Форум » Игровой архив » Вечер не вдвоем » Ответить
Вечер не вдвоем
Изабель де Лаваль: 14 января 1573 года, Анжер, вечер.
Ответов - 15
Изабель де Лаваль: Солнце садилось, витражи гасли, теряли прозрачность и легкость. Святой Викентий, взирающий с заоблачных высот, становился все непроницаемее, суровее, по мере того, как свет дня гас за стенами собора святого Маврикия. Под этими взглядами – святых, ангелов, зверей Апокалипсиса маркизе де Сабле стало неуютно. Величественно-воздушный, поднимающийся к яркому, солнечному небу острыми башнями, с наступлением вечера собор потерял свое очарование, показывая обратную сторону света – темноту и тени. Служанка за плечом Изабель де Лаваль ежилась и тяжело вздыхала, надеясь таким немудреным способом донести до своей дамы мысль о необходимости поторопиться и вернуться в замок, недоумевая, что за внезапный порыв благочестия заставил маркизу задержаться тут до темноты. При дворе королевы-матери Екатерина Медичи сама определяла для своих дам степень порочности и добродетели, благочестия и легкомыслия, но поскольку человеческая душа – материал неподатливый и неуступчивый, то и фрейлина охотнее молилась тогда, когда от нее ожидали обратного, и посещала мессу, чтобы показаться без маски и обменяться любовными записками. Но сейчас – иное дело, сейчас она была свободна. Анжер и ее поймал в зачарованное кольцо своих старых стен, показав, что может быть и иная жизнь, кроме блестящей и опасной жизни при дворе, которой Изабель де Лаваль когда искренне наслаждалась, но нередко и чувствовала утомление от этой яркой, мишурной круговерти. Зайдя, из любопытства в этот величественный собор, маркиза задержалась здесь надолго, не молясь и не размышляя, просто впитывая в себя тишину, умиротворение, любуясь сиянием витражей и благородством стрельчатых сводов. Но волшебство исчезло с сумерками, и холод предательски забрался по теплый плащ. Пора было уходить. - Как же мы теперь, сударыня, - запричитала служанка, недовольно приподнимая подол юбки, ступая на мостовую, влажную, от выпавшего и растаявшего за день снега. – Лучше бы было носилки с собой взять, что же теперь, по темноте идти? - Прекрати и поторапливайся. Анжер – не Париж, да и замок недалеко. В глубине души Изабель де Лаваль была согласна со служанкой, но не признавать же вслух правоту девицы, которая уже сейчас тряслась как заячий хвост при мысли, что придется пройти пешком несколько кварталов. Закутавшись в плащ и спрятав лицо под маской, маркиза пошла вперед, демонстрируя служанке куда больше решимости, чем чувствовала на самом деле. *** Анжеру действительно было далеко до Парижа, но и таким уж тихим и благостным, как то, возможно, могло показаться прибывшим из столицы, он вовсе не был. Так же, как в иных городах славной Франции, имелись тут и свои веселые заведения, где хмельной смех не утихал до утра, где редко какая ночь обходилась без драки, и которые почтенному человеку стоило обходить стороной, а уж вечерами, а уж даме без должного сопровождения, да еще в такое тяжкое время, когда все хотят есть, а золото оно и в темноте золото… неосторожно, что тут скажешь, очень неосторожно. Но, как это часто бывает, неосторожность одного – удача для другого. Вышедший на улицу, чтобы умыться снегом после небольшой склоки, обошедшейся ему в пару зуботычин, а посему мрачный и хмельной от злобы, один житель славного города Анжера подтолкнул локтем приятеля, кивнув головой на видение – из вечерних сумерек появились две женщины. Одна, в богатом плаще, решительно шла вперед, вторая, запинаясь, то и дело оступаясь в грязь, брела чуть позади. Наметанный глаз бродяг тут же различил и дорогие застежки, и мех, которым был подбит плащ, а воображение с большой долей вероятности дорисовало остальное – а именно кошелек, который наверняка полон, и наверняка прячется под плещом, а так же очевидную молодость неосторожной дамы. А главное – самое главное – никого рядом. Ни пажа, который мог бы вступиться за госпожу, ни слуги, ни кавалера. Стоило ли раздумывать? Двое приятелей, предвкушая славную добычу, двинулись на перерез даме, преградив ей проход. - Сударыня, какая радостная встреча! И как вы неосторожны, гулять в такое время, в одиночестве. Позвольте нам вам помочь, - отвесив издевательский поклон, один, ухмыляясь, в упор разглядывал припозднившуюся птичку. - Мы поможем вам совершенно бескорыстно, - подхватил другой, протягивая руку и гладя опушку плаща, прикидывая, сколько за него можно выручить. – Только вот освободим вас от всего лишнего, да, Жано? Господь завещал делиться! - Еще как завещал. Вот добрая дама, и поделится. Плащом, кошельком, и что тут у нас еще, - анжерец, удивленно покачал головой, разглядел перстни поверх перчаток дамы. Он даже задумался на мгновение, а стоило ли связываться, госпожа-то, видно, из совсем благородных, как бы не заплатить потом головой, как вдруг служанка дамы заверещала истошно, а сама дама, больно хлестнув его по руке, отступила назад, прижимаясь к стене дома. - Заткни ей рот, - велел Жано, приятелю, оглядываясь по сторонам. – Еще лишнего шума не хватало. Не то, чтобы он опасался помощи, скорее боялся, что появится кто-то, с кем придется делиться добычей. А знатные господа, ежели так подумать, так же молчат, как и простые люди, если им помочь замолчать.
Луи де Можирон: Он сам вызвался побыть гонцом. Генрих пытался возражать, но видя тоскливый взгляд своего приближенного, измученного сидением на одном месте, сдался без боя и разрешил Людовику ежедневный променад по провинции. Уж больно невмоготу юноше было наблюдать день за днем вереницу шествующих за милостями к Валуа. Когда зачастило духовенство, он чуть не взвыл с отчаянья. Анри целыми днями был занят, терпеливо расточая улыбки и дежурные ответы, решая вопросы, которые требовали всенепременно его участия, а его приближенный уже сгрыз со скуки ногти на обеих руках. Но вот уже несколько дней подряд Луи с утра седлал Ареса и отправлялся развозить местной знати бумаги, в которых подробнейшим образом рукой герцога Анжуйского указывалось, что и от кого требуется для поддержания ларошельской кампании. Больше всего Можирону нравилось наблюдать за лицами вассалов Анжу, когда они распечатывали и читали привезенные им бумаги. Тут было все – от подобострастия до мук жадности. Про себя отмечая все эти гримасы, возвращаясь, Луи подробно рассказывал о них своему господину. Сегодня он задержался немного и копыта его коня застучали по улицам Анжера позднее обычного. Виной тому было вино. Почтенный дворянин, хозяин одного из северо-восточных поместий Анже, настоял на том, чтобы посыльный Монсеньора отведал вина из его погребов. За пробой и ни к чему не обязывающей беседой время пробежало неожиданно быстро, и теперь Луи гнал Ареса во весь опор, чтобы Генрих не успел совсем разволноваться оттого, что маркиз слишком долго отсутствует. Вынужденный придерживать коня на поворотах улиц, Людовик выцепил взглядом странное шевеление в темноте у одного из домов. Разобрать на ходу, что там происходило, не представлялось возможным. Навстречу метнулась женская фигура, которую тут же утащили обратно к стене дома чьи-то руки, и все замерло. Мало ли что могло происходить в Анжере в такое время. Собственно, до этого придворному не было никакого дела. Но, если бы то были обычные уличные девки, развлекающие своих ухажеров, то им не за чем было бы выбегать навстречу всаднику, да и таиться, совершая привычную работу тоже ни к чему. Резко натянув удила, он остановил своего коня, вставшего, прежде чем прервать скачку, на дыбы и выдавшего в тишину вечера возмущенное ржание. - Позвольте полюбопытствовать, господа, что тут происходит? – рука маркиза скользнула под плащ, доставая пистолет из-за пояса. Но прежде, чем палить, следовало узнать в кого стоит метиться. И стоит ли вообще
Изабель де Лаваль: Может быть, стоило молиться, или громко кричать и звать на помощь, только вот маркиза де Сабле словно приросла к земле, прижимаясь к стене и не в силах двинуться с места. В нескольких шагах билась в руках грабителя служанка, той просто зажали рот, чтобы не шумела слишком сильно. Рука анжерца еще раз, словно задумчиво, погладила мягкий белый мех капюшона, грязные пальцы потеребили белокурую прядь, выбившуюся из-под чепца. Глаза, в которых легко было прочитать смесь алчности и решимости оказались так близко, что Изабель казалось – она видит в них свое отражение – крошечное, дрожащее… Подцепив маску, грабитель стянул ее, разглядывая лицо своей добычи. Тишину, готовую разразиться бедой, раскололо ржание лошади и голос, показавшийся испуганной маркизе неправдоподобно громким. Видимо, такое же впечатление он произвел и на двух бравых приятелей, решивших поживиться этим вечером, тот, кто стоял рядом с Изабель замер, предупреждающе положив ладонь на плечо женщины. Тот, который держал служанку – оказался смелее и сообразительнее. Ссориться со всадником не приходилось, но и отпускать двух женщин ой как не хотелось. - Ничего не происходит, сударь, - с заискивающей улыбкой, через которую пробивался волчий оскал, поклонился он, не отпуская девицу. – Мы развлекаемся, по обоюдному согласию, не так ли, красавица моя? Пнув незаметно девицу по ноге, анжерец добился от нее стона, который, с большой натяжкой, можно было истолковать как подтверждение его слов. Но тут, то ли страх придал Изабель силы, то ли святой Маврикий решил помочь ей, но неожиданно для себя самой и для грабителя, державшего ее за плечо, молодая женщина рванулась к всаднику, оставляя в руках Жано тот самый плащ, на который он позарился. - Помогите, сударь, умоляю, - крикнула она, вцепившись в стремя всадника и поднимая к нему побелевшее от пережитого страха лицо.
Луи де Можирон: Людовик не стал разбираться, в сути ситуации. Женщина просила о помощи и покажись за ее спиной даже законный супруг… значит ей суждено было стать вдовой. Можиро выстрелил в тень рванувшуюся из темноты за дамой. Тень кулем стала оседать на землю, а молодой человек спрыгнул с коня и уже доставал шпагу. Второй мужчина, державший другую женщину у стены, не стал дожидаться, когда у его шеи окажется холодное острие клинка и, бросив свою жертву, пустился наутек. Бежал он быстро, а догонять его желания и резона у маркиза не было. Пожав плечами, Луи отправил свою шпагу обратно в ножны и взглянул на тело, сраженное пулей. На дворянина мужчина был совсем не похож, а вот бледное, искаженное страхом лицо дамы (показавшееся ему знакомым), ее одежда явно говорили о принадлежности женщины к благородному сословию. Упавшая на колени, оставленная сбежавшим мужчиной, девица рыдала навзрыд. Служанка – сделал вывод юноша, оглядев ее от чепца до юбок. Отличить прислугу от госпожи наметанному взгляду придворного не составило труда. Потеряв интерес к распростертому на камнях человеку и к плачущей субретке, Людовик обернулся к женщине, чьи руки до сих пор держались за его коня, как за единственную защиту в ночном городе. - Ну же, сударыня, - его руки мягко легли на судорожно сжатые на ремне седла пальцы женщины. Почти нежно он разжал их, отцепляя по одному и согревая ее спину, оставшуюся без плаща, своим теплом, - все хорошо. Больше никто не навредит вам, - голос маркиза звучал мягко, терпеливо, будто он разговаривал с маленьким ребенком. По его мнению, женщина, только что пережившая ужас, не сильно отличалась от несправедливо обиженного дитя. Несмотря на свое пренебрежительное отношения к дамам, не верящий им, Людовик считал их хрупкими созданиями и, если в том была нужда, всегда готов был защищать их честь и жизнь. И даже, если ему потом придется объясняться с Генрихом за свое долгое отсутствие, сейчас он не мог оставить попавшую в беду представительницу слабой половины человечества. - Все хорошо, - повторил он, - вы сейчас расскажите мне, где живете и я сопровожу вас до дома, договорились? – почти ласково обнимая женщину, фаворит Его Высочества герцога Анжуйского развернул ее в своих руках, встречаясь лицом к лицу. Увидев ее глаза, Можиро осознал, что держит в своих объятьях не кого то, а маркизу де Сабле. Ворох вопросов, от «какого черта вы тут делаете» до «чего вам в замке не сидится» готовы были сорваться с его губ. Подзатыльником щелкнула по голове простая истина – уж явно не по доброй воле Изабель де Лаваль попала в лапы уличных романтиков. И он, уже готовый было отойти и отвесить все необходимые поклоны, лишь отстегнул свой плащ, не выпуская даму из другой руки, и укутал ее в теплый мех, что только что укрывал его плечи. Сейчас она не была фрейлиной королевы-матери, сейчас она была просто нуждающейся в поддержке и помощи испуганной женщиной. - Не думаю, что вы захотите когда-то вновь одеть свой плащ, маркиза, - Луи открыто улыбнулся даме, - и, мне кажется, я знаю, куда вас надо отвести, мадам.
Изабель де Лаваль: Все закончилось очень быстро. Словно в противовес тем мгновениям, которые она провела в руках грабителей, и которые были растянуты грязной, черной смолой по темно-синему бархату зимнего вечера. Решительность, шпага и пистолет дворянина сделали свое дело, жизнь одного из бродяг оборвалась в том же переулке, где он рассчитывал поживиться, другой бежал. Испуганная служанка рыдала в голос, не в силах подняться с колен. Изабель, чувствующей на своих плечах руки их спасителя, слышащей его голос – достаточно было того, что ее успокаивали, уверяли, что все хорошо – хотелось поступить так же. Расплакаться совсем по-детски, так, чтобы вместе со слезами ушел весь пережитый страх. Но не уподобляться же, в самом деле, этой девице, ударившейся в истерику. Поэтому, закусив дрожащую губу и стараясь удержать на ресницах ненужные слезы, маркиза, повинуясь безвольно рукам незнакомца, повернулась, оказавшись лицом к лицу… с Людовиком де Можироном. Промелькнула перед глазами сцена двухдневной давности, разыгравшаяся в кабинете герцога Анжуйского. Промелькнула и пропала. Какое значение имели теперь колючие насмешки маркиза д’Ампуи, после всего, что он сделал, от чего спас? Изабель де Лаваль готова была поклясться, что взгляд убитого бродяги будет еще долго преследовать ее в страшных снах. На плечи маркизы де Сабле лег теплый плащ. Открытая улыбка юноши вызвала слабую ответную улыбку на еще дрожащих губах молодой женщины. - Благодарю вас, маркиз, - искренне проговорила она. – Если бы не вы… я обязана вам жизнью. Плечи дрогнули, не так-то просто прийти в себя после пережитого, и взгляд так и притягивает то темное бесформенное нечто, что еще несколько минут назад бывшее полным сил и злобы человеческим существом. Но между ней и ужасами этого вечера стоял фаворит герцога Анжуйского, и маркиза испытывала от этого облегчение, как будто Людовик де Можирон снял с ее плеч большую часть этой ноши. - Маго, перестань рыдать! Встань и подойди, не видишь разве, все закончилось! Мы пошли пешком, не зная города, теперь я понимаю, какой ошибкой это было, - говорить было трудно, в горле комом стояли так и не выпущенные на волю слезы, но маркиза сочла необходимым дать хоть какое-то объяснение своей неосторожности. Потом. Когда она окажется в одиночестве своей спальни, когда будут задернуты занавеси кровати, она не будет сдерживаться. Но не сейчас. – За свою ошибку я дорого заплатила. Но если бы не ваше вмешательство, сударь, пришлось бы заплатить еще дороже.
Луи де Можирон: Маркиз невзначай сделал полшага в сторону, видя, куда стремится взгляд мадам де Лаваль и закрывая собой неприятное женскому взгляду зрелище. - Тише, сударыня, все позади и я не прошу у вас объяснений, - жалости не было, скорее он сочувствовал своей неожиданной визави. И как-то совершенно инстинктивно, стремясь защитить, утешить, рука гладила женщину по голове, поправляла выбившиеся из-под чепца белокурые локоны, когда другая крепко обвивала ее стан. – Вам ничем не придется поплатиться за данное происшествие, кроме благосклонной улыбки. Цена дорога, я понимаю, но иной мне не надо, - он был благодарен маркизе уже даже за то, что этот вой за его спиной прекратился… Луи не видел, что было со служанкой, но слава Всевышнему она заткнулась. Застывшие на ресницах маркизы де Сабле слезы произвели на Можирона гораздо большее впечатление, нежели рыдания ее субретки. Можно было и дальше изображать из себя скульптуру опоры, да и не против того был сам маркиз, но затихнувший по приказу госпожи плачь, мог через мгновенье обернуться всемирным потопом, если что то не предпринять. - Мадам, я восхищен вашей стойкостью и мужеством, но нам следует скорее покинуть это место, - в кабачке неподалеку шла пирушка и в любой момент оттуда могли вывалиться люди и приключения маркиза и Изабель на сегодняшний вечер не были бы закончены. А им еще предстояло пройти мимо этого заведения. Конечно, шпага фаворита Монсеньора наколет на свое острие стольких, скольких доведется ему отправить в мир иной, но один пистолет разряжен, две женщины обузой – это не то положение, в котором можно рисковать. Одна из них к тому же может заголосить раненой ланью, а другая того и гляди хлопнется в обморок. Можно посадить их обеих на коня, но кто поручится, что их не схватят в следующем закаулке? - Сударыня, - склонив голову к самому ушку женщины, Людовик заговорил нежно и твердо одновременно, - Изабель, нам надо миновать тот хлев, с которого виден свет. Мы сейчас посадим на моего скакуна вашу служанку и заставим ее пригнуться, а вы должны мне помочь, крепко обнимая меня. Мы вообще безумно влюблены друг в друга, - словно в подтверждение словам молодого человека из кабака вывалился амбал, желая подышать свежим воздухом и ища приключений. Пока тот не освоился с темнотой, Луи, не дав субретке опомниться, закинул ее в седло со тихим шепотом «притворись мертвой, дурочка» . Подхватив Ареса за узду одной рукой, а маркизу де Сабле другой, он серьезно посмотрел на свою спутницу и тихо спросил: - Вы поможете мне, сударыня?
Изабель де Лаваль: - Я сделаю, как вы скажете, - просто ответила маркиза, приказав растерявшейся и все еще всхлипывающей служанке делать так, как ей приказано, добавив для острастки. - Иначе я оставлю тебя здесь, клянусь. Угроза подействовала. Маго застыла в неподвижности, а Изабель прильнула к маркизу, играя свою роль, и, поддерживаемая Людовиком, смогла на довольно твердых ногах пройти мимо кабачка с его шумом, хохотом и чем-то вроде музыки, хотя только глухой мог бы признать в этом реве хоть какое-то подобие гармонии. Когда на пороге, шатаясь, появился еще один ночной гуляка, обведя мутным взором улицу, она чуть не споткнулась, чувствуя, как холодный, липкий страх пронзает тело, не давая сделать и шага. Но рука маркиза была опорой, его присутствие успокаивало. Когда они миновали опасную улицу, и до замка было уже совсем недалеко, Изабель вздохнула с облегчением. Не хотелось отстраняться. Не из-за того, что роль влюбленной так пришлась ей по вкусу, нет. Чувственности не было в том, как молодая женщина льнула к своему спасителю, было почти детское желание как можно дольше оставаться под защитой Луи де Можирона, во всяком случае, пока кольцо замковых стен не сменит кольцо мужских рук. Но присутствие так близко дворянина Монсеньора напомнило ей кое о чем. Мысль о приказе королевы-матери и раньше не вызывала у нее восторга, а сейчас, после того, как маркиз спас ее, рискуя собой, с мягкостью и заботой вел в замок, отозвалась в горле кислым привкусом. Надо предупредить Людовика о том, на что готова пойти Екатерина Медичи, только чтобы разрушить любовь сына, но как? Пережитый страх, все еще отзывавшийся дрожью в пальцах, не прибавлял решимости и сообразительности, Изабель де Лаваль искала слова, искала и не находила. Наконец, замок. Наконец безопасность, свет факелов. Снова разрыдавшуюся служанку Изабель отослала прочь, не в силах выносить еще ее слезы, когда таких усилий стоило сдержаться самой. Хотелось забраться под одеяло, доверив подушке все беды, но маркиза решила не откладывать долг благодарности на завтра. Слишком хорошо она знала, как солнечный свет и малодушие (пусть даже нацепившее маску разумности) могут задушить любые искренние порывы. Подняв на своего спасителя глаза, потерявшие обычную безмятежность, маркиза нашла в себе решимость заговорить. - Позвольте еще раз сказать, как я вам признательна, и мне хотелось бы доказать вам, маркиз, свою благодарность. Она говорила, а рука теребила высокий глухой ворот платья, как будто он душил, загоняя слова внутрь как раз тогда, когда требовалось дать им волю. - Если у вас есть немного времени, чтобы меня выслушать… это касается королевы-матери... Но лучше не здесь, в моих покоях. Все, решающее слово сказано и маркиза почувствовала облегчение. Настолько сильное, что закружилась голова. Опираясь на руку Людовика, пройдя, как в тумане коридоры и лестницы, не замечая любопытных взглядов слуг, она остановилась уже возле двери в отведенные ей комнаты. Остановилась, сцепив пальцы рук и собираясь с мыслями. - Перед моим отъездом я имела беседу с королевой Екатериной... Изабель, стараясь быть краткой, рассказала Людовику о разговоре с королевой-матерью, о ее приказе (усталость, навалившаяся сразу, как маркиза почувствовала себя в безопасности, вытравила из женского голоса всю выразительность). - Не верьте ни одному слову королевы-матери и будьте готовы ко всему, - закончила она свой рассказ. - Если я смогу быть вам чем-то полезной... после сегодняшнего вечера вы найдете во мне друга.
Луи де Можирон: Слова маркизы де Сабле не удивили придворного, имевшего честь видеть лично негодующий взгляд королевы-матери в свою сторону. Однако было приятно, что это молодая женщина решила довериться своему спасителю. Быть может она и преувеличивала цену услуги, но тем не менее, Людовик был ей благодарен за откровенность. Небрежно улыбнувшись на слова дамы о кознях мадам Катрин, он все еще дрожащую после пережитых потрясений, внес ее на руках в ее же покои. - Теперь, сударыня, даже Ее Величество не сможет обвинить вас в том, что вы не постарались выполнить ее поручение, - тихонько посмеиваясь, опустив мадам де Лаваль на один из пуфов в ее спальне, Луи с ног до макушки оглядел свою ношу. Безусловно очаровательная женщина, со стройным станом и пышной грудью, со все еще ниспадающим с ее плеч его плащом, сидела перед ним с абсолютно обезоруживающим взглядом, в глубине которого еще плескался страх. - Мадам де Лаваль, - молодой человек опустился на корточки возле сидящей на пуфе маркизы де Сабле, - я не прошу быть мне другом, хотя с удовольствием принимаю вашу дружбу, - руки юноши легли с двух сторон от пуфа и восседающей на нем дамы. - И не обещаю вам своей, хотя, видит Бог, я сделаю для вас очень многое, по долгу спасителя, - Луи добро усмехнулся, - да и по собственному желанию, сударыня. Но у нас с вами есть возможность, коли уж судьба свела нас, наставить своеобразные рога Ее Величеству. Я очень ценю вашу откровенность, маркиза. – Луи прижал к губам еще дрожащую руку женщины. – Вы меня обольстили, что есть, то есть. Остается только Его Высочеству ознакомиться с гениальным планом его матушки, и я думаю, что мы все трое окажемся у нее в благоволении. Нам стоит довериться Монсеньору и уж он, лучше всех знает что делать со своей матушкой. Людовик только успел договорить, как за дверьми послышался шум, предвещающий чье то появление. Сначала он хотел отпрянуть от маркизы де Сабле, но, предполагая, что подобный дебош мог учинить лишь сам принц в поисках своего фаворита, уселся на пол, скрестив ноги по-турецки возле пуфа маркизы. - Вам выдался уникальный случай, Изабель, - улыбнувшись, маркиз поцеловал краешек платья дамы, - вы можете объяснить Его Высочеству мое присутствие тут так, как пожелаете.
Henri de Valois: Маркиз задерживался, и Монсеньор мрачнел с каждой минутой. Каждый час, проведенный вдали от Луи, падал на сердце принца тяжелым камнем. За окном сгущались сумерки, и чем темнее становилось, тем сильнее тревога грызла Генриха. Воображение рисовало картины, от которых кровь пульсировала в висках, от которых хотелось бросить все, и отправиться на поиски Людовика, немедленно, пока не стало слишком поздно, пока не случилось беды… Какой? Принц и сам не мог бы ответить. Генрих заставлял себя заниматься делами, просматривая и подписывая бумаги, не видя и не понимая толком, что он делает и зачем, коря себя за то, что поддался на уговоры любимого и отпустил его с письмами. Если бы он еще был не один! Рука, держащая перо, дернулась. Чернильница опрокинулась, залив бумаги и скатерть, испачкав манжет Его Высочества. Генрих, позвав слугу, вернулся к своему наблюдательному пункту – к окну, но что он мог там увидеть? Цветные ромбы, вставленные в свинцовый переплет, были гладкими и блестящими, отражая танцующий огонь свечей, зажженных в кабинете. - Маркиз д’Ампуи вернулся в замок? Слуга, убирающий со стола, поднял было голову, но тут же опустил, чтобы не казаться дерзким. Как видно, не может принц обойтись без своего дворянина, раз задает этот вопрос за последний час раз десятый, не меньше. Ну, так что же в том удивительного? Поговаривали, что ближе этих трех дворян, сопровождающих Монсеньора, для принца никого нет. - Прибыл, Ваше Высочество, не так давно. Прибыл, сопровождая маркизу де Сабле, и поднялся к ней в покои. Генрих, вздрогнув, замер. - Что-то случилось? Господи, зачем задавать глупые вопросы, зачем терять драгоценные секунды, когда и так понятно – случилось. Иначе бы Луи уже был здесь, рядом со своим принцем. Генрих прекрасно знал, как невыносимы для его любимого лишние минуты, проведенные порознь. Добровольно он бы не стал затягивать разлуку. - Мне это неизвестно, Ваше Высочество… Но принц уже вышел из своих покоев, одергивая испачканный манжет, не замечая, как пачкает в чернилах пальцы, спеша туда, где сейчас был его Луи, слава Всевышнему, живой, и по всей видимости, в добром здравии, но вот какого нечистого он забыл в покоях маркизы де Сабле? В сердце Генриха смешалась тревога, любопытство, досада – опять что то встало между ними, пусть и ненадолго, единственное, чего не было, чему не было места – это ревности. Слишком велика была его любовь к Людовику, чтобы допустить, даже на мгновение, что в покои Изабель де Лаваль его привел интерес к прелестям маркизы. Но, напустив на себя вид суровый и холодный, Монсеньор открыл дверь, оглядев внимательным взглядом открывшуюся ему картину – маркиза в плаще Людовика, Луи у ног маркизы, подозрительно улыбающийся, довольный, словно только что придумал особенно забавную шутку. - Ну и что здесь происходит, - мрачно осведомился Генрих, опустив все любезности. – Маркиз, я вас жду, а мне докладывают, что вы, прибыв в замок, развлекаете нашу гостью. Похвально, конечно, но я тоже желаю вашего общества!
Изабель де Лаваль: Страх, отступивший было благодаря заботе маркиза д’Ампуи вернулся с новой силой, когда их разговор прервало появление герцога Анжуйского. Слишком хорошо Изабель помнила, как изменилось его лицо, когда по прибытию она заговорила о Луи де Можироне, как в каждом движении самого красивого и галантного принца двора появилась опасная сила хищного зверя. Что она сама почувствовала бы, застав своего возлюбленного в обществе другой женщины? Примерив на себе эту Нессову одежду, движимая благодарностью за свое спасение, маркиза, найдя в себе силы подняться на ноги, склонилась перед принцем в поклоне, и, презрев все правила этикета, предписывающие ей молчать, пока Монсеньор не соблаговолит обратиться к ней с вопросом, заговорила: - Прошу меня простить, Ваше Высочество, это моя вина! По дороге в замок на меня напали, я была без сопровождения и охраны, и только храбрость маркиза д’Ампуи уберегла меня от страшной участи. Изабель подняла на принца глаза, казавшиеся огромными на бледном лице, спрятав дрожащие пальцы в пышный бархат юбок и молясь про себя, чтобы тот поверил и не обрушил на фаворита свой гнев. - Я попросила маркиза подняться со мной и выслушать меня, Ваше Высочество. Мной двигала только благодарность, а этим достойным дворянином только доброта. Только это, клянусь вам! Маркиза оглянулась на Луи де Можирона, прося взглядом поддержки. Не будь она так испугана, то заметила бы, что тот вовсе не выглядит взволнованным внезапным появлением своего принца, да и Генрих Валуа не пылал гневом. Но когда за один вечер довелось пережить столько всего, не мудрено и растерять часть своей проницательности и холодной самоуверенности, которыми так гордилась придворная дама Екатерины Медичи.
Луи де Можирон: Маркиза де Сабле была восхитительна в своем желании отблагодарить выручившего ее из беды юношу и поставившая себя между ним и гневом Монсеньора. Людовик быстрым взглядом окинул Генриха, отметив про себя, что манжет рубашки Его Высочества и пальцы измазаны в чернилах. Принц отличался аккуратностью в жестах и том, что касалось его внешнего вида, а тут он видимо, действительно сильно волновался за своего приближенного, раз позволил себе подобную небрежность. Было стыдно перед Анри, стыдно, что заставил его ждать себя, нервничать и даже отправиться на поиски. Стыдно – не то слово. И даже если Генрих ни словом, ни взглядом не упрекнет своего приближенного, то маркиз и без того замучает себя угрызениями совести. Но иного варианта развития событий не было. Не бросать же, в самом деле, было женщину на произвол судьбы и наедине с ее страхами. Сейчас главным было другое, главным было то, что они все встретились, наконец. То, что принц может убедиться в целостности и невредимости своего фаворита, что Изабель де Лаваль находится в безопасности и, похоже, сейчас гораздо больше увлечена выгораживанием маркиза д’Ампуи в глазах принца, чем страшными воспоминаниями этого вечера, а сам Людовик, жутко соскучившийся по Александру за день, мог беспрепятственно любоваться вдоволь своим господином. В отличие от фрейлины Ее Величества королевы-матери, он видел, как тухнет беспокойство в глазах Валуа, воочию убедившегося в благополучии Можирона, и знал, что Генрих верит ему, так же, как он сам верил ему. Абсолютно и всецело. Но это не было поводом к тому, чтобы испытывать эту веру на прочность, так же, как переживающее нежное сердце Анри. Поднявшись с пола в одно движение (все же негоже было оставаться сидящим, когда стояла дама и брат короля), Можиро учтиво поклонился сыну Катрин Медичи. - Монсеньор, мадам де Лаваль, безусловно, преувеличивает мои заслуги, - он был благодарен ей за попытку отвести от него негодование царственной особы. – Я просто оказался в нужном месте в нужное время и очень сожалею, что не умею делиться на две части, ибо тогда, я мог бы быть постоянно подле вас, так же как всегда подле вас мое сердце. Но не скрою, мне приятно оказать услугу этой женщине. Маркиза же, - поклонившись на этот раз даме, Луи ободряюще улыбнулся ей, - в знак благодарности, поведала мне об истинном поручение, которое дано ей королевой-матерью относительно моей персоны. Вам будет интересно это послушать, Ваше Высочество.
Henri de Valois: Если до этой минуты взгляд Генриха был направлен только на своего фаворита, лаская каждую черту так горячо любимого им лица, без слов посылая Луи признания в любви, в тоске, в нежности, то после слов маркизы принц внимательно оглядел даму. Плащ Людовика на плечах, белокурые пряди, выскользнувшие из-под чепца, бледность, делающая лицо моложе, беззащитнее. Да, похоже Анжер был негостеприимен к маркизе де Сабле. Нужно было совсем уж не иметь сердца, чтобы не преисполнится сочувствием к мадам де Лаваль. - Сядьте, сударыня, вы едва стоите на ногах, - мягко улыбнулся он, и, не удержался, бросил на Людовика полный нежности взгляд, обещающий вознаградить их обоих за вынужденную разлуку этим вечером. – Вам не за что себя винить. Маркиз поступил как должно, и я благодарен ему за то, что моя гостья оказалась спасена. Ловко расстегнув застежку, Монсеньор освободил даму от плаща, усадил на пуф, вовсе не имея желания добавлять к ее переживаниям новые. Пальцы невольно погладили теплый мех, не так давно укрывавший плечи его любимого. Но принц заставил себя отвлечься от картин, рисуемых его воображением. - Говорите и не бойтесь, мадам, даю вам слово, все, что вы скажете, не выйдет за пределы этой комнаты. Мы с маркизом умеем хранить секреты и убережем честь доверившейся нам дамы, - серьезно добавил он, понимая, как непросто, должно быть, маркизе де Сабле заговорить. Екатерина Медичи жестоко мстила тем, кто не умел или не хотел хранить ее тайны.
Изабель де Лаваль: И вот, второй раз за вечер Изабель де Лаваль рассказывала о своей беседе с королевой-матерью, с удивлением отмечая про себя, что то, что она поначалу приняла за ревность, на самом деле было беспокойством за Луи де Можирона. Если это так, если чувства между этими двумя молодыми людьми настолько сильны, что в них нет места подозрительности и недоверию, то Екатерина Медичи очень просчиталась, пытаясь совладать с маркизом своим излюбленным оружием – женским очарованием. Либо, что еще более вероятно, уже и не пыталась, а наносила удар вслепую, с отчаянием обреченного, надеясь: а вдруг? Только вот ее посланница все больше радовалась тому, что ей не придется играть эту неблаговидную роль, хотя заставить себя посмотреть в глаза Монсеньора она так и не смогла. - Это все, Ваше Высочество, - тихо закончила она свой рассказ, который занял совсем немного времени. – Я рада, что обстоятельства сложились так, и я могу отблагодарить маркиза за его доброту, хотя бы предупредив о… (Изабель поколебалась, помня, что говорит о королеве-матери в присутствии ее сына, герцога Анжуйского) о той настороженности, которую испытывает королева Екатерина к его особе. Чувствовала ли маркиза, что предает в этот миг свою госпожу? Нет. Только тайное удовлетворение от того, что случай расстроил планы Флорентийки и не сделал ее, Изабель де Лаваль, орудием ее мести. Екатерина Медичи, при всем своем уме, была слишком жестока к тем, кто ей служит, покупая их верность, или запугивая. Но благодарность, и нежелание оказаться запачканной в грязи, которую тебя вынуждают вылить на другого, иногда бывают сильнее страха.
Луи де Можирон: Поначалу маркиз еще переводил взор с маркизы де Сабле на герцога Анжуйского, с герцога Анжуйского на маркизу де Сабле, слушая повторно рассказ девушки и любуясь своим принцем. В конце концов, устав крутить головой, молодой человек замер, оставив в покое Изабель де Лаваль и отдав все свое внимание Его Высочеству. Решать было Монсеньору, что делать дальше и стоило ли спешить с решениями и раздумьями. За себя же Людовик мог сказать просто и честно – если в ближайшие четверть часа он не обнимет Анри, то его только сегодня зародившиеся нежные чувства к молодой вдове начнут таять так же быстро, как сосулька под лучами весеннего солнца. И притом ее вины в этом не будет вовсе. Она же не виновата была в том, что в присутствии Генриха все остальное для Луи блекло и теряло свою значимость. Перебить даму не представлялось возможным, вставить свое слово поперед слова герцога тоже, потому придворный занялся излюбленным делом – разглядыванием повелителя. От макушки до носков его туфель и обратно, постоянно останавливаясь то на плечах, то на торсе, то на изгибе шеи, чтобы тяжко и мечтательно вздохнуть. С трудом сдерживая себя, чтобы бесцеремонно не уволочь своего ненаглядного и обожаемого принца в его покои, где уже никто не помешает поцеловать его, маркиз в задумчивости начал хрустеть суставами на пальцах, сгибая их и придавливая пальцами другой руки, пока не раздастся звук, похожий на тихий треск раскалываемого ореха.
Henri de Valois: - Благодарю вас, сударыня за смелость и сердечность, - принц коснулся благодарным поцелуем руки Изабель де Лаваль, и усмехнулся про себя, представив гнев и отчаяние мадам Екатерины в ту минуту, когда стало ясно, что ее сын вместе со своими дворянами, а главное – со своим возлюбленным, отбыл в Анжер. Жалости к матери он не испытывал. Она не пожалела и не пощадила чувств сына, попытавшись сначала запугать, а теперь еще и очернить Луи в его глазах, приказав маркизе соблазнить фаворита герцога Анжуйского. Где ей было знать, насколько глубока его вера в Людовика, насколько сильна их любовь. Даже если бы ему показали Луи в объятиях другой женщины, принц не поверил бы в то, что его любимый предал и изменил. Только не Луи. А еще принц всей кожей, всем сердцем чувствовал исходившие от его единственного волны нетерпения. И разделял его полностью. Дама спасена и доставлена в замок, козни матушки раскрыты, маркиза преисполнена благодарности. Чего же еще? - Вы нуждаетесь в отдыхе, маркиза. Вот увидите, завтра все случившееся покажется вам всего лишь неприятным сном. Я же почти рад тому, что случилось, ибо это позволило мне увидеть и оценить не только вашу красоту, но и мужество, и доброту. Итак, мы оставляем вас, доброй ночи! Поклонившись на прощание, выйдя в коридор и убедившись, что рядом нет никого из слуг а почти погасшие масляные лампы, освещавшие замок вечерами горят хорошо если через одну, Генрих Александр привлек к себе того единственного, кто занимал все его мысли и навечно поселился в его сердце. - Люблю тебя, - выдохнул он в губы Луи, прежде чем забыться в долгом поцелуе. Таком же долгом, как весь этот вечер, который они провели не вдвоем. Эпизод завершен
полная версия страницы