Форум » Игровой архив » Укрощение строптивых » Ответить
Укрощение строптивых
Изабель де Лаваль: 1 января 1573 года, Фонтенбло, около шести часов вечера. Встречи в покоях Екатерины Медичи.
Ответов - 37, стр:
1 2 3 All
Fatalité: Этим вечером двери, ведущие в покои Екатерины Медичи, были широко распахнуты для всех обитателей дворца Фонтенбло. Оттуда доносилось негромкое звучание музыки, смех, оживленные голоса придворных. При дворе продолжались празднования Рождества, которые длились по обычаю двенадцать дней, поэтому комнаты были украшены гирляндами из лавра и остролиста, можжевельника и розмарина, источавшими запахи терпкие и свежие. Зал, в котором королева-мать принимала гостей, был затянут красной кордовской кожей, украшен арабесками, цветами и вязью. Место для королевы, короля и принцев, напротив, от потолка до возвышения в несколько ступеней, было затянуто темно-зеленой тканью, расшитой золотом. Полы были устланы восточными коврами, для дам были приготовлены низкие пуфы и шелковые подушки, для кавалеров – скамьи. Слуги и пажи, наряженные в костюмы по испанской и итальянской моде, обносили гостей вином и сладостями. Музыкант, сверкая мечтательными черными глазами на красавиц-фрейлин, аккомпанируя себе на лютне, пел томным голосом: В первый день Рождества послала мне любовь моя верная куропатку на грушевом дереве. Во второй день Рождества послала мне любовь моя верная двух горлиц и куропатку на грушевом дереве. На третий день Рождества послала мне любовь моя верная трех куриц французских, двух горлиц и куропатку на грушевом дереве. В большом камине, украшенном мраморными фигурами двух рыцарей в полном облачении, весело горел огонь.
Изабель де Лаваль: - …и вот тогда этот господин говорит: «Сударыня, я не знаю, как у вас в столице, но у нас в провинции честные жены мужьям не изменяют!» «У нас тоже», - отвечает дама. – «Во всяком случае, не чаще двух раз в неделю!». Недалеко от королевского возвышения, «поближе к солнцу», как выразилась Изабель де Лаваль, устраиваясь на подушках и усаживая рядом Паолу Джустиниани, зазвучал смех. Маркиза, довольно улыбнувшись, обмахнулась веером. Драгоценная безделушка на золотой ручке, украшенная крупной жемчужиной, вызывающе смотрелась рядом с вынужденной строгостью платья, хотя, ради вечера у королевы-матери фрейлина и сменила лиловый бархат на темно-синий дамаст. В висках приятно пульсировал кровь, смех маркизы звучал дерзко, дерзкими были взгляды и улыбки, бросаемые из-под веера в сторону придворных кавалеров. Как легко оставить позади… все, что хочется оставить позади. «Хочется забыть – забудь», - как повторяла Изабель своим приятельницам, поверявшим ей сердечные разочарования. Музыкант старался изо всех сил: На четвертый день Рождества послала мне любовь моя верная четырех птиц говорящих, трех куриц французских, двух горлиц и куропатку на грушевом дереве. На пятый день Рождества послала мне любовь моя верная пять колец золотых, четырех птиц говорящих, трех куриц французских, двух горлиц и куропатку на грушевом дереве. На шестой день Рождества послала мне любовь моя верная шесть гусынь, яйца несущих, пять колец золотых, четырех птиц говорящих, трех куриц французских, двух горлиц и куропатку на грушевом дереве. - Куропатку съели, горлицы улетели, а говорящим птицам свернули головы, ибо слишком много знали, - притворно вздохнула Изабель. – А потом и любовь прошла! Зал постепенно наполнялся людьми, вино согревало сердца, прибавляло румянец щекам и блеска глазам, голоса дам и кавалеров звучали все веселее.
Паола Джустиниани: Восседая на шелковых подушках, Паола небрежно обмахивалась белым с золотом веером. Посчитав его своим сегодняшним талисманом, она надеялась на будущую встречу с одним кавалером, не забывая про любезные улыбки окружающим. И удивлялась, насколько вино и музыка раскрепощает людей. Здесь, во Франции, при внешней кажущейся чопорности, нравы давали фору венецианским по части свободы отношений. «Изменять не чаще двух раз в неделю!» Да об этом даже и говорить было неприлично! Тайны алькова были известны только Святой деве, смущенно прячущейся за занавеской. Итальянка в свои годы не страдала невинностью, но искренне полагала, что тесные отношения возможны только по любви. Ну, а что именно понимать под этим чувством, Паола не особо задумывалась. Итальянка разглядывала зал, отмечая новые лица, симпатичные и не очень, молодые и старые. Черная бархатная туфелька тихонько постукивала по полу, отбивая ритм песенки. Вино окрасило ее щеки в цвет роз, а глаза блестели весело и немного лукаво. Секрет был в том, что перед самым выходом из своих покоев Паола пощипала лицо в нужных местах, покусала губы и подчернила ресницы, и без того густые и пушистые. Взяв маркизу де Сабле под руку, чтобы привлечь внимание, венецианка пошептала ей на ушко: - Изабель, окажите мне услугу, расскажите, кто есть кто в этом зале. А лучше – представьте. Или… Сначала опишите, так, как вы умеете… То, что маркиза остра на язык, Паола уже успела заметить.
Изабель де Лаваль: Умело подрумяненные кармином губы маркизы де Сабле изогнулись в лукавой усмешке. Ресницы, опустившись, притушили острый взгляд. Черные и белые перья веера кокетливо качнулись под таинственное мерцание жемчужины. - Но зачем вам все, кто есть в этом зале, монна Паола? Право же, первое правило хорошего охотника – выбрать достойную добычу! Рассмеявшись, Изабель обвела глазами зал. Кого тут только не было! Если бы Цирцея, по ошибке оказавшись в Фонтенбло, а не на своем острове, взялась зачаровывать кавалеров, ей бы пришлось изрядно потрудиться. Кроме львов и волков по залу бродило еще и изрядное количество мартышек и павлинов. - Королева Екатерина умеет развлечь придворных, - доверительно поведала она венецианке. – Она часто любит повторять, что блестящий двор делает честь монарху, а блестящий монарх делает честь двору. Да и зачем нам новые знакомцы, когда нас почтили своим визитом король Наварский и небезызвестный вам принц Конде. Видимо, книга об охоте оказалась не так интересна, как он ожидал. Вы удивлены? Я – нет!
Генрих де Бурбон: Кречеты могли сколько угодно парить в лазури, а ярые гончих идти по следу, Генрих де Бурбон, принц Конде, едва ли замечал сегодня красоты изысканных миниатюр. Его мысли, как то часто бывает у людей упрямых и суровых, если уж приобретали одно течение, стремились к одной цели, то ничто не могло свернуть их с пути. А сегодня этой целью, этой альфой и омегой была венецианка, Паола Джустиниани. Конде пытался выбросить из головы племянницу дожа, но чем больше он прилагал усилий, тем больше подпадал под обаяние этих бархатных черных глаз, мягкого голоса, белизны нежной кожи… Поймав себя на том, что он пытается представить себе ее мягкость, Конде пришел в отчаяние. Вот теперь он стоял, вместе со своим кузеном, королем Наваррским, на пороге залы, и глазами искал предмет своих неотступных дум. Генрих де Бурбон и на исповеди бы не признался, какое облегчение охватило его, когда он заметил неподалеку от возвышения сидящих на подушках фрейлин Флорентийки и в их числе монну Паолу. - Я не понимаю, сир, к чему мы тут, - холодно произнес он. – Флорентийка будет улыбаться, в душе желая нам смерти, ее сыновья так же… и… и она прекрасна.
Henri de Navarre: Генрих Наваррский, только что снисходительно улыбавшийся тираде кузена - да другого он и не ожидал от принца, - удивленно приподнял брови и взглянул на Конде, не скрывая своего любопытства. Он уже приготовился было прочитать ему очередную мораль на тему "бери от жизни все, пока дают", но при последней фразе кузена слова замерли у него на губах. Сам Генрих Наваррский прекрасно знал, для чего он в этот вечер находится здесь. И причиной являлось вовсе не скопление самых прекрасных глаз, губ, плеч и ножек Франции. У Беарнца была сегодня своя игра. И он желал сыграть в нее как можно убедительнее. - Конде, друг мой, вы не заболели? - заботливо осведомился Генрих, вытирая ладонью пот со лба. - Или я чего-то не понимаю, или вы вдруг решили воспеть в ваших речах мою дорогую матушку Екатерину?
Франсуа де Валуа: Оглядев себя с ног до головы, поджав губы и покачав головой из стороны в сторону, Франсуа, наконец, остался доволен тем, как выглядит. На герцоге Алансонском сегодня был надет расшитый серебряной парчой шелковый колет лазурного цвета, с большим вырезом, открывающим вид на украшенную жемчугом белую рубашку. Костюм дополняли доходящие до колен голубые штаны с широкими бедрами, длинные бежевые чулки и бежевые же, из мягкой кожи туфли, носки которых были закрыты кружевной розеткой. Поверх всего этого богатства принц накинул короткий, с отложным воротником плащ цвета морской волны. Виски молодого человека были напудрены, а в левом ухе блестела серьга. - Вы прекрасно выглядите, Ваше Высочество, - медовым голосом молвил Орильи, любующийся своим господином, - Уверен, в зале у Ее Величества сегодня не найдется ни одного человека, способного вас затмить. - Меня это не слишком волнует, - равнодушно отвечал Франсуа своему льстивому наперснику, - И я бы с большим удовольствием оставил весь этот наряд там, где он покоился. Но, увы, мой статус обязывает меня присутствовать на сегодняшнем скучном мероприятии, которое устраивает моя матушка. Не желая больше терять время, герцог надушился дорогим парфюмом и, наказав Орильи подготовить к своему возвращению лютню, направился на празднество. Глазам принца, когда он вошел в большой, заполненный дворцовой знатью зал Фонтенбло, предстало привычное оживление цвета французского дворянства, блистающего сегодня самыми яркими и смелыми костюмами. Повсюду мерцали краски, царили восторг и веселье, не кончались шумные разговоры под звуки чудесной музыки, не увядали во всем этом хаосе торжества и нежные слова, тихо произносимые кавалерами на ушко своим дамам. До слуха Франсуа доносился мелодичный голос придворного музыканта, до его носа долетали приятные ароматы рождественских растений, но разум в его голове будничным тоном говорил: ничего нового. Сохраняя на бледном лице невозмутимое выражение, принц неспешно прошествовал к застланному зеленой тканью месту на небольшом возвышении, где полагалось находиться ему и другим членам королевской семьи, которых Алансон собрался поприветствовать.
Екатерина Медичи: Екатерина Медичи оглядывала с возвышения зал, как хороший полководец оглядывает поле боя перед битвой. Женские юбки пышными складками раскинулись по ковру, сверкание молодости, дополненное сверканием драгоценностей и дорогих тканей, радовало глаз. Одарив улыбкой одних, милостиво кивнув другим, королева-мать удовлетворенно прикрыла глаза. Нет, не скоро еще она превратиться в старуху, не имеющую власти и влияния, никому не нужную – живое напоминание о прошлом, которое все стараются поскорее забыть. Сегодня же у нее было в запасе еще кое-что для своих гостей, кроме музыки, поэзии и красивых женщин. Эту свору придворных, жадных до развлечений и роскоши, следовало прикармливать. Поэтому этим вечером Екатерина Медичи собиралась устроить для своих дам и дворян лотерею. Великолепный аграф в виде павлина, сверкая сапфирами и изумрудами, лежал на бархатной подушечке и каждый мог подойти полюбоваться на него. Когда на пороге появился принц Конде и Генрих Наваррский, глаза мадам Змеи холодно блеснули. Справилась ли Шарлотта со своим поручением? Может быть прямо сейчас, в это мгновения, яд начал свою разрушительную работу, незаметно подтачивая силы, нагнетая лихорадку. Показалось ей, или же Наварра и правда бледнее, чем обычно? Послать ли ей пажа, чтобы поторопить Генриха, или подождать, пока он подойдет сам? Королеве Екатерине не терпелось утвердиться в своих подозрениях. Но нет, не стоит. Пусть все идет своим чередом. - Лучше подождем, - прошептала она. – Ждала же я так долго, подожду и еще немного!
Генрих де Бурбон: - Я говорю о той броши, что выставлена на показ, сир, - побледнев от досады, проговорил Конде, жалея в эту минуту, что не может вырвать свой язык, подобно ветхозаветным старцам. Развращающая роскошь королевского двора, близость и доступность красивых женщин подобно рже точит доспехи даже самого твердого ума и стойкой веры. Тебя смущают, искушают, заставляют сделать маленький шаг по стезе порока, находя тысячу оправданий, почему это не может считаться грехом. Сегодня ты надел расшитый золотом колет, а завтра ты отрекся от истинной веры. - Но пойдемте, Ваше Величество, засвидетельствуем свое почтение королевской семье, иначе нас обвинят в дурных манерах. Конде кривил душой. Вовсе не этикет повелевал ему идти на поклон этой французской Иродиаде и ее детям. Рядом с королевским возвышением сидела венецианка, и принц не преминул, проходя мимо дам, поклониться монне Паоле. Взгляд упал на белый веер. Может быть, это знак для него? Может быть, она ждала его появления? Обругав себя ослом, Конде остановился рядом с возвышением, ожидая, когда королевским величествам и высочествам будет угодно его заметить.
Henri de Valois: - Вы что-то сказали, матушка? Монсеньор оторвал смеющийся взгляд от кульбитов маленькой белой собачонки, похожей на живую игрушку. Глазки-бусинки возбужденно сверкали, когда умное созданьице, притворно рыча, кидалось на пальцы Генриха, но при этом ни разу не оцарапало руки хозяина. - Сегодня вы выглядите чудесно, мадам, у вас даже румянец на щеках, честное слово, матушка, вы просто красавица! Нежно поцеловав пухлую материнскую ладонь и поиграв кольцом на пальце, Герцог лукаво улыбнулся: - Честное слово, матушка, я буду на вас в обиде! Отдать такую чудесную вещицу в чужие руки, - он кивнул на драгоценность в виде павлина, которой любовался недавно. – Да еще в руки, не способные оценить ее красоты. Это жестоко, мадам! Генрих улыбался, да. Но в улыбке его чувствовалось принуждение. Он знал, что мать сердита на него за решение ехать под Ла Рошель. Но можно подумать, у него был выбор. Карл и так спровадил бы его на войну, зачем же доставлять брату такое удовольствие? - А вот и наш младший братец. Посмотрите на его наряд, Ваше Величество, клянусь, он мог бы взять павлина своей эмблемой!
Henri de Navarre: - Вы правы, моя ненаглядная матушка, похоже, нас уже увидела, - он снова коснулся рукой лба. Никто, даже его кузен и преданный друг Конде, не должен был заметить ничего подозрительного. Либо все будет выглядеть достоверно, либо он погубит и Шарлотту, и себя. Они прошли через залу, Генрих кивал направо и налево и отвешивал улыбки во все стороны, но не забывал поглядывать и на кузена. Уж он-то меньше всего поверил в сказку о какой-то там броши. Два Генриха подошли к королевскому возвышению, на котором восседала мадам Екатерина. Восседала поистине в окружение целого цветника прелестных фрейлин, но, помимо своего обыкновения, король Наваррский сейчас даже не взглянул в их сторону. - Ваше Величество, - он склонился перед Медичи, - позвольте выразить свое восхищение вами и этим праздником, - "ну погоди, змея, ты еще увидишь, кто здесь чего стоит", - Вы выглядите прекрасно, и... - он сделал небольшую паузу и пару раз кашлянул, - и позвольте мне выразить надежду, что сегодняшний вечер будет одним из лучших в Фонтенбло. Краем глаза он наблюдал за Екатериной и за своим кузеном. Показалось ему, или Конде действительно вдруг заинтересовали окружающие Ее Величество фрейлины?
Екатерина Медичи: - Генрих, сын мой, рада видеть вас, и вас, принц. Вы не частые гости в моих покоях. Я вас не виню, женские разговоры скучны для мужчин. Однако я надеюсь, что сегодня скучать не придется! Флорентийка произносила обычные слова приветствия, с затаенной радостью отмечая бледность Генриха Наваррского, капли пота на его лбу, чуть блуждающий взгляд. Все эти признаки, пока не заметные постороннему глазу, красноречиво свидетельствовали в пользу того, что замысел Екатерины Медичи удался. Затопившее ее сердце облегчение было так велико, что она почувствовала чуть ли не благодарность к этому сыну Жанны д’Альбре за то, что он вскоре последует за своей слишком властной и решительной матерю. - Веселитесь, сын мой, доставьте мне радость. Как ни странно, но эти слова Екатерина Медичи произнесла вполне искренне. - Я вижу, принц, вы смотрите на мою новую фрейлину? Королева-мать милостиво улыбнулась Конде, давая понять, что не находит ничего предосудительного в таком интересе. - Это венецианка, племянница дожа. Не правда ли, очень хороша? Окажите мне любезность, принц, попросите монну Паолу подойти ко мне, мне нужно ей кое-что сказать. Екатерина Медичи не сомневалась в том, что черноволосая красавица в ее свите не останется незамеченной, но, похоже, венецианка, шутя одерживала весьма серьезные победы, грех было этим не воспользоваться.
Паола Джустиниани: Книга об охоте и Паола… Паола и страницы со скучным текстом, украшенные неживыми картинками. Сцены охоты и черные очи венецианки… «Он пришел», - торжество женщины над книгой сменилось обидой на мужчину за его невнимание, пусть и притворное. - Книги имеют одну особенность, Изабель, – они умеют терпеливо ждать, в отличие от прекрасных дам, - сия философская мысль была доверительно сообщена маркизе де Сабле под легкий взмах белого веера, предназначенный другому лицу. Глаза Паолы непрерывно следили за парой Генрихов с самого их появления в общем зале. Если бы принц Конде был книгой, она бы его прочла. Но сей фолиант, при всей своей загадочной привлекательности для итальянки, был написан на малопонятном ей языке. На лице Генриха де Бурбона не было однозначных эмоций, возможно потому, что Паола была не совсем в курсе его жизни при дворе. А его спутник выглядел не совсем здоровым. Он поэтому не смотрит на Паолу? «Ну и ладно». Объектов для созерцания было столько, что глаза разбегались. Решив уделить больше внимания особам королевской крови, ранее упомянутым на аудиенции самой королевой-матерью, итальянка обратила свой взор на возвышение, центром которого была Екатерина Медичи. - Изабель, окажите мне любезность и просветите, кто нарядился в цвета моря и неба в этот январский вечер? – Паола ненавязчиво махнула перьями веера в сторону возвышения. - При французском дворе мужчины одеваются ярко, как майские бабочки, - итальянка лукаво усмехнулась и осеклась, - мимо проходил принц Конде собственной персоной, с поклоном. Паола ответила любезным кивком и горячим вопрошающим взглядом глаза в глаза. «Нет, так нельзя!», - отругав себя за проявление чувств, венецианка тут же приняла холодный вид и повернулась к маркизе де Сабле.
Фернандо де Кальво: Изящный вечер у королевы… Изысканное собрание змей всех видов и степени ядовитости. Полезный способ провести время. Отличная возможность для новых знакомств с последующим приятным продолжением... Ласково улыбнувшись своим мыслям, граф де Сердани поправил белоснежный воротник, выпущенный поверх высокого ворота парчового колета, шитого серебром. Серебро, - да, только так. Оно приличествует не мальчику, но мужу. А золото – в подарок. Дон Фернандо открыл резной ларец и с удовлетворением провел рукой по вещице, находящейся там. В шкатулке лежала бабочка из ярко-желтого золота, украшенная бирюзой. Величиной с детскую ладонь, изделие ацтеков отличалось художественным вкусом и редким ювелирным мастерством. - Ваша светлость, - полувопросительно, с поклоном. Слуга. Пора, значит. Граф де Сердани любил эффектные появления и дорогие подарки. В том числе дарить. Испанский дон, не тратя слов попусту, направил свои стопы к покоям Екатерины Медичи. - Дон Фернандо Карлос Мария де Кальво, граф де Сердани, посол короля Филиппа II Испанского… - зычный глас дежурного пажа перекрыл ленивое журчание голосов и ненавязчивую музыку. Приняв вид гордый и любезный одновременно, дон Фернандо явил себя свету в проеме услужливо распахнутых дверей и проследовал к середине зала вкупе со шкатулкой на бархатной подушке в руках слуги, а также в сопровождении свиты, полагающейся ему по рангу. Отвесив пространству и присутствующим церемонный поклон в истинно испанских традициях этикета, граф де Сердани остановился с непринужденностью, преисполненной истинного благородства.
Изабель де Лаваль: - Я пока не готова научиться добродетели смиренного терпения, монна Паола. Лет через десять, может быть? Или через двадцать? Маркиза с улыбкой проводила взглядом принца Конде и Генриха Наваррского. Один был мрачен, другой весел, и оба одинаково бледны. Приятно, когда мужчины столь предсказуемы, это дает женщинам возможность изящно развернуть свои знамена и продемонстрировать, что крепость готова к галантной осаде. А в том, что Конде решит штурмовать укрепления прекрасной венецианки, маркиза уже не сомневалась, достаточно было взглянуть в его глаза - Генрих де Бурбон не умел скрывать своих чувств. Но вот ответит ли на его тайные устремления монна Паола? При дворе достаточно блестящих кавалеров. - Ваше внимание, моя дорогая, привлек герцог Алансонский, младший брат короля Карла, - Изабель охотно выполнила просьбу своей новой приятельницы, и, не удержавшись, добавила в ложку меда капельку ехидства. – Наши принцы – настоящий образчик высоких светских добродетелей, любят они так же изящно, как презирают, а интригуют так же виртуозно, как сочинят сонеты, и… …и громкий голос пажа возвестил появление в покоях Флорентийки почетного гостя. Маркизе, только недавно вернувшейся ко двору, новый посол, сменивший дона Диего, был незнаком. Веер замер. Перья коснулись шеи, скрывая забившуюся жилку.
Екатерина Медичи: С Испанией Екатерина Медичи не стеснялась заигрывать, даже если улыбки ее бывали чуть кислыми. Посему и появление дона Фернандо было встречено в высшей степени любезно. Красивый испанец иногда будил в сердце Флорентийки смутные сожаления о прошедшей молодости, женщина всегда остается женщиной, даже если на лице у нее морщины, а на голове вдовий чепец. - Граф, добро пожаловать. Всегда вам рады! Паж, повинуясь этикету, принял из рук слуги шкатулку, с поклоном передал подарок королеве-матери. Та с любопытством прикоснулась пальцем к диковинной безделушке. От бабочки веяло чем-то таинственным, она словно впитала в себя ветер дальних странствий, закаты и рассветы над той далекой, овеянной легендами землей, которую Флорентийке никогда не увидеть. Судьба женщин не завидна, Господь еще при рождении подрезал им крылья, ограничив ролью жены и матери, монахини или куртизанки. - Благодарю вас за подарок, дон Фернандо, присаживайтесь, - Екатерина Медичи указала испанскому послу на низкий табурет слева от ее кресла. Посланнику короля Филиппа стоило оказывать всевозможное уважение, но с любезным и остроумным испанцем (полная противоположность несчастному дону Диего, впавшему в немилость) всегда было приятно побеседовать. – Эта чудная вещица привезена из Нового Света, не так ли?
Генрих де Бурбон: Принц Конде, поклонившись, отошел от возвышения, проклиная про себя королеву-мать, этот вечер и собственное безрассудство. «Не правда ли, очень хороша?», «Окажите мне любезность»… Каждое слово Екатерины Медичи было сладким, как мед, и ядовитым, как знаменитая Аква Тофана. Хотя, зачем винить во всех грехах Флорентийку, когда он и сам хорош. Еще более суровый, чем когда-либо, Генрих де Бурбон подошел к дамам, среди которых, непринужденно играя с веером и расточая улыбки, сидела монна Паола. Найдя наряд венецианки слишком смелым, взгляды слишком дерзкими, волосы слишком черными, Конде все же не сразу смог заговорить. Презиравший опасность с фатализмом истинного кальвиниста, принц чувствовал себя уязвимым перед женской красотой, умело приправленной умом и очарованием. - Дамы, мое почтение. Монна Паола, Ее Величество желает вашего общества. Окажите мне честь, позвольте вас сопроводить. Протянув венецианке руку, Конде застыл. Воплощение Равнодушия. Правда, под броней напускного безразличия жарко и безумно колотилось сердце.
Паола Джустиниани: - Дорогая Изабель, меня похищают! – Паола глубоко вздохнула с притворным смирением. Все ее существо выражало скорбь, вызванную обстоятельствами, вынудившими итальянку покинуть общество маркизы де Сабле. С видом глубоко безразличным, Паола подала руку Конде, даже не взглянув на него. - Будьте так любезны, ваше Высочество. Венецианка прошла несколько шагов рядом с принцем так, словно он был предметом неодушевленным. Затем, решив, что небольшая месть свершилась, и пора от холодной ванны перейти к более крепким напиткам, Паола, неприметно сократив разделявшее их расстояние, почти прижалась боком к Конде. Рука итальянки слегка сжала руку Генриха, придавая несколько иное направление движению. - Взгляните, ее Величество разговаривает испанским послом, не будем им мешать. Зачем нам вмешиваться в ход международной политики? Сделаем круг по залу, а вы мне расскажите, что за картины тут висят. Вас интересует живопись, ваше Высочество? Или исключительно книжная графика и печатный текст? Не зная, оценит ли мужчина ее иронию, Паола знала одно: ей интересно. А раз так, то королева подождет, тем более, что она занята испанцем. «Дон Фернандо - совсем не в моем вкусе. В первую очередь потому, что испанец, значит, ему присущи спесь, гордость и коварство, а раз речь идет о после, то все это - умноженное на два». Вычеркнув этого кавалера из списка своих предпочтений, Паола вплотную занялась тем, который шел рядом. - Здесь мило и тепло, но несколько душно, не находите? – итальянка помахала веером, заботливо овевая лицо Конде. Так он точно почувствует запах ее новых духов «Флорентийский ирис». - И я бы выпила еще вина, вы не против? «А если он и дальше будет молчать и изображать из себя статую святого мученика, то я окончательно выйду из себя и …» Вариантов было множество: наступить на ногу, ущипнуть и разлить красное вино на дорогой костюм.
Фернандо де Кальво: Граф де Сердани склонился в учтивом поклоне, а его глаза с искренним восхищением обласкали Екатерину Медичи. Лесть – отличное средство для достижения своих целей при любом дворе. Вот только она может быть разной. Правдивая лесть – оружие получше стального клинка – бьет без промаха. А Фернандо и правда восхищался – в данном случае – умом и коварством королевы-матери. Качествами, которые испанец считал важнейшими для сильных мира сего. - Вещица привезена мною из Нового Света, из самого Теночтитлана. Говорят, она принадлежала одной из дочерей Монтесумы. И имела религиозно-культовый характер. Еретики не верят в Спасителя, но ценят презренный металл и умело с ним обращаются. Обратите внимание на цвет – варварская высшая проба, - присаживаясь на табурет, дон Фернандо слегка улыбнулся и продолжил, доверительно понизив голос: - Но, не беспокойтесь – изделие одобрено католической церковью Испании и ереси в себе не несет – только сияние, достойное вашего двора, Ваше Величество. Изящный взмах тонкой руки, призванный охватить жестом великолепие интерьера и нарядов придворных Екатерины Медичи, как нельзя лучше дополнил слова посла.
Marguerite de Valois: Выбирая платье, не говори себе «он больше любил меня в этом». Не вспоминай, как качал граненую слезку серьги, дразня: «взад-вперед, идет… не идет…». Скрой пряди, что он мотал на палец, под накладные, богато убранные локоны. Пудра и румяна… он их терпеть не мог, теперь к ним пора привыкать – на зависть другим скрыть темноту под глазами, прогнать унылую бледность. О, сколько условий поставит себе, сколько поводов измениться найдет женщина, расставшись с любимым, против воли, уступив обстоятельствам… Год объясняла себе королева Маргарита, саму себя уговаривая, что так надо было, что так лучше, но герцог Гиз из головы не шел. Да что там голова, до сих пор болезненно сжималось сердце. И требовалось проверенное средство – новая любовь, да такая пылкая и страстная, чтоб голове не оставалось времени задумываться. … Судьба, несмотря на принесенную жертву, распорядилась жестоко: примерно через полгода после свадьбы Маргарита уже убедилась в том, что, мужа подхватил и увлек поток политических интриг, и решила, что вольна сама распоряжаться и своим временем… и своим телом. Она завела сразу несколько интрижек, перебирая варианты, щелкая встречами, словно бусинами четок. И вскоре некоторые молодые дворяне смогли похвастаться тем, что знают наверняка: вечерами королева Наваррская столь же обольстительна, как и поутру. Ее муж, тоже не чуравшийся парижских красавиц, как в первые послесвадебные месяцы, так и во все последующие, правами своими далеко не злоупотреблял. Брак, начавшийся договором двух независимых личностей, приростал взаимоуважением. А сердце просило любви… Для сегодняшнего бала она выбрала платье серое, как будущий мартовский снег. Но все оно, словно мрачное настроение, тщательно скрываемое за любезной улыбкой, празднично искрилось серебром вышивки, сверкало хрусталем мельчайших подвесок, блестело шелком пронизей и шнуровки. Узкие полоски горностаевого меха обрамляли рукава, напоминая пушистую изморозь на карнизах окон, алмазы рассыпались огоньками на пальцах, ушах, в волосах, свободных сегодня от парика и довольно просто убранных в высокую прическу. Облокотясь о материнское кресло, рассеянно прислушиваясь к ближайшим разговорам, редко отвечая и улыбаясь всем одинаково, Маргарита ждала. Она, почему-то решила, что сегодняшний вечер должен быть необычен, счастлив для нее и ждала знака появления этого счастья, настороженно оглядывая дам, кавалеров, царственных братьев, мужа и свиту его, извечно знакомых… Так кто же?
Генрих де Бурбон: - Я не знаток живописи, сударыня. Конде нашел-таки в себе силы взглянуть в лицо монне Паоле, отметив про себя, что ему еще не доводилось видеть таких глаз. «Как глубокий омут», - невольно подумалось ему. Почему так остро чувствуется рядом гибкое тело венецианки, не пожелавшей утруждать себя парадными французскими модами и от того еще более желанной? Желанной? Так в этом все дело, Конде? Ты возжелал эту женщину. Ты грешник, Конде. Женщины губили и более достойных, более сильных духом. Но пока Генрих де Бурбон возводил в душе своей бастионы из остатков добродетели, изящная ручка монны Паолы походя их разрушила, даже не заметив одержанной победы, и Генрих, покорившись, махнул слуге, разносящему вино. Взяв с подноса бокал, он протянул его венецианке. - Вино, сударыня. «Нужно что-то сказать. Но что?». Вот когда принц Конде позавидовал Наварре, умевшего наговорить даме тысячу приятных глупостей, перемежая их пожатиями ручек и красноречивыми взглядами. - Вы… позволено ли мне будет сказать, что вы очень красивы, монна Паола? «Очень находчиво, Конде!» - Как вы находите Фонтенбло? «Да замолчи же!». Конде замолчал, опустив глаза и сделав вид, что рассматривает узор на ковре.
Паола Джустиниани: Паола машинально взяла бокал вина, не отрывая жгучего взгляда от лица Конде. Если бы он наговорил ей кучу любезностей, сдобренных комплиментами, итальянка бы весело пококетничала в ответ, но его поведение… Чем оно вызвано? Безразличие проявляется в холодных взглядах и приятных словах, в бесстрастных жестах, отточенных привычкой. А эти сомнения, эта искренность… Девушка перестала улыбаться. Свободной рукой венецианка перебирала нити на роскошном гобелене, изображавшем пасторальную сцену на природе. Гобелен слегка подался под рукой, обнаружив за собой оконную нишу. Быстро оглядевшись по сторонам и поняв, что спина слуги все еще заслоняет их от посторонних глаз, Паола быстрым движением утянула Конде за собой. Тяжелый гобелен, в миг поглотив две фигуры, замер с невинным видом круглолицых пастушек и тонкорунных овец. - Дворец Фонтенбло? Пока не поняла. Но он хранит в себе много секретов, не правда ли? - Паола слегка задыхалась от волнения, вызванного своим безрассудным поступком. Выпив одним глотком более половины бокала, итальянка поставила оставшуюся часть тут же в угол на полу. Что дальше? Уйти? Просто так? Нет, Паола не привыкла ни отступать, не бояться. Притянув Генриха к себе обеими руками, итальянка прижалась губами к его губам на недолгие секунды, показавшиеся ей вечностью. - Меня… Меня ждет королева. И Паола исчезла, махнув юбкой цвета увядших ирисов, оставив Конде в одиночестве.
Карл IX Валуа: В это же время в покоях короля Ежели ты король, то изволь быть терпеливым. Изволь молиться, когда тебе хочется богохульствовать, улыбаться, скрывая гнев, и веселиться, скрывая недомогание. Карла колотил озноб, и это не смотря на то, что в камине пылал огонь, а на постель было брошено меховое одеяло. Руки и ноги были ледяные, а голова горела. После совета он вышел на холод без плаща, и вот, как видно простудился. Но его ждали в покоях королевы-матери. - Сир, может быть лекаря? - К дьяволу лекаря. Они только и умеют, что пускать кровь. Актеон жалобно завыл. - Не бойся, дружок. Я поправлюсь, - Карл нежно погладил шелковистую шерсть пса. Как хорошо было бы остаться в постели и уснуть. Но на кресле был разложен камзол и украшения, и дежурный дворянин готов был помочь королю Карлу облачиться для праздника. Сделав попытку подняться, король понуро покачал головой. Силы, похоже, оставили его. - Я лягу. Отправьте к Ее Величеству королеве-матери пажа. Я буду позже. Последние слова прозвучали глухо. Карл зарылся лицом в мех, спрятал в него озябшие руки. Дежурный дворянин неодобрительно покачал головой. Тело короля содрогалось от сильного кашля.
Екатерина Медичи: - Маргарита, посмотрите на эту вещицу! Екатерина Медичи протянула дочери золотую бабочку, усмехнувшись про себя уверениям дона Фернандо, что изделие это одобрено Католической Церковью. Еще бы. Святая Церковь по достоинству ценила золото, не важно, из какого источника в ее жадные ладони падал этот драгоценный металл. О, Екатерина Медичи была католичкой, но прежде всего она смотрела на жизнь здраво, не пребывая в плену сладостных иллюзий. - Значит, вы были в Новом Свете, дон Фернандо? Вы должны рассказать нам как-нибудь о его чудесах, это развлечет наших дам. Флорентийка улыбнулась бледными губами испанцу, подумав, что некоторые ее дамы смотрят на графа, как голодные кошки на рыбу, ох уж эта извечная женская натура, подверженная страстям и безумствам. - Что скажете, дочь моя? Не правда ли, удивительно держать в руках украшение, проделавшее такой длинный путь, от Нового Света до Фонтенбло. Да, граф, приглашаю вас немного развлечься. Этот аграф, конечно, не так овеян легендами, как ваш волшебный подарок, но вполне может украсить собой чью-нибудь шляпу или берет.
Фернандо де Кальво: О, Новый Свет таил в себе множество «чудес»: другой климат, странные болезни, нападения ацтеков и голод, - вот суровые будни колонистов. И золото, много золота, ради которого люди бросали привычный уклад жизни и пускались в заокеанские авантюры. Чтобы оставить в непролазных джунглях свои кости или вернуться обратно, овеянными славой и богатством. Поведать прекрасным дамам об этом? Конечно, нет! Сказка должна радовать, а не пугать. - С удовольствием расскажу при случае. Дикий и прекрасный край, жаждущий принять истинную веру и бросить к ее ногам свои богатства во искупление своих грехов. «Иезуиты оценили бы ответ, если бы слышали», - несколько иронично подумал граф де Сердани, храня на лице печать истинной святости. «Маргарита де Валуа? Очаровательно». - А вам, сударыня, я привезу шкуру леопарда, мягкую, как шелк. Чтобы каждый раз, отдыхая у камина, вы чувствовали, как весь Новый Свет лежит у ваших ног, как и мое сердце. Я покорен вашей красотой. - Ваше Величество, я с радостью приму участие во всех развлечениях, не порочащих Испанию, – испанец тонко улыбнулся королеве-матери, - аграф и правда великолепен, он делает честь вашему вкусу и искусству французских ювелиров.
Генрих де Бурбон: Медленно, очень медленно Конде возвращался в этот не лучший из миров из того мира огня и чувственности, в который его перенес поцелуй венецианки. Она исчезла так быстро, что принц готов был предположить, что все случившееся ему почудилось. Если бы не тонкий запах духов, еще витающий в воздухе и не лихорадочное биение его сердца. Подняв с пола бокал, он одним глотком допил вино, бездумно, даже не чувствуя его вкуса. Лихорадочный бред, гибельное наваждение – вот что это было, внушал он себе. Но помимо его воли внутри зарождалось чувство ликования. Он, пленник, он, совсем не красавец, не сумевший внушить своей жене даже тени привязанности, он сейчас, в этой оконной нише получил недвусмысленный знак благосклонности от желанной женщины. Выждав немного, принц вышел в зал, надеясь, что его отсутствие никем не было замечено. Глаза его сияли.
Fatalité: Королевский паж лавировал среди придворных с ловкостью опытного царедворца, успевая раскланиваться с кавалерами и посылать восхищенные улыбки дамам. Можно было посетовать на судьбу. Сегодня в покоях королевы-матери собралось самое приятное общество, а ему, похоже, только одним глазком и удастся взглянуть на это веселье. Подойдя к возвышению, он, почтительно поклонившись, стал ожидать, когда королева-мать заметит его и даст позволения заговорить. - Ваше Величество, мадам, мой господин король просит простить его за отсутствие и желает вам приятного вечера. Его Величество занемог, но просит вас не отменять праздник.
Екатерина Медичи: - Желаю вам приятного вечера, граф, - Флорентийка кивнула дону Фернандо. – Не буду удерживать вас возле себя, хотя ваше общества всегда нам приятно. А, вот и вы, монна Паола, подойдите… Эскапада дерзкой венецианки и принца Конде осталась незамеченной Екатериной Медичи, она слишком была занята беседой с испанцем. А жаль, возможно королева-мать тогда бы поменяла свои намерения относительно Паолы Джустиниани. Появление пажа и его доклад заставили королеву-мать нахмуриться. - Занемог? Дети мои, - обратилась она к обоим принцам и дочери, стоящей за креслом. – Вы слышали? Ваш брат занемог. Пресвятая дева, надеюсь, ничего опасного! - Его Величество, очевидно, простудился. - Даже простуда может быть опасной. Передайте моему сыну, что я крайне огорчена и обеспокоена. Я навещу его сегодня, а пока пусть немедленно пришлют к нему врача. Покачав головой, Екатерина Медичи пробормотала короткую молитву и перекрестилась. Было в этом внезапном недомогании ее старшего сына нечто пугающее. Только сегодня она отдала Шарлотте де Сов приказ отравить короля Наваррского, и немедленно, словно сраженный чьей-то невидимой рукой, заболевает Карл. С нежностью, которую она и не старалась скрыть, посмотрела королева-мать на Генриха, такого красивого, веселого… может быть, болезнь короля отложит отъезд герцога Анжуйского под Ла Рошель? А если болезнь опасна? Подавив в зародыше страшную мысль, которую любой человек нашел бы кощунственной для матери и королевы, Екатерина Медичи махнула рукой фрейлине. Та, почтительно поклонившись, подошла к возвышению с бархатным мешочком в руках. В нем лежали фишки из слоновой кости, с выгравированными цифрами. - Было бы жестоко обманывать ожидания наших дам и кавалеров. Давайте посмотрим, кому сегодня повезет! Екатерина Медичи, опустив руку в мешочек, вытянула свою фишку, подав пример остальным.
Франсуа де Валуа: Следуя этикету, герцог Алансонкий учтиво поздоровался со своим братом и, поклонившись матери, припал губами к ее руке. После чего учтивым наклоном головы поприветствовал испанского посла, не преминув на мгновение еле заметно недовольно поморщиться, когда тот высказал свое восхищение красотой Маргариты. Все-таки, хотя он и пытался убеждать себя в обратном, Франсуа безумно ревновал свою сестру ко всем и каждому. Посмотрев на Марго, он тепло и искренне улыбнулся ей. Наконец, все формальности были соблюдены, и принц позволил себе внимательнее оглядеть весь пышный и сверкающий зал, а главное, присутствующих в нем. Вот и король Наваррский. По-прежнему носит маску доброго брата и послушного сына, всем улыбается, всем растачивает комплименты, а сам только и мечтает о том, чтобы перегрызть им глотки. Алансон не сомневался, что подобные мысли лелеет и принц Конде, который тоже был здесь. Наверняка он... Так-так-так! Кто это рядом с ним? Если Екатерина Медичи ничего не заметила, то от проницательного взгляда лисьих глаз ее сына не укрылось то, что протестантский принц находился рядом с дамой, которая самому Франсуа, кажется, не была знакома. И поскольку герцог находился на возвышении, сумел заметить он и то, что оба на мгновение скрылись за одним из гобеленов. Молодой человек улыбнулся уголками губ. Кальвинистская твердость и непоколебимость, значит... Любопытно, Конде, очень любопытно... Однако через мгновение мысли младшего Валуа потекли совсем в другое русло, едва он услышал сообщение о том, что Карл болен. В эту минуту он подумал о том же, о чем подумала его августейшая матушка. А если все же болезнь опасна? А если все же Анжуйский вскоре отбудет в Ла Рошель? Перед глазами Франсуа предстала картина. Он стоит сейчас в этом зале. Но он пуст. Полностью. Из него исчезли все. Но посреди зала, одиноко мерцая, лежит корона. Корона Франции. Проклятье! Помотав головой, принц избавился от наваждения, и вновь перед взором его предстал все тот же торжественный, яркий, наполненный праздным обществом зал. Вот уже и незнакомка, которую он видел подле Бурбона, идет сюда... А вот и Конде появился, бокал вина с пола поднял и в один глоток его осушил... Оказывается, затейник этот Конде... - Вы же знаете, матушка, я обычно не играю в азартные игры, - произнес герцог с улыбкой, лениво вытягивая из мешочка свой номер, - Потому что всегда выигрываю.
Henri de Navarre: Генрих проводил принца Конде насмешливым взглядом, когда тот, повинуясь приказу королевы-матери, отошел к незнакомой ему даме, сидевшей среди фрейлин мадам Змеи. Ему хватило выражения лица кузена, чтобы быстро понять, чем было вызвано его замешательство и кто был той самой изумительной брошью. "Генрих, друг мой, вы ничего не умеет скрывать", - подумал юноша и пожелал своему другу, чтобы неизвестная дама наконец-то отвлекла его от черных мыслей о неверности его жены. Сегодня одна дама, завтра другая – жизнь слишком коротка, чтобы задерживаться на ком-то и не попробовать побольше лакомств! Предоставив кузена вниманию нового лица при дворе Екатерины Медичи, сам король Наваррский, отвесив поклоны принцам – при это задержав взгляд на Франсуа чуть дольше, чем это предполагалось простой любезностью, - подошел к своей жене. Генрих учтиво поклонился и поцеловал ей руку, всем своим видом являя картину "образцовый муж": - Рад видеть вас в добром здравии и расположении духа, государыня. Вы просто великолепны, - с видом знатока он окинул ее с ног и до головы, - этот цвет вам необычайно к лицу. Надеюсь, вы не скучали здесь без меня, Марго? Новость, принесенная королевским пажом, удивила и взволновала Генриха. Король занемог? Карл не отличался богатырским здоровьем, это ни для кого не являлось тайной. Однако болезнь могла быть разного рода… Сегодняшний визит Шарлотты де Сов в его покои был прекрасным тому подтверждением. - Надо же, как случается, - произнес Генрих, так, чтобы слышала королева-мать. – Наверное, это погода так действует. Удивительное совпадение – мне тоже сегодня как-то нехорошо.
Marguerite de Valois: Любезное заверение испанца, привлекшее внимание лишь обещанным экзотическим подарком, сердца Маргариты не тронуло, но все же она с удовольствием взглянула в темные глаза и прислушалась к голосу, предложившему ей Новый Свет. Его ли сердце станет ее недолгим развлечением? Кавалер приятен во всех отношениях, взгляд его может взволновать, прогнать скуку… Тут женские мысли побежали в самых различных направлениях, удивляя хозяйку хорошенькой головки своей практичностью и полным отсутствием чувства. Наваррская королева будто увидела себя со стороны: вертящую в пальцах варварскую безделушку, и томным взглядом оценивающую ее дарителя. Она молчала, хотя давно пора было ответить и венценосной матери своей и представителю дружественной державы. Чуть отшлифованная бирюза, покрывающая крылья чудесной бабочки, теплела от прикосновения, пальцы королевы чувствовали ее неровности, впадинки и трещины, словно гладили кожу сказочного существа и вот-вот она почувствует терпкий его запах… - Она столь необычна, сколь и прекрасна, матушка. Все еще ощущая ладонью приятную тяжесть диковинной драгоценности, Маргарита очнулась от морока и вернулась к обязанностям дворцового этикета. Милой улыбкой извиняясь перед испанским послом, за произнесенную банальность, она продолжила: - Я нахожу ваше обещание дерзким, сударь, но… прощаю вас. Что же до вашего сердца, то пусть оно чувствует себя как дома в нашей милой Франции. Присутствие матери не могло остановить ни демонстративного нежного взгляда, которым женщина пробовала на податливость будущих своих партнеров, ни еле заметного движения пальцев, страстно стиснувших ацтекское золото, но… - Ах, Анрио! Ты только взгляни на сию прелесть!.. Пальцами ее завладел мужнин поцелуй, чему молодая королева уже через пару сердечных стуков была необычайно обрадована, спохватившись о том, куда бы могла завести ее беседа о ценностях Нового Света, так не кстати пришедшаяся под известное настроение. Чуть позже было объявлено о болезни Карла, и Маргарита присоединилась к общему семейному беспокойству, с облегчением переключаясь на эту необходимость, как и на изъявление восторга по поводу предстоящей лотереи.
Рене де Рье: В этот вечер мадемуазель де Шатонеф хотелось только одного – веселиться. И все как нельзя лучше подходило для этой цели: платье темно-зеленого цвета превосходно подчеркивало ее изящную фигуру, изумрудное ожерелье на шее блестело в свете свечей, а глаза ее сияли. Праздник должен быть праздником, раз Рене так решила! Она направлялась сейчас прямо через зал к тому месту, где находилась Екатерина Медичи, уверенной, быстрой походкой, окидывая взглядом блестящих дам и кавалеров. Мадемуазель де Шатонеф чувствовала себя здесь превосходно. Пока она ходила по поручению королевы-матери за флаконом с ее нюхательными солями, в зале уже успело собраться самое приятное общество. Что ж, и прекрасно. Значит, возвращение ее не пройдет незамеченным. Она приблизилась к возвышению, где сидела Екатерина, и поклонилась своей госпоже, протягивая ей флакон: - То, что вы приказали, ваше величество. Справившись таким образом с нехитрым поручением, мадемуазель быстро обвела взглядом окружение мадам Екатерины. Короля не было, вероятно, его что-то задержало. Фрейлина присела в грациозном реверансе перед герцогом Алансонским и королем и королевой Наваррскими. И перед Генрихом Анжуйским. И, как с удовольствием отметила про себя Рене, сердце ее при этом почти не сжалось. Четыре месяца прошло после той сцены в спальне у графа де Келюса, когда Рене впервые в жизни ошиблась в своих расчетах. Четыре месяца боли. Четыре месяца немилости у Екатерины Медичи. Рене так и не понимала, почему королева-мать не отослала ее от двора, а решила все же оставить при себе. Но она предпочитала не думать об этом, а просто продолжала служить в "летучем эскадроне", выполнять различные поручения Екатерины, и выполнять как можно лучше. …Сначала была боль. И боль была острой, как нож. Потом – словно затаившейся, тихой и молчаливой, лишь изредка напоминавшей о себе острыми приступами. В эти моменты Рене де Рье становилась похожа на разъяренную фурию. Потом боль стала просто привычкой. А еще месяц спустя Рене приказала своей боли исчезнуть. Уйти. Раствориться. Забыть. Не сразу, но боль послушалась. "Он лишь один из них" - сказала сама себе мадемуазель де Шатонеф. А счет этот может быть бесконечным. Так стоит ли так переживать, пусть даже этот один и был принцем крови?.. Рене появилась в зале как раз в тот момент, когда паж сообщал Екатерине о недомогании ее сына, короля Карла. Она не услышала слов молодого человека, но поняла: что-то не так. - Мне показалось, дорогая, или ее величество чем-то взволнована? – спросила она у Изабель де Лаваль, опускаясь на шелковые подушки рядом со своей приятельницей.
Фернандо де Кальво: Как было известно только графу, граф был влюблен, окончательно и бесповоротно - в свое отражение в зеркале. Но церковь учит: «Возлюби ближнего своего, как самого себя», что предполагает, при наличии склонности любить собственную персону, также способность испытать нежные чувства и к другому существу, оказавшемуся рядом. Сердце дона Фернандо было мягким, как пчелиный воск, особенно, когда дело касалось прекрасных дам. - Мое сердце будет счастливо там, сударыня, где счастливо ваше. Не сочтите за дерзость. Граф де Сердани ответил на нежный взгляд Маргариты де Валуа не менее красноречивым взглядом, мысленно срывая с девушки покровы красивого платья и этикета. Завоевать дона Фернандо было очень легко. … И очень сложно. Затронуть его сердце было проще, чем сдуть ветром бабочку, но под мягкими манерами скрывался трезвый разум, склонный к сентиментальности не более, чем монах-доминиканец, наложивший на себя епитимью - к рукоблудию. Поклонившись королеве, граф с выражением неподдельного беспокойства заметил: - Надеюсь, с его Величеством все в порядке, и виновата всего лишь январская погода. Нет, едва приехав во Францию, дон Фернандо не хотел сразу же попасть в котел династических разборок. На сегодняшний день, страна и так не была образцом спокойствия и благоденствия, учитывая религиозные трения. Вытащив номерок из мешочка, граф отошел в сторону и огляделся. Выбрав глазами наиболее яркое пятно в комнате, дон Фернандо сошел с возвышения и направился в сторону фрейлин. Отвесив поклон всем и сразу, испанец промолвил: - Если бы не вы, сударыни, это зал был бы просто залом, но сейчас эти покои более похожи на райский сад, полный прекрасных цветов.
Изабель де Лаваль: Маркиза де Сабле приветливо улыбнулась Рене, подумав про себя, что в каком-то смысле и она, и Рене де Рье сейчас находятся в трауре. Но если траур Изабель де Лаваль, пусть и смягченный пребыванием при дворе, был виден всем, то мадемуазель де Шатонеф скорбела о потерянной любви в глубине своей души. И если скорбь маркизы диктовалась приличиями, а не велением сердца, то тоска Рене была куда более искренней. - Только что пришло известие о болезни короля, - ответила она на вопрос мадемуазель де Шатонеф. – Королева обеспокоена, но праздник решено продолжать. Жизнь при дворе быстро учит уподобляться стоокому Аргусу, и не выпускать из виду самое важное, а самое важное всегда происходит поблизости от коронованных особ. Они то самое светило, которое проливает на придворных щедрые лучи милости, либо же лишают их своего света и тепла. Поэтому, развлекаясь, маркиза не упускала из виду королеву-мать и ее царственное семейство, а, следовательно, и испанца, очаровавшего Флорентийку подарком и рассказами о чудесах Нового Света. Достав из бархатного мешочка свой номер (азарт почти помимо воли захватил молодую женщину, украшение было прелестно, и почему бы Фортуне сегодня не улыбнуться королевской фрейлине?), Изабель обратила свой взор на дона Фернандо. - Какое пышное сравнение, сударь. Райский сад? Но в райском саду обязательно должен быть змий-искуситель. Любопытно, кто бы согласился взять на себя эту роль? Перья веера томно качались, скрывая улыбку, но не лукавый блеск глаз маркизы де Сабле.
Fatalité: Когда бархатный мешочек с номерками обошел всех присутствующих, когда каждый получил заветную пластинку с цифрой, предвкушая если не выигрыш, то любопытное зрелище, одна из фрейлин подошла к возвышению, с почтительным поклоном приняв из рук Екатерины Медичи второй, точно такой же мешочек. Встряхнув его как следует (сухой перестук фишек, словно игра кастаньет, отозвался в наступившей тишине) дама, не глядя, опустила внутрь руку, и замерла, с лукавой улыбкой. Зримое воплощение Фортуны, решающей, кого нынче одарить своим благоволением. По зале пронесся возбужденный шепоток, как легкий ветер, поколебавший зеркальную гладь озера. На лицах – молодых и не очень, красивых и не совсем, лежала печать азарта, самого коварного из демонов. Медленно, очень медленно, наслаждаясь собственной кратковременной властью, фрейлина извлекла костяную пластинку, и взглянув на нее, громко возвестила. - Номер семнадцать!
Паола Джустиниани: Паола шла к королеве не разбирая дороги. Хотя, если бы это и вправду было так, то на ее пути, без сомнения, оказались бы препятствия в виде разбитых ваз, упавших слуг с подносами и недовольных гостей. К счастью, все обошлось, то ли благодаря легкости походки итальянки, а, возможно, – счастливой случайности. Машинально протянув руку и вытащив из мешочка номерок, Паола даже не посмотрела на него. - Я здесь, Ваше Величество. Присев в реверансе, венецианка представляла собой прелюбопытное зрелище: на ее щеках цвели розы, а в глазах сияли звезды, что выглядело несколько необычно, ибо причина оставалась неясной. Вино? Жара? Все возможно. Паола улыбалась своим мыслям и думала сейчас об окружающих не больше, чем если бы находилась в полном одиночестве в своей спальне. Ну, или – не в одиночестве. «Я, кажется задержалась? Или нет?». Спина удалявшегося испанца, брошь на подушке, новые лица королевской семьи, еще не знакомые - все вертелось перед глазами, несмотря на то, что танцы еще не объявляли. Пока Паола не могла дать оценку своему поступку, даже и не пыталась. Она не всегда действовала так прямолинейно. Наверное, ее выходка может оттолкнуть Конде, но может все быть в точности до наоборот. Время покажет. И власть сиюминутного желания. «Семнадцать?!» Именно эту цифру итальянка видела в своей ладони. Удивившись и сочтя выигрыш счастливым знаком, Паола вернулась в реальность. - Не может быть! Я, кажется, выиграла! И Паола подняла вверх руку с номером, демонстрируя благосклонность фортуны.
Екатерина Медичи: - Вот видите, Франсуа, вы не всегда выигрываете, - усмехнулась Екатерина Медичи, когда Паола Джустиниани продемонстрировала фишку с выигрышным номером. - В этом зале, как видно, есть те, кто удачливее вас, сын мой. Фрейлина подала королеве-матери подушечку с аграфом. Павлин заговорщицки подмигнул рубиновым глазком, перейдя к новой владелице. Изумруды в оперении подходили к жгучей красоте венецианки. В глубине души Екатерина Медичи была даже довольна таким поворотом судьбы. Теперь присутствие монны Паолы в ее свите точно не останется незамеченным. - Развлекайтесь, прошу вас, пусть музыканты играют, а мы навестим нашего сына, Карла. Флорентийка поднялась, жестом призывая присутствующих продолжать праздник. Черный шлейф стек за королевой по ступенькам. За королевой закрылись двери. Музыка заиграла громче. Смех зазвучал искреннее. Эпизод завершен. Мастерское: все желающие продолжить вечер могут разойтись по отдельным эпизодам
полная версия страницы