Форум » Игровой архив » Прошлое не забывай, будущее не торопи » Ответить
Прошлое не забывай, будущее не торопи
Генрих де Бурбон: 5 марта 1577 года, Франция, Венсенн.
Ответов - 7
Генрих де Бурбон: Для Генриха де Бурбона-Конде Венсенн был наполнен призраками от подвалов до самой крыши, и призраки эти обступили его сразу же, как конвой с пленным заехал во внутренний двор замка. Первым был призрак нежнейшей Мари де Клев, которая прожила такую недолгую и такую несчастливую жизнь. Помнил ли ее еще хоть кто-то? Возможно, что и вспоминали из-за красоты, которой небеса щедро наделили эту молодую женщину. Иногда принц терзался чувством вины за то, что не смог сделать ее счастливой, но если бы его самого спросили – был ли он счастлив – вряд ли он ответил бы утвердительно. Затем, вот ирония судьбы, его провели в те же самые покои, где когда-то был заперт король Наварры, а сам Конде, переодевшись, делал вид, что чинит камин, только чтобы устроить побег кузена. Оглядевшись, принц горько усмехнулся. Вряд ли Его величество пойдет на те же жертвы ради своего родича. Возможно, он уже благословил в душе пленение принца Конде, потому что короли не терпят соперничества. Приставленный к нему лекарь потянулся было осмотреть ран под повязками, но Генрих отстранил его. - После, милейший, сейчас я хочу побыть один. Лекарь ушел, на двери лязгнул засов, если прислушаться, то слышно было даже дыхание часовых и шаги караула под окном. Не раздеваясь, принц лег на кровать. Добро пожаловать во Францию. Добро пожаловать в плен. Как же он устал искать надежду там, где ее и быть не может. Вечером пленнику принесли ужин, весьма недурной, но поднос унесли нетронутым. То же самое повторилось на утро. Нет, Его высочество был далек от самоубийственного желания уморить себя голодом, в се же он был добрым христианином, но и притрагиваться к пище он не желал. Закрыв глаза, он беседовал с призраками, а они отвечали ему.
Henri de Valois: Новость о пленении принца Конде не стала достоянием всего двора, король позаботился о том, чтобы сохранить ее в тайне. В тайне же Его высочество привезли в Париж. Генрих Валуа ожидал от матери возражений и требований суровой кары для кузена короля Наваррского, но, видимо, звезды нашептали Флорентийке что-то свое, и она благосклонно одобрила планы короля Франции. - Идите, сын мой. Идите, и если вам удастся сделать врага своим другом - это будет воистину благое дело. - Благодарю за мудрый совет, матушка, - ответил Анри и отправился в Венсенн, размышляя над странной судьбой Генриха де Бурбона-Конде. Вот кого, похоже, прокляли еще в колыбели, отняв все - удачу, счастье, оставив только неудержимую страсть к войне. Анри не видел принца со времен его удачного побега из-под Ла-Рошели, когда один выстрел Бурбона-Конде чуть не стоил ему жизни, и, надо сказать, вовсе не стремился вернуть долг. Время удивительный лекарь, правда, не для всех. Генрих не поручился бы, что сердце маркиза д’Ампуи готово великодушно простить принца-протестанта за рану его возлюбленного, но знал, что его слова будет достаточно, чтобы утихомирить бурю. Или, хотя бы, приглушить. Над серым замком-крепостью собирался дождь, когда к нему подъехал королевский кортеж. Комендант Венсенна торопливо вышел навстречу Генрихк Валуа и его небольшой свите. - Как ваш пленник сегодня? Его величество неторопливо спешился, кивком отвечая на низкий поклон. - Сир, принц Конде отказывается от еды, и его рана снова воспалилась. - А что говорит лекарь? - Что на все воля божия, сир! Король нахмурился. Он почитал Господа и его волю, как добрый христианин, но не слишком ли часто ссылаются на Него, чтобы оправдать свое бездействие? На камни, вымостившие двор, упали первые капли, по-зимнему холодные. Но они напитают землю, солнце пригреет, и пробудит спящую жизнь. Лошадей торопливо увели на конюшню, свита расположилась в нижней зале, служившей одновременно караульной, а король приказал отвести себя к принцу Конде. Поднимаясь по лестнице, он размышлял над тем, что может заставить принца повернуться лицом к Франции и ее королю? Конде был из тех суровых кальвинистов, для которых существовала только одна родина – Царствие небесное, и только один король – Господь. Дверь охранялась и надежно запиралась, но перед Валуа услужливо распахнулась. Он шагнул через порог, постоял, привыкая к полумраку. На кровати лежал человек, так тихо и неподвижно, что не слышно было даже его дыхания. Похоже, принц Конде был не только пленником своего короля, но и заложником своей болезни, а может быть и душевных недугов, лекарь уверял, что Бордо он покидал если не полностью здоровым, то близким к выздоровлению. - Здравствуйте, кузен. Мы узнали о вашей болезни и пришли вас навестить. Мягкий голос Генриха Валуа заполнил альков, он снял перчатки, со знанием дела оглядел флаконы с лекарствами, стоящие на столе. Сын мудрейшей и коварнейшей из всех королев, он хорошо знал о том, как легко отравить короля, который проявляет небрежность. Особенно легко это сделать тем, кто близок к нему во время болезни. Возможно, кто-нибудь, не смотря на все старания, уже узнал о судьбе Конде и позаботился о том, чтобы столь знатный и важный пленник покинул юдоль земную. Зачем? Ну, хотя бы за тем, чтобы объявить его мучеником, а короля Франции – убийцей.
Генрих де Бурбон: Конде и спал, и не спал, словом, находился в том полубреду, который часто посещает больных, и который шутит над их разумом, подсовывая видения, иногда приятные, но чаще тревожные. Вот и голос Генриха Валуа показался ему бредом, но чему удивляться, если он пленник короля, а это замок короля, почетная тюрьма для почетных узников. Но Генрих де Бурбон-Конде знал, как крепки его стены. - А, это вы, - пробормотал он, вглядываясь в полумрак воспаленными глазами. Лихорадка делала людей и предметы призрачными. Конде даже не мог сказать, когда к нему походил лекарь, а когда ему мерещилось. Иное дело Мари. – А где моя жена? Где Мари? Она с вами? Она редко приходит, и все время плачет. Короткая речь совсем утомила протестантского принца, и он откинулся на подушки, прикрыв глаза. За окном пронзительно и злобно кричала птица, а Конде слышался резкий голос его мачехи, Франсуазы де Лонгвиль, упрекавшей, что старший сын ее мужа погубит их всех. И родных братьев, Франсуа и Карла, и сводного, Карла де Бурбона-Суассон. Удивительно. Пока был жив его отец, Франсуаза изображала из себя самую пылкую и непримиримую кальвинистку. Но как только отец умер, и титул перешел к Генриху, резко поменяла тон. Теперь она при каждом удобном случае увещевала его примириться с королем Франции. Так может быть, воевала она не с католиками, а с католичками? Особенно с теми, что время от времени согревали постель любвеобильного Людовика. Генрих хрипло рассмеялся. Бедный отец. Всю-то жизнь он пытался примирить две крайности. Ему хотелось быть безупречным вождем для протестантов Франции, и в то же время потакать своим желаниям, которые мало пристали суровому кальвинисту. Да, надо, наконец, признаться себе – отец не был образцом для подражания, хотя мачеха и пыталась сделать его таковым. Ну а кто был? Карл Великий? Вильгельм Завоеватель, Цезарь? Кто из них мог подать молодому Бурбону пример несокрушимого благородства и твердости? Нет таких. И не будет. - Мы все умрем, - неожиданно внятно и четко произнес он. – Все. Так зачем жить?
Henri de Valois: Признаться честно, Генрих даже обернулся убедиться, что в комнате он один, и за его спиной не стоит призрак Мари де Клев. Шеи и лица словно коснулся ледяной ветер от слов принца Конде. Было в этом несокрушимом кальвинисте, терзаемого лихорадкой, нечто жалкое и величественное одновременно. Он словно говорил: вот, смотри. И принцы, и короли — все мы смертны. Наше тело так же слабо и хрупко, как тело последнего нашего подданного. Настанет твой час, и ты предстанешь перед Господом. Генрих надеялся, что для него этот час не настал, и не желал этого принцу Бурбону-Конде. Не готов тот еще ко встречи с Создателем, раз душу его терзают призраки прошлого. Король присел на край кровати, взял в свою руку горячую руку протестанта. - Мари здесь нет, - постарался говорить он как можно более убедительно. - Мари в раю, ей хорошо там, она не плачет и не грустит, и шлет оттуда вам свои благословения. Вам и вашей дочери. Но вам еще рано встречаться с ней, кузен, вы должны найти в себе силы поправиться и жить! Жизнь прекрасна. Удивительно, но после всего, что видели его глаза, после всех разочарований и предательств, Генрих Валуа искренне в это верил и сейчас пытался передать эту веру Генриху де Бурбону-Конде. Жизнь прекрасна маленькими удовольствиями и большими радостями. Красотой вещей, изяществом слов, теплом верных сердец. А где в этом бог, спросили бы его женевские отцы. Но король ответил бы на это — бог во всем. Иногда он благословляет нас не церковным причастием, а чем-то иным. Радостью, дружбой, любовью, смехом. - Не торопите свою смерть, принц. Она придет в свой черед. Если вы все еще на этом свете, значит, кому-то тут нужны. Мужайтесь. Эй, там, стража! Дверь торопливо распахнулась. - Послать в Лувр за Мироном. Быстро! Торопливые шаги по коридору известили короля о том, что его приказ будет выполнен действительно со всевозможной быстротой. Это хорошо. По виду, так Конде всеми силами стремился попасть на тот свет. Будто он может быть лучше этого. Рай, ад... в любом случае, радоваться и страдать будем уже не мы, а наши души.
Генрих де Бурбон: Венсенн словно встряхнули от основания до крыши, комендант и лекарь, пользовавший принца Конде, держались поближе к двери, пытаясь услышать и понять, не их ли накажут за то, что пленнику стало хуже? Но в чем их вина? Комендант честно исполнял все предписания, лекарь лечил в меру своих способностей и знаний, совесть у обоих была, что называется, чиста, но разве это важно? Королевский гнев способен разить и правых, и виноватых! В Лувр помчался гонец, а принц Конде не зная о поднявшейся суете, продолжая плавать в призрачном море бреда, среди привидений. Мысль о том, что Мари, бедняжка, в раю, грела его сердце. Да и где еще могла оказаться эта чистая душа, всю жизнь исполнявшая чужую волю? В день их венчания она была похожа на фею, воздушную, неправдоподобно-хрупкую. Он был счастлив и несчастлив одновременно. Он был влюблен, он ревновал, он жаждал обладать ею, и чувствовал, что она с ужасом ждет приближения той минуты, когда их проводят в брачные покои. Придворные сплетники судачили, что герцог Анжуйский молил мать о расторжении этого брака. Говорили, что Мари де Клев просила Флорентийку о том же. Что влюбленные смешали свою кровь в чаше с вином и выпили в знак вечной любви, что принц хотел похитить его невесту, и их задержал только король Карл, пригрозив брату шпагой… Много чего говорили, и Конде поклялся убить Мари, если не получит доказательств ее невинности. Позже, правда, заговорили уже о другом, о связи принца с его молодым придворным, маркизом д’Ампуи, но Конде все равно продолжал терзаться, глядя на несчастное лицо жены. Но один раз оно все же было счастливым. Здесь, в Венсенне, когда она пришла к нему под видом служанки. - Женщины плачут из-за нас, - вздохнул он, пытаясь приподняться на подушках и разглядеть своего собеседника. Он уже успел забыть, что перед ним король Франции. Генрих Валуа никогда бы не сидел на его кровати, не вел бы с ним задушевных бесед. Король Франции ненавидел его так же сильно, как он ненавидел короля. Принц был в этом убежден. - Отчего так? Мы страдаем из-за них, они плачут из-за нас.
Henri de Valois: Анри сидел у постели Бурбона, пока не прибыл придворный лекарь. Он терпеливо выслушивал бред больного, терпеливо отвечал на вопросы, на которые, сказать по правде, иногда и сам не знал ответа. Но самым важным ему казалось успокоить мятущуюся душу принца Конде. Может быть, именно она не давала покоя телу, мешая выздоровлению? Когда, во время побега из Польши, Луи свалила лихорадка, Генрих ухаживал за ним, стараясь излечить не только тело, но и душу, и болезнь отступила, его любимый вернулся к нему. Бурбону повезло меньше. Ему не ради кого было жить, он никого не любил, и, очевидно, ни одна живая душа не молилась о его благополучии день и ночь. И, хотя короли могут многое, тут Генрих был бессилен. Со всевозможной торопливостью в Венсенн приехал Мирон, и, кажется, вздохнул с облегчением, узнав, что это не королю нужна его помощь. - Вылечите мне его, мэтр, - велел Анри, уступая место эскулапу. – Поставьте на ноги во что бы то ни стало. - Да, ваше величество, сделаю все, что могу. Лекарь приступил к осмотру, бормоча что-то себе в бороду. Король явственно различил что-то про коновалов, которым следовало оторвать руки. Улыбнулся, и отошел к окну, одернув занавеси, выставив раму, и впустив в комнату свет и воздух. Дышать сразу стало легче. Мирон долго колдовал над принцем, тот постанывал под его опытными пальцами, но Генриху показалось, что некая тень отошла от ложа Конде, отступила, затаившись до времени в углу. - Ну что там, - вопросил он нетерпеливо. – Принц будет жить? - Думаю, что да, сир. Хотя, еще пару дней, и, боюсь, мы бы лишились Его высочества. Вы позволите мне поговорить с лекарем принца? Его величество охотно позволил. - Я лечил Его высочество примочками из арники и толченного пальца Антуана Падуанского. Редкостная реликвия, воистину чудодейственная, - разливался соловьем лекарь, и был выгнан за дверь пренебрежительным взмахом руки Мирона. - Какая дикость… вот вам и ответ, сир. Бальзам из арники хорош при ушибах, но при попадании на незажившую рану только разъест ее, а палец святого Антуана… при всем уважении святому… Мирон осекся, понимая, что сболтнул лишнее. Лечение с помощью мощей, в том числе употребление их в питье и примочках, считалось надежным лечебным средством и благословлялось церковью. - Словом, сир, я уверен, что смогу вылечить Его высочество. - Прекрасно. Только это мне и нужно. Уже от души веселясь, Генрих отпустил достопочтенного мэтра. Ему тоже пора было возвращаться. Но на последок король склонился над принцем, задремавшим после лекарства Мирона. - Боритесь, Конде. И вы увидите, как прекрасна жизнь, - шепотом пообещал он, велев коменданту каждый день сообщать ему о здоровье пленника. В Лувре его уже ждала мать. Поцеловав руки Екатерины Медичи, Генрих лукаво прищурился. - Как чудесно, что вы здесь! Матушка, у меня будет к вам просьба. Клянусь, только вы можете мне помочь…
Генрих де Бурбон: Мирон не ошибся. Конде действительно пошел на поправку. Медленно. Но старания придворного лекаря оказались сильнее болезни, воспалившейся раны и упадка сил. Через пару дней принц уже приподнимался на подушках, чтобы выпить бульон, с удивлением чувствуя, что, кажется, будет жить. Все приносило тихую радость – солнечный луч на серых плитах пола, любопытная птица на решетке окна, а особенно пение. В Венсенне пела девушка, обладающая голосом нежным и завораживающим. Пела где-то неподалеку, в этом же крыле. Иногда днем, иногда вечером. Вскоре Генрих де Бурбон понял, что начинает ждать, когда же невидимая гостья, или узница замка начнет петь. Странное очарование было в этом пении. Он не видел лица этой особы, не знал, кто она, но он мог играть со своим воображением, благо, на это времени у узника было предостаточно. Но скоро эта игра ему наскучила, и принц Конде нашел в себе силы даже дойти до окна, чтобы попытаться увидеть таинственную певунью. Почему-то ему казалось, что она совсем рядом. Иногда – как будто в соседних покоях, иногда – как будто гуляет по саду. Голос ее звучал то весело, то грустно. Но что за грусть могла ее терзать? Наконец, Его высочество не выдержал. Когда к нему пришел комендант с ежедневным визитом, он, напустив на себя равнодушный вид, спросил: - Я уже несколько дней слышу, как в замке кто-то поет. У вас появилась новая пленница, сударь? - Пленница? Комендант нахмурился. - Нынче вы единственный гость Венсенна, Ваше высочество. А речь, вероятно, идет о моей племяннице. Она живет здесь, со мной. Сирота, Ваше высочество, но красивая и скромная девушка. Единственное развлечение для нее – петь и гулять в саду, все-таки Венсенн не самое веселое место. Если вас тревожат ее песни, я прикажу ей прекратить. - Нет, нисколько не тревожат. Комендант пожелал Его высочеству хорошего дня, поклонился и вышел. Принц Конде пожалел, что не успел спросить имя девушки. С дугой стороны, Генрих теперь знал главное. Она не пленница, но и не знатная дама, а увидеть ее можно в саду. Правда, для этого ему придется встать на ноги и набраться сил. Ничего, пусть раны побежденных заживают дольше ран победителей, главное – желание жить. Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас. Оставив прошлому и будущему их демонов. Эпизод завершен
полная версия страницы