождая на своем пути множество домыслов и толкований. Может быть, королева в тягости? Но Его величество уже давно в походе. Конечно, это вопрос деликатный, не каждая дама способна с раннего срока определить свое положение. Но вдруг это ребенок не короля Наваррского? А может быть она больна? Умирает? Отравлена ревнивым любовником или ревнивой любовницей? Инфанта даже ахнула от возмущения, услышав такие разговоры. Во что превратился благочестивый Нерак? Любовницы, любовники, отравления! Она пригрозила не в меру болтливым девицам высылкой вон, в родной дом, и те пристыженно замолчали. Разумеется, только затем, чтобы начать снова сплетничать за спиной у инфанты! - Маргарита, дорогая моя сестра, мне передали, что вам нездоровится? Катрин с тревогой вгляделась в прекрасное лицо Маргариты, отметив, что королева действительно бледна и выглядит несколько подавленной. Но, слава Господу, не больной. - Что случилось? Вы плохо себя чувствуете? Может быть, выйдем в сад, на воздух? Инфанта взглянула на письмо, которое комкала Маргарита Валуа, прочла одно слово Бордо и ахнула, пронзенная внезапной страшной догадкой. - Генрих? Мой брат? Он… Воображение нарисовало страшную картину: Генрих тяжело ранен, возможно даже убит, войска протестантов разгромлены и идут на Нерак. Замок д’Альбре снова будет осажден, как когда-то испанцами, но тогда их спасла французская корона, а кто спасет сейчас? Юное личико инфанты в обрамлении рыжих волос стало таким же белым, как ее накрахмаленный кружевной воротник. Только не это! Она готова принести какие угодно обеты, готова отказаться от всего, что ей дорого и мило. От стихов, от переводов псалмов, от нарядов, к которым все же питала тайную страсть. От долгих, задушевных бесед с Филиппом дю Плесси… спасибо, Господи, что он не на войне, а остался в замке для их охраны, трижды спасибо!
Мария де Монморанси: Собственно говоря, в присутствии столь важной особы, как инфанта Екатерина, графине де Кандаль полагалось молчать, пока ее не спросят. Но не могла же Мария де Монморанси пустить все на самотек, она столько сил и изворотливости вложила в беседу с королевой Маргаритой. Еще не хватало, чтобы сестра короля стала утешать невестку, напоминая той, как Генрих де Бурбон любит и почитает свою жену. Женщины так глупы, охотно верят приятным заверениям даже из чужих уст. Словом, нужно было вмешаться, и графиня вмешалась. В крайнем случае, можно будет списать свою дерзость на рассеянность и страх за королеву Наваррскую. - Ваше высочество, нет-нет, с нашим королем и вашим братом все хорошо! Он жив! Все живы! Только вот… Не договорив, Мария обреченно махнула рукой, показав глазами на злополучное письмо. Дескать, сами убедитесь. - Королева очень огорчена известиями, - многозначительно прошептала она. – Да что там, она ими совсем убита! Поговорите с ней, Ваше высочество, вы так разумны, вы найдете нужные слова для моей госпожи! Ах, если бы мы были в Париже, ей бы не пришлось пережить такого унижения! Подбросив, таким образом, еще дров под адский котел женской обиды, Мария села у ног Маргариты Валуа, глядя на нее с преданностью и любовью. Париж. Она сказала это так, для красного словца, но, в самом деле, было бы недурно убедить королеву вернуться в Париж, под тем предлогом, что в Нераке ее не ценят и не любят. Ну и конечно, заверив, что король Наварры тут же кинется за ней вдогонку, хотя графиня де Кандаль готова была поставить свое жемчужное ожерелье против кучи навоза, что нет, не кинется. Словом, над этим стоило очень хорошо подумать. А что было бы чудеснее? Марго, неверная жена и беглая королева в Париже, а малютка Фоссе тут, я королем. Правда, судя по всему есть еще эта госпожа Диана, из-за которой такой переполох, но с ней разберемся позже.
Маргарита Валуа: - Вот Катрин, прочтите сами. Маргарита протянула инфанте письмо, всколыхнувшее в ее душе самые затаенные обиды, которых хватает в душе даже самой любящей из женщин. В чем ее только не обвиняли. В вину ставили и то, что она дочь Екатерины Медичи, и то, что она католичка. Слагали легенды о ее распутстве, хотя в Лувре, под строгим и презрительным взглядом брата Генриха, и холодным, равнодушным взглядом матери ей приходилось вести жизнь монахини. Одна слабость, одна ошибка, и ее бы и правда заперли в монастыре, королева Наваррская в этом не сомневалась. И что же? Ее муж может позволить себе снять осаду, бросить армию на другую крепость и все ради какой-то графини де Гиш. Нет уж, пусть он тоже получит свою долю осуждения и порицания, может быть, это хоть немного отрезвит его. - Вы правы, графиня, - горькая улыбка коснулась губ Маргариты Валуа. – Здесь я чужая, и со мной обходятся, как с чужой, а не как со своей женой и королевой. В Париже у меня, по крайней мере, есть друзья, пусть их и мало. Здесь же я совсем одна. Отпив глоток из бокала, королева болезненно поморщилась. С вином нынче было что-то не то, или это с ней было что-то не так?
Catherine de Bourbon: Катрин с жадностью схватила письмо, со страхом вчитываясь в послание Ги де Монморанси своей сестре, боясь увидеть в них известие о ранение, а, может быть, смерти короля Наваррского. Но ничего подобного там не было, а то, что было, настолько изумило инфанту, что она недоверчиво рассмеялась: - Да нет же, не может быть! Это просто шутка! Генрих не мог... Екатерина де Бурбон посмотрела на печальные лица невестки и ее дамы и сама погрустнела, засмущалась, даже щеки полыхнули румянцем, густым, как у всех рыжеволосых. Осуждать брата она могла... но в самой глубине души. Сестринский долг требовал от нее поддержать Генриха. Но как же это было трудно! - Наверняка, Его величество принял такое решение не просто так, и уж конечно, не по той причине, на которую намекает в своем письме сеньор де Торе! Король Наваррский опытный полководец. Просто мы не в силах понять все величие его замысла! Катрин была хорошей сестрой, а жизнь при дворе уже закалила ее, пусть и не сделала завзятой лицемеркой, поэтому защитную речь она произнесла весьма убедительно. Да и в самом деле, какое имеет право графиня де Кандаль сомневаться в короле Наваррском? Даже Маргарита Валуа не имеет такого права! - Вы должны больше доверять своему супругу, сестра моя. В голосе инфанты зазвучали интонации ее матери, Жанны д'Альбре. И Катрин чувствовала, что мать одобряет ее в эту минуту. - Помните, что вы королева Наварры. Помните, что король Наваррский ваш муж и господин. Ваше место здесь, а не в Париже! Будь Катрин постарше и поопытнее, она бы поостереглась изрекать такие сентенции, в общем-то, верные, но крайне болезненные для женского самолюбия. Но она была молода и верила в то, что есть правильные слова, которые способны наставить человека на путь истинный.
Маргарита Валуа: Глаза Маргариты сверкнули, но уже не обидой и слезами, а зло и холодно. В такие моменты она неуловимо напоминала свою мать, Екатерину Медичи. Инфанта защищала брата, защищала с таким пылом, будто Генрих был святой и его решения были непогрешимы, в то время как именно она, королева Наварры, нуждалась в сочувствии. Кроме того, Катрин допустила бестактность, усомнившись в правдивости слов синьора де Торе, и тем самым обидела графиню де Кандаль, сестру Ги де Монморанси, к которому, как знала королева, Мария была нежно привязана. Сама вдова, по своему положению, не могла возразить принцессе, но Маргарита сочла, что обязана это сделать. - Возможно, стиль повествования синьора де Торе далек от того, к которому вы привыкли, Ваше высочество. Он груб и прям, он солдат, а не поэт, и не проповедник. Но он называет вещи своими именами, и мы ему за это признательны. На пухлых губах Ее величества заиграла надменная, чуть презрительная улыбка. Это была прежняя Маргарита, королева Лувра, отвергающая мужа за связь с фрейлинами матери, предпочитающая одиночество участи быть одной из многих. - Замыслы моего супруга мне вполне понятны, Екатерина, и они не делают ему чести. А мне не делает чести муж, снимающий осаду Бордо ради красивых глаз графини де Гиш. Я думаю, мне следует написать моему брату и матери, что Генрих неподобающе относится ко мне. Так же я напишу, что с удовольствием бы навестила свою семью, по которой тоскую. До сего дня такая мысль не пришла бы в голову королеве Наварры. Она гордилась своим положением, ценила его и берегла добрые отношения с мужем, почитая себя искренне в него влюбленной. Но видит бог, Генрих сам все разрушил! - Благодарю вас за участие, Ваше высочество, - обретя подобие душевного спокойствия произнесла она. – Я желаю вам хорошего дня. Сегодня я не выйду из своих покоев, графиня де Кандаль поможет мне с моей корреспонденцией. Всего хорошего. Было жестоко так вот отсылать от себя инфанту, но после ее попытки указать Маргарите на «ее место» королева не могла поступить иначе.
Catherine de Bourbon: Инфанта грустно покачала головой, в сердце своем сокрушаясь об упрямстве королевы Наваррской. Не гоже женщине быть такой… такой вспыльчивой, красивой, непостоянной, как дитя а иногда мудрой, как сто старух. Генриху подошла бы жена поспокойнее. Из тех, что рожают детей и посвящают им свою жизнь, не упрекая мужей ни в чем, предоставляя им полную свободу. - Постарайтесь успокоиться, сестра моя. Не произошло ничего особенного! Спокойствие и достоинство – вот то, что к лицу супруге нашего государя. Но Катрин и сама чувствовала, на сколь зыбкую почву она вступила со своими увещеваниями, поэтому поспешила уйти. Пожалуй, следует воспользоваться случаем, и написать брату. Или, может быть, Агриппе д’Обинье? Нет, лучше им обоим. Генрих должен знать обо всем, что происходит в Нераке в его отсутствие, а сентонжец сможет ответить на ее вопросы, что же происходит в ставке короля Наваррского, и правда ли то, что было написано в письме сеньора де Торе. Жаль, что оно не затерялось в дороге.
полная версия страницы