Форум » Игровой архив » Volens - nolens » Ответить
Volens - nolens
Alain de Saint-Leger: 10 января 1573 года, Анжер, приемная зала дворца, вечер. *Volens - nolens - волей-неволей. (лат.)
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Alain de Saint-Leger: Барон Алан де Сен-Леже, бок о бок шедший с Генрихом Вторым при завоевании Туля и Вердена, при взятии Меца и Нанси, мечом и кинжалом, помогавший ему, как мог, сей почтенный седовласый, но еще не совсем старый господин то и дело вытирал испарину со лба, стоя в главной зале анжерского дворца. Причин к его треволнениям было несколько. Во-первых, о его руку опирались хрупкие пальчики, на его взгляд, самого прелестного земного создания – то была нежная ручка его дочери, Франсуазы. И лицом и фигурой, а главное чистой душой – копия своей покойной матушки, в которой старый воин души не чаял. Этой невинной красоте, возможно, нынче доведется встретиться со своим нареченным, и эту, еще несостоявшуюся встречу, дворянин переживал, как свое собственное давнее сватовство. Во-вторых, вот уже несколько лет, как он не покидал своего старого замка и, тем более, не представал под очи особ из семьи ныне царствующей. И, в-третьих, он должен был предстать не перед кем иным, а перед сыном своего прежнего господина, а шла молва, что Генрих Анжуйский, как никто из своих братьев, похож на своего отца. Зрение уже было не то, что раньше, да и стояли они с дочерью, ожидая своего представления, довольно далеко от места, где на высоком кресле восседал прибывший в провинцию принц, но даже отсюда видел, что герцог был достойным сыном покойного короля. - Не волнуйся, доченька, уже скоро, - он нежно накрыл своей ладонью теплую руку Франсуазы, скорее ища успокоения сам, нежели успокаивая дочь.
M-lle de Saint-Leger: Франсуаза де Сен-Леже, одетая в великолепное нежно-лиловое платье, с убранными в высокую прическу волосами, которые украшала блестящая заколка под цвет ее наряда, подняла глаза на барона и нежно улыбнулась ему: - Ну что вы, я вовсе даже и не волнуюсь, отец! Разумеется, это была неправда. Девушка, впервые очутившаяся на таком великолепном приеме, конечно же, не могла не переживать. Но она очень не хотела, в свою очередь, волновать своего отца, который, как она видела, тоже был далеко не так спокоен, как обычно. Эта очередь из дворян, готовящихся быть представленными Монсеньору, казалась Франсуазе длинной рекой, текущей через весь роскошный зал. Рекой без начала и без конца. И она ощущала себя одной из капелек, из которых состоял весь этот поток, капелек, что сливались в единое течение. То и дело звучали имена дворян, как знакомые ей, так и неизвестные. Пройдет еще совсем немного времени, и так же громко назовут имя ее отца, а потом и ее собственное. В ожидании этого волнующего события девушка рассматривала окружающих ее блестящих дам и кавалеров, а также не преминула разглядеть и самого брата короля, красивого юношу, являвшегося сейчас центром всего этого людского водоворота. В памяти всплыли рассказы отца про его бывшего господина, Генриха II. Раз тот был так благороден, храбр и честен, как говорил барон де Сен-Леже, то и сын его обязательно обладает всеми этими качествами, тут же решила девушка. Никто не нашел бы ничего удивительного в том, что молодая особа, ожидая своей очереди быть представленной Монсеньору, рассматривает его издали. Но Франсуазу де Сен-Леже, несмотря на все волнение, связанное с предстоящим событием, занимал сейчас и еще один человек. Она глядела на дворян, окружавших принца, и пыталась догадаться: который же из них Луи де Можирон? Вон тот, темноволосый, в бордовом колете? Или тот, который сейчас отвернулся и смотрит куда-то вдаль? Или вот этот, что стоит у самого кресла герцога Анжуйского? Кому из этих молодых людей, казавшихся сейчас Франсуазе равно недосягаемыми, возможно, суждено занять особое место в ее жизни? Кому, может статься, будет предназначена она? Перед Богом и людьми?
Henri de Valois: Есть большая разница в том, быть ли вторым принцем в Париже или первым в Анжере. Там ты брат короля, имеющий над собой королевскую власть и волю, здесь ты герцог Анжуйский, и твои дворяне спешат выразить тебе свое почтение и преданность. Чем больше было вокруг него этих лиц – старых, молодых, женский, мужских, чем больше он слышал слов – одинаковых по своей сути, но, тем не менее, приятно ласкающих душу Монсеньора, тем меньше ему хотелось вспоминать о том, что где-то там, далеко, есть король, королева-мать. Принимая знаки внимания, благодарности за то, что он почтил своим вниманием Анжер, Генрих Александр все больше понимал герцогов былых времен, делающих из своих ленов настоящее королевство, независимое, сильное. Герцог любезно кивал каждому, кто останавливался перед его креслом. Чьи-то имена он помнил, чьи-то слышал впервые. Время не стояло на месте, хотя, казалось, было не властно над седыми стенами замка, слывущего одной из самых неприступных крепостей Франции. И за этими стенами сердце принца, наконец-то, обрело покой. - Знаешь, Луи, я чувствую в себе все большую склонность к провинциальной жизни, - шепнул Генрих маркизу д’Ампуи, стоящему рядом с его креслом. Все, что они пережили (а герцог винил в случившемся себя, если бы он прислушался к разумным советам Луи, гнев Екатерины Медичи не пал бы на голову маркиза) научило Генриха осторожности. Как бы ни хотелось этим вечером прикоснуться к Людовику, ощутить пожатие его пальцев, тепло его руки, все, что принц себе позволял - это время от времени обменяться с ним взглядами. Но и взгляды говори многое, если сердце умеет слушать. - Барон Алан де Сен-Леже! К герцогу приблизился превосходный образчик старого воина, каждая черточка лица которого дышала благородством и простотой, под руку он вел юное создание, видимо дочь. Монсеньор, улыбаясь, поприветствовал барона, который в свое время сражался подле его отца. В память же об отце слуги тут же принесли скамью, поставив рядом с креслом Монсеньора. - Мы рады видеть вас. Голос Генриха звучал искренне, взгляд темных глаз потеплел. Вот они, живые свидетели славного прошлого Валуа, и они же станут свидетелями не менее славного будущего. Принц верил в свою звезду и свое предназначение. Было только одно, ради чего он мог бы отказаться от мечты о троне… но сейчас Луи был рядом, и герцог был счастлив. - Сожалею только об одном, барон, что вы не желаете жить при дворе, и мы не имеем возможности видеть вас чаще. Но, пока мы в Анжере, надеюсь, наше общество не внушит вам скуку. Если у вас, есть какие-то просьбы, мы с радостью их выслушаем. Не думайте, что сын Генриха II забыл верного соратника своего отца, сударь.
Alain de Saint-Leger: Дочка волновалась, хотя и пыталась успокоить своего отца иными словами. И, тем не менее, несмотря на старания обоих представителей древнего рода Сен-Леже, нервозность провинциала, связанная с ожиданием своей очереди в представлении Генриху Валуа, была заметна, даже в покусывании седых усов. Наконец, под сводами старого замка раздалось имя бывшего соратника отца ныне принимающего принца. Барон выдохнул, набрал воздуха в грудь, распрямился и уверенно повел свою дочь под очи Монсеньора, ободряюще улыбнувшись ей. Слова герцога Анжуйского, то, что он помнил заслуги своего подданного пред отечеством и своим батюшкой, живительным бальзамом ложились на зачерствевшее сердце старого вояки. Глаза подернулись слезой благодарности и умиления, спина сама собой согнулась в глубоком поклоне, отдавая дань почтения брату короля. - Ваше Высочество, я счастлив иметь возможность лично приветствовать вас в стенах этого достославного замка, и лишь подагра не позволяет мне склонить колени перед вами в знак бесконечной преданности вам, - выдав эту длинную тираду, дворянин немного стушевался. Речи о том, чтобы присесть у ног Монсеньора, воспользоваться оказанной милостью, не могло и быть. Он просто боялся не подняться потом с этой самой скамьи. Вытянув руку, он вывел чуть вперед свою очаровательную спутницу: - Позвольте представить вам, Ваше Высочество, свою дочь, Франсуазу. Ее имя – дань почтения вашему деду, а ее душа столь же чиста, как едва выпавший по осени снег.- Отец гордо взглянул на своего ребенка и вновь перевел взгляд на принца. - Когда мой господин так добр, что разрешает просить, я смею воспользоваться этой милостью, – барон обвел взглядом свиту Валуа, ища взглядом нужного ему молодого человека, и, не найдя, не разобрав кто есть кто, продолжил: - У меня действительно есть к вам просьба, Монсеньор, но она касается этого дитяти. Вы позволите личную аудиенцию? – просьбу сопроводил не менее почтительный поклон, чем приветствие.
Henri de Valois: - Красота вашей дочери, барон, делает честь Анжеру, - тепло проговорил Генрих, подарив мадемуазель де Сен-Леже ласковую улыбку, догадываясь о смущении, которое, должно быть, испытывает эта девочка. Впрочем, принц был далек о того, что бы оценивать красоты невинной Франсуазы, а вот оказать любезность ее отцу ему было приятно, поэтому на просьбу об аудиенции он ответил согласием. – Если вы соблаговолите немного подождать, барон, мы сможем побеседовать наедине. Принц предположил, что достойный барон будет просить составить протекцию для своей дочери. Почему бы не оказать покровительство юной демуазель в память о заслугах ее отца? Государь должен знать нужды своих подданных и по мере сил стараться их восполнять. Может быть, Маргарита согласиться взять в свою свиту юную де Сен-Леже? Девушка держится скромно, но с достоинством, из нее, вероятно, выйдет толк. - Если в наших силах, мы постараемся удовлетворить вашу просьбу, - пообещал Монсеньор, даже не предполагая, какую пропасть под своими ногами он разверзает этим обещанием.
Луи де Можирон: Всю церемонию приема, Луи бездельничал и скучал. Он стоял подле самого кресла принца и с тоской разглядывал вереницу представляющихся своему сюзерену дворян. Кто был с женами, кто с сыновьями, кто с дочерьми, а некоторые по случаю выхода в свет притащили сюда все свое семейство. Уже спустя четверть часа с момента начала сего действа все лица, жаждущие благосклонной улыбки Его Высочества стали для придворного одинаковыми. Наряды большинства давно были не в моде в Париже, цвета и ткани казались какими-то тусклыми и неинтересными. Собственно скучным было все. Людовик развлекал себя тем, что иногда склонялся к макушке Генриха, вдыхал с наслаждением доносящийся даже с расстояния запах его волос и незаметно нашептывал всякие ироничные замечания относительно тех, кто представал перед Анри де Валуа. Провинциалы были столь заняты особой Монсеньора и самими собой, что на свиту Его Высочества не обращал никто внимания. Разве что разглядывали, как одеты парижские щеголи. Благодаря батюшкиным стараниям, а Лоран де Можирон лично занимался тем, чтобы вбить в голову своего непутевого сына знания о всех благородных родах Франции, их генеалогии, фамильные гербы и девизы, Людовик знал почти про каждого из присутствующих ныне в анжерском дворце дворян достаточно, чтобы как составить их родословную до четвертого колена, так и отпускать скабрезные шуточки, рифмуя некоторые девизы в четверостишья. Фамилия де Сен-Леже заставила напрячься юношескую память – что-то с ней было связано. Маркиз не мог точно вспомнить, что именно – то ли сей благородный муж воевал вместе с его батюшкой, то ли где еще отличился… Когда же барон де Сен-Леже испросил личной аудиенции у Генриха, собираясь просить о будущем своей дочурки, молодой человек сподобился осмотреть деву внимательнее. Названная Франсуазой была недурна собой, весьма недурна, отметил придворный про себя и не преминул, про себя же, добавить, что ежели она еще и неглупа, то при дворе ей быстро найдется место. Или ей его найдут. Бедный отец не знал, какая участь ожидает фрейлин королевы Екатерины, и будет весьма забавно, если он о протекции своей дочери в свиту флорентийки собирается просить сына Генриха II. Когда официальная часть приема была закончена, дворяне разбрелись по зале, обмениваясь впечатлениями о произошедшем, кто то отошел к столам, богато уставленным легкой едой и винами, а Александр пригласил старого барона, как и обещал, к себе в кабинет на личный разговор под завистливые взгляды многих не столь смелых и удачливых, маркизу стало совсем невмоготу слияние с креслом своего господина. Он решил послушать, о чем будут толковать провинциалы. Направившись на прогулку средь местного дворянства, Луи подхватил кубок с вином и с чистой совестью растопырил уши.
Alain de Saint-Leger: Гордо отведя свою дочь в сторонку после личного представления Генриху Валуа, барон де Сен-Леже давал ей наставления, успокаивающе поглаживая по руке. - Когда Его Высочество позовет меня, ты останешься здесь, - мужчина с тревогой огляделся по сторонам. - Найди кого-нибудь из наших знакомых, тех же де Бокузе. Я слышал они представлялись сегодня принцу, передай им от меня нижайший поклон и стань подле их семейства, - не найдя означенных господ в поле зрения, дворянин уже совсем было расстроился, когда к нему подошел паж и передал повеление герцога проследовать за ним. - Все, дитя мое, надеюсь на твое благоразумие, - поцеловав дочку в лоб, пожилой воин отправился следом за мальчиком. - Ваше Высочество вы столь добры, - едва тяжелые двери бесшумно закрылись за спиной барона, он поклонился в ноги Анжу. - Простите, что посмел потревожить вас сегодня, когда у вас полон дом гостей и много забот. Если бы не отцовские тревоги о судьбе моей Франсуазы… - тяжело поднимаясь с поклона, проклиная свою болезнь, бывший слуга Генриха Второго Валуа с почтением взглянул на его сына. Генрих был похож на своего отца, лишь глаза были черны, глаза у него были Екатерины Медичи, вдовы покойного короля, точь-в-точь. Глядя в них, почтенный муж внутренне содрогнулся и попросил Господа, чтобы характером юноша был в батюшку, а не в мать.
Henri de Valois: К большому камину, в котором весело плясал огонь, были пододвинуты два кресла. На столе стояло вино, разлитое по кубкам. Тяжелые портьеры были задернуты, преграждая доступ зимним сквознякам. - Прошу вас, барон, сядьте, - Генрих любезно улыбнулся старому воину, с достоинством доживающему свой век в провинции. Уже то, что Алан де Сен-Леже не искал выгод при дворе, кичась былыми заслугами, уже одно это герцог Анжуйский находил достойным уважения. – Ваши седины дают вам право обратиться к нам с любой просьбой, но клянусь честью, нет нужды при этом терпеть неудобства! Сев к огню и взяв кубок, Монсеньор мечтательно прикрыл глаза. Прием был не столько утомительным, сколько скучным, но даже в этой скуке он чувствовал успокоение. Да, именно здесь, в старом анжерском замке, на его душу, наконец, снизошло успокоение. Жаль, что нельзя было оставить все, найти Луи и увести его от всех, что бы еще раз, взяв за руки, сказать, как сильна его любовь… Но не сейчас. Позже. Сейчас он выслушает все, что имеет ему сказать барон де Сен-Леже, потом нужно будет показаться среди гостей. Герцог искренне желал быть радушным хозяином, нет вины всех собравшихся в замке нынче вечером в том, что мысли его постоянно устремлялись к Людовику де Можирону. - Поведайте нам о ваших тревогах, барон, - ободряюще кивнул он барону. - Мы с радостью разделим ваши заботы о судьбе дочери, это долг и честь для нас, и долг приятный.
Alain de Saint-Leger: Алан де Сен-Леже был очарован герцогом Анжуйским. Его любезность, непринужденность, свойственная лишь тем, кто по праву мог бы зваться королем, отсутствие чопорности, которая была бы вполне оправдана его саном, вызвали улыбку под усами старого воина и заставили присесть на самый краешек предложенного ему кресла. Однако в спину мужчины будто вставили стальной стержень, настолько она была пряма. - Мои тревоги лишь об одном, Ваше Высочество, о моей дочери, - за дверьми, что скрывали гул голосов множества дворян, находилась его девочка, совсем одна. Что если она растерялась и не знает, что делать? А он тут ведет светские беседы с сюзереном. Нет. Так было негоже. Надо было говорить по делу и скорее возвращаться в залу. - Монсеньор, я знаю, что в вашей свите состоит один молодой человек, я правда не знаю удостоился ли он чести сопровождать вас в наши края, но давным-давно, больше полутора десятков лет назад мы уговорились с отцом этого юноши, что дети наши поженятся и смогут своим союзом продолжить два наших славных рода. Монсеньор, я прошу вашего разрешения на брак своей дочери с одним из ваших дворян. О приданом можете не волноваться, в согласии его родителей я тоже уверен, - сказав все, что собирался, барон вытащил из рукава спрятанный туда платок и протер испарину со лба. Для принца дров не жалели, камин жарил, так, что колени невыносимо пекло. – Скажите, Ваше Высочество, Людовик де Можирон, маркиз д'Ампуи, сын моего друга Лорана, сегодня здесь?
Henri de Valois: - Людовик де Можирон прибыл со мной в Анжер, - машинально ответил Генрих Валуа, пытаясь пробиться сквозь стену тумана, который отчего-то заполнил его разум. Туман был холодный, липкий, и застилал глаза, иначе, почему он вдруг лишился способности видеть? Видеть, а главное понимать. О чем говорит барон де Сен-Леже? Брак его дочери? А при чем здесь его Луи? Какое отношение Луи имеет к этой юной девочке, как ее, Франсуаза? Да, Франсуаза… кто она ему? Внезапно туман рассеялся. Невеста. Она будет невестой Людовика. Потом женой. Милой, послушной, нежной женой, которая подарит ему счастье, а главное – детей, продолжение рода. Так уговорено. Осознание этого так поразило Генриха, что кубок пришлось поставить, иначе он разлил бы вино слабеющей рукой. - Союз двух благородных семейств дело в высшей степени радостное и достойное, - машинально проговорил он слова, которые от него и ожидали услышать. Проговорил, а в горле смерзались, застревали острые льдинки и резали, резали… Монсеньор провел ладонью по губам и даже удивился, не увидев крови. Что еще он мог сказать? Герцог не знал. Но хорошо знал только одно, он никогда не сможет сказать – да, я согласен. Не сможет и все. Это убьет его вернее самого тонкого яда матушки. - Но, барон, к чему такая спешка? Голос принца – удивительное дело – по-прежнему звучал спокойно и любезно. - Ваша дочь так юна, а мы в скором времени отправляемся на войну. Вы сами, сударь, были участником стольких славных битв, вы знаете, как неверна и переменчива судьба. Нам предстоят нелегкие дни под Ла Рошелью… Льдинки, с концами острее бритвы, росли, заполняя собой уже грудь Генриха, впиваясь ледяными краями в сердце. - Поберегите свою дочь, барон, не дайте ей изведать горечь потери того, кого она по вашей воле назовет своим женихом. Повремените с помолвкой до окончания осады, и я не буду возражать против этого брака, если он, конечно, будет мил и маркизу д’Ампуи и мадемуазель де Сен-Леже.
Alain de Saint-Leger: Его Высочество сказал все правильно, все объяснил. Да, до Анже уже долетали вести о предстоящей осаде, и, разумеется, принц ее возглавит. И его дворяне поедут с ним. Воевать, шествуя бок о бок со своим господином, плечом к плечу, как когда-то он сам шел в бой подле другого Генриха Валуа, большая честь для будущего мужа его Франсуазы.. - Разумеется, Монсеньор, - важно кивнул провинциал, - никакой спешки, тем более, что эти дети давно предназначены друг для друга, а дождаться своего суженного с боев – дело святое для девушки. И клянусь честью, Ваше Высочество, моя дочь будет достойна вашего благословения. Дворянин поднялся со своего кресла. - Если позволите, я поспешу к своей дочери, обрадую ее вашими словами, - довольный кратким, но содержательным, разговором, барон вновь поклонился герцогу Анжуйскому и сделал шаг назад, к дверям. – Мы попросим кого-нибудь из ваших слуг показать нам этого юношу и сами представимся ему, дабы не утруждать более ничем Ваше Высочество. Думаю, пока вы в Анжере, у молодых людей будет достаточно времени, чтобы познакомиться друг с другом, - в голове Алана де Сен-Леже уже зрело множество планов, в том числе его очень волновало здоровье Лорана и Жанны, о которых он собирался лично, за обедом в своем замке, расспросить маркиза д'Ампуи. – Вы позволите мне откланяться, Ваше Высочество?
Henri de Valois: - Разумеется, барон, идите и обрадуйте свою дочь, - вымучено улыбнулся герцог Анжуйский, не имея сил даже подняться с кресла и молясь только об одном, что бы эта пытка поскорее закончилась. – Идите… Дверь закрылась. В кабинете воцарилась тишина. Она заползала в душу Генриха, сворачивалась там холодным змеиным клубком. Какая насмешка судьбы! Он привез Людовика в Анжер, чтобы уберечь от козней королевы-матери, сохранить для себя свою единственную любовь, а получается, сам отдал его в руки этой девочки с чистыми глазами, Франсуазе де Сен-Леже. - Лучше бы я умер, - в отчаянии проговорил принц, обращаясь к огню в камине. И, вспыхнув внезапной яростью на судьбу, на старого барона, на его дочь, которая скоро будет иметь право при всех взять Луи за руку, подставить ему губы для поцелуя, а он, Генрих, никогда, герцог Анжуйский швырнул кубок о стену. Вино разлилось алой лужицей. - Сюда, - крикнул он, и, когда на его зов явился слуга, приказал. – Найдите маркиза д’Ампуи, немедленно, и приведите ко мне. Живо! Испуганный слуга бросился выполнять поручение, а Генрих, поникнув в кресле, спрятал лицо в ладонях, не понимая, отчего вдруг пальцы стали мокрыми.
M-lle de Saint-Leger: - А вот этот молодой человек? - Это Жак де Леви, граф де Келюс. Говорят, он так храбр, что даже самые отъявленные негодяи не решаются с ним спорить. Франсуаза с интересом рассмотрела этого невероятно храброго и красивого графа де Келюса. Она стояла сейчас вместе с Сесиль де Бокузе, которая, радуясь возможности проявить перед подругой свою осведомленность, с удовольствием делилась с ней уже известными ей новостями. Следуя указаниям батюшки, мадемуазель де Сен-Леже разыскала в зале своих знакомых, чету де Бокузе, и сейчас с удовольствием обсуждала с их дочерью, хорошенькой Сесиль, недавно закончившееся представление их герцогу. Сесиль была так же взволнована и от того болтала без умолку, ну а Франсуазе за этим разговором было легче ожидать столь важного для нее результата аудиенции отца у герцога Анжуйского. - А тот юноша? Видите? Вон-вон, с кубком вина в руках? – она обратила внимание на светловолосого молодого человека, что неспешно прогуливался неподалеку от них. – Вы заметили, он стоял ближе всех к креслу Монсеньора. - Это тоже один из его ближайших друзей, - поистине, Сесиль уже успела узнать всех и вся. - Его зовут Людовик де Можирон. Ведь вы слышали? Говорят, что Монсеньору служат лучше всех при дворе. Даже у короля нет таких верных друзей, какие есть у герцога Анжуйского. - Ну уж этого не может быть, - недоверчиво заметила Франсуаза. Правда, эти слова у нее вылетели как-то сами собой, и спроси кто, что она только что сказала – мадемуазель вряд ли бы смогла что-либо повторить. Франсуаза несколько раз глубоко вздохнула – почему-то в зале внезапно резко стало жарко. Она почувствовала, как вдруг часто-часто застучало ее сердце. Людовик де Можирон. Ну вот и он. Ну наконец-то! Испугавшись, что все вокруг сейчас услышат эти быстрые удары, Франсуаза сослалась на необходимость разыскать своего отца – о, наверняка он уже вышел от герцога Анжуйского и ищет ее! – и пошла по залу. Она осторожно двигалась, незаметно рассматривая этого высокого, светловолосого, широкоплечего юношу – девушка сказала себе, что только посмотрит на него издали. Однако ноги сами несли Франсуазу де Сен-Леже ближе и ближе к тому месту, где стоял сейчас Людовик де Можирон. Наконец она оказалась совсем рядом с ним. Так близко, что стоило только протянуть руку… Кто-то слегка подтолкнул девушку сзади - конечно, ей не стоило никакого труда удержаться на ногах, но голова ее в этот момент отказалась мыслить здраво. Один миг – и Франсуаза де Сен-Леже резко столкнулась с Луи де Можироном. - О, сударь, простите, ради Бога! Ну разве можно так идти, совсем не глядя по сторонам? – и она возмущенно оглянулась на подтолкнувшего ее юношу.
Луи де Можирон: Двигаясь по большой зале, осторожно, словно боясь испачкать ненароком рукава о провинцию, маркиз то и дело отпивал вино, пряча в старинном кубке довольную улыбку. Он еще не услышал ни одного дурного слова о Генрихе. Это было приятно, хотя Луи и понимал, что присутствующим здесь господам много не надо для восторгов. К ним приехал принц, брат короля, дал им возможность покрасоваться друг перед другом, и этого было вполне достаточно для того, чтобы они были переполнены благодарностью Монсеньору. Он едва не расхохотался в голос, слыша, как одна пожилая чета шепчется о всевозможных милостях, которыми, безусловно, осыплет их Его Высочество. Вот чуть ли не прямо сегодня. - Дьявол! – имя нечистого непроизвольно сорвалось с губ придворного, стоило какой то девице налететь на него так, что он чуть не плеснул сам на себя вино. Но взглянув на ее смазливое, полное искреннего сожаления личико, Людовик поспешил поправить сам себя, - Боже сохрани вас, сударыня, я хотел сказать, - «как ее…» Можиро терзал свою память, пытаясь соотнести, поочередно, услышанные сегодня имена с девой, что стояла перед ним. «Ах да, точно, Франсуаза де Сен-Леже, ныне тут с батюшкой бароном» - Не за что извиняться, мадемуазель де Сен-Леже, вы еще пока никого, надеюсь, не убили, чтобы так искренне раскаиваться. - Фаворит Монсеньора обворожительно улыбнулся девушке и, уже было, счел, что этого вполне достаточно для светского обмена любезностями, как мысль о том, что он когда-то давно уже слышал фамилию ее батюшки, назойливой мухой зажужжала в мозгу. - Вы сегодня здесь с отцом, сударыня, я видел. И, похоже, герцог Анжуйский к нему особо благоволит. Ваш отец столь прославлен, что принц крови оказывает ему особый почет. Это большая честь, мадемуазель, - бесцеремонно окинув взглядом с головы до пят и обратно дочку барона, что ныне занимал время и внимание Анри, Луи допил свое вино и оглянулся, осматриваясь, далеко ли ушел от стола. Выпить еще он был отнюдь не прочь. - Хотите вина, мадемуазель? Тут превосходное анжуйское хочу я вам сказать.
M-lle de Saint-Leger: О Боже, видел бы ее сейчас отец… Франсуаза представила себе его лицо, его взгляд – как барон смотрел бы на нее, стань он свидетелем этой сцены… Его дочь совершенно неприличным образом бросается на своего жениха… Девушка почувствовала, как ее лицо заливается краской. Только сейчас она поняла, в какое глупое положение себя поставила. И что подумает теперь о ней Людовик де Можирон? Стоит перед ним провинциальная девица, в помятом платье… хорошо еще, если волосы в порядке. - Простите меня еще раз, сударь, получилось просто очень… Надо было бы немедленно извиниться и уйти. Но разве это было сейчас возможно? Когда ей так хотелось с ним поговорить, так о многом его спросить! И ведь он даже запомнил ее имя! Знал ли он уже тогда, когда их с отцом представляли Монсеньору, кто такая Франсуаза де Сен-Леже? Маркиз смотрел на нее, как ей показалось, вполне дружелюбно. И помнил, как ее звали. Да и еще и предложил ей вина. Ей – и вина? Девушка немножко растерялась, но тысяча вопросов так и вертелись у нее на языке. Подняв глаза на молодого человека, она робко улыбнулась ему в ответ: - Наши анжерские вина действительно самые лучшие – мой отец так говорит. Я рада, что они вам понравились. И позвольте выразить надежду, что вам понравится в Анжере, сударь, - Франсуаза замялась на секунду – говорить или нет, что она уже знает его имя? – но потом решилась. – Людовик де Можирон, ведь верно?
полная версия страницы