Форум » Игровой архив » Abyssus abyssum invocat » Ответить
Abyssus abyssum invocat
Маргарита Валуа: Abyssus abyssum invocat - бездна взывает к бездне (лат). 17 февраля 1574 года, вечер. Лувр, покои королевы Наваррской.
Ответов - 15
Henri de Guise: Генрих сидел в кресла у камина. Недвижно. Не моргая, глядя на огонь и откинув голову на спинку кресла. В руке его, безвольно свисающей, был зажат небольшой клочок бумаги. Это была записка от Маргариты Валуа. Его невестка, герцогиня Неверская, вернувшись сегодня из Лувра раньше обычного, без тени сомнения всунула ее в руку своего родственника. Анриетта была абсолютно не отягощена чувством такта в домашней обстановке, что обычно радовало Лоррейна и упрощало ему общение со своенравной любовницей Карла IX Валуа. Но сегодня, именно в этом случае, ему почему-то захотелось, чтобы мадам была более чутка к тому, что передает ему.* Вздрогнув, как от удара хлыста, он зажал в кулаке, сминая, переданную записку и удалился в библиотеку, так и не поблагодарив Генриетту. Время шло, привычно отмеряя минуты, а Анри де Лоррейн все не раскрывал послания королевы Наваррской. Он вспоминал. Вспоминал все, что между ними когда-то было, вспоминал шелк ее кожи, бесконечную глубину черных глаз, капризный изгиб пухлых губ, которые так хотелось целовать и целовать. Переложив записку в другую руку, герцог невольно поднес пальцы, что только что ее держали к носу. Аромат знакомых духов поразил сознание больше, чем сам факт того, что эта женщина ему писала. Он так и не простил ей брака с наваррцем, не простил и того, что она не захотела быть больше го любовницей, тем самым обозначая преданность своему супругу. Зрачки серых глаз расширились, от внутреннего гнева и Его Светлость решительно распечатал письмецо. Строки его были наполнены волнением, несмотря на аккуратный и изящный, до боли в сердце, знакомый почерк Маргариты Наваррской. Он приказал слуге приготовить ему иссиня черный колет, черный плащ и приготовиться сопровождать его. Как раньше. Как полтора года назад. Горькая улыбка пробежала по губам мужчины, когда он увидел в зеркале свое отражение. Именно в таком обличье он имел честь последний раз видеться наедине с принцессой Валуа. Через три четверти часа, оставив слугу у подножья замка, Его Светлость Генрих Гиз поднимался вдоль стены Лувра по знакомой лестнице к знакомому окну. Февральский воздух холодил и без того словно обескровленные щеки, но руки и ноги привычно перебирали ступеньки. - Вы хотели меня видеть, сударыня, я пришел, - не поднимая глаз на Маргариту, Лоррейн стянул с пальцев кожаные перчатки и небрежным жестом бросил их на подоконник. Он обвел медленным взором будуар королевы и коротко усмехнулся. - А тут ничего не изменилось, - ровный голос, спокойствие интонаций, но Генрих так и не посмотрел на женщину, позвавшую его в столь поздний час. *согласованно с Henriette de Cleves
Маргарита Валуа: День тянулся невыносимо долго. От того мгновения, когда записка, предназначенная Генриху де Гизу перешла из одной женской ладони, холодной от волнения в другую, теплую, ответившую едва заметным пожатием пальцев на прерывистый шепот царственной подруги, просящей передать послание ему. До вот этой минуты, когда в раскрытом окне, черный на черном, тьма, вплавленная во тьму, не показался ее бывший возлюбленный. Генрих. Больше чем любовник, но меньше чем муж, которым он так и не стал. И холод ночи, голос мужчины, пламя свечи, которую Маргарита держала в руках, освещая герцогу дорогу, все это так решительно, даже жестоко вернуло ее в прошлое. По правде говоря, она даже не верила, что Генрих придет. Маргарита вздохнула прерывисто, со всхлипом, так вздыхает наплакавшийся ребенок, у которого и сил-то на слезы больше не осталось. Женщина, просящая помощи у бывшего возлюбленного, достойна жалости, а жалости она не желала и не приняла бы. Сочувствие… но способен ли Анри де Лоррейн испытывать сочувствие к жене Генриха Наваррского? Она действительно хотела его видеть. Разговор с Франсуа утешил Маргариту, но ненадолго. Проснувшись утром, она снова оказалась во власти терзаний и сомнений. Муж, ударившийся в погоню за фрейлинскими юбками, не мог быть ей защитой и опорой, Франциск слишком слаб, Карл не интересуется ничем, кроме прелестных глаз Генриетты. Маргарита Валуа, обычно окруженная друзьями, союзниками, поклонниками, осталась одна. - Ничего не изменилось? Да... вероятно. Не знаю, - нерешительно ответила она, мучительно решая, с чего начать разговор. Генрих не отличался терпеливостью, не переносил и лжи, даже если она подавалась под маской женского кокетства. – Спасибо, что пришли. Я не стала бы искать с вами встреч без причины, но так уж вышло, мне больше не у кого спросить совета. Маргарита провела рукой по волосам, пытаясь успокоиться, и с ужасом вспомнила, что ей даже не пришло в голову хоть немного украсить себя к встрече с бывшим возлюбленным, пусть не для него, но для уверенности в своих силах. Отчаяние – то лезвие, которое срезает с нас нас самих, не оставляя ничего, даже желания жить.
Henri de Guise: Уверенным жестом и твердой рукой Анри де Лоррейн забрал свечу из рук Маргариты Валуа. Генрих достаточно хорошо знал эту женщину для того, чтобы увидеть и смятенье чувств в ее глазах, и растерянность на лице. Но не верил в то, что все это вызвано его появлением. Он вообще не хотел ей верить. Но что-то действительно произошло, если сестра короля просила о встрече своего бывшего любовника. Или любимого? Он до сих пор не мог ответить на этот вопрос – кем же он был когда-то для дочери Генриха II. Он пошел на ее зов, потому что не мог поступить иначе. Его неумолимо влекло к Маргарите. Генрих потратил почти полтора года на то, чтобы без дрожи на губах произносить имя Жемчужины Франции. Он почти выжег каленым железом равнодушия все то, что раньше испытывал к ней. Но стоило коснуться бумаги, которой касались ее пальцы, как в груди вновь противно и тоскливо заныло. Он пришел сюда, потому что должен был убедиться – ничего не осталось. Все уничтожено. - Что ж, Ваше Величество, мой разум в вашем распоряжении. Хотя вам известно, как я не люблю давать советы. Но для вас я готов поступиться с этим принципом, - отставив свечу на камин, Гиз сам поправил темный локон, которого только что касалась женская рука, бережно уложив его на груди королевы Наваррской. Он дотронулся только волос, не задев даже одеяния. - Вы, как и прежде, бесподобны, Марго, - простой комплимент. Ни к чему не обязывающий. Тем более, что он действительно находил ее восхитительной. – Зачем я вам понадобился, сударыня? – не смотря на заготовленную холодность, россыпи льда, которыми он думал окатить супругу Бурбона, его взгляд был мягок. Генрих Гиз, наконец, посмотрел своей бывшей возлюбленной в глаза и горько усмехнулся сам себе в душе. Полтора года прошли бесполезно.
Маргарита Валуа: Как велика была разница между «тогда» и «теперь». Тогда Маргарита Валуа, с самоуверенностью юности, любящая и любимая, чувствовала себя непобедимой и верила в непобедимость Генриха де Гиза. Теперь она чувствовала себя растерянной, почти раздавленной жерновами чужих амбиций. И, в отчаянии, обратилась к единственному мужчине, для которого когда-то была любимой женщиной, не дочерью Генриха II, не принцессой дома Валуа, и не королевой Наваррской. Чьи амбиции, сколь бы ни были сильны, никогда не были сильнее любви. В камине рдели уголья, пламя дышало жаром, бросали багряные отсветы на стоящего подле Маргариты Лоррейна. Удивительно, какие мелочи мы помним, забывая, подчас, самое важное. Молодая женщина потянула за рукав герцога де Гиза, вынуждая того отойти от огня. - Вы… вы не любили, когда жарко, - смущенная своим поступком, смущенная теплотой в глазах Генриха проговорила она. Ей бы позволить себе погреться в этой теплоте, но она уже не была прежней, порывистой и искренней Маргаритой. Нельзя дважды войти в одну и ту же воду, как бы того ни хотелось. Закусив губу, и чуть нахмурив гладкий лоб, королева Наваррская попыталась собраться с мыслями. Будь на месте Генриха де Гиза другой мужчина… подумав так, Маргарита чуть не рассмеялась. Никогда на месте Генриха де Гиза не сможет быть другой мужчина. - Наверное, звучит странно, но я не знаю, как мне быть дальше, - наконец, призналась она. – Моя семья была так добра, что воспользовалась мною для своих целей. Я отплатила им, как смогла. Азарт, интриги, все это заменяет… остальное (Маргарита не смогла выговорить слово «любовь» при Генрихе). Но я поняла, что сама по себе я ничто, и ценна только тем, что могу предложить. Я не хочу, подобно моей матери, внушать страх и трепет, упаси Бог. Я просто хочу, чтобы со мной считались. Маргарита переплела пальцы, ни одно кольцо не украшало их, даже обручальное, то вообще с первого дня брака пылилось, заброшенное подальше. В глазах затаился мрак. Но не холодный, ледяной мрак, как у ее матери. Эта тьма была живой и пылающей.
Henri de Guise: Жест Маргариты, робко потянувшей ткань колета, был каким-то детским, трогательным. Его Светлость был тронут и тем, что она помнит о его привычках. В ее глазах голосе что-то неуловимо изменилось. И от этих перемен у Генриха Лоррейна защемило в груди. Где та беззаботно смеющаяся Марго, которая была уверена в том, что у ее ножек весь мир? Что сделалось с ней после их последней встречи? Тогда, покидая Париж, он был уверен, что она обрела свое место и счастье подле супруга, которого так защищала в ночь Святого Варфоломея. А сейчас видел перед собой растерянную и похоже одинокую женщину. Ну хорошо, пусть это он во злобе думал, что ей нужен Наваррский, а ему нужна жена. На самом деле, Гиз прекрасно понимал, что Бурбону все равно, какую юбку подминать под себя, но Маргарита запросто могла найти утешение в окружающих, всегда окружающих, ее поклонниках. - Сударыня, - он коснулся подбородка королевы Наваррской, поворачивая ее лицо к себе. Пальцы герцога были ледяные. Эта напасть началась с ним со смерти отца. Сердце должно было отбивать сумасшедший ритм, чтобы кровь начинала нормально циркулировать в руках и согревать их. Однако это не мешало герцогу крепко держать шпагу и не ослабляло его удар. Дискомфорта он тоже от того не ощущал, как и не привык согревать их у огня. – Сударыня, вы несправедливы в своих суждениях. Вы сами, и только вы – есть единственное ценное, чем может обладать мужчина, король, государство. Ваша сущность, образ, разум – то, чем стоит гордиться. И не только вашему супругу, а всем тем, кто имеет счастье быть подле вас. Вспомните, что о вас говорят, как об умнейшей женщине Франции и только глупец не будет считаться с вами. Я думаю, вы просто видите все в темных тонах потому что… - договорить Лоррейн не успел. За потайной дверью, ведущей в покои сестры короля, раздался шорох. Он хорошо знал эту комнату и хорошо знал все ее входы и выходы. Ошибки быть не могло. Бровь Анри приподнялась вопросительно, в глазах застыли изумление и насмешка. - Что это, мадам? Ловушка? Очередная уловка? – притянув за шею к себе голову королевы, шепнул он ей на ухо. Но даже в шепоте его были слышны упрек и досада. На самого себя.
Маргарита Валуа: Маргарита тоже услышала слабый шорох, при дворе, как в диком лесу, нельзя выжить, если не оставаться настороже даже во сне. Даже в объятиях мужчины. Тем более в объятиях мужчины, рядом с которым всегда так легко было позабыть об осторожности. Услышала, и невольно вздрогнула. Негромкий звук отозвался болезненно в сердце мятущейся королевы Наваррской, заставив молодую женщину вздрогнуть и прижаться на мгновение к Генриху и замереть, прислушиваясь. Казалось, вместе с Маргаритой замерло даже пламя в очаге, даже тени, слившиеся в одну на шелковой обивке стен. Теням позволено больше чем людям. Вслед за шорохом раздался негромкий стук. Отстранившись от герцога де Гиза, Маргарита рассердилась на себя за такой детский страх. В конце концов, она принцесса дома Валуа и королева Наварры… и он не одна. - Кто здесь, - спросила она нарочито громко, голосом звонким, детским, в котором поневоле звучала досада на того, кто так неуместно прерывал ее разговор с принцем Жуанвилем. - Маргарита, это я, откройте, нам надо поговорить. Голос герцога Алансонского напротив, звучал торопливо и приглушенно, как у человека, который боится что его могут застать за не слишком благовидным делом.* И хотя Маргарита только вчера сама искала совета и утешения у брата, в эту минуту она не желала видеть даже его, и к счастью для самолюбия королевы Наваррской, не было времени отвечать себе на вопрос «почему». Подняв на Генриха глаза, в котором светилось лукавство, вернувшее на мгновение прежнюю Маргариту (а вы, Ваша Светлость, думали, это очередной из множества любовников, о которых вам наверняка рассказывали?), королева показала взглядом на дверь кабинета, искусно спрятанную в стене, но Генрих де Гиз прекрасно знал о ее существовании. Как и о том, что из кабинета прекрасно слышно все, о чем говорят в опочивальне. - Спрячьтесь, Генрих, а потом судите сами, ловушка это или уловка, - прошептала она, и поспешила к двери, впустить младшего брата. Согласовано с герцогом Алансонским*
Франсуа де Валуа: Дверь открылась и закрылась за спиной Франсуа. Полумрак опочивальни, запах духов Маргариты, блеск ее глаз – загадочный, лихорадочный, все это окутало герцога Алансонского, как кокон из плотного тяжелого шелка, как воды бездны сомкнулось над его головой, заставив прислониться к стене, тяжело дыша. Проклятие и благословение – иметь сестрой Маргариту. Но как темна душа человека. Он пришел к ней, нацепив маску лицемерной заботы, прикрыв ею, как плащом свою алчность и честолюбие, и наслаждался этим. Любя королеву Наваррскую, он словно бы мстил ей за то, что, что она так близка и так недоступна. - Вы одна, сестра моя? – спросил он скорее просто для того, чтобы что-нибудь спросить, начать разговор. – Так поздно, а вы еще не спите? Я, как обещал вам, поговорил сегодня с вашим мужем. Мне жаль, Маргарита, что я не смог принести вам добрые вести. В голосе – точно отмерянное сожаление, грустная, чуть виноватая улыбка на еще молодом лице, и только глаза, постаревшие раньше времени от тоски по величию, которое ему не доступно, выдавали его истине чувства. Радость от того, что, как ему казалось, все нити сейчас в его руке, нужно только бережно потянуть за одну из них, и Маргарита сделает так, как он скажет… А желал Франсуа, ни много, ни мало, чтобы Маргарита сама попросила у мужа корону для своего младшего брата. - Вы были правы, моя мудрая сестренка. Ваш муж не желает более ничего, что может нарушить его покой. Он готов отдать корону Наварры любому, кто возьмет на себя эту тяжесть. И, кажется, уже нашел себе преемника, - тут герцог сделал паузу, чтобы дать Маргарите возможность обдумать его слова, и закончил, с невольным торжеством в голосе, как гонец, принесший императору весть о том, что Рим горит. – И приемник этот – принц Конде!
Henri de Guise: Герцог не стал просить себя дважды и скрылся за дверью маленького кабинета Маргариты Валуа, в миг когда другая дверь в ее спальню открылась, впустив ночного гостя королевы Наваррской. Он обернулся, но жест этот был бесполезен. В комнатушке было так темно, что увидеть там даже кошка ничего не смогла бы. Впрочем, Лоррейн знал этот кабинет не хуже, чем все остальные покои жены Беарнца. Пространства тут было ровно на три его шага, а еще Генриху всегда хотелось пригнуться, находясь здесь, по прихоти строителей потолок был весьма низок. Не успел Анри завернуться свой плащ, не потому что мерз, а потому что боялся его полами свернуть множество безделушек, которыми раньше вокруг были уставлены полки на стенах, как в спальне Маргариты зазвучал голос ее братца, Франсуа. Если Гиз и собирался оглохнуть вдобавок к вынужденной слепоте, то это намерение он на время отложил. Младший отпрыск Генриха Второго и Екатерины Медичи. Представив, как нынче может выглядеть Его Высочество, при учете того, что он пафосно токовал своей сестре, Лоррейн усмехнулся. Эркюль всегда вожделел невозможного. То, как он при любом случае смотрел на Маргариту, только слепец мог принять за братские чувства. Генриха Гиза, собственно, это никогда не волновало. А вот мечты этого Валуа о какой-нибудь короне были более чем забавны. О них не нужно было знать, о них вполне можно было догадаться. При таком количестве старших братьев, Франсуа только это и оставалось. Он был похож на общипанного последыша в помете. Катрин как-то даже пошутила, что если он и найдет себе корону, то ее придется уменьшать в размере, иначе она просто упадет ему на плечи. Едва не рассмеявшись от воспоминания, Генрих стал внимательнее прислушиваться к происходящему за дверью.
Маргарита Валуа: Как истинная женщина, живущая сердцем, его волнениями и велениями, Маргарита была не способна думать о чем-то ином, кроме того, что сейчас, в это мгновение, занимало все ее существо. А это был Генрих де Гиз, скрывшийся по ее просьбе в кабинете, о нем были все ее мысли, им были растревожены чувства королевы Наваррской. Посему, слова брата, произнесенные голосом столь взволнованным, она выслушала спокойно, едва ли не с равнодушием, и даже сама удивилась, насколько то, что вчера казалось ей безмерно важным, сейчас казалось уже не стоящим переживаний. - Значит, принц Конде? Да, брат мой, возможно, вполне возможно, - произнесла она рассеяно. – В конце концов, Конде его кузен и единоверец… Думал ли он о ней? Маргарита закусила губу и между бровей обозначилась едва заметная складочка. Должно быть, думал, если пришел. Давно уже никто не говорил с ней так прямо и серьезно, но в то же время в светлых глазах Генриха не было холодности... Тряхнув головой, королева Наваррская заставила себя вернуться мыслями к брату, мужу и всему, что так волновало ее еще недавно. - Что же, Франсуа, вы выполнили мою просьбу, благодарю вас от всего сердца, - как можно теплее проговорила она, чувствуя одновременно и досаду и чувство вины. Ей хотелось, чтобы брат как можно скорее ушел, хотелось до нетерпеливо стиснутых рук, до озноба, коснувшегося ледяной лаской спины и нежной шеи, прикрытой волосами. Но это было так жестоко по отношению к герцогу Алансонскому, тот казался неподдельно встревоженным, и Маргарита, слишком ненаблюдательная в эту минуту душевного смятения, слишком доверчивая, решила, что брат так сильно озабочен ее бедами. - Не тревожьтесь за меня, - мягко проговорила она, погладив Франсуа по руке. – Все в руках Господа. Если принцу Конде суждено стать королем Наварры, то он им станет, хотим мы того, или нет.
Франсуа де Валуа: Франсуа слышал, и не верил тому, что слышал, не верил и тому, что видели его глаза. Та ли это Маргарита, что вчера вечером просила его совета, искала в нем защиту, где она? Где королева Наваррская, чье сердце болело от обманутых надежд? Ее не было! На мгновение Франсуа почувствовал себя обманутым, даже в горле защипало от разочарования. Но его план… слишком он все хорошо продумал, чтобы вот так взять и отказаться от возможности заполучить наваррскую корону из-за женской прихоти. - Что вы такое говорите, Маргарита, - изумился он, трепетно сжимая в руках тонкие пальчики сестры и удивляясь тому, как они холодны. – Сдается мне, вы путаете сейчас волю Провидения с капризами вашего мужа. Согласен, против первого восставать бессмысленно, а вот со вторым можно и побороться! Сестренка, мудрая моя, прекрасная сестренка, послушай меня, я все обдумал, мы сумеем всех перехитрить! Заглядывая в темные глаза Маргариты, кажущиеся огромными на бледном лице, сжимая ее руки, Франсуа горячо, торопливо изложил ей свои намерения, которые, конечно же, были благородны, и, разумеется, продиктованы только заботой о ее благополучии! - Вашему мужу все равно, кто займет его место, но неужели мы позволим Конде, или кому-то другому отобрать у нас Наварру? Моя любимая сестренка, если так, не лучше ли, чтобы королем стал я, ваш брат, который так обожает вас, и который всегда будет соблюдать ваши интересы? Поговорите со своим супругом, он будет только счастлив, если мы избавим его от этой докуки – назваться королем, а потом мы найдем способ избавить вас от него, и у вас будет все, о чем вы мечтали – свое королевство, свой двор, все, что захотите! Сейчас, в эту минуту, Франсуа готов был пообещать сестре Луну и Солнце и небо алмазах, только бы она согласилась ему помочь.
Маргарита Валуа: У нее будет все, что она захочет, так сказал ее милый младший братец? Маргарита опустила глаза, чтобы не выдать своих чувств. Хотелось вырвать ладони из цепких пальцев Франсуа, вытереть их, как будто прикосновения брата пачкали. Как непростительно, как наивно было предположить, что властолюбие, эта лихорадка, отравляющая кровь всех Валуа, не коснулась младшего брата. И, да, не ей его осуждать, разве не сама она вчера сетовала на то, что она королева только по титулу, и что ее пугает та жизнь, которую, казалось, приготовила ей судьба, связав с Генрихом Наваррским. Но все же на душе стало зябко и гадко от того, что Франсуа с рвением неофита принялся разыгрывать ее как ставку в игре, где призом назначена корона. Как до того сделали Карл и Генрих и любимая матушка Екатерина. Неужели он думает, что она снова согласиться пожертвовать собой ради чужих интересов? Нет, больше никогда. - Да, брат мой, я вижу, вы действительно обо всем подумали, и готовы позаботиться обо мне, - с едва заметной насмешкой в голосе проговорила Маргарита. – Благодарю вас за это. Я бы хотела все обдумать. Время позднее, я устала. Идите с богом, Франсуа, мы поговорим обо всем позже… завтра, быть может. Спрятав руки за спину, надменно вскинув подбородок, Маргарита кивком указала брату на дверь, недвусмысленно намекая, что желает остаться одна. Возможно, позже она и простит Франсуа его предательство, но сейчас его общество было в тягость королеве Наваррской. Вдвойне в тягость из-за того, что в кабинете, невидим и неслышим, окончания этого разговора ждал Генрих де Гиз.
Франсуа де Валуа: Не смотря на все свое самообладание, вернее сказать, не смотря на все свое лицемерие, герцог Алансонский почувствовал, как краска досады, гнева, разочарования заливает его обычно бледное лицо. Оставалось только радоваться, что опочивальня Маргариты тонула в полумраке и сестра не может видеть, как сильно его задела ее холодность и равнодушие. В конце концов, Франсуа почти убедил себя в том, что действует и ради ее блага. Подобная перемена в сестре была необъяснима. Принц обвел покои королевы Наваррской растеряным взглядом, словно пытаясь найти ответ на эту загадку, но опочивальня Маргариты надежно хранила ее секреты. - Хорошо, я уйду, - наконец, глухо проговорил он, сжимая кулаки так, что перстни больно впечатались в пальцы. Гнев клокотал в груди, гнев и обманутые, разбитые надежды. – Но вы все же подумайте над тем, что я вам сказал. Выйдя через потайную дверь в коридор, Франсуа, вопреки здравому смыслу, вопреки гордости остановился и прислушался. Вдруг Маргарита одумается и вернет его. Но нет, все, что он услышал, это как повернулся ключ в замке. - Проклятье, - прорычал он. – Проклятье! Занес кулак, намереваясь обрушить на равнодушные стены Лувра всю свою ярость и замер. Боже, какой он глупец. Только сейчас он понял, что лежало на подоконнике в спальне сестры, что он увидел, но не обратил внимание. Там лежали перчатки. У сестры был мужчина! Этого удара Франсуа уже не мог вынести, и, пошатнувшись, слепо побрел в сторону своих покоев. В голове было тесно от мыслей, а тень за левым плечом змеиным шепотом подсказывала, что Маргарита заслуживает наказания за свою измену, за свое коварство.
Henri de Guise: Разыгрываемая между братом и сестрой сцена в спальне королевы Наваррской все более и более походила на фарс. Пару раз Генрих де Лоррейн вполне искренне улыбнулся в темноту. Франсуа Алансонский в трогательной заботе о своей родственнице мечтает стащить с головы ее мужа корону и примерить на свою, держа перед собой женскую юбку, как самый надежный щит. Герцог давно заметил, что любая, даже на первый взгляд самая невинная ситуация в семействе Валуа имела некий налет пикантности. Он вышел из своего укрытия, когда Маргарита закрыла дверь за младшим дитя Екатерины Медичи. Встретившись взглядами со своей давешней любовницей, Анри красноречиво приложил палец к губам, давая понять женщине, что их слушают через перегородку двери. Можно было не сомневаться – королева Наварры и так о том прекрасно знала. Мягкий полумрак, отблеск немногих свечей на бархате цвета ванили кожи Маргариты, лукавые искорки, притаившиеся в самой глубине ее глаз, но вновь мерцающие, словно кричащие из омута «Мы еще живы!», все это делало юную женщину той самой девушкой, которую он знал когда-то и любил. От окна тянуло прохладой. Занятые разговором Валуа даже не подумали о том, что в камин иногда надо подкидывать дрова, чтобы тепло не кончилось. - Как думаете, Ваше Величество, к кому первому побежит жаловаться этот горе-ябеда на то, что сестра щелкнула его по носу? – исправив ошибку представителей королевской семьи, Гиз приблизился к Жемчужине Франции и шепнул ей в самое ушко. В необъяснимом порыве, он укрыл Маргариту в свой плащ, бережно прижимая к себе. Если бы он мог так же просто защитить ее от всего, что может причинить ей боль…
Маргарита Валуа: За братом закрылась дверь, и Маргарита вздохнула с облегчением, а когда плащ Генриха окутал ее плечи, а шепот и горячее дыхание коснулись шеи, королева Наваррская отчего-то забыла как дышать, и, чуть вздрогнув, глядя беспомощно в глаза герцога, только и смогла пожать плечами, и прошептать в ответ: - В этом дворце каждый сам за себя, Ваша Светлость, Франсуа никто не поможет, если он сам не в состоянии себе помочь. Плотная ткань плаща согревала, согревали объятия когда-то такого желанного возлюбленного, дарили забытое чувство защищенности. От кого могла искать защиты дочь Генриха II, от каких страхов? Генрих де Гиз знал, всегда знал, и никогда не упрекал ее за них. Она шла против семьи ради него, даже в день свадьбы с Наваррским, ночь резни, сблизившая супругов, окончательно разделила любовников, но в его тепле она сейчас искала убежища. Отчего ей кажется, что круг замкнулся? Мы бежим от того, что предопределено, но оно все равно настигает нас, может быть, потому, что нельзя убежать от себя? Глаза Маргариты Наваррской, были темны и бездонны, как ветхозаветные ночи Песни Песней. Свечи гасли одна за другой, и уже не различить было выражение лица принца Жуанвиля, другое дело, что Марго знала каждую его черточку наизусть. Хотелось продлить это волшебное ощущение забытья. Хотелось снова почувствовать себя юной и бесстрашной. - Не хочу, чтобы вы уходили, - прошептала она, сама удивленная тем, как, оказывается, все просто.
Henri de Guise: Генрих вздрогнул всем телом от эти простых слов, словно приходя в себя из забытья. Ночь, темнота, мягкий свет свечей, такая близкая и необходимая, как воздух, ему женщина, кажущийся спящим Лувр – все это заставляло забыть об осторожности, о том, что у стен здесь зачастую бывают не только уши, но и глаза. - Тише, Ваше Величество, тише, - словно не найдя другого способа заставить Маргариту замолчать, Лоррейн губами закрыл нежный ротик королевы Наваррской, целуя нежность ее уст все жарче и жарче, с жадностью изможденного жаждой. Никто не знал, даже он сам, как он истосковался по этим губам, по ощущению этого чувственного, нежного тела в своих руках. Разорвав мимолетную близость, Анри крепко сжал Марго в объятьях. - Все будет хорошо, моя маленькая королева. Мне придется уйти, сударыня, - ладони принца Жуанвиля легли на еще по-детски округлые щечки сестры короля, серые глаза, на дне которых открывалась бездна так и не забытых чувств, встретились с темной бездной глаз Маргариты Валуа. – Мне придется уйти. Ваш брат, что-то заметил, а я не хочу компрометировать вас. Но я вернусь в ближайшие дни и мы продолжим, - что конкретно продолжить собрался Генрих Гиз, разговор или поцелуй, он не уточнил. Теплыми поцелуями покрыв ладошки Марго, он подошел к окну, где на подоконнике невинно лежали его перчатки. Герцог усмехнулся. - Разбудите Жийону, Марго. Пусть она почитает вам. Если ваш братец вернется, он увидит совсем не то, что ожидал, - кожа привычно обернула пальцы – перчатки заняли свое место на дланях Его Светлости. Прежде, чем покинуть покои супруги Генриха Бурбона тем же способом, что он в них и попал – через окно, Анри де Лоррейн подошел к их хозяйке и снова заглянул ей в глаза. Трудно было оторваться от того, что так любишь. – Напишите мне, мадам. Вы знаете, как можно мне передать послание. И я приду в тот же вечер, - складка раздумий залегла между бровей потомка лотарингского рода. Он действительно придет, если она снова его позовет. Даже, если это случится спустя бездну лет. Он скрылся за окном, а на подоконнике покоев королевы Наварры, там где лежали перчатки, остался лежать изящный кинжал, рукоятка которого была инкрустирована черненым серебром и черными агатами. Маргарита будет собирать лестницу и не сможет его не заметить. Пусть Генрих не мог быть рядом постоянно, но о том, что он сделает все возможное, чтобы защитить свою единственную любимую, она не должна забывать. Эпизод завершен
полная версия страницы