Форум » Игровой архив » Кто останется бел, там где праведных нет? » Ответить
Кто останется бел, там где праведных нет?
Луиза де Водемон: 17 марта 1577 года. Париж.
Ответов - 11
Луиза де Водемон: Возвращение королевы Луизы ко двору не стало поводом для пышных праздников и приемов. Все прошло буднично и спокойно, так, словно Ее величество уезжала всего на пару дней. Глядя на то, как ее дамы раскладывают в покоях вещи, готовят ей горячую ванну и платье, госпожа де Водемон задалась вопросом: а заметил ли хоть кто-нибудь, кроме Радости, её отсутствие? Верный маленький дружок повизгивала от восторга, когда хозяйка обнимала ее горячее тельце и целовала в нос, шепча тысячи ласковых слов. Что поделать, кроме собачонки ей некому было их шептать. Но, к счастью, был человек, который всегда готов был выслушать исповедь королевы и дать ей совет, основанный не только на холодных догматах, но и на чувстве сострадания. - Перед ужином я хочу поговорить с отцом Жаном, - приказала королева своей старшей фрейлине. Радость резвилась рядом с ней на кушетке, от восторга грызя подушку и ручку королевского веера. – Пригласите его ко мне. Женщина вздрогнула и побледнела. - Ваше величество, это невозможно. - Невозможно? – Госпожа де Водемон выпустила из своих горячих объятий Радость и недоуменно взглянула на фрейлину. – Что значит, невозможно? - Отец Жан пропал. Говорят, Ваше величество… только говорят… что… - Ну, что же говорят? - Говорят, что он арестован по приказу короля. Наверное, на какой-то момент у Луизы де Водемон потемнело в глазах, а когда она пришла в себя, вокруг суетились ее дамы с нюхательными солями. Королева отстранилась, пытаясь осознать услышанное. Отец Жан, ее исповедник, единственный близкий ей человек, арестован. Священник, не подсудный никому кроме Его святейшества арестован! Мыслимо ли это? Бледные щеки госпожи де Водемон зарделись румянцем гнева, преобразивший эту блеклую красавицу, придав ее лицу красок, а глазам воинственного блеска. - Если он арестован по приказу короля, то я иду к королю! Какое равнодушие, какая жестокость, встретив ее, и удостоив целомудренного поцелуя в лоб*, Генрих Валуа и словом не обмолвился о том, что исповедника отняли у королевы. Или король счел, что это неважно? Фрейлины не поспевали за своей госпожой, когда она шла к покоям супруга. - Доложите обо мне Его величеству, - распорядилась она, и добавила весомо: - Немедленно! *согласовано
Henri de Valois: Королева была права. Его величество, едва выполнив формальный долг по отношению к супруге, уже успел забыть о ее существовании. Мадам Луизы была жива, здравствовала, что же еще? Генрих предоставлял госпоже де Водемон возможность жить своей тихой благочестивой жизнью, пока та была благоразумна, а посему был несказанно удивлен ее визиту. Отложив в сторону античные медальоны, которые он рассматривал вместе с Людовиком в спальне, восхищаясь тонкостью резьбы, Анри нежно растрепал волосы маркиза. - Я скоро вернусь, любовь моя. Не представляю, что вдруг понадобилось королеве Луизе. Разве что она привезла нам в подарок какие-нибудь святые реликвии... Проводите королеву в мой кабинет. Генрих встал, и на его место тут же запрыгнула Звезда. Король усмехнулся. Свято место, как говориться… В кабинет короля можно было пройти двумя путями. Через маленькую дверцу, соединяющую его с опочивальней и через приемную Его величества. Был еще один, тайный ход, но о нем знали только самые близкие. Застегнув на все крючки колет из плотного шелка цвета старой бирюзы, добавив к своему туалету холодную, но любезную улыбку, Его величество неторопливо вышел из спальни, кивком отвечая на поклоны придворных. Осведомился о здоровье одного, выслушал приветствие другого, согласился выступить третейским судьей в споре о качестве сапфира в новом аграфе графа де Келюса. Он не торопился, потому что не хотел торопиться. Право королевы требовать встречи, но только ему решать, как долго Луизе де Водемон придется ждать этой встречи. Наконец, сочтя, что нужный урок преподан, Анри вошел в кабинет, испытывая облегчение от того, что все сказанное здесь не буде слышно в приемной, но прекрасно будет услышано в спальне, Людовиком. Женитьба на госпоже де Водемон принесла им обоим много горя в прошлом, ни к чему даже допускать какие-то сомнения у маркиза д’Ампуи. Спокойствием своего возлюбленного король дорожил превыше всех земных благ. - Мадам, вы желали меня видеть? Я слушаю вас, хотя не понимаю, к чему такая спешка. Мы должны были увидеться за ужином в вашу честь, неужели случилось что-то настолько важное, что вы не могли подождать? Каждый раз, перед встречей с женой, Генрих обещал себе быть терпеливым с ней. Терпеливым и любезным, раз уж не в его власти дать ей любовь и счастье. Но благие намерения улетучивались, стоило ему встретиться взглядом с госпожой де Водемон. Увы. Святым Его величество не был, и вряд ли когда-то будет.
Луиза де Водемон: - Действительно, сир, случилось нечто очень важное. Поднявшись из реверанса, госпожа де Водемон взглянула на короля прямо, пожалуй, даже с вызовом. За то время, что она ожидала, когда супруг соблаговолит ее принять, Луиза уже раскаялась в своем решении требовать аудиенции, потом разозлилась за то, что ее вынудили ждать. Она прекрасно слышала голос Генриха за дверью, он смеялся, говорил о пустяках, голос его был любезен и мягок, а она ждала! А дождавшись, получила лишь холодный взгляд и упрек. И так было всегда! Всегда ей давали понять, что она лишь бессловесное украшение этого дворца, не имеющее права на свои желания. Пальцы королевы задрожали, и она спрятала их в темно-синий шелк юбок. Ей нечего бояться! Нечего! Она лишь пришла потребовать от короля справедливости. На это имеет право любой подданный! - Я хотела перед ужином побеседовать со своим исповедником. Мне ответили, что отец Жан пропал, но говорят, будто он арестован по вашему приказу, сир. Поэтому я здесь. Чтобы из ваших собственных уст, Ваше величество, услышать о судьбе отца Жана, а так же спросить, в чем его вина, если слухи об аресте правдивы. Голос Луизы де Водемон звенел, вся она была как натянутая тетива. Отчего так выходит, что у нее раз за разом отбирают тех, кто ей дорог? Жан-Луи де Ногарэ, Антуанетта д’Омаль… а теперь вот единственный, в ком она могла найти мудрый совет и христианское утешение, Жан ван дер Дейк! Что это, злой рок или чья-то злонамеренная воля? При мысли, что она никогда не увидит красивое, суровое лицо священника, сердца сжала безжалостная рука. Возможно, она была слишком привязана к своему духовному отцу. Возможно, даже искала встреч с ним чаще, чем было нужно. Что с того? Ее чувства, граничащие с восхищением, были чисты, и подобны любви к богу! Если уж ей более некого любить без опаски погубить себя.
Henri de Valois: Отдавая приказ об аресте священника король Франции меньше всего думал о том, как это будет воспринято госпожой де Водемон. Да и сейчас не очень понимал, отчего должен давать ей ответ. Все случившееся было делом государственным, исповедник оказался замешан в заговоре с целью убийства короля, если бы не его сан и положение, Жан ван дер Дейк был бы уже мертв. - Какая горячность, мадам, - искренне удивился Генрих, выслушав жену. – Присядьте и успокойтесь, к тому же, то, что я вам скажу лучше выслушать сидя. Госпожа де Водемон имела репутацию особы трепетной, впечатлительной и ранимой, придворные лекари с огромным удовольствием лечили королеву успокоительными микстурами, ссылаясь на тонкую и слабую натуру супруги короля. Так это, или нет, а слез и женских истерик Генрих не желал. Но, похоже, госпожа де Водемон была готова и к тому, и к другому. - Ваш исповедник, мадам, оказался заговорщиком. Вместе с иными лицами он готовил мое убийство, убийство моего брата и моей матери с целью посадить на трон Франции маленького Лонгвиля, которому, как вы помните, я пожаловал титул принца крови. Но я слабо верю в то, что корону действительно готовили для его головы, полагаю, это только прикрытие. Возможно, после нашей смерти на трон взошла бы новая династия, и королем звался бы Генрих де Гиз. Генрих замолчал, рассеяно разглядывая безделушки, украшавшие каминную полку. Зачем он все это рассказывает жене, что она способна понять? Моет быть, следовало бы позвать королеву Екатерину? Пусть бы объяснила все невестке сама. - Не важно… это вас не должно касаться, мадам. Вы хотели знать о судьбе исповедника, я сообщаю вам, что он жив и находится в заключении, пока мы решаем его дальнейшую судьбу. На этом все. Чтобы смягчить резкость своих слов, Анри ободряюще улыбнулся госпоже де Водемон, давая той понять, что грехи исповедника не лягут на ее плечи.
Луи де Можирон: - Я буду здесь, если понадоблюсь, говори громче, - король покинул свою опочивальню, провожаемый взглядом своего фаворита. Немного капризным, но больше понимающим – иногда монарху требуется встречаться с королевой. И уж лучше так, чем ночами в ее или его спальне. Хотя при одной такой встрече Можирон присутствовал, ничего интимного или близкого она в себе не несла. Но все равно – лучше так, чем как тогда. Луи удобнее развалился на королевском ложе и протянул левую руку к Звезде, с удовольствием зарывшись пальцами в мягкую шерсть на ее животе, который тут же был любезно подставлен под поглаживание. Правой он перебирал медальоны, оставленные Анри. - Смотри, вот такая штука вполне могла висеть на шее у какой-нибудь твоей пра-пра-прародительницы из Древнего Египта, - рыжая капризуля открыла один из зажмуренных от удовольствия глаз, когда маркиз приложил к ее груди медальон, примеривая. Тем временем из кабинета короля послышались голоса. Женский принадлежал королеве Луизе, а мужской Людовик бы не спутал ни с одним другим. Но слов было не разобрать, и придворный недовольно наморщил нос. - И кто делал такие двери, за которыми подслушивать нельзя с удобством? – фыркнув почти совсем так, как иногда это делала Звезда, молодой человек поднялся с постели. – Лежи и охраняй, и не вздумай стащить хоть что-то, - протопав к двери, ведущей в кабинет государя, Луи прислонился плечом к косяку, растопырив уши. Так было слышно все до последнего слова. - Ой, ты подумай только, дорогуша, Ее величество сожалеет о своем духовнике, озабочена его судьбой. Что-то он не сильно был озабочен тем, что станется с его духовной дщерью, когда она останется вдовой, - он комментировал услышанное шепотом, обращаясь к кошке, валяющейся на кровати. Но это было несправедливо. Почему это он стоял тут, а она лежала там? Коварный умысел пришел в светловолосую голову маркиза и был тут же осуществлен. Подхватив Звезду на руки, он поднес ее к двери, раскрыл ее совсем чуть-чуть, и в образовавшуюся щель вытолкнул из спальни рыжую любимицу Александра. - Вот тебе от меня помощница, - беззвучно шепнул миньон одними губами, а сам вернулся на кровать. Вот так было справедливо. Он теперь лежал, и ему было все слышно.
Луиза де Водемон: Луиза села, повинуясь желанию мужа, к тому же стоять уже было невыносимо. И хорошо, что села, потому что услышанное повергло ее в ужас. Отец Жан – заговорщик? - Этого не может быть. Голос королевы, вначале дрогнувший, быстро обрел былую твердость. Представить Жана ван дер Дейка убийцей короля она не могла. Просто не могла. Немыслимо! Уж она знала, как ее исповедник относится к греху. Придворные дамы часто жаловались на его холодность и его строгость. Даже самое малое прегрешение осуждалось им, что же касается прелюбодеяния, такого распространенного порока при дворе, то красивые грешницы вынуждены были нести на себе тяжесть епитимьи, или же искать другого исповедника. Ей и самой пришлось много и горячо каяться, прежде чем отец Жан дал ей отпущение грехов. И он – убийца? - Сир, мне известно, как легко оклеветать даже самого честнейшего из людей. Отца Жана оклеветали! В порыве праведного гнева, госпожа де Водемон поднялась на ноги, встав напротив короля, глядя в его глаза. Она часто слышала, что король добр. Но отчего же сейчас он так холоден и непреклонен? Тонкие пальцы королевы теребили шелк юбки, и, как она ни сдерживалась, по щеке потекла слеза, а губы задрожали. Все дело в том, решила молодая королева, что король Генрих не знал отца Жана так хорошо, как она. А значит, именно она должна сделать все, чтобы справедливость восторжествовала! - Прошу вас, Ваше величество, не верьте никому! Сегодня выставили виновным самого безупречного из служителей божьих, завтра оклевещут меня, или одного из ваших близких друзей! Если бы кто-то выдвинул подобное обвинение против маркиза д’Ампуи, вы бы поверили в это так же легко? Луиза и сама не знала, что заставило ее произнести имя того, кто забрал у нее все права, все счастье, отвратив короля от супружеского ложа. Возможно, давняя и затаенная обида. Но как бы там ни было, сказанное было не вернуть. И, решительно оттерев слезы, Луиза приготовилась встретить гнев мужа. К ее ужасу, небольшая дверца в стене медленно отворилась и в кабинет вошла недовольная и взъерошенная рыжая кошка. Конечно, королевской любимице позволялось ходить везде, где заблагорассудится, но не сама же она открыла дверь? Значит, в спальне кто-то был. Королева едва не застонала, осознав, что этот «кто-то» был именно маркизом д‘Ампуи. И этот «кто-то» наверняка слышал каждое ее слово.
Henri de Valois: Генрих подхватил на руки Звезду, зарывшись губами в теплую рыжую шерсть. Потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоить гнев. У госпожи де Водемон, воистину, был талант, подбирать не те слова и не то время. Будь на ее месте кто-то другой, Анри бы ответил иначе, но королева Франции заслуживала уважения, вернее, этого уважения заслуживал титул, который носила Луиза Лотарингская. - Маркиз д’Ампуи, мадам, один из тех немногих близких мне людей, кто вне подозрений. Я скажу больше, для меня по одну сторону он – по другую весь мир. Но нас и связывает очень многое, сударыня. Очень многое. Что не может связывать, например, королеву Франции и ее духовника. Или я ошибаюсь? Выпад был довольно-таки жестоким, но Луизе де Водемон следовало вспомнить о том, что она вовсе не безгрешный ангел, и оставить тон и позу защитницы невиновных, изобличительницы зла и несправедливости. Да, король часто вынужден быть несправедливым, потому что так нужно, потому что так выгодно, потому что нет другого выхода. Но разве он был несправедлив с отцом Жаном? Священник жив, здравствует, и влачит свое существование отнюдь не в цепях. Обо всем этом можно было бы бесконечно долго рассказывать королеве, но к чему? Если слова Жана ван дер Дейка для нее, очевидно, важнее слова короля – пусть говорит он. Поцеловав кошку в розовый нос, и посадив ее на край стола, Генрих отомкнул шкатулку и вынул из нее признание, написанное и подписанное исповедником королевы. - Прочтите, мадам, и успокойтесь. Никто не чинил несправедливости по отношению к отцу Жану, а то наказание, что он сейчас несет – им полностью заслужено. По-правде сказать, он заслужил гораздо большего. Бумага была вручена королеве Луизе, Генрих Валуа отошел к окну, давая возможность госпоже де Водемон ознакомиться с подробностями гнусного заговора, в котором оказался замешан Рим.
Луи де Можирон: Вспоминая о заговоре, ставшем причиной заключения отца Жана в темницу, который по чистой случайности был разоблачен графом де Гиш, Луи невольно мыслями обратился к семейству лотарингский принцев. Как бы Рим не хотел все обставить, мысль о том, что на престол Франции в случае успешности затеянного злодеяния сел бы Генрих де Гиз, напрашивалась сама собой. С другой стороны, слишком грубо для Жуанвиля. Он был, конечно, далеко не ангелом, и наверняка считал, что его голова достойна короны более, чем голова любого из Валуа, но множественное убийство – слишком грязный метод, чтобы старший Лоррейн на него согласился. Это скорее в духе его младшего братца архиепископа Реймсского. Как бы узнать бил ли в курсе Людовик де Лоррейн происков Ватикана, где его так любят? И тут Луи осенила воистину благая мысль. Из кабинета короля не раздавалось ни звука. По всей видимости, королева Луиза читала признание своего исповедника. Не часто детям духовным выдается читать исповеди своих наставников. Можиро вновь вскочил с кровати, на этот раз сунул быстро ноги в туфли, оправил выбившийся из штанов, в которых ходил по внутренним покоям короля и его свитских, край рубахи, запихнув его обратно, и попробовал пригладить разметавшиеся в хаосе на голове пряди волос. Он появился в кабинете Его величества бесшумно, и столь же бесшумно встал за спиной королевы Франции. - Государыня, думаю, что один из ваших младших кузенов, архиепископ Реймсский, должен быть осведомлен об этом неприятном деле, - негромко заговорил придворный, подозревая, что его появление может вызвать испуг женщины больший, чем, если бы она увидела приведение. – И поскольку он до сих пор не посчитал нужным вмешаться и походатайствовать о судьбе вашего духовника, то, видимо, согласен со справедливостью наказания, выпавшего на голову отца Жана. Не исключено, что Лоррейн и вовсе не знал о беде, приключившейся с Жаном ванн дер Дейком, но зато теперь обязательно узнает. От своей родственницы. - Полагаю, Вашему Величеству очень бы хотелось услышать, как его преосвященство может прокомментировать данное дело. Может быть, хотите пригласить его в Лувр и просить вступиться за отца Жана? Хотя, зачем просить? Уверен, если он сочтет его невинным, аки агнец, то и сам выразит желание заявить об этом, - Можирон бросил быстрый взгляд на Анри, прося поддержать его в маленькой хитрости. Им с Генрихом давно были не нужны слова, чтобы понимать друг друга. – Ваш супруг справедлив, я не думаю, что он откажет обвиняемому в защитнике, тем более, если это будет лицо духовное.
Луиза де Водемон: На протянутую ей бумагу Луиза де Водемон посмотрела со страхом. Генрих говорил так уверенно, хотя, это не важно, ложь часто звучит будто является чистейшей правдой. Обидели королеву и его слова о маркизе д’Ампуи. Любовь короля к Людовику де Можирону уже не являлась для нее тайной, но к чему так подчеркивать это, зачем раз за разом причинять ей боль? Разве нельзя сделать вид, что между королем и королевой Франции просто нет любви? Зачем напоминать ей о том, что никогда Генрих Валуа не любил ее и даже не смотрел на нее, потому что любил и видел только маркиза д’Ампуи? Это было больно и горько до слез. Да, она была виновна в супружеской измене, но именно холодность мужа толкнула ее в объятия Жана-Луи де Ногарэ. Все, что она искала, это капельку тепла и участия. Дрожащими руками королева развернула бумагу, сразу узнав почерк своего исповедника. Но буквы расплывались перед глазами, и королеве пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. Она вчитывалась в ровные строки снова и снова, но все равно никак не могла осознать. Ее исповедник признается в том, что участвовал в заговоре. В том, что готовил покушение на короля. На короля, на его мать, на его брата. Луиза прочла несколько раз все имена и поняла, что ищет среди них свое. Но его не было. И тут ей показалось, что она поняла все. Отец Жан любит ее. Таким образом, он хотел освободить ее от страданий немилого замужества, дать ей возможность найти свою любовь и счастье, не становясь преступницей в глазах мужа. Сердце забилось часто-часто, мысли вылетели из головы, оставив звенящую пустоту… За ее спиной раздался голос, возвращающий ее к действительности, голос, который молодой королеве трудно было слышать спокойно. Голос, которого она в глубине души боялась куда больше голоса своего супруга. А как иначе? Луиза была уверена, достаточно Людовику де Можирону шепнуть ее супругу, что он не желает видеть во дворце жену своего возлюбленного, и Генрих Валуа избавится от нее под тем или иным предлогом. - Дела Его преосвященства архиепископа Реймсского меня не касаются, месье маркиз. От волнения голос Луизы прозвучал сухо и холодно, но так даже лучше. - Если Его величеству угодно выслушать Людовика де Лоррейна, он это сделает, но не понимаю, причем тут я? Я говорю за себя, сударь, и обращаясь к королю лишь от своего лица, и надеюсь, Его величество выслушает просьбу своей жены и королевы. Луиза встала, но лишь для того, чтобы церемонно преклонить колено и, взяв руку Генриха, прижаться к ней щекой. Рука была сильной, теплой, и королева на мгновение закрыла глаза, позволяя себя утонуть в этой силе и теплоте. Если бы все было иначе! - Ваше величество, прошу вас о милосердии. Как бы ни был виновен мой исповедник, он признался, и, я уверена, он раскаивается! Прошу вас, Генрих! Ради меня! Раньше госпожа де Водемон никогда не называла мужа по имени и сейчас оно ласкало ей губы, как ласкало сердце мысль о том, что суровый и красивый Жан ван дер Дейк любит ее настолько, чтобы оказаться вовлеченным в безнадежный, смертельно опасный заговор.
Henri de Valois: - Вот именно ради вас, госпожа де Водемон… - Генрих специально обратился к королеве именно так, не назвав ее по имени и не величая титулом, чтобы подчеркнуть, что она – лишь одна из его подданных, и иное неуместно. - Вот именно ради вас и того положения, которое вы занимаете, я собираюсь отнестись к вашему бывшему исповеднику со всей строгостью. Сан отца Жана не снимает с него вину, а лишь усугубляет ее. Король решительно высвободил свою руку из пальцев молодой женщины, искренне сожалея, что этот жест, скорее всего, покажется ей грубым и жестоким. Генрих не ставил себе цели специально обидеть или унизить королеву, но увы, Луиза де Водемон прекрасно справлялась с этим и сама. Никто не заставлял ее принимать столь эффектные положения в присутствии маркиза д’Ампуи. Маркизу же достался быстрый, нежный и благодарный взгляд. Людовик знал, как нелегко его Анри даются беседы с формальной супругой, и неизменно был рядом. Хотя, как хитрый кот, при этом не забывал блюсти и собственные интересы. За последние годы из ветреного мальчишки Луи превратился в такого тонкого интригана, что Генриху Валуа оставалось только качать головой. Но игру маркиза он охотно поддержал. Хотя бы уже потому что так же, как Луи, не верил в то, что корона (если бы заговор удался в полной мере) миновала бы голову герцога де Гиза. Согласен он был и с тем, что такая интрига вполне в духе Людовика де Лоррейна, архиепископа Реймсского. - Напишите вашему кузену, мадам. Это наш вам приказ. Изложите все, что вы сегодня услышали и узнали и спросите у архиепископа, известно ли ему что-то об этом деле. Конечно, вряд ли они узнают что-то новое, но вдруг? - А теперь вы свободны. Надеюсь увидеть вас в добром расположении духа на нынешнем ужине в покоях нашей доброй матушки Екатерины. Иначе, боюсь, пойдут слухи, а нам бы этого не хотелось. Подхватив Звезду, взяв Людовика за руку, король направился к дверце, но на пороге обернулся. - В этом дворце нет святых и праведников, мадам. Все мы не без греха, но для всех возможно прощение, как вы знаете. Но и раскаяние должно быть искренним, как и искупление. Дверь закрылась. Преграда, такая хрупкая с виду, но несокрушимая. Преграда между двумя мирами, в одном из которых царила любовь и доверия, а в другом предательство и жестокость.
Луи де Можирон: Людовику пришлось закусить губу, чтобы подавить смех, рвущийся из груди, когда королева ответила ему. И дело было не вспышке ее неожиданно взявшейся неизвестно откуда твердости. Быть может, Анри прав был, когда предположил, походя, что супругу могут связывать с ее исповедником отношения, подобные, что связывали их двоих? Единожды изменивший. Изменит снова. А Луиза де Водемон была грешна, и маркизу о том было известно. Иначе, к чему столько пыла. Один служитель церкви, заменит другого. И все. Или королеве важно, кому именно доверять свои тайны, в чьи именно глаза смотреть при этом? Но смешок всколыхнул ребра придворного и под ними же погиб от другой мысли. Лотарингский род… О нет, синьор де Сен-Сафорин скорее поверил бы в раскаяние этой женщины в грехе прелюбодеяния, но не в то, что ей безразлична собственная семья. Они все были похожи друг на друга. Просто в одних что-то скрывалось глубже, чем в других. Луиза Лотарингская сколько угодно могла убедительно играть роль вечной обиженной жертвы, но Луи ей не верил, как не верил ни одной женщине. Стоит архиепископу Реймсскому напомнить ей о том, что она одна из них, что от нее требуется преданность семье и ее интересам, и что их род стоит на страже ее интересов, что будет делать эта женщина, которую муж отверг, а любовник бросил? Александр редко когда мог видеть на лице любящего его маркиза столько искренней гадливости, когда тот смотрел на его жену. И Людовик подозревал, что ему придется ответить за это, когда они останутся наедине. - Ради вас, государыня, все еще живы те, кто вам дороги. Этого мало? Исполните волю короля, – прежде, чем сжать в своих пальцах руку Анри, Луи повернулся лицом к лицу к Ее величеству и проговорил это одними губами. Но он был уверен, что она смогла считать слова верно. Ей придется написать Лоррейну, и тому придется появиться в Лувре и поговорить с кузиной. А они с Генрихом послушают этот разговор. Надо позаботиться о том, чтобы не только слышать голоса, но и видеть лица. - Я становлюсь таким же подозрительным, как твоя матушка, - Можирон поймал обе руки короля Франции в свои и покрыл их поцелуями, едва за молодыми людьми закрылась дверь из кабинета в опочивальню. – Прости, я просто не могу допустить того, чтобы потерять тебя, - в синих глазах придворного плескались любовь, боль и страх. Любовь, боль и страх за тех, кто дорог, заставляют взрослеть рано, заставляют думать иначе, учат осторожности, когда желаннее проявить отвагу. Вынуждают быть интриганами, когда хочется только ветра в лицо и беспечности. И все это только ради того, чтобы чувствовать биение сердца любимого рядом, смотреть в его глаза, прикасаться к его рукам. Еще немного, еще чуть-чуть. Как можно дольше. Эпизод завершен
полная версия страницы