Форум » Игровой архив » Коль дело есть - скорей его кончай! (с) » Ответить
Коль дело есть - скорей его кончай! (с)
Генрих де Бурбон: 15 июня 1573 года, Хемптон-корт.
Ответов - 7
Генрих де Бурбон: Конде вертел в руках записку, переданную королевой Елизаветой, и, по правде говоря, не знал, что делать, верить или нет, возвращаться ли во Францию первым же кораблем, или же препоручить все божьей воле? В записке говорилось, что его жена тяжко больна и не надеется на выздоровление. А ежели принц Конде желает услышать ее последние слова, то пусть подойдет к садовому лабиринту. Беглый принц задумался. Наверное, со стороны это смотрелось даже устрашающе – задумчивая Смерть. Но черный балахон позволил Генриху де Бурбону спрятать фигуру, а белая маска надежно скрыла лицо. К тому же не к лицу ему, изгнаннику, страдающему за веру, рядиться в яркое платье. Если бы записку передал кто другой, не Бесс Тюдор, он бы счел это ловушкой. Особенно после того, как его поджидали в притоне у матушки Китти. Но с другой стороны, не могла же королева Англии его обманывать? Или все-таки могла? Мари. Генрих, зажмурившись, попытался представить ее лицо, но ничего не вышло. Покидая Францию, он меньше всего думал о том, как его отсутствие скажется на принцессе Клевской и не сомневался, что сестры позаботятся о ней, защитят. И все же выходило, что защитить можно не от всего. Поколебавшись немного, принц вышел из залы. Кто бы ни ждал его у садового лабиринта, друг или враг, он это выяснит. Но никто не обвинит принца Конде в том, что он трус.
Антуан де Пине: В зеленом лабиринте живой изгороди - искусно подстриженной придворными садовниками - принца Конде уже ждали. Об этом говорил огонь потайного фонаря, принесенного слугой барона де Пине и фигура, замотанная в темный плащ и стоящая возле источника света. Об этом же свидетельствовала – хотя этого Генриху де Бурбону было знать неоткуда - и обнаженная шпага самого Антуана до поры, до времени скрывающегося в тени. На этот раз барон не намерен был разводить долгие разговоры. Убийство прямо во время королевского праздника – вещь опасная и, в общем-то, могущая очень сильно навредить и без того натянутым отношениям Англии и Франции, не говоря уж о самом бастарде Люксембурга, с которого просто снимут голову. Но иного выхода не было. Принц после неудачного на него покушения вел себя слишком осмотрительно, и Антуан не был уверен, что даже письмо заставит Конде поступиться осторожностью. Как не был далек барон де Пине от придворных слухов, до него всё-таки доходили разговоры о том, что у супругов Конде не всё так гладко. Впрочем, жена есть жена. Это не только – да, по правде сказать, далеко не всегда – любимая женщина, но ещё и мать наследников, обладательница титула, хозяйка поместья и прочего имущества. Повод узнать, что она желает передать законному мужу всегда может найтись, даже при наличии некоторых семейных разногласий. Рассудив подобным образом, Антуан забросил удочку в виде письма и стал терпеливо ждать, клюнет ли на неё беглый преступник, посягнувший на жизнь принца крови или же собственное благополучие окажется для него дороже вестей из дома?
Генрих де Бурбон: В саду пахло свежескошенной травой. Запах обманчивой невинности. Не смотря на темноту, на то, что во дворце во всю шло веселье, сад тоже не пустовал, сад был полон тенями, мужскими и женскими, и шепот ветра в листве мешался с горячечным шепотом тех, кто искал убежище в густой тени. С горечью принц вспомнил о том, что никогда его жена не шептала ему в ночи ласковых слов, которые срываются с губ женщины в любовной горячке. А теперь Мари при смерти, во всяком случае, так утверждала записка. «Это дитя не рождено для счастья», - с видом пророчицы говорила Жанна д’Альбре, качая головой, и, признаться, Генрих не мог понять, почему. Он готов был дать принцессе Клевской все, что нужно (как ему казалось) женщине для счастья – свое благородное имя, свою любовь и своих детей. Но сейчас, идя к садовому лабиринту, черневшему в темноте пугающей громадой, идя на слабый огонек потайного фонаря, он спрашивал себя, а так ли уж он был прав? Кто спрашивал Мари? Она выполнила свой долг, но долг не есть счастье. В тусклом свете фонаря лакированные листья кустов, из которых был высажен лабиринт, казалась покрытыми черным лаком. Из темноты была соткана фигура, ожидающая принца Конде, и что-то в ней было такое, что Генрих невольно положил ладонь на рукоять шпаги. Еще не поздно было повернуть назад. Или поздно? Если его судьба погибнуть тут, в садовом лабиринте Хемптон-корта, то стоит ли бежать трусливо от своей судьбы? - Вы ждете меня, сударь? Я пришел. Голос Конде прозвучал твердо, хотя сердце его колотилось. Не от страха. От азарта. Не так часто удается столкнуться с судьбой лицом к лицу.
Антуан де Пине: На этот раз барон де Пине не стал полагаться на судьбу, а взял с собой сообщника. Слуга, стоящий возле фонаря, обернулся на голос, а Антуан напал на Конде подло, из темноты. Он метил клинком в грудь, но полумрак лабиринта сыграл протестанту на руку – удар пришелся на бок. Долгая драка не входила в планы барона, так что он бросился к противнику с нехитрым намерением его добить. Кровь, разумеется, испачкает зеленый костюм охотника, но черный плащ скроет ненужные пятна и позволит Антуану покинуть бал, не вызывая подозрений. А принца найдут только утром – слуги, которые придут убирать в саду. Если, конечно, не вмешаться случай.
Генрих де Бурбон: Один шаг отделял Конде, шаг из ночной темноты на свет потайного фонаря, когда мелькнула тень, и он ощутил прикосновение стали к телу, сначала легкое, почти неощутимое, потом ледяное, а потом горячее, такое горячее, что Генрих застонал, прижав ладонь у боку, и удивился, когда увидел, что она окрасилась кровью. Ломая ветки лабиринта, обдирая пальцы, он упал сначала на колени, потом лицом в пыль, понимая, что все, вот это действительно конец. В пепельно-мертвенный туман уплывали лица, звуки, голоса… чьи это были голоса? Конде уже не знал, а потом не стало ничего, даже сожалений… Роберт Дадли, обеспокоенный исчезновением Конде, отрядил в сад слуг с факелами. Те шли, перекрикиваясь, а от них со смехом или ругательствами убегали те, кому желательно было оставаться узнанными…
Антуан де Пине: Звуки голосов заставили Антуана де Пине мысленно от души выругаться. Какого, спрашивается, дьявола кого-то потащило в лабиринт! Медлить было нельзя, так что, бросив окровавленный клинок, которым намеревался добить несчастного Конде, рядом с телом, барон быстро обыскал раненого, ища злополучную записку. Выбирая между собственной жизнью и убийством беглого принца, Антуан, безусловно, предпочел первое. Если принца найдут раненным (а если повезет) убитым, без записки припишут это преступление обычной ссоре или личным счетам. Королева Елизавета, безусловно, заподозрит неладное – Антуан не собирался недооценивать ум этой женщины – но вряд ли прикажет схватить посланника от Медичи. Если, разумеется, не будет однозначных улик. Обнаружив клочок бумаги – а куда бы его дел принц, если бы не хранил на себе? – барон стремительно ринулся в сторону от ставших уже совсем близкими голосов, намереваясь затеряться в лабиринте. Слуга пирата, потушив фонарь, последовал его примеру.
Elizabeth Tudor: Елизавета стремительно ходила по своим покоям. Маска – это легкомысленное произведение ювелира, была в гневе брошена в угол. Уильям Сесил и Роберт Дадли стояли у стены, не осмеливаясь говорить, только обмениваясь гневными и презрительными взглядами. Каждый готов был обвинить другого в том, что произошло. Принца Конде нашли в садовом лабиринте, истекающим кровью, без чувств, и сейчас вокруг него суетились королевские лекари, напуганные гневом Бесс. Причиной гнева была неспокойная совесть королевы, подсказывающая ей, что если Конде умрет, что, как ей сказали, более чем вероятно, он умрет по ее вине. Пусть не она нанесла удар, но она передала ему записку… - Вы! Указующий королевский перст уперся в грудь лорда-казначея. - Это вы привели ко мне этого француза, де Пине! Вы! И теперь моего гостя убивают в моем доме! Я уверена, что к этому причастен ваш француз! - Но, Ваше Величество! - Молчите, барон Берли, говорить буду я! Елизавета упала в кресло, провела узкой и сухой, но все еще красивой рукой по лбу. А что здесь говорить? Обвинить посланника Медичи в покушении на протестантского принца, которого как бы и не видели при дворе королевы Англии? Ей расставили ловушку, красивую, мастерскую, а она пошла на поводу у собственного тщеславия и желания поддразнить Дадли! Рыжая Бесс бросила нежный, сочувствующий взгляд на своего фаворита. Бедняжка Роберт, так расстроен случившимся! - Не грустите, Робби, с вашим другом все будет хорошо (если бы!). Мы останемся в Хемптен-Корте пока ему не станет лучше (или пока он не отдаст богу душу). Дадли почтительно поцеловал руку королевы. - Что касается ваших планов, лорд Берли, то забудьте о них и даже не смейте подсовывать мне портрет этого лягушонка Валуа, Франсуа! А теперь оставьте меня, джентльмены, я устала… видит бог, я получила от этого маскарада куда больше, чем рассчитывала. Поклонившись, мужчины вышли из покоев королевы Англии, Сесил – озабоченно поглаживающий длинную седую броду, Дадли не скрывающий торжества. Сватовство если не отменено, то, во в сяком случае, отложено на неопределенное время, а значит, его власти над сердцем Бесс ничего не угрожает. Эпизод завершен
полная версия страницы