Форум » Игровой архив » От заката до рассвета » Ответить
От заката до рассвета
Маргарита Валуа: Ночь с 15 на 16 февраля 1574 года. Лувр. Покои королевы Наваррской.
Ответов - 10
Маргарита Валуа: Молитва королевы Наваррской была краткой и рассеянной. Не потому что ее мысли занимало что-то или кто-то, кто отвлекал бы Маргариту Валуа от благочестивой беседы с Создателем, а как раз напротив. Ее жизнь стала тихой гаванью, в ней медленно, но верно гнили корабли надежд и мечтаний погружаясь в воду, затянутую ряской... А спокойствие желанно на закате жизни, но не на ее заре. Маргарита никогда не находила утешения в молитве. Того утешения, о котором говорят святые отцы, глубокого, смывающего своей благодатной волной все суетное и мирское, что есть в человеческом сердце. Она бы и желала, но то ли Господь не считал нужным одарить этим сокровищем королеву Наваррскую, то ли королева Наваррская не была готова… в службе ее привлекала мистика, в молитвеннике – тонко выполненные миниатюры, в соборах и часовнях – прохлада, витражи и запах воска. Тонко чувствуя внешнюю красоту, она оставалась глуха и слепа к богатству внутреннему, предпочитая, если так можно выразиться, форму содержанию. Уже уронив четки на бархат молитвенной скамьи, готовясь подняться с колен, Маргарита припомнила, что не помолилась за мужа. Собственно, за мать и братьев ей тоже не пришло в голову просить у Всевышнего, но они и без ее стараний, судя по всему, чувствовали себя неплохо, а Генрих – дело другое. Королева Наваррская желала быть хорошей женой… насколько это возможно при ее характере и желании сохранить определенного рода свободу. Свободу любить и быть любимой. - И прошу у тебя, Господи, милости для мужа моего, Генриха Наваррского сохрани его, и пошли ему всяческого утешение в его бедах, - прошептала юная королева, снова сложив молитвенно руки у груди и склонив головку. Волна темных волос, свободных от гребней и шпилек, упала на полуобнаженную грудь. Женщина всегда прелестна в любви и молитве, и не важно, насколько они искренни.
Генрих Наваррский: Генрих вот уже второй раз за эту бесконечную ночь шел по темным коридорам Лувра. Их беседа с королем, плавно сменившая столько ипостасей: настороженность, враждебность, безразличие, сочувствие, дружба, задушевность - отняла у несчастного молодого человека последние силы. Посещение Изабель Венсеннского замка, последовавший за этим пожар, безрассудное и рискованное бегство, дорога в Париж, общение с его величеством - пожалуй, одного этого было бы слишком для бедняги-гасконца. Да и вино, выпитое воимя сюзерена и ради того, чтобы тот не почувствовал себя законченным пьяницей (по словам самого Карла) - сильно подкосили здоровье юного Бурбона. Он едва стоял на ногах, а передвигался и вовсе с трудом, совершая странные телодвижения и непостижимые уму перемещения от стены к стене в попытках удержать равновесие и не сбиться с верного курса. Сначала - видимо по въевшейся в плоть и кровь привычке - его занесло к аппартаментам, занимаемым некогда мадам де Сов. Сообразив, что на этот раз он ошибся дверью, Анрио издал тяжкий вздох, который случайные свидетели этого забавного происшествия вполне могли счесть за стинания какого-нибудь неупокоенного призрака. Пересилив усталость и головокружение, сын Жанны д'Альбре развернулся и поплелся к покоям законной супруги - королевы Наваррской. Почему он избрал именно этот путь? Какой черт его дернул? Или это сыграла с ним злую шутку все та же сила привычки, преодолеть которую способна разве что смерть по меткому народному утверждению? Кто теперь сможет дать ответ на этот щекотливый вопрос. Однако судьбе было угодно, чтобы молодой государь прямо теперь встретился с тем единственным ангелом на земле, встречи с которым он так опасался еще каких-нибудь полчаса назад. Добредя до запертых дверей, занавешенных тяжелыми бархатными портьерами, он нетвердой рукой постучался в них. Звук вышел негромким, но в царившей повсюду гробовой тишине разнесся довольно далеко. Наварра вжал голову в плечи и поморщился. - Ваше величество! Не будет ли угодно Вам отпереть эту проклятую дверь, пока меня кто-нибудь не увидел у Вашего порога? Пятница Христова! Неужто Вы так отвыкли от моего общества, что не желаете больше впускать в собственный альков законного супруга? - Проговорил он слегка заплетающимся языком. И его звучный голос отозвался гулким эхом по пустым переходам, многократно отражаясь от каменных стен.
Маргарита Валуа: - Мадам! Мадам! простите меня, но там такое! В опочивальню госпожи влетела Жийона, влетела как ошпаренная, то есть покрасневшая до завитков волос, с заплетающимся языком, и с глазами, в которых явственно застыло безумие. Королева Нааррская, как раз выполнив свой супружеский долг перед лицом Господа, с любопытством взглянула на обычно такую спокойную и невозмутимую фрейлину. - Что случилось? Братец Франсуа принял веру пророка Мухаммеда, королева-мать отдала Богу душу, братец Карл объявил войну Его Святейшеству за право любить чужих замужних жен как себя самого? Маргарита села на расправленную к ночи постель, сладко потянувшись. Изящные ступни белели из-под ночного одеяния, спрятавшись, впрочем, целомудренно под бархатное одеяло. - Мадам, если бы, - ахнула Жийона. – Там ваш муж, король Наваррский, требует впустить его, и… мадам, простите, но похоже… мне так кажется, он… он пьян! Тут пришла очередь королевы Наваррской испытать нечто вроде небольшого потрясения. Ее взгляд даже обратился к молитвенной скамье, где она только что возносила к Небу просьбы о благополучии мужа. Кто же знал, что сегодня оно намерено так быстро выполнять просьбы…. Знала бы – просила о другом! Прислушавшись, Маргарита действительно услышала голос Генриха. Это было удивительно, невероятно, неправдоподобно, и не будь в голосе мужа таких явственных интонаций человека принявшего чуть больше, нежели следует, она бы приняла это за иллюзию, помутнение рассудка. Но нетрезвая иллюзия? Это уж, простите, невероятно, об этом не писал Пифагор, об этом не говорил Сократ, да и Писание на этот счет молчало… … Дверь в покои королевы Наваррской чуть приоткрылась. - Сир, - послышался тихий шепот Жийоны. – Ее Величество желает вам доброй ночи, сладких снов и передает вот это. К ногам короля Наваррского упала подушка и покрывало с собственной, королевы Маргариты постели, что, несомненно было знаком супружеского благоволения и истиной любви. Дверь поспешно захлопнулась.
Генрих Наваррский: Некоторое время Наваррский старательно прислушивался к тишине, царившей за дверью. Наконец, створка приоткрылась и в неширокую щель были просунуты спальные принадлежности, переданные супругой вместе с пожеланиями доброй ночи и сладких снов через служанку. Не будь Генрих слегка навеселе, наверное, счел бы эту выходку Маргариты забавной шуткой и посмеялся, строя предположения о том, как горюет прекрасная королева без своей подушки и покрывала. Однако коварное вино бродило в крови и требовало от отвергнутого мужа определенных боевых действий. - Сударыня, я нахожу Ваше поведение возмутительным! - Заявил он в полный голос. Редкие огоньки факелов, зажженных в коридоре у покоев очаровательной дочери семейства Валуа, дрогнули и закачались. Подстелив на холодный каменный пол покрывало и уложив поверх него подушку, Анрио с гордым видом уселся на этот импровизированный трон, сложив по-турецки ноги в запыленных сапогах, снять которые он не посчитал возможным. - Ваше величество! - Откашлявшись, громогласно начал юный Бурбон. - Если Вы намерены столь жестоким и негуманным образом поступить с Вашим законным господином перед людьми и перед господом Богом, то я должен предупредить Вас о тех печальных последствиях как для Вашей и моей репутации, так и для Вашей неслишком невинной души, которые воспоследуют за столь опрометчивым и необдуманным шагом. Во-первых, - тут сын Жанны д'Альбре как следует саданул кулаком по двери, вколачивая свое "во-первых" в могучие дубовые доски, - наша драгоценная матушка еще не была оповещена о моем чудесном возвращении в родные стены Лувра. Однако, полагаю, Вы торопитесь поставить ее в известность об этом факте, оставляя меня на всеобщее обозрение посреди коридора. Во-вторых, - еще один увесистый тычок в преграду, отделявшую беарнца от супружеского ложа, - Вы поступаете вопреки заповедям, а стало быть - вопреки заветам святой католической матери церкви. Если Вы и дальше будете столь беспечно их нарушать, то я буду вынужден задуматься о том, как бы обучить Вас благочестию. Говорят, что в аббатстве Фонтевро замечательные условия для содержания высокопоставленных особ. Да и госпожа Луиза мне в покровительстве и помощи не откажет, особенно, ежели ей намекнуть на Ваше пренебрежение духовными ценностями, завещанными нам спасителем. И, наконец, в-третьих, - последний могучий удар обрушился на ни в чем неповинное дерево - я нынче бежал из Венсенна, иначе как бы мне оказаться у Вашего порога. И завтра, очевидно, меня все-таки постигнет счастливая участь - быть повешанным или обезглавленным - это уж до чего додумаются христианнейший из монархов и мадам Екатерина. А Вы обретете долгожданную свободу, относив положенное количество дней траур по своей мечте стать королевой. Молодой человек, в принципе, был готов и далее столь же складно и многословно излагать свои аргументы в пользу необходимости впустить его, но не счел необходимым. Вино в этом вопросе скорее было на его стороне и помогало не слишком задумываться над тем, какие слова срывались с его уст. Однако чуткому уху гасконца почудилось, что за неприступной твердыней раздается какая-то возня и перешептывания.
Маргарита Валуа: Королева Наваррская действительно встала с постели и подошла к двери, чтобы лучше слышать пламенную речь мужа. А послушать было что! Генрих был образчиком красноречия. Во всяком случае, Маргарита отметила для себя самое важное, а именно: Генрих сбежал из Венсенна, королева Екатерина еще оповещена об этом примечательном событии, и король Наваррский явно выпил больше, чем следует. Нарисованная богатым воображением картина – уничтожив запасы вина в Венсенне, король Наваррский предпринимает дерзкий побег к винным погребам Лувра, была тут же отвергнута, но не без язвительной улыбки. Оставались еще вопросы. Почему Генрих бежал в Лувр, хотя разумнее было выбрать иное направление, скажем, в Наварру? Почему его повесят, ну, или обезглавят завтра, а не сегодня? И, наконец, самый важный вопрос – что ей делать с загулявшим супругом? - Жийона, - шепотом обратилась она к фрейлине, держащей свечу. – Мне показалось, или король Наваррский сказал, что у меня не слишком невинная душа? - А еще он грозился отправить вас в монастырь, - подтвердила испуганная Жийона, непривычная к подобным сценам. - И что мне, во имя всего святого, делать? Маргарита, едва сдерживая смех, уткнулась лицом в ладони, сквозь пальцы озорно блестели темные глаза. - Может быть, позвать стражу? - Заманчиво, но не стоит, - вздохнула Маргарита, подойдя вплотную к двери и кусая губы, чтобы не рассмеяться громко и не испортить всю картину. – Сударь, вы здесь? А вы действительно тот, за кого себя выдаете? А вдруг, вы только прикрываетесь именем моего супруга, чтобы проникнуть в мою спальню с бесчестными намерениями! Я требую доказательств, что вы действительно король Наваррский, - прошептала она, и добавила. - Убедительных доказательств!
Генрих Наваррский: Генрих выслушал ответ из-за неприступной твердыни с невозмутимым выражением лица. Да и перед кем было корчить рожи и разыгрывать маски? Он был один-одинешенек посреди пустынного и плохо освещенного коридора Лувра. Слегка нетрезвый, уставший, как собака, замерзающий от собственного одиночества и пронизывающих сквозняков. И вдруг ему сделалось себя так жалко, что даже сердце - это гордое сердце хищника и самца до мозга костей - пропустило удар и забилось неровно и часто. Наваррский уронил тяжелую голову на подставленные руки. Закрыл глаза и несколько секунд сидел так, собираясь с мыслями и силами. Впрочем, даже у таких сильных и волевых людей, как король Наваррский, есть предел выносливости. И нынче молодой государь шагнул явно далеко за его границы. Потому, когда Анрио снова заговорил, его голос звучал надтреснуто и приглушенно: - Сударыня, Вам угодно разыгрывать комедию. Очевидно, Вы возомнили себя великой лицедейкой. Что же, мне приятно сознавать, что моя супруга обладает и этим бесценным качеством. Однако я чертовски устал. Пожар в крепости и пеший путь от Венсеннского замка до Парижа, поверьте, не самые приятные вещи в этом прекраснейшем из миров. Если Вам угодны доказательства, отоприте дверь и посмотрите, кто перед Вами. Других убедительных доводов я привести не могу. Опасения же бесчестных намерений с Вашей стороны выглядят смешно. Особенно, в отношении меня. Dixi. Высказавшись таким образом, сын Жанны д'Альбре накрылся плащом и постарался свернуться калачиком на сравнительно небольшой подушке.
Маргарита Валуа: Как быстро угас порыв праведного возмущения, как скоро проповедь гневного Зевса сменилась кроткой жалобой Гиацинта! Определенно, Маргарита почувствовала себя разочарованной. Все начиналось так красиво, ей даже грозили монастырем, и вот уже ее обвиняют в лицедействе. Значит, продолжения не будет… а жаль. Дверь приоткрылась, королева воззрилась сверху вниз на супруга свернувшегося калачиком у ее порога. Босая ножка шаловливо тронула короля Наваррского, словно проверяя – жив ли, страдалец? - Сир, если вам наскучило изображать разъяренного Одиссея, вернувшегося к родному порогу, то можете войти, - усмехнулась Маргарита, удостоив мужа шутливого реверанса. - Тем более, что в отличие от Пенелопы, я не держу в своих покоях добрую сотню женихов. Значит, пожар в Венсенне сотворил чудо, освободив Генриха. Была ли Маргарита рада видеть мужа? Безусловно. Но досадовала на него за такой далеко не изысканный способ появления у ее дверей. В конце концов, по договоренности между супругами, в покоях жены король Наваррский был всего лишь гостем, и ему следовало об этом помнить, и вести себя соответствующе. - Так что, Генрих, мой любезный, предупредительный, деликатный супруг, войдете, или я возвращаюсь к себе, а вам желаю не простудиться на сквозняке этой ночью?
Генрих Наваррский: Наваррский с трудом приподнял отяжелевшую голову, когда почувствовал легкое прикосновение сквозь плащ. В распахнутом проеме двери царила Маргарита. Иначе это было сложно назвать. Она блистала и очаровывала даже в столь поздний час и в столь щекотливой ситуации. Ее высказывания были полны изысканных оборотов и сложных сравнений, с которыми утомленный мозг короля был не в состоянии справиться. Генрих улавливал лишь отдельные смыслы. Так что ироничная и полная аллюзий речь прекрасной Марго пропала в туне. Помотав головой, словно собака, старающаяся избавиться от воды, намочившей густую шерсть, сын Жанны д'Альбре сделал попытку подняться. С первого раза у него ничего не получилось. Затекшие от долгого сидения ноги подвели в самый неподходящий момент, и беарнец некрасиво плюхнулся на мягкое место. Благо, подушка все еще оставалась под ним и смягчила удар о каменный пол. Вторая попытка оказалась столь же неудачной. Анрио встал на четвереньки и постарался перевести свое тело в вертикальное состояние, опираясь сразу на четыре устойчивые точки. Однако голова кружилась и в глазах плыл разноцветный туман. Плащ сполз на бок и запутался в непослушных конечностях несчастного гасконца. В итоге, он снова распластался у ног своей жестокосердной супруги. - Можете быть довольны, Ваше величество. - Констатировал юный Бурбон удрученным тоном. - Я у Ваших ног. Мои руки, сердце, требуха - все в Вашем распоряжении. Вы, конечно, привыкли лицезреть падших ниц пред Вашей красотою мужчин, но попадались ли среди них короли? Нет, не вспомню... Что же, хотя бы в этом я, пожалуй, буду первым, раз во всем остальном моя особа для Вас не представляет ни малейшей ценности и не заслуживает ни внимания, ни сочувствия. Завершив свою мысль, гасконец, кряхтя, ухватился за первое, что попалось ему под руки - за прелестную точеную ножку законной жены - и медленно начал подниматься, перебирая руками, словно полз по канату. Утвердившись в положении на коленях, молодой государь наконец-то смог поднять глаза на свою собеседницу и оценить выражение ужаса, застывшее на лице служанки, тихой тенью притаившейся за спиной своей дорогой госпожи. - О, простите, мадам. - Ехидно хихикнул Наварра, окинув ладную фигурку дочери семейства Валуа насмешливым взглядом. - Кажется, я не оправдал данного Вами столь лестного определения моих достоинств. Как Вы изволили сказать?.. Любезный... Деликатный... Предупредительный?.. Жаль, очень жаль. К слову, ни одно из этих слов не применимо и к Вашему брату королю, ибо он - вот беда-то - совсем не ждал моего возвращения. И не чаял, что я вернусь так скоро оттуда, откуда вообще редко возвращаются на своих двоих. И потому, разумеется, не озаботился о предоставлении мне личных аппартаментов на эту ночь. Так что, хотите Вы того или нет, но я все-таки войду. Если, конечно, двери будут стоять на месте... - Последние фразы Генрих уже почти бормотал себе под нос, сосредоточенно поднимая себя на высоту привычного роста. Пошатываясь и волоча за собой по полу в задумчивости прихваченные подушку и покрывало, он двинулся прямиком на королеву Наваррскую.
Маргарита Валуа: Посторонившись, Маргарита пропустила мужа, смотря на него со смесью досады и снисходительности, так смотрят на ребенка, которого и наказать жалко, и терпеть его капризы нет желания. Свеча в дрожащей руке Жийоны освещала изрядно помятое лицо короля Наваррского. - Ваша кушетка, сир, там же, у окна, - проговорил дочь Генриха II, жестом приказав фрейлине закрыть дверь и отправляться на покой. – Постарайтесь не храпеть… хотя бы. Хотелось надеяться, что ночь исчерпала свои сюрпризы и больше никому не придет в голову вломиться ее покои. По правде говоря, Маргарите больше всего сейчас хотелось именно того, что так тяготило ее еще недавно – одиночества и возможности свободно распоряжаться своей особой, своей постелью и теми часами до рассвета, что еще оставались. Воистину, не ценим того, что имеем. Не глядя на мужа, Маргарита проскользнула в постель, успевшую остыть, пока королева Наваррская изволила встречать мужа, зябко передернула плечами и укрылась под ненадежную защиту одеяла. В полумраке алькова сердито блестели глаза, белела кисея ночного одеяния. - Утром я жду от вас более связного рассказа обо всем, что случилось, - величественно проговорила она, задувая свечу, стоящую в изголовье. Как уж там устроится Генрих – не ее забота!
Генрих Наваррский: Генрих нарочно громко хмыкнул, когда Маргарита бесцеремонно погасила свечу, предоставив ему самостоятельно разбираться со своими проблемами. - Как будет угодно моей дорогой супруге. - Заявил он, отыскивая наощупь путь к заветной кушетке. Анрио было абсолютно все равно, что подумает о нем королева Наваррская. Какие слухи и сплетни распустит острая на язык Жийона. Сейчас ничего не имело значения. Только надежда на скорый отдых и тишину подталкивали беарнца вперед - к тому уголку, где он сможет обрести желанный покой. Сделав несколько шагов, он обо что-то споткнулся и шепотом выругался. Пройдя еще немного, его пальцы наткнулись на какое-то препятствие. Ознакомившись с ним более подробно, сын Жанны д'Альбре догадался, что это - столбик, поддерживающий балдахин над ложем прекрасной Марго. - Кровь Христова! До чего бессердечные нынче жены пошли. - Буркнул Наварра себе под нос. Аккуратно пройдясь руками по простыням подле себя, молодой государь понял, что эта половина огромной кровати явно пустует. Сбросив в два счета сапоги и камзол, он тихо завернулся в притащенное за собой покрывало и подложил под многострадальную голову подушку, умостив свое бренное тело на свободном пространстве в компактной позе младенца, находящегося в утробе матери. Уже смеживая веки и проваливаясь в беспробудный сон человека, чья совесть чиста, а долг исполнен, он пробормотал: - Сами пеняйте на себя, мадам. Не надо было тушить свет раньше времени. А теперь терпите. Храпеть я так и быть - не стану. Эпизод завершен
полная версия страницы