Форум » Игровой архив » Вопросы и ответы » Ответить
Вопросы и ответы
Екатерина Медичи: Ночь с 28 на 29 августа. Париж, дом мэтра Кабоша, палача.
Ответов - 18, стр:
1 2 All
мэтр Кабош: - Чудны дела твои, Господи. И чем дальше, чем чуднее. Недаром господин Мишель повторял: "Погибнет все, но обреченные продолжат до агонии плясать и предаваться пиршествам"*, вот они и предаются. Неймется им все. Так бухтел себе под нос обитатель ветхой лачуги, что покосившейся крышей кивала прохожим, держащим путь к Рынку. Заплечных дел мастер мэтр Кабош стоял в недвусмысленной позе, плюхнувшись на колени перед собственной кроватью, отложив в сторону только что полученную на хранение бумагу и обратив свой взор в небольшое пространство под вместилище своего ночного покоя. Там, у стены уже вросшей в землю и источавшей благоухание затхлости, помещались два сапога неопределенного цвета. От неподобающих условий некогда неплохо выделанная кожа потеряла свои исходные качества, задубев, а местами и заплесневев. Эти сапоги представляли для мэтра Кабоша двойную ценность - память, приправленную гордостью, о прекрасно выполненной работе. Они же обеспечивали сохранность сбережений палача парижского судебного округа. Конечно, состояние почтенного мэтра было не столь велико, чтобы занимать оба сапога, посему второй сапог был просто для полноты комплекта. Однако, именно сейчас настал его час на что-то сгодится. Пыхтя и кряхтя, Антуан извлек из недр подкроватного пространства пустую обувку и, вполне себе удобно устроившись на полу, запустил руку в голенище. Мэтр тщательно ощупал внутреннюю сторону кожаного изделия и вынес короткий вердикт: "Сыро." Привыкший выполнять возложенные на него поручения добросовестно, мужчина недовольно нахмурился, и медленно стал обшаривать взглядом собственное жилище. Низкий, обильно украшенный творениями пауков дощатый потолок не удостоился его внимания, впрочем, как и кухонный угол. Там на маленьком, но крепком столе стояли плошки с остатками вечерней еды, да табурет - родной брат стола, с брошенной поверх грязной тряпкой. В другом углу, близ двери который, стоял довольно внушительный сундук с разнообразным тряпьем, доставшимся мэтру от тех, кому оно больше не пригодится. В том же углу валялось несколько пар обуви, того же происхождения, что и одежда в сундуке. Над сундуком, на большом красивом крюке, висела любимая красная фуфайка Антуана Кабоша, у которой он самолично оторвал рукава, когда оказалось, что данная вещь ему тесновата в плечах. В третьем углу одиноко ютилось простенькое деревянное распятие, а в четвертом, прижавшись спиной к кровати восседал на полу сам мэтр. Необходимо упомянуть, что прямо напротив входной двери находилась еще одна дверь, однако по ней мужчина взором даже не скользнул. Не найдя ничего нужного, палач столицы Франции тяжко вздохнул и стащил с себя довольно большую рубаху, оставшись в темно-коричневых штанах. В нее он замотал вверенный ему документ и весь этот комок засунул в сапог, не удержавшись от ворчания: - Выпихивая кого то из под топора, помни, что подставляешь свои руки, - с этими словами довольный собой мужчина вернул сапог к его паре, поднявшись с пола подошел к столу и смачно откусил от недоеденной колбасы весьма недурственный кусок. *Нострадамус
Екатерина Медичи: Холодные бусины четок скользили между пальцев, губы шевелились, но шептала Екатерина Медичи отнюдь не молитвы. Черная ярость бурлила внутри, готовая вырваться наружу, прорвать плотину извечной сдержанности, обрушится на головы виновных и невинных. Как, каким образом проклятому Генриху Наваррскому удалось выскользнуть из ее ловушки, расставленной с такой тщательностью? Столько усилий – и все пошло прахом. Конечно, те, кто предал ее, те, кто предупредил Наваррского будут найдены и наказаны, но… Но этой ночью к гневу Флорентийки была примешана еще и толика суеверного страха. Король Наваррский уцелел в Варфоломеевскую ночь, теперь ловко избежал ареста (а возможно и смерти). Неужели и правда ему благоволят звезды, иначе чем объяснить такую невероятную благость Фортуны? Уснуть этой ночью было немыслимо, неудача жгла, словно каленое железо, и носилки королевы-матери в сопровождении небольшой вооруженной охраны покинули Лувр в неурочное время. Нет, Екатерина Медичи направилась не к своему парфюмеру Рене, время для яда еще не наступило. После неудачного ареста Наваррский наверняка удвоит осторожность. Пока что ей нужно было знать, действительно ли отвернулась Судьба от дома Валуа, или еще есть надежда? Невзрачный дом мэтра Кабоша – как бельмо, как приют прокаженных внушал ужас вне зависимости от того, светило ли на небе яркое солнце, или бледная луна. Его избегали, а если нужда и приводила кого-то к порогу палача, то тайно, тайно… Флорентийка, выходя из носилок, задумчиво проводила взглядом две удаляющиеся фигуры, в сердце шевельнулось беспокойство. За углом дома их, очевидно, ожидали и огонь факелов на несколько мгновений вырвал из темноты молодые лица – оживленные, смеющиеся, беззаботные. Возможно ли такое? Екатерина Медичи готова была поклясться, что один из ночных гуляк – ее сын, Карл. - Ну, хорошо, и это тоже узнается, - мрачно пробормотала она, приказав одному из слуг постучать в дверь, что тот и проделал с очевидной брезгливостью. А постучавши, перекрестился. – Ищите и обрящите, стучите, да отворят вам, так, кажется сказано в Писании?
мэтр Кабош: Антуан не успел дожевать оттяпанный кусок, как в его дверь, вот уже второй раз за эту ночь, постучались. - Святое чрево! Не дом, а прям Гревская площадь в день казни Анна дю Бура, - недовольно швырнув многострадальную колбасу обратно на стол, мэтр Кабош подхватил с табурета, на который он вожделел присесть уже больше часа, тряпку и вытирая руки, направился к двери. По пути почтенный исполнитель решений суда размечтался о том, с каким удовольствием он оторвет руки тому, кто не дает ему покоя в столь поздний час, совершив сиюминутное дознание без излишних приспособлений прям у собственного порога. Мэтр искренне недоумевал, на кой черт он еще кому то сдался. Вряд ли это был кто-то из надоедливых родственников недавно осужденных. Париж, обессиленный обильным кровопусканием, еще долго будет набираться сил, и его палач со своими подручными последние дни занимался уборкой падали с улиц, катаясь по ним на своей телеге, а не вершением правосудия. Кто бы не стоял по другую сторону двери, мэтр не собирался являть благодушия в приеме. Пусть даже это будут те два гостя, которые только что покинули его дом. Мужчина был голоден, а поесть ему не давали с завидной настойчивостью. Широким жестом он распахнул дверь, тайно лелея мысль зашибить или хотя бы стукнуть непрошеного визитера оной, и вышел на улицу. - Что надобно? - все еще жуя колбасу и держа в руке грязную ветошь, грубо спросил сын кухарки и кузнеца. Он встал у входа в дом и казалось его плечи поддерживают хлипкий косяк двери. Из-за света факелов на фоне мрака августовской ночи, Антуан не видел ничего, кроме лиц, привычно сморщенных от гадливости, которые освещал огонь. Он вышел в том виде, что был, и по его оголенному торсу не замедлил пробежать холодный ветерок, не прибавляя радости хозяину лачуги близ Рынка.
Екатерина Медичи: Тот, кто стоит у власти, не должен бояться испачкать руки в грязи. Или в крови, если понадобится. Флорентийка, за долгую жизнь прошедшая через тернии, рекомые «государственная необходимость» и оставившая на их ветвях мягкость, жалость, чувствительность не была столь щепетильна, как ее сопровождающие. Если ей нужна помощь мэтра Кабоша, значит она обратиться за помощью к мэтру Кабошу. Шагнув вперед и дав заплечных дел мастеру хорошенько рассмотреть, кто стоит перед ним, Екатерина Медичи велела сопровождающим ее дожидаться неподалеку и потушить факела, дабы не привлекать лишнего внимания. Впрочем, одной страшной сказкой больше – одной меньше, имеет ли значение? - Доброй ночи, мэтр Кабош, - сухо поприветствовала она палача. – Этой ночью ваши услуги понадобятся мне. Беспокойство будет оплачено, разумеется. А засим, не пройдем ли мы в дом? Беззастенчиво используя людей в своих целях, пользуясь придворными дамами как дорогими шлюхами, твердой рукой управляя сыновьями, дергая их то за ниточки любви, то честолюбия, а иногда и страха, старая королева, тем не менее, всегда платила свои долги. Те, кто служил ей – вознаграждались щедро. Те, кто оказывал ей услугу – вдвойне. То, с чем она пришла этой ночью к лачуге палача, скорее приходилось назвать услугой, поэтому в руке королевы-матери появился кошелек, красноречиво намекая палачу на то, что иногда не спать ночью – к счастью, или, по крайней мере, к прибытку.
мэтр Кабош: Эту визитершу палач парижского судебного округа хорошо знал в лицо, как, впрочем, и того, кто покинул его невзрачную обитель несколькими минутами ранее. Улыбка, граничащая с оскалом, сопроводила мысль о том, что сильным мира сегодня коллективно можно принимать снадобье от бессонницы, и скрылась в бороде мужчины. Озлобленный, с урчащим от недовольства желудком, Антуан воспользовался моментом и рассмотрел пришедшую к нему флорентийку с особой тщательностью, исследуя каждый дюйм ее натуры. Удовлетворенный зрелищем и паузой мэтр вытер все той же грязной тряпкой, что держал в руках, лоснящийся от жира колбасы рот и отошел на шаг вглубь своего жилища. - Сударыня, не чаял вам уже сгодиться, когда любой, от млада до велика, не брезгует работой палача, - сопровождая свои слова глубоким поклоном, мэтр Кабош единым взором оценил весомость появившегося в руке Ее Величества кошелька и подумал о том, что зрелость за нужные услуги готова платить куда как более щедро, нежели молодость. Беспечной поре юности зачастую вообще кажется, что все вокруг происходит само по себе, то есть - даром. Пятясь на еще несколько шагов вглубь дома, в его сырую темноту, тем самым, как умел, приглашая государыню пройти, уроженец Ажена еще не растерял свое недоброе расположение духа. Однако, мысль о том, что сейчас, когда потухнут факелы, королева-мать властвующего дома окажется в его лачуге, где горела всего одна щепка в свином жиру, изрядно веселила Антуана, примеряя с голодом и желанием поспать. - О каком беспокойстве может идти речь, если я все еще вам нужен? Это и есть главная награда для меня, мадам, - оставшись с королевой наедине, когда свет скудного светильника изо всех сил пытался приукрасить уже немолодое лицо флорентийки, мэтр Кабош позволил себе распрямиться от поклона, обдавая мать короля запахом пота, и поднять свой светлый взор на Катрин Медичи. - Вы, как всегда, прекрасны. И меня огорчает лишь то, что нечто отнимает у вас часы сна.
Екатерина Медичи: Флорентийка не относилась к числу особ, падающих в обморок при виде грязи, крови и прочих низменных предметов, способных оскорбить излишне благородный взор. А посему в дом палача королева-мать прошла не церемонясь. Не на галантное свидание торопилась. Оглядевшись, флорентийка отметила, что с ее прошлого визита ничего не изменилось, разве что паутина под прокопченными стропилами стала гуще, да кислый запах грязи и неустроенности сильнее бил в нос. К счастью скудость освещения невольно послужила чем-то вроде покрова стыдливости, скрыв от глаз королевы большую часть убранства лачуги мэтра Кабоша. Кошелек с небрежностью упал неубранный на стол, издав звук, приятный для любого скаредного уха. - Сегодня вы мне нужны не как палач, мэтр. Сегодня мне от вас потребны иные познания. Помнится, в последний раз, когда мы пытались прочесть будущее при помощи жертвенного ягненка, вы мне сказали, что гадание на человеческих внутренностях куда точнее. К сожалению, причина моей бессонницы и моего к вам визита настолько серьезна, что я вынуждена прибегнуть к этому способу, хотя, признаюсь, мне не по себе. Екатерина Медичи не преувеличивала. Хотя она и боялась живых куда больше чем усопших, однако мысль об осквернении мертвого тела невольно вызывала в ней дрожь. Но, как уже было сказано, если нет иного способа, то отступать было бы преступлением. Она должна защитить своих детей от Наваррца, любой ценой.
мэтр Кабош: - Я сказал тогда, сударыня, что человеческое тело, куда совершеннее, ибо создано Господом по его образу и подобию. - Мэтр кивнул самому себе, услышав бряканье монет о стол. И даже протянулся в том направлении. Но оставленный кошелек мало интересовал ныне Антуана. Его грубые пальцы ухватили вожделенную колбасу. От недоедания может дрогнуть рука, держащая нож. - Хочу отметить, что добрые католики постарались на славу. Город усеян трупами еретиков, и работы мне и моим ребятам хватит надолго. Даже плотник, что сбивает эшафоты ворчит, но помогает нам. Если за ближайшие дни не управимся, Париж захлебнется в болезнях, - рассказывая все это мужчина неторопливо разделывался с остатками своей трапезы. Когда последний кусок колбасы был уничтожен, пришло время проводить мадам Катрин в так называемую мастерскую. - Катясь вчера на своей телеге с Монфокона, где проведывал адмирала с компанией, я нашел два любопытных образчика вместилища человеческих душ и забрал их себе. Для изучения. Молодая гугенотка, чей череп повстречался с чем то тяжелым, и парнишка лет двенадцати с удавкой на шее. Оба трупа по-своему интересны. Сейчас сами увидите. Подняв плошку с горящим жиром, палач столицы Франции направился к двери, что была напротив входа в дом, освещая себе дорогу и не шибко заботясь о флорентийке. - Конечно, для наших целей лучше было бы проследить за самим моментом, когда тело прощается с душой, но не все сразу. Не все сразу. Мэтр Кабош едва коснулся пальцами теплого дерева, как дверь в его мастерскую с готовностью бесшумно отворилась. На палача и его гостью из черного мрака пахнуло приторно-сладким воздухом, и Антуан обернулся, чтобы все же посветить даме, а заодно и проверить не поубавилось ли решимости у нее.
Екатерина Медичи: Надушенный платок, прижатый к лицу, немного спасал Екатерину Медичи от миазмов смерти и разложения, но за палачом она следовала без колебаний. Вместилища душе человеческих… Да, немало душ отлетело к творцу в эти дни. Или низвергнулось в преисподнюю? Впрочем, Господь сам отделит агнцев от козлищ. Что же касается покойного Адмирала, о котором упомянул мэтр Кабош, то Флорентийка ненавидела его так сильно, что смерть Колиньи только чуть притушила этот огонь, но не погасила совсем. Но вождь гугенотов был мертв, а Наварра жив… Ах, если бы не Маргарита, если бы не дочь, упросившая брата помиловать ее супруга в ту ночь! Жир чадил, горел тускло, но и этого света было достаточно, чтобы разглядеть стертые ступени, ведущие вниз, вниз, туда, где находили свой последний земной приют и заботу бренные останки тех, кому на роду было написано закончить жизнь на виселице или у позорного столба. Хоронить таких, как правило, было некому. - Удовольствуемся пока тем, что есть, мэтр, - глухо ответствовала королева-мать. От спокойствия, с которым палач рассуждал о телах и о том, что лучше было бы проследить за «самим моментом» бросало в дрожь даже ее, раз и навсегда для себя постановившей, что цель оправдывает средства. – Что вы предлагаете… с кого вы предполагаете начать? Поторопить палача даже она не решилась, хотя времени было так мало! Так мало времени для принятия решений и так много забот, из-за которых легко потерять и сон, и аппетит.
мэтр Кабош: Как только Антуан зажег факелы на стенах, их огонь осветил большое мрачное, но гораздо более чистое, нежели само жилище мэтра помещение. Движение воздуха в мастерской палача, находящейся чуть ниже по отношению к уровню самого дома, обеспечивали вентиляционные щели, выходящие в небольшой внутренний двор дома. Ее пол был ровно покрыт плотно прижатыми друг к другу камнями, которые хозяин дома собственноручно собирал и кропотливо выкладывал на земле, промеживая их глиной, и местами формируя подобие узоров. Посреди мастерской стояло три высоких стола внушительных размеров. Один из них пустовал, на втором и третьем лежали упомянутые мэтром тела, небрежно прикрытые сверху мешковиной. Неподалеку стоял стол, чуть поменьше, храня на себе разнообразный инструментарий заплечных дел мастера, а возле него складировалось несметное количество емкостей всевозможных размеров. У самой двери стоял чан воды с прицепленным к нему большим ковшом и кучей тряпок, аккуратно выложенных на прибитой чуть выше чана полке. Здесь же висел запачканный крупными темными пятнами фартук свиной кожи. Едва зачадили факелы, как в дальнем углу комнаты засветились два зеленых глаза. Оттуда же раздался протяжный стон потревоженного существа. Огромный черный кот с белыми усами и грудью встал с брошенного на пол расшитого серебром фиолетового камзола, медленно потянулся и, громко заурчав, пошел тереться о ноги хозяина. - Их Светлости видимо сегодня не удалось никем поживиться, - мэтр ласково почесал кота между ушами, чем вызвал еще более громкое мурлыканье хвостатого подхалима, и трепетно, словно величайшую драгоценность, поднял животное на руки. - Пузо пустое, значит день прошел зря. Да, Ваша Светлость? - выражая согласие своему хозяину котяра, хитрым глазом следивший за гостьей палача, боднул мужчину в щеку. - Иди погуляй пока, проверь, что на столе осталось, - все еще обращаясь к зверю, аженец бережно выставил его за дверь и повернулся к ее величеству: - Герцог распугал крыс во всей округе и теперь сам страдает от своего усердия. Иногда он мне кого то напоминает, только не могу понять кого, - усмехнувшись своим словам, мэтр Кабош подошел к столу, где мешковина скрывала нечто крупное, одернул ее и сокрушенно покачал головой. - Это уже не тело, а мертвец. Взгляните, сударыня, она уже вся синюшная, даже ноги. А учитывая, что крови с нее вытекло порядочно, так не должно быть. Я позже посмотрю. Она не подойдет нам уже. - потеряв интерес к трупу простолюдинки и оставив королеву мать любоваться ею, Антуан откинул вторую мешковину. На обозрение предстал труп мальчика, с шеи которого все еще свисал кожаный шнурок. Несмотря на выпученные незакрытые никем голубые глаза и перекошенное лицо, было видно, что юноша был очень недурен собой при жизни. Но смерть способна изуродовать любую красоту. Бывший подмастерье бывшего королевского лекаря, одним движением разорвал рубашку на теле трупа, и оценивающе осмотрел его. - Еще более любопытно, - пробухтел он себе поднос. - Этот подойдет. Даю руку на отсечение, этот парень еще успел встретить утро вчерашнего дня. А значит его убили совсем недавно, - быстро подойдя к чану с водой, мэтр Кабош одел на обнаженный торс свой фартук, смочил одну из лежащих там тряпок и тщательно вытер руки. - Парижане народ сметливый. Они еще продолжают избавляться от неугодных им, зная, что все спишут на резню.
Екатерина Медичи: Двое живых, двое мертвых. Смерть подобна трясине, засасывает в себя все, что обычно приписывают жизни, даже сердце рядом с телами, прикрытыми грубой мешковиной бьется медленнее, тяжелее. Только, пожалуй, мэтр Кабош чувствует себя в этом царстве Аида, как у себя дома, да, по сути, так оно и есть. Каково это, постоянное соседство с мертвецами? Флорентийка невольно почувствовала озноб, представив себе - каково. - Я вижу, мэтр, вы из всего извлекаете пользу, - сухо заметила она, оглядывая тела. – Будем надеяться, что смерть и смерть этого мальчика в конечном итоге окажется не напрасной, да покоится его душа с миром. Приготовления палача к ритуалу, практикуемому с древних времен и дошедшему до наших грешных дней (в тайне от Святой матери-церкви, разумеется) не вызвали у Флорентийки особенного волнения. Разве что чувство мимолетной жалости к тем, кто и после смерти не нашел покоя. Впрочем, если тело лишь сосуд, вместилище для бессмертной души, то не все ли равно что будет с этим хрупким сосудом, когда отлетит его содержимое? Самой королеве Екатерине предстояло быть похороненной рядом со своим супругом, Генрихом. Явить после смерти единение, которого в жизни никогда не было. - Когда мы проводили опыты над курицами и жертвенными ягнятами, знаки были неутешительны. Посмотрим, не изменят ли сегодня звезды свой вердикт, признаться, я была бы им за это очень благодарна!
мэтр Кабош: Густой патокой растеклась улыбка по лицу мэтра, пряча свое значение в уголках губ, скрытых бородой. Огорчение и злость бликами коснулись его глаз и исчезли, не оставив после себя следа. Вот она забота о судьбе страны во всей ее красе. Эта женщина, которой дано волей Божьей править судьбой народа, готова положить этот народ на алтарь своего материнского инстинкта. Она будто бы и не услышала, что Париж вот-вот захлебнется экскрементами своей жестокости. Экскрементами ее ненависти и страха. Приятно все же в очередной раз видеть подтверждение тому, что человек, привыкший думать, что ушел в своем развитии дальше зверя, до сих пор остается самым отвратительным и убогим представителем животного мира. Исключения составляли немногие, кто встречался Антуану на его жизненном пути. Санитару города, подобно санитару леса, ему больше доводилось встречать на своем пути пороки, нежели добродетели. - Вы так торопитесь и надеетесь, мадам, что я не смею вас задерживать, - аженец подошел к столу с инструментами и, на пару мгновений задумавшись, выбрал довольно узкий , длинный и обоюдоострый тесак. - Надо помнить, что в отличии от ягнят и кур, сударыня, это тело уже не сможет блеять или открывать клюв. Вам придется удовольствоваться результатом изменения положения внутренних органов. И читать по ним. - Вслед за выбранным ножом хозяин мастерской, подхватил большую деревянную плошку и подошел почти вплотную к Медичи. - Возьмите, - мужчина протянул Екатерине нож, - для достоверности эксперимента вам придется это сделать самой. Одним ударом. От центра тела до пояса штанов. - Палач посмотрел в глаза вдове Генриха II, ожидая пока она возьмет инструмент в свои руки и еще раз покажет, куда может завести женщину любовь и ненависть.
Екатерина Медичи: Гаруспики искали знаки, способные пролить свет на прошлое и будущее во внутренностях жертвенных животных, иногда для этого использовались и трупы врагов. Флорентийка при всем желании не могла бы заставить себя видеть в этом несчастном мертвом полу-ребенке врага, даже если он и был гугенотом, что, кстати, не являлось достоверным. Еще одна безымянная жертва, одна из тысяч. Неизбежность. Слово одновременно и страшное, и утешающее. Екатерина Медичи слишком рано научилась понимать его смысл. Все что произошло – было неизбежно, и неизбежным является все, что только должно произойти. С потолка медленно сочилась влага, набегала каплями, падала вниз с раздражающей монотонностью. Как будто у этого дома, у этого подвала, чьи стены видели так много, билось – медленно, устрашающе, свое сердце. - Сначала взглянем на печень, мэтр Кабош. А потом на сердце, - Флорентийка даже не взглянула на протянутый нож, только отошла в сторону так, чтобы не испачкать платье. Зловоние пробивалось даже сквозь запах духов, которыми была пропитан платок. - Этого ребенка касалось слишком много рук, так что уже не имеет значение, чья рука вспорет ему живот. Приступайте.
мэтр Кабош: Точность удара и острота стали говорят о мастерстве палача. Поведя плечом вслед своим мыслям, Антуан, не тратя лишних слов и не выпуская плошки, скудным движением руки рассек воздух и полоснул по телу юноши. Замахнись он сильнее и нож вошел бы в дерево стола, пробив мальчика насквозь, будь тесак тупее - процесс вскрытия затянулся бы. Сделав аккуратный разрез нужного размера, багряной полосой выделяющийся на белой коже, не повредив притом внутренностей, мэтр сделал два шага назад, давая Екатерине возможность оценить свою работу. Несколько капель темной жидкости успело упасть с инструмента, заточенного с усердием и умением, на пол, прежде, чем он был водружен в деревянную емкость. Сам же мэтр не запачкал ни рук, ни фартука. - После того, как закончим, я сниму с него шнурок, - сын кузнеца поднял спокойный взгляд на королеву-мать. Блики огня факелов, как в зеркале отражались в глазах цвета светлого гранита, пряча за собой то, что палач предпочитал хранить при себе - размышления. "Пытается не испачкать подол платья, будто бы не знает, что она по уши в крови. А старшего сыночка утопила в ней",- пронеслось в голове у убийцы торгаша почтенного города Салона. - Осталось только заглянуть внутрь. Дальше сами? Его органов ничьи руки не касалась - гарантирую. Если это буду делать я, то надобно учесть, что где то живут мои многочисленные родственнички, чья судьба ни вам, ни мне не интересны, - довольный своей шуткой Кабош тихо рассмеялся. От этого движения нож в плошке колыхнулся, и сталь заискрилась светом и кровью в унисон ничего не выражающим глазам мастера.
Екатерина Медичи: - Одна сторона печени – вопрошающий, pars familiaris, другая - pars hostilis, его враги, - прошептала королева-мать, держа в голове все прочитанное и услышанное, необходимое для того, чтобы исключить досадную ошибку или неверное толкование. Выбор мэтра Кабоша был хорош, молодость несчастного мальчика исключал случайные изменения и повреждения, которые могли бы запутать Екатерину Медичи. Взглянув, она коротко выдохнула. Действительно, на этот раз Судьба решила не отмалчиваться. То, что так взволновало Флорентийку, было всего лишь небольшим разрывом на плоти, но этот разрыв, если верить тайным текстам, означал скорые и трагические перемены. А смещение печени влево недвусмысленно говорили о том, что вопрошающего ждут неудачи в его начинаниях. «Вы можете верить в предначертанное, или не верить, но оно поведет вас своим путем», - вспомнились Екатерине Медичи слова Нострадамуса. Чувствуя, как слабеет разум и воля, королева подошла к тазу с водой, и медленно, с особой тщательностью, принялась мыть руки. - Посмотрите… там. Если хотите. Голос старой женщины звучал буднично и равнодушно. Бороться с врагами – на это у нее хватит и сил и мужества, но бороться с Провидением? - Все, как и раньше, ничего нового. Ничего. Цыплята, овцы, теперь и этот… это тело. Везде одно и тоже. Дурные предзнаменования. Тут впору впасть в отчаяние!
мэтр Кабош: Не видел мэтр Кабош смысла в том, чтобы проверять королеву-мать, а тем более разубеждать ее в устоявшейся уверенности. - Еще успею. Полагаю смотреть сердце надобности нет, - не дожидаясь возражений, аженец ножом собрал в плошку все, что упало при осмотре на стол. Как и обещал, он снял с шеи парнишки шнурок, и закрыл все мешковиной. – Разберусь здесь после вашего ухода. Последнее время он имел возможность наблюдать, как эта женщина с завидным упорством пытается идти наперекор судьбе. Ее не останавливали ни грязь, ни кровь, ни падение в христианский грех. Мать готова была пожертвовать своим небесным благом во имя земного процветания детей. Но Господь сыграл с ней злую шутку, даровав ей десятерых детей и отняв шанс на длительное процветание потомства на троне Франции. «Цыплят много, да все петухи. Сойдут только для жарки», говаривала его знакомая трактирщица. Зачастую народ, сам того не подозревая, дает очень четкое определение судьбам своих правителей. - Вам бы отдохнуть, мадам. Утро мудренее вечера. Придете в следующий раз, и мы подумаем, что можно сделать. Только предупредите, чтобы я подготовился лучше. А сейчас...- мужчина снял один из факелов и, не раздумывая, затушил его в специальной ступке, - сейчас…, - в руке Кабоша уже был второй факел, а сам он стоял перед несчастной женщиной, освещая ее и свое лицо, - чтобы продолжить вам придется показать мне приказ, подписанный королем, предписывающий ваше истязание.
Екатерина Медичи: Палач был прав, Флорентийка едва держалась на ногах. Слабое, немощное тело старой женщины, в котором, как в клетке, был заточен сильный дух – какая это тяжкая ноша для той, которая не спала ночами, не имела ни минуты успокоения. Но слова Кабоша о короле напомнили Екатерине Медичи о неожиданной встрече рядом с его домом. Вряд ли она могла ошибиться, но все же… - Хорошо, мэтр, будь по-вашему, все что можно сделать – сделано, остальное не в моих руках. Пока. Благодарю вас за помощь. Проводите меня до носилок. Подъем по лестнице давался королеве-матери нелегко, на бледном лице выступил холодный пот. Но она, тяжело дыша, преодолевала ступень за ступенью. Шаг, еще шаг. И только на самом верху, у двери, дождавшись, когда одышка перестанет сжимать горло колючим обручем, повернулась к палачу. - Мне показалось, мэтр, или я действительно видела у ваших дверей моего сына, Карла? На улице переговаривались сопровождающие, пытаясь грубоватыми шутками отогнать от себя жуть этого места. На улице от факелов плясали алые отблески, почти веселые в августовской чернильной ночи. Екатерина Медичи ждала ответа.
мэтр Кабош: За моменты восхождения ее величества по ступеням, ведущим из низов к верхам скромного жилища аженца, думы его успели обратиться к одному из тел, оставшихся на столах. Парнишка больше не представлял интереса для изучения, а вот желание узнать, что же произошло с простолюдинкой, не даст заснуть до утра. Пока помыслы были возле убиенной женщины, ноги следовали за живой. Стоит признать, заплечных дел мастера больше интересовали мертвые люди, нежели ныне здравствующие. Из мира предположений и домыслов Антуана вывел резкий поворот королевы-матери и вопрос. Он чуть не сшиб с ног мать короля, повинуясь ее приказу и следуя за ней. - Простите, сударыня. Я невнимателен. Рабочие дни и ночи вкупе с возрастом портят здоровье. – Некоторая смущенность палача оправдывалась конфузом ситуации. Пара мгновений, чтобы отойти на два шага назад и пара, чтобы принести извинения. Этой арифметики хватило мастеру, чтобы открыто взглянуть в темные глаза Екатерины Медичи. - Не сижу у окна ночами, мадам, - Кабош ответил твердо, в своей обычной манере. Он чувствовал себя спокойно, не солгав ни словом. – Если его величество Карл IX Валуа имеет привычку любоваться ночами на позорный столб, то он вполне мог здесь быть. Ко мне король не заходил. Да и с чего бы такая честь? «Зато приходил человек, пытающийся сделать то, что хочет он сам, а не кто-то иной.», - добавил про себя хозяин лачуги близ Рынка. Он понимал, что в Лувре произошли события, не только заставившие флорентийку приехать в ночи сюда, но и способные на время укротить женское любопытство, раз вопрос о сыне прозвучал в самом конце беседы. А женское любопытство в своей жажде удовлетворения может спасовать мало перед чем.
Екатерина Медичи: Пожалуй, во всем Париже только заплечных дел мастер мог так ответить Екатерине Медичи, и, пожалуй, только от него злопамятная Флорентийка могла стерпеть такой ответ. Странное положение вещей, о природе которого королева-мать не задумывалась, принимая его таким, какое оно есть, не споря. И не доверяя ни одному слову палача, вернее, предполагая в его словах двойное, а то и тройное дно. - Хорошо. И правда, почему бы королю Франции ночью не прийти полюбоваться на позорный столб, на то его полное право и воля, - улыбнулась недобро, адресуя весь яд сыну, с его тайнами, ночными прогулками, скрытым непокорством. Ничего, все тайное станет явным. Когда? Со временем. Жаль только, что времени у нее все меньше, во всяком случае, слишком мало, чтобы тратить его на бесполезные расспросы мэтра Кабоша, ежели тот решил по какой-то причине молчать о визите короля. Позорный столб – и тот быстрее заговорит. - Прощайте, мэтр, я извещу вас, если вдруг мне снова понадобится ваше умение. Кивнув головой палачу, королева-мать, скрыв лицо под маской, шагнула за порог. Остановилась, позволив себе несколько мгновений наслаждаться свежестью ночного воздуха, который казался сладчайшим нектаром после визита в подвалы мэтра Кабоша. Махнула рукой, подзывая носилки и сопровождающих. Пора было возвращаться в Лувр. Эпизод завершен
полная версия страницы