Форум » Игровой архив » Кто мягко стелет для колен, тот голову не прочь отрезать (с) » Ответить
Кто мягко стелет для колен, тот голову не прочь отрезать (с)
Франсуа де Валуа: 10 сентября 1574 года, вечер. Лувр, Малая бальная зала, сразу после эпизода «Проза и поэзия»
Ответов - 19, стр:
1 2 All
Франсуа де Валуа: В этот вечер герцог Анжуйский казался себе воплощением великодушия и доброты. Он был милостив с новобрачными, любезен с гостями, нежен с сестрой и даже уступил ей на время графа де Бюсси, хотя у Франсуа имелись свои планы на этого дворянина. Пусть Франсуа был младшим в этом семействе, где ненависть друг к другу цвела так же пышно, как в иных домах трогательная привязанность, но он учился, и учился старательно. Заполучив графа де Бюсси в свою свиту, обласкав его и осыпав знаками своего дружеского расположения, принц руководствовался, разумеется, отнюдь не бескорыстными намерениями. Бескорыстие было так же чуждо герцогу Анжуйскому, как милосердие палачу. И, по его мнению, настало время привести в исполнение одну изящную задумку, благо, повод для этого имелся, и весомый. - Любопытно, что такого вы наговорили королеве Наваррской, граф, что ее дивные глазки так засияли, - с покровительственным смешком поинтересовался Франсуа у своего нового фаворита. – Я хорошо знаю мою сестрицу, и, скажу по чести, вы заинтересовали Ее Прекрасное Величество. Надеюсь, она нашла для вас пару нежных слов? Потому что то, что я собираюсь вам рассказать, будет далеко не так приятно, а мне бы не хотелось, чтобы вечер был для вас совсем уж испорчен. Герцог взглянул в глаза Луи де Клермона с хорошо разыгранным дружеским беспокойством, потом, понизив голос, доверительно сообщил: - Это касается господ королевских фаворитов, граф. Боюсь, вы не пощадили самолюбие моего брата, пожелав служить мне, и теперь эти длинные языки не щадят вас. Чем хороши слухи и сплетни, в них всегда имеется хотя бы капля правды, а уж дело ваше, как этой каплей воспользоваться. Наверняка, фавориты брата позволяли себе нелестные слова в адрес бывшего соратника, разделившего с ними польское изгнание, но не пожелавшего разделить нынешний триумф. Так почему бы не намекнуть на это гордецу де Клермону, а заодно и посмотреть, насколько оправдана его репутация? А если в результате этой маленькой интриги пострадают господа миньоны... что же, он, герцог Анжуйский, плакать не будет.
Луи де Бюсси: Слова герцога о его сестре ласкали слух Луи де Клермона. Конечно же, он и сам достаточно хорошо знал женскую природу и понимал, что произвёл положительное впечатление на королеву Наваррскую. Но сердце женщины всегда остаётся загадкой даже для самого искусного знатока женских душ, потому лишнее подтверждение догадок Бюсси, прозвучавшее из уст принца, было весьма кстати. В конце концов, уж кому как не брату знать повадки собственной сестры. За то недолгое время, что граф был лично знаком с младшим из семейства Валуа, он успел заметить, как ловко тот умеет говорить то, что желал бы услышать собеседник, входя, тем самым ему в доверие. И уж за более значительное время, что Бюсси был знаком с семейством Валуа в целом, он хорошо понял, что никто в этом семействе не делает ничего хорошего просто так. А стало быть, за сладкими речами герцога Анжуйского кроется обычно лишь одно – какая-нибудь просьба или поручение, которое он выскажет, завоевав полное расположение собеседника. – Её Величество… – граф сделал паузу, подбирая нужный эпитет, – потрясающая женщина... Молодой человек долгим взглядом проводил удаляющуюся Маргариту, и на губах его появилась мечтательная улыбка. – Мы с ней устроили вечер поэзии, монсеньор, – пояснил Бюсси своему покровителю, когда, вдоволь налюбовавшись, он наконец смог оторвать взор от пышного платья королевы, мерно покачивающегося в такт её шагам. Упоминание о миньонах короля оторвало Луи де Клермона от его сладостных мыслей и заставило презрительно поморщиться. Большинство из них представляло собой изнеженных молодых людей, заботящихся лишь о собственной внешности. Если когда-то и были среди приверженцев короля люди, которых Бюсси д’Амбуаз мог назвать товарищами, то, после изгнания из Польши, его отношение к Генриху Валуа и его приближенным стало резко отрицательным. Единственными развлечениями в сером и холодном Кракове были гулянки, местные красотки и дуэли с польскими шляхтичами. Бюсси столь преуспел во всех этих пунктах, что вызвал серьёзное недовольство и волнения среди местных жителей. Генрих, король Польши, видимо, побоялся портить отношения со своими новообретёнными подданными, и поспешил отправить своего фаворита обратно во Францию. Нельзя сказать, что Луи жалел об этом – польское общество нагнетало на него тоску и уныние. Кроме того, вернувшись домой, он смог принять участие в военном походе против гугенотов в Нормандию, блестяще проявить себя и получить в своё командование целый полк, а соответственно и звание полковника французской армии. Но столь поспешный отъезд из Польши вызвал в его адрес целую бурю насмешек со стороны тех, кого ещё совсем недавно Бюсси считал своими приятелями. Подобно своре собак, дерущихся за место под солнцем, они радовались тому, что Луи де Клермон потерял милость и расположение короля, а значит для них этой самой милости стало больше. Но этот инцидент стал лишь последней каплей, и даже не будь его, молодой человек всё равно рано или поздно оставил бы службу у короля. Его не устраивало место простого слуги, он хотел большего – оказывать скрытое влияние на своего покровителя. Однако подобное место было занято ещё до того, как Бюсси присоединился к королю. Генрих Валуа прислушивался к мнению совершенно иных людей, таких как дю Гаст, к примеру, и пошатнуть их позицию не представлялось возможным. Помимо всего прочего, монарх порой испытывал к своим близким друзьям нечто куда большее, чем нежная дружба и привязанность, что противоречило самой натуре Луи де Клермона и не вызывало у него ничего иного кроме как брезгливого отвращения. Поэтому, не противясь судьбе, граф с лёгким сердцем оставил службу у короля. Поиски нового покровителя не затянулись надолго – принадлежа к древнему анжуйскому роду, Бюсси д’Амбуаз поступил на службу к новому герцогу Анжуйскому, чему был несказанно рад. Это был совсем ещё юный молодой человек, которому порой изрядно не доставало смелости и решительности – качеств, которых у Луи было в избытке. Принц крови, видимо, очень остро чувствовал это, а потому не скупился на милости и весьма радушно принял Бюсси в своём лагере. Впрочем, граф не упускал из внимания слухи, ходившие о своём новом сюзерене и понимал, что тот не пожалеет любого, даже самого нужного и преданного своего слугу и с лёгкостью пожертвует им, если того потребует политическая ситуация. Всё это требовало от Луи де Клермона большой осторожности и умения угадывать истинные мотивы поступков герцога Анжуйского. Он планировал навязать свою волю молодому принцу крови, став для него незаменимым соратником и советником, а также тщательно избегать любых авантюр, которые могли бы привести его на Гревскую площадь. – Чересчур длинные языки нужно укорачивать, – мрачно изрёк Бюсси. – Быть может Вам известно, монсеньор, кто и что дерзнул сказать? От улыбки не осталось и следа и теперь ни тон, ни выражение лица молодого человека не предвещало ничего хорошего тем, кто осмелился высказаться о нём плохо. Честь и репутация были для своенравного потомка Клермонов превыше всего, и он был полон решимости кровью смыть нанесённое ему оскорбление, каким бы значительным или незначительным оно ни было.
Франсуа де Валуа: Взгляд Франсуа заметался по залу в поисках знакомых лиц, грудь распирала мстительная радость. Ему самому никогда бы не хватило смелости задеть любимцев братца, пока их защищала милость короля, но вот Господь послал ему Луи де Клермона, которому что король, что сам дьявол не указ. Но мстительность герцога Анжуйского не делал его менее осторожным. В таком деликатном деле главное – обойтись без имен. Стряхнув с рукава расшитого серебром камзола несуществующую пылинку, Франсуа обратил на своего нового фаворита взгляд, чистоты воистину девственной. - Право же, не помню дословно, граф. Кто-то из ближнего круга моего брата… Как там имена этой неразлучной троицы? Можирон, Келюс, Ногарэ? Кто-то из них, говорил о том, что тот, кто удовольствовался меньшей честью, чем честь служить Генриху Валуа, должно быть не имеет чести вовсе… Впрочем, - добавил принц с наигранным простодушием. - Если желаете, можем спросить у Маргариты, я уверен, она тоже слышала эти сплетни! Разговор о Маргарите герцог завел не зря. Если он правильно все понял, Луи де Клермон пал жертвой чар несравненной королевы Наваррской и сделает все, только чтобы выглядеть в ее глазах героем.
Луи де Бюсси: Лицо Бюсси задрожало и вспыхнуло от гнева. А после – от стыда… Маргарита Наваррская слышала эту мерзость, которую позволили себе говорить о нём треклятые миньоны! Он вырежет их поганые языки! Рука, лежавшая на рукояти шпаги, обхватила её с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Порыв ярости сменился тревогой и печалью… Быть может именно этим было вызвано то, что королева промолчала на просьбу о новой встрече? И, возможно, насмешка на её лице была вовсе не игривой, а самой что ни на есть настоящей? От мысли, что женщина, которую Бюсси больше всех на свете хотел бы поразить своей доблестью, могла поверить этим глупым сплетням, у молодого человека едва не перехватило дыхание. Он приложил руку к груди и почувствовал подаренную королевой Наваррской лилию, заботливо укрытую от посторонних глаз под камзолом. Шквал эмоций начал понемногу стихать и к Луи де Клермону вернулась способность рассуждать здраво. Конечно же, Маргарита достаточно умна, чтобы не верить подобным пересудам. Да и вряд ли они вообще могли её интересовать. Нескольких минут общения с королевой достаточно было, чтобы понять это. Шумно выдохнув, граф перевел взгляд на герцога Анжуйского. Тот смотрел на Бюсси глазами столь кристально чистыми и невинными, словно сам ангел спустился с небес и принял облик молодого принца крови. Как бы не старался Франсуа де Валуа, но подобное выражение лица было не очень присуще ему и выглядело несколько наигранным. Луи начала открываться вся картина происходящего. Конечно же, вовсе не из дружеских побуждений герцог рассказывает ему о выходках королевских миньонов. Ему не терпится похвастаться перед королём своим новым оружием, а заодно и удостовериться в том, насколько грозным и действенным оно может быть. Именно поэтому принц так раззадоривает своего фаворита. И возможно даже королеву Наваррскую он упомянул специально, дабы уколоть Бюсси посильнее. Что ж, даром что он самый младший отпрыск семейства Валуа, а всё же искусно умеет играть на струнах людских страстей. Но сути дела это не меняло. В существовании слухов Бюсси д’Амбуаз не сомневался, а значит, наглецов действительно следовало бы проучить. Гнев, пылавший в сердце молодого человека, утих и уступил место холодной расчётливой ненависти. Граф перебрал в памяти имена, озвученные герцогом… Первых двух он помнил ещё по Польше, а вот третье имя было ему практически незнакомо. Впрочем, так ли это важно? Сейчас Луи был готов насадить на шпагу первого попавшегося приближённого короля. Все они разносили сплетни по двору и были виновны в равной степени. Ну что же, Ваше Высочество, раз уж Вам так не терпится опробовать в бою своё новое приобретение – опробуем… Вот только не испугаетесь ли Вы последствий?.. – Я благодарен Вам, монсеньор, за то, что Вы с таким вниманием отнеслись к тому, что говорят обо мне люди, – произнес Бюсси ледяным голосом, – Ведь оскорбив меня, они нанесли оскорбление и моему господину – Вам, Ваше Высочество, умалив Ваши достоинства и поставив Вас ниже Вашего брата. Я мог бы стерпеть укол в свой адрес, ведь я простой дворянин… Но унижение Вашей чести я простить не могу. Я полагаю, это поистине значительный повод для смертельного поединка и готов драться за Ваше доброе имя, монсеньор, до последней капли крови! Склонив голову с последними словами, Луи де Клермон мысленно усмехнулся и приготовился наблюдать за реакцией герцога, когда тот поймёт, что поневоле окажется замешан в ситуации, в которой он безусловно планировал остаться в тени.
Франсуа де Валуа: Темные итальянские очи Франсуа затуманились сладостной дымкой. Его самолюбие, болезненное самолюбие принца про запас, младшего сына в семье было удовлетворено словами Бюсси. О дуэли, конечно, заговорят. Граф в очередной раз прослывет героем и храбрецом, но отблеск его славы падет и на герцога Анжуйского! Короли, принцы, все они сильны не только благодаря титулам, но и в немалой степени благодаря тем людям, которые их окружают. - Будьте спокойны, граф, я позабочусь о том, чтобы вы не пострадали за свою храбрость, - торжественно проговорил он, приосанившись. – Поступайте, как сочтете нужным, я поддержу вас в любом случае. Мысленно Франсуа уже предвкушал гнев брата, но даже Генрих ничего не сможет поделать. Дуэли при дворе не редкость, и если браться за исправление нравов, то темницы заполнятся отпрысками самых благородных семейств, проверяющих свои шпаги на остроту при любом удобном случае. Так что, по большому счету, единственное, чем рисковал Бюсси – это жизнью, но до сегодняшнего дня никому не удавалось отправить душу Луи де Клермона на тот свет, видимо, крепкими гвоздями она была приколочена к телу. Так что… так что герцог Анжуйский приготовился насладиться негодованием брата и шумом вокруг дуэли.
Луи де Бюсси: Неожиданная поддержка герцога слегка насторожила Луи де Клермона. По слухам, ходившим о принце крови, и по личным наблюдениям Бюсси за недолгое время их знакомства, складывалось впечатление, что Анжу предпочитает оставаться в тени во всевозможных конфликтах. Граф пристально вгляделся в довольное лицо своего сюзерена, но ничего не смог прочитать по нему. В том, что эмоции принца не до конца искренни, сомневаться не приходилось, но что скрывалось за ними – пока оставалось загадкой. Как бы там ни было, но, коль уж собираешься заколоть кого-нибудь из королевских любимчиков, куда лучше сделать это под прикрытием имени герцога Анжуйского. В таком случае львиная доля гнева короля падёт на его младшего брата. Впрочем, у Бюсси не было ни малейших сомнений, что, окажись этот гнев несколько большим, чем приходится ожидать, принц крови отречётся от своего фаворита с такой же лёгкостью, с которой он сейчас воодушевляет его на поединок. Или же Франсуа де Валуа не так уж и труслив, как о нём говорят?.. Луи де Клермон слегка прищурился и снова взглянул в хитрые глаза герцога. Вполне очевидно было, что предстоящая дуэль будет не просто поединком за честь. Между Франсуа де Валуа и его старшим братом шла политическая война. Война, начавшаяся в тот самый момент, когда в семействе Валуа появился на свет младший претендент на трон. И именно Бюсси предстояло сейчас пролить первую кровь в этой войне. И пусть герцог и задумал что-то, Луи де Клермон не отступится от своих планов. Какие бы слухи не распускали миньоны, спускать им это с рук граф не намерен. А уж как обезопасить себя во время и, если потребуется, после поединка, Бюсси д’Амбуаз найдёт. – Благодарю Вас за поддержку, монсеньор, – сосредоточенным тоном произнёс молодой человек, слегка склонив голову, – В таком случае прошу позволить мне оставить Вас сейчас. С Вашим благословением я хотел бы заняться нашим делом незамедлительно.
Франсуа де Валуа: В эту минуту Франсуа Валуа чувствовал к своему новому придворному что-то вроде прочувствованной нежности и действительно намеревался побеспокоиться о его благополучии, если братец начнет рвать и метать из-за дуэли. На худой конец, Бюсси всегда можно будет отправить в Анжер. Правда, из Анжера ему будет затруднительно волочиться за Марго, но расстояние только укрепляет чувства, во всяком случае, так принято считать. - Идите, граф, - кивнул он благосклонно. – Постарайтесь управиться быстро, и мы сможем вместе пожелать приятных снов моей сестрице. Проводив взглядом Луи де Клермона, герцог Анжуйский удовлетворенно вздохнул, и, взяв у пажа кубок с вином, позволил себе насладиться его сладостью. Все-таки в том, чтобы быть первым принцем крови есть свои преимущества… Главное, не позволить Генриху спровадить его из Франции, как то проделал в свое время Карл, загнав брата и наследника в далекую Польшу. Нет, он будет держаться поближе к трону. Если Генриху повезло получить корону, то кто сказал, что не повезет ему, Франсуа?
Луи де Бюсси: Упоминание о Маргарите Наваррской пробудило в душе Бюсси д’Амбуаза новую волну ещё не до конца унявшихся эмоций. Герцог, безусловно, видел и поощрял заинтересованность своего фаворита королевой. С одной стороны, он мог помочь Луи де Клермону, с другой – использовать свою сестру как одно из средств манипуляции, что, по всей видимости, и было основной причиной подобного поведения принца крови. Но Бюсси это не особо волновало – эта женщина стоила любого риска, который могла повлечь увлечённость ею. Воодушевлённый словами своего покровителя, молодой человек поклонился ему и поспешил оставить шумный зал. Луи требовалось уединиться и немного поразмыслить. По всем правилам дуэльного кодекса он должен был отправить к кому-нибудь из королевских миньонов секундантов, которые передали бы вызов на поединок и изложили его причину. Но причины как таковой у Бюсси и не было. Не ссылаться же на какие-то глупые слухи, которые к тому же он сам и не слышал! В этой ситуации у графа оставался лишь один выход – заставить острословов сказать ему в лицо всё то, что передал ему герцог. Стало быть, перед соревнованием в остроте шпаг следовало поупражняться и в остроте языков. Рассуждая подобным образом и прогуливаясь коридорами Лувра, Луи де Клермон вышел к коридору, ведущему к тронному залу. Зачастую здесь всегда было множество дворян, ожидавших аудиенции Его Величества, либо же желавших перекинуться парой слов с кем-то из приближённых к королю придворных. Последнее привело сюда и Бюсси, а потому он принялся прогуливаться не спеша взад вперёд по коридору, поглядывая на присутствующую публику. Более полугода прошло с тех пор, как Генрих Валуа отстранил молодого человека от себя, посему Луи де Клермон не мог узнать фаворитов, появившихся у короля за это время, но он рассчитывал увидеть знакомых ему дворян, служивших Его Величеству на протяжении нескольких последних лет. Пройдя весь коридор, Бюсси не обнаружил никого из знакомых ему миньонов. Тем не менее, в одной достаточно шумной компании дворян он увидел несколько смутно знакомых ему лиц. Граф не мог припомнить их имён, но совершенно точно помнил, что видел их в Польше, в свите Генриха Валуа. Надеясь, что нашёл то, что искал, Бюсси д’Амбуаз остановился неподалёку от группы молодых людей и с неподдельным интересом принялся разглядывать роскошное убранство коридора, прислушиваясь к разговору. Если среди этих придворных действительно есть королевские любимчики – пройдёт совсем немного времени, прежде чем они заметят его и захотят поприветствовать бывшего соратника парой любезных слов...
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ с небольшой группой знакомых придворных проводил время в безделии, болтая о всевозможных пустяках и собирая сплетни. Приемная его величества была для этого самым подходящим местом. Здесь собирались все, кому нетерпелось почесать языки на животрепещущие темы. Разумеется, речь велась в основном о новом назначении его высочества принца Франсуа и о свадебном бале, на котором острые глаза завистливых кумушек и ядовитые комментарии разряженных щеголей заприметили неподдельный интерес короля Наваррского к новой юбке Габриель де Тариньи («Муж-то уж точно не помеха!») и продолжительную беседу ни в чем не уступающей ему супруги Маргариты с графом де Бюсси – этим гордецом и спесивцем, которого герцог Анжуйский, по слухам, просто осыпал милостями только за то, что тот был отлучен от трепетной груди Генриха III, нашедшего утешение в других и куда более податливых объятиях. Краем глаза д’Эпернон заметил легкое волнение в дальней части просторного помещения. Отвлекшись от занимательной беседы и обсасывания пикантных подробностей про особенности избавления от громоздкого свадебного наряда чужой жены в первую брачную ночь, сопровождавшейся довольно фривольными рассуждениями и намеками на нравственность счастливой новобрачной, он внимательно посмотрел туда, где за миг до того углядел высокую фигуру дворянина, взрезавшую грудью в плотную гомонящую толпу, словно могучий фрегат острым форштевнем пенную кромку волн. - Ба! Нет, Вы только поглядите, на ловца и зверь бежит, господа! – Воскликнул де ла Валет возбужденно. – Сам знаменитый господин де Клермон изволил посетить наше скромное общество. Неужели ему так плохо у монсеньора Анжуйского, что он снова решил просить милости у христианнейшего и добрейшего из монархов? – Рассмеялся юноша, довольный своей нехитрой остротой. Он знал, конечно, что дразнить хищника опасно. Тем более, если тот не находится за надежными прутьями клетки и может не просто услышать его неосторожные высказывания, но и призвать к ответу. И все же соблазн был так велик! - Давайте у него спросим: каково это – быть фаворитом двуносого и всего лишь сто первым в списке «французской жемчужины» после герцога де Гиза?
Луи де Бюсси: В помещении было достаточно шумно, звуки голосов нескольких десятков человек сливались в однообразный гомон. В этом гуле сложно было различить, о чём говорила компания молодых людей неподалёку, но Бюсси удалось уловить несколько слов. Его ожидания не обманулись, и дворяне действительно узнали его. Того, что Луи де Клермон услышал, было достаточно, чтобы его горячая кровь вскипела от негодования. Принц крови не обманул его, и этот сброд действительно позволяет себе распускать языки! Первым порывом Бюсси д’Амбуаза было желание немедленно бросить вызов наглецам, но с огромным трудом он сдержал себя. Граф отвернулся, сделав вид, что разглядывает шторы, закрывающие ближайшее окно, дабы никто не увидел, как ярость сверкнула молнией в его глазах, и как сжались зубы от злобы. Брось он им сейчас вызов, и приближённые короля могли поднять его на смех, сказав, что он ослышался и ничего дурного они не говорили, поставив Бюсси, тем самым, в чрезвычайно глупое положение. Тем не менее, добыча была совсем рядом, и требовалось лишь, подобно тигру, залечь в засаду, чтобы не спугнуть её раньше времени. Взяв под контроль свои эмоции, Луи де Клермон не подал виду, что услышал хоть слово из разговора придворных. По-прежнему поглядывая с отсутствующим видом по сторонам, он придал своему лицу крайне задумчивое выражение и не спеша двинулся по направлению к группе молодых людей. Словно не замечая их, граф сделал несколько шагов и остановился, едва не столкнувшись с ближайшим придворным. – Прошу простить меня, господа, я совершенно не заметил вас, – изобразив искреннее сожаление, почтительно воскликнул Бюсси, – Видите ли, я как раз сочиняю дифирамб и крайне озадачен размышлениями, кому же из семейства Валуа его посвятить – Его Величеству, чьё милосердие не знает границ, Его Высочеству герцогу Анжуйскому, являющемуся истинным примером добропорядочного католика, или же его сестре королеве Наваррской, чья красота не имеет равных во всём мире. Быть может, вы поможете мне с выбором?.. Луи де Клермон одарил своих собеседников любезной улыбкой, в тайне надеясь, что они не упустят возможности сострить по такому щекотливому вопросу.
Жан-Луи де Ногарэ: Когда Бюсси приблизился и с невинным видом извинился за то, что не заметил столь шумную и довольно многочисленную компанию, у Ногарэ что-то неприятно екнуло внутри и противно засосало под ложечкой. Весь азарт куда-то мигом испарился. Глядя в эти бесстрастные, холодные глаза хищника, изготовившегося к прыжку, молодой гасконский вельможа уже пожалел о сорвавшихся с языка неосмотрительных словах. Похоже, бравада может стоить ему на этот раз весьма недешево. Однако отступать было слишком поздно. Слова, как брошенная перчатка, требовали соответствующего ответа. Анжуец же как будто и сам был рад предоставить повод дворянам для зубоскальства. И это тоже было сродни вызову, который не принять – значит, уронить себя в глазах окружающих. А пуще того – перед лицом этого нахального графа, возомнившего себя равным солнцеликому Фебу. И де Ла Валет, прикусив губу, обернулся на прозвучавший вопрос, нацепив самое доброжелательное из возможных выражений на свою симпатичную мордашку: - Боже мой, какая встреча! Господин де Бюсси. – Учтиво склонил голову Жан-Луи, приветствуя фаворита герцога Анжуйского. – Господа, не удивительно, что такой человек с высоты своего Олимпа не сумел разглядеть нас. – Широко улыбаясь, обратился д’Эпернон к примолкшим приятелям, замершим в ожидании пикантного зрелища. – К тому же вдохновение – эта капризная и летучая муза, имя которой, несомненно, Эрато, жестоко ослепляет своих избранников, делая их равнодушными к земным делам. О, господа, эта волшебница и проказница всемогуща, и одной лишь силой мысли низводит принцесс до графинь, а графов до герцогов. – Добавил миньон лукаво и с намеком поглядел на собравшихся, словно хотел сказать: «Ну, мы-то с Вами прекрасно понимаем, какие-такие принцессы и какие-такие графы и герцоги попались под руку своенравной и ветреной музе». Сделав коротенькую паузу, юноша снова обратился к сеньору д’Амбуаз. Его интонации сочились недоверием, а брови взлетели в красивом жесте, долженствующем выражать крайнюю степень изумления: - Как, Ваше сиятельство, Вы до сих пор не определились с тем, кто наиболее достоин быть увековечен в Ваших бессмертных строках? Право, Вам ли сомневаться… Говорят, Вашей шпаге такие колебания не ведомы. Впрочем, если Вы пришли сюда за советом, то извольте: прислушайтесь, о чем шепчутся придворные короля и приближенные Вашего сюзерена. И я уверен – Вы получите ответ на свой вопрос.
Луи де Бюсси: Не без удовлетворения Бюсси отметил, как притихла компания дворян, стоило ему заговорить с ними. Лишь один из них, самый юный на вид, хоть и несколько осёкся поначалу, не удержался от соблазна ответить на слова Луи де Клермона. Скептически окинув юношу взглядом, граф вспомнил, что видел его смазливое, скуластое лицо, выдающее в нём уроженца Гаскони, возле короля в Польше достаточно часто. К несчастью (а скорее к счастью) Бюсси никогда не был столь близок к Его Величеству, чтобы знать поимённо всех его любимцев, а потому не стал даже пытаться припомнить имя наглеца, стоящего перед ним. – Не могу ответить на ваше приветствие, месье, поскольку не имею чести знать ваше имя, – сухо произнёс Бюсси д’Амбуаз. Гул голосов несколько стих – ближайшие придворные прервали свои беседы и обратили свои взгляды туда, где начинал назревать конфликт. Некоторые из них даже подошли поближе, чтобы не пропустить ни единого слова. – Разве вам неизвестно, сударь, Эрато покровительствует лишь любовной поэзии, а стало быть, мне незачем искать у неё вдохновения. К тому же, мне не совсем понятна ваша шутка о принцессах и графах, – сделав вид, что не заметил наглости гасконца, Бюсси холодно усмехнулся, – потрудитесь объясниться, сударь, и, быть может, мы посмеёмся над ней вместе. Луи посетовал про себя, насколько невыносимой стала жизнь во дворце – не прошло и часа, с момента его беседы с королевой Наваррской, а новость об этом уже разлетелась по всему Лувру и стала поводом для шуток и сплетен... – Что до вашего совета – я не привык прислушиваться, о чём шепчутся за спиной, – с некоторым презрением оглядев окружающих его приближённых короля, Бюсси повысил голос, чтобы всем были слышны его слова, – Оглядываться назад – удел неудачников и трусов. Но, коль уж вы – знаток придворных пересудов, окажите любезность, просветите меня, дабы ваш совет был полным.
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ с ужасом понял, что господин полковник явно намерен затеять ссору – истолковать его оскорбительные реплики иначе просто не представлялось возможным. Ярость удушливой волной плеснулась внутри молодого человека, толкая того на безрассудные поступки. Однако благоразумие все же возобладало. Жан-Луи не даром слыл среди своих приятелей самым уравновешенным и рассудительным. Не в его привычках было сначала делать, а потом сожалеть. Нет, юноша исповедовал иной принцип: «Семь раз отмерь и лишь один – отрежь». Да так, чтобы наверняка. Вот и теперь: рванувшись по началу безоглядно в бой, он уже на середине беседы стал осторожничать и сдавать назад. «Впрочем, - с горечью подумал гасконец, - уже и так слишком поздно». Мысленно махнув на все рукой, он ударился во все тяжкие. Последняя здравая мысль, промелькнувшая в его голове перед тем, как разум затопило чувство азарта и вседозволенности, было: «Надо не забыть обратиться к нотариусу – пускай составит завещание по всем правилам». - Сударь, не мудрено, что Вам незнакомо мое имя. Я – всего лишь верноподданный и друг его величества, тогда как Вы наверняка постарались забыть обо всем, что Вас когда-либо связывало с прежним господином. Ибо монсеньор Анжуйский, как известно, пылает к своему брату чересчур возвышенной любовью, требующей находиться от объекта этого чувства на как можно большем расстоянии, дабы его не опалило. – Учтиво поклонился собеседнику де Ла Валетт. Его лицо выражало самое доброжелательное и дружелюбное настроение. И со стороны могло показаться, что он произносит сотню-другую обычных придворных любезностей. Королевский вельможа намеренно не повышал голоса, а даже наоборот – говорил негромко и доверительно, заставляя и любопытствующих, и своего визави прислушиваться к его словам. - Мне казалось, мсье, что такие люди, как Вы… Такие мужчины, как Вы… На особом счету у Афродиты и Эрато. Что же, если я ошибаюсь, то готов признать себя заблуждавшимся. – Тонко улыбнулся миньон. - А вот разъяснять значение шутки, Ваше сиятельство… От этого прошу меня избавить. Неблагодарное дело, знаете ли. От лишних слов и попыток сделать шутку доступной пониманию… - Тут д’Эпернон словно бы запнулся, но быстро выровнялся и продолжил как ни в чем ни бывало. – Она утрачивает большую часть своей привлекательности и остроты. Это все равно как подать Вам суп без приправы, а перец насыпать отдельно и дать попробовать. Не заставляйте меня, прошу, доставлять Вам эту неприятность! Сделав несколько шагов навстречу графу, гасконский дворянин слегка наклонился вперед и насмешливо заглянул в глаза фавориту герцога Франсуа. Смотреть приходилось снизу вверх, но Жана это ничуть не смущало – так выходило даже более унизительно. - Вам следовало бы родиться в Гаскони, сударь. Вы слишком горды и честолюбивы, и это когда-нибудь Вас погубит. Но там Вас хотя бы научили прислушиваться к советам, которые Вам любезно соглашаются дать. Особенно, если Вы сами этого совета просите. Оскорбление же в ответ на дружескую услугу – это по меньшей мере невежливо.
Луи де Бюсси: C надменной ухмылкой Луи де Клермон наблюдал за лицом своего собеседника, на котором удивительным образом практически одновременно мелькнули гнев и страх. Но юный гасконец не поддался своей ярости и не ответил на оскорбление, унижаясь перед высокомерным анжуйцем… Человеческое общество в некоторых вопросах недалеко ушло от животного мира – тем или иным способом требуется регулярно демонстрировать свою силу, чтобы показать своё положение в нём. И слабость, проявленная гасконцем, говорила о нём куда больше, чем его слова. Эта слабость лишь раззадорила Бюсси, подобно тому, как запах крови возбуждает хищника и обостряет все его чувства. – А вы невежа, сударь – по-прежнему так и не соизволили представиться, – гордо подбоченившись, ответил Клермон, – чем немало оскорбляете меня. В конце концов, как я могу быть уверен, что имею дело с человеком благородного происхождения, а не с отпрыском провинциального буржуа, прибывшим в столицу поглазеть на короля... Наполнив последние слова презрением, Бюсси д’Амбуаз окинул взглядом юношу с головы до ног. Разумеется, в нём никак нельзя было заподозрить простолюдина. Разодетый в самые дорогие ткани по последней парижской моде, он, видимо, весьма щепетильно относился к своему внешнему виду, а потому такое сравнение должно было невероятно задеть его. Но графа это ничуть не волновало – он твёрдо решил найти тот предел, за которым гордость нерешительного гасконца превысит его осторожность. – А о привлекательности своей шутки вам следовало бы поразмыслить до того, как вы её произнесли, – поучительным тоном продолжил свою тираду Луи де Клермон, – уж больно неоднозначно она может быть истолкована. Упоминая столь высокородных особ, как короли, принцы или принцессы следует всегда избегать двусмысленности. Учитывая, что принцесса в нашем королевстве всего одна, я вполне могу предположить, что именно её вы имели в виду. И, если это так, ваша острота может слишком дорого вам обойтись. Впрочем… Если вы прилюдно возьмёте свои слова назад… Бюсси задумчиво перевёл взгляд на окружающих их толпу придворных, словно предлагая гасконцу пойти у него на поводу и ещё больше унизиться перед своими товарищами. Меж тем разговоры в коридоре окончательно стихли, и все присутствующие окружили плотным кольцом Клермона и его собеседника, наблюдая за дальнейшим развитием ситуации. – К слову, неужели вы хотите сказать, что уроженцам Гаскони не присущи гордость и честолюбие? Вам следовало бы быть осторожнее – среди присутствующих вполне могут оказаться ваши соотечественники и вряд ли ваши слова придутся им по душе. Обведя взглядом окружающую толпу, Бюсси перевёл взор на молодого гасконца и сделал шаг, приблизившись к нему вплотную. Взглянув с пренебрежительной усмешкой сверху вниз на наклонившегося перед ним юношу, граф негромко, так, чтобы было слышно лишь им двоим, произнёс: – Хотя, откуда бы вы ни были родом, уже одним лишь своим подобным поведением вы порочите своих одноземцев...
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ до хруста стиснул зубы. На его скулах заиграли желваки. Анжуйский прихвостень переходил все допустимые границы приличий. И если поначалу Жан еще питал робкую надежду обойтись малой кровью, исчерпав назревающую ссору с помощью обмена несколькими меткими фразами, то теперь он отчетливо видел всю бессмысленность своих прежних упований. Фавориту герцога требовалась ссора. Причем, публичная ссора, слухи о которой распространятся мгновенно по всему дворцу. О политической или сугубо личной подоплеке такого намерения рассуждать гасконцу было некогда. Окинув оценивающим взглядом столпившихся вокруг придворных, юноша горько хмыкнул про себя: «Стая шакалов, собравшаяся хорошенько попировать на костях побежденного, заодно насладившись бесплатным зрелищем и получив возможность чесать языки об увиденном столько, сколько хватит сил и фантазии для выдумывания новых подробностей». В данную минуту миньону были отвратительны все эти люди, на заинтересованных лицах которых читались азарт, неприкрытое любопытство и горячее желание стать свидетелями дальнейшего развития скандала. Гордо выпрямившись и расправив плечи, д’Эпернон одарил своего оппонента ледяным взглядом, насыщенным одновременно презрением и жгучей ненавистью. Как будто невзначай положив руку на эфес шпаги, де Ла Валет ответилна словесный выпад полковника , подпустив в голос великолепно ему удававшиеся нотки ехидной насмешки: - Месье, если Вы не привыкли доверять своим глазам, что вовсе не удивительно, учитывая, какому господину Вы служите, то обвинять в невежестве меня с Вашей стороны, как минимум, - признак дурного тона. Мы были представлены друг другу, о чем Ваше сиятельство, очевидно, постарались забыть, ведь в круг Ваших интересов отнюдь не входят друзья его величества. Однако, дабы не смущать Вас еще больше и не вводить в дальнейшее искушение пренебрегать придворным этикетом – полагаю, на небесах мне это зачтется, как доброму католику, - считаю возможным донести до Вашего слуха свое имя. Хоть и не уверен в том, что тем самым не запятнаю его, ибо общение с Вами, как оказалось, способно опозорить честного вельможу. Жан-Луи де Ногарэ де Ла Валет д’Эпернон к Вашим услугам, сударь. Закончив говорить, королевский фаворит сделал издевательский поклон. Впрочем, при этом так и не убрав руки со спасительного эфеса, придававшего молодому человеку храбрости и уверенности в себе. - Вам ли давать мне советы о том, как следует пошутить. – Рассмеялся Жан-Луи, наконец почувствовав, как напряжение отступает на второй план под мощным натиском адреналина, выплеснувшегося в кровь. – Я-то и впрямь пошутил, Вы же, кажется, слишком серьезны, и мысли Ваши заняты одной-единственной особой, которую Вы по-прежнему склонны полагать ее высочеством и незамужней дамой, ибо слишком редко бываете при дворе. А даже побывав – не замечаете очевидных вещей. Иначе я никак не могу объяснить для себя, чем вызвана Ваша откровенная забывчивость относительно генеалогии правящего дома и высокородных семей, среди многоуважаемых членов которых насчитывается отнюдь не одна принцесса. Мне жаль нарушать целостность Вашего невежества, но во имя благой цели я готов просветить Вас относительно любой из принцесс, коими богата Франция. Сделав коротенькую паузу, Ногарэ облизнул пересохшие губы и глубоко вдохнул, умеряя ретивый бег своего сердца, готового вот-вот выпрыгнуть из груди: толи от страха, толи от ярости, бушевавшей в душе огненным пожаром, сметающем на своем пути любые доводы разума. - О, да Вы еще и не слишком-то внимательны к собеседнику! – Воскликнул он, сверкнув глазами. – Чрезмерная гордость и повышенное честолюбие – отличительные черты любого гасконца. Но на моей родине умеют давать должную огранку первому и умелое применение второму. Да, я погорячился, высказав столь нелестное для моих земляков сравнение. Пожалуй, у них и в самом деле есть повод обидеться на меня за то, что я поторопился причислить Вас к этим воистину благородным и благовоспитанным людям. Произнеся эти оскорбительные слова, д’Эпернон прижал руку к сердцу и раскланялся на четыре стороны света, словно бы принося извинения всем уроженцам гасконской земли, могущим оказаться среди зрителей. А про себя подумал: «Ну, теперь-то у Вас нет другого выхода, как вызвать меня на поединок. Давайте, давайте! Не в моих интересах выступать зачинщиком дуэли. И ради этого я готов несколько поумерить свой гнев и поупражняться в острословии. Пусть все воочию убедятся, кто тут задиристый петушок, которому не терпится почесать свою шпагу во славу нового хозяина».
Луи де Бюсси: Слова Бюсси д’Амбуаза наконец попали в цель – не скрывая насмешливой улыбки он наблюдал за тем, как встрепенулся гасконский дворянин. Схватившись за шпагу и выпрямившись, гасконец, по всей видимости, пытался придать себе более грозный вид. Но этой попыткой всё и ограничилось – вновь проглотив оскорбление, юноша ответил на него лишь длинной пламенной речью, а не вызовом на поединок. Луи де Клермон спокойно встретил полный ненависти взгляд королевского миньона и, пожав плечами, разочарованно качнул головой. Скрестив руки на груди, он дал гасконцу высказать свою бурную тираду до конца. Услышав наконец-то имя юного нахала, Бюсси не сводил более с того недоброго взгляда. Именно это имя называл герцог Анжуйский и, в который раз подтвердив свою благосклонность к Клермону, судьба сама свела его с нужным человеком. Судя по всему, этот наглый юнец действительно был способен распускать свой язык и в присутствии королевы Наваррской. Если это так, быстрой и легкой смертью он не отделается… Гробовая тишина воцарилась в помещении с последними словами миньона, и лишь шумное дыхание вышедшего из себя юноши нарушало её. Бюсси намеренно взял небольшую паузу, словно давая возможность всем присутствующим и в первую очередь самому гасконцу оценить сказанное и осознать возможные последствия. Граф пристально вгляделся в глаза своему собеседнику ледяным бесстрастным взглядом. В этом взгляде не было больше ни насмешки, ни ярости – ничего. С таким взглядом солдат смотрит сквозь прицел на мишень, хищник – на свою жертву перед броском, фехтовальщик – на чучело для ударов шпагой. Спокойный и уверенный голос Луи де Клермона прервал молчание: – Неудивительно, что я запамятовал ваше имя. У Его Величества чересчур много миньонов, предпочитающих громкие слова поступкам. Я стараюсь не замечать таких людей, – взглянув на толпу придворных, словно эти слова адресовались отчасти и некоторым из них, Бюсси продолжил, – Вы имели наглость оскорбить меня, но я, возможно, простил бы вас великодушно, если бы вы взяли свои слова назад и извинились. Однако, помимо этого, вы имели неосторожность упомянуть некую замужнюю даму, которой, как вы ошибочно полагаете, заняты все мои мысли. Это усугубляет вашу вину. И, наконец, вы имели глупость пренебрежительно высказаться о моём господине, монсеньоре герцоге Анжуйском… Тяжёлая рука Бюсси д’Амбуаза опустилась на рукоять шпаги, заставив ту звонко бряцнуть о ножны. В полной тишине этот звон прозвучал особенно угрожающе. – А оскорбив монсеньора герцога Анжуйского, возлюбленного брата Его Величества, вы оскорбили и самого короля в его лице, – повысив голос, Луи де Клермон обернулся к окружающим дворянам, словно призывая их в свидетели, после чего вновь повернулся к гасконцу, – Честь королевской семьи для меня превыше всего, и этого простить вам я не могу. Лишь ваша смерть способна искупить это оскорбление. Я имею честь требовать у вас, господин д’Эпернон, немедленной сатисфакции. Назовите оружие, которое вас устроит.
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ похолодел. Он, конечно, предполагал, что этим все закончится. Нет, даже был абсолютно уверен. И в первый момент даже успел испытать легкое облегчение «Ну, наконец-то!», однако потом до его затуманенного перепалкой сознания начало доходить, что драться придется с самим Бюсси, чье фехтовальное искусство и слава умелого поединщика гремела на всю Францию… Побледнев, как полотно, королевский миньон крепче стиснул зубы – да так, что зубовный скрежет, наверное, был слышен даже в покоях его величества. Он не был трусом и готов был отвечать за свои слова, но как же тяжело сознавать, что его короткая жизнь заканчивается вот здесь – в этой толпе разряженных придворных, наслаждающихся зрелищем и даже не способных принять чью-либо сторону. Нет, не для того, чтобы дуэль не состоялась. Просто, чтобы почувствовать поддержку и понять, что ты – прав. Правота, как известно, придает мужества и уверенности. У господина же де Клермона с лихвой самоуверенности и нахальства. Он мог бы вызвать д’Эпернона и за куда меньшее оскорбление. Плотное кольцо зевак качнулось, пропуская в передние ряды нескольких знакомых юного гасконца. Те были возмущены и дышали гневом. На их лицах было написано сочувствие и самую малость – страх. «Господь услышал мои молитвы! – Горько усмехнулся де Ла Валетт, разглядывая приблизившихся к ним господ. – Только слишком поздно. А для них – в самый раз. Нечего опасаться, что этот бешеный вепрь вызовет еще и их. Довольно с него и одного глупого мальчишки». - Месье, я попрошу Вас оказать мне услугу. – Обратился к ним Жан-Луи, намеренно отвернувшись и не удостоив столь быстрым ответом будущего соперника. – Как видите, у господина полковника зачесалась шпага, и он нашел, как ему кажется, довольно весомый предлог для того, чтобы удовлетворить свою подружку. Я слишком честный и великодушный человек, чтобы препятствовать ему в этом благородном желании, а потому мне понадобятся секунданты. Согласитесь ли Вы взять на себя эту ответственность? Заручившись однозначно положительным ответом и несколькими едкими комментариями в адрес фаворита герцога Анжуйского, сказанными вполголоса и якобы предназначенными только для ушей молодого человека, гасконский дворянин повернулся к графу. - Ваше сиятельство, не могу не отметить, что Вы нашли столь ловкий способ выйти из затруднительного положения. – С этими словами Жан отвесил насмешливый поклон в сторону собеседника. – Когда человеку не хватает остроты слов, он берется за острое лезвие. Вы как нельзя более наглядно продемонстрировали это. И мгновенно сменив тон и перестав ерничать, Жан добавил: - Сударь, я предпочитаю шпагу и кинжал. Думаю, для Вас это оружие привычнее всего.
Луи де Бюсси: Глядя на белого, как покойник, миньона, озирающегося по сторонам в поисках поддержки и союзников, но продолжающего дерзить и паясничать, Бюсси д'Амбуаз закатил глаза и пренебрежительно поморщился. Даже после вызова на дуэль гасконец не мог закрыть свой рот. Этот юнец, по всей видимости, не привык думать не только над своими словами, но и над тем, что за них придётся держать ответ. Весьма предсказуемо, что в толпе приближённых короля нашлось несколько человек, готовых поддержать юного гасконца. Что ж, тем лучше. Зарезать одного или трёх миньонов — для Бюсси не было никакой разницы. Граф не удостоил их даже взгляда, лишь краем глаза заметив, что никто из них ему не знаком. Жаль, что судьба не привела сюда Келюса и Можирона — эта парочка была знакома Луи де Клермону куда лучше, и было бы весьма забавно расквитаться с ними всеми разом. Но не следовало требовать от Фортуны слишком многого — она и так с завидным постоянством была благосклонна к бравому полковнику. — Довольно слов, сударь, — не терпящим возражения твёрдым тоном прервал Бюсси гасконца, — довольно. Всё, что мы хотели сказать, уже сказано. Прибережём слова для прекрасных дам, предоставим черёд нашему оружию говорить за нас и решим наши разногласия, как это подобает настоящим мужчинам и как это делали наши славные предки задолго до нашего рождения. Пусть вам это может показаться и непривычным... Добавив иронии в последние слова, Клермон скептически осмотрел всю компанию, стоящую перед ним. Взволнованные и возбуждённые молодые люди — их было больше, но в них явно чувствовался страх. Бюсси, напротив, был зловеще спокоен и смотрел на них с чувством собственного превосходства. — Какие храбрецы, — с издёвкой произнёс он, усмехнувшись, — Итак, шпага и кинжал. Прекрасно. В таком случае, жду вас через час на опушке леса сразу за монмартрскими воротами, если вас устроит это место и время. И, разумеется, ваши друзья могут присоединиться к вам.
Жан-Луи де Ногарэ: Жану стоило немалого труда сдержаться и не выдать очередную дерзость в ответ на насмешливые слова графа. Он и так чувствовал, что слишком много болтает. Наверное, страх и отчаянное желание жить сделали его разговорчивым и язвительным. Острые шпильки и колкие замечания так и крутились на самом кончике языка. Однако пришло время молчания, иначе смерть покажется ему слишком мучительной и болезненной. Этот спесивый гордец не прощает собственного унижения никому. А Ногарэ наговорил столько, что приговор можно полагать подписанным и уже приведенным в действие. Рассчитывать на свое умение владеть шпагой юноше не приходилось. В сравнении со знаменитым Бюсси его искусство фехтования было похоже разве что на слабые попытки бабочки трепыхаться в клюве хищной птицы, решившей поразвлечься с красивой и яркой игрушкой. Осознание этого факта отнюдь не добавляло миньону храбрости и уверенности в себе. Впрочем, исправить уже ничего нельзя. Отказаться теперь от дуэли - навсегда запятнать свою честь позором. Такого не допустит ни один уважающий себя дворянин. А уж он - друг и приближенный короля, чья честь - это и честь его величества - подавно. Лучше уж принять благородный конец, чем выдать свою трусость. - Как Вам будет угодно. - Холодно поклонился Ногарэ в ответ на речь де Клермона о месте и времени поединка. - Надеюсь, Вы не заставите себя ждать. Мы будем вовремя. Кивнув своим знакомцам, вызвавшимся стать его секундантами в предстоящей самоубийственной драке, д'Эпернон резко развернулся на каблуках. Его шелковый плащ больно хлестнул по ногам стоявших поблизости господ, начавших шушукаться и перешептываться. Не оборачиваясь и не сомневаясь, что приятели следуют за ним, де Ла Валетт, чеканя шаг, удалился из залы. Впереди у него был еще целый час, чтобы попытаться вдохнуть как можно больше воздуха, напоенного сладкими ароматами осени; насладиться золотыми и охряными красками; запомнить этот мир таким - светлым, величественным и прекрасным... И еще миллион раз пережить боль потери и утраты, осознать неизбежность собственной близкой гибели. Эпизод завершен
полная версия страницы