Форум » Игровой архив » Из огня да в полымя » Ответить

Из огня да в полымя

Генрих Наваррский: 15 февраля 1574 г. Париж, Лувр. Поздний вечер. Король в опочивальне.

Ответов - 12

Генрих Наваррский: Генрих уверенной походкой свободного и знающего себе цену человека шествовал по запутанным переходам Лувра. Да-да, именно шествовал. Назвать это как-то иначе было бы весьма затруднительно, настолько горделивая была у короля Наваррского осанка, так высоко поднята голова, так независимо и дерзко задран нос и так тверд печатаемый шаг. Юный Бурбон прекрасно осознавал всю степень риска, которому он сейчас подвергался. Логические умозаключения - это одно, а как обернется дело в действительности... Это было доподлинно известно разве что господу Богу, который, как утверждают, един для всех честных христиан. И потому, распрощавшись с мадам де Лаваль еще во дворе, сын Жанны д'Альбре теперь старался приободрить себя хотя бы внешними проявлениями собственной значимости и непоколебимой веры в свои силы. Короткий зимний день давно уже скатился к сумеркам. Глубокие темные тени залегли в углах пустынных галерей, спрятались в складках тяжелых бархатных портьер. Зловещая тишина и кровавые отблески факелов, проникающие в узкие окна с улицы - были единственными спутниками безрассудного Анрио на этом непростом пути. Остановившись на мгновение перед последним поворотом коридора, ведущего к опочивальне Карла IX, молодой человек лихорадочно ощупал себя с ног до головы. Взъерошил рукой волосы, растрепал кружевные манжеты и расслабил ворот шелковой рубахи, выбивающийся из-под камзола. Словом, всеми силами попытался придать своему внешнему виду как можно более растрепанное и взъерошенное состояние. Затем, явно удовлетворенный достигнутым результатом, двинулся вперед. Его походка разительно изменилась. Из величественной и неторопливой сделалась поспешной, суетливой и возбужденной. В глазах застыло выражение ужаса, недоумения и целеустремленности. Несколько резких движений жестким рукавом по щекам поселили на них лихорадочный румянец, который еще долго не сойдет и будет отлично заметен на побледневшей от пережитого волнения коже. Дыхание сбилось и стало неровным, будто бы он долго бежал или двигался очень быстро. Стража у дверей королевских покоев была потрясена до глубины души, когда перед ними появился загнанный человек с безумным взглядом, одежда которого находилась в полном беспорядке, а дорогие кожаные сапоги были так запылены, что можно было подумать, будто он пешком преодолел половину Франции. - Впустите меня немедленно! - Не дав гвардейцам опомниться, заявил пришелец непререкаемым тоном человека, привыкшего отдавать приказы и видеть их точное и скорое исполнение. - Я только что из Венсеннского замка. Он горит! Тысяча чертей Вам в глотку! Отпирайте немедля, дело государственной важности! Или Вы не знаете, кто является узником этого треклятого местечка? Если солдаты и поняли, на что намекал посыльный, то виду не подали. Хотя заколебались, и один из них, опасаясь гнева короля: доложишь - окажешься виноватым, если дело пустяковое, не доложишь - загремишь в Бастилию, если этот несчастный не врет - робко постучал в дверь монаршьей опочивальни. - Сир, к Вам гонец из Венсеннской крепости. Велите впустить?

Карл IX Валуа: Карл уже давно попрощался с придворными, закончив ранее обычного ритуал отхождения монарха ко сну. Он лежал с закрытыми глазами, под одеялами и среди подушек. Мадлон тихо читала вслух, а на губах Его Величества то и дело мелькала улыбка. Ее Светлость герцогиня де Невер изволила написать своему королю письмо. И письмо это было полно пылких фраз, от которых сердце Карла билось быстрее. Потому он быстро выпроводил всех вон, оставшись наедине с кормилицей, и предался мечтам под ее тихий мелодичный голос. Шум, раздавшийся за дверями королевской опочивальни, заставил Шарля приподняться на локтях и недоуменно взглянуть на протестантку, выкормившую его своим молоком. - Поди узнай, что там стряслось. Где и кого свергли или, быть может, папа отдал богу душу, что кто-то так ломиться с криками ко мне, - ответил государь на такое же, как у него, недоумение в глазах женщины. - Сир, там король Генрих Наваррский воюет с вашей стражей. И, судя по его виду он уже пережил не одно сражение, - меланхолично доложила Мадлон Шарлю, собирая с прикроватного столика книгу и шитье, за которым собиралась провести ночь подле своего молочного сына. Наклонившись, она коснулась губами чела короля. – Прими его, Шарль. Раз Господь привел его сюда в этот час, значит так надо, - мягко добавила она, не рассчитывая, что Карл послушается ее, и двинулась в свою комнату. - Стой, Мадлон, - обреченно вздохнув, монарх стянул с головы колпак. Он поднялся и натянул на плечи, как мантию, одеяло. – Зажги еще свечей и пусть его впустят, а сама иди. – коснувшись губами нежной руки Мадлон, король отпустил ее. Его Величество Карл IX Валуа не видел смысла пока задавать вслух те вопросы, на которые может дать ответ только бушующий за дверями бывший узник Венсеннского замка. - И какого черта вы тут делаете, Генрих? – а вот теперь этот вопрос был задан по адресу и своевременно, ибо в почти в полном соответствии по внешнему виду с упомянутым выше представителем нечисти в его покоях появился муж Маргариты Валуа.

Генрих Наваррский: Анрио удовлетворенно пронаблюдал за действиями стражника. С отрешенным видом он смотрел, как дверь сначала приоткрылась и в проеме мелькнуло простое женское платье. Солдат перемолвился с кем-то по ту сторону несколькими словами. Очевидно, это была Мадлон - кормилица Карла IX, которую король трепетно и нежно любил. Затем створки снова закрылись и на некоторое время воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь легкими потрескиваниями факелов, вставленных в бронзовые скобы на стене. Наконец, проход в монаршью опочивальню оказался для него открыт, и молодой человек не заставил себя дважды приглашать. Он и не надеялся на такую удачу: вот так сразу пробиться к правителю Франции. И вместе с тем - это было наилучшим разрешением сложившейся ситуации. Генрих вошел в спальню венценосного родственника нетвердым шагом. Сделав всего несколько шагов, обессиленно опустился на одно колено и низко склонил голову в поклоне. - Ваше величество, прошу, простите мне невольную дерзость, которую я осмелился допустить, явившись к Вам с визитом в столь неурочный час. - Негромко заговорил сын Жанны д'Альбре, не вставая с колена и не поднимая головы. Юный Бурбон осознавал, насколько смешно и нелепо звучат именно эти его слова. В самом деле, какая дерзость! Сбежавший узник неприступного Венсеннского замка истребовал аудиенции у своего сюзерена после отхода того ко сну. Небывалое в былом! И вместе с тем правила вежливости и придворного этикета заставляли Наварру как-то оправдать свой поступок, нарушивший покой государя. К тому же, ему хотелось выглядеть в глазах Карла Валуа покорным, смиренным и преданным вассалом. - Сир, Венсеннский замок горит. И я - его узник Вашей волею и по Вашему приказу - попал в весьма двойственное положение. С одной стороны, я дворянин, и долг чести велел мне оставаться на месте, приняв, если то будет угодно Богу, мученическую смерть в очищающем пламени, однако с другой стороны - я мужчина и старательно блюду рыцарские обеты моих предков, завещавших нам не отказывать в помощи нуждающемуся и не предавать своего короля. И потому из двух зол я был вынужден избрать меньшее в надежде на Вашу снисходительность и неизменную справедливость Ваших решений. Беарнец в уме давно просчитал, какой линии поведения ему надлежит придерживаться в присутствии короля. Доказывая раз за разом свою беспримерную честность и преданность французской короне, упирая на веру в благосклонность и покровительство самого Карла, у него были шансы сохранить если не свободу, то хотя бы жизнь. - Сир, я не мог поступить иначе, ибо того требовали голос моей совести и веления моего сердца, всецело преданного Вам. И потому я - здесь, а не по дороге в Наварру. У Ваших ног в ожидании Вашего приговора, а не на воле и во главе ждущих меня гугенотов. Вы вправе уничтожить или унизить меня, но упрекнуть в нечестности и предательстве -нет. Потому-то я без страха и с чистой душой и легким сердцем буду ожидать Вашего суда.


Карл IX Валуа: - Анрио, - Карл устало вздохнул, выслушав пылкую речь гасконца, - пожалуй, я сейчас склонен согласиться со своей матушкой, с ее мнением о том, что ваша голова лучше всего бы смотрелась на плахе. Поежившись, государь плотнее завернулся в одеяло и босиком прошествовал к Беарнцу, стоящему на коленях в центре спальни. Король понимал, что для такой дерзкой выходки, как вломиться к нему в покои после отхода ко сну, когда уже закрывали ворота Лувра, когда в коридорах замка были притушены факелы, нужно было иметь довольно весомый предлог. И наверняка у Наваррского он имелся. Горит Венсенн. Какой-нибудь недотепа подошел к занавесям со свечой или уронил ее на ковры и вместо того, чтобы тушить деяние своих рук с выпученными глазами понесся с криками «Пожар!» - Как дворянин, как человек чести, вы должны были придти сюда, Генрих, не с сообщениями о том, что Венсенн горит, а с тем, как вы помогли его потушить, - положив свою длань на взъерошенную макушку Бурбона, монарх заставил своего родственника взглянуть себе в глаза. - Что, Анрио, захотелось прослыть героем? – государь усмехнулся. – Вы соблюдающий рыцарские обеты своих предков сейчас здесь, когда растерянный и простой люд там горит, спасая королевское добро, ценою своих жизней? Хорош рыцарь! – Карл отпустил вихры сына Жанны д'Альбре так, словно залепил ему пощечину. Быстро подойдя к двери, отворив ее, он отдал распоряжения охране снарядить в Венсенн отряд для помощи погорельцам, сделать все, что можно сделать еще и с утра доложить о том, что там и как. - Кто вас ждет, Генрих? – глаза Карла метали молнии, подобные тем, что мечет Зевс на небесах. Нет, он не был зол на то, что муж Маргариты ворвался к нему среди ночи. Он негодовал потому, что этот мальчишка, претендующий на то, чтобы быть королем, как геройство выставлял свое бегство с места трагедии. – Кучка недобитых в Варфоломей протестантов, которых еще не прибрал к своим рукам Монмаранси? – многие напрасно думали, что король плохо осведомлен о том, что делается в стране и напрасно думали, что Карл IX слеп и глух. Не набралась еще страна сил для новой тирании, и не только гугенотам нужно было время, чтобы поднять голову. Да и довольно было крови за его век. Довольно! – Кому вы нужны, Ваше Величество? Нищий король, который даже не смог сохранить свою веру для тех, кто в него верил. Все, что в вас есть – это кровь королей, но хватит ли ее, чтобы расплатиться за ту кровь, что пролита уже, ради вас? – отойдя от дверей, Шарль-Максимильен подошел к окну и стоял спиной к Наваррскому. Где-то там, вдалеке, за него снова гибли люди. Гибли нелепо и случайно. Его голос к концу речи стал ровен и печален. Его участь была не намного слаще участи того, кто преклонил ныне перед ним колени. – Идите, Анрио, если у вас есть друзья, идите, возьмите лучшего коня в моей конюшне, скачите во весь опор в свою Наварру и пришлите мне список тех, кто ни разу вас не предал. Я награжу их. – Поежившись, король добавил почти шепотом: - Зато всегда найдутся те, кто жаждет мести и это значит, что скоро Францию будет раздирать еще одна гражданская война. В комнате, где стояли два короля – один босой, другой на коленях повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь ворчанием свечей.

Генрих Наваррский: Генрих смиренно выслушал речь короля. Он даже не пошевелился, когда тот обошелся столь бесцеремонно с его шевелюрой. Наваррский был готов стерпеть и не такое, чтобы вернуть себе свободу и по возможности расположение Карла, который ему был искренне симпатичен. Симпатия эта, тщательно скрываемая от посторонних взглядов и досужих сплетников, имела под собой странную подоплеку и уходила корнями в глубокое сходство этих двух разных и вместе с тем таких похожих людей. Двух венценосных особ, чья жизнь была скомкана, искорежена, вывернута наизнанку тяжелым бременем власти и возложенным на них по праву рождения чувством долга. Еще недавно сын флорентийки был всего лишь пешкой в ее игре. Случайным недоразумением, допущенным свыше. Препятствием на пути к трону того, кто этого, согласно мнению вдовы Генриха II, значительно более достоин. Ошибочно считающийся мягкотелым, безвольным, болезненным и неуравновешенным, он научился манипулировать другими исподволь, незаметно и настолько ювелирно, что никто не обратил на это внимания. А теперь оказалось поздно что-либо менять. Карл IX Валуа - прекрасный актер, разыгравший, как по нотам, свою партию. Мятежный отпрыск недоброй матери. Человек, наделенный неограниченными возможностями и одинокий настолько, насколько может быть одиноко существо, любимое по-настоящему лишь двумя слабыми женщинами, не способными для него ничего сделать. Еще вчера сын Жанны д'Альбре был всего лишь разменной монетой в больших политических планах почившей ныне королевы Наваррской и благополучно здравствующей Екатерины Медичи. Его приезд в Париж, женитьба на Маргарите де Валуа - все это лишь заранее продуманные и просчитанные ходы, сделанные не им, но ради него; во имя той великой цели, которой грезила бедная Жанна. Если бы хоть кто-то удосужился спросить у самого Анрио: "А нужно ли это ему?", он бы без колебаний ответил утвердительно. Однако не такой ценой. Слишком уж непомерным оказался открытый на его имя кредит - кредит человеческих смертей. Хитрый, ловкий, сметливый, беарнец легко освоил науку притворства. Вырос из ставших ему малыми представлений о чести, вере, справедливости и всеобщем братстве на земле, о которых так часто говорила ему дорогая матушка. Переживший боль, страх, унижение, горечь неизбежных утрат и ощущение собственного бессилия, юный Бурбон нарастил на своем добром и открытом сердце панцирную броню. Придумал, раскрасил и научился надевать на лицо столько масок, сколько было необходимо для того, чтобы не позволить ни одному человеку на этом свете проникнуть в его мысли, переживания и не вызвать доверия. Крошечной щелочкой, отдушиной стали лишь многочисленные амурные приключения, вошедшие в поговорки и анекдоты. Женщины - не важно какого сословия - всегда оставались единственными, с кем гасконец отдыхал душой, позволяя истинной сущности задорного весельчака, любящего жизнь и ценящего каждое ее мимолетное мгновение, вырываться на волю, резвиться и приносить свежие силы для нового витка кровавой и страшной войны - тем более кровавой и страшной, что жертвы ее незаметны, уколы ядовиты, а поражения ведут на плаху. И вот теперь - в эту минуту неожиданного душевного единения, вслушиваясь в исполненные горечью и пропитанные грустью слова своего сюзерена, Наварра медленно менялся: оттаивал, подобно глыбе льда, гладкой верхушки которой коснулись первые теплые солнечные лучи. Все эти бесчисленные маски стекали по его коже, открывая взгляду простое, честное, еще совсем мальчишеское лицо. Бесшумно поднявшись, он в несколько шагов преодолел разделявшее их с королем расстояние и замер позади Карла, бережно опустив на его плечо свою горячую руку в жесте сочувствия, сопереживания и... Дружбы. - Ваше величество,в охваченном пожаром и паникой Венсеннском замке я сделал все, что от меня зависело: вразумил коменданта и отдал уместные в подобной ситуации распоряжения. Согласитесь, что король Наваррский, носящийся по двору крепости с выпученными глазами и громыхающим ведром, принимающий таким образом посильное участие в тушении огня, выглядел бы по меньшей мере комично, а по большей - отвлек бы все внимание челяди на себя, и замок сгорел до тла, а меня Вы бы сочли виновным в этом злодеянии и оказались бы совершенно правы. - Начал свое повествование Генрих. - К сожалению, именно этот несчастливый день выбрала ее величество для того, чтобы послать одну из своих фрейлин за какими-то гобеленами, давным-давно пылившимися без дела в обширных кладовых Венсеннской крепости. - Говоря это, беарнец невесело улыбнулся, демонстрируя свое отношение к надуманности озвученного предлога. - Маркизе де Сабле сделалось дурно, и я осмелился возложить на себя ответственность за ее безопасность и благополучие. Доставив ее в Лувр, я не счел возможным повернуть обратно, не предупредив Вас о том, что произошло. Молодой человек не оправдывался. Его голос звучал размеренно и тихо. Он просто рассказывал свою историю так, как будто перед ним босиком на холодном полу стоял не всесильный правитель Франции; так, словно и его собственная голова не была обременена короной. Словом именно так, как один закадычный приятель рассказывал бы другому, надеясь получить понимание, утешение, добрый совет или дружескую выволочку столь же суровую, сколь справедливую и необидную. - Я позволю себе ослушаться Вас, сир. - Покачал головой молодой государь. - Наварра - это то место, где меня ждут - Вы правы. Чудесный, светлый край, где прошли самые счастливые годы в моей жизни. Трепетно взлелеянный и выпестованный уголок Франции, в котором я единственно мог быть чист и безмятежен без оглядки на врагов и опасений предательства. Однако мое возвращение туда не прибавит мне ни чистоты, ни безмятежности. Гугенотам нужен вождь. Они жаждут мщения и кипят ненавистью, замешанной на крови, пролившейся в Варфоломеевскую ночь. Крови, что в равной мере запятнала и Ваши, и мои руки. Крови, которая легла позором на Ваше доброе имя и стала причиной моего предательства, в котором сейчас Вы меня так безоглядно упрекаете. Только находясь на свободе и здесь, подле Вас и своей супруги, я еще какое-то время смогу сдерживать гневный натиск своих подданных и Ваших добрых католиков, готовых затеять новую грызню. Беарнец умолк. На короткий миг в почти пустой, плохо освещенной комнате воцарилась тишина. Осторожно убрав руку с плеча Карла, Анрио заботливо поправил на его плечах одеяло. - Впрочем, если Вы сочтете мое ослушание слишком дерзким, я готов принять любое наказание, которое Вы сочтете сообразным моим проступкам. - Добавил он, подпустив в голос легкий намек на лукавую усмешку. - Только прошу, не наказывайте меня своей болезнью! Стоя на каменном полу Вы рискуете простудиться. Возвращайтесь в постель, Ваше величество. И оттуда принимайте судьбоносное для меня решение. Я дождусь его, даже если для этого мне придется провести ночь, стоя на коленях у Вашего ложа.

Карл IX Валуа: - Что, Анрио, спасать женщин проще, чем спасать охваченную паникой толпу? – Карл горько усмехнулся, машинально накрыв ледяной рукой горячую длань, опустившуюся ему на плечо. На самом деле, он не знал, как бы сам поступил в подобной ситуации. Быть может его безрассудности и хватило бы на то, чтобы сгореть заживо в объятом огнем Венсенне, а быть может и бежал бы оттуда, подобно стоящему за его спиной гасконцу. Всю свою жизнь, сколько Шарль себя помнил, он боролся со своими страхами. Уж он-то знал, что мужество рождается в борьбе с собственными ужасами. Именно они и еще больший страх позора, отчаянье или фанатизм толкают людей на безрассудный героизм, который в итоге то и не нужен никому. Слова Наваррского, его нежелание бежать, когда ему была открыта дорога в его собственное королевство, заставили короля задуматься. Завтра по Парижу поползет слух, что вместо того, чтобы бросить жену и предать государя, Беарнец явился в Лувр и отдался на милость монарха. Это было умно. Умно было выказать свою преданность. Трудно после такого поступка, такого изъявления нежелания покинуть пределы столицы отправлять человека обратно в заточение. - Так что там с маркизой де Сабле? – очнувшись от своих раздумий, Его Величество обернулся и взглянул в глаза своего зятя. – И с чего она решила, что гобелены находятся именно в тех покоях, что отведены вам? – брови короля сползлись к переносице. Неужели матушка все не могла угомониться и придумала очередной способ извести неугодного ей родственника? Что ж, в таком случае Ее Величество будет очень разочарована, тем, что муж ее дочери до сих пор жив, да еще и спас ее фрейлину. – Генрих, я разрешил вам видеться с Маргаритой, но не дозволял устраивать из Венсенна аудиенц-зал для ваших приемов, - сняв с плеча руку Беарнца, государь подошел к столику, на котором стояло его ночное питье, и, пригубив настой, отставил его обратно. – Это невозможно пить не спросонья, - проворчал он. С секунду поборовшись с искушением, Карл позволил ему одержать верх над сознательностью. Вздохнув, он выплеснул в камин содержимое своей чаши. В одном из многочисленных ящиков комода резьбы венецианских мастеров, он выудил бутылку с вином. Открыта она была по-простецки – зубами. Было уже очевидно, король не сердился, но меланхолия не позволяла его глазам засиять ярче, а одеяло и ночное одеяние не согревали. Багряная жидкость наполнила серебряную чашу. – Второй чаши у меня нет, - доверительно сообщил он Генриху шепотом. – И, если вы не хотите, чтобы король Франции прослыл пьяницей, то выпьете после меня. И расскажите, какого черта вам всегда мало одной юбки, Анрио! Шарль опрокинул в себя вино и блаженно прикрыл глаза, ощущая, как вместе с ним по телу разливается тепло.

Генрих Наваррский: Когда король отошел к столу и отвернулся, Генрих позволил себе судорожно выдохнуть. Оказалось, что он, ожидая решения своей участи, затаил дыхание. Наблюдая за тем, как Карл двигается по опочивальне, глотает противное питье и наливает вино из припрятанной бутылки, Наваррский постепенно осознавал, что гроза миновала. Разговор из просто доверительного и отдающего нотками обреченности превратился в дружеский. И это - добрый знак. - Мадам де Сабле в целости и сохранности была доставлена мною в Лувр и оставлена на попечение ее слуг во дворе. Насколько понимаю, она собиралась доложить о происшествии своей госпоже. Говоря это, беарнец лукаво улыбнулся и довольно прижмурился, отчего мгновенно сделался похожим на объевшегося сметаны кота. - Аудиенц-зал... - Мечтательно добавил Анрио. - Это мило, сир. Побыв узником Венсенна, я могу с уверенностью заявить: если Вы намерены добиться популярности среди придворных и добрых парижан - заточите себя в крепость. И они выстроятся в очередь, дабы навестить Вас в Вашем уединении. Право, я даже нисколько не соскучился! А уж поводы и предлоги, под которыми ко мне пытались попасть различные лица, воистину стоило бы увековечить как памятник хитрости, изворотливости и находчивости ума наших с Вами сограждан-французов. Заметив, что монарх изволил опустошить чашу, юный Бурбон подхватил ее и заново наполнил густой темно-красной жидкостью. - Ваше здоровье,сир! - Воскликнул он, салютуя сюзерену. Осушив сосуд в несколько крупных глотков, сын Жанны д'Альбре поставил емкость на стол и сам оперся на столешницу двумя руками, пародируя лектора, изготовившегося прочесть нерадивому студенту обширную лекцию по интересующему того вопросу. - Ваше величество, когда мне хорошо, я ищу женщину; когда мне плохо, я ищу еще одну! По-моему, это логично. Ведь если меня не в силах утешить одна - та, что доставляет столько счастья в радостные дни, то мне следует найти немедля другую - ту, что сможет дать мне утешение и покой в дни ненастья и горя. Идеальных женщин не бывает! Идеальны лишь ангелы, а я знаю только одного ангела на этой грешной земле. Но я еще не готов ко встрече с ним. - Прибавил гасконец, понижая голос и подозрительно косясь на дверь.

Карл IX Валуа: Карл не успел второй раз поднести вновь наполненную вином чашу к губам. Король Наваррский разразился тирадой, достойной древнеримского оратора. Посмеиваясь в усы и в сосуд, Его Величество терпеливо дослушал до конца излияния Анрио. - Не коситесь на дверь, Генрих, - Шарль скорчил гримасу небрежности и махнул рукой. – Тут вам не Венсенн и моя особа не столь популярна, как ваша. Лишний раз навестить ее не стремятся. Напротив, стараются спрятаться за пыльными портьерами, стоит мне идти по коридорам этого склепа, - щеки короля разрумянились от выпитого и от собственной откровенности. Глаза заблестели. Он бодро прошествовал к камину, где собственноручно пошевелил угли и кинул туда еще пару поленьев. Ему гораздо уютнее было бы в каком-нибудь деревянном домике в лесу, нежели в этом замке французских королей. - Пусть докладывает ваша маркиза, кому и что хочет, - откинув кочергу, Шарль вернулся к столу. – Я тут пока король и я буду решать, где, когда и чье место, - он уже предполагал с какими глазами с утра прибежит к нему матушка. Как будет злопыхать и плеваться ядом. При этой мысли монарх блаженно улыбнулся. Его противостояние Екатерине Медичи превратилось в особое удовольствие. А с тех пор, как ему еще удавалось этим порадовать прелестную Анриетту, то и вообще он сам искал повода, где сказать матушке нет. Конечно, иногда ее доводы были весьма разумны и, волей неволей, государю приходилось соглашаться со старой флорентийкой. Но случаев этих становилось все меньше, да и мадам Екатерина все реже просила своего старшего сына о чем либо. - Не соглашусь насчет женщин с тобой, Анрио. Ты просто еще не нашел ту единственную, которая подарит тебе утешение в горе и разделит достойно твою радость. И не надо мне тут петь дифирамбы моей сестре. Я сам прекрасно знаю, что Маргарита еще тот цветочек. С колючками. А вот мне, кажется, повезло. Я нашел изысканный цветок, который не колет мне пальцы и радует изысканностью аромата, - переходя на более простецкий тон, Его Величество, передал зятю только что опустошенную чашу, как передавая право слова.

Генрих Наваррский: Генрих принял чашу из рук короля. Наполнил ее из быстро пустеющей бутылки и поднес к губам. В голове немного зашумело - все-таки день у Наваррского выдался трудный: шумный, напряженный, суетливый. И столь располагающая атмосфера - доверительный тон Карла, огонь в очаге, разговор о женщинах - все это расслабило и разнежило молодого человека. Почувствовав себя в относительной безопасности и рядом с тем, кто не собирается его прямо теперь тащить в Бастилию или на плаху, Анрио позволил себе распустить тугой узел чувств и нервов. Он млел и себаритствовал, смакуя великолепный напиток, не торопясь отвечать. Наконец, когда чаша наполовину опустела, юный Бурбон поднял глаза на сюзерена. - Ваше величество, если цветок слишком нежен и благоуханен, боюсь, от него может разболеться голова. К тому же, он быстро завянет без должного внимания и заботы. Куда приятнее иметь дело с дикой розой, чьи шипы колючи и раздирают руки в кровь каждому, кто посягнет на ее свободу и свежесть ее лепестков. Когда Вы напоите цветок своей кровью и прикоснетесь губами к едва распустившемуся бутону, полагаю, испытаете блаженство, доступное лишь немногим. Я не любитель ромашек и ландышей. Моему сердцу милее те цветы, что умеют за себя постоять. Согласитесь, что умение быть одновременно сильным и бережным, настойчивым и ненавязчивым, твердым и нежестоким - не самое простое в нашей жизни. Я же, как Вам должно быть известно, - тут беарнец поклонился монарху с должной почтительностью, - не ищу легких путей. Залпом допив остатки вина, сын Жанны д'Альбре протянул чашу Валуа: - У Вас прекрасное вино, сир. Но оно, увы, заканчивается. А ночь только начинается...

Карл IX Валуа: - Эх, Анрио, - Шарль вздохнул и пожал плечами, - вино еще найдется, а вот время – не вино. Оно уходит. Его с каждым мгновением меньше у каждого из нас. И кто знает, хватит ли нам того, что отпущено Всевышним, чтобы выпить все полагающиеся нам чаши горестей и радостей. И хватит ли сил, чтобы быть такими, как ты только что красиво описал. Поэтично, я бы даже сказал. Они стояли в комнате вдвоем, как те два человека, которые спорят - стакан полон наполовину или пуст. Глубокая морщина скорби залегла в уголке рта монарха, превратив его улыбку в горькую усмешку, посылаемую жизни. Карл IX Валуа за свой недолгий век сотворил столько, что его имя войдет в историю, рядом с такими понятиями, как Кровь и Смерть. Ему всегда нравился Наваррский, полный жизнелюбия, оптимизма, способный радоваться даже тогда, когда от него ждут слез. Они в этом были похожи с мадам де Невер. И его, Шарля, тянуло к таким людям, потому что в нем самом этого уже почти не осталось. - А выпить еще есть… Господи, в собственном доме я пью, как школяр, таскающий у отца вино, - тем не менее, ворча и причитая, король почти нырнул в уже упоминаемый ящик комода и извлек оттуда еще одну темную бутыль. – Вот оно. Вы оценили, Ваше Величество, что я делюсь с вами таким сокровищем? – рассмеявшись, сын Генриха IIпоставил бутыль на стол. – Эту пьем, Анрио, и к жене. Пойдешь к жене. Мне не нужна потом головомойка на тему, что я отрываю тебя от исполнения святого супружеского долго и лишаю ее подругу семейного счастья, - вспомнив негодование Анриетты во всей его мощи, Карл передернулся. Хмель уже добрался и до него, и он не заметил, что не назвал имени той, кто может устроить ему феерический скандал. Зато вновь наполнить чашу и опустошить ее государь не забыл.

Генрих Наваррский: Генрих только покачал головой, наблюдая за тем, как государь чуть ли не с головой исчезает в недрах комода и вылезает оттуда несколько всклокоченный, однако довольный и с добычей - очередной бутылкой отличного вина, продегустировать которое им только что уже довелось. - Ваше величество, поводом для печали может стать все, что угодно, начиная с оторвавшейся пуговицы на камзоле и заканчивая смертью любимой собачки. Поводов же для радости жизнь предоставляет куда меньше, а еще реже мы сами замечаем их. - Наваррский снова покачал головой, пристально и беззлобно глядя на своего сюзерена. В этот момент Карл IX - этот человек, на чьих руках запеклась кровь тысяч невинных - показался Анрио достойным и уважения, и любви, и сострадания. Последнее - самое главное. Ведь возложенный на его плечи крест в сотни раз тяжелее креста любого другого смертного, несущего ответственность лишь за себя и своих близких. Даже сам беарнец не считал себя настолько обремененным короной и положением в обществе, как несчастный Шарль-Максимильен. - Что же, сир, коль время нам не подвластно, поищем истину в вине. С этими словами гасконец принял опустевшую чашу из рук короля и наполнил ее по-новой. Подняв ее в приветственном жесте, он произнес: - Я предлагаю выпить за женщин! Не важно, ангелы ли они или дьяволицы. Дочери ли прародительницы Евы или порождения кровавой Лилит. За тех, кто дарует нам жизнь и отбирает наши сердца! Договорив, юный Бурбон лихо опрокинул в себя содержимое объемистой посудины. Не отрываясь, большими глотками осушил чашу и вернул ее венценосному собутыльнику. - Ваша очередь. - Кивнул он на бутылку. - А потом - к жене... - Понурился сын Жанны д'Альбре.

Карл IX Валуа: Они выпили еще и эту бутылку и Шарль даже грозился поднять весь Лувр и раздобыть еще вина, но встретились два усталых взгляда, короля Наварры, пережившего сложный день, и короля Франции, живущего сложно день ото дня. - Все, Анрио. Расходимся, - бросив тоскливый взор на свою пустую постель, король гулко вздохнул. Почему, ну вот почему герцогиня так редко баловала его, приходя ночью, согревая его своей близостью? Но Генриху он желал только блага. Особенно в этот час, в этот момент. - Иди к жене, Генрих. И поцелуй Марго от меня. Я может и не самый лучший брат, но какой уж есть, - снова вздохнув, Его Величество напялил на голову ночной колпак. Получилось криво, и оттого государь стал выглядеть еще несчастнее. Когда Беарнец шатающейся походкой скрылся за портьерой, а потом раздался тихий скрип закрывающейся двери, Карл задул все свечи до единой, и в кромешной темноте забрался под одеяло. Он закрыл глаза и снова открыл. И так темно и эдак. Зарывшись поглубже в постели, король вскоре заснул. Эпизод завершен



полная версия страницы