Форум » Игровой архив » Гроза над Тулузой » Ответить
Гроза над Тулузой
Маргарита Валуа: 28 мая 1575 года, вечер. Тулуза, дворец архиепископа.
Ответов - 10
Маргарита Валуа: Воздух был сладким, тягучим, как розовое масло, но время от времени в него врывался свежий порыв ветра, шевеливший кроны деревьев. Ветер этот подхватывал легкий шелк ночного платья королевы Наваррской, дарил желанную прохладу. Надвигалась гроза, молнии разрывали небо, но до Тулузы пока доносились только ее отголоски. Маргарита стояла на террасе, с нетерпением ожидая, когда на землю упадут первые капли. Второй день Тулуза принимала королеву Наваррскую в своих стенах. Второй день длился этот праздник красок, цветов, роскоши и поэзии, и Маргарита уже с нетерпением ждала следующего дня. Следующий день станет подарком, завернутым в яркий шелк утренней зари, расшитый лучами солнца. Рассмеявшись своим мыслям, королева Наваррская вдохнула запахи сада, цветов и – особенный, острый – запах миртовых деревьев, высаженных под террасой архиепископского дворца. Тот, выходя строгим фасадом к Тулузе, поражал аскетичной пропорциональностью, но внутренние покои, террасы и галереи, выходящие в сад, были роскошны. Спасая душу, Архиепископ Тулузы не забывал о нуждах телесных. Где-то, в этом же дворце, были покои Лодовико Гонзага, может быть, он сейчас так же наслаждался ночью, может быть вел с кем-то беседу… По лицу Маргариты проскользнула легкая тень досады. Она желал бы видеть его здесь, подле себя, и, может быть оставила бы тогда свою игру с герцогом Неверским, если бы он хотя бы взглядом, хотя бы жестом попросил пощады, признал ее власть над собой. Но Лодовико, уходя от нее вечерами почти поверженным, утром возвращался с новыми силами. Может быть, дело в другой женщине? Марго наклонилась, чтобы оборвать кисть глицинии, льнущей к каменным выступам террасы. Но сколько она знала Гонзага, ни разу его имя не связали с именем какой-то дамы. Пышная кисть скользнула между пальцами – такой красоты не увидишь в Париже, и даже в любимом матушкой и братом Фонтенбло и Шенонсо. Среди деревьев раздался шорох и возле террасы появился ночной посетитель. Маргарита решила было, что это Лодовико ответил на ее мысленный призыв, но, приглядевшись, улыбнулась. Это был тот красивый мальчик, Патрис дю Розье, устроивший на площади перед собором чудеса с исцелением (соблюдя хороший тон, она сделала вид, что поверила в них) а потом весь вечер радовавший ее слух своим голосом и игрой на лютне. - Вам не спится из-за грозы, сударь? - Осведомилась она, невольно допуская в голосе нотку снисходительности. Трудно быть строгой к такой красивой, пылкой юности. Даже если взгляды племянника архиепископа в своей пылкости граничат с дерзостью. Бывают мгновения, когда женщина не возражает против дерзости, особенно, если она молода, красива, а ее сердечное одиночество затянулось.
Патрис дю Розье: - Я знаю, любовь моя, ты в предвкушенье любви, Я знаю, моя нежность, ты мечтаешь о нежности. Я мечтаю о тебе, любовь моя, я предвкушаю нашу нежность. Пусть расцветет она розой из роз в этом волшебном саду! Остановившись у террасы, влюблено глядя наверх, туда, где белели шелка Маргариты Валуа, Патрис перебирал струны лютни, напевая прочувствованные строки. В присутствии королевы и камень делался поэтом, а у Патриса дю Розье сердце было не каменным, и оно пело, когда он мог хотя бы издали видеть предмет своей страсти. Но издали – это так мало! Вчера он осмеливался только смотреть, сегодня днем он пел своей королеве королев и даже удостоился честь поцеловать краешек ее платья. Нынче вечером он уже мечтал о большем. - Мне не спится из-за вашей красоты, мадам, - ответил юный поэт. Пальцы ласкали изгиб лютни, как ласкали бы плечи и шею желанной женщины. Гроза, бушевавшая уже в предместье Тулузы, готовясь накрыть собой город, кружила голову, обостряя все чувства и желания, толкая на безумства. – Кто, увидев вас, не потеряет сон и покой? Но от вас и мучение – благо. Куртуазная любовь требует от поэта преувеличений, он должен превозносить свою даму, осыпать ее жалобами на свою несчастную участь, упрекать в жестокости и умолять позволить умереть у ее ног от любви. Патрис был рад играть в подобную игру, сплетая из слов те сети, в которые так охотно соглашается быть пойманным женское сердце. Но все же от королевы Наваррской он ждал чего-то иного. Не может королева быть такой же как остальные женщины… но если бы она оказалась такой же, если бы ответила на его порыв! После такого не жаль и умереть, вернее, после такого можно жить, неся на своих губах вкус поцелуев Жемчужины как самый сладкий яд. Патрис готов был чтить кумира на его пьедестале, и готов был сделать все, чтобы сбросить его с недосягаемой высоты в свои объятия.
Маргарита Валуа: По небу прокатился огненный всполох, высветивший на мгновение лицо Патриса дю Розье. Слова его были красноречивы, но еще более красноречивым был взгляд, устремленный на нее, и Маргарита, для которой мужское желание не было тайной, почувствовала на мгновение искушение поддаться силе этого желания, почувствовать свою собственную слабость, насладиться ею. Это вечное искушение, эта вечная попытка найти за желанием – любовь, за влечением – страсть. Вздохнув, не без сожаления, Маргарита отошла в густую тень портика, пальцы сжимали гроздь глицинии, чувствуя нежность цветов, их запах. Ночь, цветы, слова юного поэта и музыка его лютни, даже эта гроза – все шептало о соблазне, а молодость не то время, когда с соблазнами нужно бороться. - Вы мне льстите, сударь. Может быть, вас и называют Парисом, но я не Елена Троянская, чтобы моя красота была причиной стольких ваших страданий, - улыбнулась королева Наваррская в темноту, радуясь тому, что этот красивый мальчик, который, она уверена, уже знает толк в любви, не видит ее лица. А еще сожалея о том, что это не Лодовико Гонзага стоит под ее террасой, готовый по одному ее жесту нарушить все условности, разрушить все препятствия, только чтобы услышать от желанной женщины заветное «да». Но это сожаление вызвало в сердце молодой королевы протест. Право же, герцог мог бы быть и настойчивее! Можно хранить верность возлюбленному, но хранить верность мечте, право же, это глупо! Если мужчина желает женщину, любит ее – пуст будет рядом, пусть станет тем единственным, кто обладает ее телом и душой. Если же он предпочитает оставаться в стороне… пусть не удивляется, если его место займет другой. Гроза приближалась, и на этот раз гром разразился уже прямо над садом. Маргарита невольно вскрикнула от страха и восхищения перед этим разгулом стихии, отзывавшемся в ее сердце смутным томлением.
Патрис дю Розье: Мысли Патриса дю Розье были удивительно созвучны с мыслями Маргариты Валуа. Не важно, кто днем говорит женщине о любви, важно, кто обнимает ее под покровом ночи. Днем королева Наваррская была окружена почитателями ее красоты, днем не спускал с нее глаз этот итальянский дракон, Гоназага. Но сейчас она была одна. А значит, могла стать его. И за мгновение до того, как самая желанная из королев отступила в темноту, Патрис готов был поклясться, что увидел на ее лице желание, и борьбу с этим желанием. Гром и женский вскрик стали для него знаком, сигналом, звуком боевого рога, возвещающего начало битвы. С легкостью взобравшись на террасу, он сделал шаг в темноту. Даже в темноте он видел, как горят глаза королевы Наваррской, как белеет ее кожа, и шелка, чуть прикрывающие плечи и грудь. - Не бойтесь, моя королева, я с вами, а это всего лишь гроза, - нежно проговорил он, беря Маргариту за руку. – Гроза дарит жизнь земле, она как любовь. Появляется внезапно, оглушает нас, лишает способности рассуждать, а потом дарит блаженство обновления, тишины, и покоя. Находясь так близко, прикасаясь к Жемчужине Франции, Патрис чувствовал, как теряет голову, но кто бы осудил его за этот порыв? Осуждения было бы достойно колебание и промедление. Женщины прощают многое, но не это. - Вы не Елена Троянская, это так. Говорят, у нее были золотые волосы, ваши же темны, как ночь. Вчера, когда я увидел вас впервые, они были спрятаны под драгоценности, заточены в гребни, плетения и косы. Вы были прекрасны, но сейчас, когда они свободно падают вам на плечи, вы прекраснее во сто крат. У Елены были глаза как море, ваши же как драгоценное миро, вы благословляете ими… Патрис поднес к губами прядь волос Маргариты. Еще один удар грома, оглушающий в своей силе, всполох молнии, вспоровшей небесный свод до земли и небеса над садом разверзлись. Первые тяжелые капли хлынули вниз, барабаня по листве, по песчаным дорожкам сада, по розовому кирпичу, из которого был выстроен дворец архиепископа. Юноша, не в силах больше ждать, не желая больше ждать ни мгновения, заключил в объятия королеву Наваррскую, целуя властно и горячо.
Маргарита Валуа: Если бы не эта грозовая ночь, не темнота сада, пахнущая цветами и дождем, не тоска Маргариты по несбывшемуся, то, может быть, все было бы иначе, и она бы одним взглядом поставила на место дерзкого дю Розье, и ушла бы в свои покои, где ее ждала бы целомудренно-холодная постель. Но может быть и хорошо, что все случилось именно так? В темноте Патрис перестал быть тем, кто он был, а стал всего лишь мужчиной, который шептал ей нежные слова, целовал ее губы, а она перестала быть всегда и прежде всего дочерью короля, сестрой короля, женой короля, и стала только женщиной. Пусть на несколько мгновений, но позволившей себе забыться в сильных объятиях. «Разве я кому-то что-то должна?», - промелькнула мысль между грозовыми вспышками и растворилась в потоках теплого, ночного ливня, очищающего Тулузу для нового утреннего рождения. Губы Патриса были мягки и нежны, Маргарита отвечала на его поцелуи с все растущим изумлением. Оказывается, она способна чувствовать, не только мечтать, оказывается, она создана не только для слов, которые, конечно, прекрасны, но все же это только слова… ее тело полно жизни и сейчас пробуждается, властно напоминая о себе, о том, что любовь не только дух, но и плоть, и одно без другого невозможно. Сквозь шелк ночного одеяния жар сильного, гибкого тела поэта передавался и Маргарите, и она уже знала, что еще несколько мгновений, и этого будет уже слишком мало, и она скажет «да».
Lodovico di Gonzaga: - Нет! Лодовико в ярости отшвырнул Патриса от королевы Наваррской, чувствуя в душе и боль, и гнев, и ослепляющую ревность. Что заставило его в эту ночь сделать то, чего он поклялся не делать? Может быть гроза? Гроза не давала уснуть, и молнии были видны даже сквозь сомкнутые веки, но разве только она? Заснуть не давали мысли о Маргарите, но это мучение было уже таким привычным. И все же он пришел, и почувствовал, как сердце оборвалось, когда увидел, что постель королевы Наваррской пуста и даже не смята. Где она, что с ней? Сбежала, похищена? Звать стражу, искать самому? И тут вспышка молнии высветила на террасе картину, от вида которой холодный и сдержанный Гонзага потерял голову. Маргарита, королева, в объятиях другого. Женщина, о которой он привык думать, как о своей, хотя сопротивлялся ее чарам, хотя не позволял себе и ей ни лишнего мгновения наедине, ни прикосновения, которое можно было бы счесть не случайным, Но все это было не важно, потому что Маргарита была его, она думала о нем, Лодовико это знал, она желала его, Лодовико это чувствовал… И что он видит? Его Маргарита отвечает на поцелуи Патриса дю Розье, этого поэта с девичьим лицом и сладким голосом! Как она могла? Герцог де Невер, держа на расстоянии Маргариту Валуа, в глубине души льстил себе мыслью, что, недоступным, он будет только желаннее для нее, что любовь платоническая обладает над сердцем женщины куда большей властью, чем любовь чувственная, и что же вышло? Дождь мгновенно и насквозь промочил его рубаху, заставив тонкий батист прилипнуть к телу, холодя его, но Лодовико не замечал ни дождя, ни холода. - Вы, кажется, сошли с ума, мадам, - прорычал он в лицо Марагриты, разрываясь между недостойным желанием дать ей пощечину и не менее недостойным желанием поцеловать эти губы, припухшие от поцелуев другого мужчины. Итальянская кровь, бешенное течение которой сдерживалось так долго молитвами, размышлениями, долгими, утомительными упражнениями, подавляющими желания плоти и дающие силу духу, взяла верх. - А вы, сударь, как вы смеете оскорблять своими прикосновениями королеву Наваррскую, сестру ее Величества и гостью вашего дяди, архиепископа? То, что Маргарита вовсе не выглядела оскорбленной, еще больше оскорбляло сеньора Ла Герш. Вне себя от ярости, Лодовико выхватил шпагу и приставил ее к груди Патриса дю Розье. - Убирайтесь! Убирайтесь, пока я не оскорбил дом вашего родича кровопролитием!
Патрис дю Розье: Поцелуи Маргариты Валуа мешались с каплями дождя и были именно тем сладким ядом, о котором Патрис мечтал, и все, о чем он когда-либо мечтал, он находил в королеве Наваррской. Совершенство тела, чувственность каждого жеста… счастье от возможности быть так близко и ожидание еще большего счастья, которое, он уже в этом был уверен, их ожидает этой ночью. Но гроза, несущая сладостное очищение, превратилась в разрушительную бурю. Патрис, тяжело дыша, с ненавистью смотрел на появившегося невесть откуда Лодовико Гонзага. Его светлость мог говорить что угодно, но юноша видел, чувствовал только то, что перед ним соперник, очевидно, куда менее удачливый и от того взбешенный. Дерзкая, насмешливая улыбка тронула губы дю Розье. Когда-то его отец, Жорж д’Арманьяк, едва не отказался от сана и блестящей церковной карьеры ради женщины, которую любил, так неужели его сын сейчас отступит? Отблески молнии легли на сталь шпаги, которая скрестилась со шпагой герцога де Невер. Ливень, набрав силу, не собирался останавливаться, делая камни террасы скользкими, но Патрис верил в себя, к тому же на него смотрела Маргарита! - Сдается мне, один из нас действительно уйдет, но это буду не я. Лишний здесь вы, сударь, - издевательски бросил он, без предупреждения переходя в атаку. Сталь зазвенела, еще немного, и к запаху дождя и цветов примешается запах крови. «Она не твоя», - говорили глаза Патриса, когда он наступал стремительно, бесстрашно, не давая противнику опомниться. – «Она выбрала меня. А ты уйдешь».
Маргарита Валуа: Королева Наваррская прижалась к стене, задыхаясь от волнения, прижимая к губам ладонь, чтобы не закричать. Страшно было представить себе последствия такой дуэли – племянник архиепископа и доверенное лицо Генриха III дерутся из-за сестры короля. Если прольется кровь дю Розье, вся Тулуза поднимется против них! Но все же сердце Маргариты сжималось не только от ужаса, но и от счастья - Лодовико пришел! И от женского торжества, которое, может быть, трудно было простить, но можно понять. - Немедленно остановитесь, я вам приказываю, - надменно проговорила она, делая шаг вперед, под дождь, но в глубине души зная, что ее слова сейчас ничего не значат. Сейчас здесь, на террасе дворца, под дождем, не было королевы Наваррской и подданных короля Франции. Здесь была женщина и двое мужчин, сражающихся за нее. Ночь, темнота, вода, обрушивающаяся с небес под гром и молнии, и две тени в смертельном танце, и различить что-то почти невозможно, сколько не вглядывайся в это буйство стихии. Это было страшно. Но одновременно это было и прекрасно. Хотела ли Маргарита, чтобы Лодовико победил? Желала ли победы Патрису? На оба этих вопроса королева Наваррская ответила бы сейчас «да».
Lodovico di Gonzaga: Никогда тебе не удастся быть выше своей природы, Лодовико Гонзага, как бы ты ни старался. Герцог де Невер отвечал на удары дю Розье, забыв обо всем, о том, что он доверенное лицо короля Франции, а значит, должен быть вдвойне, втройне осторожен в своих словах и поступках. О какой осторожности может идти речь, если на кону нечто куда более важное, чем вся политика, все тайны, все заговоры! Дождь заливал лицо, глаза, вода текла с волос, с одежды, но Гонзага давно не чувствовал в себе такой силы. Такой жизни. Как будто чья-то рука сорвала вдруг пыльный покров, который все это время застилал ему глаза, и оказалось, что мир полон ярких красок. Мальчишка был хорош, Лодовико не ожидал от сладкоголосого молокососа такой прыти, но это было не важно. Дрался герцог вдохновенно, сначала давая аквитанцу возможность выложиться, выдохнуться в яростных атаках, ограничиваясь глухой обороной, а затем, неожиданно для него, предприняв стремительное наступления, тесня его к перилам террасы. Сквозь ливень и гром он слышал слова Маргариты, слышал, но не слушал. Она могла бы сейчас кричать, звать на помощь, умолять пощадить дю Розье, Гонзага было все равно. Еще несколько выпадов, затем шпага герцога скользнула вокруг шпаги юноши, и вот уже клинок Патриса улетел в темноту сада. Еще шаг, и сам племянник архиепископа был отправлен герцогом де Невер туда же. Если поднимет шум – пусть! Лодовико не сожалел ни о чем! - Всего доброго, сударю, - насмешливо бросил он в темноту. Еще один шаг – уже к ней. Твердой рукой взяв за подбородок прекрасную дочь Генриха II, Лодовико сделал то, чего поклялся себе никогда не делать, но чего желал всей душой, всем сердцем, всем своим существом. Он целовал ее губы, чувствуя на них вкус дождя, целовал и не мог утолить свою жажду, а потом подхватил Маргариту на руки, как мокрую драгоценность, и понес в опочивальню, и уже там, при свете молний, уложив на постель, склонился над ней, глядя в глаза. - Скажи «да», - потребовал он, кончиками пальцев обводя контур пухлых губ, лаская нежную шею, на которой сумасшедшее билась жилка, спускаясь ниже, туда, где мокрый шелк обрисовывал то, о чем он грезил ночами. – Если не скажешь, что желаешь меня, Маргарита Валуа, клянусь, я уйду!
Маргарита Валуа: - Не смей покидать меня, - глаза Маргариты гневно сверкнули. Патрис дю Розье, его поцелуи, его слова – все это было уже забыто. Сейчас рядом с ней был мужчина, так долго желаемый и так сильно желанный. – Довольно мучить себя и меня! Если тебе нужно это слышать, то да, да, тысячу раз да! Это была не та победа, о которой она мечтала, но то, что происходило сейчас , было куда ценнее любых побед. Губы женщины, руки, волосы, все ее тело способно стать самой сладостной ловушкой, придуманной природой для мужчины, и Маргарита Валуа, наконец-то, ощущала, что живет, с безоглядной щедростью даря себя герцогу де Невер. У них впереди была целая ночь. Ночь, для того, чтобы узнать друг о друге то, что они так хотели узнать. Маргарита не заглядывала далеко, довольно мыслей и раздумий, все, чего ей хотелось – это чувствовать, и Лодовико дарил ей праздник чувственности. К утру гроза над Тулузой стихла, оставив в утреннем воздухе сладостную свежесть, когда Лодовико Гонзага покидал опочивальню королевы, Маргарита сладко спала, улыбаясь во сне. Эпизод завершен
полная версия страницы