Форум » Игровой архив » Друзья, враги, любовники » Ответить
Друзья, враги, любовники
Агриппа д'Обинье: 10 января 1575 года. Лувр, покои Генриха Наваррского. Ночь.
Ответов - 35, стр:
1 2 3 All
Агриппа д'Обинье: Агриппа никак не мог выпустить из шутливых объятий Изабель, то и дело задерживая молодую вдову. Он уже и придерживал ее в заботе, и подавал руку так, словно не рассчитав силу привлекая совсем близко к себе, и, двигаясь за ней по лестнице, нашептывал на розовое ушко анекдоты про похождения Анрио в Беарне, которые уже по своему смыслу были фривольные. Им приходилось говорить тихо, чтобы не встревожить ночных обитателей Лувра. И ни коим образом не обнаружить пребывание там господина д'Обинье. Этим вечером Агриппа, встретившись с Изабель в назначенным месте, попросил вновь провести его в Лувр. Ему требовалось поговорить с Наваррским. Он сделал все, как того хотел его король. Гугенотские вожди чуть ли не в открытую кричали, что видят своим господином Франсуа Анжуйского. И все были готовы к тому, чтобы признать, если то понадобиться, его своим государем и главой всех их помыслов. Пусть даже сам герцог Анжуйский был не шибко в курсе всех этих дел. Слово одного, пусть даже слово принца, что будет значит перед словом тысяч людей, десятки из которых тоже не последние люди в стране? - Изабель, ну еще минуточку, куда вы так торопитесь? – протестант поймал госпожу де Сабле за талию и широко улыбнулся, прижав к себе. Он бессовестно пользовался тем, что шум его сообщница поднять не может. – Быть может, это судьба, что Его Величества нет у себя? Зато есть мы. Вы и я, - д'Обинье очень нужно было поговорить со своим другом и господином, но отказать себе в удовольствие провести еще несколько мгновений в обществе мадам де Лаваль он не мог. – И потом, как вы его найдете в этом каменном мешке под названием Лувр? Я боюсь вас отпускать одну в эти лабиринты, будь вы сама Ариадна, - черные маслины глаз горели на смуглом мужском лице, горели устремленные в чистые и прозрачные, как талая вода горного снега, очи маркизы де Сабле.
Изабель де Лаваль: - В Лувре не так много мест, где можно найти короля Наваррского в такое позднее время, мой заботливый друг, - негромко рассмеялась маркиза, не делая, впрочем, попыток, избавиться от общества Агриппы д’Обинье, а уж тем более поднять шум. Политика – политикой, но… Вот именно – но. И белокурая женская головка на мгновение прислонилась к плечу спутника, и взгляды встретились, и дыхание смешалось. - Я не возражаю забыть о короле Наваррском, - лукаво прошептала Изабель. – Но вот простит ли нам Его Величество такое пренебрежение? Покои Генриха Наваррского манили тишиной, темнотой и уединением, но все же недостаточно надежны для любовных бесед фрейлины королевы-матери и доверенного лица протестантских вождей. Пока что ей удавалось устраивать встречи двух соратников, не вызывая подозрений, но Изабель кожей чувствовала, что чем ближе время коронации, тем тяжелее становится воздух в Лувре, напитываясь, словно перед грозой, обманутыми ожиданиями, смелыми амбициями, заговорами, заговорами и еще раз заговорами. Екатерина Медичи как коршун следила за всеми, и в первую очередь за своим сыном Франсуа, и зятем, королем Наваррским. К счастью, появление при дворе Шарлотты де Сов дало возможность Изабель, изобразив на публике ревнивый вздох, отойти в сторону. Пусть лучше с Шарлотты спрашивают, куда пошел Наварра, и что он ел на завтрак и отчего так подозрительно доволен нынче утром. Конечно, эта тонкая и опасная игра – помогать Наварре избегая подозрений королевы – нравилась маркизе де Сабле, но все же дама была достаточно умна, чтобы понимать, что перехитрить Екатерину Медичи сродни подвигу мифических героев древности. И все чаще Изабель думала о том, что есть жизнь и помимо двора… но вот какая она, и где? В старом замке Сабле, в Сабле-сюр-Сарт? Или еще где-то? - Если обещаете сидеть тихо, как мышонок, то я обещаю привести короля Наваррского как можно быстрее. Даже если мне придется извлечь его из-под подушек королевы Наваррской!
Агриппа д'Обинье: - А если не обещаю? – тихо посмеиваясь, Агриппа пытался губами поймать пальчики Изабель то и дело мелькавшие у него перед носом. – То вы оставите моего бедного государя задыхаться в перине этой приманки для гугенотов? – молодой человек не считал нужным скрывать свою неприязнь к Маргарите Валуа перед Изабель. Как мужчина он знал о том, что такое женская ревность, а как поэт помнил, что, находясь в обществе дамы, следует воспевать только ее красоту. - И вообще, вы бессовестная шантажистка, сударыня, а Его Величеству там самое место! – крепкие пальцы сомкнулись на стане Изабель. Черт возьми, а не пойти ли Анрио самому таскать себе каштаны из углей! Пока он, его друг, не зная покоя и отдыха, кует дорогу к его свободе, тот прохлаждается в постелях луврских шлюшек – неважно кто они фрейлины или королевы. В то время, когда сам Агриппа не мог и минуты провести наедине с женщиной, которая ему нравилась. Все дела, да дела… С другой стороны, конечно, он понимал, что именно этим делам и обязан он счастью встреч с маркизой де сабле. Но неужели он сам ей ничуть не интересен и старается она лишь для короля Наваррского? О том, что Изабель сама фрейлина Екатерины Медичи, д'Обинье предпочитал не думать. Она была особенной для него с тех пор, как появилась в дверях «Конской гривы». Такая красивая и такая бесстрашная. - Клянусь честью, мадам, если бы вы возразили забыть о нем, то о нем бы забыл я! – словно недовольный кот, которому попала пушинка в нос, расфыркался гугенот. Это было не совсем правдой, ибо для Агриппы не было ничего важнее дружбы с Генрихом и служению делу протестантизма, но в моменты, когда Изабель была рядом ему самому хотелось верить что это не так. И, пока была возможность приближаться к ней и исполнять свой долг, он не хотел терять ни минуты. А потом… когда Генрих будет править в Наварре, он позаботится о том, чтобы увести эту женщину из-под самого носа старой флорентийки.
Изабель де Лаваль: - Ведите себя прилично, месте д’Обинье, - с притворной суровостью проговорила Изабель, приложив пальчики к губам гугенота, и смягчив свои слова улыбкой, которая едва угадывалась в полумраке покоев короля Наваррского. Каждому известно, если дама просит кавалера вести себя прилично, то он не ошибется, поступая ровным счетом наоборот. В оправдание своего кокетства, Изабель де Лаваль могла бы сказать, что действует по велению сердца, а не из соображений политики. Если веление ее сердца вредит одной партии и помогает другой – такова жизнь! А жизнь при дворе научила маркизу де Сабле одной мудрости – счастье мимолетно, и не стоит пренебрегать тем, что хотя бы ненадолго дарит это восхитительное чувство душевного волнения и полета, будто за спиной у тебя выросли крылья. А именно это маркиза де Сабле чувствовала, когда темные, как вино, как вино опьяняющие глаза Агриппы д’Обинье смотрели на нее. - Не думаю, что Его Величество тратит эту ночь в покоях у своей супруги, сдается мне, короля Наваррского придется искать в покоях фрейлин мадам Екатерины, но ради вас я готова пойти на риск, и растревожить это гнездо прелестных гадюк! Агриппа д’Обинье был высок и Изабель, разговаривая с ним, то и дело поднималась на носочки своих шелковых туфелек. Ей хотелось бы знать, что этот дворянин думает о ней. Но зачем открывать ларец Пандоры? Лучше пусть будет все так, как оно есть.
Агриппа д'Обинье: - Это невозможно. Сударыня, в таком месте, как Лувр невозможно вести себя прилично, ибо это уже сочтут неприличным, - посмеиваясь, Агриппа зацеловывал прижатые к его губам пальчики, наслаждаясь их нежностью и мягкостью. Неуловимым ароматом изысканности и ухоженности. Походная военная жизнь не баловала сына адвокаты де Бри обществом прекрасных дам. Хотя, тут не стоит лукавить, без женщин жизнь была бы пресна, и д'Обинье время от времени находил себе объект и страсти и посвящений. Однако привязываться к кому-то, отдаваться сердцем, а не только помыслами – это была непозволительная роскошь для того, кто не знает, где встретит завтрашний день. - А я не могу даже мысли допустить, что вы сочтете меня не образчиком манер, - персты дамы были облобызаны со всей тщательностью и протестант уже перебрался к запястью. Там можно было почувствовать, как под тонким шелком кожи бьется пульс этой женщины. Ах, как хотелось бы надеяться, что то волнение, о которым он шептал губам соратника Генриха Наваррского, вызвано тем, что они стоят так близко друг другу, скрытые темнотой в покоях короля. - Мне не хотелось бы, чтобы вы подвергались угрозе быть облитой их ядом, но мне действительно нужно поговорить с Его Величеством, - последние слова были сказаны в самое ушко Изабель. – Но раз его дела не дают мне провести время с вами наедине, то не будем милосердны и мы к нему. Ведите его сюда, но прежде, - темные глаза лукаво блеснули, - прежде обещайте, что я увижу вас скоро и вы останетесь со мной хоть на чуть-чуть.
Изабель де Лаваль: - Обещаю! Обещания тем легче даются и тем охотнее исполняются, чем ближе они к велению наших сердец, а по легкости, с которой обещание слетело с губ маркизы де Сабле, можно было сделать вывод, что оно как нельзя лучше согласовывалось с ее собственными желаниями. Краткое, но нежное пожатие досталось на прощание Агриппе д’Обинье и, неслышной, почти невидимой тенью, Изабель де Лаваль выскользнула из покоев короля Наваррского. Лувр был словно укутан тишиной и темнотой, погружен в спокойствие, но это спокойствие было обманчивым. Даже когда засыпали короли и королевы, этот дворец бодрствовал, и сейчас он провожал одинокую женскую фигуру слепыми глазницами кариатид. Кое-где горели масляные лампы, и тени от барельефов и статуй тянулись, тянулись темной смолой за подолом платья Изабель, но что значат ночные страхи, когда женщина влюблена? Когда женщина влюблена, она не боится ничего, легкомысленно и весело перешагивая через те препятствия, которые ранее заставили бы ее замереть в ужасе. Разумеется, маркиза де Сабле торопилась отнюдь не в покои королевы Маргариты. Искать короля Наваррского подле жены в такой час – все равно, что искать морской жемчуг в знойной пустыне. Ветреного Анрио неудержимо влекли юбки фрейлин, особенно одна юбка, недавно вернувшаяся ко двору. Сменив смиренный убор послушницы на пышный наряд придворной дамы, Шарлотта расцвела, и Беарнец, судя по всему, оценил это по достоинству. Изабель лукаво усмехнулась в темноту, состроив гримаску суровому мраморному Гераклу, охраняющему добродетель фрейлинских покоев, и плохо, надо сказать, охраняющему. Прокравшись к заветной двери, маркиза тихонечко постучалась...
Генрих Наваррский: Генрих оказался не готов скрывать хотя бы от одного единственного человека радости, которая затопила все его существо при виде Шарлотты де Сов живой, здоровой и вполне благополучной при дворе и вновь на службе у Екатерины Медичи. Этим человеком и была сама Шарлотта. Пожалуй, она была единственной женщиной, к которой ветреный государь питал по-настоящему нежные чувства. Вечный бродяга, искатель и авантюрист,возвращаясь в объятия своей возлюбленной, он всякий раз ощущал необъяснимое тепло в груди, бывшее сродни тому чувству, которое странник, долго отсутствовавший в отчем доме, испытывает, возвратясь наконец в родные пенаты. Облегчение, доверие, уют и свободу. Да-да, как бы парадоксально это не звучало - самому свободолюбивому и легкомысленному обитателю Лувра не хватало именно этого ощущения - свободы быть собой. Входя в покои баронессы, Генрих устало смывал многократные слои грима с лица. Снимал одну за другой уродливые, кривляющиеся маски. Привычным жестом вешал их на гвоздь в самом темном углу, напрочь забывая об искусстве притворства на все то время, что фрейлина королевы-матери оставалась подле него, согревала его душу пламенем собственного сердца и смотрела в глаза проникновенным взглядом: преданным и решительным. Здесь - в этом крошечном храме любви, где алтарем служила роскошная постель, а жертвоприношениями ароматные свечи в тяжеловесных канделябрах, фрукты и вино на серебряных блюдах, - сын Жанны д'Альбре вдыхал пьянящий запах воли и в полной мере сознавал себя королем, могущим сделать счастливым весь мир вокруг. Эта долгая зимняя ночь не была исключением. Трепетные огоньки свечей отражались в огромном зеркале, установленном на мраморном туалетном столике. Белый шелк простыней холодил разгоряченные тела. Светлые локоны тяжелым водопадом расплескались по смуглой мужской груди. Прерывистое дыхание, едва слышный шепот, срывающийся с губ, обожженных поцелуями. Ловкие пальцы и мягкие ладони, изучающие каждый изгиб, каждый укромный уголок - без робости и стыда. Так просто и естественно, как дышать. - Tottie... О, боже! Как я соскучился. - Выдохнул Анрио в шею любовнице. Его нос уткнулся ей в ямочку между ключицами, а руки продолжали крепко прижимать к себе пышные бедра красавицы. - Поверь, я ни на минуту не забывал о тебе. И мне было больно сознавать, что ты вынуждена влачить столь жалкое существование, тогда как я, хоть и являюсь узником, все же наслаждаюсь всеми благами, полагающимися человеку моего статуса и положения. - Проговорил Наваррский вполне искренне. Он никогда не врал своим женщинам. К любой из них юный Бурбон относился с большим уважением и огромной заботой. Все слова, произносимые его устами в моменты близости, являлись правдой. И пусть вся сила их терялась, едва он переступал через порог или замечал новую прелестницу, еще не одаренную его вниманием, эта честность подкупала. А врожденное обаяние и умение быть соблазнительным в глазах противоположного пола делали коктейль под названием "король Наварры" просто неотразимым. - Мы обязательно что-нибудь придумаем. Не бойся. - Продолжая говорить, он высвободил одну руку и провел чувствительными кончиками пальцев извилистую линию от подбородка к животу Шарлотты. Будто бы наметив таким образом будущий маршрут, принялся покрывать места собственных касаний жаркими поцелуями. - Мадам Екатерина, конечно, змея, но и у змей есть в природе достойные противники. - Улыбнулся гасконец, прокладывая дорожку поцелуев по телу возлюбленной в обратном направлении. Приподнявшись на руках и нависнув над ней, как несокрушимая скала - смуглый, темноволосый силуэт в почти кромешной темноте спальни, - он склонился и накрыл ее губы своими. И мир на некоторое время перестал существовать, растворившись в теплоте и сладком вкусе этих губ - покорных и властных, требовательных и жаждущих.
Агриппа д'Обинье: Когда Агриппа остался один, он с интересом обследовал покои Наваррского государя, зажег пару свечей для того, чтобы не шнырять по темноте и прищелкнул языком. Вполне себе уютно. Можно даже сказать по-королевски. Однако, пока сам д'Обинье, как шмель от цветка к цветку, носился по вождям гугенотской партии, Его Величество вполне себе недурно утроились. Коротали ночи в обществе фрейлин, спали (Агриппа присел на краешек кровати) на мягкой постельке, кушали (протестант открыл крышку подноса на столе) вполне недурно... Может потому Анрио и не торопился покинуть Лувр? Нехорошие мысли были отогнаны. В конце концов, он верил Генриху, иначе зачем бы было бы ему быть здесь и рисковать собственной шкурой. Верил, потому что не раз преломлял хлеб с ним, воевал бок о бок, а значит.. Значит поделиться и сейчас. Ведь его друг на опаснейшем задании. Агриппа немного растерялся, куда ему определить крышку огромного подноса, но быстро нашел выход. Он закрыл ей лежащий на высоком постаменте у окна сборник псалмов на латыни. Довольный своей выдумкой д'Обинье начал закидывать в рот все, что видели глаза. Но за дверью вдруг послышался шорох. Определенно шорох юбок женского платья. Не сомневаясь и радуясь тому, что вот сейчас-сейчас он вновь увидит Изабель, по природе осторожный сын адвоката, прихватил со стола яблоко и спрятался за пологом кровати Анрио. На всякий случай. Однако для пущей эффектности стоять не стал – развалился прям поверх покрывала, положив рядом яблоко. Бог с тем, что его так застанет Генрих, он оценит, зато и маркиза де Сабле оценит картину – вот мужчина, вот яблоко.
Маргарита Валуа: Маргарите не спалось. Бессонница, этот лучший друг одиночества, поселилась в ее опочивальне на правах хозяйки. Если мысли женщины не заняты любовью, они заняты мыслями, и Маргарита отдавала ночные часы размышлениям, по примеру своей тетки, королевы Наваррской, доверяла их бумаге. Но, каким бы замечательным слушателем она не была, все же ее было мало. Как любовь требует прикосновений и взглядов, так и размышления требуют собеседника. Но кто не спит в такой поздний час, а, главное, кому она могла доверить свои мысли? Ответ напрашивался один – король Наваррский. При мысли о том, что, возможно, ее супруг проводит ночь не в одиночестве, Ее шаловливое величество закусило губку, лукаво сверкая глазами. Ничего, не так уж часто случается ей постучаться в дверь опочивальни супруга. Ради такого, пожалуй, стоит и оставить какую-нибудь из матушкиных «бабочек» без любви. Иногда Маргарита завидовала той легкости, с которой дамы при дворе дарили свою благосклонность. Зеркало убеждало ее, что она красива, мужские взгляды подтверждали это, но все же… Все же, заколов темную волну волос, и разбудив пажа, спящего в передней, Маргарита отправилась к мужу по темным переходам Лувра. Свеча в руки заспанного мальчика едва освещала путь на пару шагов, и, похоже, ему было не по себе. Покои короля Наваррского встретили ее темнотой и тишиной, только в опочивальне были зажжены несколько свечей. Полог кровати был задернут, но не похоже, чтобы там разворачивались любовные баталии, поэтому Маргарита, ничтоже не сумняшеся, его отдернула… И воззрилась на мужчину, лежащего с яблоком. - Знаете, месье, сдается мне, вы не мой муж, - наконец, проговорила она, обретя голос.
Агриппа д'Обинье: Агриппа медленно подтянул отпавшую нижнюю челюсть к верхней. Кого-кого, а вот Маргариту Валуа он не ожидал сейчас и здесь увидеть. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы придти в себя. - Знаете, мадам, Бог миловал, и мне вы тоже не жена, - первое, что слетело с языка поэта в тон словам сестры короля Франции. Кто бы мог подумать – супруги Наваррские проводят ночи вместе! Но Генрих у какой-то фрейлины. А жена приходит и собирается терпеливо греть ему постель. Это прелюбопытно. Опомнившись, д'Обинье вскочил, пригладил волосы на голове и поклонился заставшей его врасплох женщине. Бесспорно Маргарита была очень хороша собой. Так близко и в таком простом ночном наряде протестант ее видел впервые. Но вы этой красоте ее было что-то не от мира сего. Сколько уже людей погибло, купившись на эти прелести? Лучше не считать. - Прошу прощения, Ваше величество, - взгляд молодого мужчины, склонившегося в поклоне, скользнул по батисту ночной сорочки королевы, - я, видимо, занял ваше место. Но это временно. И намерения мои чисты. Ваш муж дозволил мне скоротать в его покоях эту ночь, - несчастно, словно бездомный пес, Агриппа вздохнул.
Маргарита Валуа: Изящно очерченная бровь Маргариты взлетела вверх при довольно непочтительном ответе гугенота, но королева воздержалась от язвительных слов в его адрес. Успеется. Пикировка с острым на язык поэтом ее не вдохновляла. Куда любопытнее было то, что Агриппа д’Обинье каким-то образом проникнув в Лувр (и Маргарита была уверена, что ее брат, Генрих, не знает об этом визите) вольготно расположился в покоях короля Наваррского, и с дозволения короля Наваррского. Маргарита не ревновала мужа к его многочисленным любовницам. Не принадлежа Анрио как женщина, она сохранила право смотреть с пренебрежением на всех тех красоток, что исправно согревали его постель. Но при этом она была ревнива, как союзник, как друг, и чувствовала сейчас уязвленной тем, что нечто (а именно Агриппа д’Обинье) прошло мимо нее. Значило ли это, что у Генриха Наваррского своя игра, за ее спиной? Возможно. Значило ли это, что муж ей не доверяет? Вполне возможно. Оправив темный бархат домашнего платья так, чтобы белизна ночной сорочки в вырезе не светилась в полумраке опочивальни так вызывающе, Маргарита опустилась в кресло, не сводя глаз с друга и наперсника мужа. - Бога ради, оставайтесь там, где вы сейчас находитесь. Я нахожу, что вы вполне на своем месте. Подождем моего супруга, надеюсь, он не задержится? Или, если желаете, я пошлю за ним пажа, не хотелось бы заставлять вас томиться ожиданием, месье д’Обинье. Любопытно, как давно он здесь? И как часто вот так, тайком, навещал короля Наваррского? И что за вести приносились ее мужу? Должно быть, очень важные, иначе к чему такой риск.
Агриппа д'Обинье: - А вы знаете, где его найти? – вопрос напрашивался, даже, если задавать вопросы особам королевской крови – дурной тон. Премилая ситуация. Жена не находит супруга в его постели и знает, куда за ним послать, дабы он тут же объявился на ее зов. Это среди сотен мест, где он может оказаться в Лувре. Если это так, то Генрих весьма доверяет своей второй половине. Но Агриппа предпочитал надеяться на ловкость и расторопность своей давешней сообщницы, нежели принимать предложенную королевой Наваррской помощь. - В любом случае, примите мою благодарность, мадам, за ваше милостивое предложение. Однако, думаю, король Наваррский и сам скоро пожалует. Если же вы хотите остаться здесь со мной наедине, даже без пажа за дверью, то, безусловно, ваше право, и я чту вашу благосклонность и смелость, - очаровательнейшим образом улыбнувшись дочери дома Валуа, д'Обинье поклонился молодой женщине. Ситуация и вправду была более, чем щепетильна. Соратник Анрио Наваррского проводит ночь в его спальне наедине с его супругой. Жизнь обладала куда более тонким чувством юмора, чем любой шут.
Charlotte de Sauve: Шарлотта де Сов, тем временем, не думала ни о чём в объятьях своего любовника. После длительного расставания ласки его обжигали так, как обжигает огонь протянутые к нему заледеневшие руки. И принимать эти ласки с пугающей жадностью не казалось чем-то постыдным или неестественным. Впрочем, несмотря на свою пылкость и оттенок, существенный оттенок безрассудства, которым были отмечены чувства баронессы к Наваррскому, Шарлотта не страдала наивностью и вовсе не собиралась легко забывать о зыбкости своего положения, легкомысленно посчитав, что раз один раз беда миновала, значит, так будет всегда. И тем более уместно звучали слова Генриха о том, что необходимо что-то придумать. Разумеется, здравый смысл говорил о том, что Наваррский не слишком-то рвался облегчить страдания Шарлотты хотя бы весточкой, письмом, напоминанием о себе – если уж она нашла способ написать из сурового Фонтевро, не говоря уже о том, что уговорила настоятельницу замолвить о себе словечко, то Генрих де Бурбон, интриган и заговорщик, мог сделать много больше – но баронесса благоразумно не требовала от людей больше, чем они были в состоянии дать. К слову говоря, сама себя в таком случае мадам де Сов тоже не считала слишком обязанной. - Придумать, что делать со змеями, безусловно, надо, - короткий смешок, прерванный поцелуем. – Но немного позже… Думать, что делать следовало не со змеями, а с её жертвами – самым главным сейчас Шарлотта считала свою дочь и её слишком опасное местонахождение. Близко к королеве-матери и близко к барону де Сов. Разорвав же эту ниточку – осторожно, чтобы не пробудить ненужных подозрений! – можно было бы вздохнуть чуть свободнее. Но серьёзным планам не место в спальне, наполненной жаркими объятьями, поцелуями и любовной истомой. Поэтому позже, позже. Белые женские пальцы скользнули по смуглой спине любовника в короткой, но почти сразу прерванной ласке – Шарлотта услышала стук. Могла бы не услышать – в прежние времена точно бы не услышала – но сейчас её слух, обострённый ожиданием беды, был особенно острым. -Кто-то стучит, – протянув руку за сорочкой, баронесса заметила, - наверное, что-то случилось. Можно было предложить Наваррскому спрятаться, но горевшее лицо Шарлотты и её губы, припухшие от поцелуев, без лишних слов говорили, что фрейлина Флорентийки коротает ночь отнюдь не в одиночестве.
Генрих Наваррский: Конечно, Генрих понимал, насколько дерзко и безрассудно поступил, возобновив так трагически прерванные отношения с баронессой де Сов. С одной стороны, именно этого ожидала от него Екатерина Медичи. Наверняка у нее были свои планы и собственные интересы, связанные с Шарлоттой и ее отношениями с королем Наваррским. С другой стороны, сама фрейлина мадам змеи не торопилась становиться покорной воле своей госпожи. Твердой руке и крепкой узде жестокой хозяйки она явно предпочитала нежность и ласку своего венценосного любовника. И кто обвинит ее за это? Только не сам Анрио. И потому прозвучавший среди ночи стук в дверь напугал и встревожил сына Жанны д'Альбре. Первое, что он заподозрил - ловушку, подстроенную вдовствующей королевой при помощи его возлюбленной, вынужденной действовать по ее приказаниям. Однако, поразмыслив, беарнец отбросил эту крамольную мысль. Слишком мало времени прошло с момента возвращения Шарлотты из Фонтевро. Скорее всего ее величество нуждается в каких-то сведениях относительно своего зятя. При таком раскладе устраивать западню в спальне фрейлины совершенно абсурдно - он просто-напросто перестанет ей доверять. И тогда цель не будет достигнута. Будь он сам на месте королевы-матери, ни за что не стал бы пугать бабочку, опустившуюся на цветок. Значит, действительно, что-то случилось. Госпожа де Сов права. Но что именно и где? Кто может знать о местонахождении гасконца в столь поздний час? Пожалуй, у юного Бурбона на этот счет были кое-какие догадки. Впрочем, озвучивать их он не собирался. Лучше во всем наглядно удостовериться самому. - Tottie, милая, будь любезна, окажи гостепреимство нашим незваным гостям. - Мягко проговорил молодой государь, садясь в постели и со вздохом размыкая тесные объятия. - Я не думаю, что кто-то осмелился бы нас побеспокоить без веских на то причин. - Добавил он удрученно. Свесившись с кровати, Наварра принялся деловито разыскивать свою рубашку в ворохе одежды, разбросанной на полу. Выудив из общей кучи поочередно женский чулок и богатую шелковую камизу, он вполголоса чертыхнулся и, отбросив покрывало, слез с любовного ложа. Кряхтя, согнулся, а затем и встал на четвереньки, скрывшись под кроватью в поисках своих вещей.
Charlotte de Sauve: Шарлотта слегка рассмеялась – слишком уж забавно Генрих Наваррский искал свою одежду, да и воспоминания о том, при каких пикантных обстоятельствах он с ней расстался, были далеко не неприятными – но, всё же накинув поверх сорочки пеньюар, поспешила к двери. Особой тревоги на лице баронессы не было – робкий стук – это не грохот кулаков бесцеремонной стражи, так стучат друзья… ну или те, кому что-то срочно нужно. Так что, открыв дверь, она почти не удивилась, узнав в ночной гостьей мадам де Лаваль, хотя всё же осведомилась: - Доброй ночи, маркиза де Сабле! Вижу, вы тоже не спите? Следовало бы спросить, почему посетительнице не спится, но Шарлотта не стала торопить события. Если уж Изабель пришла, то сама всё расскажет. Так что она сделала приглашающий жест и отступила в сторону, уступая дорогу. О присутствии Наваррского мадам де Сов предупреждать не стала, посчитав, что если тот пожелает поздороваться с дамой, то даст знать о своем присутствии.
Изабель де Лаваль: Как выглядит влюбленная женщина? Немного растрепанной, но счастливой. По-женски, маркиза сочувствовала приятельнице, чей, очевидно приятный вечер, сейчас придется нарушить. Но комичность положения оценила. Со стороны, вероятно, казалось что дамы рвут короля Наваррского на части. - Да, никак не могу заснуть, - улыбнулась Изабель, в прозрачных глазах золотой пылью кружились смешинки. – У вас нет, мадам, сухой лаванды? Она мне помогает при бессоннице. Я хотела попросить ее у короля Наваррского, но его нет в покоях, а жаль! Звонкий голос маркизы был, без сомнения хорошо слышен в опочивальне баронессы, и маркиза де Сабле очень надеялась, что король Наваррский обнаружит свое присутствие, либо же найдет возможность поскорее вернуться к себе. Еще Изабель было любопытно, насколько баронесса де Сов посвящена в дела своего царственного любовника. Екатерина Медичи вовсе не обрела все христианские добродетели разом от того, что ее любимый сын взошел на трон, и своей обычной подозрительности не утратила. Генрих Наваррский по-прежнему ходил по лезвию бритвы, а вместе с ним и те, кто тайно, или явно помогал королю-пленнику. Конечно, с хорошей компанией и в аду веселее, но, с другой стороны, сорвись из них кто-то в пропасть королевской немилости – и потянет за собой остальных.
Генрих Наваррский: Генрих замер с рубашкой в руках. Ему только что удалось ее выудить из вороха остальной одежды, и он вознамерился надеть этот предмет туалета на положенное место. Голос маркизы де Сабле ему никогда не спутать ни с каким другим. Эта женщина оставалась единственной, пожалуй, непокоренной крепостью; бастионом, который брать почему-то не хотелось. Точнее, конечно, хотелось, и мужская сущность короля Наваррского требовала хотя бы попробовать... Однако судьба явно была против, оберегая госпожу де Лаваль от пылких объятий гасконца. Видимо, ей уже уготована иная доля... И у этой доли растрепанная шевелюра, задумчиво-мечтательный взгляд и имя ближайшего соратника и друга Анрио. Мысли лихорадочно завертелись в голове беарнца. Если Изабель пожаловала в покои Шарлотты посреди ночи, значит, произошло и в самом деле нечто из ряда вон выходящее. Однако, какая все же умница эта фрейлина королевы-матери! Даже не намекнула баронессе де Сов об истинной цели своего визита. Хотя и хозяйка покоев отнюдь не дурочка - наверняка понимает, что сына Жанны д'Альбре и ее подругу по "Летучему эскадрону" связывает какая-то тайна. Сам Наварра, будучи осторожен и хитер, как старый лис, не торопился посвятить возлюбленную во все тонкости затеянной игры. Несмотря на все нежные чувства, испытываемые по отношению к этой милой, доброй и, в сущности, неглупой женщине, юный Бурбон умел жестко отделять "мух от котлет" и никогда не путал любовь и политику. Они сосуществовали в его жизни очень гармонично и параллельно. Их совмещение Наваррский полагал излишним и небезопасным. Во всяком случае, в известных пределах. Итак, основной задачей наваррца теперь становилась необходимость, не вызывая подозрений, покинуть уютное амурное гнездышко, чтобы попасть в свои покои, где его будет ждать - вот ведь парадокс! - другая женщина с намерением объяснить, что же случилось такого неотложного и зачем ей так срочно понадобилось лицезреть супруга Маргариты Валуа. Приняв решение, молодой государь выпрямился во весь рост, надевая рубашку. Выудил из кучи вещей штаны и жилет. Наскоро набросил на плечи длинный плащ, скрывший от посторонних глаз неподобающий вид короля Наварры. А затем громко и с искренней заботой в голосе произнес: - Сударыня, меня очень волнует Ваше здоровье. Эти бессоницы и мигрени не доведут Вас до добра. Я полагаю своим долгом помочь Вам, раз уж Вы так боитесь других лекарей. Сделав несколько стремительных шагов, зять Екатерины Медичи оказался у двери. Приобняв одной рукой Шарлотту за гибкую талию, второй он придержал тяжелую створку, намереваясь покинуть аппартаменты любовницы так поспешно, будто скрывался бегством от преследователей. - Tottie, дорогая, не скучай. Я скоро вернусь, и мы продолжим начатое... - Интимно склонившись к ушку госпожи де Сов, бархатисто промурлыкал Наварра. - И не вздумай засыпать! - Пригрозил он, выпуская ее талию и чмокая возлюбленную в нос. - Мадам, пойдемте, я найду для Вас все необходимое. Заодно Вы мне подробнее расскажете о симптомах мучающей Вас бессоницы. Быть может вся причина в том, что Вам не хватает мужского внимания? - Не удержался Генрих от возможности подразнить Шарлотту и повода для Изабель посмеяться.
Изабель де Лаваль: - Сир, какая неожиданность, - изобразила изумление маркиза де Сабле, присев в реверансе перед королем Наваррским, появившемся в дверях с выражением искренней заботы о ее здоровье на привлекательной гасконской физиономии. Что ни говори, а актером Наварра был непревзойденным! Легкий беспорядок в его наряде очень гармонично дополнял живописное неглиже мадам де Сов. – Право же, мне так неловко. Но я буду вам очень признательна за помощь. Простите, мадам, надеюсь, вы не слишком огорчены. Не слишком огорчена! Это надо быть не женщиной, а ангелом, чтобы спустить любовнику с рук такое. Если бы из постели Изабель таким образом выманили желанного мужчину, то и ему и сопернице (воображаемой или настоящей, какая разница) пришлось бы не сладко! Но на войне как на войне. Бросив на Шарлотту взгляд невинного младенца, Изабель сладко улыбнулась королю, молчаливо подтверждая, что да, конечно, его диагноз верен и именно недостаток мужского внимания к ее великолепной персоне заставляет ее бегать по ночному Лувру. - Сир, как можно быть таким злюкой, - нежно упрекнула она короля Наваррского, как только дверь покоев мадам де Сов закрылась за ними. Сердиться на Генриха было совершенно невозможно, король Наваррский обладал сокрушительным очарованием. – Бедняжка Шарлотта, похоже, и правда к вам не равнодушна! Но я благодарна вам за то, что вы не заставили себя ждать! Осторожность вошла в привычку за годы придворной жизни, въелась в кровь, осторожность не позволяла Изабель говорить громко о причине своей ночной прогулки. Если сама Шарлотта все же предпочтет доложит обо всем Флорентийке, то Изабель сошлется на вполне понятную женскую ревность. А самое важное маркиза шепнула на ушко королю, увлекая его за собой по темным переходам. - Ваше Величество, ваш друг ждет вас. Я провела его в Лувр и оставила в ваших покоях.
Charlotte de Sauve: Шарлотта, разумеется, не собиралась сразу же бросаться к Флорентийке с докладом. Во-первых, докладывать было не о чём – подумаешь, Наваррский унесся к очередной красотке, велика новость! – а во-вторых, это было не в её интересах. Хотя любовника за его острый язык всё равно стоило наказать. - Разумеется, я не усну, сир, - кротко пролепетала она, поддерживая игру и прижимая ладонь к груди, - только, боюсь, недуг мадам де Лаваль такой заразный, что мне тоже придется пройтись по ночному Лувру в поисках какого-нибудь лекаря, способного облегчить мои страдания. Так что, - кокетливый взгляд, - поспешите с возвращением. Тон баронессы был лукавым, хотя, без сомнений, ей было очень любопытно ради каких это неотложных дел Изабель вытаскивает Наваррского из объятий любовницы. В общих чертах можно было сказать и так – политика. Политика, политика и ещё раз политика. А более конкретно.… Тут уже требовались осторожность и такт. Шарлотта не хотела вредить Генриху, но так же понимала, что если в качестве шпионки она не принесет никакой пользы или – не дай Бог – даст повод усомниться в своей благонадежности, её ждут перемены в жизни. Так что тема политики – рано или поздно – должна была всплыть в разговоре любовников. И возможно даже сегодня. Выпроводив заговорщиков, Шарлотта села перед зеркалом, чтобы занять время вынужденного ожидания заботой о своей красоте, тем более, после суровых монастырских будней это доставляло ей особенное удовольствие.
Генрих Наваррский: Генрих улыбнулся в ответ на улыбку мадам де Лаваль. Эти двое прекрасно понимали друг друга без слов. Если бы Шарлотта обратила внимание на эту короткую пантомиму, возможно, она осталась бы в одиночестве с неспокойным сердцем и растрепанными мыслями. Двое великолепных актеров разыгрывали свой спектакль даже тогда, когда у него оставался всего лишь один зритель. - Право, игра стоила свеч. - Рассмеялся юный Бурбон, беря Изабель под руку и сопровождая по темным луврским коридорам в направлении собственных покоев. - Баронесса так очаровательно сердится и лукавит! Это - особое удовольствие, которое я не мог не доставить себе в компенсацию за вынужденную прогулку по холодным и мрачным переходам этого негостепреимного дворца вместо того, чтобы наслаждаться объятиями любимой женщины, выдержанным вином и уютным теплом любовного гнездышка. Впрочем, - Тут сын Жанны д'Альбре позволил себе легонько ущипнуть фрейлину королевы-матери за тоненькое запястье, - Ваше общество несколько скрашивает мое огорчение от того факта, что Вы испортили мне такую ночь... Услышав известие о том, что в его апартаментах своего сюзерена дожидается верный друг и соратник Агриппа д'Обинье, Анрио невольно ускорил шаги. Приятель не пожаловал бы в это осиное гнездо по собственному желанию и без особой надобности. Тем более в такое время. Значит, его присутствие - и как можно скорее - необходимо. Умница же маркиза позаботилась обо всем... И беарнец совсем не был уверен в том, что сделала она это именно ради него. - Благодарю, мадам. Ваши услуги воистину неоценимы. - Прошептал гасконец, поднося ручку Изабель к своему лицу и запечатлевая на ней пылкий поцелуй. - Однако Вам лучше вернуться к себе. Полагаю, наш гость не минует Ваших комнат на обратном пути. - Добавил он, выпуская изящные пальчики женщины из своей ладони и останавливаясь напротив массивных дверей, ведущих в свои покои. Решительно взявшись за бронзовую ручку, Наварра толкнул тяжелую створку. И та на удивление бесшумно растворилась, впуская возвратившегося хозяина домой.
Маргарита Валуа: Агриппе д’Обинье можно было предсказывать на ярмарке неурожай и град, во всяком случае, его пророчество относительно скорого появления короля Наваррского осуществилось. Его Величество возник на пороге покоев в полном здравии, что уже радовало, и получил от своей супруги самую милую и нежную улыбку, словно встречать его вот так, в его опочивальне, среди ночи было самым обычным делом. - Генрих, доброй ночи, - безмятежно произнесла королева Наваррская, но за этой безмятежностью чуткое ухо без труда уловило бы отголосок приближающейся бури. – Я вижу, у вас появилась привычка оставлять вместо себя спальне своих друзей, вероятно, чтобы не остыла постель? Меня, во всяком случае, в вашей постели ждал сюрприз в виде месье д’Обинье, которого вроде бы там быть не должно, да что там, и в Лувре тоже. Может быть, вы объясните мне эту загадку? Мягкая ладошка королевы Наваррской сжала резной подлокотник кресла с такой силой, что удивительно, как из деревянной виноградной грозди, украшающей этот предмет мебели, не закапал на ковер настоящий виноградный сок но лицо ее было спокойно и приветливо. Ни за что на свете Маргарита не покажет Генриху и Агриппе д’Обинье как глубоко задели ее эти игры за спиной, тайные свидания, ночные прогулки. Что еще скрывает от нее супруг? И давно ли начал скрывать?
Генрих Наваррский: Брови Генриха взметнулись ввысь в непритворном изумлении. Да что там изумление! Он был ошеломлен, ошарашен и потрясен открывшейся ему картиной. В покоях короля Наваррского, пользующихся особой популярностью этой ночью, царило неслыханное оживление. Во-первых, Агриппа - да, он был здесь. Это не вызывало сомнений. Но где и в какой позе?! Во-вторых, Маргарита - его благоверная, от которой Анрио вовсе не мог ожидать столь экстравагантного поведения. Во всяком случае, темные ночи супруги привыкли коротать каждый на свой вкус. И застать жену у себя - это уже само по себе явилось для гасконца ударом ниже пояса. Застать же ее в обществе д'Обинье! Впору было хвататься за голову и начинать выдирать волосы в приступе глубокого отчаяния. Однако Наварра не был бы самим собой, если бы мгновенно не сориентировался в трагической курьезности момента. За краткий миг удивление на его лице уступило место сначала недоумению, а затем и негодованию. Он нахмурился и наморщил лоб, выпятил нижнюю челюсть и набычился. Именно таким - он видел неоднократно - становится внешний вид любого обманутого мужа, заставшего супругу наедине с чужим мужчиной в полночный час. И хоть оба присутствующих в комнате "грешника" были одеты и аккуратно причесаны (не считая Агриппу - лохматость у него вошла в привычку), обвинить их было в чем. Хотя бы в нахождении вдвоем в столь неподобающее время в столь неподобающем месте. - Доброй ночи, Марго. Доброй ночи, месье д'Обинье. - Ледяным тоном поприветствовал присутствующих беарнец. - Простите, что вторгаюсь в Ваше уютное уединение, однако мне сообщили, что в моих покоях кто-то есть. Слуги опасались, что это убийцы или грабители. Меня срочно вызвали, дабы я удостоверился в том, что здесь все в порядке. Теперь я понимаю, почему они побоялись сказать правду, а отделались невнятной байкой о разбойниках! И правда, как скажешь о таком... - Наваррец широким жестом обвел помещение. Подойдя ближе к королеве Наваррской, юный Бурбон остановился напротив и взглянул ей прямо в лицо. Взгляды их встретились. Поразительно, как от этого по всей комнате не полетели искры и не раздался скрежет воинственно скрестившихся клинков. - Итак, сударыня, Вы лично удостоверились, что моя постель согрета? - Жестко спросил молодой государь, посмеиваясь про себя и жалея, что Изабель не может оценить красоты выбранного им финта во имя спасения их драгоценных шкур с д'Обинье. - И это я хотел бы получить от Вас обоих разгадку этой пикантной загадки: как давно Вы избрали мои апартаменты для своих встреч? И почему именно моя комната показалась Вам столь привлекательной? Неужели Вам, мадам, мало того, что я и так не вмешиваюсь в Вашу жизнь? Нет, Вы решили мне продемонстрировать свое пренебрежение столь изощренным способом? Что же, должен констатировать, у Вас это получилось превосходно. Как известно, лучшее оружие защиты - это нападение. И Генрих самозабвенно устремился в атаку, заставляя Марго отвлечься, запутаться в том, свидетельницей чему она стала. Он лихо переворачивал все с ног на голову, надеясь на то, что товарищ и верноподданный сообразит и поддержит начатую игру - иначе им конец. Таких женщин, как дочь Екатерины Медичи, не обманывают и ничего не скрывают. Им либо верят от начала и до конца, либо сразу отгораживаются от них стеной отчуждения. Второе для него уже невозможно. Значит, надо спасать положение и доказывать свою невиновность и чистоту помыслов.
Маргарита Валуа: Маргарита слушала прочувствованную речь мужа, и на лице ее сначала проступило недоумение, а затем и серьезное беспокойство о душевном здравии супруга. С каких это пор король Наваррский устраивает ей сцены ревности, да еще по такому поводу, как присутствие в его спальне его друга и соратника Агриппы д’Обинье? - Вы не приболели, сир? Мне кажется, у вас жар, - сухо заметила она. – Во всяком случае, все, что я слышу очень похоже на лихорадочный бред. Я не интересуюсь тем, кого вы принимаете в своей опочивальне, Ваше Величество, если этот «кто-то» носит юбки, но когда вы рискуете собой, а значит и мной, встречаясь в Лувре, в двух шагах от короля Генриха и королевы-матери с месье д’Обинье – это уже другое дело. Тут я вправе задавать вопросы. Или вы не знаете, что достаточно малейшего подозрения, и вас обвинят в измене, если не в чем-то похуже? Маргарита поднялась со своего места, спокойная, величественная, не смотря на скромный наряд и невысокий рост. Обвела взглядом двух мужчин, ведущих себя, по ее мнению, как бесшабашные юнцы. - О каком пренебрежении вам угодно говорить, и о каких встречах в ваших апартаментах? Либо извольте оставить свои дурачества, либо, быть может, мне стоит позвать лекаря, сказав ему, что король вдруг стал Наваррский скорбен разумом? Вот будет радость для ваших врагов. Если вам угодно побеседовать с вашим другом наедине – извольте. Но мне кажется, сир, после такого я имею права задаться вопросом, стоит ли доверять вам, раз вы не доверяете мне. Холодно кивнув мужу, Агриппе д’Обинье, Маргарита направилась к дверям. Умная женщина знает, что взрослые мужчины иногда ведут себя хуже мальчишек. Мудрая помнит, что любые слова тут бессильны.
Агриппа д'Обинье: - Сир, как мне не предлагали остаться на вашем месте, я не пошел на тот соблазн! - доверительно, но громко, зашептал Агриппа королю Наваррскому, закончив наблюдать перепалку супругов, и решив вмешаться, пока мячик упреков вновь не начал летать от одного к другому. Эта игра могла затянуться, ибо оба игрока были в ней весьма искусны. - Мне даже не дали отведать изысканных кушаний с вашего стола, - вдохновенно продолжал жалиться сын адвоката. - А как оголодали ваши подданные в моем лице, сир! Они готовы жевать кости от персиков. Ни короля, ни денег, ни сов…- молодой человек вовремя прикусил язык, понимая, что чуть не сболтнул величайшую тайну, гласившую об отсутствии у него совести. - Но нашей королеве, ей, - Агриппа скорбно вздохнул, - все равно. Никакого милосердия, одно искушение. Ибо, если нельзя думать о персиках, что лежат на блюде, то волей -не волей начинаешь с ними сравнивать все, куда падает взор. А как может подтвердить любой, в присутствии вашей супруги невозможно смотреть куда-то, только на нее, - ночной гость Его Величества говорил, стараясь не дать снова разгореться бесплодному разговору четы Наваррских. Ему не было дела до их семейной жизни, ему нужно было скорее изложить то, с чем пришел, и поскорее оказаться вновь в обществе маркизы де Сабле. Но он понимал, что Анрио вляпался и вляпался чудовищно, ибо ни разу в разговорах друзей и соратников не мелькало имя Маргариты Наваррской. Беарнец намеренно не посвящал жену в свои планы. Он либо опасался ее, либо боялся, что она будет лишь помехой. Впрочем, в этом д'Обинье был солидарен со своим господином. Дочери Медичи не стоило доверять. Потому и приходилось тратить драгоценные минуты на то, чтобы хотя бы попытаться сбить с толку Жемчужину Франции.
Генрих Наваррский: Губы Генриха сами собой складывались в улыбку, как он не пытался их усмирить. Вся эта ночная сцена выглядела очень комично, даже несмотря на трагическую подоплеку. Молодому государю совсем не хотелось утратить расположения жены - пожалуй, одного из немногих людей, относившихся к нему лояльно и с пониманием. И если для этого придется хоть на голову встать - ради Бога. Ему не трудно, лишь бы Маргарита отвлеклась от ненужных мыслей и перестала задумываться о возможном недоверии к ней супруга. Нет, беарнец до конца не верил никому. Даже самому себе, наверное. О своих встречах с д'Обинье и о тех договоренностях, которых они достигли, Наварра предпочитал не распространяться. Известно ведь: "Если тайну знают двое, значит, знает и свинья". Достаточно и того, что в секрет их свиданий, кроме самих заговорщиков, была посвящена еще и мадам де Сабле. Видя, что его спектакль не возымел на благоверную должного воздействия, Анрио решил сменить тактику. Тем более, что приятель принялся изо всех сил давить на жалость. Женщины - существа хрупкие, ранимые и чувствительные. Глядишь, если стать серьезным и заботливым, проявить государственный рассчет и внимание к своей вотчине, это подействует куда эффективнее. И дочь Екатерины Медичи прекратит наконец дуться и разбрасываться угрозами. - Благодарю за заботу, Ваше величество. - Сменив тон с сурового на нейтральный, проговорил сын Жанны д'Альбре. - Вы правы. Вся эта клоунада ни к чему. Мне лишь хотелось, чтобы Вы улыбнулись. - Добавил он заискивающе. Сделал несколько шагов к двери, догоняя Марго. Остановился напротив, загораживая спиной дверь. Заглянул в глаза, как преданный щенок, извинившийся за сотворенную и обнаруженную шкоду и ждущий за это одобрения от хозяина. - Не нужно лекаря. - Мягко продолжил гасконец, беря Маргариту за руку и не отводя глаз от ее лица. - Ну, разве что для нашего подданого, у которого может вот-вот случиться голодный обморок. Слово "Нашего" король Наваррский постарался выделить особо, намекая тем самым на то обстоятельство, что она также причастна к делам Наварры, как и он сам. Дескать, Вы же сами не слишком интересовались тем крошечным куском земли, которым Вам выпало владеть и управлять. Что же теперь хотите? - И вообще, Марго, что Вы такое говорите? - продолжил он, улыбаясь. - Шелест юбок в моих покоях Вас нисколько не беспокоил, а появление мужчины - к тому же бесшумное и случайное - вызвало озабоченность на Вашем прелестном личике. Уж не подозреваете ли Вы меня в Соддомском грехе? - Заразительно рассмеялся наваррец. Выпустив руку супруги, он взъерошил растрепанные волосы на голове и, как мальчишка, потер кулаками глаза, начавшие слезиться от долгого смеха. Плащ, кое-как наброшенный на плечи поверх батистовой рубашки, от этих нехитрых манипуляций стал медленно, но верно сползать. - Нет, Агриппа, ты слышишь?! - Веселился юный Бурбон. - Иди сюда, я тебя возлюблю. А твоей подружке, ради которой мы и попали под горячую руку моей очаровательной женушки, я скажу, чтобы она больше не беспокоилась - у ее хахаля появился достойный и преданный сердечный друг. Сочтя свою миссию исполненной, зять Екатерины Медичи развернулся на месте и собрался было прошествовать к своему ложу - ноги гудели, а поджилки до сих пор тряслись от пережитого нервного напряжения, которое никак не желало отпускать. Однако судьба распорядилась иначе. Коварный плащ окончательно съехал вниз и упал на пол. Запутавшись в нем и зацепившись сапогами, Наварра смачно шлепнулся к прекрасным стопам "Жемчужины Франции", пребольно ушибив лоб и правый локоть. Неловко завозившись на полу и невнятно выругавшись, он обиженным тоном присовокупил: - Ну вот, можете быть довольны, мадам. Теперь я наказан Господом за все свои грехи - вольные и невольные. У Ваших ног мое место, и я, с Вашего позволения, здесь и останусь, невзирая на Ваши подозрения и упреки.
Маргарита Валуа: - Сударь, вы повторяетесь, - вздохнула Маргарита, чуть приподняв край юбки, одновременно достигая этим две цели, а именно - демонстрируя мужу хорошенькие ножки, и выражая тем самым неодобрение разыгравшейся у ее ног сцене. – Помнится, вы уже изволили заявлять о том, что у моих ног. Правда, было это после того, как вы перебрали вина с моим братом Карлом. Что же сегодня служит причиной вашего падения? Передернув плечиком, тепло светящимся сквозь тонкий батист камизы, Маргарита отступила, давая Генриха возможность подняться. - Я подозреваю вас в том, что наш союз, сир, расторгнут в одностороннем порядке, - проговорила она, и странно было слышать металл в обычно мягком и нежном голосе дочери Медичи. – Вы пытаетесь меня уверить в том, что сдаете свои апартаменты месье д’Обинье для свиданий? Любопытно узнать имя той дамы, ради которой ваш друг рискует головой, пробираясь в Лувр ночью, да и вы рискуете выставить себя заговорщиком в глазах короля и королевы-матери! Приподняв изящную бровь, Маргарита прямо и требовательно посмотрела сначала в глаза королю, потом устремила свой взор на его друга и соратника. - Итак, господа? Я дождусь имени этой Пенелопы? Или вы отбросите свое дурачество и поведаете мне, к чему весь этот спектакль?
Агриппа д'Обинье: - Имя Пенелопы - Пенелопа, мадам, - скорбно вздохнув, словно его только что вынудили открыть величайшую тайну, д'Обинье в притворном смирении опустил голову, но только чтобы вновь поднять и с восхищением посмотреть на королеву Наваррскую. - Я слышал о вашем уме и прозорливости, Ваше Величество, но я потрясен. Хотя… Как еще может называть бедный поэт царицу своей души? Но все равно, это было впечатляюще, - Агриппа отвесил почтительнейший поклон Маргарите и повернулся к своему лежащему королю. Поднять его он не спешил. Ведь не просил же. Генрих сам знал, когда ему лучше лежать, а когда стоять, ибо любую свою роль вел безукоризненно. Это его друг мог не раз наблюдать. - Нет, вы видели, сир! Все узнала, вплоть до имени, коим я называю свою избранницу! – лукавство вместе отражением огоньков свечей плясало в черных маслинах глаз сентонжца. Он дурачился, но пока Генрих сам не решит, во что стоит посвящать жену, а во что нет, он не собирался признаваться ни в чем. И комедию эту мог продолжать до бесконечности. Все пояснения были на совести Анрио. Не выдержав, сделав шаг назад, протестант стянул-таки со стола ветку винограда и начал спешно одну за другой отправлять ягоды в рот. На случай, если его попытаются разговорить у него будет несколько секунд на раздумья, якобы для того, чтобы не говорить и жевать, что в высшей степени неприлично для воспитанного молодого человека. Подумав, он собрал на предплечье руки все фрукты с подноса, уложив их живописным рядком, а сам серебряный предмет протянул Его Величеству, продемонстрировав до того, что его нужно приложить к голове. Чтобы шишки не было.
Генрих Наваррский: Приняв из рук Агриппы серебрянный поднос, Генрих покрутил его перед лицом, не решаясь приложить к саднящему лбу. Внимательно осмотрел в нем свою физиономию. Положил на пол - под ноги супруге - и с любопытством взглянул на то, что отразилось в импровизированном зеркале. Прищелкнул языком, выражая удовольствие и восторг по поводу увиденного. Заметив кокетливый жест жены, поддернувшей самый краешек своего одеяния, дабы улучшить обзор благоверному, он издал негромкое урчание, словно кот, объевшийся сметаны. Протянул было руку, чтобы к зрительным образам присовокупить еще и осязательные, но вовремя отдернул ее, вспомнив, где и в каком положении находится. Кряхтя, как заправский старик, гасконец поднялся и отпихнул ногой в угол ставший бесполезным плащ. Беспорядок в его одежде и так сделался слишком очевиден для всех присутствующих: кое-как наброшенная батистовая рубашка с распахнутым воротом, в проеме которого отсвечивает смуглая грудь, покрытая редкими темными волосками, всклокоченная шевелюра, небрежно завязанные на поясе штаны и сапоги на босу ногу. - Мадам, Вам простительно проявить столь нетактичное любопытство. - Заявил Наварра, направляясь к своему ложу, артистично прихрамывая на ходу. Однако, поскольку беарнец так и не решил, на какую ногу будет более выгодно хромать, то через раз хромал на левую и на правую конечность. Выглядело это, надо отметить, крайне комично. - Вы - женщина. - Пояснил он свою мысль, достигнув пункта назначения и рухнув на постель, с наслаждением вытянувшись во весь рост. Серебрянный поднос, захваченный с собой на всякий случай, он все же воодрузил на голову и блаженно прикрыл глаза, ощутив его исцеляющую прохладу. - А женщине всегда хочется знать что-то такое особенное о другой женщине, которой оказали неслыханную честь и ради благополучия которой рискнули положением столь высокопоставленные особы. Но мы, мужчины, не привыкли судачить о делах амурных столь же непринужденно, как дочери Евы. И потому умеем хранить тайны значительно лучше своих драгоценных половин. Особенно такие тайны, которые задевают их династические интересы и бросают тень на репутацию их семьи. - Лениво зевнул сын Жанны д'Альбре с таким видом, будто бы ничего удивительного не сказал. В действительности же, он попытался донести до своего догадливого приятеля простую истину: ломать комедию больше не стоит. Пора заканчивать и выдать "на гора" принцессе Валуа приемлимую версию его появления в покоях своего сюзерена. "Династические интересы" и "Тень на репутацию семьи" в их небольшом спектакле мог затрагивать и бросать разве что Франсуа. Отсюда д'Обинье и стоило отталкиваться в своих дальнейших разъяснениях, если они не хотят иметь дело с разъяренной фурией, которая мало того, что прекрасна в гневе, так еще и очень опасна в качестве противника. И потому надо приложить все усилия к тому, чтобы сохранить расположение Маргариты. Пусть даже ценой приоткрытия занавеса над некоторыми их с товарищем и госпожой де Сабле совместными секретами.
Маргарита Валуа: Уголки пухлых губ нетерпеливо дрогнули, безошибочно указывая на то, что дочь Екатерины Медичи если и не потеряла терпение, то опасно близка к этому. На дурачества месье д’Обинье королева Наваррская предпочла не обращать внимания, требовать от него отчета может только Анрио, а вот требовать отчета у Анрио имеет права она. Пусть не как жена, а как союзница, которая многим рисковала ради ветреного супруга, лишилась любви и доверия брата, и до сих пор несла тяготы негласной опалы, которой подвергли ее мать и Генрих. И этот человек что-то говорит ей о чести и тени на репутации семьи?! Непостоянство, вот имя тебе, женщина, Неблагодарность – вот имя тебе мужчина. - Сир, если бы я знала, что сегодня в ваших покоях ночь буффонады, я бы пригласила зрителей, - бросила она мужу, подводя черту под его прочувствованным монологом о женской природе. – Увольте меня от представлений и заканчивайте их дуэтом с месье д’Обинье. У вас прекрасно выходит. Короткий взгляд в сторону друга и соратника короля Наваррского показал, насколько невысокого мнения Маргарита о его талантах лицедея. - Я вижу, время откровенности для нас с вами закончилось? Прекрасно. Значит, и моя помощь вам больше не понадобится, а если и понадобится, придется вам удовольствоваться лекцией о мужчинах, которую я вам прочту при случае, в ответ на вашу лекцию о женщинах. Доброй ночи, сир. Присев в реверансе, который, при всем его изяществе, иначе чем язвительным назвать было нельзя, королева Наваррская направилась к выходу из покоев мужа, страстно мечтая в это мгновение разбить что-нибудь. Желательно о его голову.
Агриппа д'Обинье: От старания внять господину, у Агриппы даже задергался глаз и остановились челюсти. В любом случае было понятно, что его величество не жаждет ухода супруги. Требовалось говорить и говорить хоть что-то. - Раз Ее величество нас покидает, сир, то могу сообщить, что дело, о коем мы с вами когда то имели разговор, потихоньку движется, - бросив быстрый взгляд вслед королеве Наваррской, молодой гугенот покончил с виноградом и отложил в сторону осиротевшую веточку. Не секрет, что женщины подобны кошкам в своем любопытстве. И было понятно, что Маргарите очень хочется знать, зачем ее муж встречался со своим соратником. Агриппа решил опираться на версию, когда-то придуманную для Изабель де Лаваль. Раз она сгодилась для одной дамы, то пойдет и для другой. - Я встречался с определенными людьми, и они готовы поддержать вашего родственника и рады будут видеть его на престоле Наварры, о чем сообщат государю Франции, когда вы, сир, подпишите отречение. Меня просили вам кое-что передать, - дабы не быть голословным, д'Обинье отложил на время фрукты, снял с себя простую светлую куртку, задрал бессовестно рубаху и вытащил из-за пояса некий документ. Его он и отдал Генриху с важным и почтительным видом. А пока Генрих будет знакомиться с ее содержимым, сентонжец с удовольствием впился зубами в спелый бочок ароматной груши. Это было не отречение сына Жанны д'Альбре, хотя именно так этот пергамент и должен был выглядеть для Маргариты Валуа. Это был приказ короля Карла Девятого о помиловании его брата Анрио, случись ему дойти до эшафота. Тот самый, который прежний король лично вручил палачу города Парижа, а тот в свою очередь передал его своему неожиданному гостю. Бумага выглядела солидно, да и печать Карла стояла внутри. А уж насколько Генрих сможет скрыть удивление, было делом его.
Генрих Наваррский: "Ох уж эти женщины! - Думал между тем Наваррский, прикрыв глаза и отстранившись на несколько мгновений от участия в разыгравшейся посреди его покоев нелепой сцены. - До чего же странные и непостижимые существа. Любопытство их подобно пагубной страсти, превращающей даже самую умную и проницательную из них в капризную и обидчивую. Ну, в самом деле: разве из-за присутствия Агриппы как такового взбесилась душечка Марго? Нет, конечно. Причина в том, что от нее что-то скрыли. Недоговорили, не посвятили. Значит, ущемили гордость и права полноценного союзника. Пренебрегли, потому что она - женщина. А понять и принять сам факт наличия и у меня, и у нее собственных тайн, о которых, быть может, не стоит знать во имя спокойствия и благополучия нашего столь успешного брака - такая мысль в прелестной головке даже не объявлялась. А ведь наверняка и у нее есть то, что она предпочитает скрывать от меня..." На этом интересном месте размышления Генриха были грубо прерваны вторгшейся в пределы его видимости бумажкой весьма внушительного вида с королевской печатью, сразу бросавшейся в глаза. Отодвинув поднос жестом, которым обычно сдвигают шляпу на затылок, и смешно наморщившись, старательно припоминая, о чем там только что болтал его приятель, сын Жанны д'Альбре почтительно принял документ в свои руки. - Отречение? Так быстро? - Делано изумился он, бросая мимолетный взгляд на содержимое свитка. Прищурившись - читать лежа было крайне неудобно - гасконец принялся вчитываться в строки за подписью Карла IX. Чем дальше он читал, тем выше взлетали его брови. Это был приказ - тот самый, памятный; тот, что хранился у мэтра Кабоша. - Так-так... - Пробормотал Анрио несколько растерянно, чувствуя, что повисшая пауза становится чересчур напряженной и неестественной. Нахмурившись, он деловито скатал бумагу в рулон и поспешно запихал под подушку. - Все это крайне интересно... Марго, дорогая, кажется, наконец-то пришло время посвятить Вас в эту маленькую интрижку, в которую мы не торопились Вас вмешивать именно потому, что здесь затронуты интересы Вашей семьи. И, в частности, в неслишком приглядной роли выступает Ваш брат Франсуа. Не торопитесь уходить, возможно то, что Вы услышите, поможет Вам по-новому взглянуть и на мои встречи с месье д'Обинье, и на Ваши - с моим дражайшим кузеном.
Маргарита Валуа: Вернулась Маргарита с тем же царственным достоинством, что и уходила, но, конечно, любопытство ее требовало удовлетворения, пусть даже она никогда бы в этом не призналась. Просьбу мужа остаться она расценила как свою маленькую победу, но была слишком великодушна, чтобы подчеркивать это перед королем Наваррским и его другом. Опустившись в кресло, в котором коротала время до прихода своего мужа, королева Наваррская любезно кивнула Генриху, давай понять, что готова забыть эту маленькую размолвку. - Я слушаю, сир, - сдержано проговорила она, и только глаза сверкнули живо и любопытно, как у ребенка, который заметил желанные сладости и нашел способ их заполучить. Сколько бы женщины не рассуждали о том, что мужчины на всю жизнь остаются детьми, еще больше детского остается в них самих, прячась за ворохом юбок, панцирем корсетов. Но помани женщину загадкой, раздразни ее любопытство, и увидишь ее истинное лицо. Может быть, и капризное, но все же очаровательное.
Агриппа д'Обинье: Разговор супругов Наваррских и, как выяснилось, их общего соратника затянулся до глубокой ночи. Часть времени Агриппа сливался с обстановкой и с его стороны раздавалось лишь не слишком приглушенное чавканье. Когда же они все пришли к общему решению, королева Маргарита покинула их, отправляясь спать, а король Наваррский потрудился поискать в недрах Лувра маркизу де Сабле, д'Обинье в сопровождении своей прекрасной Ариадны отправился в обратный путь.* Некоторое время он шел в глубокой задумчивости. Кто бы мог подумать, что брак Анрио и Марго имеет гораздо большую глубину, нежели могло бы показаться со стороны. И странно было, что это Генриху удалось скрыть даже от него, его друга. Хотя, быть может это он сам, Агриппа, не хотел того видеть. Сегодня ему удалось узретьь королеву страны, за право жить в которой они все боролись, с разных сторон. И он был готов согласиться со мнением многих – эта женщина умна. И, пожалуй, это было самым красивым в ней для протестанта, проникшего сегодня ночью в Лувр. Ну что ж, Генриху было виднее, как вести себя со своей женой, но и сын адвоката не собирался тогда упускать свой шанс быть с той, которая ему по душе, аромат нежного шлейфа чьих духов он с наслаждением втягивал себя. - Скажите, Изабель, - на ходу к одному из незаметных входов во дворец заговорил он. В его голосе не было уже прежней игривости, он был серьезен, - если так сложится, что мне и моему господину доведется покинуть Париж, вы поедете со мной? Поймав теплую ручку госпожи де Сабле, д'Обинье вынудил ее остановиться и посмотреть на себя. *Согласовано с Генрихом Наваррским и Маргаритой Валуа.
Изабель де Лаваль: За щедрое вознаграждение двери, которые ночью были крепко заперты, соглашались чуть приоткрыться для маркизы де Сабле и Агриппы д’Обинье. Золото твердый металл, но все же, подобно ртути, он проникает во все уголки, превращаясь и в самый верный ключ от всех запоров и в самый надежный кляп. Во всяком случае, до сего дня никому не захотелось поинтересоваться, кого водит к себе ночами фрейлина королевы-матери, и только ли к себе. Изабель как раз раздумывала над тем, сколько еще удача позволит испытывать себя, раз за разом милостиво соглашаясь оставить заговорщиков в победителях, когда прозвучал вопрос Агриппы д’Обинье. Сердце забилось часто-часто. Но первое, бездумное, ликующее «да» застыло у нее на губах, остановленное тем, что принято называть здравым смыслом, но что чаще всего ничто иное, как страх перед переменами. Нам предлагают сделать шаг вперед – мы делаем шаг назад. В привычное, знакомое, оттого не страшное. Упуская, возможно, самое прекрасное, что посылает нам бог. Изабель готова была ответить «нет», но не потому, что мужественное обаяние смуглого поэта больше не имело над ней власти… но темные газа Агриппы смотрели на нее так серьезно, и от этого взгляда кровь становилась горячее. Так что все, на что она оказалась способна, это слабо возразить: - Поехать с вами! Но я совсем вас не знаю, кроме того, что… Что у вас смеющиеся глаза, от которых и мне хочется смеяться. Что у вас губы, о которых я думаю ночами и теплая сильная рука, в которую хочется вложить свою – бездумно и доверчиво. Маркиза опустила ресницы, чтобы скрыть от Агриппы их мечтательный блеск. - Я совсем ничего о вас не знаю, - повторила она со вздохом.
Агриппа д'Обинье: Пламя чадящих факелов в уже заканчивающемся коридоре Лувра нашло отблеск в черноте глаз протестанта. Он серьезно кивнул Изабель. Она не сказала «нет» - это было самое главное. А замечание ее было и справедливо, и нет. С одной стороны все встречи их были короткими, а разговоры спешными, приглушенными. С другой - мало кто из женщин мог похвастать тем, что знал Агриппу д'Обинье больше, чем маркиза де Сабле. Он не был затворником, а количество дам, которым он посвятил свои стихи, воспевая их достоинства, могло поспорить с количеством дам, которые пали жертвами обаяния короля-гасконца. Но он не припоминал, чтобы хоть одна так будоражила его кровь, что хотелось ее выкрасть и увезти с собой. - В это воскресенье, после утренней литургии в часовне Сент-Шапель. Если вы придете, я найду вас. Пока лишь, чтобы вы могли узнать меня лучше, - Агриппа быстро обжег ладошки своей прелестной провожатой поцелуями и выскользнул из Лувра в холодный мрак парижской ночи. Ветер тут же по-хозяйски начал трепать смоляные волосы, но д'Обинье встретил его озорной улыбкой. Он будет там, как и сказал. Если придет и она, значит, он ей небезразличен. А это уже победа! Эпизод завершен
полная версия страницы