Форум » Игровой архив » Без права на ошибку » Ответить
Без права на ошибку
Карл IX Валуа: 1 января 1573 года, Фонтенбло, около полудня.
Ответов - 12
Карл IX Валуа: Хватило бы сил. Это все, о чем Карл IX Валуа, король Франции, сейчас молился. Хватило бы сил. А когда-то, начитавшись Платона, мечтал он о Золотом Веке. О мудром царствии, о тучных стадах и злачных пажитях. О благоденствии для всех подданных, равно католиков и гугенотов. Не сбылось. Зачарованным дворцом Фонтенбло парил в прозрачном зимнем воздухе, словно бы и не уходил его фундамент далеко в землю. Тут Карлу легче дышалось, тут земля не жгла его пролитой в ночь святого Варфоломея кровью, а стены не несли на себе отпечаток мрачных воспоминаний. Тут можно было позволить себе улыбаться, любить, сочинять стихи. Но не в эту зиму. - Королевского посланника не пустили в город, сир, оставили за воротами. Карл подышал на стекло, вывел на запотевшем кружке затейливый вензель. Оборачиваться не хотелось. За спиной, на большом столе с львиными ножками была расстелена карта. Вокруг собрались те, кому и следовало собраться на военный совет. В эти дни у всех на уста было одно: Ла Рошель. В Ла Рошель стекаются уцелевшие после резни гугеноты. В стенах Ла Рошели произносят проповеди, призывающие к мятежу и неповиновению королю. Ла Рошельцы отправили английской королеве, этой рыжей еретичке, послание просьбой о помощи и защите, и та обещала прислать флот. Ла Рошель закрыла свои ворота. - Это мятеж. - Именно мятеж, сир. - Им обещали королевскую справедливость? - Они передали вашему посланнику, что больше не верят в королевскую справедливость, сир. А в лесу Фонтенбло царила звенящая тишина, и полуденное солнце играло золотыми лучами на белом снежном покрывале.
Henri de Valois: Анжу криво усмехнулся. Королевская справедливость! Бедняга Карл до сих пор верит в королевскую справедливость, как будто бы мы живем во времена Людовика Святого. Есть государственная необходимость! А под государственную необходимость уже подгоняется королевская справедливость. И никак иначе. По правде сказать, Монсеньор пылал нетерпением. Наконец-то снова предоставляется возможность показать Карлу и Франции, кто в их семье настоящий полководец. В войне Генрих Анжуйские видел не грязь, кровь и страдания, а утонченную игру, где побеждает не сильнейший – но умнейший. Распорядись правильно тем, что ты имеешь, и получи все! - Сир, если позволите, я немедленно отправлюсь под Ла Рошель, и накажу изменников, осмелившихся пренебрегать вашими милостями, - воскликнул он, прижав руку г груди. Если бы только Карл согласился, если бы обида на брата не говорила в нем громче, чем доводы рассудка. Взятие Ла Рошели – дело не простое, город отлично охраняется, да и англичане наверняка помогут. Но сколько чести, привести к покорствую этот оплот гугенотов!
Екатерина Медичи: Екатерина Медичи присутствовала на совете невидимкой, наблюдая за всем через маленькое, зарешеченное оконце, ловко спрятанное в резьбе дубовых панелей. Эта потайная комнатка позади кабинета Франциска I, в котором Карл сегодня собирался решать судьбу Ла Рошели, уже не раз служила ей верой и правдой, выдавая чужие секреты, послужит и сегодня. Когда ее любимый сын заговорил об о том, чтобы самому отправится под Ла Рошель, сердце королевы сжалось. Она прочила, умоляла Генриха не покидать двор и свою мать, напоминала о том, что у короля нет сына и законного наследника, а значит он, первый принц крови, должен принести в жертву свои амбиции и остаться рядом с троном, дабы поддерживать его и охранять. От кого поддерживать и охранять – и без слов было ясно. На совете присутствовал Генрих Наваррский. Если бы кто-то увидел сейчас, когда Екатерине Медичи небыло необходимости притворяться, когда она была совершенно одна, лицо этой женщины, он бы испугался. Под черной вдовьей вуалью горели глаза Ненависти. - Odiato! Недолго тебе осталось! – прошептала она.
Генрих де Бурбон: Генрих де Бурбон, принц Конде, стоял, прислонившись спиной к дубовым резным панелям и сложив руки на груди даже не пытался сделать вид, будто разделяет печали короля Карла и порывы герцога Анжуйского. Упрямые губы были сжаты, глаза прикрыты, как у человека, который борется с приступом дурноты, или же пытается скрыть ото всех свои истинные мысли. Притворщик из Конде был плохой, поэтому время от времени по его лицу пробегала судорога. Святой Боже, речь шла о его единоверцах. Да, пусть его насильно заставили принять католичество, в душе он не изменил своей вере, ни на миг! И вот его позвали на этот совет, при нем рассуждают о том, как сломить, привести к повиновению последний оплот сопротивления безбожной королевской тирании, которая зиждилась на крови и грехах. Речь шла о таких же как он, только более стойких, более праведных. Если бы Господь совершил чудо, перенес его в Ла Рошель, с какой страстью сражался бы он за веру, с каким жаром! Принц словно наяву увидел себя на стенах крепости. С моря дул свежий, соленый ветер, слышались крики, пахло порохом. Порохом, войной, местью. Святой местью! И если бы суьба поставила его против Генриха Анжуйского, с каким наслаждением он покончил бы с этим порождением ехидны. Проклятый итальянец, похититель чести чужих жен. Конде пронзил бы его шпагой, и теплая кровь струилась бы и текла по пальцам, как искупление и очищение от позора. Вздрогнув, Генрих де Бурбон пришел в себя. Увы. Все это были только мечты.
Henri de Navarre: В отличие от принца Конде, дела сердечные меньше всего занимали сейчас Генриха Наваррского. Он стоял сейчас рядом со своим кузеном, но на лице его прочесть что-либо было невозможно. Насколько Конде был плохим притворщиком, настолько Беарнец - искусным. Генрих Наваррский, католик уже довольно продолжительное время, был призван сейчас на совет у французского короля. Генрих Наваррский, католик. Он усмехнулся про себя, осознавая, как это звучит. Разумеется, Генрих Наваррский был католиком только внешне. Все мысли его, все чувства были там же, где и мысли его кузена - в Ла Рошели. Но об этом доподлинно знал только сам Генрих Наваррский. Остальные же - остальные могли лишь гадать, что происходило в душе у этого человека. Вести из Ла Рошели он воспринял с затаенной надеждой. Пока никто не знал, что будет дальше и к чему все это может привести. Но король Наваррский уже видел те скрытые возможности, которые этот мятеж может дать лично ему. Правда, пока он только молчал и слушал. Еще ничего не было понятно.
Франсуа де Валуа: Неподалеку от центрального стола, на котором лежали большая карта и прожекты королевских военачальников, сидел герцог Алансонский. Покусывая ногти, как делал всегда в минуты напряженных раздумий или волнения, он пристально слушал каждого из присутствующих и старался не упускать ни одной важной детали для себя. Принц находился на этом совете отнюдь не потому, что обладал свойствами талантливого полководца. Не потому, что мог бы предложить стоящую стратегию. А потому, что к этому обязывало его положение. Однако он не жаловался. Напротив, Франсуа успел услышать много любопытного. Особенно то, что касалось его брата, Генриха Анжуйского. Строго говоря, боевые действия, план осады протестантского оплота, да и вообще вся эта религиозная война интересовали герцога куда меньше, чем его старших братьев, его матушки, или Гизов. Во время резни в ночь Святого Варфоломея младший Валуа вообще просидел в своих покоях, изучая различные шахматные дебюты. Зато весьма сильно молодого принца интересовала французская корона, которая вновь в эту минуту показалась ему такой близкой. Очень осторожно герцог Алансонский еще раз попытался вплести очередную нить в паутину своей интриги. - Ты рьяно рвешься в бой, брат мой, - обратился он к Анжуйскому, - Твоя храбрость заслуживает уважения, но твоя безрассудность достойна порицания. Ты, конечно, искусен в ратном деле, однако эта компания совсем не то, с чем тебе приходилось сталкиваться раньше. Ты слишком ценен для нас, а под Ла-Рошелью с тобой может случиться несчастье, в результате которого мы можем тебя потерять. Посему, я советую тебе оставить подобные мысли. В любом случае, Его Величество ни за что не допустит, чтобы ты хоть на секунду подвергался смертельной опасности, - Франсуа изобразил на своем лице искренне беспокойство и с тревогой в глазах посмотрел на Карла, - Не так ли, сир? Вы ведь не отпустите нашего брата? В своей речи принц руководствовался двумя целями: подогреть тщеславные аппетиты Анжу, вынуждая его лишь еще более настойчиво просить Карла отправить его на войну, и поселить в душе короля недобрую затею, ведь и он отнюдь не питает теплых чувств к любимчику их матери. Таким образом, если повезет и несчастье все-таки произойдет, Франсуа останется единственным наследником престола. И уж тогда ждать ему останется совсем недолго. Как-никак, а несчастный государь Шарль-Максимильен де Валуа не очень-то крепок здоровьем...
Антуан де Крюссоль: Антуан де Крюссоль, возвращенный после Варфоломеевской ночи на пост губернатора Прованса и Дофине (разумеется, уже новообращенным католиком), задумчиво разглядывал карту. Итак, еще одна война. Ничего удивительного. По словам Екатерины Медичи, когда Гидре отрубаешь одну голову, на ее месте вырастает еще десяток. Граф не видел в этом ничего удивительного. Протестанты – люди храбрые, решительные (ему ли не знать). Что же удивительного в том, что они взялись за оружие? - Если Его Величество позволит мне высказаться… Крюссоль бросил на молодого короля быстрый взгляд. Позволит ли? - Его Величество вел переговоры о мире, они были отвергнуты. Печальное неповиновение. Печальное недоверие королю. Если бы Его Величество приказал, я бы немедленно отправился в Ла Рошель. Во-первых, я бы еще раз предложил мятежникам склониться перед королем. А во-вторых, своими глазами бы увидел, как идут приготовления к осаде. А уже потом, исходя из полученных мною сведений, можно было бы расположить войска, составить план осады. Граф искренне сочувствовал бывшим единоверцам, но так же искренне готов был выполнить любое повеление короля. В конце-концов, он обязан Валуа своим возвышением и своим благополучием, а не пасторам, размахивающим Библией как партазаном. «Еще одна война», - с непонятной даже ему самому усталостью, вдруг подумал де Крюссоль. – «Король и принцы молоды, полны сил, для них это возможность покрыть себя славой. А для меня?».
Карл IX Валуа: Присутствие младших братьев неизменно раздражало Карла, а с тех пор, как вместо долгожданного наследника королева Елизавета родила девочку, раздражение переросло в глухое неприятие, приправленное постоянным, укоренившимся недоверием. Предложение Монсеньора он выслушал молча, скривившись, как от зубной боли. Ах, этот смельчак Генрих, Ахилл, Александр, Цезарь. Всколыхнулась мутным придонным илом детская обида. Все, что ему давалось с трудом, Анжу давалось шутя. Женская любовь, ратная слава. Удивительно, но даже любовь к украшениям и нарядам не портила этого щеголя и маменькиного сынка. Со стены, с понимающей улыбкой, на своего внука смотрел Франциск I. - Франсуа прав, брат мой, не ставьте телегу поперек кобылы, мы должны все обдумать, - сделав над собой усилие, проговорил он. Но тут же, не удержавшись, язвительно добавил. – Но скорее всего мы воспользуемся вашим великодушным предложением. Коли уж речь идет о открытом неповиновении королю, то кому привести к покорности мятежников, как не нашему брату и наследнику! К тому же вы будете не один, вам в помощь мы назначим нашего кузена, Генриха Наваррского и принца Конде. Об их военных талантах вам известно не понаслышке. Разве это не чудесно, господа, что те, кто во время сражений при Жарнаке и Монконтуре направлял шпаги друг против друга, теперь сообща послужат своему королю? Вы же, граф де Крюссоль, можете отправляться с моим благословением. Постарайтесь примирить нас с Ла Рошельцами. Нам не в радость проливать кровь своих верных подданных, даже если они сбились с пути истинного.
Henri de Valois: - Я всегда и во всем прежде всего верный подданный Вашего Величества, - с холодным достоинством ответил герцог Анжуйский. Короля Наваррского и принца Конде он не удостоил даже взглядом, даже движением ресниц не выдав поселившейся в нем мысли. «Превратности войны… шальной пуле или пушечному ядру все равно, кто перед ним, принц или простой солдат. А гугеноты не прощают вероотступников!». Герцог Анжуйский ненавидел Конде. Когда-то эта вражда началась из-за соперничества в любви, теперь же и сам повод был забыт, а вот ненависть осталась. Что касается Наваррского, то тут Монсеньор был совершенно согласен со своей дальновидной матушкой. Сын Антуана де Бурбона и Жанны д’Альбре несет угрозу самим своим существованием. Рано или поздно, гугенотам снова потребуется вождь, которым может быть только принц крови, их взоры непременно обратятся к этим двум, католикам поневоле, гугенотам в глубине души. И вот теперь король Карл сам предавал их в его руки. Генрих недобро усмехнулся, накрыв ладонью карту Ла Рошели, словно уже утверждая над мятежным городом свою власть. Хорошо, господа, повоюем!
Henri de Navarre: При упоминании Его Величества о Жарнаке Генриху Наваррскому, этому прирожденному притворщику, тем не менее потребовалась вся его воля, чтобы не показать те чувства, которые охватили его в это мгновенье. Тогда он предлагал Луи Конде и адмиралу Колиньи навязать бой войскам Генриха Анжуйского, уверяя их в слабости его войска, но те отмахнулись от него, пятнадцатилетнего юнца, как от ничего не понимающего ребенка… А он тогда оказался прав, и за эту ошибку прославленных полководцев войско гугенотов жестоко поплатилось… Король Наваррский кинул быстрый взгляд на Конде: какое впечатление произвели на него слова Карла? Что мог подумать сейчас его кузен, потерявший в той памятной битве своего отца? А позже, при Монконтуре, предложив Людвигу Нассаускому ввести в бой резерв и тем самым обеспечить победу армии гугенотов – он прекрасно видел тогда эту возможность – и получив отказ, Генриху не оставалось ничего иного, как молча и со злостью наблюдать за разгромом этой самой армии. И что теперь? Теперь его военные таланты прославляет Карл IX. Все это было бы смешно, когда бы не было печально. "Похоже, наш кузен Карл находит тут все весьма забавным, - Беарнец посмотрел на короля, потом перевел взгляд на его младшего брата. – А братец наш Генрих и того лучше. Он уже примеряет на себя лавровый венец победителя. Ваше Высочество, до победы надо еще добраться". Он незаметно пожал руку принцу Конде, призывая того к терпению, и медленно двинулся вперед. - Мы будет счастливы послужить Вашему Величеству вместе с вами, Монсеньор, - в отличие от Генриха Анжуйского, не пожелавшего даже взглянуть в его сторону, он отвесил брату короля почтительный поклон. – Прошлое ушло. Мы все верные слуги Вашего Величества, - и за этим последовал поклон в сторону французского монарха. И никто не мог видеть, чего стоило Генриху Наваррскому произнести эти слова. Свои подлинные чувства он спрятал сейчас глубоко в груди, настолько глубоко, что выдавали их лишь учащенные удары его сердца. Но их никто сейчас не слышал.
Генрих де Бурбон: Так бывает, когда внезапно уйдя с головой под воду, ты пытаешься вздохнуть, но грудь стискивает железным обручем, в глазах темнеет, а в ушах словно бьет набат. Так же бывает, когда пропускаешь удар, и стоишь, согнувшись, задыхаясь от боли, под насмешливым взглядом противника. Память об отце облила принца Конде жидким огнем, вызвав на его бледных щеках краску плохо скрываемой ярости. Он уже готов был погубить себя, выплюнув в лицо короля и его братьев все, что так долго держал в себе. Все презрение, ненависть, боль… Но твердое пожатие короля Наваррского напомнило ему о главном. Он живет не только ради личной мести. Он живет ради всей протестантской веры, поруганной, утопленной в крови. И от принца Конде, мертвого или брошенного в темницу будет куда меньше пользы чем от принца Конде живого и свободного. - Я подчинюсь приказу Вашего Величества, - только и смог произнести он помертвевшими губами.
Екатерина Медичи: Положительно, Карл решил во всем поступить наперекор ее, Екатерины, советам! Сейчас Флорентийка досадовала, что не стала настаивать на своем присутствии, предпочтя оставаться в тени. Теперь все идет не так. Генрих рвется в бой, Конде и Наварра выражают готовность сражаться против своих вчерашних единоверцев, а король, как всегда слеп и не видит дальше своих детских обид. Еще вчера она доказывала старшему сыну необходимость оставить при дворе герцога Анжуйского. «Нравится вам это, или нет, сир, но он наследный принц Франции, а война не щадит никого. Пусть сначала ваша супруга выполнит свой долг, и родит вам сына». Необходимость держать под присмотром Конде и особенно Наварру. «Стоит королю Наваррскому оказаться под стенами Ла Рошели, он найдет способ сбежать. И тогда не думайте, что вы найдете в нем верного подданного. Вы получите войну, сын мой». Карл соглашался с разумностью этих доводов, кивал, прочувствованно поцеловал ей руку на прощание, поблагодарив за мудрые советы. - Ах, Карл, что вы наделали, - прошептала королева-мать. Удастся ли ей исправить ошибки своего слишком самонадеянного сына? С мрачным удовольствием она вспомнила свой утренний разговор с Шарлоттой де Сов. Ошибки будут исправлены. Это ее долг матери и королевы. А Екатерина Медичи всегда отдавала свои долги. Эпизод завершен
полная версия страницы