Форум » Игровой архив » От комедии до трагедии один шаг » Ответить

От комедии до трагедии один шаг

Henri de Valois: 5 апреля 1573 года. Под Ла-Рошелью.

Ответов - 24, стр: 1 2 All

Henri de Valois: Двумя днями ранее Генрих давно так не смеялся. Искренний, совершенно мальчишеский хохот Главнокомандующего разносился далеко, и, вероятно, немало интриговал всех, кто его слышал. Принц отер слезы, невольно выступившие на глазах, и взглянул на свою красавицу-сестру с нежностью и благодарностью. Королева Наваррская словно вернула его в то далекое время, богатое на проделки, когда они могли не задумываться о своем будущем и будущем Франции, а были всего лишь принцами и принцессами, только пробующими на вкус, что же за лакомство такое – жизнь. С тех пор они узнали, что лакомство это на вкус горчит, а иногда и откровенно отдает гнилью, но счастливую способность радоваться не потеряли. - Маргарита, я и не подозревал в тебе такое коварство! Тебе что же, совсем не жаль бедных гугенотов? Им и так приходится несладко по нашей милости! Солнечный лучик коснулся украшений в волосах королевы Наваррской, придав нечто царственное этой обманчивой невинности. Монсеньор знал, что перед ним женщина, повзрослевшая слишком быстро, чтобы сохранить иллюзии. Но любуясь широко распахнутыми глазами цвета темного янтаря, пухлыми губами, нежным рисунком щеки он не мог отделаться от ощущения, что перед ним все та же шаловливая девочка, которую он, бывало, защищал от матери, а случалось, что и журил за слишком смелые проказы. - Хорошо, сестренка. Если тебе это доставит удовольствие, то давай отправим твоих дам в Ла-Рошель, с посланием господам гугенотам… хотел бы я видеть их лицо! Кого ты хочешь назначить послами доброй воли? Разумеется, я дам им надлежащий эскорт! Монсеньор представил себе, какой эффект произведут дамы королевы Наваррской на суровых кальвинистов, да еще во время Великого Поста, когда нечистый, как известно, особенно донимает всяких благочестивых постников нескромными мыслями и снова рассмеялся.

Луи де Можирон: Луи стоял, отвернувшись к окну, и улыбался. Смех Генриха, трелью разливающийся по округе, отдавался нежностью в сердце. Придворный не собирался вмешиваться в разговор брата и сестры, принца и королевы, он просто изображал из себя предмет мебели. Но предмет, обладающий ушами. Конечно, предложение Маргариты было очень рисковым. Отправить двух дам, из числа прибывших с ней, за стены Ла Рошели в Великий пост с очередным предложением капитулировать и принять истинную веру, не могло быть растолковано господином де Ла Ну иначе, как насмешка. Но и насмешка была изящная. Женщины-парламентеры в сотни раз более неприкосновенны, нежели солдаты вражеского войска. Если дамы хотят поглядеть на гугенотов в массе, если Монсеньор желает развлечься и угодить сестре, то почему бы и нет? Можиро и сам бы развлекся с большим удовольствием, отправившись их сопровождать, и очень надеялся, что именно такой приказ Главнокомандующий королевскими войсками ему и отдаст. Жак лежал раненый. Ла Валетта же, как самого младшего из фаворитов герцога Анжуйского (пусть и на пару месяцев, но все же), отпускать даже в сопровождении солдат было чревато всеобщими волнениями. Маркиз не сомневался в доблести своего товарища и в его умении держать шпагу, но подстраховать Ногарэ для него было делом разумеющимся. Да и Келюс изведется, если узнает, что д'Эпернон отправился один в логово протестантов. Но Генрих еще не принял решения, еще не отдал приказа и Людовик терпеливо ждал.

Маргарита Валуа: А Маргарита шла по тонкому льду. Шла, ничем, ни единым движением, жестом, взглядом, не выдавая, как опасна игра, которую она затеяла. Трудность была еще в том, что к азарту, с которым королева Наваррская интриговала против своей матери, теперь примешивалось и сожаление. Маргарита была привязана к своим братьям. К вспыльчивому Карлу, изящному Генриху, замкнутому Франсуа. Каждого из них она любила по-своему. Жаль, что нужно выбирать, жаль, что если в сердце одной женщины может жить любовь к мужу и любовь к братьям, то в политике нет места таким компромиссам! Очень жаль. Но свой выбор Маргарита сделала. Сколько трудностей ей пришлось преодолеть, скольким людям довериться! Но риск себя оправдал, из Англии ответили. Королева Бесс согласна была помочь побегу Генриха Наваррского и принца Конде и приютить их у себя, дав возможность собраться с силами. Дело осталось за малым, но и за самым нелегким – доставить мужа и его кузена в Ла-Рошель. И к решению этой задачи Маргарита подошла со свойственным ей шаловливым изяществом. - Мадемуазель де Випер, и мадам д’Обиньи горят желанием послужить Франции и Вашему Высочеству, брат мой, - ответила она, скромно потупив очи, перебирая тонкими пальчиками витой поясок из золотой нити. То, что Генрих не отказал, было удачей, такой удачей, что королева Наваррская не знала, каким святым заказывать благодарственные молебны.


Henri de Valois: - Да благословит Господь этих дам за радение об истинной вере и благе Франции, - смеясь, воскликнул принц. Можно было предположить, что Маргарита постаралась найти на роль парламентеров особенно аппетитные образчики из своей свиты. Вот так кстати оказалось стремление матушки навязать своей дочери как можно более многочисленный эскорт. Но шутка, при всей ее изящности, оставалась шуткой рискованной, поэтому принц уже перебирал в уме имена тех, кому он может поручить сопровождать дам в мятежный город. Антуан де Крюссоль вполне может подойти, этот дворянин, уже в летах, обладал, тем не менее, здравым смыслом и осторожностью наряду с храбростью. Возможно, Ногарэ… но об этом он еще подумает. Возможно, Луи захочет поучаствовать в этом развлечении, но Генрих, с эгоизмом любящего, предпочитал, чтобы маркиз оставался при нем, далеко не отходил, и уж тем более не ввязывался в опасные игры. - Я позабочусь обо всем, а вы дайте мне знать, когда ваши дамы будут готовы, Ваше прекрасное Величество, - Монсеньор, улыбаясь, расцеловал пальчики сестры. – Уверен, это будет день, который господа гугеноты запомнят надолго!

Генрих де Бурбон: -------------------------------------------- Две дамы, в масках и вуалях, закутанные по зимнему времени в плащи с капюшонами, вышли из дома, отведенного под временное пристанище королевы Наваррской, и торопливо скрылись внутри экипажа, вокруг которого уже гарцевала вооруженная охрана. Слух о шутке королевы Маргариты разнесся по лагерю быстро, и в желающих поучаствовать в этом рейде отбоя не было, но Монсеньор был непреклонен, слишком большое количество сопровождающих не подобало тем, кто отправляется во вражеский город с предложением сдачи. Только когда экипаж тронулся, натужно скрипнув, когда были опущены плотные кожаные занавески для защиты путешественниц от ветра и дорожной грязи, одна из дам, совсем не изящно задрав юбки, извлекла и положила рядом два заряженных пистолета. - Предупреждаю вас, кузен, в случае, если вся эта затея провалится, я живым в руки герцога Анжуйского не дамся, - глухо проговорил принц Конде (ибо это был он). – Вся эта идея с женскими юбками больше похожа на издевательство, уверен, над нами посмеялись, сир, вот увидите, все это плохо закончится! Озвучив сие мрачное пророчество, Генрих де Бурбон с отвращение оглядел свой наряд. Только настоятельные увещевания короля Наваррского заставили недоверчивого, фанатичного Конде так опоганить свою душу – залезть в женские тряпки. О том, что о нем скажут единоверцы – бежал-де из плена в дамском платье – и думать не хотелось. Погань, грех, позор на всю жизнь. Конде прислушался. Вроде бы, ничего подозрительного. Повозку сопровождал любимчик Монсеньора, Ла Валетт и Антуан де Крюссоль. Вопреки всему, Конде все же верил в то, что этот дворянин (такой же новообращенный как они с Наваррой) при случае встанет на их сторону. Один правил повозкой и еще трое ехали позади. Не так уж мало... но и не так уж много, для тех, кому нечего терять.

Henri de Navarre: Вторая дама рукой, затянутой в черную перчатку, взяла один из пистолетов, внимательно осмотрела его и удовлетворенно кивнула: - Хорошее оружие, - голосом Генриха Наваррского проговорила так называемая "фрейлина королевы Маргариты". - А вы, друг мой, не паникуйте раньше времени. Мы только начали – не рано ли читать заупокойные молитвы? Он усмехнулся, глядя, как мучается несчастный Конде, пытаясь хоть как-то свыкнуться со своим одеянием. Для самого короля Наваррского было все равно - хоть женские платья, хоть нищенское тряпье, да хоть медвежья шкура - лишь бы это помогло! Бежать, бежать, ведь Ла Рошель так близко! А там - свобода, долгожданная свобода! И нет больше этой золотой клетки! Да ради этого Генрих был готов напялить на себя любые одеяния. К тому же он, как это ни могло показаться странным, испытывал одновременно и волнение, и удовольствие - в отличие от принца Конде, расценивающего побег в таком виде как унизительный и позорный, Беарнец, наоборот, готов был затем повеселить своих товарищей рассказами о том, как любимчики Генриха Анжуйского не отличили двух протестантских вождей от придворных дам королевы Маргариты. В действиях Генриха проглядывала эта смесь из осторожности и веселья: он прекрасно понимал не только весь риск их предприятия, но и весь комизм того положения, в котором они с кузеном сейчас оказались. - Лучше проверьте ваш пистолет. Кто знает, что нас ждет сейчас. Помнится, вы говорили мне, что этот Антуан де Крюссоль – верный нам человек?

Антуан де Крюссоль: А Антуан де Коюссоль ехал рядом с экипажем, равнодушный ко всему происходящему, как только может быть равнодушен человек, пресытившейся жизнью и смертью, победами и поражениями. В шутке королевы Маргариты он не увидел ничего особенно смешного, ибо не место дамам на войне, но, коли уж Монсеньор приказал сопровождать фрейлин королевы Наваррской в осажденный город, он намеревался выполнить приказ. Весенний воздух был свеж. Весна и на войне весна, заставляет поднимать все чаще глаза к небу, к его теплой синеве, и смотреть ввысь с непонятной тоской, которой нет объяснения. Крюссоль тосковал по Провансу, по его ранней и теплой весне, по щедрому теплу. Видимо, это старость. Его даже не волновало, как он посмотрит в глаза бывшим единоверцам. Теперь для них он чужак, отступник. Ну да, все верно, отступник. Он и не жалел. - Вперед смотрите, - приказал он сопровождающим, крутящимся все больше подле экипажа, норовя привлечь внимание двух дам. – Не ровен час, наткнемся на засаду господ ларошельцев, и как бы нас не пристрелили раньше, чем мы объясним им что к чему. В груди неприятно заныло, заныло, похолодело. Коюссоль тряхнул головой, отгоняя от себя это непонятное нечто. Надо смотреть вперед и выполнять свой долг. Все остальное не имеет значения.

Луи де Можирон: Главнокомандующий был занят очередным донесением о состоянии войска. Буквально с час назад крытая повозка с двумя фрейлинами королевы Наваррской отъехала от лагеря, держа путь к осажденным стенам Ла Рошели. Все бы было хорошо, если бы не было так плохо. Маркиз де Можирон, всеми силами не показывая Монсеньору тревог, снедающих его изнутри, все чаще и чаще кидал взоры вслед удаляющемуся небольшому кортежу. Людовику дела не было до дам Маргариты Валуа, причиной его тревог был Жан-Луи Ногарэ де Ла Валетт. Их с Жаком друг. Принц отдал четкие распоряжения, что в осажденный город женщин будет сопровождать именно он. В компанию юноша получил одного из немолодых переметнувшихся протестантов - де Крюссоля и нескольких солдат. Слишком мало, чтобы противостоять кому-то. Возможно, никому противостоять и не потребуется, но береженого Бог бережет, как говорится. Улучив момент, когда Александр разложил на столе огромные карты дислокации войск и стал с одним из своих боевых командиров вести тихий диалог и делать на картах новые пометки, Людовик отпросился у него в лагерь, навестить Келюса. Поскольку он действительно собирался сначала зайти в их с графом палатку, просьба его прозвучала уверенно, ибо лжи в ней не было. Получив дозволение, придворный покинул домик Его Высочества и, едва дверь за ним закрылась, бегом понесся в сторону расположения части. Надо было прихватить с собой пистолеты Жака. Четыре, это все же больше, чем два. Жаль было только то, что рана графа не могла позволить ему быстрой скачки. Вернее, он бы точно сел в седло и проехал, сколько от него требуется, но потом стал бы не помощью, а обузой. Потому маркиз быстро и без лишних сантиментов попрощался с приятелем, уверив его, что позаботится о д’Эперноне, и вскоре уже стремительно нагонял повозку, пришпоривая Ареса. - Ногарэ, ей-богу, если ты собрался въезжать в Ла Рошель с такой кислой миной, то распугаешь там всех гугенотиков! Они попросту решат, что в войсках короля эпидемия холеры, и мы прислали им заразу! Да простят меня дамы! – облегченно рассмеявшись, убедившись, что приятель цел и его дорога происходит спокойно, Луи с любопытством потянулся к окошку повозки, дабы лично поблагодарить женщин за их смелость и извиниться за свою двусмысленную шутку.

д'Эпернон: Ногарэ на самом деле долгое время ехал молча, только изредка кидая кислые взгляды на находящегося рядом Крюссоля. Все было тихо, да ничего особо громкого в возложенной на него миссии он и не ждал. Монсеньор решил угодить своей сестре и исполнить ее просьбу - ну что же, на то воля его, хотя сам Ла Валетт был абсолютно убежден, что дамочкам лучше всего находиться как минимум за сотню лье от лагеря, а еще лучше за две. Прибытие королевы Наваррской и связанное с ним ранение его друга Келюса как нельзя лучше утверждали д'Эпернона в этом мнении. Нет, он с радостью воздавал должное женской красоте, но предпочитал делать это подальше от того места, где шла война. А теперь еще и эти женщины решили стать героинями, вершителями мира. Вот уж воистину, неисповедимы пути Господни. Если у них это получится, Ногарэ хорошо посмеется. Веселый голос его друга Можирона прозвучал для него, словно пение райских птиц. Ну слава Богу! Теперь он хоть будет не один в этом параде тоски и мрачности. Дамы молча ехали в повозке, не высказывая желания пообщаться с сопровождающими - не иначе как пребывая в великой гордости от возложенной на них задачи, хмыкнул про себя Ла Валетт, а господин де Крюссоль, похоже, решил довершить картину уныния. - Оставь женщин в покое, - рассмеялся Ногарэ, радуясь, что теперь хоть есть с кем скрасить этот скучный путь. – Они, видать, столь увлечены своей задачей, что предпочитают осознавать ее важность в молчании, - добавил он так, чтобы слышал его только маркиз. – Тут и без моей кислой мины гугенотикам будет о чем задуматься. Ты привез нам приказ вернуться, Луи, или решил составить нам компанию? Сказать по правде, я предпочел бы первое.

Генрих де Бурбон: Маркиза д’Ампуи принц Конде узнал по голосу, по обращению к нему Ла Валетта, по застарелой ненависти, которую он питал к герцогу Анжуйскому и ко всему его окружению, и которая не умирая и не ослабевая жила в его сердце. - Вот и еще один, - пробормотал он, проверяя пистолет, хотя был уверен в его исправности. Но близость оружия успокаивала. По крайней мере он не беззащитен. – Вы все еще настроены добродушно, кузен? Подумайте, чем больше их, тем больше возможность, что нас с вами узнают. Так что держите и вы свои наготове. Лишним не будет. Что касаемо Крюссоля, он купил жизнь, заплатив ту же цену, что и мы с вами. Рассчитывайте только на свои силы и на мою поддержку, сир, и вы не ошибетесь. Легкомыслие короля Наваррского, его неуместная веселость заставляли Конде осуждающе хмуриться. Но ничего не поделать, пока что они одни с кузеном лодке, и только благодаря ловкости и уму Маргариты Наваррской им удалось покинуть лагерь герцога Анжуйского не вызывая подозрений. Впрочем, рано еще рассыпаться в изъявлениях благодарности. Только когда они окажутся за стенами Ла Рошели можно будет говорить хотя бы об относительном успехе их рискованного предприятия.

Henri de Navarre: - Как вы боязливы, Конде, - проговорил Генрих, ловким движением вынимая из-под фрейлинской юбки пистолеты и быстро осматривая оружие. - Боязливы и недоверчивы. Вам надо учиться верить миру, друг мой! Вы не доверяли моей жене, а признайте, что, если бы не она, нам бы не сидеть сейчас на этом месте. Король Наваррский говорил тихо, так, что и его кузен мог едва-едва слышать его. Он, так же как и его кузен, слышал голос Можирона, приветствие д'Эпернона и его просьбу оставить дам в покое - уж тут-то беглец мог только всячески поддержать своего конвоира, - а поэтому соблюдать осторожность было сейчас задачей номер один. Чем позже заподозрят неладное, тем больше у них шансов добраться до Ла Рошели. Генрих откинулся на спинку сиденья, стараясь как можно больше отодвинуться от окошка кареты - лица дам должна скрывать темнота. - Вы правы, мы купили наши жизни, но мы не продавали наши души, - прошептал он. - А если так, то пусть попробуют забрать их у нас. Но черт возьми, еще один - это плохо. Надеюсь, он не притащил с собой отряд солдат.

Henri de Valois: Монсеньор Герцог Анжуйский любезно и не без почтительности к сединам выслушивал пространные речи своих советников, склонившихся над картой. Спору нет, все они были опытны, закалены в битвах, осторожны, ибо горячие головы не доживают до старости. Но пока что их опытность и осторожность ничуть не помогли ларошельской кампании. Гугеноты, похоже, решили стоять намертво. Но принц взял за привычку в начале выслушать всех, и только потом вынести решение, а посему терпеливо кивал, стоя у окна. Дамы, прибывшие с Маргаритой, прогуливались прямо под окнами домика Главнокомандующего, отчего лагерь сразу стал похож на пикник. Те же флиртующие парочки, те же жеманницы, что и при дворе. Памятуя о том, что на войне можно и не дожить до завтрашнего дня, храбрые дворяне были особенно настойчивы, а дамы, видимо, из преданности короне и вере, особенно податливы. У двери послушался смущенный кашель. Слуга графа де Келюса, по приказу Монсеньора каждый день приходивший докладывать тому о здоровье своего господина, нерешительно топтался на пороге, понимая, что на этот раз пришел не вовремя. Но, ободренный улыбкой принца, подошел поближе, стараясь ступать как можно тише, и, не обращая внимания на нахмуренные лица собравшихся, в полголоса доложил, что граф идет на поправку, хотя и мается бездельем. - Маркиз д’Ампуи изволили навестить моего господина, - добавил он смущенно. – Но быстро убежали, сказали что хотят присмотреть за господином де Ногарэ. О том, что разговор двух господ он просто-напросто подслушал, слуга, конечно, умолчал. Генрих нахмурился. Ох уж это самовольство! Зная, что попроси он позволения сопровождать Ла Валетта, принц найдет тысячу причин, чтобы удержать его около себя, Луи предпочел поступить по-своему. Покачав головой, принц снова отвернулся к окну. Две дамы особенно громко смеялись под его окнами, и он даже помнил их имена. Надо поговорить с Маргаритой и объяснить, что они на войне, а не на прогулке, и хорошо бы дамам держать себя поскромнее. Как их там? Мадемуазель де Випер и мадам д’Обиньи? В груди похолодело. Еще не понимание – просто ощущение чего-то непоправимого заползло в душу. Генрих, схватив пистолеты, забыв плащ, выбежал из домика, созывая к себе подмогу. Спустя несколько минут за экипажем, за Луи де Можироном, поскакавшем вслед за экипажем летел Генрих Анжуйский, молясь, чтобы не было слишком поздно.

Луи де Можирон: - Тебя не устраивает моя компания, Ногарэ? – смеясь, маркиз отъехал от повозки и направил коня держать путь рядом с конем Ла Валетта. Подкалывать приятелей было излюбленным занятием Людовика, когда все остальные были вне досягаемости его едких замечаний. Только в отличии от большой массы придворных, для которых у Можирона было припасено множество иголок и колючек, друзьям доставалась легкая ирония и безобидные шутки. - Нет, друг мой, приказа вернуться я не привез, зато привез другую новость. Наш друг Жак, прикованный к кровати больше приказом герцога, чем своей раной, скоро научится рычать от безделья не хуже взбешенного вепря и метать молнии взглядом. Так что, когда он поправится окончательно, ему не придется даже доставать оружие, чтобы повергнуть в бегство господ протестантов, - неспешно следовать к воротам Ла Рошели вместе с кортежем было даже более увлекательно, чем Людовик мог себе представить. Еще бы поглядеть, каких дам выбрала королева Маргарита для такой важной миссии. Но что беда? Он непременно увидит их, когда они будут передавать послание Главнокомандующего королевской армией вражескому командиру де Ла Ну. Сложно сказать, что заставило Можирона обернуться – едва ли слышный звук со стороны их лагеря или что другое, но он обернулся. Даже с большого расстояния он узнал Генриха, возглавляющего группу всадников, нагоняющую их процессию. - Бог мой! – воскликнул он, делая всем знак остановиться. - А вот это, похоже, приближается не только наш приказ вернуться, Жан, но моя головомойка, - невольно втянув голову в шею, маркиз поежился. Он понимал, что упреков в самовольстве ему не избежать от принца. Справедливых упреков. Но их бы можно было пережить, а вот что делать, когда черные глаза сына Екатерины Медичи будут смотреть на него с нежным укором? – Стоять! – прикрикнул маркиз на солдата, что правил повозкой и видимо знаков не понимающего. – Наверное планы Его Высочества изменились или что-то случилось в лагере, раз такая гонка, - Людовик не выдвигал предположения, он успокаивал себя, что не из-за него может сорваться такая чудесная шутка.

Генрих де Бурбон: Крики, приказы остановиться, натужный скрип повозки, увязающей в придорожной грязи. Сбывались самые худшие опасения. Либо это предательство, либо трагическая случайность – раздумывать было некогда. Конде, пробормотав нечто среднее между молитвой и богохульством, сорвал с лица маску, мешавшую дышать и целиться. - Вы все еще считаете меня боязливым, кузен? Самое время показать всю нашу храбрость. Не знаю как вы, а я не намерен живым возвращаться в Париж. Лучше уж смерть, чем позор, но лучше смерть врагов, чем твоя собственная!

Антуан де Крюссоль: Повозка остановилась, Крюссоль, оглянувшись назад и убедившись что причина для задержки более чем весомая, спешился. Подавив вполне понятное раздражение от того, что приказ исходил от мальчишки, годившегося ему в сыновья, граф де Юзес решил, что надобно бы предупредить дам о том, что к ним приближается герцог Анжуйский. Еще подумают, пожалуй, что на них напали гугеноты, визг поднимут. С этими добрыми намерениями Антуан де Крюссоль распахнул дверь повозки, держа в поводу коня - Сударыни, - любезно начал он и осекся. Лицо того (спутать вблизи принца Конде с дамой было крайне сложно) было ему знакомо, пистолеты же, направленные ему в лицо говорили сами за себя. Каким уж чувством он понял, кто эта вторая дама в повозке? Не тем ли предвидением, что, как говорят, дается людям перед смертью? Все, что он успел сделать - это отшатнуться, и крикнуть: «Измена».



полная версия страницы