Форум » Игровой архив » Друзья, враги, любовники » Ответить

Друзья, враги, любовники

Агриппа д'Обинье: 10 января 1575 года. Лувр, покои Генриха Наваррского. Ночь.

Ответов - 35, стр: 1 2 3 All

Агриппа д'Обинье: Агриппа никак не мог выпустить из шутливых объятий Изабель, то и дело задерживая молодую вдову. Он уже и придерживал ее в заботе, и подавал руку так, словно не рассчитав силу привлекая совсем близко к себе, и, двигаясь за ней по лестнице, нашептывал на розовое ушко анекдоты про похождения Анрио в Беарне, которые уже по своему смыслу были фривольные. Им приходилось говорить тихо, чтобы не встревожить ночных обитателей Лувра. И ни коим образом не обнаружить пребывание там господина д'Обинье. Этим вечером Агриппа, встретившись с Изабель в назначенным месте, попросил вновь провести его в Лувр. Ему требовалось поговорить с Наваррским. Он сделал все, как того хотел его король. Гугенотские вожди чуть ли не в открытую кричали, что видят своим господином Франсуа Анжуйского. И все были готовы к тому, чтобы признать, если то понадобиться, его своим государем и главой всех их помыслов. Пусть даже сам герцог Анжуйский был не шибко в курсе всех этих дел. Слово одного, пусть даже слово принца, что будет значит перед словом тысяч людей, десятки из которых тоже не последние люди в стране? - Изабель, ну еще минуточку, куда вы так торопитесь? – протестант поймал госпожу де Сабле за талию и широко улыбнулся, прижав к себе. Он бессовестно пользовался тем, что шум его сообщница поднять не может. – Быть может, это судьба, что Его Величества нет у себя? Зато есть мы. Вы и я, - д'Обинье очень нужно было поговорить со своим другом и господином, но отказать себе в удовольствие провести еще несколько мгновений в обществе мадам де Лаваль он не мог. – И потом, как вы его найдете в этом каменном мешке под названием Лувр? Я боюсь вас отпускать одну в эти лабиринты, будь вы сама Ариадна, - черные маслины глаз горели на смуглом мужском лице, горели устремленные в чистые и прозрачные, как талая вода горного снега, очи маркизы де Сабле.

Изабель де Лаваль: - В Лувре не так много мест, где можно найти короля Наваррского в такое позднее время, мой заботливый друг, - негромко рассмеялась маркиза, не делая, впрочем, попыток, избавиться от общества Агриппы д’Обинье, а уж тем более поднять шум. Политика – политикой, но… Вот именно – но. И белокурая женская головка на мгновение прислонилась к плечу спутника, и взгляды встретились, и дыхание смешалось. - Я не возражаю забыть о короле Наваррском, - лукаво прошептала Изабель. – Но вот простит ли нам Его Величество такое пренебрежение? Покои Генриха Наваррского манили тишиной, темнотой и уединением, но все же недостаточно надежны для любовных бесед фрейлины королевы-матери и доверенного лица протестантских вождей. Пока что ей удавалось устраивать встречи двух соратников, не вызывая подозрений, но Изабель кожей чувствовала, что чем ближе время коронации, тем тяжелее становится воздух в Лувре, напитываясь, словно перед грозой, обманутыми ожиданиями, смелыми амбициями, заговорами, заговорами и еще раз заговорами. Екатерина Медичи как коршун следила за всеми, и в первую очередь за своим сыном Франсуа, и зятем, королем Наваррским. К счастью, появление при дворе Шарлотты де Сов дало возможность Изабель, изобразив на публике ревнивый вздох, отойти в сторону. Пусть лучше с Шарлотты спрашивают, куда пошел Наварра, и что он ел на завтрак и отчего так подозрительно доволен нынче утром. Конечно, эта тонкая и опасная игра – помогать Наварре избегая подозрений королевы – нравилась маркизе де Сабле, но все же дама была достаточно умна, чтобы понимать, что перехитрить Екатерину Медичи сродни подвигу мифических героев древности. И все чаще Изабель думала о том, что есть жизнь и помимо двора… но вот какая она, и где? В старом замке Сабле, в Сабле-сюр-Сарт? Или еще где-то? - Если обещаете сидеть тихо, как мышонок, то я обещаю привести короля Наваррского как можно быстрее. Даже если мне придется извлечь его из-под подушек королевы Наваррской!

Агриппа д'Обинье: - А если не обещаю? – тихо посмеиваясь, Агриппа пытался губами поймать пальчики Изабель то и дело мелькавшие у него перед носом. – То вы оставите моего бедного государя задыхаться в перине этой приманки для гугенотов? – молодой человек не считал нужным скрывать свою неприязнь к Маргарите Валуа перед Изабель. Как мужчина он знал о том, что такое женская ревность, а как поэт помнил, что, находясь в обществе дамы, следует воспевать только ее красоту. - И вообще, вы бессовестная шантажистка, сударыня, а Его Величеству там самое место! – крепкие пальцы сомкнулись на стане Изабель. Черт возьми, а не пойти ли Анрио самому таскать себе каштаны из углей! Пока он, его друг, не зная покоя и отдыха, кует дорогу к его свободе, тот прохлаждается в постелях луврских шлюшек – неважно кто они фрейлины или королевы. В то время, когда сам Агриппа не мог и минуты провести наедине с женщиной, которая ему нравилась. Все дела, да дела… С другой стороны, конечно, он понимал, что именно этим делам и обязан он счастью встреч с маркизой де сабле. Но неужели он сам ей ничуть не интересен и старается она лишь для короля Наваррского? О том, что Изабель сама фрейлина Екатерины Медичи, д'Обинье предпочитал не думать. Она была особенной для него с тех пор, как появилась в дверях «Конской гривы». Такая красивая и такая бесстрашная. - Клянусь честью, мадам, если бы вы возразили забыть о нем, то о нем бы забыл я! – словно недовольный кот, которому попала пушинка в нос, расфыркался гугенот. Это было не совсем правдой, ибо для Агриппы не было ничего важнее дружбы с Генрихом и служению делу протестантизма, но в моменты, когда Изабель была рядом ему самому хотелось верить что это не так. И, пока была возможность приближаться к ней и исполнять свой долг, он не хотел терять ни минуты. А потом… когда Генрих будет править в Наварре, он позаботится о том, чтобы увести эту женщину из-под самого носа старой флорентийки.


Изабель де Лаваль: - Ведите себя прилично, месте д’Обинье, - с притворной суровостью проговорила Изабель, приложив пальчики к губам гугенота, и смягчив свои слова улыбкой, которая едва угадывалась в полумраке покоев короля Наваррского. Каждому известно, если дама просит кавалера вести себя прилично, то он не ошибется, поступая ровным счетом наоборот. В оправдание своего кокетства, Изабель де Лаваль могла бы сказать, что действует по велению сердца, а не из соображений политики. Если веление ее сердца вредит одной партии и помогает другой – такова жизнь! А жизнь при дворе научила маркизу де Сабле одной мудрости – счастье мимолетно, и не стоит пренебрегать тем, что хотя бы ненадолго дарит это восхитительное чувство душевного волнения и полета, будто за спиной у тебя выросли крылья. А именно это маркиза де Сабле чувствовала, когда темные, как вино, как вино опьяняющие глаза Агриппы д’Обинье смотрели на нее. - Не думаю, что Его Величество тратит эту ночь в покоях у своей супруги, сдается мне, короля Наваррского придется искать в покоях фрейлин мадам Екатерины, но ради вас я готова пойти на риск, и растревожить это гнездо прелестных гадюк! Агриппа д’Обинье был высок и Изабель, разговаривая с ним, то и дело поднималась на носочки своих шелковых туфелек. Ей хотелось бы знать, что этот дворянин думает о ней. Но зачем открывать ларец Пандоры? Лучше пусть будет все так, как оно есть.

Агриппа д'Обинье: - Это невозможно. Сударыня, в таком месте, как Лувр невозможно вести себя прилично, ибо это уже сочтут неприличным, - посмеиваясь, Агриппа зацеловывал прижатые к его губам пальчики, наслаждаясь их нежностью и мягкостью. Неуловимым ароматом изысканности и ухоженности. Походная военная жизнь не баловала сына адвокаты де Бри обществом прекрасных дам. Хотя, тут не стоит лукавить, без женщин жизнь была бы пресна, и д'Обинье время от времени находил себе объект и страсти и посвящений. Однако привязываться к кому-то, отдаваться сердцем, а не только помыслами – это была непозволительная роскошь для того, кто не знает, где встретит завтрашний день. - А я не могу даже мысли допустить, что вы сочтете меня не образчиком манер, - персты дамы были облобызаны со всей тщательностью и протестант уже перебрался к запястью. Там можно было почувствовать, как под тонким шелком кожи бьется пульс этой женщины. Ах, как хотелось бы надеяться, что то волнение, о которым он шептал губам соратника Генриха Наваррского, вызвано тем, что они стоят так близко друг другу, скрытые темнотой в покоях короля. - Мне не хотелось бы, чтобы вы подвергались угрозе быть облитой их ядом, но мне действительно нужно поговорить с Его Величеством, - последние слова были сказаны в самое ушко Изабель. – Но раз его дела не дают мне провести время с вами наедине, то не будем милосердны и мы к нему. Ведите его сюда, но прежде, - темные глаза лукаво блеснули, - прежде обещайте, что я увижу вас скоро и вы останетесь со мной хоть на чуть-чуть.

Изабель де Лаваль: - Обещаю! Обещания тем легче даются и тем охотнее исполняются, чем ближе они к велению наших сердец, а по легкости, с которой обещание слетело с губ маркизы де Сабле, можно было сделать вывод, что оно как нельзя лучше согласовывалось с ее собственными желаниями. Краткое, но нежное пожатие досталось на прощание Агриппе д’Обинье и, неслышной, почти невидимой тенью, Изабель де Лаваль выскользнула из покоев короля Наваррского. Лувр был словно укутан тишиной и темнотой, погружен в спокойствие, но это спокойствие было обманчивым. Даже когда засыпали короли и королевы, этот дворец бодрствовал, и сейчас он провожал одинокую женскую фигуру слепыми глазницами кариатид. Кое-где горели масляные лампы, и тени от барельефов и статуй тянулись, тянулись темной смолой за подолом платья Изабель, но что значат ночные страхи, когда женщина влюблена? Когда женщина влюблена, она не боится ничего, легкомысленно и весело перешагивая через те препятствия, которые ранее заставили бы ее замереть в ужасе. Разумеется, маркиза де Сабле торопилась отнюдь не в покои королевы Маргариты. Искать короля Наваррского подле жены в такой час – все равно, что искать морской жемчуг в знойной пустыне. Ветреного Анрио неудержимо влекли юбки фрейлин, особенно одна юбка, недавно вернувшаяся ко двору. Сменив смиренный убор послушницы на пышный наряд придворной дамы, Шарлотта расцвела, и Беарнец, судя по всему, оценил это по достоинству. Изабель лукаво усмехнулась в темноту, состроив гримаску суровому мраморному Гераклу, охраняющему добродетель фрейлинских покоев, и плохо, надо сказать, охраняющему. Прокравшись к заветной двери, маркиза тихонечко постучалась...

Генрих Наваррский: Генрих оказался не готов скрывать хотя бы от одного единственного человека радости, которая затопила все его существо при виде Шарлотты де Сов живой, здоровой и вполне благополучной при дворе и вновь на службе у Екатерины Медичи. Этим человеком и была сама Шарлотта. Пожалуй, она была единственной женщиной, к которой ветреный государь питал по-настоящему нежные чувства. Вечный бродяга, искатель и авантюрист,возвращаясь в объятия своей возлюбленной, он всякий раз ощущал необъяснимое тепло в груди, бывшее сродни тому чувству, которое странник, долго отсутствовавший в отчем доме, испытывает, возвратясь наконец в родные пенаты. Облегчение, доверие, уют и свободу. Да-да, как бы парадоксально это не звучало - самому свободолюбивому и легкомысленному обитателю Лувра не хватало именно этого ощущения - свободы быть собой. Входя в покои баронессы, Генрих устало смывал многократные слои грима с лица. Снимал одну за другой уродливые, кривляющиеся маски. Привычным жестом вешал их на гвоздь в самом темном углу, напрочь забывая об искусстве притворства на все то время, что фрейлина королевы-матери оставалась подле него, согревала его душу пламенем собственного сердца и смотрела в глаза проникновенным взглядом: преданным и решительным. Здесь - в этом крошечном храме любви, где алтарем служила роскошная постель, а жертвоприношениями ароматные свечи в тяжеловесных канделябрах, фрукты и вино на серебряных блюдах, - сын Жанны д'Альбре вдыхал пьянящий запах воли и в полной мере сознавал себя королем, могущим сделать счастливым весь мир вокруг. Эта долгая зимняя ночь не была исключением. Трепетные огоньки свечей отражались в огромном зеркале, установленном на мраморном туалетном столике. Белый шелк простыней холодил разгоряченные тела. Светлые локоны тяжелым водопадом расплескались по смуглой мужской груди. Прерывистое дыхание, едва слышный шепот, срывающийся с губ, обожженных поцелуями. Ловкие пальцы и мягкие ладони, изучающие каждый изгиб, каждый укромный уголок - без робости и стыда. Так просто и естественно, как дышать. - Tottie... О, боже! Как я соскучился. - Выдохнул Анрио в шею любовнице. Его нос уткнулся ей в ямочку между ключицами, а руки продолжали крепко прижимать к себе пышные бедра красавицы. - Поверь, я ни на минуту не забывал о тебе. И мне было больно сознавать, что ты вынуждена влачить столь жалкое существование, тогда как я, хоть и являюсь узником, все же наслаждаюсь всеми благами, полагающимися человеку моего статуса и положения. - Проговорил Наваррский вполне искренне. Он никогда не врал своим женщинам. К любой из них юный Бурбон относился с большим уважением и огромной заботой. Все слова, произносимые его устами в моменты близости, являлись правдой. И пусть вся сила их терялась, едва он переступал через порог или замечал новую прелестницу, еще не одаренную его вниманием, эта честность подкупала. А врожденное обаяние и умение быть соблазнительным в глазах противоположного пола делали коктейль под названием "король Наварры" просто неотразимым. - Мы обязательно что-нибудь придумаем. Не бойся. - Продолжая говорить, он высвободил одну руку и провел чувствительными кончиками пальцев извилистую линию от подбородка к животу Шарлотты. Будто бы наметив таким образом будущий маршрут, принялся покрывать места собственных касаний жаркими поцелуями. - Мадам Екатерина, конечно, змея, но и у змей есть в природе достойные противники. - Улыбнулся гасконец, прокладывая дорожку поцелуев по телу возлюбленной в обратном направлении. Приподнявшись на руках и нависнув над ней, как несокрушимая скала - смуглый, темноволосый силуэт в почти кромешной темноте спальни, - он склонился и накрыл ее губы своими. И мир на некоторое время перестал существовать, растворившись в теплоте и сладком вкусе этих губ - покорных и властных, требовательных и жаждущих.

Агриппа д'Обинье: Когда Агриппа остался один, он с интересом обследовал покои Наваррского государя, зажег пару свечей для того, чтобы не шнырять по темноте и прищелкнул языком. Вполне себе уютно. Можно даже сказать по-королевски. Однако, пока сам д'Обинье, как шмель от цветка к цветку, носился по вождям гугенотской партии, Его Величество вполне себе недурно утроились. Коротали ночи в обществе фрейлин, спали (Агриппа присел на краешек кровати) на мягкой постельке, кушали (протестант открыл крышку подноса на столе) вполне недурно... Может потому Анрио и не торопился покинуть Лувр? Нехорошие мысли были отогнаны. В конце концов, он верил Генриху, иначе зачем бы было бы ему быть здесь и рисковать собственной шкурой. Верил, потому что не раз преломлял хлеб с ним, воевал бок о бок, а значит.. Значит поделиться и сейчас. Ведь его друг на опаснейшем задании. Агриппа немного растерялся, куда ему определить крышку огромного подноса, но быстро нашел выход. Он закрыл ей лежащий на высоком постаменте у окна сборник псалмов на латыни. Довольный своей выдумкой д'Обинье начал закидывать в рот все, что видели глаза. Но за дверью вдруг послышался шорох. Определенно шорох юбок женского платья. Не сомневаясь и радуясь тому, что вот сейчас-сейчас он вновь увидит Изабель, по природе осторожный сын адвоката, прихватил со стола яблоко и спрятался за пологом кровати Анрио. На всякий случай. Однако для пущей эффектности стоять не стал – развалился прям поверх покрывала, положив рядом яблоко. Бог с тем, что его так застанет Генрих, он оценит, зато и маркиза де Сабле оценит картину – вот мужчина, вот яблоко.

Маргарита Валуа: Маргарите не спалось. Бессонница, этот лучший друг одиночества, поселилась в ее опочивальне на правах хозяйки. Если мысли женщины не заняты любовью, они заняты мыслями, и Маргарита отдавала ночные часы размышлениям, по примеру своей тетки, королевы Наваррской, доверяла их бумаге. Но, каким бы замечательным слушателем она не была, все же ее было мало. Как любовь требует прикосновений и взглядов, так и размышления требуют собеседника. Но кто не спит в такой поздний час, а, главное, кому она могла доверить свои мысли? Ответ напрашивался один – король Наваррский. При мысли о том, что, возможно, ее супруг проводит ночь не в одиночестве, Ее шаловливое величество закусило губку, лукаво сверкая глазами. Ничего, не так уж часто случается ей постучаться в дверь опочивальни супруга. Ради такого, пожалуй, стоит и оставить какую-нибудь из матушкиных «бабочек» без любви. Иногда Маргарита завидовала той легкости, с которой дамы при дворе дарили свою благосклонность. Зеркало убеждало ее, что она красива, мужские взгляды подтверждали это, но все же… Все же, заколов темную волну волос, и разбудив пажа, спящего в передней, Маргарита отправилась к мужу по темным переходам Лувра. Свеча в руки заспанного мальчика едва освещала путь на пару шагов, и, похоже, ему было не по себе. Покои короля Наваррского встретили ее темнотой и тишиной, только в опочивальне были зажжены несколько свечей. Полог кровати был задернут, но не похоже, чтобы там разворачивались любовные баталии, поэтому Маргарита, ничтоже не сумняшеся, его отдернула… И воззрилась на мужчину, лежащего с яблоком. - Знаете, месье, сдается мне, вы не мой муж, - наконец, проговорила она, обретя голос.

Агриппа д'Обинье: Агриппа медленно подтянул отпавшую нижнюю челюсть к верхней. Кого-кого, а вот Маргариту Валуа он не ожидал сейчас и здесь увидеть. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы придти в себя. - Знаете, мадам, Бог миловал, и мне вы тоже не жена, - первое, что слетело с языка поэта в тон словам сестры короля Франции. Кто бы мог подумать – супруги Наваррские проводят ночи вместе! Но Генрих у какой-то фрейлины. А жена приходит и собирается терпеливо греть ему постель. Это прелюбопытно. Опомнившись, д'Обинье вскочил, пригладил волосы на голове и поклонился заставшей его врасплох женщине. Бесспорно Маргарита была очень хороша собой. Так близко и в таком простом ночном наряде протестант ее видел впервые. Но вы этой красоте ее было что-то не от мира сего. Сколько уже людей погибло, купившись на эти прелести? Лучше не считать. - Прошу прощения, Ваше величество, - взгляд молодого мужчины, склонившегося в поклоне, скользнул по батисту ночной сорочки королевы, - я, видимо, занял ваше место. Но это временно. И намерения мои чисты. Ваш муж дозволил мне скоротать в его покоях эту ночь, - несчастно, словно бездомный пес, Агриппа вздохнул.

Маргарита Валуа: Изящно очерченная бровь Маргариты взлетела вверх при довольно непочтительном ответе гугенота, но королева воздержалась от язвительных слов в его адрес. Успеется. Пикировка с острым на язык поэтом ее не вдохновляла. Куда любопытнее было то, что Агриппа д’Обинье каким-то образом проникнув в Лувр (и Маргарита была уверена, что ее брат, Генрих, не знает об этом визите) вольготно расположился в покоях короля Наваррского, и с дозволения короля Наваррского. Маргарита не ревновала мужа к его многочисленным любовницам. Не принадлежа Анрио как женщина, она сохранила право смотреть с пренебрежением на всех тех красоток, что исправно согревали его постель. Но при этом она была ревнива, как союзник, как друг, и чувствовала сейчас уязвленной тем, что нечто (а именно Агриппа д’Обинье) прошло мимо нее. Значило ли это, что у Генриха Наваррского своя игра, за ее спиной? Возможно. Значило ли это, что муж ей не доверяет? Вполне возможно. Оправив темный бархат домашнего платья так, чтобы белизна ночной сорочки в вырезе не светилась в полумраке опочивальни так вызывающе, Маргарита опустилась в кресло, не сводя глаз с друга и наперсника мужа. - Бога ради, оставайтесь там, где вы сейчас находитесь. Я нахожу, что вы вполне на своем месте. Подождем моего супруга, надеюсь, он не задержится? Или, если желаете, я пошлю за ним пажа, не хотелось бы заставлять вас томиться ожиданием, месье д’Обинье. Любопытно, как давно он здесь? И как часто вот так, тайком, навещал короля Наваррского? И что за вести приносились ее мужу? Должно быть, очень важные, иначе к чему такой риск.

Агриппа д'Обинье: - А вы знаете, где его найти? – вопрос напрашивался, даже, если задавать вопросы особам королевской крови – дурной тон. Премилая ситуация. Жена не находит супруга в его постели и знает, куда за ним послать, дабы он тут же объявился на ее зов. Это среди сотен мест, где он может оказаться в Лувре. Если это так, то Генрих весьма доверяет своей второй половине. Но Агриппа предпочитал надеяться на ловкость и расторопность своей давешней сообщницы, нежели принимать предложенную королевой Наваррской помощь. - В любом случае, примите мою благодарность, мадам, за ваше милостивое предложение. Однако, думаю, король Наваррский и сам скоро пожалует. Если же вы хотите остаться здесь со мной наедине, даже без пажа за дверью, то, безусловно, ваше право, и я чту вашу благосклонность и смелость, - очаровательнейшим образом улыбнувшись дочери дома Валуа, д'Обинье поклонился молодой женщине. Ситуация и вправду была более, чем щепетильна. Соратник Анрио Наваррского проводит ночь в его спальне наедине с его супругой. Жизнь обладала куда более тонким чувством юмора, чем любой шут.

Charlotte de Sauve: Шарлотта де Сов, тем временем, не думала ни о чём в объятьях своего любовника. После длительного расставания ласки его обжигали так, как обжигает огонь протянутые к нему заледеневшие руки. И принимать эти ласки с пугающей жадностью не казалось чем-то постыдным или неестественным. Впрочем, несмотря на свою пылкость и оттенок, существенный оттенок безрассудства, которым были отмечены чувства баронессы к Наваррскому, Шарлотта не страдала наивностью и вовсе не собиралась легко забывать о зыбкости своего положения, легкомысленно посчитав, что раз один раз беда миновала, значит, так будет всегда. И тем более уместно звучали слова Генриха о том, что необходимо что-то придумать. Разумеется, здравый смысл говорил о том, что Наваррский не слишком-то рвался облегчить страдания Шарлотты хотя бы весточкой, письмом, напоминанием о себе – если уж она нашла способ написать из сурового Фонтевро, не говоря уже о том, что уговорила настоятельницу замолвить о себе словечко, то Генрих де Бурбон, интриган и заговорщик, мог сделать много больше – но баронесса благоразумно не требовала от людей больше, чем они были в состоянии дать. К слову говоря, сама себя в таком случае мадам де Сов тоже не считала слишком обязанной. - Придумать, что делать со змеями, безусловно, надо, - короткий смешок, прерванный поцелуем. – Но немного позже… Думать, что делать следовало не со змеями, а с её жертвами – самым главным сейчас Шарлотта считала свою дочь и её слишком опасное местонахождение. Близко к королеве-матери и близко к барону де Сов. Разорвав же эту ниточку – осторожно, чтобы не пробудить ненужных подозрений! – можно было бы вздохнуть чуть свободнее. Но серьёзным планам не место в спальне, наполненной жаркими объятьями, поцелуями и любовной истомой. Поэтому позже, позже. Белые женские пальцы скользнули по смуглой спине любовника в короткой, но почти сразу прерванной ласке – Шарлотта услышала стук. Могла бы не услышать – в прежние времена точно бы не услышала – но сейчас её слух, обострённый ожиданием беды, был особенно острым. -Кто-то стучит, – протянув руку за сорочкой, баронесса заметила, - наверное, что-то случилось. Можно было предложить Наваррскому спрятаться, но горевшее лицо Шарлотты и её губы, припухшие от поцелуев, без лишних слов говорили, что фрейлина Флорентийки коротает ночь отнюдь не в одиночестве.

Генрих Наваррский: Конечно, Генрих понимал, насколько дерзко и безрассудно поступил, возобновив так трагически прерванные отношения с баронессой де Сов. С одной стороны, именно этого ожидала от него Екатерина Медичи. Наверняка у нее были свои планы и собственные интересы, связанные с Шарлоттой и ее отношениями с королем Наваррским. С другой стороны, сама фрейлина мадам змеи не торопилась становиться покорной воле своей госпожи. Твердой руке и крепкой узде жестокой хозяйки она явно предпочитала нежность и ласку своего венценосного любовника. И кто обвинит ее за это? Только не сам Анрио. И потому прозвучавший среди ночи стук в дверь напугал и встревожил сына Жанны д'Альбре. Первое, что он заподозрил - ловушку, подстроенную вдовствующей королевой при помощи его возлюбленной, вынужденной действовать по ее приказаниям. Однако, поразмыслив, беарнец отбросил эту крамольную мысль. Слишком мало времени прошло с момента возвращения Шарлотты из Фонтевро. Скорее всего ее величество нуждается в каких-то сведениях относительно своего зятя. При таком раскладе устраивать западню в спальне фрейлины совершенно абсурдно - он просто-напросто перестанет ей доверять. И тогда цель не будет достигнута. Будь он сам на месте королевы-матери, ни за что не стал бы пугать бабочку, опустившуюся на цветок. Значит, действительно, что-то случилось. Госпожа де Сов права. Но что именно и где? Кто может знать о местонахождении гасконца в столь поздний час? Пожалуй, у юного Бурбона на этот счет были кое-какие догадки. Впрочем, озвучивать их он не собирался. Лучше во всем наглядно удостовериться самому. - Tottie, милая, будь любезна, окажи гостепреимство нашим незваным гостям. - Мягко проговорил молодой государь, садясь в постели и со вздохом размыкая тесные объятия. - Я не думаю, что кто-то осмелился бы нас побеспокоить без веских на то причин. - Добавил он удрученно. Свесившись с кровати, Наварра принялся деловито разыскивать свою рубашку в ворохе одежды, разбросанной на полу. Выудив из общей кучи поочередно женский чулок и богатую шелковую камизу, он вполголоса чертыхнулся и, отбросив покрывало, слез с любовного ложа. Кряхтя, согнулся, а затем и встал на четвереньки, скрывшись под кроватью в поисках своих вещей.

Charlotte de Sauve: Шарлотта слегка рассмеялась – слишком уж забавно Генрих Наваррский искал свою одежду, да и воспоминания о том, при каких пикантных обстоятельствах он с ней расстался, были далеко не неприятными – но, всё же накинув поверх сорочки пеньюар, поспешила к двери. Особой тревоги на лице баронессы не было – робкий стук – это не грохот кулаков бесцеремонной стражи, так стучат друзья… ну или те, кому что-то срочно нужно. Так что, открыв дверь, она почти не удивилась, узнав в ночной гостьей мадам де Лаваль, хотя всё же осведомилась: - Доброй ночи, маркиза де Сабле! Вижу, вы тоже не спите? Следовало бы спросить, почему посетительнице не спится, но Шарлотта не стала торопить события. Если уж Изабель пришла, то сама всё расскажет. Так что она сделала приглашающий жест и отступила в сторону, уступая дорогу. О присутствии Наваррского мадам де Сов предупреждать не стала, посчитав, что если тот пожелает поздороваться с дамой, то даст знать о своем присутствии.



полная версия страницы