Форум » Игровой архив » Весь мир враждебен нашей страсти нежной (c) » Ответить
Весь мир враждебен нашей страсти нежной (c)
Луи де Можирон: 20 марта 1575 года. Париж, трактир "Кабанья голова". Вечер Весь мир враждебен нашей страсти нежной - Александр Дюма
Ответов - 14
Луи де Можирон: - Слишком мало еды, Ногарэ, - Людовик окинул взглядом стол, обильно уставленный пустыми и полными винными бутылками, и покачал головой. Из яств там была пара куропаток, да паштет. Словом – ничего. Бросив плащ на скамью, маркиз д'Ампуи сделал трактирщику знак подойти. - Добавьте к этому всему, - Можиро обвел стол пальцем, - вяленой оленины, пару кроликов, индейку на вертеле в грибной подливе, кротен де шавиньоль и столько же вина, как уже стоит на столе. Отдав все распоряжения, молодой человек уселся напротив приятеля. В «Кабанью голову», излюбленное местечко друзей короля Генриха Третьего Луи сегодня привело безделье. Не в силах в прекрасный солнечный день слушать очередные государственно-важные беседы, Луи испросил у Александра Валуа разрешение оставить до вечера монаршею особу и отправился гулять по славному городу Парижу. Ноги юношу занесли на улицу, где продолжал пылиться вновь необитаемый дом барона де Сен-Леже. Ухмыльнувшись, Луи прошел мимо, подумав, что повороты сюжета в сценарии пьесы, написанной Господом, неисповедимы. Пробродив по городу весь день, бесцельно заглядывая в лавки и глазея по сторонам, маркиз с чувством исполненного долга зашел перекусить в славный кабаочок, что был неподалеку от Лувра. В том, что там в это же время оказался д'Эпернон не было ничего удивительного, но было удивительно, что тот был там один. И что еще более удивительно, похоже, в прескверном расположении духа. Для Жана, радующего всегда и всех своей белозубой улыбкой, это было неестественно. - Рассказывай, - безапелляционно бросил он другу, вперив в него пристальный взор синих глаз, предварительно опустошив одну из бутылок доброго анжуйского. Почему фавориты Генриха любили это чудное заведение? Да потому что все здесь было отменным. И вино, и еда.
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ вот уже третий день беспробудно пил. Да-да, именно так. Счастливый влюбленный, которому, похоже, ответила взаимностью сама королева - этот белокурый ангел с душой ребенка и глазами великомученицы, - не мог избавиться от мерзкого ощущения предательства, которое он совершил. Пусть неявно... Пусть всего лишь на словах... И Луиза покинула тихий уголок, нарушив их уединение в самый благоприятный момент, иначе Жан-Луи за себя не ручался... Пусть так. Противный червячок сомнений глодал изнутри, подтачивая веру в себя и заставляя погружаться в мутные пучины хмельного безумия. Безумия, которое позволяло хотя бы ненадолго забыться. Не вспоминать прозрачные капли слез на ее длинных ресницах... Холод озябших рук, согретых его поцелуями... Губы, произносящие роковые слова, подарившие надежду и обрекшие несчастного на жестокие муки. Вино и деньги текли рекой. Гасконец не скупился на выпивку и чаевые трактирщику, который умел держать язык за зубами. Часами просиживал д'Эпернон, уронив тяжелую голову на руки, уставившись ничего невыражающим взглядом в чисто выскобленную деревянную столешницу, выискивая тайные знаки в хитросплетениях и завитках. Мысли текли вялые, одуревшие от алкоголя и беспросветности. Временами он спохватывался. На его губах появлялась восторженная, мечтательная улыбка, впрочем, быстро угасавшая под гнетом понимания: он - миньон короля, а она - королева. Законная супруга того, кого юноша привык считать не только своим сюзереном, но и другом. Обмануть монарха - еще можно. Предать друга - было выше его сил. Это противоречие рвало и кромсало душу бедняги, выворачивало наизнанку. Заставляло дрожать от страха, рваться в бой от безрассудства и каяться - от безысходности. В один из таких кошмарных вечеров в «Кабаньей голове» объявился маркиз д'Ампуи. Он бесцеремонно отдал распоряжения хозяину заведения. Занял удобное место за столом и, дождавшись, когда исполнят его приказания, произнес одно-единственное слово: «Рассказывай». У них - трех друзей, оказавшихся приближенными Генриха де Валуа и не утратившими понятия о чести, справедливости и дружбе, - это означало одно: «Я вижу, что тебе плохо. Я готов помочь тебе. Говори!» Де Ла Валетту говорить было нечего. Опьянение туманило разум, однако не настолько, чтобы он решился открыться своему приятелю. Тем более, что тот, как никто из них, был близок к его величеству. А чем может закончиться подобная откровенность для него самого - молодой вельможа знал. Видели мы отрезанные головы господ де Ла Моля и де Коконнаса. Ему совсем не хотелось очутиться на их месте. Тем более, что госпожа де Водемон вряд ли будет столь же внимательна к его бренным останкам, как были внимательны к телам своих погибших возлюбленных королева Наваррская и герцогиня де Невер. А потому Ногарэ решил обойтись полуправдой - этим самым удобным коктейлем, в котором в равных пропорциях смешаны ложь, недоговоренность и истина. - Ай, брось, Можиро! Давай лучше еще выпьем. - Заплетающимся языком предложил он, наливая себе и товарищу по полному бокалу только что принесенного вина. - Дело, в сущности, пустяк. Был бы я поэт, неприменно написал бы пару-тройку виршей и излечился. А так - приходится применять низменные способы, доступные нам - простым солдафонам, - когда мы бессмысленно и безнадежно влюбляемся в хорошеньких замужних женщин.
Луи де Можирон: Взгляд Людовика на мгновение впился в лицо Жана, но молодой человек быстро опустил его на принесенный трактирщиком сыр. Ногарэ юлил. Ничего «эдакого» в том, чтобы соблазнить предмет своей страсти, несмотря на наличие законного супруга, не было. Подарить женщине внимание и горячие ласки, даже если она принадлежит по праву брачного обета другому, было вполне обыденным делом. Желательно притом не попадаться на глаза ее благоверному, ибо, вскройся такая связь, на его стороне будет закон, а гнев его сочтут праведным. Но на то у искателей счастья у чужого очага были при себе длинные шпаги, а их возлюбленные быстро становились вдовами или же тихонько оплакивали своих пылких поклонников. - В чем проблема, дружище? Вызови ее муженька на дуэль и осчастливь и себя и ее, а быть может и его, гарантировав ему пребывание на небесах. Дел то… - Можирон недоуменно пожал плечами, - на одну бутылку. А ты развел тут целую трагедию, - сделав пару добрых глотков вина, маркиз закинул в рот несколько кусочков сыра. Все же прогулка на свежем воздухе способствует возникновению хорошего аппетита. Хотя тут, надо отметить справедливости ради, фаворит Его Величества Генриха III Валуа никогда не страдал от отсутствия оного. Вовремя спохватившись, Луи придвинул доску с сыром ближе к д'Эпернону. - Ты ешь, дружище, а то Генрих погонит тебя прочь от себя, если ты будешь напоминать ему своим видом обтянутый кожей скелет со впавшими глазами. – Очень вовремя принесли требуемую маркизом индейку. Отрезав от нее внушительный кусок, он протянул его вместе с ножом Жану, а сам отодрал от нее зажаристую ножку и впился в мясо зубами. – В общем-то, если не хочешь афишировать свою связь, то я могу сам вызвать горе-супруга на поединок, а ты будешь потом вкушать плоды моей победы, - уверенность синьора де Сен-Сафорина объяснялась просто – мало кто владел шпагой лучше приближенных короля Франции, который прилагал лично массу усилий к развитию этого умения у своих дворян.
Жан-Луи де Ногарэ: Жану сделалось мучительно стыдно перед маркизом за свою неумелую ложь. Теперь приятель чего доброго подумает, будто он – гасконец и друг короля – боится какого-то дворянчика или того хуже – буржуа, не осмеливаясь вызвать последнего на дуэль, дабы освободить место на супружеском ложе, занятое по праву другим. Кровь бросилась в лицо Ногарэ, однако быстро отхлынула. Проявившаяся под ней меловая бледность была результатом нешуточного страха, который испытал молодой человек, на миг представив себе, как Можиро, верный слову оказать помощь нуждающемуся товарищу, вызывает на поединок своего возлюбленного и государя Франции. Это могло бы показаться смешным, не будь миньон так взвинчен и откровенно нетрезв. Рука бедолаги непроизвольно дернулась. Из поднесенного бокала, наполненного отменным вином, выплеснулась ярко-красная жидкость. Она красивым кровавым пятном расплескалась по белоснежному шелку воротника нижней рубахи. Камзол юноша давно расстегнул, перевязь с оружием, шляпа, перчатки и плащ валялись рядом – на соседнем стуле. - Нет, Луи. Здесь не все так просто. – Сдавленным голосом проговорил де Ла Валет, с трудом сглатывая горькую, вязкую слюну и заставляя себя отпить немного вина из наполовину опустевшего бокала. Безразличным взглядом он посмотрел на придвинутую ближе заботливым синьором де Сен-Сафорином доску с нарезанными кусочками сыра. Равнодушно принял из его рук кусок индейки и нож. Отложил и первое, и второе в сторонку и горестно вздохнул, понимая, что так просто ему от доброжелательности Можиро не отделаться. С силой потерев пальцами пульсирующие от боли виски, д’Эпернон поднял красные от выпивки, недосыпа и волнений глаза на своего собеседника: - Видишь ли, этот человек слишком известен и влиятелен. Его величество не простит мне столь непочтительного обхождения с ним. И тебе тоже не простит. Я благодарен за протянутую руку помощи, но нет – побереги себя, прошу. Если не для нас, то хотя бы для Генриха.
Луи де Можирон: Встревожено взглянув на приятеля, когда тот облился вином, Луи усмехнулся и продолжил трапезу. Он списал оскорбительное «побереги себя» на то, что Ногаре уже изрядно нетрезв. - Видишь ли, друг мой, преимущество нашего положения на службе у Генриха в том, что во всей Франции не найдется особы более известной или влиятельной, чем он сам, - Можиро отхлебнул вина и, отставив бутылку, принялся за подоспевших кроликов. Чтобы не случилось у Ногарэ, это было из ряда вон выходящим, ибо мужчина в двадцать лет не может не хотеть есть, и быть сытым святым духом и вином. – А Его Величество, насколько тебе известно, очень благосклонен к своим друзьям. Следовательно, кто бы ни был муж твоей возлюбленной, я думаю, он поймет и простит нам, если мы отправим его в мир иной. Либо отправит тебя на пару месяцев подальше от двора, пока не улягутся сплетни, - рассуждая подобным образом вслух, маркиз д'Ампуи искренне не понимал, отчего его приятеля посетило столь трагично-меланхоличное уныние. Проблемы, как таковой он не видел вовсе, если д'Эпернон, конечно, рассказал обо всем, что его глодало. - Или что тебе мешает насладиться тайно страстью дамочки?- целомудрие замужних женщин при дворе давно стало предметом для упражнений в шутках и остроумии. Верность супругу ныне была столь же непопулярна, как выходящая из моды на балах павана. Ее танцевали, потому что так было положено, но с гораздо большим удовольствием выплясывали под ритмы вольты и веселых бранлей. - Жан, возьми себя в руки и перестань переводить вино, обливаясь им. Лучше расскажи все, как есть.
Жан-Луи де Ногарэ: Жан зло сощурился, когда Луи заговорил о том, что король – самый влиятельный человек в государстве. Ему почудилась в этих словах насмешка. На миг показалось, что Можиро обо всем давно известно, и он издевается над ним – Ногарэ, - чтобы поразвлечься. А потом… О том, что может воспоследовать за подобной прелюдией, думать ужасно не хотелось. Д’Эпернон не был трусом. Но, как всякий придворный вельможа, к тому же – обласканный судьбою и окруженный заботами сильных мира сего, он страстно любил жизнь. И даже столь головокружительная любовь; чувство, достойное того, чтобы быть воспетым в балладах и стать основой драматических романов, не могло толкнуть его в стылые объятия смерти. Лучше уж признать свой проигрыш, смириться с потерей… Осознать собственную никчемность, чем взойти на эшафот. С негромким хрустом треснула кость. По пальцам потекло что-то горячее и жирное. Юноша перевел растерянный взгляд на свои руки. Он абсолютно не помнил того момента, когда успел взять с подноса крылышко принесенной индейки. Наверное, он собирался его попробовать, однако заслушался приятеля – и вот результат. Поморщившись, как от зубной боли, гасконец отбросил несостоявшуюся закуску обратно. Губы его скривились в подобии улыбки. - Ч-черт! – Грохнул миньон бокалом об стол. Тот жалобно тренькнул, впрочем, выдержав мощный натиск королевского фаворита. Выразившись столь эмоционально, де Ла Валетт надолго умолк. Налил и залпом осушил три бокала вина подряд. В голове отчаянно зашумело. Перед глазами поплыли цветные круги. Лицо собеседника сделалось далеким, бледным пятном, с которым разговаривать стало почему-то намного проще. Побултыхав стремительно опустевшую бутылку и убедившись, что там ничего не осталось, несчастный влюбленный взялся за следующую, уже не утруждая себя наливанием благородного напитка в соответствующую посуду. Сделав большой глоток прямо из горлышка, молодой человек почувствовал внутри горячее жжение. Как будто огромный водяной пузырь надувался, разрастаясь и ширясь. Вот он занял собой всю грудную клетку, немилосердно давя на сердце. Вот обжигающий пар заклубился в нем, сворачиваясь в замысловатые спирали. Жан-Луи отчетливо ощутил, что задыхается. Открыл рот, схватился пальцами за воротник и что было силы рванул. Завязки не выдержали и разорвались с оглушительным «Хрясь». И в ту же секунду лопнул пузырь, выплеснув в кровь расплавленный свинец. Взорвались и были разметаны все преграды на пути истины. Заслоны, запоры, запреты перестали существовать для Ногарэ. Он испытал мгновенный приступ словоизвержения. И признания потекли из него нескончаемым потоком – угарной, пьяной волной безнадежности и отчаяния. - Нет, Можиро. Нет… Это смешно, глупо. Ты даже не понимаешь… О, ты не понимаешь! Слава Иисусу, что ты не понимаешь!.. Конечно, откуда тебе знать? Я плачу и смеюсь. Слышишь меня? Я хохочу во все горло над твоей дурацкой шуткой. Это же шутка, да? Если ты скажешь, что это не шутка, я буду вынужден обвинить тебя в государственной измене. В государственной измене! Черт тебя дери! Ты смотришь на меня, как на идиота… Не оправдывайся! Я вижу. Я хоть и пьян до поросячего визга, но глаза у меня по-прежнему зоркие. Тебе невдомек, от чего так убивается этот сопляк… Да-да, сопляк! Да что стоит завалить бабенку в кровать, особенно, если она не против? Муж? Рогоносец? О, дьявольщина! Кого в наши времена можно удивить этим украшением... Ни-ко-го! А будет мешаться… Ах, он мешает! Устраним досадное препятствие… Не даром были придуманы дуэли... А повод? Повод найдется… Но, скажи, маркиз… Только честно скажи! Не таись… Ты вызовешь вместо меня на поединок короля?.. И убьешь?.. Чтобы не мешался, как цепной пес, к которому навеки прикована брачной клятвой у алтаря его бедная жена?
Луи де Можирон: Маркиз д'Ампуи молча пережевывая кролика, наблюдал за тем, как Ла Валетт вливает в себя методично анжуйское. Придворного было не удивить попойкой в обществе друзей. И, быть может, вино все же развяжет приятелю язык. Развязало. Разорвав шнурок ворота, Жан стал изрыгать из себя то, что Людовик не сразу понял, приняв за пьяный бред. Какая измена? О чем он? Молодой человек прекратил есть, стараясь понять бессвязную речь гасконца. Но лишь пока эта самая речь не зашла о Генрихе Валуа. Остатки вина из кружки полетели д'Эпернону в лицо. Только за мысль, которую озвучил неосторожно Ногарэ, Можиро был готов убить любого, будь то друг или враг. Нет, не за мечтания о Луизе де Водемон. А, как выяснялось, речь шла о ней. За мысль о том, что он когда-либо сможет попытаться причинить Анри вред. За сравнение, что неосторожно вылетело у Жана изо рта. Большого усилия над собой стоило ему сдержаться, однако на сжавшихся в кулаки руках от напряжения побелели костяшки. Завтра. Завтра он заставит этого олуха, когда тот протрезвеет, не только извиниться, но и поклясться, что тот больше никогда не позволит себе таких предположений, даже если для того придется срывать с него кожу по лоскуту. - Остынь и заткнись. Ты не понимаешь, что говоришь. Синие глаза сквозь сощурившиеся от ярости веки сверлили взором Ла Валетта. Пока этот действительно идиот не начал орать о своей большой любви к королеве Луизе на весь Париж, его нужно было остановить. Да, Людовик сам хотел откровенности от друга, но он и предположить не мог, что это белокурое дитя, которое они с Генрихом выбрали на роль ширмы их отношений, может так вскружить голову кому-то. А тем более одному из приближенных короля. Остановить ради Генриха, ради самого же Ла Валетта. Все еще бурля внутри от злости, Можирон лихорадочно соображал, что делать, что сказать. Можно было бы с одного удара кулака просто вырубить этого влюбленного, и не факт, что после такого количества выпитого им, он вспомнит с утра, что с ним произошло. Но устраивать потасовку в кабаке, где, несмотря на общий шум и гвалт, и так на них начали кидать взгляды другие посетители, было не уместно. Привстав, Луи схватил приятеля за расстегнутый камзол и дернул на себя, отрывая его от скамьи. За счет высокого роста и длинных конечностей маркиза, это не составило большого труда. - Зато этот, как ты выразился, цепной пес, - он тихо, но отчетливо говорил на ухо д'Эпернону, - не претендует на то, чтобы покрыть положенную ему по закону суку. И если у, как опять же ты выразился, «бедной жены» течка, то она вполне может выбрать сама себе любовника. И, если тебе нужно разрешение короля на то, чтобы претендовать на подобное место в ее жизни, то, хорошо, я спрошу, - договорив, Людовик с силой плюхнул приятеля обратно за стол и обернулся в поиске трактирщика. Заметив возникшее за столом молодых людей напряжение, этот мастер своего дела не сводил с них глаз, а потому в момент подскочил по первому же жесту вельможи. - Проводите нас в комнату наверху, мэтр. Наш дальнейший разговор с другом не для посторонних ушей, - фавориты Генриха очень редко просили для себя это место и кабатчик мигом понял, что на сей раз оно им необходимо.
Жан-Луи де Ногарэ: Выплеснутое маркизом вино тоненькой красной струйкой, так похожей на кровь от неполученного удара, капало у Ногарэ с подбородка, но тому было абсолютно все равно. Его сейчас меньше всего заботила собственная внешность. Он плохо соображал, что вообще происходит вокруг. От неожиданной встряски зубы гасконца клацнули. Обратно на стул юноша плюхнулся безвольной тряпичной куклой с распотрошенными внутренностями. В голове было пусто, звонко и непривычно ясно. Случается такое в определенный момент употребления горячительных напитков: на грани между забытьем и реальностью приходит минута просветления. Миг прозрения, когда любая проблема предстает в неприглядном, обнаженном виде. И ее решение преподносится судьбой на блюдечке. Главное, суметь остаться балансировать на этом острие ножа, чтобы не утратить, не расплескать драгоценное знание до утра – до того времени, когда наступит жестокое похмелье, и головная боль превратится в пытку, заставляющую растерять остатки самообладания и вновь погрузиться в пучину хмельного безумия в страстной и глупой надежде еще раз ощутить мир таким простым и понятным. Жан смотрел на синьора де Сен-Сафорина с блаженным выражением на лице и не понимал, от чего эти синие глаза так зло щурятся при взгляде на него? Не мог уяснить причину, по которой приятель обливал его ледяным презрением и едва сдерживался от грязных словечек, коих знал превеликое множество. Для д’Эпернона не существовало сейчас ничего, кроме посетившей его тело легкости от разделенной надвое тяжелой ноши вины. И еще – от странного отзвука слов, которые разум еще не осознал, а сердце услышало только суть, без тени стеснения и брезгливости вытащив ее из смердящей обертки оскорбительных сравнений и нарочитой грубости. Миньон покорно выслушал товарища и молча позволил кабатчику помочь господину д’Ампуи сопроводить их в уединенный кабинет, находящийся во втором этаже «Кабаньей головы». Бездумно переставляя ноги и пошатываясь, гасконец добрел до заветной двери. Когда та закрылась, отрезав шумный гвалт множества не слишком трезвых голосов, де Ла Валет грузно осел на ближайшую лавку и отер мокрый от испарины лоб. Почувствовал, как рука стала влажной и с ужасом уставился на испачканные красным пальцы. Поднес их поближе к глазам, принюхался и наконец с трудом вспомнил, что это – Анжуйское, которое так щедро израсходовал Можиро на благую цель – стараясь остановить неуместные излияния Жана-Луи в общем зале кабака. Оглядевшись слегка прояснившимся взглядом, молодой человек увидел на ближнем краю стола полотенце, которым хозяин трактира, очевидно, протирал посуду, готовя помещение к приходу особых гостей. Неловко схватив его дрожащей рукой, королевский фаворит отер лицо и шею. Также молча откинул испачканную тряпку подальше от себя. Не глядя на друга, передернул плечами, сбрасывая разодранную на груди и промокшую от вина рубашку, отправив ее вслед за полотенцем. Поставив локти на чисто выскобленную столешницу, он уронил гудящую голову на руки и до боли прикусил губу. Опьянение, отступившее было под влиянием острых эмоций и нервного напряжения, постепенно начало возвращаться, отвоевывая отданные без боя участки сознания с удвоенным рвением. Навалилась усталость и раздражение. Смысл некоторых высказываний наконец пробился до одурманеного вином мозга, и от этого на душе сделалось особенно гадко. - Ну и скотина же ты. – Обреченно проговорил Ногарэ, не поднимая головы. От этого его голос прозвучал глухо и невыразительно. Пальцы судорожно впились в шевелюру и с силой дернули за волосы, пытаясь таким нехитрым способом отогнать мутную пелену подступившего совсем близко хмельного угара. - Ты хотел правды. Хотел? Говорил, что готов пойти ради меня на столь неприглядный поступок? Говорил. А как вскрылось, так сразу меня обвинил во всех смертных грехах. Да еще и… - д’Эпернон горестно застонал, ниже опуская голову. – Так о ее величестве отозвался. Да знаешь ли ты, глупец, что эта женщина ради тебя, ради короля нашего собой пожертвовала?.. Дурак ты, Можиро. Дурак… А я кретин, что доверился. Теперь все пропало. Проще повеситься… Или… Нет, лучше я вызову тебя на дуэль за нанесенное особе королевской крови оскорбление. За оскорбление женщины, которую я люблю и ради благополучия которой готов был пойти на все, что угодно… И позволю тебе убить себя. Так будет честнее. И тайна эта уйдет вместе со мной в могилу. А ты, конечно, не станешь распространяться, ибо эти дурацкие слухи могут повредить репутации твоего Генриха.
Луи де Можирон: Опустившись на табурет в предоставленной им любезным хозяином комнате, Луи поглядывал за происходящим с другом. Вино, употребленное снаружи, действовало на него гораздо лучше, чем употребленное внутрь. - Скотина, скотина, - покладисто согласился Можирон с его словами, отставляя поближе к себе бутылки с вином. Они и еда перекочевали с нижнего этажа на верхний вместе с молодыми людьми. Пока Ла Валетт не отдался вновь во власть зеленого змия, можно было попробовать достучаться до его сознания. А раз д‘Эпернон, несмотря на свою любовную лихорадку и винные пары, отдавал себе отчет в том, что Людовику не составить труда его убить, значит было еще с кем разговаривать. Ногарэ из троих приближенных короля Генриха, был самым младшим и опекаемым остальными. Пусть разница в возрасте и составляла несколько месяцев и ни Можиро, ни Келюс никогда не сомневались в отваге своего приятеля, каждый из них старался по возможности оградить изящного гасконца от неприятностей. Но сейчас был не тот случай. Увещевания и дружеские сопереживания не помогут. - Причем настолько, что если приму твой вызов, то даже не убью. За оскорбление Его Величества и мысли, подобные тем, что ты высказал, я лишу тебя рук, ног и языка, оставив болтаться между тем светом и этим, не оставив возможности достойно перейти из одного в другой, - бесстрастно маркиз д’Ампуи продолжил трапезу, словно не с его уст только что слетела угроза о участи для Ла Валетта, страшнее которой не может быть для мужчины, а до того не он едва не вытряс из миньона душу . Он оторвал от кролика лапу и начал увлеченно ее обгладывать. – Но будет ли это честным по отношению к женщине, о которой ты так печешься, а Ногарэ? – ухмыльнувшись, Можиро вытер жир с подбородка хлебом. – И потом, чем это, интересно мне, она там жертвует? Все, что было при ней, то при ней и есть. Или ты считаешь, что лучше бы, если ее использовали для личных утех? Без чувств? И чисто для здоровья? У фрейлин Медичи для того больше опыта. Так, что, дружок, в словах твоих нет смысла, как ни взгляни, - откупорив бутылку, Людовик сделал несколько глотков и продолжил: - Но, если ты вдруг раскроешь свои глаза и подумаешь головой, а ни одним местом, - фаворит Валуа обошелся без уточнений каким, - то вместо того, чтобы кидаться обвинениями в государя и подписывать себе приговор, быть может, сообразишь, что не все так плохо. И если Генрих не проявляет интереса к личной жизни своей супруги, то может с тем же успехом не проявлять и дальше, - любопытно, почему любовь, даже самых смышлёных людей делает такими глупыми, что они не видят очевидного? Придворный, чья жизнь и любовь сложились тоже далеко не просто, и каждый день они вместе с Александром благословляли судьбу за счастье быть вместе, но они-то, как раз, знали, что значит нелегкий путь к своему счастью. И маркиз слушал сейчас стенания Ла Валетта с суровым лицом, но теплом во взгляде. – Разумеется, до тех пор, пока она не понесет.
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ молча выслушал приятеля, не перебивая и даже не пытаясь вставить свои комментарии, хотя таковых у него накопилось немало. Чтобы не сорваться в пошлую пьяную истерику, которая может закончится непредсказуемо для обоих миньонов, юноша методично принялся пережевывать кусок хлеба, взятый с подноса. Увлекшись, схватил кусок индейки; когда и тот закончился, оставив на пальцах и на лице жирные пятна, принялся за сыр. Ла Валетт плохо помнил, как давно обитает в трактире. Но одно знал наверняка: за эти дни он много пил и слишком мало ел. Для сильного организма молодого мужчины такая диета никак не могла пойти на пользу. И теперь гасконец со рвением, достойным лучшего применения, взялся наверстывать упущенное. На какое-то время все проблемы были забыты и отодвинуты в сторону, а замечание маркиза осталось без внимания. Во всяком случае - пока. Наконец, ощутив некоторую сытость в животе, Жан-Луи немного отодвинулся от стола и поднял на Можирона осоловевший взгляд. Вкусная и жирная пища помогла бедняге немного придти в себя, однако сыграла с его организмом злую шутку – ему невыносимо захотелось спать. С трудом подавив зевок, д’Эпернон потер пальцами виски. Провел вдоль изогнутой линии бровей. Помассажировал переносицу. Помогло это мало, однако позволило сосредоточиться на недавно отзвучавших словах Луи. - Ты сошел с ума. – Горестно покачал головой несчастный влюбленный. – Ты любишь и любим. И Вы не понимаете, не желаете понимать, что другие – вовсе не игрушки в Ваших руках. Не ширма, бездушная и смиренная… Еще в первый раз, когда я только увидел ее величество, она была влюблена… Влюблена в короля! Она ждала, надеялась и страдала, не понимая, за что ей выказывают столько пренебрежения. А теперь… Испуганная, подавленная… Наверняка просвещенная в вопросах пристрастий своего венценосного супруга ядовитыми языками придворных сплетниц, она растерялась… И, как ребенок, попыталась спрятаться. Знаешь, о чем она меня просила? «Заберите меня отсюда, мсье Ногарэ… Увезите домой. Король добрый, он меня отпустит!» А ты что предлагаешь? Воспользоваться этой чистотой и невинностью? Притворится, будто бы все хорошо? И жить под постоянным страхом? В извечном ожидании, когда произойдет неизбежное? Или ты считаешь, что Франции все равно, от кого будет рожден наследник? Главное, вот он… Ах, да! Тогда королеве-матери не придется беспокоиться об амурных делах любимого сына. Она получит желаемое. Вот только если узнает… А ведь скрыть такую тайну в Лувре… Невозможно. Ты это понимаешь? Фаворит короля умолк, излив на друга все то, что наболело; то, что тревожило и бередило душу, заставляя сердце противно ныть и сжиматься в тисках страшного предчувствия. - Да и потом… Вот представь, что ты скажешь его величеству? Послушайте, сир, там Ваш беспутный дружок Ногарэ влюбился в Луизу де Водемон. Может позволите этим двум идиотам любить друг друга, раз уж Вам все равно, и у Вас есть я? – Саркастически заметил Жан, поднимаясь с лавки и начиная метаться по крошечной комнатке: три шага до окна, четыре вдоль стола. – Бред!.. Господи, какой бред… Уж лучше преврати меня в овощ, как обещал… Прямо сейчас… Я не готов так жить... А там, глядишь, умру от тоски и стыда.
Луи де Можирон: Людовик, наблюдал за тем, как Ногарэ метет со стола все подряд. Собственно, все то, на что молодой человек рассчитывал сам. Он еле успел подтянуть к себе поближе второго кролика, пока тот не пал жертвой похмельного жора приятеля. Однако, есть мясо Можиро не торопился. В конце концов, пусть лучше Жан ест, чем пьет. Хоть какое-то время его рот занят не глупым словоизлиянием. Луи же неспешно потягивал вино, отдавая должное кабатчику, который не скупился, когда к нему жаловали почтенные гости. Когда Ла Валетт дошел до пафосного описания влюбленности Водемон в Генриха, он лишь усмехнулся в кружку. С точки зрения Людовика не было ни одной дамы при дворе, которая не была бы влюблена в Генриха Валуа, и он лично знал, по меньшей мере, с десяток тех, кто пытался соблазнить своими прелестями августейшую особу. Это было неудивительно. Анри был прекрасен. Одно время Людовик сходил с ума от ревности и был готов выкрасть короля Франции из Лувра, спрятать где-нибудь в глуши и единолично наслаждаться его обществом. Но неизменная вежливая холодность, которой Александр окатывал любую женщину, спешащую приблизиться к нему, дала маркизу возможность несколько успокоиться. Его терпение, его любовь, его верность, они не давали даже повода к ревности. И постепенно фаворит Валуа стал спокойнее, ограничиваясь усмешками в сторону самонадеянных дам, в то время как ранее позволял себе нещадно оттачивать о них свой язык. «Еще одна», - промелькнуло в голове дворянина. - Жан, - Луи продолжал себе подливать вино в кружку и переправлять его в себя, - Она влюблена в короля, потому что он король. Потому, что он первый, кто высказал к ней интерес, кто не просто ей дежурно улыбнулся, а взял ее в жены, привез в Париж. Помнится тогда, она что-то не шибко страдала, - фыркнув презрительно в сторону, Можирон продолжил: - Слушай, сядь и не мельтеши, а то у меня от тебя уже голова кругом, - не удержавшись, маркиз таки оторвал кроличью лапку и, облизнувшись, принялся за ее уничтожение – Так вот. Разумеется, и ты это прекрасно понимаешь, государь ее никуда не отпустит. Она будет жить в Лувре, и нести бремя королевы Франции, как ей уже предопределено. Но ты же не дурак, Ла Валетт, хоть и старательно им прикидываешься, ты должен понимать, что рано или поздно тут испачкают любую чистоту. Ты не думаешь, что когда-нибудь, это будешь не ты? Что найдется кто-нибудь другой, кто не настолько щепетилен? А ты осторожен, ты, похоже, действительно ее любишь, так не тебе ли встать рядом с Луизой и оберечь и ее, и вашу тайну, если таковая будет иметь место быть? – все же с чего он должен себя ограничивать, если он хочет нормально поесть? Вытерев руки, Луи поднялся и распахнул небольшое оконце, что вело в общий зал. - Эй, мэтр, - зычно окликнул он трактирщика. – Тащите сюда того поросенка, что жарится у вас на очаге! - А, что касается Его Величества, то ему пока не обязательно знать о том, что ты мне тут наговорил. Попробуй встретиться со своей возлюбленной и, если она к тебе тоже не ровно дышит или у тебя есть шанс добиться ее расположения, тогда и будем решать проблемы по мере их поступления, - закончил свою тираду, обращенную к другу Можиро.
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ сделал еще круг по кабинету и тяжело опустился на стул. Рассуждения приятеля казались ему излишне рациональными. В них чувствовалась холодность и презрение, которое Людовик (может быть и вполне заслужено) испытывал к большинству придворных. И особенно – женщинам. Его острый язык и не менее острая шпага давно стали притчей воязыцах в стенах Лувра. И надо полагать не без веских на то оснований. Жану отчего-то было неприятно слушать спокойные и размеренные рассуждения Можиро, сдобренные кубком вина и сочным куском кроличьего мяса. Как будто речь идет не о судьбе лучшей из женщин и его друга, а о каких-то повседневных и малозначимых вещах. Нет, остатками мозгов, не проспиртованных продолжительной попойкой, д’Эпернон понимал всю правоту такого подхода к решению возникшей проблемы. Но вино в крови и трепетные чувства, распирающие сердце и рвущие душу в клочья, не давали молодому человеку так просто смириться с безразличием маркиза. - Король ей уже давно стал противен. – Резко бросил юноша, пристукнув кулаком по столу, чтобы подтвердить крепость и серьезность своих слов. – И именно потому, что поступил жестоко. Поманив наивное создание теплом и добротой… Обратив, как ты говоришь, на нее внимание… Затем легко и бестрепетно отшвырнул в дальний угол, будто ненужную куклу, понадобившуюся лишь за тем, чтобы послужить для отвода глаз. Она не кость, которую наш дражайший монарх бросил народу и дворянам – дескать, смотрите и надейтесь! Я женился, значит, династии Валуа процветать и здравствовать. Она – живой человек, которому такое отношение причиняет боль. Вот представь, - тут де Ла Валетт от переизбытка чувств снова потянулся к бутылке и сделал прямо из горла большой глоток. Отер губы тыльной стороной ладони и продолжил, как ни в чем ни бывало: - что его величество однажды охладеет к тебе и отвернется, как от бесполезной вещи, отслужившей свою службу? Что ты испытаешь? То-то же… Безнадежно махнув рукой, гасконец перетянул к себе блюдо с кроликом, лишенным одной лапы, и принялся за планомерное уничтожение ушастого зверька. Он жевал яростно и остервенело, вымещая зло и раздражение на ни в чем неповинных косточках беззащитной, хорошо прожаренной тушки. На миг приостановившись и одобрительно кивнув головой в знак своего согласия насчет отданного синьором де Сен-Сафорином распоряжения относительно кабанчика, Жан-Луи схватил бутылку и сделал еще один долгий глоток. Бухнув опустевшую емкость на стол с оглушительным «Бдзинь!», он поднял налитые кровью глаза на товарища: - Впрочем, в одном ты прав – мне стоит поговорить с ее величеством. Наш состоявшийся разговор был слишком сумбурным, и я сумел понять лишь одно – ее сердце свободно и жаждет любви. Однако Луиза чересчур доверчива и не искушена в придворных интригах, а потому ее чувствами могут воспользоваться вторично. И тогда ее душа обледенеет навечно, и лед поселится в этих прекрасных, глубоких озерах… А этого я уже не переживу.
Луи де Можирон: Снисходительно улыбнувшись другу, Луи, ровной горкой сложил косточки на деревянный поднос и тщательно облизал пальцы. Изумительное это чувство, знать то, что та твоя любовь, которая нашла отклик в другом сердце и которая взаимна, никогда не кончится. Обжегшись в юности, маркиз д'Ампуи так и не смог поверить ни одной женщине. Но так сложилось, так было угодно небесам, поверил мужчине. И еще ни разу не разочаровался в нем. Он обрел разом и друга, и брата, и любимого человека и любовника. Ему просто повезло. И это уже случилось. Это не могло измениться. Такая душа, как у Анри Валуа, единожды по-настоящему воспылавши любовью, не потухнет, пока жива. И в этом они были едины с душой преданного поданного Его Величества короля Франции. Он сочувствовал д'Эпернону, которому не столь широко улыбнулись Фортуна и богиня любви, пока не столь широко улыбнулись, как ему, но роль носового платка фавориту короля исполнять поднадоело. - Ну и слава Господу, Ногарэ, - неопределенно проговорил Можирон. Неопределенно потому что было и трезвому то не разобрать, к какой фразе из тирады Ла Валетта (то ли что Генрих противен жене, то ли что Жан все-таки пришел к благословенному выводу, что надо поговорить с Водемон) относилось это заключение. А уж хмельному и подавно. - Коли уж ты определился, что дальше делать на ближайшее время, то оставь пока мысли о прекрасных, глубоких озерах, о девственно-чистых холмах, о жажды испить из того источника – выразительно жестикулируя костью, маркиз тихонько рассмеялся, - и прочих несомненных достоинствах известной нам дамы, и давай нормально поедим. А то мне кусок в горло не лезет от твоих стонов. Кстати, - Людовик решил, что уж этот-то довод точно должен возыметь действие, - если ты не осилишь хотя бы половину восхитительного поросенка, запах которого я уже ощущаю, - дверь в комнату открылась и к аромату прибавилась и сама тушка молодого свина, внесенная торжественно трактирщиком, - то я, при первой же встрече с повелительницей твоего сердца, скажу что ты слабак. Ну что рискнешь, или слабо? В подтверждение своего приглашения, Людовик разрезал жаркое от плеч и до крестца на две равные части и откупорил все стоящие на столе бутылки. Пьянка только начиналась.
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ, пожалуй, мог бы снова загореться, вспыхнуть и рассыпаться снопом жгучих искорок, каждая из которых была бы до предела наполнена иронией и сарказмом, обвинениями и жалобами, но снисходительное благодушие маркиза сбило молодого человека со взятого курса. Он высказался достаточно резко и вполне мог ожидать в ответ на свое нахальство если не дружеской затрещины, то хотя бы словесного выговора. Однако ни первого, ни второго не последовало. Вместо этого Луи, явно озабоченный нуждами собственного ненасытного желудка, предложил нелепое с точки зрения Жана состязание К«Кто больше съест». Прислушавшись к своему сытому животу, гасконец с сомнением посмотрел на половину свинячьей тушки. Затем перевел взгляд на Можиро. Тяжело вздохнув, понял, что придется хотя бы попробовать, впрочем, не питая никаких надежд на выигрыш в этом съедобном пари. - Я бы сразу сдался, ибо состязаться с твоей бездонной утробой - и куда оно в тебя только влазит, - тут д'Эпернон бесцеремонно перегнулся через стол и похлопал приятеля по плоскому животу с каменным каркасом мышц, - дело заведомо проигрышное. Но ты не оставил мне выбора! Предстать несчастным слабаком в глазах своей дамы - это выше моих сил. - Легко усмехнулся юноша, к которому начали возвращаться краски жизни, а вместе с ними, как это и бывает в молодости, чувство юмора и хорошее настроение. Вооружившись ножом, де Ла Валетт отхватил солидный кусок кабанчика и поднес дымящееся мясо, истекающее жирным соком, к лицу. Нежные молочные косточки весело захрустели на крепких зубах миньона. - Ч-черт! Наливай, чего ты ждешь? Или тебе требуется особое приглашение? - Тряхнул головой королевский фаворит и с новым азартом вгрызся в бедную хрюшку. Любовь, женщины, королевские тайны и интриги, большая политика и религиозные войны - все это в данный момент отошло на второй план. Стало неважным и незначительным. На глазах многих, хоть никто этого и не заметил, дружба и преданность совершили подлинное чудо. Чудо дарования надежды, уверенности в собственных силах и воскрешения духа. И пусть выглядело это всего лишь как банальная попойка, но разве так уж важна внешняя атрибутика, когда к тебе на помощь приходит тот, на чье крепкое плечо ты всегда можешь опереться, не опасаясь за собственную жизнь и доверенные секреты?.. Эпизод завершен
полная версия страницы