Форум » Игровой архив » Каждый идёт своим путём, но не каждый - собственным » Ответить
Каждый идёт своим путём, но не каждый - собственным
Антуан де Пине: Дорога на Мец, 28-29 мая 1574 года, вечер.
Ответов - 16, стр:
1 2 All
Антуан де Пине: Антуан де Пине не стал тянуть с поручением, полученным от королевы-матери, так что уже двадцать четвертого мая покинул Париж. С собой он взял двоих слуг, остальным было сказано, что барон отбыл в провинцию. Обман мог легко вскрыться, но не раньше - как полагал потомок Люксембурга – чем бывший капер пересечет границу Франции. Ему и раньше доводилось уезжать тайно, но барон полагал, что теперь ему нужно быть более осмотрительным. Кто высоко поднимается – за тем и следить легче, а у Екатерины Медичи Антуан де Пине был до недавнего времени в милости. Которую теперь пришла пора оправдывать. За четыре минувших дня слежки за собой барон не заметил, хотя пару раз всё-таки сделал петлю на своем пути, сбивая возможных преследователей со следа. Имя он свое никому не называл и вообще в дороге старался не заводить пустых разговоров. Впрочем, мрачность и немногословность троицы скромно одетых дворян едва ли бросалась кому-то в глаза. Француя, терзаемая войнами, видела и не такое, а хозяева придорожных трактиров были рады брать плату за кров и еду, не задавая лишних вопросов. Путники вели за собой запасных лошадей, так что, время от времени меняя их, передвигались очень быстро. И всё равно – чем дальше был Париж, тем больше росло беспокойство в душе барона де Пине. Всё-таки бумаги, которые он хранил на груди, стоили дорого, а переданный перстень мог изменить ход истории. Не хватало погибнуть в пути по нелепой случайности или какой-нибудь местной хвори. Впрочем, причин особенно опасаться за свою жизнь у Антуана пока не было. Здоровье его было крепким, а случайные встречи пока не сулили опасности. Остановившись на постоялом дворе на ночь, барон устроился за большим деревянным столом и велел трактирщику принести мяса и вина. Спутники его сидели тут же, поддерживая с хозяином неторопливую беседу. Им было о чём поговорить, но разговор – пусть и ничего важного не содержащий – велся всё же негромко. Взгляд Антуана, спокойный, но внимательный – пробежался по другим посетителям трактира и не заметив ничего подозрительного, устремился снова перед собой. Разговаривать с кем-либо барон явно не имел никакой охоты.
Франсуа д'Анжервиль: Ничего не скажешь, барон де Пине заставил за собой погоняться. Доверенное лицо королевы Екатерины летел так, будто за ним гнались все черти ада, а герцог де Гиз ясно дал понять, что до Польши бумаги, которые везет барон доехать не должны. Как понял граф, счто при этом станется с самим бароном, никого особенно не волнует. Лес рубят – щепки летят. Служить королю Парижа – большая честь и привилегия. У каждых ворот, ведущих из Парижа, барона де Пине поджидали, и, как только стало известно, какую из дорог он выбрал, граф д’Анжервиль отправился следом. Но нагнал только недалеко от Меца, на маленьком постоялом дворе, где путники обычно коротали ночь или непогоду, если уж не посчастливилось попасть в город до темноты. Проклятый приспешник Флорентийки, похоже, был выкован из стали и совсем не нуждался в отдыхе. Поначалу д’Анжервиль собирался попросту устроить барону де Пине засаду на дороге, но раз судьба так удачно свела их этим вечером, то почему бы не сделать все проще? Напоить, вытащить бумаги, если попытается поднять шум – попросту прикончить. Грабеж на дороге – дело обычное! - Трактирщик, вина, - громко крикнул он, снимая шляпу и стряхивая с нее капли дождя – к ночи зарядила непогода. Если ты не можешь спрятаться, то сделай так, чтобы тебя все видели. Поймав внимательный взгляд барона, Франсуа д’Анжервиль, улыбнулся, как человек, который встретил знакомое лицо далеко от дома, но все же не уверен, что не ошибся. Чуть помедлив, он подошел к столу, за которым сидел де Пине со слугами. - Простите за беспокойство сударь, не хочу показаться невежливым, но ваше лицо мне кажется знакомым. Вы не из Парижа? Мы не встречались раньше? Открытый взгляд, открытая улыбка. Кто заподозрит дворянина в бесчестных намерениях? Только другой дворянин с бесчестными намерениями, но д’Анжервиль надеялся, что свою роль он играет убедительно.
Антуан де Пине: Антуан де Пине взглянул на обратившегося к нему дворянина с выражением полного безразличия на суровом лице. - Не думаю, - сказал он коротко. – Но присаживайтесь, места всем хватит. Свою роль – небогатого и нелюдимого путника – барон де Пине тоже играл вполне сносно. Ну, в самом деле, что взять со скромного, хотя и вполне мужественного француза? В кармане наверняка мышь на аркане повесилась, о чём говорили и бесхитростная еда на столе, и дешевое вино, и скромный наряд самого Антуана и его путников. Впрочем, уверенная манера бывшего пирата и его приглашение говорили о том, что скрывать ему, в общем-то, нечего, просто вот такой он человек, неразговорчивый. Не морщась, барон отхлебнул из стакана дрянного вина – хуже приходилось отведывать, чего уж тут! – и продолжил сидеть молча. Спутники потомка Люксембургов последовали примеру хозяина.
Франсуа д'Анжервиль: - Благодарю, сударь. На редкость гадостная погода разыгралась. Думал уже сегодня быть в Меце, а не судьба. Трактирщик, правильно поняв взгляд гостя, а, главное, правильно оценив и плащ, и щегольское перо на берете, и лошадь, на которой гость приехал, торопливо поставил на стол несколько бутылок лучшего вина, а из кухни, минуя чей-то не такой важный стол, поплыл румяный каплун и свежий хлеб, и ароматный окорок. Любопытно, где посланник Екатерины Медичи прячет бумаги? При себе, или разделил между собой и слугами? Нет, вряд ли. Если письма так важны, что во что бы то ни стало должны оказаться в руках у Генриха де Гиза, значит, слугам их никто не доверит. Франсуа д’Анжервиль, чувствуя как усталости гудят ноги, а желудок радостно поет песни от запахов еды, ловко открыл бутылки и разлил по оловянным кружкам. - Если вы так любезны, что разделили со мной стол, то позвольте разделить с вами ужин, - улыбнулся граф, пригубив вино. Отлично. Крепкое, чуть терпковатое. Отлично развязывает язык и быстро кружит головы. Вечер только начинался, и Франсуа д’Анжервиль не торопился, не видя в своем плане изъянов.
Антуан де Пине: План и не имел изъянов. Как бы ответил на такое приглашение скромный дворянин или притворяющийся им? Принял бы – с искренней благодарностью или просто из нежелания вызывать ненужные подозрения, а приняв, вынужден был бы что-то сказать. Антуан не считал себя слишком сметливым человеком – из тех, кто молниеносно просчитывают собственную выгоду или искуснейшее плетут паутину интриг – но всё же совсем простачком не был. Он кивнул, сдержанно выражая свою благодарность и взяв в руки стакан, сказал: - Ваше здоровье, сударь. Отказываться от приглашения незнакомца он не стал – может быть, дворянин, действительно, от чистого сердца угощает, не перевелись же на свете добрые люди, но всё же заводить с ним беседу не хотел – незачем. Так что, пригубив вина, продолжил молчать. Люди барона, покосившись на главаря, последовали его примеру, взяв кружки, но не спеша что-то говорить. Когда ему было это нужно, Антуан де Пине одним своим видом мог убить веселье. И отбить всяческое желание с ним разговаривать. Разумеется, по его повадкам сразу была заметна привычка командовать – без жесткой и твердой уверенности в себе долго в капитанах не проходишь, прирежут в первом же выходе в море – но барон это не скрывал. Таких дворян как он во Франции было много.
Франсуа д'Анжервиль: Такая сдержанность была настоящим испытанием для графа д’Анжервиля, который терпением и благоразумием сроду не отличался, а отличался великолепнейшей уверенностью, что жизнь должна подносить ему все на серебряном подносе и с улыбкой. Но все же скрипнув зубами с досады, он заставил себя доброжелательно улыбнуться, словно такая неразговорчивость шпиона Флорентийки его ничуть не задела. Досаду он утопил в кружке с вином. В голове приятно зашумело. - Путешествуете, сударь? Или по семейным делам? Хотя, не приведи Бог по семейным делам ездить, - ни с того, ни с сего брякнул он, и поморщился, вспомнив о благоверной, сидящей безвылазно в родовом замке, дышащем на ладан, и строчащей письма с упреками нерадивому супругу. Что-то, а сыпать упреками Рене де Рье, бывшая фрейлина Медичи, умела. – А еще лучше эту семью и вовсе не иметь. Мысль показалась ему глубокой, и он снова наполнил свою кружку и кружку соседа. Ну и что, что молчун… Молчуны – отличные собеседники, они слушают и не перебивают, а иногда так хочется поговорить? Анжервиль вздохнул и пододвинул каплуна себе и молчаливому барону де Пине. Каплуну предстояло быть съеденным. Так и законные супруги глодают косточки мужей. Метафизически, конечно. - Вот скажите мне, сударь, вы женаты? Граф сочувствующе улыбнулся своему собутыльнику. Наверняка женат. С таким-то мрачным лицом.
Антуан де Пине: Меж тем собутыльнику графа д’Анжервиля стоило некоторых усилий сохранять на лице мрачное выражение лица и держать язык за зубами. Голова у Антуана де Пине, бывшего испанского капера и французского шпиона, была крепкой – на корабле только вино и спасало от разного рода болезней – да и пил барон умеренно, но всё же алкоголь невольно настраивал на благодушный лад, расслабляя тело и разум. Хотелось забыть о поручении Её Величества и поболтать со случайным попутчиком, хотелось. Но это было неразумно. Пригубив вина и мысленно вздохнув – служба, чтоб её! – Антуан оторвал жареной птице ногу и отрицательно покачал в ответ на вопрос незнакомца. Его имя он и не спрашивал – незачем. - Нет, не женат, - ответил барон, которого собственное холостое положение вполне устраивало. – Но против семьи ничего против не имею. Женщины – создания нежные, хрупкие, чаще безобидные - какая от них может быть беда? Барон не так уж и лукавил – он всегда хорошо ладил с женщинами самого разного происхождения, так что не видел в них мирового зла. Хотя и допускал, что дамы бывают всякие, в том числе и скверного нрава. Ну вот пусть собеседник изольет душу – под его жалобы будет намного проще есть, пить и молчать.
Франсуа д'Анжервиль: Франсуа д’Анжервиль воззрился на своего собеседника так, будто у того отросли хвост, рога, и он заговорил языком нечеловеческим. Какая с женщин может быть беда?! Он расскажет, какая! Налив себе еще вина (немного расплескалось на стол, но граф даже не обратил внимания, что рукав камзола промок), гизар наставительно произнес: - Вы не женаты, сударь, потому так говорите. И не женитесь. Клянусь, с тех пор, как черт меня дернул стать семейным человеком, нет мне покоя ни днем, ни ночью. И пишет, и пишет… чего, спрашивается, писать, - вопросил он у ножки каплуна. – Все ждет, что ей разрешат вернуться ко двору. Моя жена, месье, бывшая фрейлина королевы-матери, Рене де Рье. Красивая… но ума (граф помотал ножкой каплуна перед носом у собеседника) вот как у курицы. Была любовницей Генриха Валуа… так что я, в каком-то смысле, королевский родственник. По юбке. Или по тому, что под юбкой, вернее! Граф громко расхохотался своей шутке, не смущаясь тем, что ее особенно смешной никто не нашел. - Но дамочку выгнали замуж. За меня. Правда, приданое за ней дали хорошее, все-таки девица уже давно была не девица. В общем, к чему я? Не женитесь, месье, не женитесь. Обзаведитесь любовницей и живите спокойно! Еще вина, трактирщик, ты хочешь, чтобы у меня в глотке пересохло?
Антуан де Пине: Антуан не рассмеялся, но посмотрел на собеседника внимательным и тяжелым взглядом. Рене де Рье он знал. Не так близко как знают любовниц – их объединяла когда-то общая служба на флорентийку да некоторое лично знакомство - но всё же фрейлина вызывала у барона довольно теплые воспоминания. Настолько теплые, что слушать размышления её мерзавца-мужа было неприятно. Вообще бывший пират относился к пьяным россказням довольно спокойно – оскорби, к примеру, кто-нибудь королеву Екатерину, он бы даже не обратил внимание (что великим выкрики черни?) – однако тут Антуан подозревал, что словами дело не ограничивается. Наверняка супруг и повелитель обходится с бедняжкой Рене дурно. Скверно. Не совершить ли доброе дело, избавив белый свет от досужего болтуна, а старую знакомую от мужа? Благородный порыв, но даже в благородном порыве барон видел свою выгоду. Глядишь, новоиспеченная вдова будет благодарна своему избавителю, а если вдобавок похлопотать перед королевой Екатериной о возвращении ко двору, можно кое-что попросить взамен. Нет, ничего непристойного – просто дружить с потомком Люксембургов и порой сообщать ему любопытные сведения. Но для начала надо было разобраться с незнакомым дворянином. Антуан рассмеялся и хлопнул собутыльника по плечу: - Что же вы так о жене-то отзываетесь, сударь, - заметил он почти добродушно, но с такой улыбкой, что охрана пирата невольно напряглась. – Неужели приструнить не можете? Вопрос жизни и смерти. Бывший капер загадал - если пьяный дворянин не будет похваляться грубым обращением с женой, Антуан оставит его в покое. Если нет – придется прибегнуть к оружию. Можно было бы удивиться – зачем шпиону Медичи, грубому и в глубине души несколько циничному, заступаться за какую-то там даму, однако для барона это было делом своеобразной чести. Он не вступался за всех подряд – только за ограниченный круг лиц. И белокурая бывшая фрейлина королевы входила в этот круг. По какой причине – было известно лишь самому барону де Пине и Господу Богу.
Франсуа д'Анжервиль: Граф не расслышал предостерегающей нотки в голосе бывшего пирата, а очень зря. Иногда очень полезно слушать не только себя, но для этого Франсуа д’Анжервиль был слишком пьян и слишком самовлюблен. К тому же вопрос Антуана де Пине пробудил в его душе воспоминания, довольно приятные. Для него приятные, для Рене де Рье вряд ли. Убедившись в том, что жена не может быть ему ничем полезна, и, по сути, замужество для нее это ссылка, граф уже не сдерживал себя, находя в издевательствах над супругой одно из преимуществ семейной жизни. - Я и не могу приструнить? Вы плохо знаете меня, сударь, - Франсуа д’Анжервиль молодецки усмехнулся, выглядя в собственных глазах героем. – Моя милая женушка научилась добродетели смирения. Послушания. Целомудрия. При дворе она жила в свое удовольствие, задирая юбки, ну а теперь у нее есть время подумать о своих грехах. Граф сжал кулак, с наслаждением вспоминая выражение страха на красивом лице жены. Это то, о чем он так мечтал – видеть в глазах окружающих страх. И почтение. - Женщинам нужна твердая рука, - провозгласил он. – И регулярная порка. Во спасение их души.
Антуан де Пине: Большая ошибка. Антуан не изменился в лице, но мысленно вынес словоохотливому дворянину смертный приговор. В конце концов, на его клинке немало крови – причем случалось и невинной – что изменится от того, что он обагрится ею ещё раз? - Складно как говорите, сударь, - тон пирата оставался добродушным, но это было опасное добродушие. – А я слышал обратное – у кого мужской силы недостает, те на женах злобу-то вымещают. Грубая шутка, едва ли уместно звучащая из уст уроженца одной из самых знатных семей Шампани, но кто распознал бы в просто одетом молодом человеке сына графа де Бриенна? А в дешевых тавернах, где доводилось пировать барону де Пине (в бытность его морским разбойником), говорилось и не такое. Антуан глухо рассмеялся своей остроте и осушил стакан с вином. Его охрана сидела тут же, но всё же руку бывший капитан держал поближе к ножу. Если мерзкий муженек Рене де Рье бросится на него тут же – всё закончится очень быстро.
Франсуа д'Анжервиль: Франсуа д’Анжервиль сначала побледнел как полотно, от гнева, а потом покраснел, ибо грубая шутка Антуана де Пине попала не в бровь, а в глаз. Злоупотребляя вином, он как-то опростоволосился на супружеском ложе, за что возненавидел свою жену еще больше. Так что бедняжке доставалось не только за ее грехи, но и за мужскую слабость супруга. Ну а известно, когда шутка перестает быть шуткой, она становится оскорблением. Глаза графа заволокла кровавая пелена. Ему казалось, что все, кто есть сейчас в этом захолустном кабаке, смотрят на него, насмехаются над ним, знают о его позоре. Какая тут осторожность! Какое поручение герцога де Гиза? Вино, злоба, ненависть – все это ударило в голову адской смесью. Вскочив, Франсуа д’Анжервиль перевернул лавку и бросился на обидчика, намереваясь прекратить его земной путь прямо сейчас. - Защищайся, трус, - зарычал он. – Или клянусь, нанижу тебя на вертел, как барана!
Антуан де Пине: Антуан не стал терять время на ответ, а выхватил шпагу. Он ждал именно такой реакции и, пожалуй, был бы даже оскорблён, если бы его шутка произвела бы меньший эффект. В предвкушении драки кровь быстрее побежала по жилам, придавая лицу задорный румянец, а мышцы наполняя силой. Возможно, стоило бы предоставить дело своим сопровождающим – пусть бы отрабатывали плату, которую получали за охрану жизни господина, но барон предпочитал сражаться сам. Он привык играть со смертью в бытность морским капитаном и – хоть не искушал попусту судьбу – не боялся опасных схваток. - Какой пыл, - весело заметил он, отразив удар соперника. – Может, ещё забодаете меня, ваша милость? Есть есть чем, разумеется. В кабаке раздался чей-то смех. Посетители – пусть и не горящие желанием попасться дуэлянтам под горячую руку – всё же следили за поединком. Ещё бы – такое развлечение для бедного люда! Только хозяин харчевни смотрел с явным беспокойством – ладно перебьют друг друга, но лавки-то зачем ломать?
Франсуа д'Анжервиль: Лавки на постоялом дворе были сколочены грубо, но крепко, как раз, должно быть, на такие случаи, когда благородные господа, выпив вина, пойдут резать друг другу глотки. Слуги графа, переглянувшись, отступили. Граф д’Анжервиль обладал удивительной способностью внушать нелюбовь к своей особе. Не то, чтобы сопровождающие намеренно предали своего господина, нет. Но пока не было приказа, к чему лезть в пекло? А граф готов был именно что в любое адово пекло кинуться, только бы добраться до проклятого шпиона Флорентийки. И дело было уже не в приказе герцога де Гиза, о нем Франсуа уже не помнил. Дело было в его задетой гордости, вернее, гордыни, неумного, но притязающего на ум человека, в больно задетом самолюбии. Франсуа д'Анжервиль бросался на Антуана де Пине, как бык бросается на красную тряпку, не думая, не рассчитывая свои силы. А сил было не так уж много. Долгая дорога, забористое вино, а главное привычка к праздной придворной жизни, не прибавляют крепости руке и точности удару. Несколько раз он пытался атаковать бывшего пирата, но тот был словно заговоренный. Распалившись, Анжервиль делал одну ошибку за другой, рыча, открываясь для атак, нарушая все писаные и неписаные правила. Когда судьба ведет нас к своим, одной ей ведомым целям, она делает нас слепыми и глухими.
Антуан де Пине: Антуан – который был пьян намного меньше своего собутыльника, да и менее раздражён – воспользовался очередной оплошностью противника, ударив его в бок шпагой. Сильный, почти смертельный удар (но барон и намеревался убить), так что поединок можно было счесть оконченным. Граф упал оземь, а остальные участники сцены примолкли. Одно дело – наблюдать за схваткой, совсем другое – за смертоубийством. Не то, что было слишком удивительно – времена-то жестокие, но всё же не слишком привычное. Барон де Пине запоздало подумал о том, что надо было не вершить правый суд у всех на глазах, а вызвать противника куда-нибудь за околицу. Закопали бы тихо вместе со свидетелями – никто бы ничего не узнал. Но сделанного не воротишь. - Посмотри, что с ним. Отрывистый приказ - и слуга бывшего пирата наклонился над поверженным противником, чтобы проверить, бьется ли сердце несчастного. Но рука нащупала бумаги, так что, забыв о первоначальном намерении, сопровождающий Антуана вытащил их и передал хозяину. Схватив добычу, барон скомандовал: «Уходим» и вместе со своими сопровождающими покинул гостеприимный (для кого-то) трактир. Слуги графа – на счастье пирата – не стали вступаться за хозяина, но убийство есть убийство. Уже потом – спустя много лье – Антуан изучил захваченную переписку. Судя по ней, убитый являлся гизаром. Усмехнувшись – вот будет мадам Екатерине ещё одна добрая новость – барон пришпорил коня. Впереди была Польша.
полная версия страницы