Форум » Игровой архив » Политика взаимных уступок » Ответить
Политика взаимных уступок
Lodovico di Gonzaga: 2 июня 1575 года, Тулуза.
Ответов - 12
Lodovico di Gonzaga: Кого-то обретенное счастье делает мягким, будто горячий воск, и вот уже рука, доселе державшая только меч, охотнее берется за лютню. Но бывает иначе. Лодовико Гонзага, после той памятной грозовой ночи, делал все, чтобы взгляд Маргариты Валуа останавливался на нем не только с желанием, но и с восхищением, и пользовался каждой возможностью, чтобы упрочить положение Генриха III в этой важной провинции. В союзники он выбрал архиепископа Тулузы, который, судя по всему, ничего не знал о проделках своего племянника, а тот повел себя достойно, не побежав жаловаться дядюшке на герцога де Невер. Лодовико бросил внимательный взгляд на барку, плывущую рядом с баркой архиепископа, день был жаркий, и знать Тулузы развлекалась прогулкой по Гароне. По течению, как стая ярких рыб, плыли лодки, суденышки, украшенные шелками и парчой, из которых доносился смех. Легкие шелка почти скрывали от горячего взгляда герцога де Невер королеву Наваррскую, но улыбку Патриса дю Розье, обращенную к Маргарите, он видел очень хорошо, как и музыку, которой он услаждал ее слух. Мальчишка. Дерзкий, самоуверенный мальчишка. Пригубив вина, Его светлость с одобрением и симпатией посмотрел на Жоржа д’Арманьяка. Ему нравился этот служитель церкви, у Его преосвященства был быстрый ум политика, живые темные глаза южанина и красноречие библейского проповедника. - Ваше гостеприимство бесподобно, - признал Лодовико, откидываясь на подушки, от воды шла благословенная прохлада. – Я понимаю королеву Маргариту, пожелавшую задержаться в Тулузе до середины лета, под вашей рукой город процветает. Его Величество будет рад получить от меня заверения, что ваша епархия богобоязненна и чтит бога и короля, жаль, того же нельзя сказать о всей провинции. Намек на наместника Лангедока, Монморанси, был более чем прозрачен.
Fatalité: Архиепископ опустил фиолетовый шелковый полог так, чтобы солнце не заглядывало внутрь барки, не нагревало вино и не сушило сладости. Аметистовый отблеск лег на лицо гостя, на руки Его преосвященства – тонкие и красивые, как у женщины. Прогулка по реке – прекрасная возможность разговора чуть более доверительного, чем можно себе позволить в иных обстоятельствах. Гребцы на барке Жоржа д’Арманьяка были немыми, небольшой изъян, который иногда превращается в достоинство. Скромный служитель церкви сразу понял расстановку сил в тандеме королева Наваррская – герцог Неверский, и отдал должное проницательности короля. Маргарита – блестящая, сияющая молодостью, цитирующая Плиния вперемежку с Овидием, Бокаччо с Декамероном, пришлась по сердцу тулузцам. А пока сестра Генриха III очаровывала, его друг встречался с самыми разными людьми, о некоторых встречах архиепископу докладывали, некоторые, увы, миновали его бдительный взор. Жорж д’Арманьяк не без удивления сделал вывод, что Людовико Гонзага знает о том, как решаются дела в Тулузе не намного хуже его, архиепископа, судя по тому, что герцога видели и у главы гильдии красильщиков, и в лавке самых богатых негоциантов. А так же рядом со скромным, неприметным нищим, каждый божий день сидящим у собора святого Сатурнина, и заправлявшего всей братией бродяг, разбойников и гулящих девиц. Но у всех в этой игре были свои интересы, в том числе и у духовного пастыря Тулузы. - Все мы здесь верные слуги Его величества, - скромно проговорил Жорж д’Арманьяк. – Но, простите за откровенность, герцог, некоторые служат прежде всего себе и ублажают прежде всего свое честолюбие, как это ни прискорбно… Значит, королеве Маргарите пришелся по нраву наш город? Я рад, очень рад. Она украсила собой Тулузу, как дивный цветок, приятно видеть, как радуется королева каждому развлечению. Архиепископ устремил отеческий взгляд на барку королевы Наваррской задрапированную голубым и желтым шелком. - Что скажете о моем племяннике, Ваша светлость? Красивый мальчик, умный, многообещающий. Я думал направить его по церковной стезе, Рим ценит острые умы, но все же, мне кажется было бы жестоко обрекать такое цветение юности на умерщвление плоти.
Патрис дю Розье: А «красивый мальчик», развлекая Маргариту и ее дам музыкой, то и дело бросал на королеву Наваррскую красноречивые взгляды. Недавнее поражение только распалило его, присутствие соперника придавало остроту его чувствам, а память о поцелуе на террасе, под дождем, заставляла его искать с ней встреч днями, а ночами искать утоления желания в объятиях горячих тулузок. Поймав на себе внимательный взгляд Лодовико, Патрис дерзко усмехнулся, и громко запел: Все цветет! Вокруг весна! — Эйя! — Королева влюблена, — Эйя! — И, лишив ревнивца сна, — Эйя! — К нам пришла сюда она, Как сам апрель, сияя. А ревнивцам даем мы приказ: Прочь от нас, прочь от нас! Мы резвый затеяли пляс. Дамы засмеялись, с другой лодки кто-то радостно подхватил куплет. Графиня де Гонзи бросила в певца букетом фиалок, приняв его песню, видимо, на свой счет. Букет рассыпался, и цветы поплыли по воде. Старца ревность ей смешна, — Эйя! — Ей любовь его скучна, — Эйя! — В этом юноши вина, — Эйя! — У красавца так стройна Осанка молодая. А ревнивцам даем мы приказ: Прочь от нас, прочь от нас! Мы резвый затеяли пляс. Как, все же, удачно сложилось, что архиепископ хотел переговорить с герцогом де Невер без лишних ушей, и предоставил Патрису развлекать дам. Подставив лицо легкому ветерку тайный сын Жоржа д’Арманьяка осторожно передвинулся так, чтобы иметь возможность прикасаться к шелковому подолу платья королевы Наваррской.
Маргарита Валуа: Екатерина Медичи утверждала, что не хотела бы жить нигде, кроме Франции, Генрих Валуа мог бесконечно говорить о Венеции, а Маргарита теперь знала, что будет вспоминать Тулузу до конца своих дней. Не только потому, что она соединила ее и Лодовико Гоназга. Розовый город был удивительным местом, сказочным королевством, спрятанным в сердце суровой Франции, Франции страдающей, воюющей, кающейся, проклинающей. Здесь царило веселье, звучала музыка, а любовь не считалась грехом. В этот чудесный день дочь Генриха II с радостью бы променяла призрачный венец королевы Наваррской на счастье именоваться королевой Тулузы. Песня Патриса заставила ее рассмеяться. Все же дю Розье был мил, красив и по-прежнему смотрел на нее глазами, полными откровенного желания. Это было приятно, хотя мысли Маргариты были заняты герцогом де Невер, и мысли эти заставляли губы королевы нежно улыбаться, а глаза мечтательно сверкать. - Чудесная песня, сударь, только не переверните нашу барку в своей резвости, ни мне, ни дамам не хочется оказаться в воде, - улыбнулась она племяннику архиепископа. Одна из дам вздохнув, возразила, что по такой жаре она бы не отказалась искупаться, ей тут же предложили свои услуги, над водой летел смех, от одной лодки к другой, словно цветные ленты, перекидываемые шаловливой рукой. На шелковый полог упала тень от моста Понт-Неф, под которым проплывала королевская барка. - Скажите, месье де Розье, что это? Маргарита, приподнявшись на подушках, указала юному поэту на чудесную базилику, стоящую на берегу Гаронны, образчик античной строгости и изящества.
Патрис дю Розье: - Прекрасная моя королева, это сердце нашего города, базилика Богоматери Дорад, сердце Тулузы, - пылко воскликнул дю Розье, с восхищением и нежностью глядя на то, что когда-то было храмом Аполлона, но и сейчас являлось хранилищем драгоценного источника, питающего вдохновением всех поэтов Лангедока. – Там находится гробница легендарной Клеманс Изор, дамы прекрасной и благородной! Вот что она говорила о себе: Напрасно думает Клеманс, Что трубадуры станут Ее красе слагать романс, Всегда и неустанно. Как розу, чей наряд опал, Ее забудут имя, И лепестков ее опал Зимы покроет иней. Патрис пропел эти строки голосом чистым и высоким. - Но мы помним ее и чтим, - улыбнулся юноша, глядя в глаза Маргарите. – Если захотите, прекраснейшая из королев, я покажу вам базилику, и ее золотую мозаику, и нашу Черную Мадонну, которая совершает чудеса! - Говорят, если любовники поклянутся перед статуей Черной Мадонны в верности друг другу, то она не разлучит их на земле, и соединит на небесах, - дерзко подала голос графиня де Гонзи, из своей лодки внимательно прислушивающаяся к разговору поэта и королевы. Патрису это не понравилось. - Верно, мадам графиня, говорят, - сладчайше проговорил он, отбрасывая со лба темную прядь. – Но так же рассказывают историю об одной даме, которая с каждым своим любовником приносила клятву у статуи, до тех пор, пока Черная Мадонна не воскликнула: «Я слышала, что в раю у магометан на одного правоверного приходится десять тысяч гурий, но чтобы в Тулузе на одну добрую католичку приходилось столько же любовников слышу впервые!». Графиня была столь же красива, сколь щедра на свои красоты, и все, кто слышал этот разговор, с удовольствием посмеялись.
Lodovico di Gonzaga: - Именно так, Ваше преосвященство, умный и многообещающий юноша, - согласно кивнул головой Лодовико, испытывая непреодолимое желание заставить многообещающего юношу следовать за баркой Маргариты вплавь. – Вы, безусловно, правы, желая ему лучшего. По какой стезе вы бы хотели направить вашего юного родственника? В разговорах, подобных тому, что герцог де Невер вел сейчас с Жоржем д’Арманьяком, случайных тем не бывает. Если архиепископ заговорил о будущем Патриса дю Розье, значит, за этим что-то стоит. Лодовико желал бы договориться с герцогом о том, чтобы за Монморанси был установлен тщательный досмотр, и обо всех решениях этого вельможи доноси бы ему лично. Пока что позиция губернатора Лангедока была весьма сильна, и это не могло не тревожить Гонзага, фанатично соблюдающего интересы молодого государя. Если Монморанси допустит ошибку, его можно будет либо склонить к подчинению, либо заменить на кого-нибудь другого, более сговорчивого. Советнику Генриха III казалось, что это в этом вопросе его интересы, и интересы Арманьяка совпадают. Но, видимо, архиепископ хотел чего-то для себя… или для своего племянника? Дамы и кавалеры смеялись, но даже среди сотни голосов Лодовико различил бы смех Маргариты. Он посылал горячую волну по телу, заставлял сердце биться быстрее от желания и ревности. Герцог вздохнул, прогоняя от себя мысли, которые были не слишком то уместны в беседе с духовным лицом. В которых мешались воспоминания о тех часах, что он разделил с королевой Наваррской, о том, какой она открылась ему, очаровывая все сильнее. Женщина и дитя, дерзкая и нежная, упрямая и уступчивая, в ней соединилось все, о чем может мечтать мужчина. Пальцы задрожали и Лодовико поспешно сжал кулак.Такое безумие с ним происходило впервые.
Fatalité: Великая сила – отцовская любовь. Пусть Жорж д’Арманьяк не мог назвать Патриса перед всем миром своим сыном, эта тайна надежно хранилась в семье, это не делало привязанность архиепископа слабее. Напротив, все чаще он думал над тем, как обеспечить юному дю Розье самое лучшее, самое блестящее положение. Тулуза, конечно, прекрасна, но все, что ждет здесь виконта де Терм это жизнь провинциального дворянина – немного скандалов и дуэлей, затем мальчик остепенится и женится, и вот уже он не думает ни о чем, кроме как об урожае вина со своих виноградников. Этого было слишком мало для живой крови Арманьяков! И вот Господь ответил на молитвы своего скромного слуги, и послал в их город Маргариту Валуа и герцога де Невер. Больше того, сделав так, что теперь Лодовико Гонзага нуждается в его помощи. Грешно этим не воспользоваться! - Я бы хотел отправить племянника ко двору, Ваша светлость, - безмятежно ответил архиепископ, сохраняя на лице приятную улыбку. – И хотел бы приобрести для него должность при дворе Его Величества. Я вижу в этом глубокий смысл, герцог. Пока виконт будет служить королю, король будет помнить об Арманьяках, а Арманьяки будут помнить о короле. Все, что будет происходить в Тулузе, будет известно Его Величеству… или его доверенному лицу. Его преосвященство многозначительно приподнял бровь, предлагая Лодовико как следует обдумать его слова.
Lodovico di Gonzaga: Porco Dio! Двадцать шесть лет итальянский принц жил во Франции и считал себя подданным французской короны, но тут он вспомнил родную речь. Да простит его Господь. Но архиепископ, похоже, всерьез считал что он, Лодовико Гонзага, возьмет на себя заботу о его племяннике? Об этом приторном мальчишке, приклеившемся к подолу Маргариты как репей? Герцогу де Невер, известному своей сдержанностью и хладнокровием, пришлось опустить глаза, чтобы Жорж д’Арманьяк не прочел во взгляде посланника Генриха III его истинных чувств. Но от предложений о взаимовыгодном (а, главное, о выгодном для короля Франции) союзе так легко не отказываются. Во всяком случае, не отказываются под влиянием собственных чувств. После недолгой борьбы Лодовико влюбленный примирился с Лодовико политиком. - Конечно, я не вправе распоряжаться должностями при дворе Его Величества, - тонко улыбнулся он, как умеют улыбаться только рожденные на италийской земле. – Но, думаю, молодому человеку таких достоинств, всегда будут рады. Если желания виконта де Терм совпадают с желаниями Вашего Преосвященства, то он может продолжить свой путь к придворной карьере в кортеже королевы Маргариты. Ради того, что герцог де Невер считал своим долгом, он готов был потерпеть даже Патриса дю Розье. Но готов ли архиепископ при этом выполнить свою часть условий? - Но уверены ли вы, что, находясь при дворе, ваш племянник сможет нас достоверно и своевременно извещать о все, что случается рядом с господином наместником Тулузы?
Fatalité: Приятно беседовать с умным человеком! Его преосвященство с искренним удовольствием отсалютовал королевскому посланнику кубком с вином. Итальянец все понял правильно, и задавал правильные вопросы. - В этом можете быть уверены, герцог. У себя на голубятне, Ваша светлость, я держу два десятка чудесных, обученных птиц. Дорогое удовольствие, но что поделать. Пять из них приучены находить дорогу на голубятню моего парижского друга, одного богослова. Пятерых я отдам моему племяннику. Так что через Патриса вы и король (Его преосвященство намерено подчеркнул это вы) будете узнавать обо всем, достойным внимания, куда быстрее всех прочих. Архиепископ вовсе не был чужд такой объяснимой слабости, как властность и честолюбие. Влияние Монморанси, наместника Лангедока, тревожило его и раздражало. Тот словно старался создать королевство в королевстве, и скромный слуга церкви как мог, противостоял этому. Не из любви и почтения к королю, а потому что властью не делятся. А чем дальше от Парижа, тем больше этой власти перепадает в руки тем, кто может до нее дотянуться. - И так, мы, кажется, договорились? Патрис, дитя мое, - зычно крикнул он, и голос его слышали не только на барке королевы Маргариты, но и на тех, что рядом. – Чудесная новость! Ты едешь в Париж, ко двору!
Маргарита Валуа: Маргарита с веселым изумлением выслушала весть, разнесшуюся над рекой. - Право? Поздравляю вас, господин виконт! Но неужели вы готовы променять столь чудесный город и столь блистательное общество на суету Парижа и двора? Неужели дамы вас отпустят? Королева Наваррская бросила быстрый, чуть насмешливый взгляд на даму в соседней лодке, не сводившую с Патриса глаз. Все же женская натура – кошачья натура, Маргарита томилась по объятиям Лодовико, но с наслаждением готова была отобрать у красавиц - тулузок такую чудесную игрушку, как Патрис дю Розье, и увезти его в своей свите. Любопытно, правда, как связаны между собой решение об отъезде ко двору юного поэта и приватная беседа герцога де Невер и архиепископа Тулузы. Может быть, герцог позже объяснит ей в чем тут дело, а может быть и нет. Маргарита уже успела убедиться, что Лодовико Гонзага говорит только то, что считает нужным сказать. Собственно, это даже заслуживало небольшой мести. Совсем небольшой, только чтобы господин герцог помнил, с кем имеет дело! - В любом случае, я только рада, что обратный путь мы проделаем вместе, месье дю Розье, - вложив в голос чуть больше тепла, чем нужно, проговорила королева Наваррская, подавая Патрису руку для поцелуя, но лукаво глядя поверх его головы, туда, где под аметистовыми шелками сидел Лодовико.
Патрис дю Розье: Если бы Жорж д’Армньяк сообщил Патрису, что ему уготовано место в раю после смерти и святость при жизни, тот бы все равно обрадовался меньше, чем услышав от архиепископа заветное «Ты едешь ко двору». Он будет путешествовать в кортеже Маргариты, рядом с Маргаритой! Послав своей богине обжигающий взгляд, виконт припал к ручке королевы Наваррской страстным поцелуем. - Мое место подле вас, Ваше величество, - пылко ответил он, самонадеянно полагая, что и Маргарита Валуа того же мнения, а их упоительная связь вовсе не прервалась стараниями итальянского дракона, Лодовико Гонзага, а находится в своем самом начале. А Тулуза? Патрис полагал, что Тулузу он уже покорил. Теперь пришло время покорять Париж. Понятно, что отец отправляет его туда не просто так, у архиепископа наверняка найдутся свои причины, хорошо, пусть так, за радость быть ближе к королеве Наваррской, за удовольствие блистать при дворе это не такая уж высокая плата!
Lodovico di Gonzaga: Лодовико задумчиво, но без всякой ревности смотрел на Патриса дю Розье, торжествующего подле Маргариты. Еще одна карта в колоде, еще одна фигура на игральной доске политики. Разменная фигура. Потом герцог перевел взгляд на Жоржа д’Арманьяка, взирающего на виконта де Терм прямо таки с отеческой гордостью. Родственные чувства иногда полезны, но иногда могут быть слабостью. Герцог де Невер отметил про себя и запомнил, что если у архиепископа Тулузы есть слабое место, то это его племянник. Слабое место Патриса дю Розье, судя по всему, тщеславие. Лодовико, улыбаясь, отсалютовал Маргарите Валуа и виконту кубком с вином. Он придерживался той философии, что время все расставит на свои места. Время покажет, чего стоит Арманьяк против Монморанси, чего стоит Патрис дю Розье. Время покажет, а мы подождем. - Да, Ваше преосвященство. Мы договорились. Над рекой ветер разносил смех. Лето в Тулузе только начиналось. Эпизод завершен
полная версия страницы