Форум » Игровой архив » Укрощение строптивых » Ответить

Укрощение строптивых

Изабель де Лаваль: 1 января 1573 года, Фонтенбло, около шести часов вечера. Встречи в покоях Екатерины Медичи.

Ответов - 37, стр: 1 2 3 All

Екатерина Медичи: С Испанией Екатерина Медичи не стеснялась заигрывать, даже если улыбки ее бывали чуть кислыми. Посему и появление дона Фернандо было встречено в высшей степени любезно. Красивый испанец иногда будил в сердце Флорентийки смутные сожаления о прошедшей молодости, женщина всегда остается женщиной, даже если на лице у нее морщины, а на голове вдовий чепец. - Граф, добро пожаловать. Всегда вам рады! Паж, повинуясь этикету, принял из рук слуги шкатулку, с поклоном передал подарок королеве-матери. Та с любопытством прикоснулась пальцем к диковинной безделушке. От бабочки веяло чем-то таинственным, она словно впитала в себя ветер дальних странствий, закаты и рассветы над той далекой, овеянной легендами землей, которую Флорентийке никогда не увидеть. Судьба женщин не завидна, Господь еще при рождении подрезал им крылья, ограничив ролью жены и матери, монахини или куртизанки. - Благодарю вас за подарок, дон Фернандо, присаживайтесь, - Екатерина Медичи указала испанскому послу на низкий табурет слева от ее кресла. Посланнику короля Филиппа стоило оказывать всевозможное уважение, но с любезным и остроумным испанцем (полная противоположность несчастному дону Диего, впавшему в немилость) всегда было приятно побеседовать. – Эта чудная вещица привезена из Нового Света, не так ли?

Генрих де Бурбон: Принц Конде, поклонившись, отошел от возвышения, проклиная про себя королеву-мать, этот вечер и собственное безрассудство. «Не правда ли, очень хороша?», «Окажите мне любезность»… Каждое слово Екатерины Медичи было сладким, как мед, и ядовитым, как знаменитая Аква Тофана. Хотя, зачем винить во всех грехах Флорентийку, когда он и сам хорош. Еще более суровый, чем когда-либо, Генрих де Бурбон подошел к дамам, среди которых, непринужденно играя с веером и расточая улыбки, сидела монна Паола. Найдя наряд венецианки слишком смелым, взгляды слишком дерзкими, волосы слишком черными, Конде все же не сразу смог заговорить. Презиравший опасность с фатализмом истинного кальвиниста, принц чувствовал себя уязвимым перед женской красотой, умело приправленной умом и очарованием. - Дамы, мое почтение. Монна Паола, Ее Величество желает вашего общества. Окажите мне честь, позвольте вас сопроводить. Протянув венецианке руку, Конде застыл. Воплощение Равнодушия. Правда, под броней напускного безразличия жарко и безумно колотилось сердце.

Паола Джустиниани: - Дорогая Изабель, меня похищают! – Паола глубоко вздохнула с притворным смирением. Все ее существо выражало скорбь, вызванную обстоятельствами, вынудившими итальянку покинуть общество маркизы де Сабле. С видом глубоко безразличным, Паола подала руку Конде, даже не взглянув на него. - Будьте так любезны, ваше Высочество. Венецианка прошла несколько шагов рядом с принцем так, словно он был предметом неодушевленным. Затем, решив, что небольшая месть свершилась, и пора от холодной ванны перейти к более крепким напиткам, Паола, неприметно сократив разделявшее их расстояние, почти прижалась боком к Конде. Рука итальянки слегка сжала руку Генриха, придавая несколько иное направление движению. - Взгляните, ее Величество разговаривает испанским послом, не будем им мешать. Зачем нам вмешиваться в ход международной политики? Сделаем круг по залу, а вы мне расскажите, что за картины тут висят. Вас интересует живопись, ваше Высочество? Или исключительно книжная графика и печатный текст? Не зная, оценит ли мужчина ее иронию, Паола знала одно: ей интересно. А раз так, то королева подождет, тем более, что она занята испанцем. «Дон Фернандо - совсем не в моем вкусе. В первую очередь потому, что испанец, значит, ему присущи спесь, гордость и коварство, а раз речь идет о после, то все это - умноженное на два». Вычеркнув этого кавалера из списка своих предпочтений, Паола вплотную занялась тем, который шел рядом. - Здесь мило и тепло, но несколько душно, не находите? – итальянка помахала веером, заботливо овевая лицо Конде. Так он точно почувствует запах ее новых духов «Флорентийский ирис». - И я бы выпила еще вина, вы не против? «А если он и дальше будет молчать и изображать из себя статую святого мученика, то я окончательно выйду из себя и …» Вариантов было множество: наступить на ногу, ущипнуть и разлить красное вино на дорогой костюм.


Фернандо де Кальво: Граф де Сердани склонился в учтивом поклоне, а его глаза с искренним восхищением обласкали Екатерину Медичи. Лесть – отличное средство для достижения своих целей при любом дворе. Вот только она может быть разной. Правдивая лесть – оружие получше стального клинка – бьет без промаха. А Фернандо и правда восхищался – в данном случае – умом и коварством королевы-матери. Качествами, которые испанец считал важнейшими для сильных мира сего. - Вещица привезена мною из Нового Света, из самого Теночтитлана. Говорят, она принадлежала одной из дочерей Монтесумы. И имела религиозно-культовый характер. Еретики не верят в Спасителя, но ценят презренный металл и умело с ним обращаются. Обратите внимание на цвет – варварская высшая проба, - присаживаясь на табурет, дон Фернандо слегка улыбнулся и продолжил, доверительно понизив голос: - Но, не беспокойтесь – изделие одобрено католической церковью Испании и ереси в себе не несет – только сияние, достойное вашего двора, Ваше Величество. Изящный взмах тонкой руки, призванный охватить жестом великолепие интерьера и нарядов придворных Екатерины Медичи, как нельзя лучше дополнил слова посла.

Marguerite de Valois: Выбирая платье, не говори себе «он больше любил меня в этом». Не вспоминай, как качал граненую слезку серьги, дразня: «взад-вперед, идет… не идет…». Скрой пряди, что он мотал на палец, под накладные, богато убранные локоны. Пудра и румяна… он их терпеть не мог, теперь к ним пора привыкать – на зависть другим скрыть темноту под глазами, прогнать унылую бледность. О, сколько условий поставит себе, сколько поводов измениться найдет женщина, расставшись с любимым, против воли, уступив обстоятельствам… Год объясняла себе королева Маргарита, саму себя уговаривая, что так надо было, что так лучше, но герцог Гиз из головы не шел. Да что там голова, до сих пор болезненно сжималось сердце. И требовалось проверенное средство – новая любовь, да такая пылкая и страстная, чтоб голове не оставалось времени задумываться. … Судьба, несмотря на принесенную жертву, распорядилась жестоко: примерно через полгода после свадьбы Маргарита уже убедилась в том, что, мужа подхватил и увлек поток политических интриг, и решила, что вольна сама распоряжаться и своим временем… и своим телом. Она завела сразу несколько интрижек, перебирая варианты, щелкая встречами, словно бусинами четок. И вскоре некоторые молодые дворяне смогли похвастаться тем, что знают наверняка: вечерами королева Наваррская столь же обольстительна, как и поутру. Ее муж, тоже не чуравшийся парижских красавиц, как в первые послесвадебные месяцы, так и во все последующие, правами своими далеко не злоупотреблял. Брак, начавшийся договором двух независимых личностей, приростал взаимоуважением. А сердце просило любви… Для сегодняшнего бала она выбрала платье серое, как будущий мартовский снег. Но все оно, словно мрачное настроение, тщательно скрываемое за любезной улыбкой, празднично искрилось серебром вышивки, сверкало хрусталем мельчайших подвесок, блестело шелком пронизей и шнуровки. Узкие полоски горностаевого меха обрамляли рукава, напоминая пушистую изморозь на карнизах окон, алмазы рассыпались огоньками на пальцах, ушах, в волосах, свободных сегодня от парика и довольно просто убранных в высокую прическу. Облокотясь о материнское кресло, рассеянно прислушиваясь к ближайшим разговорам, редко отвечая и улыбаясь всем одинаково, Маргарита ждала. Она, почему-то решила, что сегодняшний вечер должен быть необычен, счастлив для нее и ждала знака появления этого счастья, настороженно оглядывая дам, кавалеров, царственных братьев, мужа и свиту его, извечно знакомых… Так кто же?

Генрих де Бурбон: - Я не знаток живописи, сударыня. Конде нашел-таки в себе силы взглянуть в лицо монне Паоле, отметив про себя, что ему еще не доводилось видеть таких глаз. «Как глубокий омут», - невольно подумалось ему. Почему так остро чувствуется рядом гибкое тело венецианки, не пожелавшей утруждать себя парадными французскими модами и от того еще более желанной? Желанной? Так в этом все дело, Конде? Ты возжелал эту женщину. Ты грешник, Конде. Женщины губили и более достойных, более сильных духом. Но пока Генрих де Бурбон возводил в душе своей бастионы из остатков добродетели, изящная ручка монны Паолы походя их разрушила, даже не заметив одержанной победы, и Генрих, покорившись, махнул слуге, разносящему вино. Взяв с подноса бокал, он протянул его венецианке. - Вино, сударыня. «Нужно что-то сказать. Но что?». Вот когда принц Конде позавидовал Наварре, умевшего наговорить даме тысячу приятных глупостей, перемежая их пожатиями ручек и красноречивыми взглядами. - Вы… позволено ли мне будет сказать, что вы очень красивы, монна Паола? «Очень находчиво, Конде!» - Как вы находите Фонтенбло? «Да замолчи же!». Конде замолчал, опустив глаза и сделав вид, что рассматривает узор на ковре.

Паола Джустиниани: Паола машинально взяла бокал вина, не отрывая жгучего взгляда от лица Конде. Если бы он наговорил ей кучу любезностей, сдобренных комплиментами, итальянка бы весело пококетничала в ответ, но его поведение… Чем оно вызвано? Безразличие проявляется в холодных взглядах и приятных словах, в бесстрастных жестах, отточенных привычкой. А эти сомнения, эта искренность… Девушка перестала улыбаться. Свободной рукой венецианка перебирала нити на роскошном гобелене, изображавшем пасторальную сцену на природе. Гобелен слегка подался под рукой, обнаружив за собой оконную нишу. Быстро оглядевшись по сторонам и поняв, что спина слуги все еще заслоняет их от посторонних глаз, Паола быстрым движением утянула Конде за собой. Тяжелый гобелен, в миг поглотив две фигуры, замер с невинным видом круглолицых пастушек и тонкорунных овец. - Дворец Фонтенбло? Пока не поняла. Но он хранит в себе много секретов, не правда ли? - Паола слегка задыхалась от волнения, вызванного своим безрассудным поступком. Выпив одним глотком более половины бокала, итальянка поставила оставшуюся часть тут же в угол на полу. Что дальше? Уйти? Просто так? Нет, Паола не привыкла ни отступать, не бояться. Притянув Генриха к себе обеими руками, итальянка прижалась губами к его губам на недолгие секунды, показавшиеся ей вечностью. - Меня… Меня ждет королева. И Паола исчезла, махнув юбкой цвета увядших ирисов, оставив Конде в одиночестве.

Карл IX Валуа: В это же время в покоях короля Ежели ты король, то изволь быть терпеливым. Изволь молиться, когда тебе хочется богохульствовать, улыбаться, скрывая гнев, и веселиться, скрывая недомогание. Карла колотил озноб, и это не смотря на то, что в камине пылал огонь, а на постель было брошено меховое одеяло. Руки и ноги были ледяные, а голова горела. После совета он вышел на холод без плаща, и вот, как видно простудился. Но его ждали в покоях королевы-матери. - Сир, может быть лекаря? - К дьяволу лекаря. Они только и умеют, что пускать кровь. Актеон жалобно завыл. - Не бойся, дружок. Я поправлюсь, - Карл нежно погладил шелковистую шерсть пса. Как хорошо было бы остаться в постели и уснуть. Но на кресле был разложен камзол и украшения, и дежурный дворянин готов был помочь королю Карлу облачиться для праздника. Сделав попытку подняться, король понуро покачал головой. Силы, похоже, оставили его. - Я лягу. Отправьте к Ее Величеству королеве-матери пажа. Я буду позже. Последние слова прозвучали глухо. Карл зарылся лицом в мех, спрятал в него озябшие руки. Дежурный дворянин неодобрительно покачал головой. Тело короля содрогалось от сильного кашля.

Екатерина Медичи: - Маргарита, посмотрите на эту вещицу! Екатерина Медичи протянула дочери золотую бабочку, усмехнувшись про себя уверениям дона Фернандо, что изделие это одобрено Католической Церковью. Еще бы. Святая Церковь по достоинству ценила золото, не важно, из какого источника в ее жадные ладони падал этот драгоценный металл. О, Екатерина Медичи была католичкой, но прежде всего она смотрела на жизнь здраво, не пребывая в плену сладостных иллюзий. - Значит, вы были в Новом Свете, дон Фернандо? Вы должны рассказать нам как-нибудь о его чудесах, это развлечет наших дам. Флорентийка улыбнулась бледными губами испанцу, подумав, что некоторые ее дамы смотрят на графа, как голодные кошки на рыбу, ох уж эта извечная женская натура, подверженная страстям и безумствам. - Что скажете, дочь моя? Не правда ли, удивительно держать в руках украшение, проделавшее такой длинный путь, от Нового Света до Фонтенбло. Да, граф, приглашаю вас немного развлечься. Этот аграф, конечно, не так овеян легендами, как ваш волшебный подарок, но вполне может украсить собой чью-нибудь шляпу или берет.

Фернандо де Кальво: О, Новый Свет таил в себе множество «чудес»: другой климат, странные болезни, нападения ацтеков и голод, - вот суровые будни колонистов. И золото, много золота, ради которого люди бросали привычный уклад жизни и пускались в заокеанские авантюры. Чтобы оставить в непролазных джунглях свои кости или вернуться обратно, овеянными славой и богатством. Поведать прекрасным дамам об этом? Конечно, нет! Сказка должна радовать, а не пугать. - С удовольствием расскажу при случае. Дикий и прекрасный край, жаждущий принять истинную веру и бросить к ее ногам свои богатства во искупление своих грехов. «Иезуиты оценили бы ответ, если бы слышали», - несколько иронично подумал граф де Сердани, храня на лице печать истинной святости. «Маргарита де Валуа? Очаровательно». - А вам, сударыня, я привезу шкуру леопарда, мягкую, как шелк. Чтобы каждый раз, отдыхая у камина, вы чувствовали, как весь Новый Свет лежит у ваших ног, как и мое сердце. Я покорен вашей красотой. - Ваше Величество, я с радостью приму участие во всех развлечениях, не порочащих Испанию, – испанец тонко улыбнулся королеве-матери, - аграф и правда великолепен, он делает честь вашему вкусу и искусству французских ювелиров.

Генрих де Бурбон: Медленно, очень медленно Конде возвращался в этот не лучший из миров из того мира огня и чувственности, в который его перенес поцелуй венецианки. Она исчезла так быстро, что принц готов был предположить, что все случившееся ему почудилось. Если бы не тонкий запах духов, еще витающий в воздухе и не лихорадочное биение его сердца. Подняв с пола бокал, он одним глотком допил вино, бездумно, даже не чувствуя его вкуса. Лихорадочный бред, гибельное наваждение – вот что это было, внушал он себе. Но помимо его воли внутри зарождалось чувство ликования. Он, пленник, он, совсем не красавец, не сумевший внушить своей жене даже тени привязанности, он сейчас, в этой оконной нише получил недвусмысленный знак благосклонности от желанной женщины. Выждав немного, принц вышел в зал, надеясь, что его отсутствие никем не было замечено. Глаза его сияли.

Fatalité: Королевский паж лавировал среди придворных с ловкостью опытного царедворца, успевая раскланиваться с кавалерами и посылать восхищенные улыбки дамам. Можно было посетовать на судьбу. Сегодня в покоях королевы-матери собралось самое приятное общество, а ему, похоже, только одним глазком и удастся взглянуть на это веселье. Подойдя к возвышению, он, почтительно поклонившись, стал ожидать, когда королева-мать заметит его и даст позволения заговорить. - Ваше Величество, мадам, мой господин король просит простить его за отсутствие и желает вам приятного вечера. Его Величество занемог, но просит вас не отменять праздник.

Екатерина Медичи: - Желаю вам приятного вечера, граф, - Флорентийка кивнула дону Фернандо. – Не буду удерживать вас возле себя, хотя ваше общества всегда нам приятно. А, вот и вы, монна Паола, подойдите… Эскапада дерзкой венецианки и принца Конде осталась незамеченной Екатериной Медичи, она слишком была занята беседой с испанцем. А жаль, возможно королева-мать тогда бы поменяла свои намерения относительно Паолы Джустиниани. Появление пажа и его доклад заставили королеву-мать нахмуриться. - Занемог? Дети мои, - обратилась она к обоим принцам и дочери, стоящей за креслом. – Вы слышали? Ваш брат занемог. Пресвятая дева, надеюсь, ничего опасного! - Его Величество, очевидно, простудился. - Даже простуда может быть опасной. Передайте моему сыну, что я крайне огорчена и обеспокоена. Я навещу его сегодня, а пока пусть немедленно пришлют к нему врача. Покачав головой, Екатерина Медичи пробормотала короткую молитву и перекрестилась. Было в этом внезапном недомогании ее старшего сына нечто пугающее. Только сегодня она отдала Шарлотте де Сов приказ отравить короля Наваррского, и немедленно, словно сраженный чьей-то невидимой рукой, заболевает Карл. С нежностью, которую она и не старалась скрыть, посмотрела королева-мать на Генриха, такого красивого, веселого… может быть, болезнь короля отложит отъезд герцога Анжуйского под Ла Рошель? А если болезнь опасна? Подавив в зародыше страшную мысль, которую любой человек нашел бы кощунственной для матери и королевы, Екатерина Медичи махнула рукой фрейлине. Та, почтительно поклонившись, подошла к возвышению с бархатным мешочком в руках. В нем лежали фишки из слоновой кости, с выгравированными цифрами. - Было бы жестоко обманывать ожидания наших дам и кавалеров. Давайте посмотрим, кому сегодня повезет! Екатерина Медичи, опустив руку в мешочек, вытянула свою фишку, подав пример остальным.

Франсуа де Валуа: Следуя этикету, герцог Алансонкий учтиво поздоровался со своим братом и, поклонившись матери, припал губами к ее руке. После чего учтивым наклоном головы поприветствовал испанского посла, не преминув на мгновение еле заметно недовольно поморщиться, когда тот высказал свое восхищение красотой Маргариты. Все-таки, хотя он и пытался убеждать себя в обратном, Франсуа безумно ревновал свою сестру ко всем и каждому. Посмотрев на Марго, он тепло и искренне улыбнулся ей. Наконец, все формальности были соблюдены, и принц позволил себе внимательнее оглядеть весь пышный и сверкающий зал, а главное, присутствующих в нем. Вот и король Наваррский. По-прежнему носит маску доброго брата и послушного сына, всем улыбается, всем растачивает комплименты, а сам только и мечтает о том, чтобы перегрызть им глотки. Алансон не сомневался, что подобные мысли лелеет и принц Конде, который тоже был здесь. Наверняка он... Так-так-так! Кто это рядом с ним? Если Екатерина Медичи ничего не заметила, то от проницательного взгляда лисьих глаз ее сына не укрылось то, что протестантский принц находился рядом с дамой, которая самому Франсуа, кажется, не была знакома. И поскольку герцог находился на возвышении, сумел заметить он и то, что оба на мгновение скрылись за одним из гобеленов. Молодой человек улыбнулся уголками губ. Кальвинистская твердость и непоколебимость, значит... Любопытно, Конде, очень любопытно... Однако через мгновение мысли младшего Валуа потекли совсем в другое русло, едва он услышал сообщение о том, что Карл болен. В эту минуту он подумал о том же, о чем подумала его августейшая матушка. А если все же болезнь опасна? А если все же Анжуйский вскоре отбудет в Ла Рошель? Перед глазами Франсуа предстала картина. Он стоит сейчас в этом зале. Но он пуст. Полностью. Из него исчезли все. Но посреди зала, одиноко мерцая, лежит корона. Корона Франции. Проклятье! Помотав головой, принц избавился от наваждения, и вновь перед взором его предстал все тот же торжественный, яркий, наполненный праздным обществом зал. Вот уже и незнакомка, которую он видел подле Бурбона, идет сюда... А вот и Конде появился, бокал вина с пола поднял и в один глоток его осушил... Оказывается, затейник этот Конде... - Вы же знаете, матушка, я обычно не играю в азартные игры, - произнес герцог с улыбкой, лениво вытягивая из мешочка свой номер, - Потому что всегда выигрываю.

Henri de Navarre: Генрих проводил принца Конде насмешливым взглядом, когда тот, повинуясь приказу королевы-матери, отошел к незнакомой ему даме, сидевшей среди фрейлин мадам Змеи. Ему хватило выражения лица кузена, чтобы быстро понять, чем было вызвано его замешательство и кто был той самой изумительной брошью. "Генрих, друг мой, вы ничего не умеет скрывать", - подумал юноша и пожелал своему другу, чтобы неизвестная дама наконец-то отвлекла его от черных мыслей о неверности его жены. Сегодня одна дама, завтра другая – жизнь слишком коротка, чтобы задерживаться на ком-то и не попробовать побольше лакомств! Предоставив кузена вниманию нового лица при дворе Екатерины Медичи, сам король Наваррский, отвесив поклоны принцам – при это задержав взгляд на Франсуа чуть дольше, чем это предполагалось простой любезностью, - подошел к своей жене. Генрих учтиво поклонился и поцеловал ей руку, всем своим видом являя картину "образцовый муж": - Рад видеть вас в добром здравии и расположении духа, государыня. Вы просто великолепны, - с видом знатока он окинул ее с ног и до головы, - этот цвет вам необычайно к лицу. Надеюсь, вы не скучали здесь без меня, Марго? Новость, принесенная королевским пажом, удивила и взволновала Генриха. Король занемог? Карл не отличался богатырским здоровьем, это ни для кого не являлось тайной. Однако болезнь могла быть разного рода… Сегодняшний визит Шарлотты де Сов в его покои был прекрасным тому подтверждением. - Надо же, как случается, - произнес Генрих, так, чтобы слышала королева-мать. – Наверное, это погода так действует. Удивительное совпадение – мне тоже сегодня как-то нехорошо.



полная версия страницы