Форум » Игровой архив » Пути господни неисповедимы » Ответить
Пути господни неисповедимы
Луи де Можирон: 30 мая 1575 года. Париж, трактир "Рог изобилия". Около двух часов дня.
Ответов - 10
Луи де Можирон: Можиро уже часа три, как бродил вокруг аббатства Святой Женевьевы, рассматривая его, паче путешественник со всех сторон. Он видел, как монахи входили в него и выходили оттуда, изучил все барельефы и мысленно отдал должное зодчему, воздвигнувшему этот храм Божий. Совершить сию прогулку молодого человека заставили сведения, которые ему передал Келюс, в свою очередь, получивший их от Антрагэ. Конечно, Жак мог прямиком отправиться к государю. Но чтобы он ему сказал? Что бывшему приближенному короля, ныне служащему герцогу Анжуйскому, почудился некий замысел? Генрих не был склонен к паранойе, и развивать ее у него было ни к чему. Тут граф рассчитал все верно. Да и потом, сколько бы молодые люди не враждовали друг с другом, готовые в любой момент скрестить шпаги, но подводить Бальзака-младшего под допрос монарха после того, как он явно стремился поступить благородно, было бы бесчестным. И тут господин де Леви тоже поступил более, чем мудро, доверив все другу. Решив попробовать разобраться сам в том, что же замышлялось в достопочтимом аббатстве, маркиз д'Ампуи и бродил в его окрестностях. Пойти напрямую к отцу-приору дело последнее, эти святоши всегда и всем врут. Нужно было найти иной путь и пока Людовику виделось самым разумным снять комнату в доме, чьи окна выходили на двери аббатства и устроить там наблюдательный пункт, дабы не стаптывать ноги почем зря. Найдя пока лишь такую возможность попытаться вникнуть в дела святых отцов, придворный ощутил приступ голода. Прогулка явно способствовала аппетиту. Вывеска «Рог изобилия» вполне устроила фаворита Анри Валуа. Название ее было многообещающее. И потом трактир находился совсем неподалеку от интересующего Можирона аббатства, а потому он и остановил свой выбор на нем. И потом, в кабаке завсегда можно услышать массу сплетен и слухов о том, что творится в округе. - Кабанью ногу и хереса. И поживее, - не пытаясь даже найти хозяина заведения взглядом, придворный скинул на скамью свой плащ и берет. Он привык к тому, что его фигура вполне заметна для трактирщиков. Однако, на его зов не спешили прибежать. Людовик оглянулся и заметил, что между ним и длинноносым мужчиной в фартуке и колпаке стоит огромное тело, облаченное в рясу.
брат Горанфло: Покинув аббатство святой Женевьевы, жестоко выдворенный оттуда отцом-приором, Жак-Непомюссен, скорбя и причитая, прошел за два часа аж целый квартал. Он останавливался на каждом шагу, беспомощным и несчастным взглядом провожая прохожих, останавливая, кого мог, и рассказывая о несладкой доле монаха. Ему внимали, его слушали, с ним даже соглашались, но в суме его от того не прибавилось ни медяков, ни даже сладких орешков, которыми его завсегда баловали добрые парижанки. Последующие несколько часов, так и не снискав себе пропитания, Горанфло уже куда как более шустро обходил всевозможные кабачки и трактиры. Самой большой добычей стали два яйца вкрутую, пожалованные ему набожным трактирщиком на окраине столицы. И вот, еще более голодный и еще более несчастный, монах вновь вернулся почти к самому аббатству. Но там его не ждали, и вход туда ему был воспрещен. Как на грех на очи преподобного попалась вывеска «Рог изобилия». Рот его мгновенно наполнился слюной, а желудок свело голодной болью. Поправив крест на груди, пояс рясы на брюхе, Горанфло решительно направился на штурм достойного уже одним своим названием заведения. Отступать он был не намерен. Вот уже с четверть часа он стращал бедолагу-кабатчика, попавшего под обстрел его, Горанфло, красноречия, геенной огненной и прочими наказаниями для нерадивых христиан, оставляющих своих ближних помирать от голода. Успел он поведать и свою страшную историю, о том, как остался без хлеба насущного. Достойный мэтр Бономе (так звали хозяина заведения), видимо, был человеком с добрым сердцем, потому как до сих пор еще не позвал своих помощников с палками по спину святого брата. Воодушевленный этим Горанфло, распинался еще больше, делая при том совсем жалобные глаза. - Мэтр, - лицо брата стало выражать умиление и благоговение, - что заказал этот добрый дворянин? Или мне уже мерещатся от голода такие чудные слова, как кабаний окорок и херес? Горанфло медленно обернулся и посмотрел на посетителя так, словно перед ним был ангел, только что на его глазах спустившийся с небес.
Клод Бономе: Невысокий человек, на вид не слишком молодой, но и не сказать чтобы старый, в запачканной сажей холщовой рубахе темно-зеленого цвета, подвязанный фартуком, с копной преждевременно поседевших, взлохмаченных и влажных от пота волос и весьма добродушным лицом, беспрестанно суетился возле очага. Достопочтенный мэтр Бономе, а это был именно он, пристально наблюдал за тем, как поджариваются положенные на решетку, воздвигнутую над жаровней с горящими углями, сочные охотничьи колбаски из оленины. То и дело переворачивая их, шипящих и налившихся бордовым цветом, боку на бок специальным двузубцем, кабатчик внимательно следил за тем, чтобы они не покрылись черной корочкой. Это значило бы, что он их пересушил, а подобного непотребства Клод Бономе допустить не мог - иначе придется скармливать бродячим собакам. Довольно и многозначительно покивав головой, словно подтверждая самому себе, что процесс приготовления идет как нужно и уже близок к своему завершению, мэтр с чистой совестью препоручил дальнейшую судьбу колбасок своему подмастерью. Кабатчик повелел ему снять их с решетки через пару минут и отнести в дальний угол возле окна угрюмому господину с крючковатым носом. Сам же Бономе проворно извлек из-за пояса два кухонных ножа и с ласкающим его слух звенящим звуком принялся точить их друг о друга. Закончив, он отложил один из них, а другим принялся ловко и быстро резать на маленькие кусочки разложенные на кухонной стойке баклажаны, которые потом следовало потушить. Кулинария была для Клода Бономе искусством. И он подходил к ней с точно такими же любовью, серьезностью и мастерством, с какими артист подходит к драматической роли в пьесе, художник - к написанию картин, и архитектор - к созданию строительных шедевров. В разгар дня, как и вечером, заведение мэра Бономе было до предела наполнено толпой славных парижан, пришедших утолить жажду и наполнить свой желудок. Особенно, если кто-то из них, при этом, еще не завтракал. Это давало достойному мэтру право сослаться на чрезвычайную занятость, чтобы не отвечать на те красноречивые угрозы и проклятия, которые изрыгал по его адресу пузатый сборщик милостыни из аббатства Святой Женевьевы. Правда, надо сказать, подобные угрозы, вроде жесточайшей кары на страшном суде, которые изрекал брат Горанфло, немало веселили кабатчика. Бономе совсем не сердился на своего приятеля, зная, что тот произносит свои речи абсолютно беззлобно. В брате Горанфло вообще не было даже намека на какую-то темную сторону, способную оттолкнуть человека. Именно это в первую очередь и нравилось в нем мэтру. Однако это вовсе не означало, что монах может позволить себе пообедать и не заплатить за трапезу. Поэтому Клод Бономе, с истинно христианской любовью, готов был предоставить брату Горанфло тарелку лукового супа, кусочек сыра и стакан воды совершенно бесплатно. Но если тот изволит навернуть ароматного жаркого и запить его превосходным бургундским - пусть раскошеливается. Однако, несмотря на то, что мэтр, по возможности, старался не обращать внимания на причитания монаха, последняя его фраза заставила Бономе навострить уши. Покончив с нарезкой баклажанов, кабатчик положил нож и рукавом рубахи вытер струящийся по лицу пот. Поднявшись на цыпочки, дабы туловище брата Горанфло не загораживало ему вид на очередного посетителя, мэтр устремил свой пытливый взор на человека, заказавшего херес и кабаний окорок. У Клода Бономе была отличная память на лица. В особенности, на те, которые мелькали в его заведении довольно часто. Поэтому он без труда узнал в вошедшем Луи де Можирона, приближенного его величества, государя Франции. - Оля-ля, оля-ля! Кругом любимцы короля! - с поэтическим воодушевлением, достойным Горация, воскликнул хозяин "Рога Изобилия", после чего прокричал ожидавшему дворянину, - Уже бегу, сударь! Клод Бономе повторил заказ одному из своих помощников, наказав поторопиться с его приготовлением. Появление маркиза д'Ампуи в кабаке означало для мэтра солидное пополнение сегодняшних доходов. Каждый знал, что фавориты Генриха III были баснословно богаты. Знал это и мэтр Бономе, которому эти господа, если были в настроении, отвешивали щедрое вознаграждение за чудесную трапезу, сверх положенного. Вот почему кабатчик, предчувствуя возможность потуже набить этим днем свой кошелек, так обрадовался приходу Луи де Можирона. - Вы не ослышались, мой дорогой, - отвечал он брату Горанфло в ожидании, когда повара исполнят заказ, - И если вы хотите, чтобы хоть маленькая часть этих сокровищ перепала вам, можете попробовать свои увещевания на этом господине. Я слышал, он большой охотник до забав. Вот и позабавьте его. Только не переусердствуйте, брат мой. Тем временем, кабаний окорок поспел, и достопочтенный мэтр возложил его на поднос вместе с бутылкой лучшего хереса, стаканом и блюдцем шафранового соуса, вознамерившись лично отнести все это маркизу д'Ампуи. - Доброго вам дня и доброго вам аппетита, любезный господин де Можирон, - посверкивая карими лисьими глазами, не лишенными определенной доли лукавства и хитрости, радушно улыбнулся Бономе и поставил перед дворянином поднос, предварительно протерев столешницу тряпкой.
Луи де Можирон: - Аааааа, это вы, любезнейший мэтр Бономэ, - опознав кабатчика, Людовик довольно вытянул ноги под столом. – Признаюсь, я право уже стал подзабывать дорогу в ваш райский уголок, - честно признался Людовик. И вправду, они с друзьями предпочитали заведения поближе к Лувру, а в «Рог изобилия» их судьба если и заносила, то не так уж и часто. Да и, признаться в таком состоянии, что о сиих посещениях Луи благополучно забывал на следующее утро. От того он и не вспомнил сразу, что уже бывал в этом достойном месте, зато память придворного, память на лица и имена, услужливо выложила ему на язык имя хозяина трактира, едва юноша рассмотрел его физиономию. - Надеюсь, кормят у вас все так же вкусно, а вино подают столь же хорошее, что, как и прежде, это заставляет достойных посетителей без жалости расставаться со своими кошельками? – рассмеявшись, Можиро хлопнул по плечу мэтра Бономэ, и решил не полагаться лишь на слова пройдохи. Быстро налив себе вина в глиняную кружку, фаворит Его Величества, сделал несколько небольших глотков. - Отличный херес, друг мой. Пожалуй, я у вас задержусь, так что готовьте еще пару бутылок, - подмигнув расторопному трактирщику, маркиз уже хотел было его отпустить и полностью отдаться процессу вкушения «даров» «Рога изобилия» (а надо отметить, только приступив к еде, Луи понял, что голоден зверски), но прежде решил удовлетворить свое любопытство. - Что это за туша в рясе вас обихаживает, добрейший мэтр?
брат Горанфло: И тут на Горанфло снизошло откровение! Оно было весьма доступным для изголодавшегося монаха – если он сейчас сам все не возьмет в свои руки, если не проявит весь свой талант и дар оратора и трибуна, то все пропало! И он останется без ужина так же, как уже остался без завтрака и обеда. Что, между прочим, было непростительным вандализмом по отношению к организму преподобного брате. Надо заметить, что на Жана-Непомюссена частенько спускались подобные откровения и слушал он их куда внимательнее, чем того же отца-приора, и, что самое главное, соображать начинал не в пример быстрее после оных. Посему, услышав вопрос молодого человека о своей великолепной персоне, Горанфло расправил плечи, выпятил живот и им же и отодвинул от стола мэтра Бономэ, выступая на первый план. - Я, брат мой, сборщик милостыни аббатства Святой Женевьевы, - важно и гордо провозгласил Горанфло на весь кабак. Он хотел было добавить, что приближенным короля надобно усердно замаливать грехи этого негодного распутника, но заметив у посетителя «Рога изобилия» шпагу весьма внушительных размеров, решил благоразумно воздержаться от подобных тирад. – И готов за скромную плату помолиться о вашем здравии, сударь, что не может вам пойти во вред, но зато вы принесете безусловную пользу своему ближнему. За всю свою речь монах лишь пару раз взглянул на того, кому она адресовалась, все остальное время, он пожирал взглядом дымящийся ароматный окорок, что этот жмот Бономэ поставил перед своим посетителем. Рот Горанфло безбожно наполнялся слюной, которую ему приходилось постоянно сглатывать и в конце обращения своего, он уже имел настолько несчастный вид, что и камень бы сжалился над бедным, бедным, бедным сборщиком подати.
Луи де Можирон: «Вот так-так… На ловца и зверь бежит», - подумал Людовик, мысли которого последние несколько часов были заняты, как раз, тем, как бы заиметь в достойном аббатстве своего человечка, который будет там его глазами и ушами. И чей рот всегда можно будет заткнуть. Пусть даже куском мяса. А от него брате явно бы сейчас не отказался. Вон как пялится на окорок на столе. У бедняги явно от голода сейчас начнется истерика. Но маркиз не спешил в счастье припадать к необъятной груди преподобного брата Горанфло. Прежде стоило посмотреть, годится ли на нужную роль этот фонтан красноречия. - Мэтр Бономэ, а удвойте-ка мой заказ. Похоже, Господь послал мне сотрапезника, с которым не только будет приятно вкушать пищу, но и будет это делом богоугодным, - синьор де Сен-Сафорин милостиво указал монаху на скамью напротив. – И добавьте туда еще перепелов с подливой, жаркое в сухофруктах, и ваш, насколько я помню, великолепный паштет. А там посмотрим, что еще. Людовик сделал трактирщику знак, что можно исполнять его заказ, а сам обернулся вновь к своему будущему сотрапезнику. - Как видите, брат мой, я готов совершить деяние, во искупление своих грехов. Но, расскажите мне пока, милейший, что ж это прихожане нынче столь скупы или столь праведны, что вынуждают такого почтенного человека, как вы, самому заниматься поисками, кого облагодетельствовать молитвами? Отрезав себе внушительный кусок от окорока, маркиз д'Ампуи опустил его в шафрановый соус и отправил его себе в рот, жмурясь от удовольствия.
брат Горанфло: Жак-Непомюссен тихо всхлипнул и почти разрыдался, глядя на то, как дворянин начал уплетать окорок. Непомерным усилием воли он заставил себя опуститься на скамью напротив и, благочестиво сложив перед собой длани, взглянул на Людовика взглядом, в котором была явственная смесь зависти и благодарности. - Да благословит Вас Господь, брат мой, за столь чистую доброту и заботу к ближнему своему, - от представления, что вот уже скоро его губы и язык смогут прикоснуться к чудным яствам, что заказал посетитель мэтра Бономэ, первые обрели неслыханную живость движений, а второй обрел невиданное красноречие. - Паства нынче совсем обеднела, добрый мой брат, - «совсем зажралась и обнаглела», подумал про себя более прямо Горанфло, - народ нынче предпочитает оставлять грехи не отмоленными, а животы сытыми, и не мне их в том осуждать, когда Всевышний создал их такими, - в полном согласии с речами своего обладателя, живот монаха гулко зарычал. – Вот и мне мое чрево подсказывает проявить заботу о нем, коли уж меня наградили свыше им, а отец приор нашего аббатства считает, что мне должны быть даны к такому телу и другие таланты, вот и отправил меня их проявлять, пока не соберу достойной суммы с прихожан для нашей обители. А как их проявлять натощак-то? - горестно вздохнув, несчастный набожно перекрестился и возвел очи к потолку, прося его послать на себя любимого благодать. И вовремя. Как раз в этот момент один из подмастерий трактирщика стал выставлять на стол часть заказанной молодым вельможей снеди. В ином случае Горанфло рисковал на месте проглотить язык. - С вашего дозволения, сударь… - толстенькие пальцы-колбаски с жадностью ухватили перепела за крыло, и фавориту короля выпала большая честь увидеть, как сия птица лишилась мяса на костях в мгновение ока.
Луи де Можирон: Придворный беспечно и с аппетитом ел, но внимательно слушал. Вот, значит, как… Почтенный приор изгоняет своих сыновей из аббатства на заработки. И, судя по всему, конкретно этот представитель монашьей братии не шибко-то тем доволен. Ну еще бы! Чтобы такая туша и хотела работать? - Не скромничайте, друг мой, - Людовик промокнул губы чистой салфеткой. Большая редкость даже в очень хорошем кабаке, но мэтр Бономэ явно знал, как угодить посетителям. – Я уверен что вы одарены весьма разносторонне. Ведь любой, даже самый, как нам казалось бы, незначительный дар Божий – это Его дар. К примеру, я вижу, что вы отличный едок. Вы, мой дорогой, не знаете, как нынче трудно найти хорошего сотрапезника, - усмехнувшись невесело, маркиз махнул рукой, словно бы говоря «Это дело тщетное». – А выпивох настоящих? Их же вообще почти не осталось! Кстати, как вы насчет этого дела, милейший? Быть может, вам какой обет не дозволяет? – хитро прищурившись, Можиро сделал несколько глотков доброго вина. – Эх, хорош херес! Фаворит Генриха Валуа намеренно кормил своего собеседника «на сухую», распаляя в нем жажду, чтобы тот потом выпил больше за раз, а значит и захмелел пусть не быстрее, но добротнее. Ибо пища, принятая одновременно с вином, снижает его хмельные качества, тогда как если вино уж помутило разум сытого, то вернуться в трезвый рассудок его обладателю доведется лишь с утра. А Можиро хотел именно напоить этого монаха, зная, что именно во хмелю человек являет свое истинное лицо.
брат Горанфло: Милостью Божьей пока еще сборщик подати для аббатства Святой Женевьевы, сначала расплылся в блаженной улыбке, и даже гордо приподнял свои слившиеся уже давно в один все три подбородка. Да, он был одарен разными талантами. На минуту даже Горанфло перестал жевать и размечтался, как стоит на большой трибуне перед большим сборищем праведных католиков на площади, не где-нибудь, а в самом Риме и принимает их овации. И… О даааа! Лучшего сотрапезника, чем он, найти было невозможно! За сим, подтверждая эту мысль молодого человека, брате ухватил из-под носа своего благодетеля остатки окорока и вдохновенно начал обгладывать кость. Однако, следующее высказывание юноши заставило почтенного монаха захлебнуться слюной возмущения. - Это что значит не осталось?! – Горанфло чуть не выпрыгнул из рясы, раздуваясь от праведного негодования. – Это какой еще такой обет?! – завращал он глазами, уже успев и сесть, и вернуться к окороку. – Никаких таких обетов я не давал! Вот прежде чем наговаривать на брата своего, вы бы, любезный сударь, заказали мне … - задумавшись о количестве, Жак-Непомюссен решил его не уточнять, - несколько бутылок, и я бы вам показал, кто такой настоящий выпивоха! Да еще бы и выпил, не сходя с места, сразу две бутыли за ваше здоровье! – раздухарившийся монах пихал себе в рот уже все, что видел на столе, словно боялся, что ест в последний раз в жизни. Впрочем, подобные опасения никогда не покидали брата Горанфло.
Луи де Можирон: Дабы поощрить рвение достойного сотрапезника и будущего собутыльника, Луи заказал еще хереса. А потом еще различных яств. А потом снова хереса. Он даже ничуть не рассердился, когда почтенный брат вырвал окорок у него почти из рук. Когда Горанфло был уже пьян, но еще в меру, они, наконец, познакомились – молодой человек все же представился, пока выпивоха-монах был еще трезв настолько, чтобы запомнить имя своего благодетеля. В процессе пиршества Можирон выслушал трагическую и поучительную историю Жака-Непомюссена, узнал, как зовут отца-настоятеля аббатства святой Женевьевы и что он из себя представляет. Конечно, далеко необъективное видение сборщика подати, обиженного на аббата Фулона, приходилось значительно преуменьшать, чтобы получить более-менее верную картину. К концу ужина брат Горанфло был настолько пьян, что не мог самостоятельно подняться из-за стола, а Людовик знал его святую обитель, как свои пять пальцев, оставалось только взглянуть на нее повнимательнее собственными глазами. Маркизу требовалось, чтобы его новый знакомец вернулся героем под сень монастыря, а потому, фаворит короля Генриха Третьего не только заплатил за роскошный ужин и выпитое вино, но и оставил монаху сумму, которую с него требовали для возвращения. Кроме того, он заплатил подмастерьям мэтра Бономэ, чтобы те отнесли нетрезвую тушу, облаченную в рясу наверх, в комнату, где брате мог проспаться. Уже покидая радушный «Рог изобилия», Можиро подумал, что нужно бы как-то привязать брата Горанфло к этому местечку, дабы не искать его в случае надобности. - Мэтр Бономэ, - обратился юноша к кабатчику, протягивая ему кошель, хоть и прилично опустошенный за день, но все еще довольно тяжелый, - возьмите это, и позаботьтесь о том, чтобы наш с вами друг каждое утро был у вас. Не раскармливайте его, но на яичницу и пару колбас он может рассчитывать каждый день. И проследите, чтобы он отправился к себе в обитель. Поручив добрейшему мэтру несложную миссию о приучении толстого монаха к режиму, Луи отправился в Лувр. На сегодня хватит чужих лиц. Его ждал Генрих. Эпизод завершен
полная версия страницы