Форум » Игровой архив » О женщины, вам имя - вероломство! » Ответить
О женщины, вам имя - вероломство!
Генрих де Бурбон: 30 января 1573 года, Лувр, около шести часов вечера.
Ответов - 11
Генрих де Бурбон: Генрих де Бурбон вертел в руках записку и мрачнел все больше. Записка эта была передана ему Марией, служанкой Паолы Джустиниани, и была одной из множество таких же, выпархивающих из ручек венецианки, и оканчивающих свой путь на груди влюбленного Конде. С одной только разницей. Она была написана явно мужской рукой и содержала столь пылкие признания и обещания, что Конде, прочитав, побледнел от ярости. Итальянский язык придавал особую вольность выражениям, за которые, по мнению принца, наглеца стоило проткнуть шпагой не менее десяти раз. Что он и пообещал себе сделать. Остаток дня он провел словно в тумане, отвечая невпопад на вопросы, не слыша ответов, не думая даже о том, что до этой проклятой записки занимало все его мысли – предстоящему отъезду на войну. А именно о войне стоило думать, а не о ветреной любовнице! Но с женщинами не воюют, их наказывают презрением и забывают, а вот тот, кто метит на его место… Генрих стиснул кулаки. Нет, прежде чем он отправится на войну, кое-кто отправится на небеса. Собираясь в обычный час на свидание с венецианкой, Генрих де Бурбон оделся особенно тщательно, предусмотрев и короткий кинжал, и тонкую кольчугу. «Не открывай всякому человеку твоего сердца, чтобы он дурно не отблагодарил тебя», - прошептал он, выходя из своих покоев.
Паола Джустиниани: «Лувр – крайне людное место», - думала Паола Джустиниани, возвращаясь в свою маленькую комнатку во дворце через уличную толчею, скрытая в уютном портшезе. Посреди парижских улиц итальянка чувствовала себя более защищенной, чем в собственной спальне. Здесь сквозняки не походили на шепот, и не мерещились укромные взгляды в складках неплотно задернутых занавесей. Но сегодня вечером Паола торопилась вернуться. Письмо, переданное через Марию, было полно любви и искренности, итальянка ждала Генриха к себе. Достаточно мимолетных свиданий и сдержанных слов! Известия о войне обожгли монну Паолу как огнем: что, что там делать Конде?! Разве более некому голову сложить? Во Франции полно голов, которые никому не нужны, даже шляпы по ним скучать не будут. Поднося надушенные перчатки в лицу, Паола нервно постукивала туфлей по полу портшеза, словно этот тихий звук мог задать носильщикам ритм и прибавить скорости. Стемнело рано по-зимнему, когда итальянка открыла дверь своей комнаты и вошла с замиранием сердца. Ее уже ждали, на кровати темнел силуэт мужчины. Огонь в камине был погашен, а портьеры задернуты. Комната замерла в ожидании пылких признаний и страстных объятий. - Любимый, ты уже здесь! – Паола, скинув накидку на пол, бросилась на грудь своему гостю, предчувствуя нежность поцелуя.
Фабио Кантарини: Путь Фабио Кантарини, отправившегося на поиски своей кузины, был долог и труден. Отец менее всего желал, чтобы его сын сломя голову мчался во Францию, по следам этой вертихвостки Паолы. Более того, отъезд племянницы был встречен им со вздохом облегчения, слишком уж влюблен был в нее Фабио, а теперь, дай бог, женится на какой-нибудь дочери какого-нибудь почтенного семейства. Поэтому и скрыл, куда уехала Паола, сдавшись только когда понял, что неугомонный отпрыск готов доплыть и до Нового Света, если понадобиться, только что бы увидеть Паолу Джустиниани. Уехал Фабио из Венеции без отеческого благословения, напутствуемый предупреждениями о том, что не доведет его до добра такое своеволие. « Если бы она тебя действительно любила», - втолковывал дож своему наследнику. – «Разве она бы уехала?». «Это вы вынудили ее», - защищал любимую Фабио, седлая коня. И вот он во Франции, в Париже. А Паола при дворе, в свите Медичи. И они еще дальше друг от друга, чем раньше. Помог Фабио случай, принявший облик Марии, служанки его кузины. При помощи небольшого количества золота и большого количества обещаний, он убедил Марию передать Паоле записку, в которой он просил о разговоре, а так же провести его тайком в Лувр. И вот, возлежа на кровати, вдыхая тонкий запах духов, таких знакомых, вызывающих в нем тысячи воспоминаний, он с колотящимся сердцем ждал… И его ожидания были не напрасны! Открылась дверь, и вот он уже счастливо сжимает в объятиях кузину, шепча ей на ушко тысячи признаний, а сердце выпрыгивает из груди.
Генрих де Бурбон: Конде не шел – летел к покоям Паолы, только вот влекла его не страсть, а жажда мести. Если его подозрения верны, то… Его подозрения оказались верны, оттолкнув перепуганную служанку, которая, что-то бормоча пыталась преградить ему путь, Генрих де бурбон ворвался в покои Паолы Джустиниани. В теплом сумраке комнаты, на кровати сплетались два тела и Конде почувствовал сначала, что душа его, похоже, готова расстаться с телом, но потом душа вернулась, ибо следовало совершить месть. - Значит, вот чего стоят ваши клятвы, Паола, - с горьким презрением произнес он. – Какм глупцом я был, поверив вам! И кто же этот счастливчик, который обнимает вас сегодня? Встаньте и отойдите, я хочу увидеть его лицо, прежде чем убью у вас на глазах.
Паола Джустиниани: Объятия и слова любви оказались привычны и подозрительно знакомы, но принадлежали отнюдь не принцу Конде. На мгновение Паола просто потеряла дар речи, позволив себя целовать. Но провидение было сегодня особенно жестоко! Вопросы к Фабио замерли на губах, предостережение Генриху итальянка прокричала также совершенно беззвучно. Наконец, ей удалось разжать объятия кузена и встать с кровати между двумя мужчинами. - Святые угодники! – печать молчания была сломана обращением к высшим силам, да и к кому еще могла обратиться Паола, находясь в состоянии, близком к обморочному, - Матерь Божья! Отец небесный! Да будет воля твоя, да придет царствие твое, не карай невинную рабу твою! Да не прольется кровь по недоразумению человеческому! Молитвенно сложив руки, итальянка опустилась на колени, возведя к небу прекрасные глаза цвета южной ночи. Она виновата, во всем виновата она одна! Отречься даже в мыслях от собственной веры, пойти на поводу любви, даже приехать во Францию – в этот вертеп разврата… Врата ада растворились, послав Фабио, а ангелы смерти сообщили об этом Генриху, дабы умертвить их обоих у нее на глазах! Нет, не бывать этому! Если и должна пролиться кровь, то это будет кровь Паолы Джустиниани! Пораженная этой новой мыслью, итальянка вскочила, кинувшись навстречу разъяренному принцу Конде. - О, любимый! Убейте меня, пощадите моего брата! Видит Создатель, я не знаю, как он оказался здесь, разве не вам я отправила записку со словами нежности и приглашением сегодняшней ночью? Остановите мое сердце, Генрих, иначе оно разорвется! Бог карает меня сегодня, так будьте же его орудием!
Фабио Кантарини: Превращение нежной кошечки в неуступчивую тигрицу было таким разительным, что Фабио, растерявшись, не сразу понял и оценил главное – а именно появление другого мужчины в спальне его кузины. Выпустив Паолу из объятий (увы, он слишком рано торжествовал победу) венецианец пытался разглядеть в сумраке спальни кто он, этот соперник, похитивший, очевидно, сердце его Паолы! Между тем его кузина, приняв позу скорбящего ангела, возносила к потолку и незнакомцу свои молитвы, и тут, грешным делом, Фабио подумал, не подшутила ли над ним мерзавка Мария, и не завела ли в спальню к иной какой придворной красавицы, потому что та Паола, какую он помнил ходила в храм божий только для того, чтобы покрасоваться в новом платье. Но что такое, она назвала его братом? Братом?! Какие еще кары небесный, он сам остановит, своей рукой сердце коварной изменницы, а затем ее любовника, а потом и свое, ибо без Паолы жить станет незачем! - Я ее жених, - крикнул он, соскакивая с постели, ища в одежде, скинутой на пол, шпагу, запутываясь в плаще, но все же извлекая из ножен клинок. – Я ее жених и нахожусь тут по праву! А вы кто такой, сударь, растлитель чужих невест?!
Генрих де Бурбон: Брат ли, жених, сам дьявол ли – это было неважно! На скорбящую Паолу Генрих бросил всего один взгляд, полный язвительной горечи. И она такова, как все женщины! Воистину, только глупец способен искать утешение в женских объятиях, ибо все они лживы от начала времен. Да лучше пустить в спальню ядовитую змею, чем женщину! - Защищайтесь, сударь, - мрачно бросил он сопернику. Конечно, спальня Паолы, довольно тесная, была не лучшим местом для дуэлей, но обманутые мечты требовали возмездия и Конде улыбалась мысль окропить кровью этого подлеца простыни его любовницы. А что там будет дальше – не важно. – Из этой комнаты живым уйдет только один из нас.
Паола Джустиниани: Слова молитвы отскочили от стен комнаты, как крупный жемчуг и растаяли в кислоте гнева и непонимания. Бог всегда слышит страждущих, но иногда он отворачивается, и его глаза не видят вопиющих грехов, свершающихся или только готовых свершиться. Если бы Создатель был всегда бдителен, то… Не пришлось бы женщинам решать мужские проблемы. Первой мыслью Паолы было закричать, хотя нет, это был, скорее, инстинкт. Второй мыслью – убежать, но удержал долг. На третью просто не хватило времени – противники ринулись друг на друга. В воздухе запахло кровью или это только разгоряченное воображение итальянки? Ее взгляд упал на глиняный кувшин, полный воды. Мария была крайне исполнительна, но при этом все делала не вовремя: вода для вечернего омовения давно успела остыть. Тем лучше. Паола схватила сосуд и на миг замерла, глядя на фехтующих, решая, - кто страшнее. Насколько кузина знала своего названного братца, боец он был весьма посредственный. В воспитании сына дож Кантарини гораздо больше уделял времени политике и бухгалтерии, чем физическим тренировкам. И даже хорошие природные данные Фабио не помогут против мастерства принца Конде. И, решившись, Паола взяла на себя роль судьбы, обрушив гончарное изделие на голову возлюбленного своего Генриха вместе с водой, черепками и молитвами, пропавшими всуе.
Фабио Кантарини: Соперник пал, поверженный, к ногам Фабио. Пусть сраженный не его собственной рукой, а ручкой Паолы и посредством глиняного кувшина, но все же! Победителей не судят, а он немедленно почувствовал себя победителем. Разве этот поступок не служил доказательством страсти кузины? Отбросив в сторону так и не пригодившуюся шпагу, Фабио перешагнул через бездыханное тело француза и протянул руки к черноволосой чаровнице, с глазами, подобными бурной ночи. - Так ты все-таки любишь меня, cara mia! Ti penso sempre, ho perso la testa per te! Non riesco a dimenticarti!* Припав на одно колено, обхватив тонкий стан Паолы и покрывая его поцелуями, Фабио выпалил главное, ради чего проделал весь этот долгий путь: - Выходи за меня, любовь моя! Будь моей женой! * непереводимый итальянский фольклор
Паола Джустиниани: Паола чуть не упала на ковер вместе с Конде: от нервного напряжения дрожали ноги и срывалось дыхание. - Святая Мадонна! Как ты попал сюда?! Ты едва не лишился жизни! Паола вырвалась из цепких объятий и, путаясь в мокром платье, схватила плащ и клинок Фабио. Тут слова кузена дошли, наконец, до сознания монны Джустиниани. - Что?! У тебя была вечность, чтобы предложить мне это в Италии и получить согласие! Но ты не сделал этого! Ты позволил мне уехать, не спорил с отцом! Неужели дядюшка, встав однажды утром с кровати не с той ноги, дал свое согласие на наш брак? – язвительно закончила итальянка. Сообразив, что начав словесную перепалку с кузеном, она сможет ее продолжить до утра, девушка приняла решительный вид: - Не важно, Фабио. Ты должен уйти. Паола перешла на итальянский, подталкивая кузена к двери, сбивчиво объясняя опасность его нахождения во дворце. Не питая страстной любви к Фабио, она, тем не менее, вовсе не желала ему смерти.
Фабио Кантарини: Переводя растерянный взгляд с распростертого тела соперника на гневное лицо Паолы, Фабио ощутил почти детскую обиду. Ну как же так? Все должно было быть совсем по-другому, совсем по другому он рисовал в своих местах эту встречу. Разве он не предложил кузине то, чего она желала больше всего (по его мнению). - Я уйду, - горько сказал он. – Уйду, чтобы умереть! И моя смерть будет на вашей совести, жестокосердная! Пусть моя неприкаянная душа является к вам ночами, чтобы мучить, и напоминать о том, что я любил вас, Паола, а вы… вы отвергли меня! Картинно завернувшись в плащ, сын дожа покинул покои венецианки, о, разумеется вовсе не для того, чтобы умереть. Про себя он решил, что покинет Францию, вернувшись в отчий дом. Правда, придется жениться на какой-нибудь благочестивой и некрасивой девице, которая нарожает ему таких же благочестивых и некрасивых дочерей… Но об этомон подумает завтра. Подарив на прощание Паоле душераздирающий взгляд, Фабио вверился заботам молчаливой, подавленной Марии, предвкушающей недурную головомойку от госпожи, которая взялась вывести его из Лувра. Ночь не оправдала своих обещаний. Эпизод завершен
полная версия страницы