Форум » Игровой архив » Утоли моя печали » Ответить
Утоли моя печали
Франсуа де Валуа: 16 марта 1574 года, Париж, поздний вечер.
Ответов - 9
Франсуа де Валуа: Сырая мартовская ночь почти накрыла Париж, только в самой дали еще виднелась кромка светлого неба, но и она стремительно истончалась. Горожане попроще, победнее, закрывали ставни и двери на засов, и даже второе пришествие не выманит до утра их за порог. В домах побогаче, тех, которые охранялись слугами, а то и собственной небольшой армией, приветливо горели окна. Одно из преимуществ положения принца крови в том, что даже поздним вечером ты можешь постучаться в любые двери, и они тебе откроются. Этим мартовским вечером Франсуа Валуа постучался в двери дома своей сводной сестры Дианы де Франс, изящнейшей герцогини д’Этамп и ее супруга, маршала Франции, Франсуа де Монморанси. Бывший губернатор Парижа был почтенным представителем старой аристократии, гордостью прошлого царствования. Но именно у него младший из Валуа решил поискать помощи. Если чему-то научила его встреча с Катрин де Гиз, так это тому, что прозорливый сам творит свою судьбу, и ищет для себя сторонников. - Простите меня за столь поздний визит, я был здесь неподалеку и не мог удержаться от удовольствия увидеться с вами, Ваша Светлость и засвидетельствовать свое уважение, - изысканно поклонился принц герцогу, с наслаждением чувствуя, как после мартовской сырой прохлады его окутывает ароматное тепло. Но на лице принца не было написано удовольствие, напротив он был удручен, очень удручен и даже взволнован. Настолько взволнован, что тяжко вздохнул. - У вас не надеется бокала вина – прогнать сырость, и добрый совет – облегчить душу? Последний сын Генриха II светло и застенчиво улыбнулся герцогу, молодость просила совета и поддержки у зрелости. Что же, каждому своя роль!
Francois Montmorency: Молодость проводит вечерние часы за развлечениями, которые часто захватывают и большую часть ночи. Старость - мерно дремлет у зажженного очага, дабы прогнать промозглую сырость, которая так тяготит почтенных обитателей Парижа в начале марта. Зрелость же встречает это сумеречное время за книгой или размышлениями, беседой или написанием мемуаров. Герцог де Монморанси давно перестал считать себя юным и неопытным мальчишкой, но полагать себя старым - почитал вернейшей из глупостей. И потому настойчивый стук в дверь, раздавшийся этим вечером в его особняке, застал бывшего губернатора столицы Франции за благородным занятием, положенным уважаемым мужчинам его возраста и положения - он читал книгу, сидя у весело потрескивающего поленьями камина. Почтительный слуга, посланный узнать, что это за гость пожаловал незванным, вернулся и с невозмутимым видом доложил о том, что это его высочество герцог Алансонский, который намерен повидаться с его светлостью. Не дрогнув ни единым мускулом, хоть этот визит и стал для него полной неожиданностью, супруг внебрачной дочери Генриха II Валуа велел немедленно пригласить царственную особу в дом и приготовить подогретого вина со специями. Когда принц вошел, Франсуа вежливо поднялся и двинулся ему навстречу. Замерев на небольшом отдалении, склонился в приветственном поклоне и выслушал слова сына Екатерины Медичи: столь же юного, сколь опасного, ибо он - один из отпрысков коварной флорентийки. - Добро пожаловать, Ваше высочество. Я счастлив, что Вы почтили мой дом своим присутствием. Жаль, что дражайшая Диана нынче отсутствует, ибо отбыла в Экуан по моей просьбе. Мы бы хотели провести летние месяцы вне Парижа - этого средоточия суеты и праздности. Она была бы рада Вас видеть. - Церемонно проговорил Монморанси и добавил, указывая на кресло, стоявшее ближе к очагу: - Да Вы совсем продрогли. Прошу, присаживайтесь, сейчас принесут подогретое вино. Неспешно опустившись в кресло рядом и сложив руки на коленях, потомок прославленного маршала поднял глаза на посетителя. Вгляделся в черты молодого лица со следами порочности: тонкие губы, желчные скулы. Темные провалы глаз, в которых плещется непроглядный мрак венецианских ночей и кипит котел адской смолы. Слуги бесшумно внесли поднос с вином и чеканными кубками с вензелем рода Монморанси. На подносе также стояло блюдо с нарезанным сыром и ваза с засахаренными орешками. В отдельной пиале - густой мед, в другой - разноцветные цукаты, до которых герцог был большим охотником. - Итак, Ваше высочество, я правильно понял: Вы ищите совета? - Спросил его светлость, беря один из кубков и согревая о него ладони. - Но что же Вас гнетет: какой вопрос, ответа на который не смогли найти «паркетные» вельможи, Ваша матушка и даже Ваш венценосный брат? - Не слишком скрывая желчность в голосе, полюбопытствовал он. И, умолкнув, пригубил пряного вина, чтобы дать возможность младшему из Валуа высказаться.
Франсуа де Валуа: Отсутствие Дианы не слишком огорчило герцога Алансонского, у которого родственные чувства были подчинены строгому расчету. Да и чем меньше людей будут знать, что младший Валуа решился, наконец, перестать мечтать и начать действовать, тем лучше. Хотя бы поначалу. Вино было превосходным, как и все в доме Монсоранси, да и пил он его без затаенной опаски, как то было в доме Катрин де Гиз. Тут незачем опасаться удара в спину. Благородный Монморанси либо с негодованием выставит его вон, либо будет с ним до конца. Вздохнув, Франсуа протянул руки к огню, чувствуя, как уходит из тела холод сырой мартовской ночи. - Вы вложили персты в мою открытую рану, герцог, - тихо произнес он, с удивлением замечая, как и вправду дрожат его пальцы. То ли тело поверило в волнение, которое принц пытался изобразить, то ли волнение было таким сильным, что разум его просто отказывался замечать, отбрасывая в сторону, как нечто ненужное и опасное. – Я действительно не могу доверить свои сомнения матери, брату, или тем, кто притязает давать им советы. Хотел бы, но не могу. И не могу решиться рассказать им то, что узнал случайно, потому что речь идет, возможно, ни много, и мало, о судьбе Франции. Франсуа перевел взгляд с собственных рук на собеседника. От вина и огня к лицу принца возвращались краски. Разум лихорадочно искал и подсказывал нужные фразы. Это была не игра, как с герцогиней де Монпансье, в которой каждый пробовал на зуб своего соперника, нет. И пусть это еще был не заговор… но до заговора оставалось только полшага, и младший из Валуа хотел сделать вместе с маршалом Франции. - С одной стороны, долг повелевает мне открыть матери и брату тайну, которая мне стала известна. Но увы, я уверен, что движимые гордыней, подстрекаемые плохими советчиками, они развяжут новую кровавую войну! И вот, на одной чаше весов Гизы, на другой король Карл и его советники, а я не знаю, что предпринять. Франсуа старался поведать Монморанси не слишком много и не слишком мало, но достаточно, чтобы заинтересовать. Люди, прожившие свою жизнь в блеске и величии редко когда довольствуются меньшей долей. Может быть и муж дочери Генриха II тоскует по тем временам, когда он находился в самом центре кипучей жизни двора, с его интригами и заговорами? Если так, то ему есть что предложить герцогу.
Francois Montmorency: Навык слушать и навык слышать - это два разных, однако весьма полезных таланта, которыми должен обладать любой благородный вельможа. Франсуа де Монморанси был счастливцем, удостоившимся благословения свыше, ибо в равной степени хорошо умел и первое, и второе. Более того, будучи человеком проницательным и не лишенным склонности к анализу, герцог также имел способность не только смотреть, но и видеть. И теперь, сидя у огня в компании младшего из сыновей Валуа, он с любопытством наблюдал за тем, как Франсуа осторожно подбирает слова. Так, будто перебирает жемчуг, откладывая в сторонку лишь самые крупные и красивые жемчужины: гладкие и блестящие, впрочем,скрывающие за своим матовым блеском нечто большее, чем просто драгоценный дурман. Сделав небольшой глоток, его светлость не торопился отвечать, дабы развеять сомнения и подарить надежду герцогу Алансонскому. Покатал вино на языке, ощущая терпкий вкус и легкое покалывание, свидетельствующие о прекрасной выдержке и отличных вкусовых качествах напитка из его погребов. Прикрыв глаза, проглотил. Дотянулся до вазочки с цукатами и взял несколько штучек холеными пальцами. Положил в рот, неспешно прожевал. Выигранное таким образом время экс-губернатор Парижа потратил с пользой. Он лихорадочно размышлял, выверяя степень откровенности, которую может позволить себе с отпрыском Екатерины Медичи. Выходило, что его высочеству стали известны какие-то интересные и важные сведения. Возможно, касающиеся заговора против короны, иначе он не стал бы столь многозначительно поминать судьбу несчастной Франции. Однако принц не доверяет матери и старшему брату, увенчанному ныне короной. Последнее не мудрено. Исчезни сейчас Карл с политической арены, кто займет его место? Уж не наш ли юный друг? Да, в такой ситуации раскрывать карты опасно, ведь известно, что вдовствующая королева не питает любви к своему младшенькому. Еще чего лишит законного наследства! Был ли потомок прославленного рода Монморанси тщеславен? Разумеется, ведь для истинного дворянина тщеславие - это не грех, а одно из важнейших достоинств. Тешил ли он тайком ото всех неудовлетворенные амбиции? Ответ и на этот вопрос однозначный и положительный: «Да». Что за вассал, не желающий и родине послужить, и господина порадовать, и сам вознестись? Никчемный, глупый аристократишка, владеющий малым и не смеющий даже мечтать о большем. Таких людей герцог не уважал. Может быть именно поэтому притязания наследника французского престола показались ему столь привлекательными? - Ваше высочество, - размеренно, с расстановкой, заговорил его светлость, глядя на то, как алая жидкость плещется по краям кубка, который он в задумчивости принялся вертеть в руках, - я понимаю Ваши опасения и разделяю тревогу за наше отечество. Вы - символ новой эпохи, я - обломок великого и блестящего прошлого. Я вижу в том, что именно к моему порогу привела Вас судьба нынче вечером с этим тягостным грузом раздумий и скорби перст Господень, указующий нам верный путь. Быть может лишь мудрость былого и страстная жажда жизни и процветания молодости, объединясь, смогут возродить утраченное величие и даровать свет надежды бедному народу, отягощенному гнетом страданий, нищеты и безвестности. Умолкнув, супруг Дианы д'Этамп выжидательно посмотрел на своего позднего гостя, чье лицо раскраснелось от вина и каминного жара. Он еще не сказал ничего конкретного, и в ответ получил лишь отклик на свой незаданный вопрос: «Кто со мной?»
Франсуа де Валуа: Франсуа был начисто лишен любви к так называемому «народу», и словосочетание «благо страны», «процветание Франции», он употреблял только потому, что это придавало блеска его речи. Более того, он был уверен, что всеми, как и им, движет только честолюбие, и не важно, какие слова при этом говорятся. Посему, из слов Монморанси, не лишенных поэтического красноречия, он услышал следующее: нам есть, что обсудить, и есть, что предложить друг другу. Но если уж беседа началась на столь возвышенных тонах, Франсуа счел своим долгом на этих же тонах ее продолжить. - Я счастлив, что не ошибся, придя к вам за советом, - радостно воскликнул он. – Ваша мудрость и опытность, это то, чего мне так не хватает. Я расскажу вам, что узнал сегодня, и, возможно, мы вместе примем решение о том, как будет лучше поступить. Не для блага моего брата или матери, не для блага иных лиц, а для блага Франции, о процветании и мощи которой мы оба печемся. Сцепив пальцы под подбородком, прикрыв глаза (неосознанно – но подражая в этом матери) Франсуа стал рассказывать о своем недавнем приключении, время от времени бросая из-под ресниц на собеседника быстрый взгляд, чтобы понять, как он относится к услышанному. В горящем огне камина вставали стройные колонны аббатства Святой Женевьевы, блестел лукавый взор Катрин де Монпансье, обряженную в рясу монашка. Принц рассказал и о том, как узнал ее, как подошел, поведал о намеках Катрин на некую тайну, и о сегодняшней попытке заручиться его молчанием… скрыл только то, что был в Отеле де Гиз и имел беседу с принцем Жуанвилем. - Теперь вы понимаете мои колебания? Видимо, Гизы что-то замышляют, но если я расскажу об этом матери и Карлу, я получу войну в собственной семье. Королева Екатерина видит (и не напрасно) в Гизах соперников, их влияние и могущество больше пристало бы принцам, связанным с домом Валуа узами не только родства, но и преданности. А король Карл… вы слышали, наверное, о том, какое влияние обрела герцогиня Неверская на Его Величество? А она невестка Гиза, родная сестра его жены. Если не расскажу, то кто знает какими будут последствия? Франсуа вздохнул, и отпил вина. - Я вижу только один путь, герцог. Вместе с людьми, которые разделяют мои опасения и надежды взять в свои руки безопасность Франции и короны.
Francois Montmorency: Монморанси слушал юного принца с неугасающим вниманием. Все, что тот говорил, отзывалось болью в сердце благородного воина, искренне желавшего видеть Францию прекрасным, цветущим государством. Амбиции Лоррейнов, их жажда власти и вражда с Валуа, действительно, представляли угрозу для благополучия страны и правящей династии. Это так на них похоже: прикрываясь церковью и благими намерениями, плести коварные заговоры! В продолжение повествования, герцог то хмурился, то сжимал кулаки, то принимался нервно кусать губы в бессильной злости. Ненавидел ли он де Гизов? Ответить на этот вопрос трудно. Скорее, экс-губернатор Парижа уважал их, побаивался и завидовал тому блеску и величию, которые везде и всегда сопутствуют птенцам лотарингского гнезда. Мысленно он примерял на себя восхищенные взгляды столичных жителей, опасливые шепотки за спиной и гордо выпрямленную спину. Получавшееся зрелище Франсуа нравилось. Положительно, нравилось. - Ваше высочество, теперь, когда Вы мне обо всем рассказали, я готов возблагодарить Господа за то, что он надоумил Вас постучаться именно в мой дом. - Горячо заверил Алансона супруг Дианы д'Этамп. От лихорадочного возбуждения, охватившего все его тело, он резко подался вперед. На щеках выступили красные пятна румянца. - Вдовствующая королева женщина без сомнения мудрая и дальновидная. Однако она ослеплена ненавистью.А его величество Карл IX - добрый сын, полагающийся на мнение матери. Его нельзя в этом упрекнуть, ибо такая преданность родной крови является наивысшей христианской добродетелью. Наше дело помочь им осознать всю опасность нынешнего положения. Но! - Тут его светлость назидательно поднял палец. - Уже после того, как опасность минует. Вы правы, Ваше высочество, мы встанем на защиту нашего несчастного отечества. Предотвратим грядущую беду, доказав тем самым свою верность Франции и возвысившись в глазах народа!
Франсуа де Валуа: Удивительно, но Франсуа почувствовал, что он и правда готов прослезиться, так принц вошел в образ «сына отечества», радеющего за этого отечества благо. Уж очень картина складывалась благообразная. Славный Монморанси и он, младший из Валуа, вместе готовы встать грудью на защиту Франции. И что за беда, если при этом они будут преследовать каждый свои интересы! - Ваш государственный ум, герцог, вызывает во мне глубочайшее уважение и самое искреннее восхищение, - произнес Алансон, отсалютовав маршалу Франции кубком с вином. – Мне еще далеко до вашей мудрости и прозорливости! Как, впрочем, и моему брату Карлу. Мы еще молоды, Ваша Светлость. Но будь я королем, я бы ценил по достоинству ваш военный и политический гений. Вот. Сказано главное, сказано как будто невзначай, и кто сможет упрекнуть Франсуа за эти слова. Он же не призывает к измене! Ах, это волшебное «если бы». Иногда это отражения разочарования, но иногда и надежды, которую человек носит в своем сердце. Сегодняшний вечер – принц мог сказать это, стал вечером возрождения из пепла его самых честолюбивых надеж. И он готов был щедро поделиться этими надеждами с Франсуа де Монморанси, дав понять, что умеет быть благодарным. - Как думаете, понадобятся ли нам верные люди, умеющие ждать, исполнять приказы и держать язык за зубами? - осведомился Франсуа, переходя к самому приятному, а именно - к планированию своего будущего восхождения к вершинам.
Francois Montmorency: Экс-губернатор Парижа выслушал принца с благостным и удовлетворенным выражением лица. Он величественно кивнул, когда речь зашла о молодости герцога Алансонского и самого короля. Улыбка Монморанси сделалась мягкой и чуть снисходительной. Именно так герцог представлял себе взаимоотношения «Мудрого и опытного» с «Молодым и горячим». Легкая тень смущения и как будто бы удивления коснулась глаз Франсуа лишь тогда, когда Валуа вскользь упомянул о том, что по достоинству оценил бы советы своего собеседника, красуйся теперь корона Франции на его голове. Тонкая иголочка страха кольнула благородное сердце прославленного потомка старинного рода: «Правильно ли я поступаю?» Однако гордость и тщеславие тут же подняли голову и зашипели на эти глупые мысли разъяренными змеями. Снова перед внутренним взором его светлости явился портрет «Короля Парижа» во всем блеске славы. Вглядевшись повнимательней в черты этого великолепного господина, осиянного любовью капризной Фортуны, супруг Дианы д'Этамп с удивлением узнал в нем себя. Пожевав в задумчивости губами и похрустев суставами пальцев (дурацкая привычка, от которой Монморанси так и не смог избавиться), он заговорил медленно и осторожно, взвешивая каждое слово, выверяя каждую интонацию. Здесь пахло заговором, а в таких вопросах даже у стен вырастают уши... - Ваше высочество, я от всей души благодарен Вам за столь высокую оценку моего скромного вклада в великое дело во имя благополучия нашей несчастной родины, растерзанной религиозными войнами, обескровленной честолюбивыми амбициями дворян, нуждающейся в сильном и умном правителе. Даже и не сомневаюсь в том, что Вы бы непременно исполнили все сказанное, окажись у Вас такая возможность. Взяв кубок, герцог сделал большой глоток вина, чтобы обдумать дальнейшую речь и заодно промочить горло, которое от волнения и немалой опасности этого исторического момента охрипло и пересохло. - Вы правы, молодость в подобной ситуации - не лучший советчик. Жаль, что его величество Карл IX, как Вы утверждаете, подвержен «не тем» влияниям. Я верю Вам всецело, ибо Вы пришли ко мне, не ища собственной выгоды, но желая спасти отчизну! В переводе «на нормальный» язык это должно было значить примерно следующее: Ваш замысел мне понятен. Принципиальных возражений на этот счет не имею. Карл слишком зависим от своей любовницы и перестал быть подконтролен матери. Корона на Вашем челе смотрелась бы весьма уместно. Тем более, что Вы проявили замечательную предусмотрительность и поспешили заручиться поддержкой такого ценного союзника, как я. - Разумеется, герцог. Нам понадобятся верные люди - неболтливые, сообразительные и честолюбивые, которым мы смогли бы доверить некоторые обязанности в нашей спасательной миссии. Надеюсь, у Вас есть такие на примете? Не больше трех-пяти человек. Чем меньше людей узнают о нашем маленьком секрете, тем лучше.
Франсуа де Валуа: - Я найду таких людей, и вы, герцог, решите, могут ли они быть нам полезны. Увы, храбрецов так много, а людей преданных так мало, и мы не можем позволить себе ошибиться. Бедная Франция! Принц скромно опустил взгляд. Все на благо Франции! И этот разговор, и все, что за ним последует. Если постараться, то можно даже себя в этом уверить. Все, что он затевает, не заговор против брата, который здрав, бодр, и вполне еще может подарить Франции Дофина, и кем тогда будет он, Франсуа? Братом короля, а потом дядей короля? Нет уж, эта роль не для него. За стенами поздний вечер незаметно сгустился до густой ночной черноты, Париж притворился спящим. В этом городе все притворялись, и эти двое, неспешно беседующие у камина, пробующие великолепное вино, тоже. Прерывать эту встречу, принесшую такие впечатляющие результаты, не хотелось. Беседа текла, мягко задевая то один предмет, то другой… Испания, Рим, достоинства вина и лошадей, прошедшую зиму и наступающую весну, и постоянно, вскользь, почти незаметно, бросались намеки на то, что будет, если… Заговоры всегда начинаются с малого, с неутоленного честолюбия, с хорошо скрытой обиды, с неисполненной мечты или старой вражды. Так уж получилось, что всего этого хватало вокруг трона Карла IX Валуа. Воистину, бедная Франция! Эпизод завершен
полная версия страницы