Форум » Игровой архив » Visitatio Mariae или Праздник Посещения » Ответить
Visitatio Mariae или Праздник Посещения
Катрин де Монпансье: 31 мая 1575 года. Аббатство св. Женевьевы [more]Встреча Марии и Елизаветы, Посещение Марии (лат. Visitatio Mariae) — встреча Девы Марии и праведной Елизаветы, состоявшаяся несколько дней спустя после Благовещения; описана в Евангелии от Луки (Лк. 1:39-56). В Католической церкви это событие вспоминается на празднике Посещения Пресвятой Девы Марии. Согласно православному и католическому преданию местом встречи был дом Захарии и Елизаветы в селении, которое сейчас называется Эйн Карем и является западным пригородом Иерусалима. На месте этого дома построена католическая Церковь Посещения и основан францисканский монастырь. Чуть выше по склону, примерно в двадцати метрах от Церкви Посещения, за оградой, располагается подземный храм в честь Иоанна Крестителя русского Горненского монастыря.[/more]
Ответов - 17, стр:
1 2 All
Жозеф Фулон: Ох, грехи наши тяжкие, и наказует за них нас Господь, наказует! Отца Жозефа Фулона Господь наказал, не иначе, тем, что вокруг него были одни остолопы, на которых ни положиться нельзя, ни понадеяться. Скоро уже время праздничной службы, а брат ключник, чтоб ему за то гореть в чистилище лишние три сотни лет, потерял ключи от кладовой! А там и свечи новые, и утварь, и покровы, доставаемые только при больших праздниках. Ну и бочонок великолепного бургундского, которое отец Фулон припрятывал для себя, для особого случая. И что теперь прикажете делать? Встречать добрых прихожан оплывшими свечами, горевшими с Пасхи, да голым алтарем! Стыд и срам! - Позор тебе, брате, позор, - выговаривал аббат в отчаянии поникшему брату-ключнику. – Думай, пустая голова, где ключи мог потерять? Замок ломать, это мы только к вечеру службе и сподобимся начать службу! - Да я не знаю, добрый отче… - Он не знает! Небеса, вы слышите меня, он не знает! Жозеф Фулон воздел свои худые руки к небу, призывая всех святых в свидетели своего отчаяния. - Ну может быть, в курятнике, за яйцами свежими я ходил для брата-келаря. - Может быть, или в курятнике? - Ну не знаю я, добрый отче, что хотите со мной делайте, я не знаю. Достойный аббат хотел было лично прошествовать в курятник, дабы перерыть там все, что можно, заглянуть под каждую несушку, под каждую соломинку, но беда, как известно, не приходит одна. - Добрый отче, там до вас дама пришла! Добрый отче закатил глаза, мысленно готовый проклясть весь дамский род, начиная от прародительницы Евы. - Пусть придет в другой раз! - Хм… Добрый отче заподозрил неладное. - Хм? - Это герцогиня де Монпансье. Действительно, хм. Издав мысленный стон Жозеф Фулон поспешил на встречу той, кого не посмел бы томить ожиданием, даже если бы аббатство горело синим пламенем.
Катрин де Монпансье: В аббатстве Святой Женевьевы сегодня было многолюдно, что неудивительно, ведь 31 мая это праздник Посещения. Герцогиня де Монпансье прибыла в аббатство достаточно рано, еще до начала торжественной мессы. Чувствовалась некоторая суета и последние приготовления к торжествам. В этот день никакая ряса не скрывала красоту и изящество герцогини. Зачем повторять то, что уже было. Напротив, она прибыла в аббатство с подобающей ей свитой и охраной. Еще накануне правнучка Людовика XII раздала всем тем, кто должен был ее сопровождать мешочки с мелочью, наказав не скупиться на подаяния. Щедро раздавая милостыню всем нищим возле аббатства, Катрин-Мария вошла под тяжелые каменные своды древней постройки. Как и подобает знатной даме, Катрин-Мария де Лоррейн приехала не с пустыми руками. Собственноручно вышитый покров, для работы над которым не было сэкономлено ни золотых нитей, которые сплелись в золотом узоре шитья гладью, ни жемчужин, россыпью украсивших работу герцогини предназначался в дар аббатству. Но сейчас все это великолепие было свернуто и упаковано в резной ларец, тоже специально заказанный резчику по дереву, который искусно изобразил на крышке ларца Святую Женевьеву. Тихо улыбаясь собственным мыслям, Катрин прошла в приемную настоятеля аббатства и попросила доложить о себе. Казалось, она продумала все до мелочей и день визита и время, но все равно следовало быть достаточно убедительной в той цели, ради которой она явилась. Перед праздничной литургией у святого отца не будет времени бесконечно вести разговоры, увиливая, не говоря ни «да», ни «нет». Настоятель аббатства Жозеф Фуллон не заставил себя ждать. - Благодарю Вас, святой отец, что нашли время принять меня в вашем прекрасном аббатстве в этот праздничный день, - проговорила герцогиня де Монпансье, чинно улыбаясь и склоняясь в поклоне перед священнослужителем. – Да хранит Господь Вас и Вашу обитель, - Катрин осенила себя крестным знамением, глядя на распятие, висевшее на стене. – Уверена, что сегодня Вы соберете щедрые пожертвования. – Она сделала паузу, немного оттягивая разговор о подарке. Сделав пару шагов, Катрин поставила ларец на стол, но не открыла его, а лишь положила руку на резную крышку. – Позвольте и мне, святой отец, преподнести Вашей святой обители скромный дар, - тихо и почтительно произнесла герцогиня, словно право сделать подарок аббатству была для нее великая честь. Ее изящная ручка, украшенная перстнями, будто выточенная из слоновой кости продолжала покоиться на крышке ларца, словно символизируя, что дар еще не совершен.
Жозеф Фулон: «Так отчего же скромный-то», - брюзгливо подумал про себя добрый отче, но губы привычно растянулись в сладкой благостной улыбке. Кто лучше священнослужителя знает, как тяжело дается презренное злато, как его мало, и как оно необходимо? И кто лучше священнослужителя знает, что христолюбцы и благодетели, жертвуя на денье, желают получить благодарностей на франк? - Какая честь для нашей скромной обители, - нежно проговорил он, буравя взглядом ларец, пытаясь прикинуть, что туда может вместиться, и на какую сумму. – Благодарю вас, дочь моя, за щедрость и милосердие, ибо сказано: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Мы же, со своей стороны, денно и нощно молимся о здравии и благополучии тех, кто не оставляет наше аббатство и печется о его нуждах. «Только бы нашлись ключи от кладовой! Ну, брат Ансельм, посидишь ты у меня на хлебе и воде, дай срок, посидишь». Улыбаясь все слаще, все нежнее, отец-настоятель одарил герцогиню де Монпансье благословляющим крестным знамением и притворно-наивным взглядом хитрых глаз. Ясно было, что не только желание преподнести «скромный дар» направило к нему сестру могущественного герцога де Гиза, если о нем вспомнили, значит, в нем есть нужда. Если в нем есть нужда – значит, пусть об этом скажут. Сам Жозеф Фулон не спешил предвосхищать события.
Катрин де Монпансье: Катрин преклонила голову, принимая благословление настоятеля аббатства, отвечая смиренным и благочестивым взглядом на притворно-наивный взгляд отца Фулона. - Надеюсь, что Вы оставите это в тайне, святой отец, ведь как сказано: «Не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного». Поэтому я и хотела передать Вам этот дар лично, зная, как Вы умеете хранить тайны. – Катрин намекала на те услуги, которые уже были оказаны настоятелем семейству де Гиз и Святой Лиге. Не раз под сводами аббатства встречались лигисты, пользуясь купленным молчанием святого отца. - Представители истинной веры должны иметь возможность приносить дары тайно, не выставляя это на показ. Вы прекрасно понимаете, что злые языки могут сказать, что в этом кроется стяжательство аббатством или того хуже – заговор. – Герцогиня показывала, как ее ужасает сама мысль о заговоре в стенах аббатства или разговоры о сребролюбии священнослужителя. – Сплетни, вот что убивает нас и дает оружие еретикам! Но если в один из праздников исповедующие истинную веру, приносят свои дары Святой обители, то еретикам нечего сказать. Катрин де Лоррейн улыбнулась и открыла ларец, давая возможность увидеть и оценить богатство вышивки покрова. Слегка вздохнув, словно ей было жаль расставаться со своей работой, она провела рукой по золотому узору, пропустив между пальчиков бахрому, сплетенную из золотых нитей с нанизанными на них мелкими, словно бисер жемчужинами. - Как жаль, что дискос, потиры, с изображением Святой Женевьевы, заказанные специально лучшим итальянским мастерам и дароносица будут готовы не ранее Рождества Иоанна Крестителя. – С сожалением в голосе произнесла сестра Гизов. - Но Вы сами понимаете, что работа сложная и ответственная и торопить мастеров в таком деле не стоит. -А следом радостная улыбка озарила лицо Катрин, словно только что родилась мысль, которую она и поспешила озвучить: - Святой отец, позвольте главам Лиги прибыть тайно 24 июня под своды аббатства, которому покровительствует Святая Женевьева, что бы ни один из еретиков не посмел обвинить сих достойных людей в том, что они приносят свои дары напоказ, нарушая тем самым заповедь Христа.
Жозеф Фулон: «Так бы сразу и сказала», - вздохнул про себя Жозеф Фулон, не сомневающийся в том, что устроить сборище лигистов под сводами аббатства и есть настоящая цель посещения герцогини де Монпансье. А все разговоры так, для красного словца. С другой стороны, алтарный покров, красоту и богатство которого достойный аббат уже успел оценить… и дискос, потиры… Глаза доброго отче загорелись нежно и мечтательно, как у пьяницы при виде хорошего вина, или у сластолюбца при виде красивой женщины. У каждого своя слабость. У Жозефа Фулона она заключалась в желании видеть свое аббатство самым богатым, процветающим в Париже и окрестностях, но без могущественных покровителей это было лишь мечтой. - Прекрасная мысль, Ваша светлость, просто прекрасная. Ночью верных сыновей католической Лиги никто не побеспокоит, ничто земное не отвлечет их и не потревожит, - набожно проговорил аббат, кивая головой как китайский болванчик. – А для того, чтобы их визит не привлекал лишнего внимания, герцогиня, хорошо бы им одеться в монашеские сутаны. Жозеф Фулон готов был всячески ублаготворять сестру могущественного герцога де Гиза в надежде на щедрое вознаграждение, но и о своей безопасности не забывал. Времена нынче шаткие, пойдет слушок и все, на том свете будешь апостолу Петру доказывать, что не виноват ты, они сами пришли… - А вот как бы нам позаботиться о том, чтобы ни один лишний человек не проник на это собрание добрых христиан? У истиной веры врагов много, Ваша светлость, мы должны предусмотреть все!
брат Горанфло: Брат Горанфло лежал на кушетке в комнате, специально отведенной важным гостям "Рога изобилия", эта мысль особенно грела монаха, и, только что открыв со сна глаза, размышлял о своей дальнейшей судьбинушке. А вдруг все это было сном? Толстая рука дернулась к суме. Нет, не сон. В ней сладко позвякивало не только серебро, но и золото. Значит, ему не приснилось, как один добрый юноша вчера пытался разменять золотые монеты на серебряные, чтобы вручить их своему новому другу и открыть ему обратный путь в аббатство. Но разменять получилось не все, а потому в суме сборщика подати появилось и несколько монет желтого металла. Жак-Непомюссен блаженно улыбнулся, думая, что сколько дней он сможет хорошо пропитаться на эти денежки. Но вот ведь незадача – деньги имеют препротивное свойство заканчиваться. И что потом? Да и Луи сказал, что их нужно непременно отнести отцу приору. С другой стороны, можно было представить взгляд почтенного Фулона, когда он увидит, с какой добычей вернулся изгнанник и что изгнан он был несправедливо! Горанфло довольно рассмеялся и почесал брюхо. Да, за то, чтобы видеть в тот момент выражение лица аббата, можно было бы пожертвовать двумя, нет, даже четырьмя завтраками. Кстати, что там с завтраком? Монах резко сел на кушетке и голова его чудесным образом закружилась. - Все же чудесная вещь этот херес. И голова не болит, и внутри хорошо, - сообщил сам себе брате. И тут, Горанфло понял, что вчера встретил воистину своего ангела-хранителя – он остался один, но на столе стояла огромная яичница с ломтями бекона, присыпанная луком, еще дымился горячий хлеб, пара колбас были уложены там же замысловатым вензелем, а рядом стояла бутылка анжуйского. - Нет, я не буду тратить данные мне деньги, а сделаю, как мне велели. Отнесу их в обитель, а там будь, что будет. Приняв это мудрое решение, оратор и трибун принялся за завтрак.
Катрин де Монпансье: Катрин-Мария почтительно слушала настоятеля аббатства, пару раз наклонив голову в знак согласия с его речами. - Ваши слова мудры, святой отец. Верных сынов католической лиги не должно отвлекать ничто земное. И Вы правы, нужно отделить зерна от плевел, случайные люди не должны присутствовать среди собравшихся. – Герцогиня де Монпансье соглашалась со всем сказанным отцом Фулоном, это совпадало с тем, что сбор глав Святой Лиги должен состояться в конце июня со всеми предосторожностями, чтобы встреча как всегда была тайной, и никто лишний на нем не присутствовал. Она заранее приготовила условный знак, дающий право попасть на собрание. Один из условных знаков. Кроме условного знака на входе, еще предполагалось перед началом собрания передать второй условный знак доверенному лицу. Но о втором знаке святому отцу знать не обязательно. - И дабы отличить паршивую овцу в стаде, если таковая окажется, достаточно знака. Эти знаки иногда посылает нам сам Господь. Вот, посмотрите, святой отец, какая занятная монета мне попалась. - Катрин достала из висевшего у пояса кошеля серебряную монету с изображением Беарнского короля. - На днях, в одной из парижских лавок хозяин отказался принять ее у покупателя. Бедный горожанин клялся, что не портил монеты, и других денег у него при себе нет. – Она говорила небрежно, как бы невзначай рассказывая интересный случай. - Мне стало жаль незадачливого покупателя, и я просто обменяла один тестон на другой. Но посмотрите, как любопытно. На месте сердца – дырка. Говорят, что таких монет появилось много накануне Варфоломеевской ночи, и они попадаются до сих пор. Вполне возможно, что и у тех, кто придет в день Рождества Иоанна Крестителя окажутся подобные. И ничего не будет плохого, если они отдадут их привратнику аббатства со словами «Да здравствует месса». - Пока все шло как нужно. Настоятель уже сам предложил облачиться лигистам в монашеские сутаны, сам по сути предложил принять дополнительные предосторожности. А если что, то сама Катрин де Лоррейн говорила только о дарах для аббатства и об испорченных монетах. - Но и на выходе присутствующим не грех будет отблагодарить привратника за ожидание, пока верные сыны католической Лиги совершат молитву в честь праздника и передадут дары Святой Женевьеве. За охрану их спокойствия достаточно будет простого денье. – Вторая монета появилась у нее на ладони. На мелкой монете, словно кто специально обрезал края в форме звезды. – К сожалению, тот, кто хотел придать презренному металлу форму Рождественской звезды, не подумал о том, что ее придется изъять из обращения. Очевидно, он руководствовался заповедью: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут». – Она говорила тихо, с почтением, как и подобает говорить женщине со священником. Закрыв ларец с покровом герцогиня чуть заметно подвинула его на столе в сторону отца Фулона, предлагая не только принять дар, но и скрепить договор о встрече 24 июня. Катрин не сомневалась в том, что озвученные ею дары будут готовы к назначенному дню. И ничего необычного в том, что эти дары преподнесены будут от имени Лотарингского дома. Разумеется тайно, ибо сказано: "и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно".
Жозеф Фулон: Внимательно осмотрев обе монеты, Жозеф Фулон удовлетворенно кивнул головой. Подобный знак сложно подделать и невозможно предугадать. Похоже, о том, что тайное останется тайным, можно было не волноваться. Могущественная семья Гизов была в этом так же заинтересована, как и скромный служитель божий. - Осторожность в таком великом деле ничуть не противоречит мудрости, напротив, свидетельствует о ней, - степенно произнес он, исподволь наблюдая за перемещениями ларца по столу. – Не извольте беспокоиться, Ваша светлость, я лично прослежу за тем, чтобы к 24 июня обитель была готова принять в своих стенах верных сынов Лиги. Смиренным монахам нашего аббатства будет приказано молиться в эту ночь келейно. Меньше взглядов – меньше домыслов, вы согласны со мной? Жозеф Фулон хотел было добавить от себя еще что-нибудь, какую-нибудь уместную, звучную латинскую цитату, но его в высшей степени приятный разговор с герцогиней был прерван. - Добрый отче, там… там… - Брат Ансельм нашел ключи? - Если бы… там брат Горанфло! С золотом для обители! В создании почтенного аббата «брат Горанфло» и «золото» настолько не могли находиться рядом, что он на несколько мгновений впал в задумчивую неподвижность. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда! Чтобы этот пьяница и обжора не проел и не пропил все, что перепадало ему от добрых парижан?! Чудны дела твои, Господи. - Ну, коли так – зови, - решился Жозеф Фулон. Чудеса надо лицезреть лично.
брат Горанфло: Знатно позавтракавший, а потому пребывавший в благодушнейшем из настроений брат Горанфло двигался в сторону монастыря Святой Женевьевы. Его настроение было особо приподнято еще и от того, что добрейший мэтр Бономэ пригласил его на завтрак на следующий день. Это говорило о том, что хотя бы еще день, сборщику подати не придется исполнять свой долг на голодный желудок. Однако уже у дверей обители, оратора и трибуна ожидали непредвиденные сложности. Брат привратник отказался его пускать, объясняя свое поведение приказом Жозефа Фулона. Тогда Жак-Непомюссен гордо потряс у того перед носом сумой, в которой весело позвякивали монеты, еще недавно покоившиеся в кошельке фаворита короля. Пока привратник ошалело глядел на суму, Горанфло брюхом отодвинул его в сторону и прорвался за ворота. Тут его уже было не остановить. - Пустите меня! - Голосил он, прорываясь к отцу приору, расталкивая всех на своем пути. В сущности это было несложно, так как почтенная братия особыми телесами не отличалась. Зато Горанфло, осознающий свою правоту и преисполненный гордости сам за себя, наоборот, возымел особую прыть. А потому уже вскоре он очутился под светлым взором настоятеля. - Я пришел, - возвестил монах. – Я выполнил ваше поручение отец мой, - с этими словами он бросил на стол, рядом с каким-то ларцом, полную денег суму и горделиво задрал голову. – Пусть мне было нелегко, пусть, я стоптал пяты в кровь, а горло мое болит от речей, не знавшее это время и росинки, но я принес то, что было велено, - в сущности, брате даже не врал. Росинки в его рту точно не побывало, а херес и анжуйское – это ж не роса вам. Только тут, опьяненный своим успехом Жак-Непомюссен заметил, что Фулон у себя не один. Видимо монах прервал его беседу с какой-то важной дамой. Но это ничуть не смутило героя дня, как он себя видел, а потому он лишь подбоченился и расправил плечи. Пусть все видят, на что он способен.
Катрин де Монпансье: Разговор с отцом Фулоном был прерван появлением одного из братьев обители. По всей видимости, вопрос по которому он явился не требовал отлагательств, тем более, что прозвучало слово «золото». Герцогиня де Монпансье знала, как золотые монеты открывают если не все, то многие двери, поэтому сделала шаг назад, и придала себе вид, что рассматривает резьбу на ларце и прочие, ничего не значащие мелочи, находившиеся на столе. Вошедший брат Горанфло, как о нем доложил святому отцу ранее вошедший монах, был примечательной личностью. И не только своим видом, судя по которому отнюдь не проводил все дни в посте и молитве. Когда он заговорил с настоятелем аббатства, речь его была на взгляд герцогини и величественно-горделивой и в то же время чуть ли не покаянной. Когда же на стол упала сума полная денег, подтверждающая слова о неустанном ораторском труде, Катрин с небольшой заинтересованностью посмотрела в сторону монаха. И какие же речи и перед кем нужно было произносить, что бы получить такую плату? Парижане не столь щедры на подаяния, – подумала она, видя, как тот стоит горделиво подбоченившись, ничуть не смутившись, что прервал разговор настоятеля. Ожидая дальнейшего развития событий, герцогиня вопросительно посмотрела на отца Фулона, ожидая его действий. Сочтет ли он нужным принимать вошедшего монаха в ее присутствии или попросит подождать.
Жозеф Фулон: Достойный аббат сначала осторожно потрогал суму с золотом, затем раскрыл ее, убедившись в правоте слов брата Горанфло. Хотелось еще ущипнуть себя побольнее, чтобы убедиться, что это не сон, но в присутствие герцогини де Монпансье делать этого не следовало. А следовало, соблюдя благостное и невозмутимое выражение лица, как-то объяснить ей все происходящее. - Прошу простить нас, Ваша светлость, за то, что хозяйственные дела невольно вторглись в нашу с вами беседу, - елейно произнес он, кланяясь сестре великого Генриха де Гиза. – Но я счастлив, что эта случайность дает мне возможность назвать вам имя одного из самых выдающихся наших братьев. Перед вами, Ваша светлость, брат Горанфло. Как видите, только силой своего ораторского искусства он принес нашему аббатству богатейшие пожертвования от добрых парижан! Жозеф Фулон с отеческой снисходительностью положил длань на могучее плечо брата, призывая того поклониться герцогине де Монпансье, и сожалея в глубине души, что не назначил тому сумму в трое превышающую требуемую. Но не ангелы же одарили брата Горанфло золотом, а значит, приходилось поверить тому на слово, хотя и грызли аббата сомнения, ой грызли. - Я вот что подумал, Ваша светлость, может быть, поручим брату Горанфло произнести вдохновляющую речь? На том небольшом празднике, о котором мы только что с вами говорили. Мне кажется, это было бы вполне уместно!
брат Горанфло: Раздуваясь от гордости, Горанфло смотрел, как аббат проверяет содержимое сумы. Его нос, будь он длинен, уже мог бы проткнуть потолок, так высоко была задрана шарообразная голова брате. А руки не лежали смиренно на животе, как было положено перед отцом Фулоном, они костяшками упирались в сальные бока Жака-Непомюссена. Весь его вид говорил – «Вы во мне сомневались, а я смог!» Когда приор заговорил, Горанфло попытался повернуть лишь голову, чтобы окатить неизвестную даму своим милостивым взором кормильца аббатства, однако это было сделать довольно непросто, а потому сборщику милостыни пришлось повернуться к ней всем своим дородным телом. Чело его закачалось в такт речи настоятеля. Наконец-то были произнесены слова под этими сводами, достойные заслуг монаха-страдальца, монаха-героя, монаха-святого! Однако, последующая речь аббата, быстро стерла самодовольную улыбку с лица Горанфло. Фулону явно вредно было думать. Вредно не для него самого, а для его ближних. - Какую речь? – растерянно залепетал он, заглядывая в лицо отца-приора и пытаясь уловить ход его мыслей. – На каком таком празднике? – спесь быстро покидала монаха, уступая место неподдельному волнению, в порыве которого он вспомнил, что нужно отвесить поклон даме, но вместо того, приблизился к ней на шаг и посмотрел ей в очи своими по-детски наивными глазами. С одной стороны, произнести речь – это почетно и несомненно достойно такого человека, как Жак-Непомюссен, с другой – а как же признание его сегодняшних заслуг. Или они несправедливо уже забыты?
Катрин де Монпансье: - Это я должна просить простить меня, достопочтенный отец Фулон, что отвлекаю своим визитом от хозяйственных дел. – Сложив руки, она слегка склонила голову, одновременно и проявляя смирение и уважение настоятелю, но в то же время, пряча невольное любопытство. Не каждый сборщик подати возвращается с таким щедрым подаянием. Кто мог так облагодетельствовать этого монаха? Это непременно должно заинтересовать Генриха, - подумала Катрин. - Ведь заботы о таком большом хозяйстве, как аббатство, являются Вашей первейшей заботой после служения Господу нашему. – Обернувшись к распятию, Мария де Лоррейн осенила себя крестным знамением. Когда настоятель представил ей героя сего дня, принесшего щедрые дары парижан в аббатство, герцогиня в знак приветствия и почтения еще раз склонила голову. Ведь какой бы титул она не носила, в стенах аббатства она лишь женщина. Ее царство на паркете и в гостиных, а не под этими сводами. - Господь милостив к истинно верующим, святой отец, - чуть улыбаясь произнесла герцогиня де Монпансье. – Он награждает детей своих не златом, а талантами. Талант этого человека настолько ярок, что грех его зарывать в землю. Пусть все увидят и убедятся, как милостив Господь истинно верующим в него. Это будет честь для собравшихся на празднике. С интересом наблюдая, как меняется настроение брата Горанфло, как горделивый вид сменяется растерянностью, сестра архиепископа Реймсского поспешила ответить на вопросы монаха. - Мы говорили с отцом Фулоном о празднике Рождества Иоанна Крестителя и не более. – Голос ее был мягок и почтителен, она говорила тихо, но четко. – 24 июня истинно верующие сыны католической церкви принесут дары Святой Женевьеве. - К сожалению не все дары были готовы к сегодняшнему празднику – Дню Посещения, - Катрин несколько извиняясь беспомощно развела руками. - Как только что сказал святой отец, Вы силой своего ораторского искусства принесли аббатству богатейшие пожертвования от добрых парижан, но Вы можете сделать большее. Вы своей речью вдохновите верных сынов католической церкви, что они получат по вере своей. Что бы они своим примером смогли показали всю благость и величие истинной веры тем, кто еще имеет хоть горчичное зерно сомнения в том, что они на единственно правильном пути спасения своей бессмертной души. Покажете своей речью, что Вы, скромный служитель обители не зарыли, как раб ленивый и лукавый свой Талант в землю, а преумножили его. – Возможно ее речь была сейчас излишне многословна, и было достаточно просто согласиться с настоятелем. Но ей хотелось расположить к себе этого монаха, который смотрел на нее по-детски наивными глазами. Ей хотелось, что бы он вновь почувствовал свою значимость. Как бы подбадривая или прося покровительства, Катрин коснулась рукава его сутаны. – Брат Горанфло, не отказывайтесь, этим Вы окажете честь не только собравшимся на празднике, но и мне. – Мягкая, чуть детская улыбка застыла на губах Катрин, и сейчас вовсе не походила на гордую улыбку герцогини де Монпансье. Так улыбаются и разговаривают с детьми, так она иногда разговаривала с некоторыми из своих слуг, когда хотела не приказать, а попросить их об услуге, ведь просьбы выполняются более охотно, чем приказы. Каждый человек, независимо от своей должности и статуса хочет чувствовать себя нужным и значимым. - Я восхищена Вами, сколь щедро парижане вносили свои пожертвования в Вашу суму. В чем же Ваш секрет, брат Горанфло? В каком из кварталов живут столь благочестивые люди? Как же Катрин иногда жалела, что не родилась мужчиной, но сейчас то, что она дама было ей на руку. Женщин не воспринимают всерьез, так что она может улыбаться, льстить, не боясь никаких обвинений. Мужчины всегда остаются мужчинами, какую бы одежду они не носили. Им нужно признание, восхищение. Об их подвигах должны знать все. Возможно, сборщик подати захочет похвастаться, как собрал такую значимую сумму. Словно вспомнив о чем-то досадном, но очень важном Катрин с извинением посмотрела на монаха, а потом повернулась к отцу Фулону. - Еще раз простите, святой отец, возможно, я задерживаю Вас, ведь скоро должна начаться торжественная месса?
Жозеф Фулон: - Месса… да, да, конечно. Месса, - рассеянно проговорил Жозеф Фулон, мыслями погрузившись в хозяйственные подсчеты. Золото, принесенное самым беспутным из всей монашествующей братии, уже было поделено рачительным отцом-настоятелем на всяческие нужды. Мысленно пересчитывать золото было очень приятно, и из приятностей этих на грешную землю возвращался добрый отче с большим трудом. - Надеюсь, Ваша светлость окажет нам честь, и прослушает мессу? Как еще мы можем выразить благодарность своим благодетелям, если не молитвами об их здравии! Что касается нашего скромного брата Горанфло, то я позабочусь о том, чтобы он был готов обратиться к нашим братьям по вере на празднике Рождества Иоанна Крестителя с вдохновляющей речью! Строгий взгляд, брошенный на брата Горанфло, красноречиво предупреждал оного о невозможности отказа столь знатной, и (Жозеф Фулон украдкой вздохнул, признавая, что плоть слаба) красивой даме, как Катрин де Гиз.
брат Горанфло: Отвесив полную губу, Горанфло с напряжением слушал слова прекрасной дамы. Но понимал их с трудом. Но старался изо всех сил хотя бы кивать в такт ее словам. - Я скромный, я да, - затряс головой усиленно брате, уловив понятные для себя речи, - я не ленивый, я нет, - тут уже на смену кивкам пришло энергичное мотание щеками в разные стороны. – Я все преумножил… Обошел весь Париж, стоп не жалея. «В любом случае, - думал Жак-Непомюссен, - приумножать куда как лучше, чем делить. И звучит более благородно.» Из всего вышесказанного он понял лишь это и еще то, что ему надлежит произнести некую речь на празднике Рождества Иоанна Крестителя. Монах принял вновь важную позу, словно бы осознал и проникся важностью возложенной на него миссии, и задумчиво почесал все три подбородка. - Не знаю, хватит ли мне времени и достанет ли сил, чтобы подготовить речь достойную такого мероприятия, - протянул он, бросая многозначительный взгляд на Фулона, не готовый быть выставленный за дверь, так и не выторговав для себя ничего. – Дело то важное, а я как человек ответственный не могу взяться за него, не будучи уверенным, что справлюсь. Видите ли, госпожа, мой язык готов слагать любые тирады, но лишь тогда, когда живот сыт. А в пост я становлюсь молчалив, как рыба, - и Горанфло плотно сжал губы, показывая, как это бывает, выпучив глаза и бросая невинные взоры на присутствующих
Катрин де Монпансье: - Да, конечно, святой отец, я непременно буду присутствовать на праздничной мессе. Для этого я и приехала сегодня в вашу обитель. – Герцогиня де Монпансье в присутствии монаха подчеркнула, что цель ее визита это праздничное богослужение, а не что-то еще. - И не только я, но и все кто меня сопровождал. – Она недаром взяла с собой людей больше, чем обычно, наказав им не скупиться на милостыню. Слушая отрывистые предложения сборщика милостыни, Мария де Лоррейн еще раз усомнилась в том, что столь щедрые пожертвования были собраны лишь ораторским искусством, но ни словом, ни мимикой лица, ни жестом не показала этого. Напротив, в ответ на сомнения брата Горанфло, она поспешила заверить, что раз Господь наградил его даром ораторского искусства, то и позаботится о хлебе насущном. И монах может найти свой кусок хлеба не только в аббатстве, но и в доме герцога де Монпансье он может рассчитывать на стол наравне с другими слугами. Возможно, это было опрометчивое заявление, но ничего другого она не могла сейчас сказать. Кивая головой в знак согласия, на слова отца Фулона, заверившего ее, что собравшиеся на празднике Рождества Иоанна Крестителя услышат речь, Катрин думала о том, не помешает ли эта речь планам принца Жуанвиля или архиепископа Реймсского. Но главная цель ее визита была достигнута, собрание глав Святой Лиги состоится со всеми необходимыми предосторожностями. И для них и для настоятеля аббатства важно соблюдение тайны.
Жозеф Фулон: - У вас будет время, чтобы отдохнуть, набраться сил и вдохновения для написания речи, сын мой, - с отеческой строгостью произнес отец приор, обращаясь к брату Горанфло. – Иди же к себе, и не докучай более нашей благодетельнице. Скажешь братьям, я приказал о тебе позаботиться. Золота, принесенного Жаком-Непомюссеном, было достаточно чтобы обитель не разорилась, взяв на себя заботу о нем, хотя бы до праздника Рождества Иоанна Крестителя. Позже, когда закончились праздничные богослужения, добрый аббат, блаженно зажмурив глаза, потягивал у себя в келье отличное вино – маленькая, но такая простительная слабость для того, кто несет на своих плечах груз большой обители – и думал о том, что все же Господь не оставляет своих детей. Покров, подаренный монастырю герцогиней де Монпансье, был великолепен, ключи от кладовых нашлись, золото пополнило собой казну аббатства, а пожертвования, собранные нынче с богомольцев, были как никогда щедрыми. Даст бог, и собрание глав Лиги пройдет гладко. За окном, в зарослях дикого винограда, оплетавшего стену, незатейливо чирикала птаха. Расчувствовавшись, Жозеф Фулон вознес краткую благодарственную молитву к Создателю. Все же жизнь иногда бывала прекрасна. Эпизод завершен
полная версия страницы