Форум » Игровой архив » Любовь, голуби, Бастилия » Ответить
Любовь, голуби, Бастилия
Луи де Беранже: 21 января 1576 года. Париж.
Ответов - 21, стр:
1 2 All
Луи де Беранже: На следующий день после того, как Жанна де Лонгжю явилась в кабинет начальника тайной полиции и предложила ему голову любовника Маргариты Наваррской, господин дю Гаст отправился на охоту. Тщательно спланировав операцию и предусмотрев любые обстоятельства, способные помешать поимке виконта де Терм, маркиз выдвинулся из Лувра по направлению к дому на улице Сент-Оноре в сопровождении нескольких опытных головорезов и дамы д'Иверни. Он заранее предусмотрел вариант, при котором сам канонник или же случайные свидетели могут воспротивиться аресту мсье дю Розье. Государственная измена - вот то чудовищное преступление закона, в котором маркиз, при случае, сможет обвинить поэта. И оправдать его поимку перед государем, если это будет необходимо. Главное - застать паршивца за отправлением зашифрованного послания. Спустя некоторое время после того, как они покинули дворец, группа под предводительством Луи де Беранже приблизилась к дому, к которому была пристроена небольшая двухэтажная башенка с соломенной крышей, где, очевидно, и находилась голубятня. Если, конечно, это и в самом деле было то место, на которое маркизу указала вдова Антуана де Клермон. - Вы уверены, что это тот самый дом, сударыня? - тихо спросил Людовик, повернувшись к своей спутнице, - Я буду крайне огорчен, если это не так. Людям посвященным и знающим характер начальника тайной полиции было известно, что лучше его не огорчать. Даже если это были люди, искренне ему нравившиеся. Поэтому дю Гаст надеялся, что дама д'Иверни его не подвела. Очень осторожно, особенно учитывая, что все это происходило при свете дня, мужчина подобрался к углу возле задней стены жилища богослова там, где располагалась лестница, прислоненная к башенке, ведущей на голубятню. Подобравшись, он пригласил госпожу де Лонгжю и своих людей последовать его примеру.
Жанна де Лонгжю: - Уверена, - спокойно кивнула вдова, кутаясь в серый, под цвет стен, плащ. Сквозь прорези маски горели азартом охоты черные глаза. - Я уверена и в том, что огорчаться вам не придется. Со стороны маркиза дю Гаста было очень любезно предложить ей это маленькое развлечение, и Жанна оценила эту любезность по достоинству. К тому же было приятно, что месье де Беранже не казался шокирован таким проявлением неженственности со стороны дамы, которой природой было определено сторониться всего жестокого. Но то ли природа забыла дать Жанне при рождении побольше этой самой трепетности, то ли (что тоже вероятно) всеобщее мнение о чрезвычайной трепетности дам было заблуждением. В любом случае, мадам де Клермон находила все происходящее весьма захватывающим. - Посмотрите, виконт де Терм весьма пунктуален в своих привычках, - Жанна улыбнулась, наблюдая сквозь прореху в каменной стене, как во дворе дома появляется Патрис дю Розье, как приветствует канонника, по отечески обнявшего юношу, и, не теряя времени, направляется к голубятне*. – Похвальное свойство. Это похвальное свойство, судя по всему, сегодня будет стоить виконту свободы и жизни, но что поделать! Да и, к тому же, добродетели даны нам для утешения в дни горестей и испытаний. Во всяком случае, так говорят на проповедях. - Дичь подана, месье маркиз. Ату его, господа, ату его! Дама д’Иверни предвкушала красочное зрелище. На щеках молодой женщины появился легкий румянец, губы, надкусанные в азарте слежки, чуть припухли. Весьма соблазнительный вид, если забыть о том, какими мыслями он был вызван и какими намерениями. А Жанна с удовлетворением размышляла о том, что, возможно, уже сегодня королева Маргарита узнает о печальной судьбе своего юного любовника. *Согласовано с месье дю Розье.
Патрис дю Розье: Патрис дю Розье исправно исполнял обещание, данное архиепископу Тулузы. Он писал ему обо всем, что происходит при дворе, писал, пользуясь особым шифром. Иногда от Жоржа д’Арманьяка приходили письма, которые требовалось передать королеве Наваррской. Но, после того, как они исчезали в маленькой ручке Маргариты, Виконт о них забывал. Гораздо интереснее было писать самому, хвастаться победами, вымышленными и настоящими, сыпать намеками о своем «особом» положении при сестре короля Франции. Положение и правда было «особым». Количеству улыбок, полученных им от красавицы – королевы, пожатий рук, совместных вечеров, когда виконт развлекал дам Маргариты стихами и музыкой мог бы позавидовать любой придворный щеголь. Он задерживался в ее покоях, когда все уходили, для того, чтобы перечесть пару строк, которые ей особенно пришлись по вкусу, и каждый раз горел от нетерпения и страсти, и каждый раз был уверен, что да, вот сейчас, сегодня… Но Маргарита выпроваживала его с милой улыбкой и заверениями, что в восторге от его общества. Придворные сплетники уже давно сделали их любовниками, но увы, все это были только слова. Задетая гордость и горячие юношеские фантазии сделали свое дело, и письма, уходившие в Тулузу становились все откровеннее и красочнее. - Добрый отче, - изящно поклонился он канонику, принявшего юношу с распростертыми объятиями. – Счастлив видеть вас в добром здравии! - Вы отобедаете со мной, сын мой? У меня есть чудесный пирог со сливами и четыре бутылки отборного бургундского… а потом я вам прочту свою новую проповедь! Старик смотрел на Патриса дю Розье с нежной гордостью. Он верил, что очаровательный племянник архиепископа далеко пойдет! С такими-то талантами! - Непременно! Только сначала отправлю Его преосвященству письмо. Каноник удалился в дом, чтобы накрыть на стол, а Патрис направился к маленькой башенке, где содержались почтовые голуби. - Ну, красавцы, кто сегодня понесет мое письмо? - Обратился он к птицам. Настроение у виконта было преотличное.
Луи де Беранже: Высунувшись из-за угла, маркиз внимательно следил за тем, что происходило во дворе дома канонника. Тот о чем-то беседовал с молодым поэтом. Как только богослов скрылся внутри дома, а сам Патрис направился на голубятню, дю Гаст сделал знак своим людям, что пора начинать действовать. Ловко перемахнув через ограду, начальник тайной полиции отворил калитку, давая возможность войти пятерым головорезам и госпоже де Лонгжю. Людовик бросил на свою спутницу быстрый взгляд. Зловеще сверкающие из-под маски черные глаза женщины в этот миг, наверное, смогли бы подпалить костер. Маркиз в очередной раз отметил про себя, насколько необычна и привлекательна суровая красота Жанны. В этой маске, добавляющей ее образу ауру опасности и таинственности, она еще больше походила на грациозную пантеру, вышедшую на охоту. Но долго подбирать в голове многообразие эпитетов Луи де Беранже не стал. Не теряя времени, он, вперед своих людей, бросился к стоящей во дворе башенке с голубями. С грохотом отворив дверь, он, на ходу обнажая клинок, взбежал вверх по лестнице и застал виконта де Терм как раз в тот момент, когда тот выбирал, к какому из голубей прикрепить послание. Наверняка, как подумалось маркизу, зашифрованное. - Патрис дю Розье! - громким и угрожающим тоном возвестил начальник тайной полиции, и шесть шпаг взметнулись, нацелившись юноше в грудь, - Вы арестованы по обвинению в государственной измене! - дю Гаст протянул левую руку, кивком указывая несчастному поэту на послание, которое тот только что собирался отправить, - И я требую без промедления отдать мне то письмо, которое вы сейчас держите.
Патрис дю Розье: Прижавшись спиной к стене, Патрис выхватил шпагу, сжимая в другой руке письмо. Кто эти люди? Что им нужно? Вопросов было много, но отчего-то виконту казалось, что вломившиеся в голубятню не расположены к беседам. - Это письмо предназначено женщине, сударь, - надменно бросил он тому, кто, по всей видимости, был главным. – Я нахожу ваше требование неуместным для дворянина и оскорбительным! Пальцы виконта де Терм комкали письмо. Если кто-то прочтет то, что там написано, если кто-то сумеет разгадать шифр, репутация принцессы крови будет погублена! Патрис был легкомысленным, ветреным, избалованным женским вниманием юнцом, но он был южанином, в его жилах текла кровь Аквитании. Поэт не может погубить свою Даму. Одним движением, рискуя быть заколотым на месте, виконт выбросил скомканный клочок бумаги в окно голубятни, в надежде на то, что ветер подхватит его и унесет. А что там будет дальше – все в руках Господа. Испуганные голуби забили крыльями, взлетели под крышу башенки, осыпая всех участников сцены пером и соломой с насестов. Мысль о том, что одна из этих птиц унесет в Тулузу весть о его печальной участи, на удивление не взволновала Патриса. Возможно потому, что все происходящее было похоже на сон, или на какую-то старинную балладу. «И решил тогда король отомстить, и приказал своим слугам схватить бедного трубадура, и узнав об этом, прекрасная королева плакала, пока не ослепла от горьких слез». Но именно потому, что это было так похоже на песни Патриса, он прекрасно знал, как должно поступить. С улыбкой, он кинулся на тех, чьи шпаги угрожающе блестели в полумраке голубятни. За Аквитанию! За Маргариту!
Жанна де Лонгжю: Корсеты, вертюгадены и прочие женские премудрости не созданы для чего-то, утомительнее танцев, поэтому Жанна де Лонгжю и не пыталась попасть в башню в числе первых, еще не хватало споткнуться на лестнице, или вовсе потерять сознание. Но, как выяснилось, все к лучшему. Когда из окна полетел клочок бумаги, дама д’Иверни, повинуясь чутью, обостренному ненавистью к королеве Наваррской, поймала его, хотя для этого пришлось пробежать несколько шагов по двору. Развернув, она с удовлетворением увидела уже знакомый шифр. Определенно, судьба не благоволила нынче к виконту де Терм. Может быть, ревновала его к любовным победам? Как говорят, Фортуна недолюбливает Венеру, и те, кто пользуется милостями одной из богинь, неизбежно испытает на себе недовольство второй. Уже не спеша, Жанна поднялась на голубятню по узкой каменной лесенке без перил, остановилась на последней ступеньке, любуясь на открывшуюся картину. Кажется, месье дю Розье вознамерился пасть смертью храбрых. Достойное намерение, вот только у маркиза дю Гаста были совсем иные планы на этого юношу, а значит с красивой гибелью придется немного подождать. - Мне кажется, это ваше, - улыбнулась дама д’Иверни начальнику тайной полиции, протягивая тому найденное письмо. С письмом, или без, а за жизнь виконта де Терм она не дала бы и медного гроша. Но посмотреть, сколько стойкости в этом тулузском голубке, сколько желания жить и сколько любви к королеве Маргарите будет весьма любопытно.
Луи де Беранже: - Нет! - закричал дю Гаст, метнувшись вперед с намерением схватить поэта за шкирку и задержать. Но было слишком поздно. Юноша успел выкинуть письмо. С остервеневшим выражением лица маркиз повернулся к Патрису как раз в тот момент, когда он бросился на него, обнажив шпагу. Скрестив свой собственный клинок с клинком поэта, Луи де Беранже без труда отвел оружие юноши в сторону и, воспользовавшись моментом, нанес ему резкий удар кулаком промеж глаз. Прежде, чем дю Розье успел прийти в себя, Людовик выбил шпагу из его рук, а подоспевшие люди начальника тайной полиции быстро скрутили поэта, не позволяя вырваться. Подойдя вплотную к юноше, дю Гаст сощурился и прошипел, - Вы очень пожалеете об этом, сударь. Вы только что определили свою судьбу. Людовик был очень зол на мальчишку за то, что тот выкинул письмо как важную улику. Но злость его моментально рассеялась, едва он увидел поднявшуюся по башенной лестнице даму д`Иверни, которая улыбалась и протягивала ему скомканный клочок бумаги, недавно брошенный виконтом де Терм за перила голубятни. Мужчина улыбнулся в ответ и принял послание из руки госпожи де Лонгжю. Как дю Гаст и предполагал, оно было зашифровано. Что ж, теперь-то поэту ни за что не уйти. - Вы в очередной раз спасаете меня, мадам, - в холодных серых глазах маркиза загорелся радостный блеск, - Я ваш должник, - он обернулся к Патрису и помахал перед ним рукой, в которой между пальцев было зажато сложенное письмо, - Сдается, ваша маленькая авантюра не удалась, виконт, - маркиз кивнул своим людям и жестко приказал, - Тащите его. По дороге к выходу со двора сам почтенный богослов, увидевший происходящее в окно, подбежал к начальнику тайной полиции и попытался опротестовать арест молодого человека. Но головорезы дю Гаста ответили ему столь недвусмысленно и грозно, что бедному старику ничего не осталось, как отступить и с болью в сердце взирать на то, как уводят ни в чем не повинного юношу, к которому он относился с отеческой нежностью. Тем временем небольшой отряд, ведущий плененного виконта де Терм, приблизился к карете начальника тайной полиции, которая ожидала его возвращения на мостовой неподалеку от дома канонника. Патриса с кляпом во рту и со связанными руками затолкали в карету. И с одной стороны, рядом с ним, сел один из людей дю Гаста, а с другой, напротив него, сам маркиз вместе с дамой д`Иверни. Остальные головорезы, готовые сопровождать карету, седлали лошадей, которые специально, на время проведения операции, были вручены коренастому мужику за щедрое вознаграждение. Луи де Беранже свистнул, кучер тронул поводья, и карета помчалась. Маркиз не стал завязывать глаза своему пленнику. Из того места, куда они направлялись, он выберется разве что только на эшафот. По прошествии некоторого времени карета переехала через большой висячий мост, перекинутый через широкий и глубокий ров, и подкатила к высокому, длинному четырехугольному зданию устрашающего вида с восемью массивными башнями. Это была Бастилия. Крепость, похоронившая многих в своих стенах и служащая символом абсолютизма королевской власти. Место, где человек теряет самое драгоценное, что есть в его жизни - свободу. Когда каждый день стены камеры и железные решетки сжимаются вокруг тебя кольцом, душат и сводят с ума. И ты еще возблагодаришь Всевышнего за то, что не попал в каменный мешок. Это было место, где рушатся все человеческие надежды и стремления. Где молодость уступает место старости, дерзость - смирению, проклятия - молитве. Откуда многие, зачастую, могут сделать лишь один шаг - в самое небытие. Вот, какова была та страшная тюрьма, предназначенная для заключения государственных преступников, куда Луи де Беранже привез Патриса. Спешившиеся головорезы отворили дверцу кареты и вытолкали юношу наружу. Маркиз, в компании Жанны, тоже вышел. Не теряя времени и миновав обширный внутренний двор, виконта де Терм привели на первый этаж крепости, в одну из башен, в специальную комнату, где по обыкновению проводились предварительные беседы с арестантами. В этой комнате стоял стол с двумя стульями и скамья для подсудимых. Люди начальника тайной полиции усадили юношу на эту скамью и встали рядом. На двух местах за столом устроились маркиз дю Гаст и судебный писарь, уже разложившей подле себя листы бумаги, перо и чернила. Госпоже де Лонгжю, в виду порядков, предписывающих уполномоченным лицам проводить допрос сидя за столом, пришлось стоять. - Патрис дю Розье, виконт де Терм, - официальным тоном начал Людовик, надев на себя непроницаемую маску беспощадного судьи, - Вы обвиняетесь в государственной измене. Доказательством тому служат зашифрованные письма, которые вы составляете, - дю Гаст наклонился вперед, сложив перед собой руки, - Я хочу знать содержание этого письма, - небрежным кивком мужчина указал на скомканное послание, которое он положил на стол возле себя, - Поведайте его мне.
Патрис дю Розье: Голова гудела, как колокол. Мало верилось, что все это происходит с ним, с сыном архиепископа Тулузы, «прекрасным Парисом», любимцем королевы Маргариты и поэтом. Да, конечно, каждый день кого-то пытают, сжигают, объявляют предателем и изменником, но такова жизнь. Мало кто верит, что эта ее мрачная сторона затронет его, или его близких. До сегодняшнего утра жизнь осыпала Патриса всеми возможными благами, и эта резкая перемена могла бы сломить кого угодно. Сидя в карете, связанный как преступник, виконт размышлял. Через три-четыре дня, возможно и раньше, в Тулузе узнают о его беде. Жорж д’Арманьяк сделает все, чтобы освободить сына. Значит, нужно держаться. Терпеть. Ждать. Не показывать страха. Но все же он дрогнул, когда карета остановилась во дворе Бастилии. Мало кто мог оставаться спокойным и равнодушным при виде этой тюрьмы-крепости, тюрьмы – могилы. Колени виконта дрогнули, и от полученного тычка он упал, пачкая свой изящный наряд, с такой придирчивостью выбиравшийся нынче утром. Что подумает Маргарита, когда узнает о случившейся с ним беде? Будет ли просить за него? Сожалеть о том, чего между ними так и не случилось? Нет, что бы ни произошло, он не бросит тень на ее имя, на ее репутацию. С этой мыслью, усевшись на скамью, Патрис бесстрашно встретил взгляд начальника тайной полиции, хотя его уже морозило от отвращения. Стены комнаты были сырыми, мрачными, сам воздух, казалось, был пропитан человеческим страхом и страданиями. - Я невиновен, - заявил он довольно твердым голосом. – Письма касаются моих личных дел, и дел моей семьи и не имеют никакого отношения к политике! Взгляд юноши метнулся к даме, застывшей у стены черной тенью. Кто она? Отчего помогает тем, кто арестовал его?
Жанна де Лонгжю: Что заставила Жанну принять молчаливое участие в допросе виконта де Терм? Только застарелая ненависть к королеве Наваррской. В чем-то ей было даже жаль этого красивого юношу. Но дама д’Иверни была не из тех, кого можно сбить с избранного пути таким чувством, как жалость. Она смотрела, слушала, запоминала, чтобы при случае влить яд в рану Жемчужины Франции, лишившейся очередного своего возлюбленного. Впрочем, как говорили досужие сплетники, расход любовников у королевы был так велик, что Маргарите уже пора было привыкнуть заказывать поминальные мессы во спасение их душ. Да, пока что Патрис дю Розье держался весьма неплохо. Но мадам де Клермон интересовал не только он. Встав так, чтобы видеть и лицо начальника тайной полиции она приготовилась наблюдать. Этот мужчина был ей интересен, и возможность изучить его поближе представлялось Жанне весьма заманчивой. Механизм, запущенный ее рукой, начал свое движение. Первым толчком был ее визит к Людовику де Беранже и письмо, попавшее ей в руки, а что будет в конце… Жанна улыбнулась виконту де Терм, ободряюще и чуть сочувствующе. В конце, вероятнее всего, Гревская площадь, где он появится сломленный и желающий только одного – скорой смерти. Сил вам, виконт. Вот что бывает, когда любишь королеву.
Луи де Беранже: Дю Гаст сделал знак сидящему рядом чиновнику, чтобы тот приготовился записывать признания виконта де Терм. Но когда арестант заговорил, брови маркиза поползли вверх, а губы искривились в презрительной усмешке. - Вы, кажется, считаете меня идиотом, сударь, - начальник тайной полиции поднялся из-за стола, - Если полагаете, что я поверю, будто вы составляли шифр лишь для того, чтобы рассказать о своем повседневном быте. Даже если эти письма, как утверждал Патрис, не имеют никакого касательства к политике, все же "личные дела", упомянутые им, могут иметь немаловажное значение. И Луи де Беранже хотелось бы знать, что это за дела. Особенно если в них участвуют члены его семьи. Например, архиепископ Тулузский. Разве не могут его собственные дела быть связанными с политикой? Разве не мог он, преследуя личные цели, направить своего племянника в столицу, чтобы тот стал его шпионом при парижском дворе? Конечно, мог. И, возможно, именно поэтому юноша скрывает содержание своих писем, отрицая причастность к политике. Как знать, быть может, обвинение в государственной измене, придуманное начальником тайной полиции, чтобы схватить любовника ненавистной ему женщины, оказалось пророческим? В любом случае, он сумеет добиться от дю Розье признания. Не так важно, в чем именно. Главное, чтобы этого хватило для оправдания его смерти. Хотя в данном конкретном случае у Людовика разыгрался еще и профессиональный интерес. - Впрочем, - елейно улыбнувшись, промолвил маркиз с той плотоядной искоркой во взгляде, которая всегда загорается у голодного кота, играющегося с мышкой, дабы продлить удовольствие перед тем, как съесть ее, - В моем арсенале имеется много способов заставить вас быть более сговорчивым, месье. И мне не терпится их вам продемонстрировать. Маркиз отдал своим людям распоряжение вести пленника в комнату, предназначенную для проведения допросов с пристрастиями. Как бы молод и горяч ни был Патрис, как бы ни упорствовал и ни пытался вырваться, против нескольких крепких и опытных в подобном обращении с узниками мужчин он ничего не мог поделать. Дю Гаст неспешно отправился следом. Перед этим он оглянулся на даму д`Иверни, о присутствии которой не забывал ни на минуту, и бросил на нее молчаливый взор, как бы спрашивая: "вы абсолютно уверены, что хотите этого?". После чего вновь повернулся к ней спиной и направился вверх по лестнице, на третий этаж одной из тюремных башен. Если госпожа де Лонгжю соизволит, она последует за ним. Ни к чему принуждать эту женщину он не собирался. В конце концов, если она и изъявляет в чем-то свои желания, то пусть сам же и идет в них до конца. В отличие от многих других европейских темниц, в которых пыточные комнаты находились на нижних ярусах, в Бастилии они располагались на самом верхнем этаже башен, под крышей. Тем не менее, даже несмотря на то, что наиболее высокими по уровню влажности считались подвалы, здесь, в Бастилии, эти верхние пыточные комнаты были точно такими же мокрыми и затхлыми. В одно из таких помещений, куда лучи дневного света проникали лишь через одно единственное зарешеченное окно, и привели Патриса дю Розье. В воздухе витала не слишком приятная смесь запахов сырости, гнилой соломы (большой кучей лежала она в дальнем углу для того, чтобы на нее можно было положить жертву, перенесшую жестокие пытки, дабы она хоть немного могла прийти в себя и отдохнуть), пота и некоторых других выделений человеческого организма. Однако вошедший в помещение Луи де Беранже вдохнул этот запах полной грудью с таким же наслаждением, с каким иные люди вдыхают аромат восточных благовоний. Да, здесь дю Гаст чувствовал себя в своей тарелке. Возможно, именно в этом месте даже поболее, чем в каком-либо другом. Не теряя времени, маркиз приказал своим головорезам раздеть юношу по пояс. Дождавшись, пока с упирающегося поэта против воли буквально сорвут колет и рубашку, он повелел поместить его на специальное ложе с валиками на обоих концах, на которые наматывались веревки. Вытянув руки и ноги узника, люди начальника тайной полиции крепко-накрепко привязали их к валикам, которым было свойственно крутиться и натягивать веревки, растягивая суставы жертвы, стоило лишь крутануть приделанный к этому ложу рычаг. Когда со всеми приготовлениями было покончено, дю Гаст приблизился к несчастному пленнику и холодно посмотрел на него сверху вниз. - Вам удобно, сударь? - язвительно поинтересовался мужчина, - Может быть, теперь вы не откажетесь удовлетворить мое любопытство? - повернувшись, жестом руки он сделал одному из своих людей знак подойти к рычагу и применить соответствующие меры, если жертва откажется говорить, - Попробуем еще раз. Каково содержание составленных вами зашифрованных писем и кому они были адресованы? Маркиз скрестил руки на груди, а судебный писарь, последовавший вместе с ним в помещение на верхнем этаже башни, точно так же, как и до этого, с невозмутимым спокойствием уселся за находящийся у окна небольшой столик, разложил на нем свои канцелярские предметы и опять приготовился записывать.
Патрис дю Розье: Патрису хотелось крикнуть: «За что? Что я вам сделал», когда его руки и ноги привязывали к дьявольскому механизму, созданному для того, чтобы извлекать из человека, вместе со стонами, признания. Признания могли быть правдивыми, или нет, но чаще всего они были именно такими, какие нужны были тем, кто допрашивал. Что не удивительно. Боль рано или поздно ломает любого. Слабых быстро, сильных духом чуть погодя. Глядя в грязный сырой потолок пыточной, виконт вспомнил о Лераке де Ла Моле, еще одном возлюбленном королевы Маргариты, которого унесла смерть, который сложил голову из-за своей любви к прекрасной королеве, ввязавшись в заговор. Мужественный провансалец предпочел страдать и умереть молча, чтобы ни одним словом не бросить тень на королеву Наваррскую, и Патрис дал себе слово поступить так же. - Письма адресованы моей семье, в Тулузу, и касаются моих личных дел, - голос виконта дрожал от напряжения и, да, страха. Страха тоже. Он и рад был бы убедить себя в том, что все происходящее только дурной сон, но реальность была настолько пугающей, что ни один ночной кошмар с ней бы не сравнится.
Луи де Беранже: - Что ж, сударь, - бесстрастно произнес начальник тайной полиции, с презрением взирая на распростертого на дыбе юношу, - Вы сами сделали свой выбор. Кивнув человеку, державшему руку на рычаге, дю Гаст отдал приказ начинать пытку. И вот, валики стали медленно поворачиваться, а веревки - тянуться в разные стороны, растягивая тело Патриса и постепенно выворачивая суставы его рук и ног. Надо отдать парню должное, с его уст не слетело ни звука. Но это пока. Это только начало. У него еще будет возможность в полной мере прочувствовать на себе все грани болевых ощущений. Два раза по мере того, как человек, временно назначенный палачом, налегал на рычаг, маркиз жестом руки прерывал пытку и вежливо интересовался у поэта, не передумал ли он. Но тот оказался упорным малым, и вместо череды признаний Луи де Беранже услышал поток самых разнообразных и грязных ругательств, полившихся по его адресу. Кто бы мог подумать, что столь возвышенный юноша, которому покровительствуют музы и улыбаются придворные кокетки, станет изливаться подобным многообразием речевых оборотов? - Я вижу, вы не скучаете, виконт, - усмехнулся мужчина, которого ничуть не затронули оскорбления дю Розье, - Тогда с моей стороны было бы преступно не дополнить ваше развлечение. Сделав несколько шагов в сторону грубо сколоченного деревянного стеллажа, находившегося в противоположном углу, маркиз ненадолго остановился перед ним в серьезной задумчивости. Он никак не мог остановить свой выбор на чем-то конкретном. А выбор был велик. На ветхих полках этого своеобразного, зловещего хранилища расположились самые разные виды инструментов, во власти которых было принести жертве страшные муки. От различного вида зажимов для интимных мест и прессов для конечностей, до "груш", железных прутьев, предназначенных для нагревания и прижигания нежных частей тела, и бичей с шипами на концах. Выбирая подходящее орудие пытки, дю Гаст старался руководствоваться прежде всего расчетом на то, сколько сможет выдержать Патрис. Конечно, он был молод, крепок духом и телом, но если подвергать его слишком тяжелым экзекуциям, он может не выдержать. И, в лучшем случае, потеряет сознание. А в худшем... Такого исхода начальник тайной полиции допустить не мог. А потому предпочел методы, которые не приведут к летальному исходу, но принесут несчастному пленнику очень много мучений. Сняв с одной из полок длинную однохвостую плеть, он рассек ею воздух. Решив проверить ее на прочность, маркиз хлестанул ею по голенищу своего сапога. Удовлетворившись, он вновь вернулся к распятому на дыбе поэту. А ноги и руки виконта де Терм в это время продолжали растягиваться посредством натянутых на валики веревок, разрывая суставы. Жертва уже не могла сдержать протяжных стонов, и Людовик хищно улыбнулся. Наконец-то. Широко размахнувшись, маркиз нанес сильный удар по груди юноши. На обнаженной коже тут же выступил длинный багровый след. Дю Гаст снова отвел руку и нанес еще один удар. Бедный Патрис вздрагивал и начинал стонать еще громче. Валики продолжали крутиться. А маркиз продолжал наносить удары, некоторые из которых раздирали кожу. Третий. Четвертый. Он бил юношу неспешно, с интервалами, давая ему возможность как следует прочувствовать боль от каждого удара и не давая привыкнуть к ней. Пятый. Шестой. В ястребином взоре серых глаз начальника тайной полиции заплясали демоны. Остановившись, он сглотнул слюну. Начинался тот самый процесс, который всегда захлестывал Луи де Беранже с ног до головы и вводил в безумный раж. Причинение физической боли. В такие мгновения ему было трудно себя контролировать, но все же он заставил себя остановиться. И точно так же он прервал палача, находящегося у рычага. Впрочем, в момент ослабления веревок, после столь длительного натягивания, жертва обычно испытывает не меньшую боль. - Как ты себя чувствуешь, мальчик? - прошептал дю Гаст, склонившись к тяжело дышащему юноше, грудь которого пересекали шесть алых рубцов, и нежным, почти отеческим жестом убрал пальцами с его лба слипшуюся от пота прядь каштановых волос, - Еще не пропало желание упорствовать? *Все согласовано с Патрисом дю Розье
Жанна де Лонгжю: Жанна последовала за маркизом дю Гастом в пыточную, ни мгновения не колеблясь. Она хотела этого, она это получила, и намеревалась увидеть все своими глазами. Чувствительность, свойственная женщинам, сказалась только в том, что дама д’Иверни поднесла к лицу платочек с ароматическим шариком внутри. Пахло в пыточной совсем не розами. За всем, что там происходило далее, Жанна наблюдала с отстраненным интересом. Физические страдания виконта де Терм не доставляли ей острого наслаждения, они были только прелюдией к сердечным мукам Маргариты Наваррской. Так пресное блюдо терпят ради десерта. Но, пожалуй, и в это блюдо в ее силах добавить немного остроты. Слушая вопрос маркиза дю Гаста и предсказуемые ответы «прекрасного Париса» Жанна подумала, что будь ее воля, она бы заставила юношу мучиться не только физически – в этом Луи де Беранже, по видимому, был мастер, а страдать душевно. Дыба делала свое дело, превращая молодое, полное сил тело в беспомощный мешок из плоти и костей, но он все еще молчал, а если открывал рот, то только для того, чтобы осыпать оскорблениями начальника тайной полиции. Усмехнувшись, мадам де Клермон вышла из тени. Положив руку на плечо маркиза дю Гаста, Жанна заставила его наклониться, так, чтобы ее слова больше никому не были слышны. - Спросите его о Маргарите. Это его слабое место. Спросите, причастна ли она к заговору. Жанна улыбнулась начальнику тайной полиции, как улыбаются сообщникам и, иногда, любовникам, улыбнулась с одобрением, словно говоря, что верит в него, и снова ушла в тень, как и подобает скромной гостье. Впрочем, кроме Жанны под этими низкими, сырыми сводами, находилась еще одна гостья. Невидимая никем, но отчетливо ощущаемая. Ее никто не звал, но она сама всегда приходит без зова. Ее лицо бледно, пальцы холодны. И эта гостья уже стояла у изголовья Патриса дю Розье.
Патрис дю Розье: Удивительно, насколько сознание воспринимает боль телесную как нечто ужасное, нестерпимое. Всего один удар, а тело уже с ужасом ждет второго, сжимаясь в тисках, противясь неизбежному. И гадкий голос внутри уговаривает рассказать все, что известно, и даже то, что не известно, только пусть прекратиться эта пытка. Но перед глазами, зажмуренными в попытке удержать слезы боли и страха, облик Маргариты Валуа, прекраснейшей из королев, самой желанной из женщин. Он умрет. Виконт де Терм понял это ясно, посмотрев глаза склонившегося над ним начальника тайной полиции. Даже не так. Он уже умер. Просто его тело еще дышит, живет, чувствует, но и это рано или поздно закончится. Как долго его будут пытать? Наверное, долго. Кто же позволит жертве освободиться от своих палачей раньше времени. Патрис чувствовал вкус крови на губах, чувствовал ее запах, и его мутило, но даже сквозь тошноту и перехватывающие горло спазмы он нашел в себе силы покачать головой. Говорить он уже не мог, боялся сорваться на крик, на отчаянный звериный вой.
Луи де Беранже: Начальник тайной полиции с такой пристальной жадностью, ловя каждый вздох и каждый болезненный стон юноши, смотрел в лицо Патриса, что даже невольно вздрогнул, когда бесшумно приблизившаяся со спины госпожа де Лонгжю коснулась рукой его плеча. Сладкий шепот, в котором, к удовольствию маркиза, таилось столько яда, коснулся его уха. Маркиз подавил в себе ощущения, которые возникают в тех случаях, когда в подобной непосредственной близости от тебя находится женщина, к которой ты неравнодушен, и сосредоточился на ее словах. Мысль, которой она с ним поделилась, обещала оказаться весьма плодотворной. И вправду, болевой точкой молодого поэта являлась королева Наваррская. Вкупе с пыткой, заготовленной для него Луи де Беранже, она должна помочь разговорить упрямца. Дю Гаст понимающе кивнул Жанне и одобрительно улыбнулся ей в ответ. После чего подошел к одному из своих людей и отдал ему на ухо некоторые распоряжения. Когда тот удалился, чтобы их выполнить, маркиз вернулся к своей жертве. - Я понимаю вас, сударь, - вновь, с присущей ему холодной вежливостью обратился мужчина к виконту де Терм, - Вы не хотите говорить, потому что в ваших интригах замешана женщина, которую вы любите. Маркиз произнес это таким тоном, как будто данное заявление не могло подвергаться сомнению, и тут же взгляд его серых глаз принялся испытующе скользить по лицу поэта. В это время вернулся человек, выполнявший неслышный приказ начальника тайной полиции. И вернулся не с пустыми руками. В них он нес внушительных размеров деревянное ведро с водой и ковш. А другой, тот, что до этого налегал на рычаг, приводящий в действие механизм дыбы, склонился над юношей, держа в руке железную воронку. - Не правда ли, виконт? - дю Гаст оскалился, не отрывая от лица Патриса ястребиного взора, - Ведь королева Наваррская является вашей сообщницей?
Патрис дю Розье: - Нет! Нет! Тело виконта выгнулось дугой, словно он надеялся разорвать связывающие его оковы. Душу затопил даже не страх – ужас. Но не за себя, за Маргариту. Ее положение и так шатко, нет ни мужа, ни защитника, способного вступиться за эту женщину, королеву, преданную всеми, и собственной семьей и супругом. А если решат, что она участвует в каких-то заговорах… Воображение Патриса нарисовало самые ужасные картины. Маргарита в монастыре, или, может быть, даже в Бастилии! В этих застенках! Только не это, он не может допустить такой несправедливости. - Королева Наваррская ничего не знает об этих письмах! Это все я! Патрис замолчал, раздавленный тем, что ему придется взять вину на себя, признаться… но в чем? Его единственный грех – неуемное тщеславие, и то толкало его не на политические битвы, а на любовные. Он ничего не знал, не участвовал в интригах, самый серьезный вопрос, который он обсуждал с архиепископом Тулузы посредством зашифрованных писем, это все возрастающее могущество Монморанси. - Это все из-за того, что король поддерживает наместника Лангедока! Прости меня, отец. Маргарита, помни меня. Виконт зажмурился, чтобы не видеть лицо своего мучителя, не видеть того, что его ждет дальше.
Луи де Беранже: Способ воздействия на Патриса, подсказанный дамой д`Иверни, принес свои плоды. Парень уже не упирался. Более того, готов был взять всю вину на себя. Возможно, даже за то, чего не совершал. Но этого дю Гасту показалось мало. В мгновение ока ему в голову пришла зловещая мысль. Нужно заставить поэта упомянуть имя королевы Наваррской в контексте тех обвинений, которые ему предъявлялись и из-за которых он был схвачен и доставлен в Бастилию. А затем положить его показания на стол королю. Тогда у Луи де Беранже получится навредить Маргарите даже сильнее, чем он рассчитывал. - Ложь не спасет вас, виконт, - с презрением глядя на свою жертву сверху вниз, усмехнулся маркиз, - Вам придется выдать свою сообщницу, - Людовик повернулся к судебному писарю, уже занесшему в свою бумагу первые откровения дю Розье, и не терпящим возражений тоном приказал, - Я хочу, чтобы вы во всех подробностях описывали все то, что происходит с испытуемым. Я хочу, чтобы детальное повествование о его мучениях дошло до королевы Наваррской. И я хочу, чтобы она знала, кто руководит процессом. Чиновник понимающе кивнул. Дю Гаст сделал жест назначенному палачу, и тот, сильно сжав щеки упирающегося Патриса, пропихнул ему в рот железную воронку, горлышко которой касалось языка поэта, наверняка вызывая тошнотворные позывы. Вслед затем палач зажал жертве обе ноздри. И в этот момент другой человек Людовика, поставивший ведро с водой рядом с дыбой, на которой был растянут виконт де Терм, щедро зачерпнул ковшом приличную порцию холодной жидкости и стал неспешно, не проливая ни капли, вливать ее в рот юноши. Поскольку доступ к воздуху для дю Розье был перекрыт, у него не оставалось иного выбора, кроме как глотать. Поставив возле дьявольского ложа табурет, маркиз уселся на него и погрузился в терпеливое ожидание. Холодные серые глаза неотрывно смотрели на тело и лицо несчастного поэта, с жадностью следили за тем, как заходит его кадык, когда он глотает. Тень удовольствия промелькнула на бледном лике начальника тайной полиции. Да, скоро наступит тот момент, когда каждый глоток будет вызывать у Патриса слезы, раздирать горло и отдаваться болью в желудке. А палачи все продолжали зачерпывать воду из ведра и заливать ее в воронку. Ковш за ковшом. Периодически давая жертве возможность отдышаться. Невооруженным глазом было видно, что живот парня ощутимо увеличился в размерах, а вода все продолжала литься ему в рот. - Подумай о том, стоят ли твои муки той, которую ты пытаешься защитить, - подобно змею искусителю зашептал маркиз, склонившись к уху дю Розье, пока тот все пил и пил, - Ведь ты защищаешь отнюдь не венец целомудрия и нравственности. Нет. Ты защищаешь королеву шлюх. И пока тебе здесь растягивают брюхо водой, кто-то другой, вполне возможно, старается обрюхатить ее несколько иным способом... Прошло еще немного времени, прежде чем Луи де Беранже повелел прервать вливание жидкости. Изо рта Патриса вынули воронку. Несколько струек стекло вниз по его подбородку. Начальник тайной полиции взобрался на табурет, теперь еще больше возвышаясь над несчастным поэтом, и поставил ногу на его уже сильно надутый живот, кожа на котором натянулась, как барабан. - Ну, так что, месье? - голос дю Гаста не выражал никаких эмоций, но по лицу его можно было прочесть, сколько маниакального наслаждения приносит ему истязание своей жертвы, - Вы готовы во всем сознаться? Носком сапога мужчина надавил на раздувшийся живот Патриса, постепенно усиливая нажим. В результате этого действия изнутри живота юноши послышался глухой, утробный звук бурления. И он был настолько отчетливым, что, вероятно, даже Жанна де Лонгжю, находившаяся чуть поодаль, могла его услышать.
Louis de Lorraine: Архиепископа Реймсского, движущегося степенно и медленно по узким и мрачным коридорам Бастилии не впечатляли ни стоны, ни крики. Будь то заключенных мольбы, будь возгласы из камер пыток. Исповедав одного из узников каменных мешков одной из самых страшных тюрем Франции, он спешил покинуть эти стены. Кого-то допрашивали с особым пристрастием. Младший из лотарингских дроздов мрачно улыбнулся. Бывает. Стены Бастилии повидали многое, им предстояло увидеть и услышать еще больше. Беззвучно скользя одеянием священника по полу, Лоррейн проходил мимо пыточных с равнодушием человека, видевшего и более страшные вещи. На мгновение он притормозил, любуясь с каким рвением начальник тайной полиции короля истязает жертву, попавшую ему в руки. Этого человека он видел в светской обстановке, на ужине у принцессы Клевской в Невере. Холодно усмехнувшись тому, где вскрывается истинная человеческая сущность, его святейшеств лишь на секунду обратил внимание на жертву маркиза де Беранже, и мысленно послал ему сил и всепрощение. Но после, спокойный серый взгляд обратился к фигуре, стоящей в стороне, фигуре женщины. Брезгливость и после только недоумение овладело Лоррейном. Что делать женщине в этом смраде и торжестве скорее тщеславия, чем справедливости? - Благоденствия вам, сударь, а вам скорейшей встречи со Всевышним, месье, и да пребудет с вами Дева - как на светском рауте, священник прошел между пыточным столом и стенами, помнящими не одну боль и много грязи, к даме в черном, обращаясь одновременно и к палачу, и к жертве. Всем своим видом он показывал, что видит Беранже впервые и не знаком с ним. Людовик прошел прямо к незнакомке и освятил ее крестным знамением. - Благословляю вас, дитя мое, и пройдемте отсюда. Сердцу и глазам истиной католички не стоит видеть дальнейшее, - строго и выдержанно его святейшество указал дланью туда, куда следовало, по его мнению, пройти даме из тюремного мешка, перед тем, как живот несчастного на пыточном столе будет вспорот и запах фекалий заполнит помещение.
Жанна де Лонгжю: Явление священника в этом узилище боли и скорби было, пожалуй, сравни явлению ангела небесного в преисподнюю. Жанна не считала себя натурой чувствительной, но все же появление молодого архиепископа Реймсского не оставило ее равнодушной, глаза же Патриса дю Розье вспыхнули безумной надеждой*, которая, впрочем, тут же погасла. Нет. Тот явился не для того, чтобы освободить виконта де Терм от мук. Выслушав обращенные к ней слова, Жанна, чуть поколебавшись, кивнула. Что-то в этом молодом еще священнослужителе заставляло подчиняться, или, во всяком случае, не противоречить открыто. - Благодарю вас, ваше преосвященство, да будет славен господь наш Иисус Христос, и Пресвятая дева, - проговорила она положенные слова благодарности за благословение, даже не задумываясь, что они означают. Даже золотая монета затирается, переходя из рук в руки каждый день, что говорить о молитвах? - Маркиз… до, скорой, надеюсь, встречи. Короткий, неуместно-изящный в сыром и грязном полумраке пыточной поклон маркизу дю Гасту, последний взгляд на Патриса дю Розье, с которым она, вероятно, увидится теперь только на том свете, и дама д’Иверни последовала священником, придерживая край своего траурного платья, дабы не испачкать его нечистотах. Она сделала свое дело. Даже если юноша и выстоит под пытками, и не назовет имя своей коронованной любовницы (а дама д’Иверни, как, впрочем, и многие при дворе, считали королеву и ее поэта любовниками), Маргарита Валуа будет в отчаянии, лишившись столь милого ее сердцу тулузца. Сожалела ли Жанна? Раскаивалась? Нет, нисколько.
Патрис дю Розье: Его мучители добились своего, Патрис дю Розье страдал и душой и телом, и неизвестно еще, какие страдания были сильнее, они сливались в одно, горячее, тяжелое, мутя сознание. На краткие доли мгновения виконта де Терм словно переносило в дорогу сердцу Тулузу, он слышал смех и песни, чувствовал запах лаванды и успевал порадоваться тому, что жив, а все, что с ним приключилось, лишь дурной сон. Но потом сладостное забытье обрывалось, и снова он слышал голос маркиза дю Гаста, чувствовал запах крови и страха, а еще запах смерти, пропитавший каждый камень этой темницы. Когда в пыточной появился священник, Патрис поверил было в невозможное. Маргарита каким-то образом узнала обо всем, что случилось, и придумала, как спасти его! Мысль абсурдная, но такая желанная, ненадолго дала силы юноше, но он не получил освобождение, только напутствие, ясно дававшее понять, чего ему стоит желать – скорейшей смерти. Он следил взглядом за черной сутаной, и взгляд его молил… хотя бы о сострадании. Но священник ушел, ушел и увел с собой женщину в черном, и это мелькание черных пятен совсем добило виконта де Терм. В сознании его удерживала только раздирающая нутро боль от пытки водой. - Маргарита невиновна, - прошептал он, с горькой, печальной радостью произнося обожаемое имя. Оно ласкало губы даже сейчас… даже сейчас. Голос его набрал силу, разнесся по пыточной, выплеснулся предсмертным криком в коридор, ударил в спину уходящим. - Королева Маргарита невиновна!
Луи де Беранже: Внезапное появление архиепископа Реймсского отвлекло Луи де Беранже, поглощенного истязанием несчастного поэта, и вынудило прервать пытку. Маркиз спрыгнул со стула и повернулся к младшему из Гизов. Маниакальный блеск во взгляде серых глаз, которыми он теперь смотрел на лотарингца, потух, уступая место ледяному равнодушию. В сущности, Лоррейн был прав - за тем, что будет происходить в дальнейшем, даме д'Иверни совсем не обязательно наблюдать. Тем более, она уже и так получила все, что хотела. Маркиз пытался выявить на ее лице признаки, если не сострадания к узнику, то хотя бы отвращения. Но госпожа де Лонгжю оставалась удивительно спокойной и выражение ее лица не менялось, хотя она прекрасно видела муки Патриса. Воистину, необыкновенная женщина. Людовик кивнул ей на прощание, красноречивым взором давая понять, что разделяет ее надежду. - Да, ваше святейшество, - на бледном лице дю Гаста мелькнула насмешка, - Проводите госпожу де Лонгжю, - в его голосе не было слышно той учтивости, с которой он разговаривал с лотарингцем в провинции, когда гостил в замке, принадлежащем невестке герцога де Гиза. Это там, в Невере, хозяином положения был архиепископ. А здесь, под мрачными сводами Бастилии, господствовал начальник тайной полиции, - Проводите. И возвращайтесь к вашим баранам. Когда дверь за его святейшеством и дамой д'Иверни захлопнулась, маркиз вновь развернулся к своему пленнику. Его немало повеселило, как архиепископ Реймсский старался сделать вид, что не знаком с ним. Как знать, может, виконт де Терм еще на что-то надеется? Если так, то милосердно будет развеять его иллюзии на этот счет. - Забавно, - усмехнувшись, изрек дю Гаст, возвращаясь к жуткому ложу, на котором был растянут юноша, - Человек, только что благословивший вас, еще не так давно угощал меня самым отменным ужином в своем доме. Поразительно, насколько лицемерны бывают люди. Не так ли, сударь? - начальник тайной полиции склонился к уху Патриса и зашептал, - У тебя здесь нет друзей, мальчик. Никто тебя не спасет. И коль скоро ты не хочешь мне помочь, то и я не стану помогать тебе. Тебя будут мучить еще очень долго, но при этом не позволят умереть. Ты будешь все видеть, все чувствовать. А потом, когда твое хорошенькое лицо будет изуродовано, а твое молодое красивое тело будет изувечено, тебя отведут на эшафот и отрубят голову на глазах у всего Парижа. И все это ради шлюхи, которая через неделю даже имени твоего не вспомнит. Закончив эту ужасную тираду, призванную полностью уничтожить дух несчастного поэта, Луи де Беранже выпрямился и сделал знак палачам. Судебный писарь, который до этого исправно заносил в свои бумаги все подробности происходящего с дю Розье, вновь взялся за перо. Пытка продолжилась. Юношу били бамбуковыми палками по животу, вынуждая постыдно обмочиться. И тогда в него снова заливали воды, и все начиналось заново. Когда спустя два часа маркиз, которому страдания виконта де Терм порядком наскучили, вышел из помещения, его люди уже брались за новые инструменты, способные принести человеческому телу много страшной боли. Дю Гаст улыбнулся улыбкой, отражающей его темное удовлетворение содеянным. Начальник тайной полиции возвращался в Лувр, помня о своем распоряжении не давать отдыха измученному Патрису до самой ночи. Эпизод завершен
полная версия страницы