Форум » Игровой архив » Худой мир лучше доброй ссоры » Ответить
Худой мир лучше доброй ссоры
Екатерина Медичи: 8 января 1573 года, Фонтенбло, около восьми часов вечера.
Ответов - 9
Екатерина Медичи: Проклятье! Екатерина Медичи отбросила от себя письмо, как ядовитую змею. Сквозь витиеватые славословия, сквозь льстивые пожелания здоровья и всяческого благополучия, как чертополох сквозь цветы, продиралась, колола, раздирала душу весть. Генрих в Анжере! Помертвевшие губы беззвучно шептали богохульства, сердце сжалось от боли, разочарования, гнева, страха… Флорентийка не смогла бы сказать, что жалило сильнее. Слишком неожиданным был удар, предательским. Она-то считала, что обиженный на нее сын отправился в Париж, и в тайне была этим довольна. Обязанности Главнокомандующего, наверняка, заберут у него достаточно времени, что бы герцог Анжуйский подумал, взвесил ее слова, и оценил их! Иначе и быть не могло. Екатерина Медичи до последнего не верила, даже сейчас, даже перечитав на несколько раз письмо, не верила, что принц способен так открыто проявить своеволие. Уехать в Анжер! Сейчас! Когда король, едва избавившейся от своего недуга, был вдвойне подозрителен и вполне мог увидеть в отъезде брата мятеж и неповиновение! На несколько мгновений Екатерина позволила себе тешиться мыслью о том, что Карл, недовольный Монсеньором, прикажет вернуть безумца ко двору и уже в ее власти будет вымолить для Генриха прощение. И она это сделает, но сначала Генрих должен будет раскаяться и признать свои ошибки. Упиваться долго этими сладко-горькими мечтами королева-мать не могла. Слишком опасно было бы разжигать гнев Карла на брата, с которым его связывала скрытая неприязнь и явное соперничество, как бы, в надежде погреть руки не спалить весь дом. Нет, напротив, следовало сделать все, что бы подавить искру недовольства даже в зародыше. Но как это было больно! Генрих, неблагодарный сын, она так много вложила в него, так многого могла ожидать в замен, любила так горячо! Остальным ее детям перепадали только крохи этой любви и заботы. И что? Он отворачивается от своей матери, и из-за кого? Из-за фаворита, дерзкого мальчишки, осмеливающегося смотреть на Монсеньора с такой любовью, что у Флорентийки от одного воспоминания вспыхнула ярость. - Тише, Катрин, - прошептала она себе, с большим трудом. – Ничего не поделаешь. Во всяком случае, пока. Придется вернуть Генриха. И потерпеть рядом с ним маркиза д’Ампуи. Или сделать вид. Смириться для вида, а там… как Бог даст. Сейчас не время думать об этом, сейчас важно исправить вред, который Генрих сам себе нанес в своем ослеплении и гордыне. Екатерина Медичи придвинула к себе письменные принадлежности. Плотно сжатые губы стали еще тоньше, придавая невыразительному лицу старой королевы выражение жесткое и даже жестокое, хотя на бумагу лились слова, заверяющие сына в ее к нему добром отношении, просьбы вернуться незамедлительно, обещание забыть все, что подтолкнуло его к бегству в Анжер, и даже тонкие намеки на возможный гнев и недовольство короля. Словом, использованы были все средства, имеющиеся в арсенале королевы-матери. ...свеча догорела на треть, чернила были присыпаны песком. Перечитав, Флорентийка удовлетворенно кивнула. Остался только один вопрос, с кем отправить письмо? Курьерам королева-мать не доверяла, попади этот лист бумаги в чужие руки и на свет выплывут семейные дрязги Валуа. Значит, нужен особый посланник, желательно тот, кто сумеет смягчить сердце Генриха, уверить его в искренности написанного. Ловко ответить на все вопросы не сказав лишнего… - Пригласите ко мне маркизу де Сабле! Что же, доверим послание любящей матери умелым женским рукам.
Изабель де Лаваль: После того, как королю Карло стало лучше, начали поговаривать о скором возвращении в Париж. Изабель де Лаваль в глубине души была этим довольна, жизнь в Фонтенбло стала слишком уж размерена и упорядочена. Екатерина Медичи усадила дам расшивать пелену для алтаря и бедняжки искололи себе все пальцы, занимаясь этим богоугодным делом. Собственно, пока королева-мать, уединившись у себя в кабинете, разбирала письма, фрейлины, устало прикрыв глаза, покрасневшие от кропотливой работы, тихо переговаривались, забыв шелка и золотую канитель. Услышав приказ и отложив в сторону корзинку для рукоделия (сущее наказание), маркиза поспешила предстать пред грозные очи Екатерины Медичи. А что в воздухе кабинета пахло грозой, ощущалось явственно. Об этом красноречиво говорил беспорядок на столе королевы-матери, красные пятна на полных щеках, холодный блеск в глазах, в которые фрейлина не осмелилась смотреть дольше мгновения, опустив голову и склонившись в положенном реверансе. - Ваше Величество, вы приказали мне явиться… «Святые угодники, что опять за новая напасть», - с тревогой подумала она, с почтением разглядывая узор на ковре. – «Бесс Тюдор объявила, что берет в мужья де Лану и Ла Рошель в качестве приданного? Гизы захватили Париж и короновались на трон? Нострадамус предсказал на завтра явление четрех всадников Апокалипсиса и воскрешение Колиньи? Хотя, что толку гадать. Что бы тут не происходило, только бы не пал гнев мадам Катрин на наши многогрешные головы».
Екатерина Медичи: С расплавленной над огнем свечи восковой палочки капали красные слезы, капали на бумагу и застывали, придавленные личной печатью королевы-матери. Письмо было готово и та, кого Екатерина Медичи предназначила на роль посланника, ждала, склонившись в реверансе и почтительно потупив взор. Обычно Флорентийка требовала от своих дам полной покорности и повиновения, но сегодня эта показная скромность ее раздражала. Еще один белокурый ангелок с невинным взглядом бесстыжих глаз! - Встаньте, мадам, и выслушайте меня очень внимательно, - глухой голос Екатерины Медичи звучал резко и отрывисто. – Так же ради вашего же блага я советую вам закрыть свой красивый рот и не произносить ни слова, пока я вам того не позволю, я не расположена нынче отвечать на глупые вопросы своих фрейлин. Вы видите это письмо? Королева продемонстрировала даме запечатанный конверт. Отметив про себя, удовлетворенно, что маркиза де Сабле вняла приказу и ограничилась только красноречивым кивком, подтверждающим что да, глаза ей не отказали и конверт она видит очень ясно. - Прекрасно. Вы возьмете его, отправитесь к себе, соберетесь, взяв с собой самое необходимое, спуститесь во двор, никому не говоря ни слова. Вас будет ждать экипаж и хорошая охрана. Направитесь вы в Анжер. Немедленно. Вам понятно? Под черным корсажем вдовьего платья неистово билось сердце, требующее, жаждущее жизни, власти, величия. И все это, так уж вышло, ей в будущем может дать Генрих. Когда-нибудь. Когда он станет королем. Но для этого он должен поверить в ее материнскую любовь и прощение, и вернуться.
Изабель де Лаваль: Жизнь при дворе и служба у королевы-матери быстро отучили маркизу де Сабле чему-либо удивляться. Во всяком случае, ей так казалось. Однако слова Екатерины Медичи заставили фрейлину воззриться на госпожу с неподдельным изумлением. В Анжер? Немедленно? Изабель поспешно опустила глаза на уже знакомый во всех подробностях узор ковра, в голове роилось множество мыслей, обгоняя одна другую. Видимо, дело и правда очень важное, если ее отправляют в дорогу на ночь глядя. Памятуя, так же о том, что нынче вечером молчание если и не золото, то залог ее, мадам де Лаваль, благополучия, Изабель постаралась без слов изобразить согласие с приказом королевы и готовность выполнить его не жалея сил и лошадей. Легкий поклон, смиренный кивок головы, скромно опущенные ресницы, бросающие тень на нежную бледность щек – вот и все средства, которыми располагала маркиза в эту минуту, но, казалось, даже складки ее платья легли как-то особенно покорно. «Остается надеяться, что тайна сама себя раскроет. Иначе придется либо смирить свое любопытство, либо сделать все, что бы докопаться до сути. На первое я не способна, второе может быть опасно… но что делать, мы, женщины, так слабы, и можно ли это ставить нам в вину?».
Екатерина Медичи: И, как это часто бывает, когда гнев и ярость уже нет сил сдерживать, когда загнанные вглубь эти чувства тлеют, отравляя само дыхание своим ядом, королева-мать на все смотрела сквозь черную пелену, во всех видя врагов и недоброжелателей, всюду подозревая насмешки и предательство. Шагнув к застывшей изваянием невинного агнца фрейлине, Екатерина Медичи понизила голос до змеиного шипения. Пальцы стареющей женщины, которым известие о побеге Генриха придало неожиданную силу, стиснули плечо маркизы де Сабле, ни мало не заботясь о том, что на коже останутся отметины. Ничего, потерпит. - В Анжере, милочка моя, вы передадите это письмо лично в руки герцогу Анжуйскому, а, когда он вас примет, уверите его в том, что все, что написано в этом послании – правда. Заверите его в моей самой горячей материнской любви, и в том, что видеть его подле себя есть мое самое горячее желание. Его самого… и его друзей, мадам, запомните это. Попросите поспешить с возвращением, ибо, хотя я блюду при дворе его интересы, даже моих сил может оказаться недостаточно. Пальцы разжались, королева-мать, машинально, с брезгливостью, вытерла их о юбку. - Это все, идите!
Изабель де Лаваль: Услышать такое, да еще из уст королевы-матери… Изабель де Лаваль всерьез обеспокоилась сначала здоровьем государыни, а потом своим собственным. Не пришлось бы в недалеком будущем расплачиваться дорогой ценой за такую откровенность королевы-матери! Значит, герцог Анжуйский вовсе не в Париже, как все считали, а в Анжере. И отправился он туда тайно, и, очевидно, после ссоры. Изабель де Лаваль, как хорошая охотница, чуяла интригу, ощущала ее на кончиках пальцев… Но, взяв конверт и присев еще раз в поклоне, попятилась к двери, не поднимая глаз и чувствуя как ноет плечо от жестких пальцев королевы Екатерины. Мыслями маркизы была уже в дороге, прикидывая, сколько дней понадобиться на то, чтобы добраться до Анжера. Может быть, там лежит ключ к разгадке?
Екатерина Медичи: Екатерина Медичи холодным взглядом провожала свою придворную даму, обещая мысленно, что эта мерзавка, де Лаваль, осмелиться ее предать, она пожалеет, что появилась на свет! Та, к которой были обращены мысленные угрозы королевы-матери, отступала к двери, держась почтительно и непринужденно, являя собой прелестный образчик лукавой женственности, и Флорентийка, расчетливо оглядев маркизу с ног до головы, признала, что да, не зря в свое время выделила эту даму среди многих, спровадив ее престарелого мужа подальше, а ее устроив в свою свиту. Маркиза де Сабле была ей полезна в прошлом…Так почему не сейчас? - Стойте, мадам де Лаваль. Королева с недоброй улыбкой поманила фрейлину пальцем, приказывая подойти поближе. Надменная Изабель обладала неоспоримыми достоинствами в виде ума (какого-никакого), красивого личика и соблазнительной фигуры, а так же определенной ловкости. Чего еще желать? Видит бог, не смотря на обилие женщин при дворе, ей особенно не приходилось выбирать. - В Анжере вы наверняка увидитесь с маркизом д’Ампуи, одним из дворян моего сына, которых он слишком снисходительно величает своими друзьями. Вот вам еще одно задание, в дополнение к первому. Очаруйте его. Соблазните. Я не буду учить вас как, это вы и сами должны знать, но будьте уверены, я хорошо вознагражу вас в случае удачи!
Изабель де Лаваль: Приказ королевы-матери, пригвоздивший маркизу к месту и обративший в соляной столп, подобно жене Лота, чудесным образом сложил в голове маркизы все кусочки мозаики, и картина ей очень не понравилась. Всплыла перед глазами сцена во время игры в мяч: Монсеньор и Луи де Можирон, ловкие, смеющиеся, красивые той особой красотой, сочетающей в себе не только внешнюю привлекательность, но и то состояние душ, обычно именуемое любовью… внезапный отъезд принца… письмо и приказ. «А ведь королева-мать в отчаянии», - внезапно поняла Изабель де Лаваль. – «Значит, Луи де Можирон, хорошо…» - Я сделаю все, что бы вы остались мной довольны, Ваше Величество, - проговорила она, надеясь только, что краска не слишком бросилась ей в лицо. Что ни говори, краснеть для фрейлины – слишком большая роскошь. Еще один поклон, и, миновав приемную, где дамы портили глаза над вышивкой, маркиза поспешила к себе. Собираться в дорогу.
Екатерина Медичи: В открытое окно врывался ледяной воздух, заставляя старую женщину ежиться от холода. Во дворе, разрывая вечернюю темноту огненными всполохами, горели факела. В дорожный экипаж села дама в сопровождении служанки, следом внесли несколько дорожных баулов. Екатерина Медичи невольно усмехнулась. Ну, еще бы маркиза де Сабле пошла на приступ Анжера, не захватив с собой самые яркие свои перышки. Если бы все решалось с помощью красивого платья и свежего личика! Впрочем, и с помощью этих нехитрых средств можно было добиться многого при известной ловкости. Закрыв окно, Флорентийка тяжело опустилась в кресло, спрятав лицо в ладони. Утекала, убегала сквозь пальцы жизнь, день за днем, не удержать. Все что оставалось – это цепляться за жалкие обрывки того, что когда-то заполняло твою жизнь в полной мере. Но нет, Екатерина Медичи не готова была сдаться. Она будет сражаться до последнего, пока не прервется дыхание. И будь что будет. Эпизод завершен
полная версия страницы