Форум » Игровой архив » Ожидаемое и неожиданное » Ответить

Ожидаемое и неожиданное

Henri de Valois: 24 апреля 1577 года. Лувр, бал в честь приезда Маргариты Валуа.

Ответов - 14

Henri de Valois: Если Маргариту Валуа называли Жемчужиной Франции, то Лувр сегодня стал воистину драгоценной раковиной для жемчужины, удивляя изысканностью. Екатерина Медичи превзошла себя, расстаравшись ради приезда дочери. От колонны к колонне были переброшены гирлянды из живых и шелковых цветов, выполненные так искусно, что их было не отличить от настоящих. Било два фонтана, с красным и белым вином, и у каждого танцевали нимфы и сатиры, наполняя кубки для мучимых жаждой придворных. Музыканты играли не переставая и середина залы, освобожденная для танцев, не оставалась пустой ни на мгновение. - Судя по всему, сестру нашу Маргариту в Нераке держали в черном теле, - усмехнулся Генрих Валуа, когда Ее прекрасное величество не присев даже на мгновение протанцевало четыре танца подряд. – Неужели при дворе нашего наваррского кузена совсем не было увеселений? Матушка, право, стоило ли отправлять Маргариту к мужу, если она так быстро вернулась обратно? По черному атласу королевского камзола вились алмазные змейки, рассыпаясь дождем ледяных искр, проницательный взгляд короля был ироничным, но ирония эта была смягчена улыбкой понимания. Да, он понимал сестру, ее любовь к жизни, роскоши, веселью, поклонению. В конце концов, ему тоже были присущи эти слабости, если их можно назвать слабостями. Но именно поэтому Анри задавался вопросом: к чему приведет бездумное им следование? Для самой Маргариты, для тех, кого она увлекает в свой вихрь улыбок и взглядов, и для ее семьи, разумеется. «Мне всего двадцать пять, а я уже думаю и рассуждаю как старик, как наша драгоценная матушка Екатерина. До чего корона легко вытягивает из тех, кто ее носит, молодость и жизнерадостность. Мне за каждой улыбкой чудится угроза, за смехом – предвестие будущих бед. Маргарита веселится – что в этом плохого? Но я завидую ей. Да, завидую, потому что сам я уже не способен на такое безудержное веселье». Генрих надменно вскинул голову, властно сжал золотую ручку маленького веера с навершием в виде головы павлина. Тот насмешливо сверкнул агатовыми глазами, словно мог прочитать мысли короля Франции.

Луи де Можирон: Глаза человеку даны Господом, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, а разум, чтобы осмыслять увиденное и услышанное. И лучше всего это получается именно тогда, когда делать абсолютно нечего. Стоя чуть в стороне от королевской семьи на праздничном балу, посвященном приезду в Париж королевы Наваррской, именно таким образом и бездельничал миньон Генриха Валуа. Он уже сменил несколько точек наблюдения и нашел, что рядом с Альбером де Гонди позиция наиболее удачна. Герцог де Рец был человеком королевы-матери. Для нее он неустанно собирал сведения обо всем и всех, трудясь на поприще политики без сна и отдыха, не покладая рук, почти точно также, как, не покладая ног, трудились в спальнях придворных, послов и прочих завсегдатаев и гостей Лувра фрейлины мадам Екатерины. В последние годы не раскрывались громкие заговоры, но это вовсе не значило, что заговорщиков и злоумышленников против короля Франции стало меньше. Они просто стали осторожнее. И это маркиз д’Ампуи знал не понаслышке. Регулярно посещая аббатство Святой Женевьевы, где настоятелем был назначен его дружок брат Горанфло, Людовик научился быть почти невидимым и незаметным, более того, он стал одним из самых страстных лигистов, собрания которых в стенах аббатства так и не прекратились. Правда, для этого ему пришлось, подобно актеру, приноровиться менять собственную внешность, чтобы не быть узнанным, но плоды этих усилий стоили того. Он был в курсе многих замыслов, планов и чаяний лигистов, знал, о чем перешептываются парижане за закрытыми дверями своих домов, как де Гонди был в курсе того, что происходило в Лувре и на арене мировой политики. И Можирон, испытывающий вечную тягу сунуть свой нос во все, что могло касаться его короля, отдал бы многое, чтобы проникнуть в мысли Альбера дю Перрона. - Мне кажется, герцог, или воздух Наварры пошел на пользу мадам Маргарите? Ее красота стала еще ярче, - он попытался начать разговор, и, поскольку сегодня все только и делали, что говорили о Жемчужине Франции, то тема была выбрана, на взгляд Луи, вполне уместно. Другое дело, что приезд в Париж сестры Анри не вызвал у его приближенного никакого восторга – вокруг женщин подобной красоты всегда вьются беды. И пусть бы они держались подальше от столицы Франции и от ее короля. Он не слышал, что именно говорил Александр своей матери, когда бросил в его сторону взгляд, полный нежности и любви, но почему-то был уверен, что они тоже говорят о Маргарите. Дю Перрон промолчал в ответ на ремарку миньона, высказанную вслух, и, колюче посмотрев на него, Людовик обнаружил, что внимание де Реца было приковано к фигуре Лодовико ди Гонзага, и было настолько пристальным, что итальянец просто не услышал слов синьора де Сен-Сафорина, по всей видимости. И это было уже любопытно. Интересно, что связывало этих двоих, и почему так напряжен Альбер де Гонди? Решив это выяснить всенепременно, высокая худощавая фигура маркиза, облаченная в жемчужно-серый наряд, расшитый черным агатом, двинулась к фонтану с белым вином, у которого стоял герцог де Невер. Там он остановился возле сатира, подающего присутствующим напиток в кубках трех видов – золоченых, серебряных и деревянных –маленькое развлечение для тщеславия придворных, где выбрал для своего вина кубок из дерева, и попросил наполнить еще один – из серебра. С ним он и подошел к Лодовико ди Гонзага, беззаботно улыбаясь, намереваясь провернуть небольшую шалость.

Екатерина Медичи: - Полноте, сын мой, ваша сестра прекрасно танцует, - миролюбиво заметила мадам Екатерина, но миролюбие это прозвучало двусмысленно. И не пойми, что хотела сказать королева-мать. То ли действительно хвалила искусство дочери, то ли намекала на что-то большее. Сама она одобрительно кивала Франсуа и Маргарите, танцевавшим вместе, как добрые брат и сестра. Его высочество был весел и оживлен, и это хорошо, пусть все запомнят, что нынче вечером наследник французского престола был занят только развлечениями. Тот же, кто попытался бы прочесть мысли самой старой королевы по ее лицу, потерпел бы сокрушительное поражение. - Сестра не доставит вам хлопот, сын мой. Королева перегнулась через подлокотник своего кресла и умиротворяюще погладила любимого сына по руке. - Она гарантия того, что король Наваррский этим летом будет себя вести пристойно. Конечно, он воздержится передышкой, чтобы пополнить свое войско, но так и мы займемся тем же. Екатерина Медичи предвкушала это лето, как заранее предвкушают праздник. Генрих в Шенонсо, разумеется, будет веселиться и отдыхать от дел, и она позаботится о том, чтобы у него не было недостатка в увеселениях. А она тем временем займется делами королевства. Задумчивый взгляд Ее величества остановился на Гонди, с которым беседовал маркиз д’Ампуи и на мгновение в нем отразилось беспокойство. Письма, которые ей привезла герцогиня де Лонгвей, лежали у нее в столе, запертые в секретном ящичке, и с этим тоже нужно что-то решать. Но Медичи медлила, опасаясь… чего? Что Альбер де Гонди окажется предателем? Что рухнет еще одна крепость, которую старая королева почитала стойкой и верной ей, вдовствующей королеве Франции? Не так просто выносить такие удары, особенно не просто будет потерять Гонди после того, как она потеряла Ренато. Но если придется… Флорентийка вздохнула. Враг под личиной друга самый опасный враг.


Анри де Тюренн: Еще, еще, еще…Молодой де Тюренн танцевал третий танец подряд. Музыка опьяняла и кружила голову бывшему анжуйцу. Да, он не ошибся, признавшись самому себе, что истосковался по Двору французского короля, его развлечениям, блеску и безрассудствам. Вино, цветы, лица, которые он видел и раньше, - все заставляло забыть настоящее и вернуться в прошлое. Как будто и не было бегства из Парижа, не было Нерака, не было тягот и лишений походной жизни рядом с королем Наваррским. Анри упивался этими мгновениями праздника и безудержного веселья. Д’Овернь любил все это, он рос среди всего этого блеска. Пусть дядюшка Гийом, не переставая, твердит про походы, битвы, о том, что мужчина должен пахнуть войной. Никогда внук Анна де Монморанси не променяет блеска и роскоши Двора на войну с ее ужасами. Все еще возбужденный танцами и не успев отдышаться, бывший свитский Монсеньора герцога Анжуйского, изящно маневрируя между встречающимися на его пути людьми, подошел к фонтану с красным вином. Одна из нимф, танцующих подле него, услужливо протянула виконту серебряный кубок наполненный рубиновой жидкостью. Взгляд голубых глаз де Тюренна на мгновение остановился на красавице. Анри лишь слегка пригубил вино. Жидкость обожгла небо и тут же распустилась на языке великолепным послевкусием. Д’Овернь мягко улыбнулся, кончиками пальцев коснувшись маленького зеркальца пристегнутого к поясу. Ко мне, друзья мои, сегодня я пирую! Налей нам, Коридон, кипящую струю. Я буду чествовать красавицу мою, Кассандру иль Мари — не все ль равно какую?* Взгляд голубых глаз виконта поискал в толпе женщину, которая могла затмить каждую на этом празднике, но не успел д’Овернь различить изящные формы Маргариты Валуа, как чья-то тяжелая рука, грубо хлопнув его по спине, так что виконт чуть было не выронил кубок с вином, легла ему на плечо. Де Тюренн чуть не задохнулся от возмущения. Непозволительная наглость. А на плече еще и синяк останется всенепременно. Закашлявшись от такого неожиданного удара, д’Овернь все же обернулся, чтобы взглянуть на того наглеца, который позволил себе подобную выходку. Но увидев барона Ливаро собственной персоной, внук Анна де Монморанси тут же забыл про удивление**. С д’Арсе он был знаком давно. С тех пор, как состоял в свите герцога Анжуйского. Барон никогда не усложнял себе жизнь правилами этикета, излишними церемониями, да и вежливостью, в принципе. Анри брезгливо скинул руку анжуйца со своего плеча, но через мгновение уже дружелюбно улыбался последнему. *Строки принадлежат перу Пьера Ронсара **Согласовано с бароном де Ливаро

Ги д'Арсе де Ливаро: Достопочтенному сеньору де Ла Бати было уже весьма хорошо. Ливаро вообще никогда не жаловался на Судьбу, у которой, судя по всему, числился в любимцах. Но в этот вечер было особенно хорошо телу и легко на душе. Единственное, что уже четверть часа, быть может, немого омрачало жизнь анжуйца, так это икота. Но и тут д’Арсе не собирался унывать. Жизнь прекрасна. Особенно, если договоришься со своей совестью. Она живет отдельно, ты отдельно. Вы оба друг другу не мешаете. Но икота, будь она проклята, одолела. Конечно, Монбиро успел напробоваться вина. Но разве это грех? Конечно же, нет. Не зря же целые фонтаны били сей живительно влагой. Ливаро попробовал красное вино из деревянного кубка. Потом решил, что для потомка рыцаря это как-то не особо почетно, и попробовал белое вино из серебряного кубка. Затем было что-то еще из золотого. Гийом танцевал один танец, расположившись в самом центре залы и привлекая к себе внимание. Но барон любил быть на виду. Поэтому окончив нечто похожее на скачки взбесившегося жеребца, Ливаро решил, что было бы неплохо, размяв тело, размять и язык. К тому же выпитое вино уже забурлило в венах и требовало общения. Друзья-анжуйцы, как будто предчувствуя, что их ожидает, смешались с придворными, и сейчас д’Арсе не видел ни одного. Бюсси же и вовсе еще не прибыл. Хотя вот с ним бы Ливаро сейчас с удовольствием пообщался. Внезапно, взгляд анжуйца зацепился за фигуру, которая показалась ему очень знакомой. Д’Арсе даже улыбнулся во все свои тридцать два зуба. Ну, конечно. Виконт де Тюренн. Ливаро от радости даже икнул громче обычного. Д’Овернь однажды предал принца, переметнувшись на сторону молодого Бурбона. На тот момент де Ла Бати, что случалось с ним весьма редко, был очень зол на виконта и, выражаясь словами самого барона, открутил бы предателю голову. Но прошло время, а Гийом никогда не был злопамятным. Поэтому, заприметив де Тюренна, декламирующего Ронсара, д’Арсе, не задумываясь, направился к нему. - Полно, виконт, - Ливаро, не смущаясь, со всей силы хлопнул де Тюренна по спине, - вместо того, чтобы поминать месье Ронсара, - Гийом громко икнул, - который, изрядно поднадоел, лучше бы рассказали, какой дьявол насоветовал Вам предать Монсеньора? – Ливаро по-хозяйски положил руку на плечо де Тюренна. Конечно, за виконта, который отличался изящным телосложением, можно было начинать переживать. Ручища де Ла Бати, казалось, была способна переломить пополам плечо, на котором лежала. Даже возмущенный вид виконта не смутил анжуйца. Но вот дальше на помощь де Тюренну пришел Его величество Случай. Не иначе. Потому что Монбиро заприметил своего кузена возле фонтана с белым вином. Потеряв интерес ко всем дьяволам, которые склоняли де Тюренна к греху (а может и сам де Тюренн склонял их к оному), Ливаро, прихватив с собой Анри (не особо интересуясь желаниями последнего), направился к маркизу д’Ампуи. - Ба, кузен. Вас ли я вижу? Живы? Здоровы? Ну, и слава Всевышнему. – Де Ла Бати, приняв из рук сатира кубок с вином, мгновенно осушил его. – А мы вот с месье де Тюренном отмечаем встречу, после долгой разлуки. Правда, месье? – Ливаро приобнял виконта одной рукой за плечи, всем своим видом показывая кузену, что анжуйцев бывших не бывает.

Луи де Можирон: - Ваша Светлость, герцог де Рец, узнав, что я направляюсь к вам, просил захватить для вас этот кубок с вином, и передать вам, что он поддерживает ваши намерения. Правда я так и не понял относительно чего, но, полагаю, вы сами знаете, - серебряный кубок лег в ладонь герцога Неверского, и Луи встретился с ним взглядом. Синие глаза придворного в этот момент были чисты и наивны, а на четко очерченных губах фаворита короля играла беззаботная улыбка. Как он успел заметить, Гонзага было трудно оторвать свое внимание от королевы Маргариты. Итак:– Гонди смотрит на Невера, тот, в свою очередь, на сестру короля, и, если Марго Наваррская столь же с интересом смотрела бы на дю Перрона, то Можирон заподозрил бы заговор между этими троими. Однако, Ее величество радостно танцевала, и в равной степени одаривала взорами и улыбками всех присутствующих. Но ведь игра «в гляделки» не померещилась миньону! Месье Лодовико, повинуясь словам маркиза д’Ампуи*, обратился с немым вопросом в итальянских очах к Гонди, и, цепко следивший за этой пантомимой синьор де Сен-Сафорин с удовлетворением отметил, что советник мадам Катрин поджал губы и брови его чуть нахмурились. Точно, что-то есть между мантуйцем и флорентийцем. Как же Людовик любил загадки подобного рода, обнаруживать, отгадывать их, а потом рассказывать о своих успехах Генриху. Право, от него больше пользы, чем от всей тайной полиции. Он только было раскрыл рот, чтобы задать вопрос супругу прелестной Генриетты Клевской, как его отвлек знакомый голос. Святые небеса, только Ливаро мог появиться так не вовремя. - Кузен, мое счастье видеть вас, - пригубив вино из деревянного кубка, Людовик насмешливо посмотрел на анжуйца, - сравнимо разве что с вашей радостью от этой встречи, - Гийому досталось отражение его любимой улыбочки во все тридцать два зуба. – Очень своевременно отмечаете, мой дорогой. А то вас вечно где-то носит – то в Шатле, то в Испании, давненько в родной провинции вот не были… Прихватите с собой Тюренна, если поедете. Правда, вот ведь несчастье – в тех краях любят проверять, какого цвета кровь у протестантов. Но, насколько мне помниться, виконт не робкого десятка. Как поживает ваш новый господин, сударь? – повертев в пальцах свой кубок, Можирон с досадой заметил, что, пока он отвечал де Ла Бати, герцог Неверский отошел в сторону и завязал разговор с английским послом при французском дворе.* - Мы тут наслышаны, что Генрих Наваррский сильно раздался в теле. Настолько сильно, что ему уже тесно в границах своего королевства, - коли он упустил Гонзага, почему бы не перекинуться парой слов с такими любезными господами, как Анри де Овернь и барон д’Арсе, хоть от их физиономий и сводило зубы оскоминой. Пока маркиз говорил, у одной из дверей в бальную залу образовалось непонятное оживление. Толпа придворных стала расступаться, пропуская кого-то. Только дурные новости могли вторгнуться без спроса под своды Лувра. *согласовано с Лодовико ди Гонзага

Гратин д'Орильи: - Страшное несчастье, ужасное, - восклицал Орильи, и те, кто стоял у него на пути сначала почтительно расступались, а потом послушно шли за ним подобно крысам, влекомым звуками волшебной флейты. Дурные новости не менее притягательны, чем вести добрые, особенно, когда беда случилась не с тобой. – Бог мой, мой бедный господин… как ему сказать? Монсеньор! Монсеньор! Ваше величество! Лютнист влетел в залу, выбрав для этого как раз мгновение, когда музыканты замолчали, и его голос был особенно хорошо слышен всем собравшимся. В глубине души он наслаждался. Да что там, он был несказанно счастлив! Даже женитьба на Франсуазе де Сен-Леже, а потом смерть драгоценной женушки и ее отца, сделавшая его бароном и состоятельным человеком, не приносила ему столько радости! Но это вовсе не означало, что радость читалась на лице Гратина д’Орильи. О нет, оно было бледным от ужаса, руки его дрожал, голос срывался. По толпе придворных пронесся легкий ветерок сочувствия и паж сунул в руку лютниста бокал с вином, которое тот выпил одним глотком. - Ваше величество, Монсеньор, простите… я принес вам ужасную весть. Ваш верный Главный ловчий, граф де Монсоро, его жена… и, о боже, граф де Бюсси! Он все мертвы, мой король, мертвы, убиты! Орильи разрыдался, разрывая на себе одежду, но стараясь не повредить крючки с нашитыми дорогими жемчужинами. - Грабители, Ваше величество… судя по всему, граф и графиня ехали на бал, а вместе с ними граф де Бюсси. От того, что на улицах полно людей и носилкам не проехать, они выбрали объездную дорогу по предместью… Господь милостивый! Сколько крови! Сам Орильи этого, конечно, не видел, эту подробность ему сообщил начальник патруля, который и наткнулся на побоище. Женщина была убита ударом кинжала в грудь, а вот мужчины, судя по всему, сражались отчаянно, но обоих упокоила арбалетная стрела, выпущенная меткой рукой. Мертвых подельников грабители забрали с собой, сняв с тел графа, его жены и Луи де Клермона все драгоценности. - Господи, какое горе, - рыдал Орильи, стоя на коленях подле короля. "Господи, какое счастье".

Франсуа де Валуа: В глубине души Франсуа много раз пытался себе представить, как оно будет? Как это произойдет? Репетировал перед зеркалом выражение лица, придумывал слова. И вот – свершилось. Долгожданное, но все же внезапное. «Главное, не смотреть на мать», - напомнил себе Его высочество. – «А растерянность – это хорошо, это правдоподобно. Значит, Монсоро мертв, Диана мертва, но Бюсси… какого дьявола там делал Бюсси?» - Барон де Сен-Леже, что вы такое говорите? Как это вообще возможно? Сир! Как возможно, что в нескольких лье от Лувра убивают достойнейших дворян Вашего величества! Голос Монсеньора был глух, в глазах блестели слезы, но в действительности он пытался понять, смерть Бюсси, это скорее плохо, или скорее хорошо? С одной стороны он потерял верную шпагу, которая частенько срезала яркие перышки со шляп миньонов короля, потерял воина, за которым, случись что, пошли бы в бой за его, Монсеньора, интересы. С другой стороны, Бюсси многое знал, а еще о большем догадывался. К тому же блестящий красавец-бретер затмевал своего господина во всем. Принц взглянул в глаза Орильи и прочел в них отражение своих мыслей. Понятно, что смерть Клермона роковая случайность, но его уж не оживить. Значит, постараемся извлечь из этого выгоду. Какую? Ну, например такую, что теперь уж точно никто не заподозрит в случившемся Его высочество, все знали, как он ценил и любил графа де Бюсси. Теперь можно было взглянуть и на мать. Разумеется, Флорентийка сохраняла ледяное спокойствие, только брови чуть приподнялись, словно она не до конца верила страшной вести, омрачившей столь блестящий праздник в честь приезда королевы Наваррской. Марго! Принц запоздало вспомнил о том, что его сестру и графа де Бюсси когда-то связывала нежная дружба. Он обернулся и замер при виде бледного, помертвевшего лица Маргариты*. Ад и преисподняя, только бы она не вздумала требовать справедливости. Все это выглядит как убийство и грабеж и таковым должно остаться!

Маргарита Валуа: Музыка замерла, танцующие придворные остановились, даже сам воздух в бальной зале, казалось, ощетинился острыми клинками, готовыми вот-вот упасть на головы присутствующих. Маргарита прижала руку к тесному корсажу, чувствуя биение сердца, холод драгоценных камней и жар собственного тела сквозь белый атлас. Даже королевы беспомощны перед ударами судьбы. Даже королевы… Орильи выкрикивал и выкрикивал страшные слова, клинки вонзались один за другим в сердце Жемчужины Франции, вызывая в памяти красивое, мужественное лицо Луи де Клермона, его улыбку, смех. Вот он фехтует, и весь одна смертоносная грация, вот танцует, читает сонеты. И он мертв? Думала ли Маргарита о Бюсси в те дни, когда была так беспечно счастлива в Нераке? И да, и нет. Тогда, подле Генриха Наварррского, предъявившего на нее все права мужа и короля, прошлое поблекло, осталось лишь воспоминанием. Но по дороге в Париж королева часто вспоминала о Луи де Клермоне и честно признавалась себе, что будет счастлива его увидеть. Граф де Бюсси был тем, чья дружба могла ее утешить, как в прежние времена. И вот он мертв. Убит, спеша на бал, где ждала его она. Королевская кровь и придворный этикет требовали от сестры короля Франции и жены короля Наварры застыть в ледяной скорби, ничем не выдавая своих чувств. Маргарита видела, как вела себя ее мать, когда покидали этот мир отец, братья, сестры. Как королева. Но у этой королевы не было сердца, а у Маргариты оно было. И это сердце сейчас болело так сильно, что слезы потекли из глаз. - Какое несчастье, - мертвевшими губами прошептала она. И рядом, множество голосов эхом прошептало: «какое несчастье». Да, несчастье, но неужели это несчастье останется ненаказуемым? Маргарита белой птицей пересекла зал, склонилась в поклоне перед королем Франции. Плечи вздрагивали от рыданий. - Ваше величество, брат мой, убит ваш верный слуга, храбрейший из дворян! Неужели вы не прикажете разыскать виновных? Монсеньор? Вы присоедините свой голос к моей просьбе? Влажные от слез глаза королевы взглянули на младшего брата, но в них была не просьба, а приказ. Приказ добиться справедливости.

Анри де Тюренн: Молодой де Тюренн даже прикусил губу, чтобы не вскрикнуть от боли, когда огромная ручища барона де Ливаро, мало интересующегося желаниями виконта, крепко схватила его за локоть. Анжуец тащил внука Анна де Монморанси за собой, продолжая болтать. И только когда Анри уже готов был, пренебрегая вежливостью и учтивостью, высвободить свой многострадальный локоть из цепких пальцев д’Арсе, они остановились. Д’Овернь, капризно поджав губы, словно обиженная девушка, высвободил локоть и потер место, где, бывший анжуец был уверен в этом, непременно будут синяки. И только после этого Анри поднял глаза, встретившись со взглядом любимца короля. То есть д’Арсе, словно бродячий пес, почуявший кость, мчался к своему кузену. Право, ничего не менялось при Дворе. Словесные стычки между кузенами были хорошо известны молодому де Тюренну. Но пока только словесные. Кто знает, возможно, когда-нибудь дело дойдет и до кровопролития. Но и этим было не удивить бывшего анжуйца. В конце концов, к своим родственникам он тоже не испытывал нежных чувств. Более того, если бы дядюшку Гийома ненароком убили при осаде очередной крепости, Анри не сильно бы расстроился. Очень уж де Торе надоел ему за последнее время. - Его Величество король Наваррский позволил себе развлечься. – Мягко улыбнулся д’Овернь маркизу д’Ампуи, оставляя без внимания слова последнего про кровь протестантов и его нового господина. – В Нераке бывает скучно, что уж скрывать. Взгляд голубых глаз виконта был полон наивности. Разве может кто-нибудь заподозрить бывшего анжуйца в том, что он интересуется политикой. Ну что Вы, господа? Музыка, поэзия, кружево, танцы. Анри не собирался обсуждать цвет своей крови с фаворитом короля. Открыто враждовать он не будет ни с кем. Это д’Арсе может болтать все, что угодно. Когда-нибудь его длинный язык сыграет с ним плохую шутку. Внук Анна де Монморанси улыбнулся маркизу. - Однако с прибытием в Нерак королевы Наваррской многое изменилось. Поверьте, месье. Но все же Двор французского короля не затмит никакой другой. Д’Овернь кончиками пальцев коснулся щеки, на которой выступил румянец. Бывший свитский Монсеньора герцога Анжуйского готов был говорить о чем угодно, но не о политике. Свои планы он не собирался обсуждать ни с кем. Осторожность. И никакой открытой вражды. Внезапная суматоха, причиной которой явилось появление Гратина д'Орильи, заставила де Тюренна вздрогнуть. Внук Анна де Монморанси отчетливо слышал слова лютниста. Главный ловчий, его супруга - эти имена разум виконта откидывал сразу. Он был мало знаком с графом де Монсоро и его супругой. Жаль, конечно, обоих. Ужасная смерть. Но на судьбу самого Анри это никак не повлияет, поэтому не стоит и думать об этом. А вот Бюсси! Тюренн вновь прикусил губу, но тут же отцепил маленькое зеркальце от пояса и взглянул на вое отражение. Алая капля крови выступила на губе. Бюсси убит. Когда-то они с Клермоном были по одну сторону. Служили принцу. Были ли они друзьями? Нет. Осторожный д’Овернь держался настороженно по отношению к бретеру. Осторожность и безрассудство не могли идти рука об руку. Но дело было даже не в этом. Анри был наслышан о якобы нежной дружбе Жемчужины Франции и Клермона. Что-то кольнуло в сердце бывшего анжуйца. Ревность? Но ревность к кому? К человеку, которого больше не было на этой бренной Земле. Де Тюренн прижал платок к губам, но тут же отнял его. Взгляд голубых глаз остановился на Жемчужине Франции, которая молила брата о возмездии. Д’Овернь сделал шаг по направлению к королеве Наваррской. Но только шаг. Любовь и осторожность. Сейчас победила последняя.

Ги д'Арсе де Ливаро: - В провинцию предлагаю поехать вместе, кузен. – Ливаро хохотнул. – Мы будем коротать вечера за душевной беседой. И я, наконец, научу Вас пить, не хмелея. – Внимание барона внезапно переключилось на де Тюренна. - Ну что Вы кукситесь, д’Овернь. – Монбиро не без удовольствия наблюдал, как виконт потирал локоть. – Надо непременно свести Вас с лекарем Бюсси. Он посоветует Вам какие-нибудь примочки, чтобы тело не было так чувствительно. А то, право, так и жить невозможно. Достанется Вам, виконт, дама в теле, и что Вы будете делать? Стонать и вздыхать?– Д’Арсе хохотал во все горло. - Я Вам сейчас расскажу, кузен, рецепт одного напитка. – Анжуец вновь переключил внимание на фаворита короля. - Поверьте, ничего вкуснее не пробовали. Но после него Вы почувствуете себя в разы сильнее и захотите свернуть горы. Ну или головы неугодным. Так вот. Слушайте внимательно. Потребуется белое и красное вино, вода. И, самое главное, горстка заячьего помета. Но хорошего. Чтобы все получилось, как надо. Однако до конца рецепт чудодейственного бальзама анжуйцу рассказать было не дано Судьбой. В зал влетел д'Орильи. Де Ла Бати, как известно, был весьма любопытен. Поэтому умолкнув, анжуец весь превратился в слух. Но чем больше д’Арсе вслушивался в слова доверенного Франсуа де Валуа, тем сильнее он менялся в лице. Известное всему Двору веселое расположение духа барона моментально сменилось суровостью. Улыбка сползла с лица д’Арсе. Бюсси убит! Его друг. Его старший товарищ. Человек, на которого де Ла Бати стремился быть похожим. Который был примером для подражания во всем. Убит. Подло. Жестоко. - Какого черта? – Кубок, который д’Арсе держал в руках, упал на пол. Глаза барона налились кровью. Благородный Клермон мертв, но его еще теплая кровь взывала к мщению. Ливаро и раньше не утруждал себя долгими раздумьями. Барон поддавался первому порыву, который и считал самым верным. Сейчас же Монбиро хотел лишь одного – отомстить за убийство дорого человека. Расталкивая придворных, Ливаро оказался возле принца. Он слышал слова Маргариты Валуа, обращенные к королю, а затем и к герцогу. - Ваше высочество, - де Ла Бати говорил тихо, чего не случалось с ним никогда, - я присоединяюсь к Ее величеству королеве Наваррской и прошу, нет, я молю Вас, Монсеньор, отыскать виновных. Бюсси должен быть отмщен. Либо я найду их сам и задавлю, как бродячих собак.

Екатерина Медичи: Итак, ожидаемая с таким нетерпением весть была принесена Гратином д’Орильи, и Медичи вполне могла ликовать. Даже то, что с графом и графиней де Монсоро ехал Луи де Клермон, и тоже отдал богу душу, не омрачило ее ликования. С графом де Бюсси всегда было много хлопот, и королева-мать подозревала, что некоторые глупости ее младший сын делал по указке своего фаворита. Но вот чего она не ожидала и к чему не была готова, так это к слезам дочери и к сцене, которая за этим последовала. А ведь она только что уверяла Генриха, что с сестрой не возникнет никаких затруднений, что Маргарита спокойна и благоразумна! - Немедленно встаньте, Марго, - прошипела она, поедая дочь злыми глазами. В слезах та была еще красивее, мерзавка, и это при том, что даже самые привлекательные женщины от рыданий становятся похожи на жаб. – Что вы себе позволяете? Кем был граф де Бюсси, что вы так о нем скорбите? Можно подумать, вы лишились мужа или любовника. Вспомните, кто вы и ведите себя достойно. А вы, Монсеньор… вы – уймите ваших дворян, можно подумать, тут площадь, а не дворец. Его величество примет справедливое решение и известит о нем всех, кто-то сомневается в обратном? Повысив голос, вдовствующая королева обвела всех придворных, весь зал цепким, колючим взглядом, запоминая лица, на которых, как ей казалось, читалось сомнение, или гнев. Словом, малейшие зачатки бунта. Бунта она не допустит! Впрочем, за младшего сына она не тревожилась, он сумеет соблюсти тонкую грань притворства, изобразит скорбь от гибели своего фаворита, но сделает вид, будто верит в историю с грабителями на дороге. И сумеет убедить в этом своих придворных. А вот Маргарита… - Дамы, уведите Ее величество в ее покои, - распорядилась она, и вокруг королевы Наваррской тут же сомкнулся кортеж из юбок. – Она устала с дороги и слишком огорчена случившимся. Мы все огорчены. Завтра, дочь моя, мы поговорим с вами обо всем. Королева Екатерина повернулась к старшему сыну, чтобы убедиться, что он одобряет ее решения, и наткнулась взглядом на маркиза д’Ампуи. Словно наступила босой ногой на острый камень. Лицо Людовика де Можирона было спокойно, но в глазах читалось подозрение, они словно вопрошали Флорентийку о том, что случилось с супругами де Монсоро и графом де Бюсси на самом деле*. Медичи отвела глаза. Подозревать он может сколько угодно. Доказательств все равно никаких нет. Она об этом позаботилась. *согласовано

Henri de Valois: Смерть – это всегда трагедия, причем, трагедия неизбежная. Мало кто доживает до старости, чтобы умереть в окружении детей и внуков, сказав последнее напутственное слово. Генрих выслушал Орильи с ледяным спокойствием, контрастирующим с бурей страстей, разбушевавшейся в Лувре при известии о гибели графа и графини де Монсоро, а так же графа де Бюсси. Но если придворные могли себе позволить судить и судачить о случившемся, то Генриху Валуа предстояло рассмотреть случившееся с высоты трона, не позволяя человеческим чувствам затмить королевскую беспристрастность. Хотя, если все так, как рассказал барон де Сен-Леже, то все, что ему остается – это приказать прочесать предместья и леса, окружающие Париж, поймать всех, кто попадется и повесить. Даже если окажется, что бродяги и разбойники не причастны к убийству Клермона и семейства Монсоро, наверняка на их руках достаточно невинной крови. Так он и поступит. Патетический выпад брата Генрих встретил ледяным спокойствием, прекрасно зная, как мало в Монсеньоре искренности. Да, он будет картинно оплакивать Клермона, но в глазах Франциска Валуа король не видел искренней скорби, только холодный расчет. Судя по всему, герцог Анжуйский уже пытался прикинуть выгоды, которые ему принесет смерть графа де Бюсси. Да, Его высочество способен извлечь выгоду из всего. - Как вы знаете, Ваше высочество, на дорогах всегда было неспокойно. И во времена отца нашего Генриха, и деда нашего Франциска, и короля Карла Великого. И во Франции, и в Италии, и в Испании. Мы глубоко скорбим о смерти графа и графини де Монсоро, а так же о гибели Луи де Клермона, графа де Бюсси. И, да, мадам Маргарита, сестра моя, мы будем искать виновных и накажем их со всей строгостью. Генрих строго взглянул на сестру, напоминая ей о том, что она переходит границы разумного, так убиваясь на глазах у всего двора. Можно представить, какие завтра поползут слухи по Парижу. Сестра короля Франции и жена короля Наварры в трауре по графу де Бюсси! - Господа, праздник закончен, - возвестил он придворным. – Вы поступите как добрые христиане, если помолитесь о душах графа и графини де Монсоро и де Клермона. А мы займемся расследованием этого дела, немедленно.

Луи де Можирон: При новости о смерти Луи де Клермона и без того всегда бледное лицо королевского миньона приобрело сероватый оттенок. Словно жизнь и его тело вот-вот хотела покинуть. Он всунул кубок с невыпитым вином в руку проходящего мимо слуги. Трескотня Ливаро, бросившегося к Франсуа Анжуйскому в поисках справедливости, осторожность Тюренна, интриги Гонди и Гонзага, сейчас потеряли смысл. Боже, как вы глупы, кузен, если надеетесь на справедливость из рук своего господина. Но эта банальная сентенция лишь краем задела мысли дворянина свиты Генриха Валуа. Он чувствовал, что в сердце его стало немного пуще, чем было. Да, они не были друзьями с Бюсси, да, тот имел наглость предпочесть в открытую службу брату короля, нежели самому государю, но Клермон был благороднейшим человеком, кумиром для многих, обладал одинаково острыми умом и шпагой. В конце концов, он был одним из них – не миньоном, не анжуйцм, а молодым дворянином, полным сил, отваги и здоровья. И убит. Не на дуэли, а по нелепой случайности. Конечно, для каждого отмерена своя порция везения, и, возможно, свою Бюсси исчерпал. Но как-то не верилось. Луи сам видел, как Клермон может биться с десятком противников одновременно, и отделаться легкими царапинами. Тот, кто вышел на него с арбалетом (а не такое уж это и популярное нынче оружие), знал, что в ближнем бою он будет просто напросто убит сам. В совпадения маркиз не верил. Его взгляд поочередно остановился на принце и на королеве-матери. Франсуа слишком труслив, чтобы самому быть причастным к убийству такого рода, но достаточно для того коварен. Да и подлости ему не занимать. Но все же… Все же, для него смерть Бюсси невыгодна. Его гвардия лишилась своего командира. Кто теперь займет место д’Амбуаза? Тому могло быть выгодно. Но опять же - нет. Ни Антрагэ, ни Рибейрак, ни Ливаро не способны на подобную низость. Королева-мать… Эта флорентийка несла на своих руках кровь многих благородных людей, но опять же – зачем ей смерть графа? Можирон уже навскидку мог сказать – смерть Клермона не была выгодна никому. Разве что одному из мужей, чьих жен он склонял к адюльтеру, но последнее время и на этом попроще жизни знаменитого бретера было тихо. Неужели целью были супруги Монсоро? Бриан де Шамб был приближенным некогда герцога Анжуйского, он был причастен к тайной коронации Франсуа, и мог знать и другие его секреты. Выглядит более правдоподобно. Как бы то ни было, сейчас главным было иное. Кто бы не организовал это тройное убийство совершил большую ошибку. Смерть графа и графини де Монсоро не дала бы того резонанса, который теперь, из-за смерти Луи де Клермона, прокатится по всему королевству и вызовет волны гнева у людей. Теперь нужен козел отпущения, который закончит свою жизнь публично и на плахе, взяв на себя вину за это преступление. И это не должен быть никто из тех, кто присутствовал в этом зале. Все должно выглядеть правдоподобно. И ничем не опорочить короля Франции. Генриху опять придется находить «истину» там, где ее быть не может. Объявлять правдой заведомую ложь. И если не смерть Бюсси, то это заслуживает мести. На этот раз, встретившись с Екатериной Медичи взглядом, Можиро едва заметно повел бровью, словно вопрошая: «Что скажете, мадам?» Но флорентийка отвернулась, вызвав усмешку на губах фаворита своего сына. И без слов сказано много. - Крильон, выведите барона де Сен-Леже из залы под предлогом немедленного допроса, и не выпускайте, кто бы за него не просил, если это не король, - по пути к возвышению, где стоял трон, посоветовал Людовик де Бальбу, ожидавшему распоряжений государя. Сейчас мало было слов, нужны были и действия. А пока не найдена подходящая кандидатура на роль козла отпущения, ее вполне может заменить прихвостень принца, принесший дурную весть. Придворные, перешептываясь, покидали праздник, кто притворно, кто искренне скорбя о смерти двоих мужчин и одной женщины. Подлое убийство было словно ознаменованием начала конца эпохи благородства. А платье королевы Маргариты вновь было залито кровью. Эпизод завершен.



полная версия страницы