Форум » Игровой архив » Cupiditas rerum novarum » Ответить

Cupiditas rerum novarum

Louis de Lorraine: 3 ноября 1575 года. Франция, замок Невер. После полудня Cupiditas rerum novarum - Сильное желание невиданных вещей (лат.)

Ответов - 18, стр: 1 2 All

Louis de Lorraine: В глубокой задумчивости, время от времени выглядывая из-за занавески дорожного экипажа, а иногда чередуя путешествие в нем на верховую езду, Его высокопреосвященство архиепископ Реймса подъехал к Неверу. Он послал вперед себя своего человека, дабы предупредить хозяйку о приближающемся госте. Кортеж был невелик, ибо Людовик не слишком опасался за свою особу, путешествуя по католическим землям. Напротив, его встречали везде с почтением и просили благословения. А причиной его задумчивости была просьба старшего брата, исполняя которую он и пустился в вояж. Генрих, заехавший после своего победного сражения под Дорманом во дворец То, попросил Луи забрать из провинции и привести в Отель-де-Гиз свою невестку, принцессу Клевскую. Просьба была столь необычна, что всегда сдержанный Людовик полез к де Гизу с расспросами. Было бы куда как более понятно, пожелай принц Жуанвиль видеть в столице свою супругу. Ответа же на свое любопытство он так толком и не получил. Анри поначалу смутившийся, объяснил, что хочет вернуть герцогине королевскую милость и возможность появляться при дворе, надеясь на ее ум и прочие таланты, что она сможет быть ему полезна в Париже. - Нет слов, как я рад видеть вас, Анриетта, - улыбаясь, приветствовал молодой человек хозяйку Невера, когда его проводили к ней в кабинет. – Простите мне мое неожиданное вторжение, но оправданием ему может служить только желание поскорее встретиться с вами. Лоррейн не лукавил, с момента пребывания в Сансе Генриетты он питал к ней самые теплые чувства, хотя и не понимал, чем вызвана необходимость ее присутствия в Париже. Подозрения у Людовика были, он был священником, но не слепым. Однако, Генрих почти ничем себя не выдавал. Не выдал и осторожный Луи своих догадок. Стоило посмотреть, как поведет себя графиня де Ретель, прежде, чем делать окончательные выводы.* *согласовано с Henri de Guise и Henriette de Cleves

Henriette de Cleves: Не того она ждала, не то лицо, изуродованное кровью и маской смерти, являлось ей в кошмарных снах ночами последние полтора месяца. До Невера доходили вести о новых и новых победах герцога де Гиза, но пока не будет заключен мир, будет продолжаться война, а значит, он ежесекундно будет подвергаться опасности. И ей суждено жить это время в бесконечном страхе. Пустив вновь в свое сердце любовь, Генриетта потеряла покой. Но всеми силами она старалась не показывать своих тревог окружающим. Надломленная внутри ужасом, то и дело вырывающимся из сундука глубин ее души, внешне принцесса Клевская сохраняла спокойствие и, казалось бы, невозмутимо продолжала исполнять обязанности хозяйки огромной части некогда второго по величине домена во Франции. Дела шли своим чередом, вот только у мадам де Невер все больше обозначались круги под глазами, на платьях корсеты затягивались, как только было возможно, но женщина, все равно, чувствовала себя в них просторно и остовы натирали кожу, а потому перешла на более простые наряды; некогда изящные пальцы стали похожи на бледные соломины. Но это не значило, что жизнь в страхе совсем сломила ее. Нет, стальной хваткой она продолжала держать в своих руках, все, что ей принадлежало, и знала малейшую новость со своих владений. Когда в Дормане было разбито войско де Торе, вереницами муравьев забегали по Франции недобитые еретики. Ей привели двоих, пойманных на землях Невера, последовал только один приказ – сжечь. Ее Светлость лично присутствовала на казни, слушала их крики, когда пламя костров взметнулось в небо и глаза ее горели не хуже огня. В ту ночь она спала спокойно. Увидев на одеянии посланца цвета Гизов, сердце Анриетты поднялось к горлу и заклокотало. Но приближался к Неверу не Генрих, а его брат Луи. В другое бы время она была бесконечно ему рада, но сейчас имя его высокопреосвященства вызвало лишь глухой стон отчаянья. С какими вестями он ехал? - Я тоже рада вам, Луи, - поднявшись со своего кресла, герцогиня подошла к брату Анри де Гиза и протянула ему руки в знак своей доброжелательности. Церемонии, полагающиеся случаю и сановной особе архиепископа, были отброшены. Они давно и хорошо знали друг друга, да и настроения к реверансам у Анриетты не было. – Если вам и есть за что извиняться, ваше святейшество, то за то, что лишали меня так долго вашего общества. Подняв огромные, полные надежды, глаза на юношу, графиня де Ретель пыталась прочесть по его лицу, какие известия ждут ее. - Как он? Есть новости? – вопросы сами слетели с побледневших от волнения уст герцогини.

Louis de Lorraine: Лоррейн отметил про себя и бледность Анриетты, и ее худобу, почти болезненную, и темные круги под глазами. Под глазами, которые воспевали в свое время все поэты Франции. Отметил он и то, что они стали еще прекраснее с их последней встречи. Шаловливая зелень весенней листвы обернулась глубиной бесценного изумруда. И они горели. Такой огонь Людовик не раз наблюдал у тех, кто был фанатично предан своей вере. Но мадам де Невер трудно было поставить в заслугу подобное поклонение Всевышнему. Она всегда избирала себе бога сама. И, кажется, он понимал, кто этот избранник на этот раз. Вопрос же, вырвавшийся у графини де Ретель, свидетельствовал о том, что догадки его верны. - Если прекрасная Анриетта соскучилась, то она хорошо знает, что мое святейшество ей всегда рад, - архиепископ хитро улыбнулся, отчего его лицо стало похоже на лисье. Взяв тонкие пальчики протянутых мадам рук в свои холеные ладони, он поднес их поочередно к своим губам, задумчиво разглядывая ее лицо. Не торопясь с ответом, он медленно перевернул ее кисти дланями вверх и стал рассматривать их, словно цыганка на базаре, собравшаяся погадать путнику. Герцогиня явно часто ездила верхом, забывая о перчатках. - Нет, дорогая моя, так не пойдет, - стертая поводьями некогда белоснежная кожа, платье крестьянского покроя, отсутствие драгоценностей… Для наблюдательного человека, коим был младший брат герцога де Гиза, все это кричало о том, что женщина позабыла о себе, посвятив самое себя какой-то цели. Или кому-то. - У вас есть несколько дней, чтобы собраться и привести себя в вид, достойный вашего титула и положения вашего рода, сударыня, - строго начал Лоррейн, однако взгляд его серых глаз был мягок. – По-моему вы позабыли, что нельзя относиться с безразличием к сосуду, который Господь даровал вам для вашей души. Крепко держа Ее светлость за запястья, Людовик осуждал ее вовсе не за то, что она стала так пренебрежительно относиться к своей красоте, а за то, волнение за кого стало тому причиной. - Я позволил себе назначить встречу у вас в доме, мадам. Никакой политики, - тут же поспешно добавил юноша, - и если, вы не возражаете, то дождусь своего гостя здесь. А потом, - тут уже о возражениях не спрашивалось. Властность, с которой умел разговаривать любой из Лоррейнов, была, видимо, наследственной чертой, - мы все вместе выедем в Париж. Сделав паузу, архиепископ Реймса, еще раз оглядел родственницу своего брата. - Он жив, и он ждет вас. Но вас, сударыня, а не кухарку из какой-то таверны. В голосе молодого человека не было и тени презрения, и на лице тоже, он был безжалостен потому, что искренне полагал - иногда только оплеухами можно вывести некоторых из ступора, в который они сами себя загнали.* *согласовано с Henriette de Cleves


Луи де Беранже: - Я хорошо знаком с этим семейством, мессер, - скучающим тоном произнес маркиз дю Гаст, гарцуя на своем вороном, Борее, на гравии перед воротами Неверского замка, - И потому не удивлен, что нас заставляют ждать. Это в их манере. Многих, несомненно, удивит присутствие Луи де Беранже в родовом замке Франциска Клевского. Впрочем, объяснить его появление там - задача не столь трудная, как может показаться на первый взгляд. Придворная жизнь в Париже, постоянные интриги, борьба с государственными преступниками и обыкновенными бандитами, - все это успело порядком надоесть начальнику тайной полиции за последние месяцы. А тут еще и Маргарита Наваррская вернулась из Тулузы, сияя, подобно драгоценному камню, с веселой улыбкой на своем прекрасном лице. Луи де Беранже, погрязший в политике и неустанном противостоянии нарушителям закона и порядка в королевстве, при виде подобной картины, заскрипел зубами. Его тошнило, ему хотелось плеваться при одном взгляде на Маргариту, такую счастливую и беззаботную. Не выдержав, он испросил у его величества соизволения отпустить его по делам особо важным и личным на юг Франции, не забыв добавить, что там, как и в столице, будет блюсти интересы короны. В Париже было относительно спокойно, а потому у Генриха III не нашлось причин отказать своему ближайшему соратнику. И дю Гаст, собрав большой отряд из своих старых рейтар, уже не раз сражавшихся под его началом, отправился в Дофине, родную провинцию. Добивать оставшихся и, по данным его агентуры, вызывающих там волнения протестантов. Короче говоря, решил маркиз слегка душу отвести. Кампания по уничтожению еретиков на юге Франции, затеянная им по собственной инициативе, продвигалась весьма успешно. Людовик и его головорезы порезвились на славу. Несколько успешных и кровопролитных стычек, налеты на деревни, жители которых укрывали у себя уцелевших гугенотов - все это хоть немного помогло развеять скуку начальника тайной полиции. Дю Гаст приказал сжечь все дома, где были найдены протестанты, и арестовать всех поселенцев, уличенных в сокрытии врагов святой веры, после чего переправить их, как скот, в парижские тюрьмы. Самих же гугенотов он распорядился повесить вдоль дороги. Несколькими днями позже, весьма довольный собой, маркиз остановился вместе с небольшой группой своих солдат в одном из трактиров Гренобля. Не успел он заказать себе ужин, как увидел, что к одному худощавому человеку, в дорогом на вид платье, пристали трое подвыпивших мужчин довольно свирепого вида, в потрепанной одежде. Луи де Беранже вслушался в их разговор. Из него стало понятно, что эти трое решили ограбить путешественника, похожего на заморского негоцианта. Однако маркиз, даже по долгу службы, не подумал бы вмешиваться в это дело, если бы до его слуха не долетели обрывки фраз: "уже много наших убито", "нам нужны деньги, чтобы убраться подальше от Франции". Было совершенно ясно, что не вовремя забредшего в трактир иностранца окружили недобитые на севере страны еретики. Маркизу не пришлось долго возиться. Застигнутые врасплох гугеноты, не сумевшие предугадать, что на них может напасть один человек, не успели толком ничего сообразить. Опытный убийца, дю Гаст воспользовался внезапностью и одного из них зарезал сразу. После короткой потасовки двое других тоже отдали свои души во власть Всевышнего. Кавалеристы Людовика зашевелились было за своим столом, но затихли, убедившись, что их командиру не угрожает опасность. Сам же начальник тайной полиции, преспокойно вытирая кровь шейным платком одного из убитых им гугенотов со своей шпаги и кинжала, предложил перепуганному случившимся незнакомцу присесть и выпить по стаканчику бургундского. Поскольку тот не отказался, между ними завязался диалог. Горячая еда, доброе вино и хорошее настроение располагали Луи де Беранже к беседе. Мужчина рассказал, что путешествует теперь один. Слугу его некоторое время тому назад убили учинявшие разбой у границы Франции протестанты, а самому ему чудом удалось уйти оттуда целым и невредимым. И, если бы не он, то есть, дю Гаст, то его могла постигнуть та же участь здесь, в этом трактире. Маркиз, никак не отреагировавший на благодарность, спросил неожиданного сотрапезника, куда тот держит путь. Путешественник ответил, что направляется в замок Невер, на встречу с архиепископом Реймсским. Людовик удивился, но виду не подал. Кто этот человек, и зачем он понадобился святоше из семейства Гизов? Словно угождая разыгравшемуся любопытству маркиза, спасенный предложил ему сопровождать его в Невер, пообещав щедрый прием и благодарность самого архиепископа в награду за спасение жизни посланца Алессандро Фарнезе. Такой поворот событий становился все интереснее для начальника тайной полиции. Конечно, отправляться в лапы графини де Ретель, которую он некогда пытался отправить в мир иной, для него, ненавистника ее близкой подруги и ее деверя, было небезопасно. Но самого герцога Гиза, который маячил призраком при последней встрече Луи де Беранже и Анриетты де Невер, там быть не могло. Насколько дю Гасту было известно, его светлость воевал в Дормане, а затем с триумфом отправился в Париж праздновать победу, и сейчас, наверняка, находился на подступах к столице. Без него Лоррейны не рискнут набрасываться на официального представителя королевской власти в этих землях. Поразмыслив, что подобная поездка будет полезна ему еще и потому, что он был глазами и ушами государя здесь, на юге Франции, способным разведать, что происходит в рядах потенциального политического неприятеля, Людовик согласился. На следующий день дю Гаст и его новый знакомец уже проезжали гостиницу «Под знаком креста» в Лионе. Странно, но Луи де Беранже, страдавший аллергией на людей и почти никогда никого не подпускавший к себе близко, находил общество необычного путешественника довольно приятным. Тот поведал ему о себе, кто такой и отчего очутился на французских землях. Звали его Доменико, родом он был грек из Ираклиона, еще юношей учился у критского иконописца Михаила Дамаскина. Художник. Происхождения скромного, но природными талантами не обделен, благодаря чему, перебравшись в Италию, снискал милость и покровительство римского кардинала Алессандро Фарнезе, который и направил его к своему духовному собрату во Францию. Доменико говорил без устали, за словом в карман не лез, демонстрировал пытливый ум, образованность и остроумие. И даже дю Гаст, по натуре мрачный, холодный и, как правило, не особенно разговорчивый, был обезоружен восхитительной непосредственностью, простотой и обаянием этого человека. Не без удовольствия прослушал он несколько лекций о тонком искусстве отражения реальности бытия на холсте, и о том, с каким невероятным трудом наносятся друг на друга различные краски, призванные создать неповторимый образ. Внимание маркиза, с которым он слушал своего спутника, не притупилось даже тогда, когда художник пустился в пространные рассуждения о смысле жизни и роли человека в мире, созданном Богом. Удивительно, но из всех существующих на земле людей, Людовик лучше всего сходился с деятелями искусств. Так, в Париже он водил компанию с архитектором Ле Мерсье и находился в добрых приятельских отношениях с Ронсаром*. Если и были на свете люди, к коим дю Гаст испытывал хоть какие-то теплые чувства и привязанность, то именно к ним принадлежали Ронсар и Ле Мерсье. Возможно потому, что все эти люди были рабами муз, часовыми нравственности и неустрашимыми поборниками прекрасного, стоящего особняком по отношению ко всему остальному в этом мире, Луи де Беранже и тянулся к ним. Ему не чуждо было чувство наслаждения красотой, созданной человеком. В этом он ощущал определенное величие. Но не умел понимать. И потому общество людей, способных показать и объяснить ему что-то из того, к чему его невольно тянуло, никогда не было маркизу в тягость. Скорее наоборот. Итак, по прошествии еще двух дней, Людовик и Доменико, проникшиеся взаимной симпатией и нашедшие друг в друге занимательных собеседников, прибыли к воротам замка, где архиепископ Реймсский назначил встречу греческому живописцу. - Если вы, мессер, вдруг захватили с собой пару перепелок из того трактира, который мы с вами посетили этим утром, - вновь, с присущей ему ядовитостью, обратился дю Гаст к своему спутнику, - то самое время их достать. Пока госпожа де Невер соизволит впустить нас, мы успеем пообедать. *Доподлинный факт из биографии господина дю Гаста, который действительно дружил с Ронсаром. **Все согласовано с Доменико Теотокопули.

Доменико Теотокопули: У путешествующего по Франции грека еще были с собой средства, достаточные для того, чтобы двигаться неспешно и знакомиться с городами новой для него страны. Но, то обстоятельство, что его ждал архиепископ Реймса, и настоятельная просьба его высокопреосвященства Алессандро Фарнезе беречь себя и не заставлять ждать Лоррейна, заставляли Теотокопули свершать свой путь без лишних задержек. Тем более, что одна из остановок в пути стоила жизни его слуге, а другая едва не обошлась ему самому тем же. Сильный физически, привыкший к лишениям, он, однако, не был воином. И хотя и носил оружие, владел гораздо лучше кистью, чем сталью. Своевременное вмешательство незнакомства в Гренобле в далеко не дружелюбную беседу Доменико и трех оборванцев, обернулось приятельством и любопытным попутчиком, в компании которого, незнакомый с Францией художник, чувствовал себя увереннее. Да и дорога за разговорами летела быстрее. Луи де Беранже, маркиз дю Гаст, как представился спаситель, стал первым гидом грека на землях, где, как говорили, почитали искусства, не меньше, чем Деву Марию. На ломаном французском, который начал изучать совсем недавно, то и дело, сбиваясь на итальянский с примесью греческих слов, он засыпал дворянина вопросами о местных нравах и обычаях, о короле, о том, правда ли, что государь этой державы такой ценитель живописи, как о нем говорят в Европе, внимательно слушая его ответы и радуясь, если тот поправляет ошибки в его речи. Привыкший смотреть на людей и видеть в них то, что делает их внешнюю оболочку такой, какая она есть, Теотокопули не был испуган сущностью своего нового знакомого, которую тот, к тому же, проявил в трактире Гренобля. Нет, скорее он задался целью увидеть в господине дю Гасте то, что тот предпочитал скрывать от посторонних глаз. В любом случае, поводов не доверять своему спутнику, у Доменико не было. - Ο χρόνος είναι χρήμα*, - философски пожал плечами живописец, и, снова поймав себя на том, что говорит на родном языке, рассмеялся. – Простите, друг мой. Я имею сказать, что, если мой новый заказчик хорошо платит за минуты, я могу ждать хоть до утра. Глубоко втянув в себя воздух, Теотокопули зажмурился блаженно. Как бы ему не не терпелось скорей увидеть храм в Реймсе, приступить к работе, было что-то пьянящее в праздном путешествии. *время – деньги (греч.)

Henriette de Cleves: За несколько мгновений, что говорил архиепископ Реймсский, настроение принцессы Клевской претерпело такое количество изменений, на которое способна только истинная дочь Евы. От любезного и доброжелательного до искреннего возмущения беспардонностью гостя, осмелившегося указать ей на то, на что не смел указывать ни один человек, будь то мужчина или женщина. Тем более в ее собственном доме. - Я ни о чем не позабыла, - зло прошипела мадам, отняв резко свои руки у Лоррейна ,и неожиданно рассмеялась тихо. Только брат этого человека способен был вывести ее из отчаянья. Их методы не сильно отличались. Только там, где Людовик использовал силу слова, Генрих полагался на силу своих рук. Она еще помнила, какой битвы ей стоило горе от потери Карла, а сейчас ее вынуждали вновь сражаться за себя, но иным способом. Их было невозможно не любить. Они были ее настоящей семьей, которой было дело до того, где и как нынче прозябает герцогиня де Невер. Подле них она чувствовала себя дома. И любила одного, как брата, а другого… просто любила. И вот, только что смеющаяся и благодарно пожавшая руку Луи, герцогиня почувствовала, как ее окатило горячей волной ничем незамутненного счастья. - Он жив…- эхом повторила она и, приподнявшись на цыпочки, нежно чмокнула Людовика в щеку. Лучше этой новости могла быть только одна – он ждет ее. - Слава Господу и Пресвятой Деве, - перекрестилась Анриетта и быстро коснулась губами креста, спрятанного на груди. И увидела, за что ей выговаривал младший из Лоррейнов. Отойдя на несколько шагов от него к большому зеркалу, графиня де Ретель с суровостью оглядела свое отражение. Неужели это была она? Пальцы недоверчиво прикоснулись к лицу, на котором остались одни глаза. О Боже, что с ней сталось? Сейчас, зная, что Он жив, что Он ее ждет, она с ужасом понимала, до чего довела себя тревогами. Кухарка… Его высокопреосвященство был весьма сдержан и любезен. Впрочем, как и всегда. А времени у нее совсем не оставалось – запыхавшейся дворецкий доложил, что у ворот замка топчутся еще гости, прибывшие по приглашению архиепископа Реймсского. - Пустить и провести в гостиную. Подготовить спальни и беспрекословно слушаться Его святейшество, - последовали короткие приказы. – А теперь, прошу простить меня, Луи, я хочу немедля последовать вашему совету, - озорно сверкнув глазами, женщина повернулась к своему собесенднику. - Ваш гость, как я понимаю, прибыл. Мой дом, мои слуги, в вашем распоряжении, принимайте его, как сочтете нужным. Извинитесь за меня, прошу, и передайте, что я буду рада приветствовать его за ужином. Ужин в шесть. - Клодетта! Лентяйка такая, а ну бегом в мои покои! – Генриетта не только торопила свою камеристку, она торопилась сама. Улыбнувшись Людовику, она выпорхнула из кабинета. Обязанности хозяйки были попраны во славу красоты. Опытная дама при умелой служанке и за несколько часов сможет скрыть свои недостатки и подчеркнуть достоинства.

Louis de Lorraine: Людовик тихо рассмеялся вслед этой удивительной женщине. Удивительной в том, что в ней крылась и вся мудрость дочерей Евы и наивность же их. Но смех его оборвался, стоило архиепископу наткнуться на лик Девы Марии, висящий неподалеку. Губы сложились в ухмылку, которую мало кто видел, и ироничный поклон, который был предназначен только для Нее. Уж если Господь создал женщин такими, как была старшая из принцесс Клевских, кто он был такой, чтобы их не любить? В свои-то 20 лет? Но брату – братово. Луи не одобрял подобной связи и любви в душе, но у него хватало честности для того, чтобы признаться самому себе – она, хозяйка этого дома, ему нравилась. Но идти поперек Генриха, вставать у него на пути? Никогда. Кощунственные мысли о том, чтобы призвать брата к святости и чтению брачных уз, были отодвинуты за иконостас в кабинете мадам де Невер. - Милейший, обратился он к дворецкому, когда тот возник на пороге, - определите новых гостей в соседние друг с другом спальни, и пусть спустятся к ужину. Ваша госпожа им это дозволила и обещала присоединиться. Лоррейн усмехнулся . - Простите, дорогуша, это мы все присоединимся к Ее светлости. В назначенный час большая столовая замка Невер была освещена множеством свечей, в огромном камине весело потрескивал огонь, стол был уставлен яствами, слуги стояли вокруг него, готовые обслуживать герцогиню и ее гостей. - Рад приветствовать вас во Франции, синьоры. Надеюсь, путь из Лацио не сильно вас утомил, - входя и улыбаясь на чистейшем итальянском обратился архиепископ к прибывшим. Он мог бы с тем же успехом заговорить с художником и на его родном языке, греческом, однако, поскольку тот был ему рекомендован кардиналом Фарнезе, значит должен был чтить язык того, кто последние годы давал мастеру кров и еду. Взгляд Лоррейна помертвел, когда встретился со взглядом спутника уроженца Крита. Это был совсем не слуга и не помощник живописца, а хорошо известный многим господин дю Гаст. - Весьма неожиданная встреча, сударь, - тон Луи из дружелюбного стал ироничным, - который раз дающая нам повод убедиться, что пути Господни неисповедимы. Надеюсь, его величество благополучен и вы здесь по поручению его или его доверенного лица, герцога де Невер? Я слышал, он недавно вернулся в Париж, но, видимо, государь больше нуждается в нем, нежели в вас, раз мы имеем счастье видеть начальника тайной полиции ныне в провинции. Синьор Теотокопули, ваш спутник просветил вас, кем является при дворе нынешнего короля? – ставший надменно-холодным взгляд медленно переполз с лица Беранже на лицо Доменико. Умение пользоваться словом – это тоже искусство. Иногда, сказав, как казалось мало, можно сказать очень много. Как сейчас, буквально в двух словах определяя Беранже место придворного мальчика на побегушках.

Доменико Теотокопули: Вилла Фарнезе, на которой Доменико жил последние месяцы разительно отличалась и по внешней архитектуре, и по внутренней отделке помещений. Там все было несколько воздушнее, легче, чем монументальный замок рода Клевских с его практично-надежным убранством, где каждая вещь фактически говорила о солидности своих хозяев. Там где в Лацио отдавали предпочтение богатству убранства, его помпезности, стараясь сохранить претензию на ненавязчивость, здесь, в Невере, было попрано в угоду мощи. Тяжелые резные перила темного дерева, отделанные золотом, мрамор ступеней, массивность колонн… Он только собирался поделиться своими наблюдениями с месье дю Гастом, разглядывая камин главной столовой дома, как появился тот, к кому он и держал путь. Низко, в ноги, поклонившись архиепископу, как любой католик чтя духовный сан, он молвил: - Благословите, ваше Святейшество, - слетело привычное приветствие с уст грека на итальянском. Рука его была прижата к груди, колено преклонилось, голова не смела подняться. Тем, кто в Риме не чтит власть духовенства, недолго топтать грешную землю, а потому повадки и привычки некоторые смешиваются с кровью у мирян, желающих жить безбедно. Он с удивлением слушал слова архиепископа. Оказывалось спутник Теотокопули и его новый заказчик были знакомы друг с другом. И, к прочему, месье де Беранже, как оказывалось, был хорошо знаком с монархом этой великой державы, гостем которой сегодня был протеже Алессандро Фарнезе. С другой стороны, мужчины в дороге и без этих тонкостей находили о чем говорить, но было странно, что Луи умолчал о том, о чем другой бы непременно хвастался на его месте. Бросив на маркиза вопросительный взор сбоку, Доменико позволил себе поднять глаза цвета моря на архиепископа Реймсского. - Благословите и спутника моего, ваше Высокопреосвященство, ибо, если бы не он, не пошли мне его на пути Всевышний, то не быть мне пред очами вашими сегодня здесь, а лежать в земле в Гренобле. Теотокопули просил искренне, радуясь, что, наконец, сможет хоть как-то отблагодарить своего спасителя.

Луи де Беранже: Гостиная замка де Невер, куда слуги архиепископа Реймсского проводили гостей после того, как встретили их у ворот, не оставила бы равнодушным человека, на которого производят впечатление величественные зрелища. Огромное помещение с удобными креслами, большой, встроенный в стену, камин, украшенный статуэтками горгулий по бокам, стол из черного дерева, многочисленные панно, изображавшие эпизоды из легенд средневековых трубадуров с обязательным участием в них рыцарей, одетых в самые помпезные доспехи. Все внутренне убранство замка дышало торжественностью, суровой и величественной роскошью. Когда начальник тайной полиции и живописец уселись в кресла, расположенные для удобства рядом с камином, слуги тотчас подали им графин вина и легкие закуски в виде сыра и зелени. Путники, не чувствовавшие себя особенно уставшими с дороги, но при этом вовсе не возражавшие против отдыха, очень уютно провели время в ожидании ужина, на котором им предстояло встретить Луи де Гиза вместе с хозяйкой замка. Дю Гасту не было скучно. Ему нравилось беседовать с Доменико. Да и молчание, возникавшее порой между ними, ему тоже нравилось. Оно было к месту и не вызывало напряжения. В такие минуты Людовик невольно возвращался мыслями к Жанне. Как она там? Удалось ли ей добыть архив своего покойного мужа? А, может быть, выяснить еще что-нибудь полезное? Чуть позже маркиз поймал себя на том, что думает о чертах ее лица и иссиня-черных волосах гораздо больше, чем об их общем деле. Впрочем, неудача, постигшая начальника тайной полиции в Шалоне, заставляла его вспоминать о нем. По дороге в Невер маркиз вспомнил, что отец графа де Бюсси был когда-то губернатором Шалона, а ныне там находится родня известного бретера. И у них наверняка должны были храниться бумаги, в которых велись записи о порядке наследования в семье Клермонов. Доменико не возражал, когда дю Гаст сказал ему, что хочет навестить своего старого приятеля, добавив, что много времени это не займет. Родственникам же графа он представился как старинный друг. Однако, как ни хитрил, как ни старался Людовик, документов ему достать не удалось. Это несколько расстроило его, и теперь он надеялся, что в Париже его обрадуют хорошими новостями его агенты и госпожа де Лонгжю. Ввиду отсутствия скуки, время для гостей Неверского замка пролетело незаметно. И вот, в назначенный час, слуги проводили их в столовую, шикарно обставленную и отделанную дубовыми панелями. Большой длинный стол был заполнен многочисленными блюдами и кувшинами с напитками. В воздухе витал приятный аромат вкусной, свежеприготовленной еды. Наконец, в озаренную сиянием свечей и задорным пламенем, полыхающем в камине, столовую вошел сам архиепископ Реймсский. Но не успел он толком поприветствовать своих гостей, как его взгляд встретился с серыми глазами Луи де Беранже. - Вы заблуждаетесь, ваше святейшество, - ледяным тоном произнес маркиз, на бледном лице которого не отразилось никаких эмоций после пассажа младшего из Лоррейнов, - Я здесь лишь потому, что в столице скучно. Верные слуги короля, знаете ли, неплохо потрудились, чтобы установить там порядок, - разумеется, дю Гаст совершенно прозрачно намекал на самого себя и своих людей, - Поэтому я отправился в провинцию, дабы немного развлечься. Вы бы видели, какую аллею из копий с головами гугенотов я высадил вдоль Дюранса. Просто загляденье. Архиепископ явно старался уязвить Луи де Беранже. Но пока у него это плохо получалось. Во-первых, потому, что маркиз пребывал в хорошем расположении духа. Во-вторых, он вовсе не питал к младшему из Лоррейнов ненависти, которую питал к его старшему брату Генриху. Скорее даже, вынужден был относиться к нему с определенным почтением как к высокому духовному лицу. Лишь на один миг Людовик недовольно скривил губы и посмотрел на архиепископа, как на идиота. Неужели тот и правда считает, что он, дю Гаст, обязан на каждом углу и первому встречному кричать о своей государственной должности? В этом случае его полицию едва ли можно было бы назвать тайной. Однако маркиз ничуть не обиделся на архиепископа и отнюдь не возмутился его надменностью. Напротив, тон Лоррейна пробудил в нем игривое желание сказать что-нибудь гадостное и меткое. И возможность подвернулась быстрее, чем он ожидал. - Да, ваше святейшество, - ехидно ухмыльнувшись и подавшись вперед, промолвил дю Гаст, когда услышал слова заступившегося за него греческого живописца, - Прошу вас. Благословите. *согласовано с Доменико Теотокопули

Henriette de Cleves: Ритуал, который женщины совершают над своим телом, дабы придать ему большую привлекательность, у каждой из представительниц прекрасного пола свой. Это действо, непредназначенное для взора мужчин, должно всегда являть в результате некоторое чудо, в результате которого из даже невзрачной куколки появляется роскошная бабочка. Генриетта Клевская отнюдь не была обделена природой, зато вот сама себя довела переживаниями за дорогого ее сердцу мужчину до вида, который сложно было назвать привлекательным. И это предстояло исправить. И исправить довольно быстро. В ход пошло все. Ванны общие, наполненные маслами, щедро выливаемыми в них Клодеттой, ванны для рук, притирания и бальзамы, и прочее, прочее, прочее… Пока мадам де Невер, подобно Клеопатре, возлежала в воде, на этот раз сдобренной молоком, плечи ее были вымазаны сметаной, а на лице покоилась кашица из мякоти тыквы, меда и яичного желтка, ее ловкая камеристка, не стесняясь в выражениях хозяйки, спешно переделывала платье мадам цвета коричневого петушиного пера. - Дорогуша, твоему лексикону мог бы позавидовать любой бретер, - недовольно проворчала дама на очередной словесный перл служанки, уколовшей палец. К ужину Ее светлость спустилась, опоздав всего лишь на четверть часа от назначенного ей же времени. На ней было вышеозначенное платье, достойно очерчивающее ставшую еще более изящной, чем прежде фигурку, подчеркивающее своим цветом и бронзовым шитьем белизну кожи шеи и плеч женщины, волосы были уложены в прическу, скрепленную шпильками с крупным янтарем, кольца были подобраны так, чтобы руки дамы смотрелись не столь худыми, сколь изысканно-утонченными. - Господа, я рада вас всех приветствовать в Невере, - шаблонная фраза хозяйки дома, слетела с накусанных до красноты губ чуть поблескивающих невидимым слоем пчелиного воска. Заготовленная улыбка так и не появилась на лице принцессы Клевской, ибо взгляд ее обратился на тех, кто просил благословения у архиепископа Реймсского. Перед Людовиком стоял тот, чьей рукой был отправлен в мир иной Карл Девятый. Ведь это он же тогда подсунул последней любовнице короля книгу, которая стала причиной его гибели. В этом мадам де Невер нисколько не сомневалась, как и в том, что рукой этой управляла воля Екатерины Медичи. Встретившись взглядом с лотарингцем, она едва заметно кивнула, давая понять, что условия игры ей ясны и приняты. - Благословления, месье дю Гаст следует испрашивать тогда, когда грехи исповеданы и отмолены, но, я думаю, что Его святейшество не откажет вам в подобной милости и без того. Иначе, слушая вашу исповедь, мы рискуем остаться не только без сегодняшнего ужина, но и голодать с неделю, - очаровательная улыбка милейшей кобры осветила лицо супруги Лодовико Гонзага. Любезно кивнув, на этот раз Беранже, уже куда мягче и нежнее улыбнувшись неизвестному мужчине, она подошла к старшему из слуг и негромко стала давать распоряжения относительно трапезы и рассадки гостей, позволяя Лоррейну закончить с господами, жаждущими его благословения. Стол был велик, а потому, Анриетта распорядилась посадить начальника тайной полиции Генриха Третьего подле себя, а гостя брата Гиза подле того, к кому он держал путь. Поскольку настроение у Ее светлости было отменным, она не боялась, что общество маркиза испортит ей аппетит. Что же до него… Взгляд зеленых глаз засиял озорством. Дворецкий важно встал у стола, готовый усадить за него гостей замка Клевских.

Louis de Lorraine: - Я не сомневаюсь, маркиз, что ваши старания садовода зачтутся вам на небесах особым образом, - светлый взгляд лотарингца стал благодушно-мягким, как то и положено быть взгляду священнослужителя. Удивление от неожиданной встречи прошло, и брат Генриха де Гиза вновь одел привычную для себя маску. Выслушав пламенную речь Доменико, объяснения дю Гаста и поймав взгляд принцессы Клевской, Людовик едва сдержал улыбку. - Да хранит вас Господь и да распрострется над головами вашими длань его, оберегая и даруя благодать. Никогда мужчинам не понять, каким образом женщина способна преобразиться в считанные часы, как дается ей это чудо сохранять красоту, нести сквозь годы. И это стало причиной того, что многие из них сгорели на кострах инквизиции, обвиненные в колдовстве и связях с дьяволом. Генриетта Клевская вполне могла оказаться одной из них, если бы кто из служителей конгрегации священной канцелярии увидел то, что довелось нынче увидеть младшему из Лоррейнов. Сияя красотой и свежестью перед гостями Невера появилась его хозяйка, которую еще совсем недавно Людовик обвинял в том, что она растеряла все то, что было ей даровано Всевышним. Когда с приветствиями было покончено, архиепископ представил герцогине своего гостя и, наконец, все были усажены за стол. - Как здоровье Его высокопреосвященства, синьор Теотокопули? Как продвигается отделка его виллы? Говорят, мастер Виньола трудится не покладая рук, - почти не притрагиваясь к еде, Луи вел светскую беседу с греком, стараясь не упускать из вида то, что происходило на другом конце стола. – И, я надеюсь, вы расскажете нам историю вашего путешествия по землям Франции и то, как вам пришлась родина Франсуа Клуэ? Пригласив живописца к себе, Лоррейн намеревался поселить его в То и держать при себе, дабы тот исполнил для него несколько заказов не только по отделке собора Реймса, но и написал несколько портретов лично для Людовика.

Доменико Теотокопули: Мало что понимавший в происходящем Доменико, воспринял как должное, и желание спутника получить благословение архиепископа Реймса, и ответ самого духовного лица, и приглашение хозяйкой дома за стол. Слова мадам де Невер, адресованные Людовику, он не совсем понял, так как совсем мало освоился с этим чудесным, словно мурлыкающим языком, на котором говорили уроженцы Франции. Но если Теотокопули не мог по достоинству оценить остроту язычка вышедшей к ним женщины, то он так же не мог не оценить ее красоту. Как завороженный, он повторял раз за разом взглядом контур изгиба ее шеи, плавно переходящей в чуть островатые для дамы плечи потрясающего оттенка кожи, подумав, что такую сливочную белизну очень трудно было бы правильно передать на холсте. Хрупкость принцессы Клевской словно прятала что-то таинственное за собой, и эту тайну хотелось попробовать разгадать. Темно-коричневый тон платья, солнечно-рыжие волосы, и удивительная зелень глаз синьоры де Гонзага приковывали взор художника, заставляя забывать о еде и о том, что неприлично так разглядывать женщину, да еще в присутствии священнослужителя. Но вожделение Доменико, отдававшееся покалыванием в кончиках пальцев, мало общего имело с плотскими утехами, он хотел эту женщину видеть на холсте, хотел писать ее, постичь сущность ее души, постигая краски тела. Поймав взгляд герцогини, он смущенно опустил глаза в тарелку и понял с ужасом, что прослушал первый вопрос своего нового работодателя, и на незнание языка было не сослаться – Лоррейн говорил с ним по-итальянски. - Простите, Ваше святейшество, я столь очарован обществом нашей хозяйки, что стал слаб на слух, - покраснев до тех самых ушей, что обвинял в болезни, честно признался грек. – Если я не отвечу на что, будьте милостивы, спросите еще раз. Он рассказал архиепископу о том, как на границе был убит слуга и друг его, как самого художника едва не убили в Гренобле, и о том, как милостив Господь, послав ему на пути нового друга и спасителя, об их маленьком путешествии по югу Франции. Теотокопули было нечего скрывать, потому говорил он легко и свободно. Архиепископ оказался интересным собеседником, что было удивительно, поскольку он был весьма юн. Но посланец кардинала Алессандро Фарнезе привык воспринимать духовных лиц с уважением, вне зависимости от их возраста. А взор его невольно обращался к другому краю стола. Доменико искренне завидовал Луи де Беранже, который сидел ближе к графине де Ретель и мог беспрепятственно созерцать ее.

Луи де Беранже: Маркиз с самодовольной усмешкой принял комплимент, высказанный ему архиепископом Реймсским. Принял, как должное. Однако, когда Лоррейн воздел свою длань над головой начальника тайной полиции, даруя свое благословение и осеняя крестным знамением, дю Гаст почтительно, без намека на издевку, поклонился духовному лицу и поблагодарил его. Все же, были вещи, к которым следовало относиться предельно серьезно. И нарушить подобное таинство неуважением, а тем более насмешкой, было для Луи де Беранже, ревностного католика, сродни святотатству. Когда в большой зале столовой послышался мелодичный голос хозяйки Неверского замка, маркиз невольно вздрогнул и обратил на нее ястребиный взор своих серых глаз. Она совсем не изменилась, подумал мужчина. Все та же огненная красота. Все та же грация лисы, на сей раз милостиво урчащей, находящейся в своих уютных владениях и не расположенной к охоте. Все тем же лукавством сверкают ее изумрудно-зеленые очи. Именно такой, или, во всяком случае, похожей, запомнил ее Людовик в тот день, когда явился в Отель-де-Гиз со злополучной книгой в руках. С тех пор, до этого момента, он ни разу не видел ее, хотя Флорентийка однажды отправила его на поиски герцогини. Которые, впрочем, не увенчались успехом. Интересно, насколько велика должна быть нелюбовь этой женщины к нему? Ведь именно его стараниями, пусть и по роковой случайности, отправился в могилу ее любовник, король Карл IX. Винит ли она его за тот гибельный трактат об охоте, который маркиз однажды преподнес ей? Или ее гнев был сосредоточен на Екатерине Медичи? Ведь именно ее воле подчинялся Луи де Беранже. Так или иначе, маркиз задавался данными вопросами, но не сказать, чтобы очень тревожился. Лично его такой расклад устраивал как нельзя больше. От смерти Карла он только выиграл, возвысившись и избавившись от власти над собой королевы-матери. Что же касается Анриетты... В конечном счете, дю Гаст был рад, что плоды отравленного подарка вкусила не она. Жаль было лишать этот мир подобной красоты. К тому же, основной его целью было причинить боль Маргарите. А она, наверняка, и так страдала, когда умер ее родной брат. Из омута всех этих размышлений и воспоминаний начальника тайной полиции вывел звучный голос архиепископа Реймсского, приглашавшего гостей, наконец, сесть за стол и приступить к долгожданной трапезе. Людовик был немало удивлен тем, что герцогиня де Невер решила посадить его подле себя. К чему это? Неужто лисице захотелось с ним поиграть? Что ж, если так, он готов был принять вызов. - Последнюю неделю я весьма старательно отмаливаю свои грехи перед Всевышнем, мадам, - начал дю Гаст, подвигая к себе блюдо с жареной уткой, обложенной яблоками, - И мой новый друг, - мужчина кивнул на уроженца Крита, оживленно беседовавшего с архиепископом, - Может вам это подтвердить, - с помощью вилки и ножа маркиз разрезал дичь и направил сочный жареный кусок птичьего мяса себе в рот. Прожевав, он поднес к губам бокал, заранее наполненный слугой из хрустального графина, - К тому же, что было, то прошло. Разве нет? Начальник тайной полиции улыбнулся и посмотрел в глаза герцогини. Не отрывая взгляда, он без всякого опасения сделал глоток из своего бокала. Если бы Генриетте Клевской и вздумалось его отравить, она должна была знать о его приезде. Но поскольку ей не было об этом известно, маркиз не боялся такого развития событий.

Henriette de Cleves: Кожу невесомо, но приятно ласкали взгляды гостя Людовика Лоррейна, который оказался весьма интересным мужчиной. Интересным, тем более, что прибыл он в весьма неординарном сопровождении. Как истинно кокетливая женщина, мадам де Невер улыбалась архиепископу, и почти не обращала внимания на его собеседника, дразня воображение того некой отчужденностью. - Прошло? – бровь герцогини чуть дрогнула в незлобной иронии. Вот значит как… Господин де Беранже предпочитал забыть прошлое. Ну что ж, хотя бы к видимому перемирию нынче обязывало положение хозяйки Анриетты. А если месье дю Гаст обманется ее дружелюбием, ей же это будет только на руку. Кроме того, в чем сложно было упрекнуть эту королевскую гончую, так это в рвении в борьбе с ересью и ее поборниками. И в правдивости этих его слов о том, как он чудно порезвился в одной из деревенек провинции, она ни сколько не сомневалась. Как бы ни распределились силы в войне личного характера, в войне против гугенотов, он был на стороне истинных католиков, а следовательно и на ее. И на стороне Генриха де Гиза, что было куда важнее для принцессы Клевской. Так что на сегодня она готова была простить ему покушение на свою особу, которое вылилось в ужасную трагедию для Франции. Но спутник его был воистину очарователен. – Я, пожалуй, склонна с вами согласиться, маркиз. Тем более, что память у меня, - Ее светлость отвела с лица непокорный локон изящным жестом, - можно сказать, девичья. И, если вы намерены сопровождать нас всех в Париж, любезный господин дю Гаст, то постарайтесь не взывать к тем воспоминаниям, которые могут омрачить мое возвращение в столицу… - якобы подбирая слова, мадам де Невер заглянула в свой бокал, любуюсь кроваво-багряными бликами вина в свете свечей. Делать тайну из того, что она собирается держать путь в Париж, было бессмысленно, а бессмысленности супруга Лодовико Гонзага не любила. - Вашим внезапным исчезновением, - наконец, закончила она мысль и нежно улыбнулась своему собеседнику. В чем-чем, а в наивности Генриетту было трудно обвинить, потому слова ее прозвучали благосклонно, но предупреждение было сделано. Под защитой архиепископа Реймсского и его людей, графиня де Ретель чувствовала себя вполне уверено, даже взбреди в голову этому непростому человеку исправить свой промах, совершенный весной 1574 года. Прошло полтора года с тех пор, уже выросла и пожухла новая трава на земле, и рана на ее сердце затянулась, исцеленная новой любовью. Но любая угроза в сторону старшего из Лоррейнов, если даже таковая померещится ей от незваного гостя, и Людовик де Беранже может окончить свое бренное существование так же, как двое недавно пойманных гугенотов. Пока они здесь, в Невере. А дальше уж герцог сам в состоянии будет защитить и себя, и ее. Хотя, мадам сомневалась, что у Беранже хватить духа кинуть открытый вызов «королю Парижа», причиняя в открытую вред его родне. Он скорее предпочтет скрипеть зубами в сторону Лоррейнов и искать другие способы испортить им жизнь, если в том будет его нужда. - Ваш новый друг, кто он, сударь? Расскажите мне о нем, я хочу знать, кого привечаю нынче, – меняя тему беседы, поинтересовалась Генриетта Клевская, салютуя своим бокалом маркизу, делая глоток вина и давая понять, что персона самого начальника тайной полиции Генриха Валуа ей хорошо известна. Во всех отношениях.

Луи де Беранже: Вот, значит, как. Герцогиня намеревалась в ближайшее время отправиться в Париж. Как знать, возможно, если он возьмется сопровождать ее вместе с архиепископом Реймсским, то по дороге сможет узнать какие-нибудь полезные сведения, "случайно" подслушав разговор невестки герцога де Гиза и его младшего брата. В любом случае, Людовику будет, о чем порассказать королю по прибытии в столицу. В отличие от Доменико, наслаждавшегося красотой хозяйки замка, марки, что бывало с ним нечасто, наслаждался многообразием ароматных блюд, приготовленных искусными поварами к приезду гостей. Угостившись дичью, мужчина потянулся к подносу с артишоками, фаршированными петушиными гребешками в ананасовом соусе. Если бы дю Гаст был склонен подчиняться восточным традициям, то ни за что не стал бы ужинать в Неверском замке. Ибо в этом случае он вынужден был бы следовать железному правилу - в доме врага хлеб не преломлять. Но разве можно отказать себе в маленьких удовольствиях, когда на этом пиршественном столе раскинулось подобное богатство, способное исполнить заветные грезы людей, страдающих грехом чревоугодия? К тому же, к категории своих врагов маркиз едва ли мог причислить его святейшество и принцессу Клевскую. И собирался убедить в этом последнюю. Несмотря на игривый тон герцогини, Луи де Беранже прекрасно понял ее опасный намек, который она произнесла с восхитительной невинностью хитрой лисы, втайне облизывающейся на сочного кролика перед тем, как заманить его в ловушку и вонзить острые зубы в нежное филе. Она ошиблась только в одном. Дю Гаст не был кроликом. Он был той же породы. Хищной. И гораздо более жестокой. Однако лицо начальника тайной полиции не помрачнело, когда он дослушал речь ее светлости. Оно по-прежнему выражало то же спокойное благодушие, с каким Людовик сел за стол и обратился к Генриетте де Невер. Сверх того, оно выражало сытное удовлетворение, ибо ужин и в самом деле был превосходным. Со смачным звуком облизав пальцы от ананасового сока, мужчина вытер их и губы салфеткой, после чего сделал еще три глотка из своего бокала и, наконец, вновь повернулся к своей собеседнице. - Я почту за честь сопровождать вас, сударыня, - учтиво склонив голову, ответил Луи де Беранже, - И буду защищать вашу светлость не хуже швейцарской гвардии, - затем, с абсолютно спокойным, беззлобным, однако же серьезным выражением лица он наклонился к самому ушку женщины, почти коснувшись его губами, - Но не вздумайте угрожать мне, - выдохнул маркиз, и от этого чуть колыхнулись рыжие локоны Анриетты, - Иначе ваше триумфальное возвращение в Париж может окончиться гораздо быстрее, чем вы можете себе представить. Слова дю Гаста не были бравадой. Искушенный в тонкостях убийства, как профессиональный наемник, он сумел бы отыскать способ устранения невестки Генриха де Гиза по дороге в столицу. Да еще и так, что его трудно было бы в этом обвинить. Разве что только подозревать. Но Людовик был не глуп и не рискнул бы, по крайней мере сейчас, подобным действием нажить смертельно опасного врага в лице старшего Лоррейна. Тот, конечно же, даже без доказательств догадается об истинном виновнике такого убийства. Особенно учитывая, что отношение герцога к дю Гасту, после произошедшего с Маргаритой по его вине, и так трудно было назвать положительным. Поэтому на такой шаг маркиз бы не решился. Но предупредить Генриетту де Невер о реализации его возможности стоило. Пусть не мнит о себе слишком много. - А кто старое помянет, тому и глаз вон, как говорится, - снова откинувшись на спинку своего стула, уже довольно громким голосом и с дружелюбной улыбкой произнес начальник тайной полиции, - Я не враг вам, герцогиня. И вы не становитесь моим врагом. Ни к чему это. Надо отдать должное ее светлости, она очень умело и вовремя поменяла тему разговора, пока ситуация не начала обостряться в связи с обменом любезностями. И Луи де Беранже поспешил поддержать ее в этом, кинув беглый взгляд на ведущих беседу французского архиепископа и художника с Крита. - Охотно, мадам, - ответил маркиз, водя подушечкой указательного пальца по кромке бокала, - Я встретил этого человека в Гренобле. Зовут его Доменико Теотокопули. Он живописец... И дю Гаст принялся рассказывать своей собеседнице о том, как впервые познакомился с греческим художником. О том, как спас от пытавшихся ограбить его гугенотов. О том, как они дружно проделывали путь из Дофине в Невер. О том, что Доменико жуткий болтун, но очень умный и просвещенный человек, который по-своему, с философией поборника искусства, глядит на мир. Маркиз также поведал Анриетте некоторые факты из биографии Теотокопули, которые тот, в свою очередь, сообщил ему. Как, например то, что он родом с Крита, и жизнь его, отнюдь не простая, поносила то здесь, то там, и в итоге привела в Италию, где живописец попал под покровительство благодетельного кардинала Алессандро Фарнезе. Умолчал Людовик лишь о том, что по пути они с Доменико заезжали в Шалон. Незачем лишним ушам быть осведомленным о связи начальника тайной полиции с фамилией де Бюсси.



полная версия страницы