Форум » Игровой архив » Si fata sinant » Ответить
Si fata sinant
мэтр Рене: Si fata sinant - Если бы угодно было судьбе (лат.) 13 марта 1575 года. Париж, Лувр. Предрассветный час.
Ответов - 17, стр:
1 2 All
мэтр Рене: Старость – пора, когда кости срастаются медленнее, а дни бегут быстрее. Шесть недель с хвостиком потребовалось мэтру Рене, чтобы оправиться от увечья, полученного в доме палача парижского суда. Несколько раз менялась глиняная повязка, и каждый раз флорентинец убеждался, что избавляться от нее совсем - слишком рано. Но в начале марта, по настоянию своего нового подмастерья, повязку пришлось снять. Еще две недели мэтр деланно стонал, разрабатывая руку, но взгляд господина д'Обинье с каждым днем становился все недоверчивее. Пришло время сдержать данное гугеноту слово. А обещание Биянко сводилось к тому, что он посетит, при очередном своем походе в Лувр, некую белокурую особу и передаст ей весточку от влюбленного в нее дворянина. Ренато не раз видел ее, когда был у своей госпожи, но до сих пор так и не изволил даже намеком дать ей понять, что с ее поклонником. Осторожность старого лиса подсказывала, что еще не время. Оправданием ему служило то, что госпожу де Лаваль он ни разу не видел в одиночестве, а ущербность из-за травмы лишала уверенности в своих силах. За это обещание Агриппа д'Обинье, переждавший приход королевы-матери к своему парфюмеру в домике Кабоша, вернулся к алхимику и исправно помогал ему в его праведных трудах. Но, кроме обещания, Рене не менее исправно вкладывал в косматую голову друга Генриха Наваррского те знания, которые считал нужными. Впрочем, насколько было известно флорентинцу, молодой человек регулярно посещал и домик у Позорного столба, и, как он там проводил время, Ренато оставалось только догадываться. - Да иду я, иду с утра, месье. Ну сколько можно мне напоминать то, что я и так прекрасно помню, - стоит отметить, что Агриппа не сказал мэтру ни слова, а лишь выразительно пялился на него весь вечер, недавно заявив, что собирается отправиться в Лувр сам в ближайшее же время, если его новоиспеченный учитель на то не сподобится. Именно по всем озвученным выше причинам в середине марта 1575 года, ранним утром, когда еще даже не взошло солнце, Ренато Биянко стоял в покоях фрейлины Ее Величества королевы Екатерины. Рука его солидно возлежала на холщовой перевязи, а взгляд был мрачен. - Сударыня, простите, что посещаю вас в столь неурочный час, но дело, приведшее меня сюда не терпит отлагательств, - мэтр едва заметно усмехнулся, подумав, что сколько мог, он это дело откладывал.
Изабель де Лаваль: Приход мэтра Рене застал Изабель за самым важным делом, которое может быть у молодой, очаровательной женщины – выборе наряда для сегодняшнего дня. День был важный. Именно сегодня Его Величество принимал тех, кто занял новые должности, зрелище обещало быть не только ярким, но и поучительным. Всегда полезно знать имена новых фаворитов, а счастливчик, которому повезло попасть ко двору и получить какую-то должность всегда чей-то фаворит. Мэтр был принят без промедлений, и на то было несколько причин. Во-первых, он мог прийти с каким-то поручением от королевы-матери, во-вторых, все дамы, пользующиеся его снадобьями, немного благоговели перед флоретийцем. Все-таки в его руках была их красота и молодость! Ну и, наконец, Изабель просто было любопытно, а последнее играло, зачастую, главную роль во всех приключениях этой дамы. Так что мрачный взгляд мэтра натолкнулся на самую сияющую улыбку, которую смогла изобразить маркиза де Сабле. - Вам, мэтр, рады в любое время, - заверила Изабель нежданного посетителя. – Вы так часто оказываетесь полезным нам, дамам, что я буду только рада, если смогу оказаться чем-нибудь полезна вам. Поплотнее закутавшись в просторное утреннее платье из легкого шелка, Изабель указала парфюмеру на стул у окна. Из женского коварства она могла бы продержать на ногах даму, ниже ее по положению, но, святые небеса, мэтр Рене, повелитель ароматов, король помад и притираний, был достоин самого горячего приема.
мэтр Рене: - Вместе с моими извинениями примите и этот скромный дар, мадам де Сабле, - откуда-то из недр рукава Рене выудил небольшую, но очень изящно сделанную коробочку, в которой хранилась пудра. И надо отметить приготовленная не им самим, а его докучливым помощником, по воле которого флорентинец сегодня обивал порог фрейлины Ее Величества. Вручив Изабель подарок, Ренато воспользовался ее предложением и опустился на предложенный стул. Цепкий взор верного слуги Катрин Медичи быстро обежал покои дамы, заглядывая даже туда, куда казалось взору не добраться. Убедившись, что они одни, Биянко принялся за такой же тщательный осмотр самой хозяйки апартаментов. Несмотря на приветливость маркизы, губы алхимика не тронуло даже подобие улыбки. Осмотрев молодую вдову с ног до головы, мэтр не погнушался повторить сию процедуру, и в этот раз тонкие ткани не были ему помехой. Богатое воображение уроженца Флоренции быстро дорисовало все то, что было ими прикрыто. - В целом недурно, но все равно не осторожно, - шепнул он сам себе, найдя волосы маркизы шелковистыми, кожу бархатной и чистой, губки розовыми, фигурку точеной, а глаза сияющими. Выбор Агриппы можно было бы одобрить, не будь сия дама в услужении у королевы-матери. - Вряд ли вы сможете быть полезной мне, сударыня, - сухо начал парфюмер, - скорее я вам. Если конечно вас интересует судьба одного любителя утренних прогулок по берегам Сены, - словно бы сказав все, Рене впился взглядом в личико Изабель. Он оставил за собой право самому выбрать каким образом дать ей понять от кого он пришел, и находил, что упоминание о ее свидании с Агриппой будет вполне уместно.
Изабель де Лаваль: Судьба одного любителя утренних прогулок по берегу Сены очень волновала маркизу де Сабле, тем паче, что оный любитель давно не подавал о себе вестей, а вести самостоятельные розыски и расспросы Изабель не решалась. Ожидание было тем тяжелее, что его не с кем было разделить. Придворная дама Медичи хранила тайну даже от служанки, справедливо полагая, что золото иногда подкупает и самые, казалось бы, верные сердца. А если не золото, то угрозы. Но, если уж маркиза не доверила свое беспокойство даже преданной камеристке, то уж тем более было бы неосторожно показывать его перед мэтром Рене, доверенным лицом королевы Екатерины. По-правде говоря, его слова (если они были поняты правильно) заставляли задуматься о ловушке… возможно, королеве Екатерине удалось схватить неугомонного Агриппу д’Обинье, или, хотя бы заподозрить в том, что таинственный гость, наделавший столько шума в Лувре, это он, и королева подослала флорентийца, чтобы выведать остальное. Тогда одно неосторожное слово может повредить поэту, забравшему сердце придворной дамы. Задумчиво рассматривая серебряную коробочку, Изабель взвешивала «за» и «против». Да, может быть, было очень неосторожно продолжать этот разговор с Ренато Биянко, но и отказаться от возможности узнать что-то о судьбе Агриппы д’Обинье маркиза не могла. - Вы правы, мэтр, мне очень интересна судьба одного любителя утренних прогулок по берегу Сены, - мягко улыбнувшись, проговорила она, но во взгляде прозрачных глаз Изабель де Лаваль мягкости не было. – Только как бы нам, мэтр, узнать, об одном ли лице мы говорим. Во избежание досадных ошибок. Коробочка была открыта, но, к разочарованию маркизы, в ней оказалось только то, что там должно было быть, то есть пудра. Она-то надеялась хотя бы на записку от Агриппы д’Обинье.
мэтр Рене: Рене тоже была не чужда осторожность. Если сказать точнее, она была одним из тех качеств, которыми он руководствовался на протяжении всей своей жизни. Иначе вряд ли бы дожил до сего дня. - Во всяком случае, если ошибку, кто и делает, то некто гораздо большую, чем я или вы, - проговорил алхимик, глядя в светлые глаза маркизы де Сабле. – Но чтобы вам было понятнее: Его помыслы отданы югу, Рука принадлежит другу. Кумир его - Франциск Рабле А женщина – маркиза де Сабле. Закончив этот наскоро сочиненный поэтический экзерсис, характеризующий месье д'Обинье (а для постороннего ему человека, он мог стать описанием многих молодых людей конца шестнадцатого столетия, знакомых с Изабель де Лаваль), парфюмер добавил, устало вздохнув: - Что до последнего – это его личные домыслы. Что он делал? Зачем он внял этому мальчишке? Зачем пришел сюда? Как дошло до того, что он стал сочинять стишки на ходу? Ладно. Насчет последнего это Ренато зря ругал себя самого. И Нострадамус не гнушался рифмовать свои предсказания. Но как быть со всем остальным? Флорентиец утешал себя тем, что ничего из того, что он делал, не шло во вред его госпоже. Расходилось с ее интересами, но вреда не причиняло.
Изабель де Лаваль: Если маркиза де Сабле и была удивлена тем, что парфюмер Ее величества заговорил стихами, то никак этого не показала. Хотя, конечно, стихов было мало, чтобы успокоить подозрительность придворной дамы Екатерины Медичи и умерить ее тревогу за любимого поэта. Вот только что общего может быть у Агриппы д’Обинье и Ренато Бианко? Что за странный выбор посланника? Она могла бы засыпать мэтра Рене вопросами, и, возможно, на какие-то из них она получила бы ответы. Возможно. Но поверит она только тому, что сможет увидеть своими глазами. А значит… Серебряный колокольчик зазвонил, на зов в покои вошла служанка, с любопытством, близким к суеверному ужасу разглядывая флорентийца. - Одеваться, Маго, - приказала маркиза де Сабле, поднимаясь и заходя за ширму, ту самую, за которой когда-то прятался Агриппа д’Обинье. - Что нынче на улице, мэтр, ветрено? Если так, Маго, то добавь теплый плащ, я не хочу замерзнуть. Пока Маго спешно извлекала из сундуков наряды госпожи, Изабель сочла нужным пояснить: - Я думаю, мэтр, что лучше всего будет нам с вами совершить небольшую прогулку. Сегодня в Лувре будет многолюдно, меня вряд ли хватятся. А вы мне прочтете еще раз ваши чудесные стихи. А еще лучше покажете книгу, откуда они взяты. Я, знаете ли, предпочитаю один раз увидеть, чем сто раз услышать, уж простите мне эту слабость.
мэтр Рене: - Еще раннее утро, мадам де Лаваль, там сыро, - машинально ответил Рене, на обычно «дежурный» вопрос о погоде. Он был погружен в свои думы о капризах Судьбы и о том, что все и все движется по тем путям, которые рисует ее прихотливая длань. Но уже через мгновение острый взгляд флорентинца следил за действиями придворной дамы. Что значит не хочет замерзнуть? Куда она собралась? Но словно предупредив эти вопросы, так и не слетевшие с языка Биянко, маркиза поспешила все пояснить. От этого пояснения Ренато спокойнее не стало. - Конечно, я прочту вам их, сударыня, если вы того желаете, но я бы не был столь уверен, что вас не хватятся. Вы дама видная и занимаете при Ее Величестве особое положение, - он пытался остановить порыв маркизы де Сабле, понимая, что эта битва уже проиграна. Некоторым женщинам лучше дать, чего они хотят, или они пойдут и возьмут это сами, снося все на своем пути. Старому алхимику хватило нескольких минут знакомства с Изабель, чтобы понять, она, безусловно, принадлежала к этим дамам. Но, все же, Рене предпринял еще одну попытку воззвать к благоразумию фрейлины. - Мадам, какова бы не была прогулка – небольшой или большой, она несет в себе риск, как минимум, схватить простуду. Солнце еще только намекает на свое скорое появление, воздух холоден, и на улице густые сумерки. Стоит ли ваше желание послушать еще раз стихи, таких жертв? Один безумец на его голову, прижившийся в его лавке – это много, но двое – это уже очень много. А выходило, что взяв на себя ответственность за благополучие д'Обинье, мэтру придется еще и с его возлюбленной нянькаться.
Изабель де Лаваль: - Даже не отговаривайте меня, мэтр. На что не пойдешь ради поэзии… или поэтов, - донесся из-за ширмы нарочито мечтательный голос маркизы де Сабле, затем шорох юбок, затем сдержанное воззвание к Пречистой деве от служанки, уколовшей себе палец булавкой. Прогулка не прием, но все же конструкция женских нарядов была такова, что требовала определенных усилий и от дамы и от камеристки. И уж тем более, когда дама надеялась на встречу с тем, кто дорог ее сердцу. - За меня не тревожьтесь, мэтр Рене, королева Екатерина нынче будет слишком занята новыми лицами при дворе, чтобы тревожится о старых, к тому же на сегодня я свободна от своих обязанностей. Изабель покинула свое убежище, застегивая теплый плащ – защиту от того самого холода и сырости, которым ее пугал флорентиец. Настроена придворная дама королевы-матери была более, чем решительно. Она должна увидеть Агриппу д’Обинье и убедиться, что с ним все хорошо. Если же это ловушка… то об этом она подумает позже. В конце концов, до сегодняшнего дня ловкость ее не подводила.
мэтр Рене: Возражать было бесполезно. Достаточно было взглянуть на «боевой» вид дамы, чтобы это понять, и мэтр Рене не стал терять времени. Лувр они покинули беспрепятственно. В сопровождении субретки фрейлины и немого подмастерья самого флорентинца. Что-то недовольно бурча себе под нос, где явственно слышалось, что безумие у некоторых неизлечимо, и хмуря брови, он повел Изабель де Лаваль к мосту св. Михаила. По дороге они молчали. Маркиза де Сабле прекрасно знала дорогу к лавке парфюмера и то и дело ускоряла шаг, сам мэтр шествовал неторопливо.* - Сударыня, вы молоды и резвы, в то время как мой возраст не позволяет мне бегать вприпрыжку, - недовольно проговорил алхимик и намеренно пошел еще медленнее. С другой стороны, ему хотелось как можно скорее избавиться от навязавшейся ему спутницы и перепоручить ее заботам своего помощника-сентонжца. Но внутренняя мелочная вредность уроженца Флоренции брала верх. Он еще выскажет все Агриппе по поводу этой дамочки, но тогда только, когда она исчезнет с горизонта видимости. - Знаете, мадам де Сабле, мне недавно удалось смешать несколько дистилляций в весьма удачных пропорциях. Насколько мне известно такого аромата еще не было при нашем дворе, - метнув на придворную лукавый взор, Ренато замолчал. *согласовано с Изабель де Лаваль
Изабель де Лаваль: С одной стороны, Изабель хотелось как можно скорее убедиться, что с Агриппой д’Обинье все благополучно. С другой, лукавство парфюмера было таким явным, что маркиза просто не могла не подхватить эту игру, а, подхватив, не попытаться навязать мэтру Рене свои правила. Изобразив на лице сильнейшую степень заинтересованности (хотя в дестиллятах маркиза разбиралась примерно так же, как в сортах слив), Изабель не только замедлила шаг, она и вовсе остановилась, словно слова парфюмера Ее величества заставили ее забыть обо всем. - Да что вы говорите, - воскликнула она. – Как интересно, мэтр Рене! Просто потрясающе интересно! А знаете, мне недавно прислали бархат удивительного качества, из Венеции! Он такой мягкий, тонкий, почти как шелк, нежно-лилового цвета. Я думаю, расшить его узором «Цветок граната», или лучше «Листьями винограда»? Нет, определенно «Цветок граната лучше»… Русалочьи глаза маркизы смеялись сквозь прорези маски, розовый ротик не переставая сыпал на голову мэтра все те милые и очень утомительные для мужских ушей благоглупости, на которые способна хорошенькая женщина, влюбленная в себя и в свои наряды. - А еще я думаю, для вышивки нужен жемчуг. Как полагаете мэтр Рене? Но не слишком крупный и не слишком мелкий. Слишком крупный смотрится тяжело и помпезно! А из украшений? Что вы посоветуете? Рубины или сапфиры? Я очень люблю розовые сапфиры, но их так трудно достать! Склонив головку на бок, Изабель де Лаваль ласково улыбнулась мэтру Рене, словно спрашивая «Ну что, достаточно, или продолжим?».
мэтр Рене: - Гранаты и их цвет воспевались еще при царе Соломоне, - невозмутимо поддержал болтовню маркизы Рено Биянко. Если прелестная фрейлина собиралась его огорошить своей милыми женским разговорами, то она определенно просчиталась. Мэтр, у которого основными клиентами были именно представительницы прекрасного пола, от мала до велика, вот уже не один десяток лет, мог свободно рассуждать на любую интересующую их тему. – Ныне же его особливо почитают в Гранаде. Виноград же почитаем был еще в легендах о Ное, где, как говорится, он высадил его на горе Арарат. И на мой вкус, если ваша венецианская материя столь хороша, как вы ее описываете, сударыня, то цветы винограда, обилием деталей, «спрячут» всю ее роскошь. Спокойный взгляд темных глаз флорентинца обратился к прорезям маски маркизы де Сабле, встречаясь с ее прозрачным взором. Тонкая улыбка коснулась мужских губ. Игру, что она затеяла, парфюмер Ее Величества Екатерины знал превосходно. А неспешная беседа вполне соответствовала его желанию замедлить шаг. - Жемчуг хорош для старух и невинных дев, маркиза, и он «отяготит» тонкий бархат, алмазная россыпь будет более уместна. А из украшений, пожалуй, соглашусь, вам больше всего к лицу и к подобному наряду, будут розовые сапфиры. Тем более, издавна считается, что именно этот камень может помочь женщине привлечь к себе внимание мужчины. Ответив на все вопросы Изабель, Ренато умолк. Они подходили к его дому. - Я надеюсь, что и поэт и его муза, знают, что они делают, - тихо прошептал алхимик, отпирая дверь своим ключом. Через несколько мгновений госпожа де Сабле могла лицезреть того, кто явился причиной раннего визита к ней флорентинца Биянко. Молодой человек безмятежно спал на небольшой кушетке в мастерской парфюмера.* *согласовано с Агриппой д'Обинье
Изабель де Лаваль: Спящий мужчина пробуждает в любящей женщине особенный трепет. Есть что-то трогательное в том, как смягчаются черты лица во сне, как уходит из них сила, решимость, остается нежность и беззащитность. Стараясь не шуметь, Изабель сняла маску и опустилась рядом с кушеткой. И желая увидеть, как дрогнут эти густые ресницы, и в то же время, оттягивая это мгновение, наслаждаясь непривычным зрелищем. С непосредственностью и очень женской восторженностью, маркиза бросила на мэтра Рене гордый, смеющийся взгляд, словно предлагая разделить вместе с ней эту радость – любоваться на поэта, путешествующего по царству Морфея. Все плохие мысли, сомнения, тревоги исчезли как по волшебству. Агриппа д’Обинье был жив, судя по всему, пребывал в добром здравии и пользовался гостеприимством Ренато Бианко. Последнее не укладывалось в голове Изабель, но она решила разобраться с этим позже. - Месье д’Обинье, проснитесь, - тихо проговорила она, погладив по руке спящего сентонжца. – Право же, так можно проспать все самое интересное! В негромком голосе маркизы звучали переливы счастливого смеха. Она готова быть терпеливой и осторожной, памятуя о том, что ее осторожность – это жизнь и свобода ее возлюбленного и короля Наваррского. Но какая же это радость, видеть любимого, иметь возможность прикоснуться к нему, забыв на несколько упоительных минут о политике, об опасности, обо всем мире!
Агриппа д'Обинье: Когда мэтр Рене отправился в Лувр, Агриппа сначала взволнованно метался по лавке, принимаясь то за одно дело, то за другое, стараясь как-то скоротать время до возвращения парфюмера с новостями. Для него было очень важно, какие вести принесет его новый учитель из королевского замка и от нетерпения он никак не мог ни на чем сосредоточиться. Но было совсем раннее утро, а с вечера молодой человек лег почивать уж больно поздно. Посему здоровый крепкий сон угомонил здоровое мужское тело. К моменту, которого д'Обинье так ждал, к моменту возвращения алхимика, он спал и видел чудесные сны. Вот его ненаглядная Изабель как-то, словно бы по волшебству, оказалась в лавке старого пройдохи-флорентинца, вот даже подошла к нему и что-то говорит. Поэт не разбирал слов, он наслаждался звуками нежного голоса, прикосновением руки и абсолютно глупо улыбался, прижимаясь поцелуями к надушенной ладошке. Внезапно сознание зашептало, что во сне можно увидеть разные чудеса, но различать запахи – это уже слишком чудесно. Сентонжец распахнул глаза. Видение не исчезло. Напротив оно приняло более четкие, такие дорогие сердцу друга короля Наваррского очертания маркизы де Сабле. - Изабель! – воскликнул Агриппа, подскакивая на кушетке, совершенно позабыв, что сверху над ним находится полка с разными склянками, которые незамедлительно звякнули. А дерево соприкоснувшись с макушкой гугенота глухо ухнуло. Хотя что издало подобный звук – дерево или голова подмастерья парфюмера, сказать было трудно. - Вы здесь! – не обращая внимания на гул в черепушке, поэт схватил ручки женщины в свои лапища и прижал их к щекам, целуя поочередно, убеждаясь, что все это не сон. - Мэтр! Скажите, что это не сон! – наконец заметив фигуру Ренато Биянко, воскликнул д'Обинье.
мэтр Рене: Рене задумчиво покачал головой, рассматривая молодых людей. Что-то было в жестах фрейлины, что заставляло поверить в искренность ее чувств к молодому поэту, а неподдельная радость, сиявшая в его глазах, говорила о том, что эти чувства взаимны. Такое положение вещей отбросило сожаления о своем поступке в самые глубины души старого парфюмера. - У вас есть два часа, месье, - строго молвил флорентинец, не сочтя нужным отвечать на вопрос Агриппы. В реальности присутствия мадам де Сабле у него еще будет возможность убедиться. - После чего я жду вас, сударь. У нас сегодня непростой день, мне потребуется быть все время в лавке, поскольку господа дворяне нынче прибегают к моим средствам не меньше, чем дамы французского двора. А в Лувре нынче прием. Вы понадобитесь мне для дел гораздо более важных, чем те, которые вам предстоят сейчас, - он бросил на Изабель многозначительный взгляд ревнивца. Да, он был не готов делить своего ученика и подмастерье с его любовью. Хотя и признавал в душе, что молодость без любви, человек без любви становиться убог душой и мал сердцем. К тому же любовь – великий стимул для великих дел. Кто знает, быть может чувства к этой женщине заставят господина д'Обинье сделать куда как больше для будущего Франции, чем его дружеская привязанность к королю Наваррскому. - Два часа, - повторил он. – Надеюсь это усвоили все здесь присутствующие. Уверенный в своей власти, и не сомневающийся в том, что и остальные в ней уверены, Ренато Биянко оставил влюбленных одних.
Изабель де Лаваль: Мэтр Рене был так суров и непреклонен, что Изабель бросила на своего поэта взгляд, полный притворного ужаса, но глаза ее сияли непритворным счастьем. Любовь становится требовательнее со временем, изначально же она весьма неприхотлива, и довольствуется малым. Для маркизы де Сабле и эти два часа, скупо отданные ей с Агриппой, казались царским подарком. Пальцы молодой женщины с нежностью гладили макушку Агриппы д’Обинье, пострадавшую от столкновения с полкой, вторая рука с радостью нашла приют в ладонях сентонжца, Изабель с чуткой тревогой влюбленной женщины вглядывалась в лицо друга Генриха Наваррского, но не видела на нем никаких следов тревог и лишений. Похоже, он действительно был в безопасности у парфюмера королевы-матери, и находился он тут сугубо добровольно. Хотелось задать тысячу вопросов, от «здоровы ли вы» до «скучали ли вы по мне». Хотелось убедиться, что с любимым поэтом все хорошо и в том, что его чувства к даме сердца по-прежнему сильны, но Изабель благоразумно прикусила язычок. Не сейчас, может быть позже. Пока что ей было достаточно смотреть в живые, выразительные глаза Агриппы, слышать его голос. - Могу ущипнуть вас, месье д’Обинье, чтобы вы убедились, что не спите, - шутливо пригрозила маркиза де Сабле, смеясь. – Но скажите мне, вы уверены, что в безопасности здесь? Конечно, лавка мэтра Рене – последнее место, где будут вас искать, но все же он душой и телом предан королеве Екатерине. Конечно, преданность покупается и продается, но чем мог подкупить друг короля Наваррского парфюмера королевы-матери? Эту загадку Изабель разгадать не могла.
Агриппа д'Обинье: Агриппа привлек к себе Изабель, покрывая ее личико, прохладное с улицы, поцелуями. В сторону были отброшены церемонии и поклоны. Он, наконец-то ее видел! Прошло столько дней, столько бесконечных часов с их последней встречи… Губы встретились с губами в долгом чувственном поцелуе. - Милая моя, красавица моя, смелая моя, - глаза с упоением разглядывали дорогие сердцу черты, руки, вновь и вновь, жаждали прикасаться к любимой. – Как вы уговорили этого старого вредину привести вас сюда? – сияющий счастьем взгляд устремился в прозрачные глаза маркизы де Сабле, как только они остались одни. - Я уверен во флорентинском пройдохе, потому что он предан не только мадам Катрин. Прежде всего, он предан науке, - губы поэта вновь прикоснулись к запястью фрейлины Медичи. – И, разумеется, он пал жертвой моего бесконечного обаяния, и нечеловеческой привлекательности, - тихо рассмеялся сентонжец, вставая со своего ложа и усаживая на нем удобно Изабель. Сам он опустился на пол возле ее ножек, снизу вверх рассматривая гостью мэтра Рене. – А еще я стал колдуном и прорицателем, а совместный труд, он, как известно, объединяет. Ну как еще было объяснить этой отважной женщине, что Ренато Биянко нашел себе не только подмастерье, но и сосуд, в который он щедро переливал свои знания.
Изабель де Лаваль: - Обаяния и привлекательности… да, разумеется, - важно кивнула Изабель, и рассмеялась, обожающе глядя в темные глаза сентонжца. – Я не удивлена! Не один мэтр Рене не смог перед ними устоять! Женская рука нежно коснулась взлохмаченных прядей Агриппы д’Обинье, пытаясь их пригладить. Бесполезно, нрав у них был под стать хозяину. На душе стало гораздо спокойнее. Если ее поэт говорит, что ему ничего не грозит со стороны парфюмера королевы-матери, значит, так оно и есть! К тому же непозволительной роскошью было бы продолжать говорить о Ренато Бианко в то время, когда как сам предмет беседы скупо отвел им всего два часа на свидание, и Изабель не сомневалась, что у этого чернокнижника и звездочета не выпросишь и лишнего мгновения! А им еще так многое нужно было обсудить! Королеву-мать и короля Наваррского, что делать дальше и чего ни в коем случае не делать… Но сначала… Улыбнувшись, Изабель приблизила губы к губам своего поэта. Пусть заговоры подождут. Если мэтр Рене научил Агриппу колдовству, она будет рада испытать его на себе, хотя, видит бог, этому мужчине не нужно никакое колдовство, чтобы завоевать ее сердце. Эпизод завершен
полная версия страницы