Форум » Игровой архив » Верю - не верю » Ответить
Верю - не верю
Екатерина Медичи: 12 января 1575 года, ближе к полудню. Лувр, покои королевы-матери.
Ответов - 26, стр:
1 2 All
Екатерина Медичи: Полуденное январское солнце расчертило кабинет Флорентийки на две части. В полумраке осталось кресло королевы, ее лицо и руки, трен траурного платья. На свету, в золотистом торжествующем сиянии стоял Генрих Наваррский, и чем больше королева Екатерина смотрела на своего зятя, тем больше ее сердце затапливала горечь. Что за благословение лежало на сыне Жанне д’Альбре, что все беды проносились над его головой, не причиняя особого вреда, не убивая этот веселый блеск глаз? Что за счастливая звезда сияла над ним? И возможно ли притушить ее блеск? Екатерина Медичи сжала пальцы под широкими черными рукавами так, что ногти больно вонзились в ладони, но не позволила печальной, чуть снисходительной улыбке покинуть ее лицо. Наварру не напугать показным гневом, не вынудить страхом к признаниям, это она хорошо знала. Оставалось уповать на то, что случится почти чудо, и муж Маргариты выдаст себя в чем-то, хоть в какой-то мелочи, а уж она сможет это использовать во благо! - Я очень огорчена, Генрих, - мягко проговорила она, и голос повиновался, не дрогнув, не сорвавшись, а уж как ей хотелось кричать, обвинять, требовать признаний! Но королева-мать не была бы собой, если бы позволила чувствам взять верх. – Я думала, мы живем одной семьей, и у вас нет никаких секретов, никаких тайн, порочащих вас, я даже готова была признать, что вы стали прекрасным мужем Маргарите и послушным братом королю Генриху, а я всегда видела в вас сына, вы знаете… Но что я узнаю? Королева вперила пристальный взор в мальчишеское, простоватое лицо Генриха Наваррского, надеясь увидеть там хоть проблеск… Вины, волнения, страха. Чего угодно! - Я узнаю, что с недавних пор в Лувр зачастили ночные гости, и эти гости ходят к вам! Не стоило обманываться спокойным голосом Флорентийки. Получив это известие, она рвала и метала. Как? Под самым ее носом, похоже, зреет очередной заговор, и центром его (ну еще бы!) является Наварра. А она? Она ни о чем не знает! Обрывок сведений тут, клочок слухов там. Какая-то дама водит в Лувр мужчину, что в этом странного? Мужчину этого видели входящего в покои короля Наваррского… стража всю ночь гоняла по улицам Парижа незнакомца в шляпе, надвинутой на лицо и темном плаще, вышедшего из Лувра в неурочное время. Неужели только ей понятно, что все это части одной мозаики?
Генрих Наваррский: Настойчивое приглашение явиться пред светлы очи всесильной Екатерины Медичи застало короля Наваррского в самый неподходящий момент. Так оно всегда и бывает: стоит лишь немного расслабиться, почувствовать себя в относительной безопасности, как вдруг, будто гром среди ясного неба: "Королева-мать желает лицезреть своего смиренного сына и возлюбленного мужа своей дочери". Намерение посетить Изабель де Лаваль (одну из фрейлин "Летучего эскадрона") с целью передать послание для Агриппы д'Обинье, связующим звеном с которым она является для сына Жанны д''Альбре с некоторых пор, пришлось отложить и на время забыть. И вот теперь он здесь - в покоях вдовствующей королевы. Возвышается посреди комнаты, облитый солнечным светом, словно расплавленным золотом. Щурится, морщит нос в тщетных попытках сдержать рвущееся наружу громогласное "Апчхи!". А зловещая флорентийка тем временем вкрадчиво рассказывает о чем-то несомненно важном. Только сосредоточиться на этом чем-то не получается. В носу свербит и щекочется игривый солнечный лучик. - Матушка, простите ради всего святого. - Сдавленным голосом произносит Генрих и отвернувшись от пристального взгляда венценосной тещи, разражается наконец громким чихом. Утерев заслезившиеся глаза и облегченно вздохнув, гасконец неторопливо извлекает из внутреннего кармашка кружевной платочек, пахнущий духами мадам де Сов, и деликатно в него высмаркивается. Затем разворачивается лицом к царственной собеседнице и низко кланяется, рассыпаясь в куртуазных извинениях. - Ради Бога, извините мне эту неловкую выходку моего организма. Итак, теперь я весь к Вашим услугам. Подняв глаза на вдову Генриха II и мать троих королей, супруг Маргариты Валуа вскидывает брови в жесте немого изумления. Лицедейские таланты беарнца превосходно известны, но сейчас он старается выглядеть как можно более естественным. То, что ему удалось услышать и понять за то время, что выиграли для него виртуозное чихание и пантомима с платочком, заставляет сердце забиться чаще. Мысли проносятся в голове с бешенной скоростью: "Неужели Агриппу видели и донесли проклятой итальянке? Что она знает?" - Ваше величество, - хмурится Анрио, - мне очень жаль, если мое поведение доставило Вам неудовольствие или даже огорчило. Но, право, я не понимаю, что Вы имеете в виду. Гости? У меня? Уж не баронессу ли де Сов кто-то видел выходящей из моих апартаментов?
Екатерина Медичи: Апломба любимому зятю было не занимать, Екатерина Медичи это прекрасно знала, но все же не удержалась от язвительного замечания: - Значит, мадам де Сов теперь носит мужскую одежду, Генрих? И ее тайком проводит в Лувр таинственная дама в маске? Мне, конечно, служат глупцы, иначе бы этот таинственный некто стоял рядом с вами здесь и сейчас, но все же не до такой степени, чтобы спутать мужчину с дамой. Медичи чуть подалась вперед, так, что солнце позолотило черный шелк вдовьего чепца. Невыразительный глаза хищно блеснули. Заговорив о мадам де Сов, Генрих дал ей в руки нить, которая, возможно, никуда не приведет, а возможно, опутает норовистого Беарнца не хуже цепей. Будучи женщиной сильной, королева-мать считала других дочерей Евы слабыми, хотя и капризными созданиями. А значит, поиск незнакомца, который обвел вокруг пальца стражу, она найдет при помощи этой таинственной дамы. - Подумайте, как следует, сын мой, - с обманчивой мягкостью проговорила она, и снова ее лицо укрылось в тени. – Иначе мне придется побеседовать с мадам де Сов, возможно, ее память окажется лучше вашей? Да, ее любимый сын, Генрих, предпочитал прислушиваться к другим советчикам, но Екатерина Медичи не сомневалась, что если тому предоставить достаточно доказательств, что муж Маргариты что-то затевает, то король не преминет упрятать строптивого зятя в Венсенн, если не в Бастилию. И таким доказательством вполне может стать донос Шарлотты де Сов…
Генрих Наваррский: - Ах, так эти таинственные гости - мужчины? - Удивился король Наваррский. Сердце в груди тревожно екнуло. По всему выходило, что мадам де Лаваль и Агриппа были замечены кем-то из людей флорентийки при одном из недавних посещений Лувра. Обнадеживало лишь то, что никого из них не смогли опознать, иначе супруг Маргариты не разговаривал бы сейчас с венценосной тещей, а уже сидел в Бастилии по обвинению в государственной измене. Итак, теперь от него зависят жизни и благополучие его верных друзей, наверняка даже не подозревающих о той опасности, что нависла дамокловым мечом над их беспечными головами. Впрочем, ему ведь не в первой хитрить, изворачиваться и лицедействовать перед таким искусным противником, каким является Екатерина Медичи. "Шарлотта..." - мысль промелькнула, будто молния. К этой женщине гасконец был искренне привязан. К тому же, она стала матерью его крошечной дочери Жанны, волею судьбы и зловещей итальянки сделавшейся заложницей послушания баронессы. Подвергать ее лишним опасностям не стоило. Хоть она ничего и не знала - юный Бурбон мысленно похвалил себя и погладил по головке за то, что предпочел держать любовницу на этот раз подальше от политических интриг, - вдовствующая королева способна причинить ей боль и отыграться на невинной за собственные промахи и просчеты, обвинив фрейлину в нерасторопности и пристрастности. О последствиях таких мер задумываться было страшно даже сыну Жанны д'Альбре. Значит, от нее необходимо отвести всякие подозрения. И это сделать тоже предстоит ему. "Все приходится делать самому... Как же хлопотно, оказывается, быть королем!" - Подумал Анрио и с трудом сдержал неуместную улыбку от этого философского умозаключения. - Вы говорите: дама в маске и мужчина? - Заинтересованно переспросил Наварра, наклонившись чуть вперед - навстречу ее величеству, словно опасаясь пропустить хоть одно слово из ее мудрых речей. - Послушайте, матушка, но это же все проясняет! - Радостно воскликнул он, будто бы его только что осенила счастливая догадка. От переизбытка чувств молодой человек даже руками всплеснул. - Полагаю, Вам следует поискать "преступницу" среди Ваших фрейлин, мадам. Если дама водит во дворец по ночам мужчину, то они могут быть только любовниками! - Авторитетно заявил беарнец и в назидание высоко поднял указательный палец. - К слову, я не исключаю и того факта, что это может оказаться госпожа де Сов. - Сокрушенно покачал он головой и, как-то мигом сникнув, опустил гордо воздетый палец. - Хотя, поверьте, мне крайне неприятно так думать, и я буду сильно разочарован, если узнаю, что мои предположения верны. Выдержав короткую паузу, во время которой достойный приятель д'Обинье весьма убедительно демонстрировал скорбь и обиду на несправедливую судьбу, вознаградившую его столь неверной подругой, уроженец благославенных гасконских земель доверительным тоном продолжил: - Видите, сударыня, мои намерения чисты, и я откровенен с Вами. Причем, настолько, насколько могу быть откровенен лишь с той женщиной, которую полагаю своей второй матушкой и столь же высоко чту ее ум и заботу о моем благополучии. - Завернув этот увесистый комплимент, наваррец низко поклонился, поспешно пряча глаза, которые могли выдать его лукавым блеском смешливых искорок, притаившихся на дне темно-карих бездонных омутов. - И потому осмелюсь высказать еще одно предположение. Да, за эту крамолу Вы вправе сурово наказать меня. Но, поверьте, я и сам жестоко казнюсь, едва помыслю о том, что это может оказаться правдой... - Добавил он, закрывая лицо руками, будто бы в попытке защититься от горькой истины, которую собирается сообщить. Из-под сложенных ладоней голос его прозвучал глухо, как набат: - Ваше величество, я и впрямь старался стать добрым мужем Вашей дочери. Я люблю Маргариту, каким бы абсурдным Вам не казалось мое заявление. Все эти пестрые птички - всего лишь попытка забыться, уйти от реальности, в которой Марго отвергла меня. И... - Голос короля Наваррского предательски дрогнул. - Вы знаете, мне кажется... Что у нее в последнее время появился любовник.
Екатерина Медичи: На выступление короля Наваррского королева Екатерина смотрела так же терпеливо, как смотрела бы на шалости любимого дитя, но про себя королева подумала, что не иначе, в кормилицы сына Жанна д’Альбре выбрала бродячую лицедейку*, в том, что касалось притворства, таланты короля Наваррского просто блистали. - Очень убедительно, Генрих, очень, - кивнула она одобрительно. Флорентийка оценила по достоинству выпад Генриха против жены, и, разумеется, запомнила его слова о любовнике Маргариты. Если это так, то стоило разузнать все подробнее, как знать, может быть и на непокорную дочь найдется управа, следом за ее не менее непокорным муженьком. Но в гладкой истории Наваррца была одна неувязочка, на нее и указала мадам Екатерина, указала все с той же улыбкой терпения на бледных устах. - Только объясните мне, Генрих, а то я все никак не возьму в толк. Если у Маргариты появился любовник, и если она водит его в Лувр, то зачем ей использовать для свиданий ваши покои? Или теперь такая мода при дворе, прежде чем вести любовника к себе в альков его надо представить мужу, а? Екатерина рассмеялась сухим, неприятным смехом. *В XVI веке верили, что через молоко кормилицы передаются навыки и черты характера.
Генрих Наваррский: Некоторое время Генрих старательно изображал статую убитого горем мужа. Врать приходилось на ходу, однако версия, предложенная Екатерине Медичи, выглядела вполне логичной и стройной. Мелкие несостыковки, которые Анрио в пылу выступления упускал из вида, прекрасно выявляла и озвучивала сама вдовствующая королева. Придумать им подходящее объяснение и гармонично вплести в узор основного повествования было делом нескольких секунд. Вот и на этот раз - заявление о крохотной неувязочке только позабавило беарнца. Тут уж он собирался рассказать почти подлинную историю, что должно было сделать ее максимально убедительной и правдивой. Смешно, но скорее всего именно эта встреча и вызвала обоснованные подозрения у флорентийки. Теперь же ей предстоит услышать адаптированную версию. Многое в результате свалится на хрупкие плечи супруги - это сын Жанны д'Альбре отлично сознавал, однако был искренне уверен, что Маргарита с честью справится с возложенной на нее миссией по спасению своего благоверного и его друзей. - Сударыня, Вы зря иронизируете. - Сокрушенно проговорил гасконец, отводя руки от лица и опуская их по швам - жест покорности и смирения. Дескать, вынужден признать: Вы победили, и сейчас я открою Вам свое сердце до конца - выдам набор альковных тайн четы королей Наваррских. - С возвращением ко двору баронессы де Сов я слишком часто стал задерживаться у нее до поздна. Мы о многом беседуем, вместе читаем книги и занимаемся воспитанием малышки Жанны. Ах, она такая прелесть! - Наварра восторженно засверкал глазами, когда речь коснулась этого случайного плода взаимной страсти. - Да... Так вот, это вряд ли Вам интересно... - Добавил он и помрачнел. - Однажды я задержался дольше обычного. А когда возвратился, то застал Марго в своих покоях. Она была не одна. Повисла короткая трагическая пауза, во время которой молодой человек скорбно сводил брови домиком, щурился и печально улыбался. - Можете мне не верить, только Ваша дочь подтвердит - так оно и было. Я не знаю, зачем ей понадобилось встречаться с кем бы то ни было в моих пустовавших апартаментах. Допускаю, что так было проще соблюсти конфиденциальность свидания, а подозрения в таком случае падали бы на меня или на какую-нибудь из Ваших фрейлин, романы с которыми мне регулярно приписывают дворцовые сплетники. Юный Бурбон покаянно опустил голову и залился краской смущения, будто девица на выданье, при которой солдаты отпустили соленую шутку. Помолчав, он негромко добавил: - Если Вы спросите меня, кто же был тот, с кем я увидел мою жену, я не смогу ответить на Ваш вопрос. Меня лишили счастья самолично засвидетельствовать факт измены. Я подоспел к развязке, как раз в тот миг, когда ее величество уже изволила прощаться со своим визави, закутанным в плащ и с надвинутой на глаза шляпой. Препоручив ее заботам какой-то девушке из своей свиты, она осталась, дабы дать мне разъяснения о своем поведении. Впрочем, по ее словам выходило, что в этом ночном рандеву была замешана исключительно политика. Так ли это на самом деле - судить не мне, ибо я весьма далек от политики в последнее время. Но, кажется, Вы об этом осведомлены лучше прочих, матушка.
Екатерина Медичи: Сложив пальцы под подбородком, не отводя от Наварры глаз, Медичи размышляла. На первый взгляд, история, рассказанная Наваррским, выглядела совершеннейшим бредом. Чтобы Марго приводила любовников в покои мужа, чтобы в этом была замешана политика… Невероятно. Если Маргарита больше не поддерживает мужа в его политических устремлениях, то кого? Если же все, рассказанное здесь Генрихом, является ложью и попыткой себя выгородить, то ложь эту легко разоблачить. И именно эта легкость настораживала королеву-мать. Неужели в объятиях де Сов любимый зять так поглупел? Хорошо бы, конечно, но все же не верится, ох не верится. - Если все так, как вы говорите, Генрих, и если вы сами не в состоянии достойно урезонить свою жену в силу покладистости и излишней слабости, то, конечно, этим придется заняться мне, - едко произнесла она. – Но для начала выслушаем обвиняемую сторону. Позвонив в колокольчик, она приказал фрейлине немедленно пригласить к ней королеву Наваррскую. «Даже если этот дьявол, Генрих, опять выкрутится», - размышляла она, пока ее приказание выполнялось. – «То такого предательства Маргарита ему не простит. А если удастся в ней растравить ненависть к этому нежнейшему из мужей, то дело Наварры будет наполовину проиграно, без юбки Марго он мало чего стоит».
Маргарита Валуа: И вот королева Наваррская стоит перед матерью, в двух шагах от мужа, и в почтительном ее поклоне читается нетерпение, и, пожалуй, досада. Что супруг, что семья, все они играли в свои игры, и каждый желал бы втянуть ее, Маргариту, в это противостояние. Но чего хотела сама Маргарита – никто не удосужился спросить. Темные, итальянские глаза дочери Генриха II вспыхнули, но огонь их был притушен длинными ресницами. Тонкие пальцы начали небрежно перебирать золотые чеканные звенья пояска, обвивавшего гибкую талию королевы Наваррской. Сейчас Маргарита была рада, что заставила посланницу матушки немного подождать, прежде чем переменит домашнее платье на более роскошное, из алого бархата. В воздухе витало что-то тревожное, а любые тревоги королева В воздухе витало что-то тревожное, а любые тревоги королева Наварская предпочитала встречать во всеоружии. - Сир… мадам… Мне передали, что вы желаете меня видеть? Я так встревожилась. Надеюсь, ничего не произошло? В невинной фразе Маргариты Наваррской содержалась изрядная порция яда. Еще бы ничего не случилось! Только не между ее матерью и ее мужем. Остается только узнать, по какому поводу эти двое заклятых врагов, уверяющих друг друга в нежнейшей родственной любви, вспомнили о ней.
Екатерина Медичи: - Случилось, дочь моя, к сожалению, случилось, - Екатерина Медичи откинулась в кресле, готовясь до конца досмотреть то представление, которое затеял король Наваррский. Теперь все зависело от того, как поведет себя Маргарита. Но Медичи не была бы собой, если бы не попыталась повернуть дело в выгодную для себя сторону. – Ваш муж, Маргарита, пришел ко мне с жалобой на вас, и я, как любящая вас мать, согласилась ему помочь. Генрих жалуется, сударыня… Королева-мать сделала паузу, напитав многозначительное молчание неопределенностью, как облако – дождем, и обрушила обвинение на голову дочери, как ледяной ливень, не давая Наварре возможности возразить ей, или опровергнуть ее слова. - Генрих жалуется, что вы совсем распустились, Маргарита, ведете себя неподобающим для принцессы Валуа и королевы Наваррской образом. Что дело дошло до того, что вы водите тайком любовников в Лувр и даже принимаете их в покоях мужа! «Посмотрим, детки мои, как вы теперь выкрутитесь», - усмехнулась Екатерина Медичи. По сути, она обратила оружие короля Наваррского против него же самого.
Генрих Наваррский: Генрих поприветствовал вошедшую в покои королевы-матери супругу молчаливым поклоном. Бросив на нее короткий, но цепкий взгляд, сын Жанны д'Альбре про себя отметил, что Марго находится не в лучшем расположении духа. Гасконец кивнул в такт своим размышлениям. Надо признаться, что его порадовало это наблюдение. Значит, она не будет церемониться и щадить чувства Екатерины Медичи. Обвинения в изложении флорентийки Анрио выслушал с каменным лицом. Затем посмотрел на жену таким долгим и проникновенным взглядом, что та просто обязана была обратить на него внимание. В этом взгляде, внешне полном укора и скорби (для разыгрываемого спектакля), в действительности, читалась безмолвная просьба и намек: "Ну же, вспомни! Пойми!" - Я счастлив видеть Вас, сударыня, в добром здравии. - Ровным тоном, старательно пряча любые эмоции, чтобы мадам Катрин не заподозрила их в сговоре, начал беарнец, обращаясь к принцессе дома Валуа. - Возлюбленная матушка права. Ее забота о благополучии нашей семьи должна быть Вам хорошо известна. И, полагаю, Вы цените ее столь же высоко, как и я. - Продолжил он, делая несколько шагов к креслу, в котором сидела итальянка. Положив руку на высокую спинку, юный Бурбон будто бы проложил границу между собой и благоверной. Со стороны это должно было выглядеть так: мы заодно, а вот Вам, милочка, предстоит доказать нам, что Вы - невиновны. На самом деле, очутившись позади венценосной тещи, уйдя из-под пристального взгляда ее темных глаз, друг и соратник Агриппы д'Обинье, чья судьба сейчас висела на волоске, более откровенно посмотрел на королеву Наваррскую. Его губы лишь на миг сложились в одно-единственное слово: "Донос". И тут же выражение застыло, словно ледяная маска обвинителя. - Скрывать что-либо от нее выше моих сил. У кого, если не у нее, искать мне совета и помощи? - Нахмурившись, добавил наваррец строго. - Надеюсь, мои предположения, которыми я осмелился поделиться с ее величеством, Вами не подтвердятся, а если и подтвердятся, то мы сможем решить возникшую проблему в узком семейном кругу. Припомните, сударыня, ту ночь, когда я имел счастье застать Вас в своих покоях... И не одну. Свидетелями этого досадного инцидента были не только мы. И теперь я вынужден требовать объяснений.
Маргарита Валуа: Королева Наваррская застыла в одиночестве, словно статуя, закованная в алый бархат и солнечное сияние. Золотое шитье корсажа горело огнем, подчеркивая бледность Жемчужины Франции. Она была права, предполагая, что в покоях матери ее ждут новые тревоги… но что ее подвергнут такому унижению! Гордо подняв голову, Маргарита выслушала мать, выслушала мужа, стараясь, чтобы на ее лице не отразилось ничего, что может быть истолковано как признание ее вины или как опровержение оной. Пальцы, задрожавшие от гнева, пришлось спрятать в тяжелых складках юбки. Она прекрасно поняла игру короля Наваррского и Екатерины Медичи. Одной требовалось получить подтверждение вины мужа через оправдание дочери, второй готов был принести в жертву гордость жены и ее честь ради себя и своей безопасности. Маргарита холодно встретила взгляд супруга, давая тому понять, что на сей раз он перешел все границы. Она смотрела сквозь пальцы на его бесконечные интрижки, то, что имя ее мужа стало нарицательным распутству, но простить то, что он бросил в грязь ее имя? Для этого королева Наваррская была слишком горда. И, какая ирония! Чтобы спасти себя и своего драгоценного друга, д’Обинье, Наварра обвинил ее в измене. Ее, которая вела в этих стенах жизнь монахини! - Не понимаю, сир, о чем вы говорите, - спокойно ответила она с чуть заметной усмешкой. – Не припоминаю такого… чтобы вы застали меня в своих покоях с мужчиной? И вы говорите, что были этому свидетели? Пожав плечами, Маргарита качнулась на носках туфелек, всем своим видом показывая, что не понимает, о чем идет речь. Знаток женских душ, король Наваррский, на этот раз совершил большой промах, не пощадив гордости своей жены, унизившись до клеветы, пусть даже ради своей свободы! - Матушка, простите мне мою дерзость… но кто эти свидетели и где они? Если меня обвиняют, то я имею права защитить свое имя!
Екатерина Медичи: Возможно, торжествовать было еще рано, но Флорентийка не могла удержаться от удовлетворенной улыбки. Пока что Маргарита не спешила взять всю вину на себя, приписав себе всех мужчин, которые когда-либо попадали в покои короля Наваррского. Конечно, отрицающий вину не обязательно невиновен, но целью Екатерины Медичи был Наварра, а вовсе не дочь, посему, королева-мать, ободряюще кивнув Маргарите, повернулся к своему зятю: - Моя дочь права, Генрих. Вы выдвинули обвинение, и обвинение нешуточное, затрагивающее честь принцессы дома Валуа, если речь идет о любовных интригах, и об измене королю, если, как вы уже сказали, речь идет о политике. Как видите, ваша жена все отрицает, и я, как любящая мать, склонна поверить ей. Если вы, конечно, не назовете имена ваших свидетелей, которых мы так же пригласим и расспросим со всей строгостью! Чем больше людей, тем лучше, тем слабее цепь, связывающая Генриха Наваррского с его друзьями, а в том, что они были, королева-мать не сомневалась. Для того, чтобы подозревать зятя во всех грехах ей не нужны были доказательства, но доказательства понадобятся королю, когда она придет к нему с этим делом. - Итак, Генрих? Кто ваши свидетели, которые могут подтвердить, что ваша жена и моя дочь была в ваших покоях с мужчиной? Назовите их, и мы, как вы и желаете, разберемся со всем в узком семейном кругу. А вы, Маргарита, не тревожьтесь. Если вы невиновны, я не позволю чернить ваше имя никому, даже вашему супругу. Ваша мать стоит на страже вашей чести!
Генрих Наваррский: На миг Генрих прикрыл глаза. Все тело охватила жестокая усталость. Она проникла в мышцы, наполнила вязкой и тягучей истомой каждую клеточку кожи. Заставила натянутые до предела нервы обвиснуть бессмысленными и беззвучными струнами. Конечно, как он мог быть уверен в том, что и на этот раз судьба улыбнется ему? Маргарита - дочь своей матери, сын Жанны д'Альбре должен был это предвидеть. Гордость и честь важнее безопасности и благополучия того, кто если и не был ей мужем, то хотя бы всегда являлся преданным другом и союзником. Уязвленная женщина легко забывает о том, что ее положение столь же хрупко и ненадежно, как и положение того, кто поставил ее в неловкое положение, надеясь на ум и сообразительность всегдашней партнерши по закулисной игре. Наваррский сокрушенно покачал головой, признавая свое поражение. Но затем встрепенулся и поднял голову, почуяв в словах вдовствующей королевы крошечную брешь - надежду на то, что ему еще удастся отыграться. Стравить двух ядовитых змей в одной банке - это ли не достойное Бурбона занятие? Напоказ тяжело вздохнув, гасконец поставил локоть на спинку кресла, в котором восседала флорентийка. Покусав нижнюю губу, будто бы выражая сомнения, стоит ли озвучивать столь очевидные вещи, он наконец заговорил. И в его тоне не было ни грамма теплоты, зато много сожалений и глубоко-глубоко спрятанной иронии. - Ваши величества требуют от меня доказательств и предъявления свидетелей? Что же, должен признать, что Ваши требования справедливы, поскольку и выдвинутые обвинения слишком тяжелы. Я готов назвать имена тех, кто может подтвердить истинность моих слов. И я это сделаю немедля. Короткая пауза, во время которой Анрио перевел дух и набрал полную грудь воздуха, ознаменовалась могильной тишиной. Падай в это время снег за окнами покоев королевы-матери, пожалуй, можно было бы услышать, как снежинки ложатся на землю. Наконец, отодвинувшись от кресла мадам Катрин, беарнец вышел вперед и низко поклонился сначала супруге, а потом - венценосной теще. - Вот мои свидетели. Вы, дражайшая жена моя. И, конечно, Вы - любезнейшая матушка, чьи глаза и уши непрестанно следят за каждым шагом Ваших детей, дабы оберегать их от порочащих поступков и хранить покой и благополучие в семье. Остановившись чуть встороне, будто собираясь пронаблюдать за увлекательной сценой в спектакле, Наварра сложил руки на груди и заставил себя улыбнуться. - Моего свидетельства очевидно недостаточно, потому своего имени я не называю. Да и пристало ли? - Прибавил он, лукаво сощурившись, чтобы спрятать злой блеск в глазах. Даже крыса, если загнать ее в угол, превращается в опасного противника, защищая свою шкуру, что же говорить о матером лисе, чья жажда жизни и свободы уже давно стала притчей воязыцах? И потому молодой государь собирался бороться до последнего, пусть ради этого и придется пойти на такой неслыханный риск, как проявление пренебрежения и презрения к двум самым опасным женщинам французского королевства.
Маргарита Валуа: Маргарита почтительным поклоном поблагодарила мать за слова, исполненные любви и заботы, ничуть не обманываясь на ее счет. Сейчас Екатерине Медичи выгодно предстать в роли любящей и заботливой матери, забота о дочери о ее чести и будет той палкой, которая, вполне вероятно, сломает хребет Генриху Наваррскому. Что касается самого Генриха… Улыбнувшись, и не трудясь скрыть эту улыбку от мужа и матери она вспомнила шутовство мужа в ту ночь, когда она застала в его покоях Агриппу д’Обинье, вспомнила и злые шутки соратника короля Наваррского. Тогда двое мужчин не щадили самолюбия женщины, сегодня ее муж не пощадил доброго имени королевы, прикрывшись им как щитом, на который полетит вся грязь, весь позор. Так что сегодняшнее разочарование короля Наваррского было делом рук самого короля Наваррского. «Я лучше буду королевой-вдовой, чем королевой-шлюхой, которую ее муж прилюдно обвинил в измене», - пронеслось в горделивой головке дочери Генриха II. – «Нет такого мужчины, ради которого стоило бы поступиться добрым именем». Но, видимо, королевская кровь Бурбона не была столь требовательна, как кровь дочери Лилий Валуа, искренне полагающей, что есть доля горше смерти – бесчестие. Маргарита прекрасно понимала, что сейчас, в этой комнате, под пугающе-проницательным взглядом матери рвутся последние нити, связывающие ее с мужем, нити дружбы и союзничества, которые зародились межу ними в ночь Святого Варфоломея. Но ее терпение, снисходительность и сочувствие к королю-изгнаннику были тем источником, из которого муж черпал слишком часто, а в довершение еще и попытался отравить нечистотами его воду. Не думая о том, что самому придется испить этой отравы. Но все же… все же Маргарита решила протянуть напоследок Наварре… нет, не руку помощи. Соломинку, за которую он может схватиться. А может, и нет. Но это будет уже его дело. - Вы сами расписываетесь в собственном поражении, Генрих, - спокойно произнесла она. – Вы оклеветали меня, обвинив бог знает в чем, вместо того, чтобы сказать правду Ее Величеству. Правду, которую я отрицать не буду. Наварра столько раз использовал в своей игре козырь с отречением, что даже удивительно, почему на сей раз эта карта застряла у него в рукаве. - Вспомните, сир, что вы пока еще король!
Екатерина Медичи: - Присядьте рядом со мной, дочь моя, - Медичи указала Маргарите на стул рядом с ее креслом, этим расчетливым жестом мгновенно поменяв роли, превратив королеву Наваррскую из обвиняемой в обвинителя, а короля Наваррского заставив стоять перед женщинами, как на суде. Что бы там ни происходила в действительности между супругами, как мать и королева Флорентийка почувствовала удовлетворение. Итальянская кровь дочери дала о себе знать. И это хорошо, окажись Маргарита безвольной марионеткой в руках мужа, послушно кивающей на каждое его слово, каким бы абсурдным и оскорбительным оно ни было, она потеряла бы к ней интерес. - Пока что, Генрих, я услышала только одно признание – ваше собственное, о том, что вы пренебрегаете вашей супругой и проводите слишком много времени в обществе баронессы де Сов. Нет слов, как меня это огорчает. Когда я позволила вернуться этой даме ко двору, одним из непременных условий было ее образцовое поведение, и сейчас вы мне открыли глаза. Но со всем этим я разберусь чуть позже. А сейчас я даю вам последнюю возможность оправдаться. Не зная всей подоплеки, королева-мать не услышала в словах дочери ничего, что могло бы помочь Генриху выкрутиться, а только призыв быть честным и признаться во всем… Значит, даже если Наварра промолчит, Маргарита расскажет сама о том, что за тайны завелись у ее мужа. Это куда лучше, чем то, на что она надеялась, слово жены короля Наваррского куда весомее слов любовницы короля Наваррского, а если одно подтверждает другое… Медичи ласково улыбнулась зятю. Женщины вас погубят, Анрио, женщины. Впрочем, не вас первого, не вас последнего.
Генрих Наваррский: Плотно сжав губы и не изменяя позы, Генрих выслушал слова жены и тещи. Как быстро меняются роли в этом спектакле! Только что он был заодно с флорентийкой и обвинял Марго во всех смертных грехах, в надежде обелить себя и спасти Агриппу д'Обинье и маркизу де Сабле, теперь рядом с ней Маргарита, которой так идет роль жертвы. Ему же уготовано привычное амплуа - грешника на раскаленной адской сковородке. Юлить, изворачиваться, лгать и лицемерить - это же так естественно для луврского узника! Безусловно, для него собственная жизнь и свобода важнее (намного важнее!) репутации супруги из дома Валуа, причинившего ему столько боли; лишившего любви и покровительства матери; отнявшего право самому принимать решения и творить свою судьбу. Да, вряд ли Марго способна понять и тем более принять тот факт, что для сына Жанны д'Альбре на первом месте отнюдь не семейные узы и даже не женщины вообще, а лишь собственное благополучие и благополучие друзей. Французская принцесса с ядовитой итальянской кровью: способна ли она пожертвовать собой во имя тех, кто менее защищен? Тогда - в кровавую Варфоломеевскую ночь, когда они сблизились и стали союзниками, беарнцу показалось, что ответ на этот вопрос "Да". Теперь он не был в этом так уверен. Впрочем, последние слова благоверной все же натолкнули его на мысль, что еще не все потеряно. И быть может она дарит последний шанс тому, кто не стал для нее мужем, не сумел сделаться другом и не научился быть соратником. - Я счастлив ошибаться и готов расписаться в своем поражении тысячу раз, если это доставит Вам удовольствие, сударыня. Тем более, если при этом мое заблуждение тождественно истине в Ваших глазах и глазах драгоценной матушки. - С ледяной учтивостью ответил Анрио, кивнув сестре короля, давая тем самым понять, что разговор с ней окончен. Обернувшись к вдовствующей королеве, он ухмыльнулся, глядя прямо в ее бездонные, черные провалы зрачков, за которыми скрывалась его личная преисподняя. Страха не было. Только отчаянная храбрость приговоренного к казни. - Мадам, Ваша дочь просит не скрывать от Вас правду. Что же, она права. Ни к чему держать в тайне столь значимые события. Оставьте в покое несчастных фрейлин из своей свиты. Они глупы и умеют лишь строго исполнять отданные им свыше приказания. Плоть от плоти, кровь от крови - Маргарита - достойная дочь династии. Вот, кто глядит в корень и видит суть. Я совершил ошибку, позволив ей вмешаться в эту семейную сцену. Политика - не женское дело, не так ли? Сузив глаза до узких щелочек, сквозь которые невозможно было разглядеть пламя ярости и боли, полыхающее в них, юный Бурбон запрокинул голову и хрипло рассмеялся, будто отпустил очень смешную шутку. - Да, в моих покоях ночью был мужчина. И моя жена тоже. Эта истина неоспорима, как неоспоримо и то, что их, а равно и меня, связывали отнюдь не амурные интересы. Политика, Ваше величество. Политика! Вот истинная королева, правящая нами. Но я слишком устал от ее пристального внимания. И с недавних пор предпочитаю веселую, праздную жизнь существованию на вечной грани между ядом и кинжалом, подстерегающими меня за любым углом. Тряхнув головой, молодой человек раскинул руки, словно птица, парящая в вышыне. Подняв лицо к потолку, он зажмурился и заставил себя изобразить самую светлую и счастливую улыбку из всех возможных. Настолько убедительную, что даже ему самому на краткий миг захотелось поверить, что это - не игра. - Скоро... Уже скоро я буду свободен от этого тернового венца, имя которому - корона. У Ваших детей, сударыня, лучше получается править. Жажда власти у них в крови - они впитывают ее вместе с молоком матери. Я же всего лишь деревенский увалень и неотесаный медведь, волею судьбы очутившийся в высшем свете и падкий на пикантные развлечения. Этот мужчина - вестник от протестантов, согласившихся наконец после долгих увещеваний и просьб принять мое отречение в пользу более достойной кандидатуры.
Маргарита Валуа: Маргарита усмехнулась, заняв свое место рядом с матерью и выслушав горячий монолог мужа. Благослови Господь короля Наваррского за находчивость, тот уцепился за подсказку жены, и сделал это блестяще, вот только кое-чего он все же не учел… Длинные ресницы опустились, бросив на белую кожу Маргариты тень, скрыв блеск глаз, не злорадный, всего лишь удовлетворенный. Фортуна тоже женщина, немудрено, что она иногда вспоминает о своих сестрах. - Как видите, матушка, истина все-таки торжествует. Свидетельствую. Мой супруг говорит правду. Как-то раз, мадам, я, огорченная тем, что мой муж давно не навещает меня и проводит ночи очень далеко от моих покоев (это вам за де Сов, дорогой супруг), решила нанести ему визит. Разумеется, Генриха я не застала, а застала совсем другого господина. Который, кстати сказать, тоже удивился, увидев меня, - Маргарита усмехнулась, вспоминая случившееся. – Вот и вся история. Когда король Наваррский вернулся, то был очень раздосадован, и даже попытался выставить меня виноватой стороной. Как сказал один мудрец, правду говорить легко и приятно… только вот никто не поручится за то, что так же легко и приятно будет ее слушать. - Собственно, тогда я и узнала, что мой супруг так утомлен той малой толикой власти, что еще лежит на его плечах, что готов от нее отказаться. Каждое слово Маргариты выгораживало Генриха, отводя от него подозрение в государственной измене, но подводило короля Наваррского к выбору. Защитить себя, но предать друга, или… - А теперь, мадам, когда вам все известно, вам осталось только задать один вопрос… (а это вам за ваши насмешки, сир, и насмешки вашего друга). Кто был этим мужчиной ? Ну, а теперь посмотрим, сударь, так же легко вы распоряжаетесь жизнью друзей, как честью супруги?
Екатерина Медичи: Отречение! Глаза Медичи сверкнули живо и остро. Да, это могло быть правдой, именно потому, что с такими вещами не шутят. Отречение не любовная записка. От него не отмахнешься назавтра, сказав, что передумал. Еще это могло быть правдой именно потому, что сама Медичи делала все, что могла, чтобы король Наваррский в глазах своих единоверцев был гулякой и бабником, не способным ни на что, кроме беготни за юбками. Кроме того, Флорентийке казалось, что она очень хорошо понимает негодование Маргариты. В конце концов, ее выдавали замуж за короля, и гордой, честолюбивой принцессе из рода Валуа было трудно принять иную участь. Ее с детства воспитывали для самой высокой судьбы, и принять меньшее она просто не могла. Но все же Медичи видела дальше, чем ее дочь. - Мне осталось задать не один, а два вопроса, Маргарита, - мягко поправила она королеву Наваррскую. – Кто тот мужчина, что пробирается в Лувр с такой легкостью, и что это за «более достойная кандидатура», в пользу которой ваш муж готов отречься от короны. Переплетя пальцы и поджав губы, Екатеринв Медичи бросила на зятя чуть насмешливый, снисходительный взгляд, словно говорящий: "Ну же, Генрих, идите до конца, раз уж начали".
Генрих Наваррский: Холодная, змеиная улыбка скользнула по губам короля Наваррского. Удивительным образом сын Жанны д'Альбре сумел выиграть эту битву. Да, при этом он потерял союзника и может быть друга. Во всяком случае, точно - женщину, расположение которой высоко ценил и был готов по первому ее требованию бросить всех этих легкомысленных и ярких фрейлин, чтобы отдать дань истинной королеве. Ее последняя попытка уязвить и отомстить одновременно больно кольнула Анрио в сердце. Он поступил некрасиво, спрятавшись за женские юбки - этого гасконец не отрицал. Однако в игре - нечистой и жестокой, которую вела королева-мать и весь ее род с юным Бурбоном, обстоятельства вынуждали поступать подло. Хороши оказывались любые средства. Даже столь радикальные. Тем более, что иного оружия, кроме заступничества супруги, у него по сути никогда и не было. У заложника чужих амбиций отняли все - до последнего. Что же, друг познается в беде. Маргарита не бросила мужа, но не сочла возможным хранить верность Наварре. Он это запомнит и учтет на будущее. Вряд ли теперь Генрих когда-нибудь рискнет повернуться к ней спиной. Или доверит ей хоть какую-нибудь тайну. В этом проклятом дворце молодой человек всегда был одинок. Изредка ему казалось, что Марго - тот человек, который понимает и готов разделить с ним его одиночество. Жаль, что это всего лишь нелепая ошибка, едва не стоившая ему жизни. - Мадам весьма проницательны. - Кивнул наваррец и уставился Екатерине Медичи прямо в лицо насмешливым взглядом. Благоверную он даже не счел нужным удостоить толики внимания. Потом, наедине, он скажет ей "Спасибо" и добавит про себя "Прощай". - Два вопроса... - Будто рассуждая, протянул кузен короля и в задумчивости потер пальцами переносицу. - Сударыня, я вижу, что известие, которое мы с супругой тщательно ото всех скрывали, надеясь преподнести в подарок, когда все окончательно решится, порадовало Вас. Что же, счастлив доставить Вам, матушка, долгожданное удовольствие. Сделав короткую паузу, его величество перевел дух, собираясь с мыслями и силами для последнего и самого ответственного рывка. Кто знает, не вызовет ли бурю в стакане воды сообщение о том, что младший из принцев крови назначен в преемники Генриха де Бурбона? Было бы неплохо - тогда имена гонцов останутся не названными. Внимание венценосной тещи переключится на более важные подробности, а принцесса Валуа не настолько жестокосердечна и мстительна, чтобы напоминать об однажды преданных. - И потому позволю себе не утомлять Вас подробностями о том, кто и каким способом доставил мне эти известия. Поверьте, люди эти крайне малозначимы и не представляют интереса ни для Вас, ни для будущего короля Наваррского. Полагаю, судьба их уже давно решена... - Отмахнулся супруг Маргариты от этой темы, как от назойливой мухи, будто намекая на то, что посланника утопили в Сене, и концы - в воду. - Гораздо приятнее, полагаю, Вам будет услышать имя достойного преемника, ведь им станет не кто-то чужой и малознакомый. Вы наконец убедитесь, что я люблю нашу семью и ценю ее представителей куда выше всех прочих, ибо мое место займет Ваш младший сын - Франсуа, кандидатура которого уже одобрена вождями протестантов. Ну же, матушка, улыбнитесь! Это добрая весть, не так ли?
Екатерина Медичи: Когда тебе говорят что что-то для тебя неважно и не представляет интереса, это значит, что именно тут начинается самое интересное. Медичи только улыбнулась, давая понять королю Наваррскому, что ему не удалось отвлечь ее, сбить с пути, хотя имя герцога Анжуйского, произнесенное Генрихом, и заставило ее старое сердце биться чаще. Но она чуть позже обдумает и оценит со всех сторон, что это дает и чем грозит королевской семье. Сейчас же королева намеревалась идти до конца по следу, как бы ее не путали. Заговор надо вырывать с корнем, иначе его ядовитые побеги скоро снова опутают Лувр. - Что для меня значимо, что нет, решать буду я, Генрих, - произнесла она негромко, но в голосе ее звучал металл. - Не волнуйтесь, я услышала все, что вы хотели мне сказать, и сегодня же обсужу все с Его Величеством, в его руках и ваша судьба, и судьба герцога Анжуйского, все мы его верные подданные. Итак… Екатерина Медичи встала со своего кресла и вышла на солнечный свет. Его тягучая, золотая прозрачность не щадила ее постаревшего лица, безжалостно высвечивая все морщины, бледность, тени под глазами, залегшие от бессонных ночей, когда эта бестрепетная женщина металась по своей опочивальне в страхе – что будет с Францией? Что будет с Валуа? Но, оттененные нездоровой синевой, глаза эти горели непреклонно и жестко. - Итак, Генрих, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я требую, чтобы вы назвали мне два имени. Имя мужчины, который тайком проникал в Лувр, и имя женщины, которая ему помогала. Если вы можете мне их назвать, мы вызовем их, дабы они засвидетельствовали вашу невиновность. Если же нет, то я передаю вашу судьбу в руки Его Величества, а до того времени… Флорентийка, не договорив, повернулась к дочери. - Я знаю, Маргарита, вас это огорчит, но мне придется посадить вашего мужа под замок. Следовало бы и вас, раз ваш супруг утверждает, что вы обо всем этом знали, но держали в тайне, но мне почему-то кажется, что вы и так уже наказаны тем, что имеете несчастье быть женой человека, который с такой легкостью чернит ваше имя, имя дочери великого короля Генриха II. Но, возможно, это несчастье поправимо. Холодно улыбнувшись Маргарите, Медичи перевела взгляд на зятя, давая ему последнюю возможность оправдать себя. * переход хода согласован с королевой Наваррской.
Генрих Наваррский: Генрих прикусил губу от досады. К сожалению, уловка с отвлечением внимания на громкое имя герцога Анжуйского не подействовала на старую интриганку. Она крепко держала нити разговора в своих цепких и не по-женски крепких руках. Вырваться из этого капкана можно было только одним способом: перегрызть себе лапу. Матерый лис знал это, как никто другой. Жутко не хотелось идти на крайние меры и называть имя Агриппы... Любое другое тут же будет опровергнуто Маргаритой. Да и недоверчивость мадам Катрин тоже нельзя сбрасывать со счетов. С таким ответственным заданием вряд ли послали бы человека, далекого от особы Наваррского государя. Вдвойне было мерзко называть имя Изабель, которая вообще была ни при чем. Если пострадает она, Анрио себе этого никогда не простит. Оставалось одно: полуправда. Этот прекрасный суррогат, который так сложно отличить от истины из-за его правдоподобия, и так же сложно принять за правду, когда знаешь, какова она в действительности на вкус. К тому же, если имя д'Обинье Марго известно наверняка, то о том, кто ему помогал, она и сама не знает. Этим преимуществом следует воспользоваться и как можно более эффективно. - Как Вам будет угодно, мадам. Имя, значит, имя. - Ровным тоном, не выражающим никаких эмоций, кипящих сейчас у него в душе, проговорил сын Жанны д'Альбре. - Только, прошу Вас, не лишайте меня возможности избавиться от этого тяжкого бремени власти. Оно тяготит меня, несмотря даже на то, что королевская корона весьма к лицу ее величеству королеве Наваррской. Этот прозрачный намек умелому и проницательному политику Екатерине Медичи должен был сказать о многом. Увлекшись дознанием, как гончая, почуявшая свежий след добычи, вдовствующая королева забыла об одном существенном факте: ей абсолютно нечего предъявить и вменить в вину собственному зятю. Клевета на супругу - дело сугубо семейное. И, более того, не подсудное. Заключение же юного Бурбона под замок (пусть это даже будет домашний арест, как при смерти Карла IX) поставит под угрозу подписание столь желаемого итальянкой отречения от престола Наварры. Лидер-узник, мученик и страдалец за идеалы веры, гонимый и несчастный, наверняка в гораздо большей степени устроит протестантских вождей, нежели сытый, благополучный и оголтело рвущийся к власти Франциск Валуа. - Посланником, столь ловко попавшим в Лувр среди ночи и коротавшим эту самую ночь наедине с моей женой в то время, когда я возвратился в свои апартаменты, выступал Агриппа д'Обинье - один из приближенных к главам протестантских общин. Допросить его, дабы тот самолично засвидетельствовал истинность моих слов, увы, не представляется возможным, ибо он так же непринужденно покинул стены этого гостепреимного замка, как и вошел в них, неся мне благую весть. На мгновение гасконец умолк. Низко поклонился венценосной теще, старательно пряча шальной блеск в глазах. Он не сомневался, что его друг и соратник уже в безопасности. Париж - не крошечный город. Здесь так просто затеряться в толпе, раствориться среди случайных прохожих. Если бы он попался, то не стоять бы теперь молодому королю пред темными очами королевы-матери, а сидеть в сырых застенках Бастилии. Стало быть, лохматый поэт далеко и на свободе. Это серьезно упрощало задачу и снимало огромную часть ответственности с совести наваррца. При мысли об этом на губах благоверного Маргариты появилась довольная улыбка, которую он не счел нужным скрывать. - Имя дамы мне не известно. - Прибавил уроженец прекрасных Пиренеев и коротко посмотрел на жену, будто желая удостовериться: не передумала ли она? - Быть может, ее тайна известна Марго? Но об этом, полагаю, Вы сами спросите у нее.
Екатерина Медичи: Бремя власти. Медичи усмехнулась, слушая речи зятя. Да, власть была бременем, но она же была волей божьей, знаком избранности. Рожденная в семье Медичи, она не видела своих детей никем иным, кроме как владетельными принцами, королями и королевами. Но Генрих Наваррский дело другое. - Поверьте, Генрих, я меньше всего намерена вам мешать избавиться от тяжкого бремени власти, - пожала она плечами. – Хотя, это уже не мое дело, то, что мне было нужно, я узнала. Прежде всего, отречение должно быть оформлено и подписано по всем правилам. Если все, так говорит Наваррский, то у ее сына, Франсуа, не должно быть потом соперников. И в этом, Флорентийка не сомневалась, король Генрих ее поддержит. Затем, и это тоже важно, нужно что-то делать с охраной Лувра. Как бы ни был ловок Агриппа д’Обинье, все же нельзя просочиться сквозь каменные стены, если в них нет бреши. Затем – Маргарита. Наварра только что, по недомыслию, потерял очень важного союзника. Надо побеспокоиться о том, чтобы размолвка между мужем и женой стала окончательной. Надо пообещать Маргарите что-нибудь, что-нибудь, что позволит ей чувствовать себя свободной от мужа и благодарной матери и брату, которые пекутся о ее благополучии. Земли, доход с городов. Об этом она тоже подумает. - Идите, Генрих, и будьте уверены, мы позаботимся о вашем спокойствии, и чтобы его больше никто не нарушал ночными визитами, Маргарита, дочь моя, останьтесь, я хочу с вами переговорить. Флорентийка поверила Наварре, когда тот назвал имя Агриппы д’Обинье, этот ловкий протестант давно внушал ей вполне обоснованные опасения, но все же хорошо переговорить об этом с Маргаритой, вдруг всплывут какие-то новые подробности?
Генрих Наваррский: Генрих медленно выдохнул сквозь зубы, поняв, что эта пытка, кажется, наконец-то закончилась. Ему недешево обошелся этот разговор с флорентийкой. Надо признать, что победой в этом поединке все же не пахло, как бы он там себя не настраивал на иное. Сегодняшний инцидент с Маргаритой ставил жирную точку в их добрососедских отношениях. Планы побега надо было срочно корректировать, и ускорять события настолько, насколько это вообще окажется возможным. Словом, предстояли нешуточные хлопоты, осложненные, помимо всего прочего, необходимостью соблюдать строжайшую секретность и почти немыслимую осторожность, ведь итальянка на стороже. Сын Жанны д'Альбре молча поклонился, демонстрируя завидную выдержку и куртуазное поведение. Низкий поклон - теще, учтивый кивок - супруге. По-военному четко развернувшись на месте, он направился к двери. Взявшись за ручку, обернулся и вежливо попрощался, выразив надежду на то, что теплые домашние встречи станут доброй традицией, когда между ним и Медичи больше не будет стоять трон Наварры. Высказавшись таким образом, Анрио аккуратно отпер дверь и вышел, затворив ее за собой так бесшумно, как только мог. Хотя, конечно, хотелось изо всех сил хлопнуть ею от злости и негодования. Этот раунд остался за вдовствующей королевой и его женой, разорвавшей единственные узы, связывавшие их - союзнические. Теперь беарнец остался совсем один, если не считать мадам де Лаваль и приятеля д'Обинье. Ну, что же, и это - совсем не мало, учитывая те обстоятельства, которые вынудили молодого человека пойти на столь крайние меры, как ссора с мадам Катрин и королевой Наваррской. В сухом остатке - только боль, разочарование и горечь от осознания несовершенства этого лучшего из миров. И еще тревога за тех, кто может расплатиться собственным благополучием за неуязвимость особы королевской крови и близкого родственника Валуа: за Шарлотту, Изабель и Агриппу. И все же, была и в этой истории светлая сторона: поражения, если они не сломали нам шею, имеют свойство делать нас сильнее. Теперь у Наварры развязаны руки. Он снова одинок, а значит его более ничто не держит в этих мрачных стенах. И при первой возможности он покинет проклятый Париж, чтобы постараться залечить сердечные раны и забыть тех, кто власть предпочитает дружбе, а гордость ценит выше жизней других.
Маргарита Валуа: Чуть склонив голову в прощальном поклоне, Маргарита проводила задумчивым взглядом своего супруга. А подумать было над чем. Хотя бы над тем, как легко Генрих приносил в жертву своим интересам друзей и союзников. Изобличила бы она мужа, назови он любое другое имя, но не имя Агриппы д’Обинье? Нет. Она всего лишь хотела посмотреть, как поведет себя король Наварры, не ценящий доброе имя жены и королевы, окажется ли он столь же нещепетилен к дружбе и друзьям? Как выяснилось, да. Маргарита разгладила на коленях бархат юбки. Иногда – сама себе она могла в этом признаться –мужественность короля Наваррского, его обаяние, казались ей желанным теплом среди холода одиночества. Молодой, красивой, страстной женщине трудно жить без любви. Хорошо или плохо, что она так ни разу не поддалась этой слабости, не позволила своему сердцу увлечься Анрио? Видимо, хорошо для нее, но плохо для короля Наваррского. Мужчине выгодно иметь рядом с собой женщину, готовую ради него на все, на любые жертвы, но как трагично для женщины такое положение! Какое разочарование ожидает ее, и ожидает неизбежно. Вздохнув, королева Наваррская напомнила себе ту истину, что все, что не делается, все к лучшему. Подняв глаза на мать, Маргарита увидела в глаза Екатерины Медичи знакомый опасный блеск. - Если вы хотите спросить меня, мадам, был ли честен мой муж, называя вам имя Агриппы д’Обинье, то мой ответ будет – да, - вздохнула она, чувствуя, как виски начинает ломить боль. В присутствии матери ее всегда одолевала мигрень. Оставалось только гадать, чего захочет мать от дочери, и как далеко зайдут ее упреки. – Имя женщины мне неизвестно, я не видела ее ни вблизи, ни издалека, не слышала даже ее голоса. Впрочем, у Генриха хватает поклонниц и среди моих фрейлин и среди ваших.
Екатерина Медичи: - Я надеюсь, что ваш муж, Маргарита, сказал правду. Прежде всего, ради вас и вашего благополучия, потом для него самого, - строго и внушительно проговорила королева Екатерина, прожигая взглядом дверь, за которой скрылся зять. Но от дальнейших упреков воздержалась. Не все показывать хлыст, тем более, что Маргарита была не из тех, кого можно сломить и запугать. Иногда стоит проявить великодушие. - Выдавая вас замуж за короля Наваррского, мы преследовали политические цели, я этого не скрывала от вас никогда, дочь моя. Так поступили и с вашими сестрами, так поступили и со мной когда-то. Но, отдавая вашу руку, мы были уверены, что если не любовь, то уважение ваш супруг будет питать к вам, вы молоды, красивы, очаровательны, многие желали бы оказаться на его месте. Но что я вижу? Медичи, наклонившись, взяла руку Маргариты в свою, в жесте несвойственной ей доброты и заботы. Насколько он был искренним? Кто возьмется судить? Двойственная натура королевы-матери прекрасно допускала искренность и ложь, заботу о дочери и заботу о собственных интересах. - Маргарита, ваш брак бездетен. Для другой женщины это было бы несчастьем, для вас, возможно, это счастье. Если Генрих действительно подпишет отречение от наваррского трона, то политическая надобность в этом браке отпадет. Я поговорю с Его Величеством, он должен вспомнить, что вы не только его верноподданная, но и его сестра. В голосе Медичи невольно прозвучала затаенная боль. К некоторым своим верноподданным Его Величество относился куда с больше теплотой и любовью, нежели к своей семье. - Это все, что я хотела вам сказать, Маргарита. Идите. Если вы будете разумны, я буду вам другом. Если вы будете разумны. Если будете поступать в интересах семьи. Если… как много этих если.
Маргарита Валуа: Присев перед матерью в реверансе, Маргарита произнесла положенные слова благодарности за ее заботу, и вышла вон. На какое-то мгновение плечи Жемчужины Франции поникли, но только на мгновение. Дочь Генриха Валуа и Екатерины Медичи не привыкла сдаваться, хотя и в благоразумном отступлении не видела беды. Ее покои были почти пусты, в них царила тишина и прохлада, Жийона забыла прикрыть окно в опочивальне. Маргарита открыла пошире створки, ища взглядом хотя бы проблеск солнца, но небо затянуло облаками. С неба падали пушистые снежинки, таяли на черной земле, пропитывая ее стылой влагой. Королева Наваррская поймала холодную звездочку на ладонь, она тут же превратилась в прозрачную каплю. Губ коснулась улыбка, такая же легкая и мимолетная, как солнечный день в январе. - Я верю, - прошептала она растаявшей снежинке. – Верю в то, что все будет хорошо. Верю в то, что после тревог и испытаний наступит время для любви и радости. Верю. Маргарита Валуа, не смотря на свою молодость, уже хорошо знала, что иногда только вера, вера безрассудная, не позволяет упасть в черную пучину отчаяния. Эпизод завершен
полная версия страницы