Форум » Игровой архив » Ненависть нам к лицу » Ответить
Ненависть нам к лицу
Гратин д'Орильи: 1 декабря 1575 года. Лувр. Прием в честь герцога де Гиза.
Ответов - 16, стр:
1 2 All
Гратин д'Орильи: Гратин д’Орильи не принадлежал к числу титулованных лиц, которые были допущены на прием к королю. Был бы на свободе Монсеньор – иное дело, а так лютнист должен был в числе иных прочих, не допущенных в святая - святых, стоять за дверьми приемной залы, в «Чистилище», довольствуясь тем зрелищем, что открывалось их глазам. Мимо шествовали вельможи и дамы, и, как апофеоз приема, как марципановая фигурка на верхушке праздничного пирога, семья Гизов и сам герой вечера, принц Жуанвиль под руку, с кем бы вы думали, с мадам де Невер! Орильи аж задохнулся от возбуждения. Нет, не вызванного красотой принцессы Клевской, хотя, видит бог, она была прекрасна. Но такое появление означало нечто новое… или нечто старое, что решили уже вынести на люди. Любопытно, что муж мадам только недавно покинул двор. Если бы Гратин д’Орильи только мог дотянуться до секретов герцога де Гиза и Генриетты Неверской! Но, увы. Выше головы не прыгнешь. Итак, прием шел своим чередом, а крохи его перепадали тем, кто находился за дверьми Большого зала. Те ублажали себя сплетнями, злыми и язвительными. А вот бал иное дело. На бал были допущены все, кто был принят при дворе, и конфидент принца, наконец, смог смешаться с толпой придворных, и острый взгляд его нашел ту, ради кого он, собственно, обременил себя присутствием на торжестве. Жанна де Лонгжю. Усмехнувшись, лютнист облизнул сухие губы. Все же хороша была, дьяволица. Ловко лавируя среди людской толпы, кланяясь и рассыпая улыбки, дворянин подошел к придворной даме Екатерины Медичи, кланяясь ей развязно и дерзко. - Сударыня, позвольте мне вас украсть ненадолго, - прошептал он ей, обдавая горячим дыханием и запахом вина, которое разносили по залу пажи. – Мне кажется, у нас есть с вами несколько нерешенных вопросов. И отстранился, чтобы с удовольствием увидеть, как исказится это красивое лицо в гримасе искреннего гнева. Все же женщины прекрасны, когда полностью отдаются чувствам, будь то любовь или ненависть!
Жанна де Лонгжю: - Ах, это вы, месье д’Орильи, - губы Жанны сложились в любезную улыбку, но в глазах радости не было, только настороженное ожидание. – Признаться, я вас сразу не узнала! Со времени их памятного разговора, когда лютнист герцога Анжуйского рассказал вдове, кто похитил бумаги ее мужа, прошло уже достаточно времени. Но дама д’Иверни не обманывалась на счет Гратина д’Орильи, он не забыл о ней, и это затишье – затишье перед бурей. Со своей стороны Жанна де Лонгжю выполнила данное ему обещание. Ни герцог Анжуйский, ни королева Екатерина ничего не знали о похищении этим человеком бумаг Антуана де Клермона. Поразмыслив, Жанна пришла к выводу, что особой пользы ей такая откровенность не принесет. Помочь ей мог только маркиз дю Гаст, и именно с ним она надеялась сегодня переговорить о случившемся. А пока - будем улыбаться! Черно-белые перья веера колыхнулись, словно создавая преграду между Гратином д’Орильи и дамой д’Иверни. Взгляды лютниста Жанна чувствовала кожей, вызывающе белевшей в вырезе платья. Словно пауки они расползались по ее телу, вызывая омерзение. Но она продолжала улыбаться, только глаза сверкнули зло и решительно, им вторил мрачный глубокий блеск рубинов. - Как поживаете, сударь? Все ли у вас благополучно? Рада вам сообщить, что герцог Анжуйский вспоминает вас… иногда. Взяв с подноса бокал с вином, Жанна пригубила напиток, делая вид, что не поняла намеков месье д’Орильи. Все, что он желает ей сказать, можно сказать здесь и сейчас, шум в зале стоял такой, что невозможно было услышать, что говорят в двух шагах. Уединяться же с ним в намерения вдовы не входило. Дама д’Иверни не исповедовала библейскую заповедь «Возлюби ближнего как себя самого», но великодушно признавала за ближним право ненавидеть ее так же, как ненавидела она, то есть глубоко и самозабвенно. Это помогало не разочаровываться в людях и заставляло быть всегда настороже.
Гратин д'Орильи: Надо отметить, вдове Антуана де Клермона удалось испортить Гратину д’Орильи настроение. Но только слегка. Эта мерзавка держалась куда лучше, чем можно было предполагать, но надолго ли? Улыбайся, голубушка, улыбайся. Мы оба знаем, у кого в руках бумаги, и кто диктует условия. Тусклые, словно выцветшие глаза лютниста встретили темный взгляд Жанны д’Иверни, встретили с насмешкой. - Вот как, мадам? Вы не узнали меня? Может быть, вы обо мне забыли? Может быть, вы забыли так же о нашем уговоре? Но я не гордый, я вам о нем напомню, тем более, что для вас как раз пришло время доказать мне свою полезность. Орильи прошелся взглядом по прелестям мадам де Клермон, отметив про себя богатство ее нарядов и красоту рубинов, светящихся на белой коже кровавым, тревожным сиянием. Может быть, стоило просто продать ей письма ее мужа, да и дело с концом? В деньгах конфидент герцога Анжуйского весьма нуждался, ибо был беден как церковная крыса, а жизнь при дворе неотделима от роскоши, которая, как известно, стоит дорого. Но нет, мелко, Орильи, мелко! Мелко и обыденно. Деньги можно взять с какой-нибудь глупой клуши, не желающей, чтобы муженек узнал о ее похождениях, а эта женщина способна дать куда больше. Будем мудрыми, Орильи, будем дальновидными! - Надеюсь, герцог все еще увлечен вами? Он доволен вами, сударыня? Это очень важно, чтобы Монсеньор был вами доволен, важно для наших с вами общих планов. Лютнист покачивался на носках своих бальных туфель, как змея, готовящаяся к броску и зачаровывающая жертву своим смертоносным танцем. Разница была только в том, что Орильи предпочитал вливать в свою жертву яд капля за каплей, чем медленнее, тем лучше. - Расскажите мне, мадам де Клермон, вы нежны с Монсеньором? Голос конфидента герцога Анжуйского стал глуше, интимнее. Черт возьми, эти глаза, эта кожа, запах духов Жанны де Лонгжю, они прямо-таки кружили голову. - Вы выполняете все его капризы и желания? Пальцы Орильи словно бы случайно прошлись по руке молодой женщины, от запястья к локтю и обратно. Игра становилась все интереснее.
Жанна де Лонгжю: Жанна стряхнула с руки пальцы месье д’Орильи как назойливое насекомое, в уголках губ залегло брезгливое недоумение. Неужели этот линялый лис всерьез на что-то надеется, или же это еще один способ разозлить ее? Поразмыслив, дама д’Иверни все же склонилась ко второму. - Ну что вы, сударь, - проговорила вдова в тон Гратину д’Орильи, с той только разницей, что в ее голосе было пополам наигранной томности и откровенной насмешки. – Это принц выполняет все мои капризы и желания! Надеюсь, вы не будете настаивать на том, чтобы я рассказывала вам подробности наших с Монсеньором встреч? Это может не понравиться, в первую очередь, самому Монсеньору, а для наших с вами общих планов так важно, чтобы принц оставался вами доволен! Несколько томительно-долгих минут Жанна де Лонгжю играла веером, с опасной благожелательностью разглядывая Гратина д’Орильи, пока он рассматривал ее. - Так что вы хотели мне сказать, месье? Я жду. Ах, да, если вы волнуетесь, прислушивается ли ко мне принц, то не тревожьтесь, прислушивается. Нет, Монсеньор не впал в простодушие, не поверил в любовь с первого взгляда, не раскаялся в грехах (и слава небесам). Но каким бы хитрым принц ни был, как бы настороженно он не относился ко всему и ко всем, все же он страдал от своего заточения и обиды. А обида, как перебродившее вино, так и просится наружу. Заслуга Жанны была только в том, что она оказалась рядом в нужное время, и со всей внимательностью выслушала рассказ королевы Екатерины, проливший свет на пасмурную душу наследного принца. Но, как бы невелики были заслуги дамы д’Иверни, все же не следовало их недооценивать. В зале зазвучала музыка, приглашая всех желающих к танцам. Жанна не спешила. Тот, кто ей нужен, вряд ли поторопится окунуться в водоворот светских развлечений. Если маркиз дю Гаст выслушает ее и согласится ей помочь, то берегитесь, месье д’Орильи. Право же, не стоит сбрасывать со счетов слабых женщин. За их спиной иногда стоят сильные мужчины.
Гратин д'Орильи: Вот же маленькая дрянь. На несколько мгновений Орильи потерял дар речи, что случалось с ним совсем не часто, но, придя в себя, схватил даму д’Иверни за руку и сжал так крепко, словно хотел сломать. Он и рад бы ее сломать, эту наряженную, надменную куклу, возомнившую о себе бог знает что. - Вы что же, мадам, считаете, что если раздвинули ноги для Монсеньора, то стали королевой? Злые глаза лютниста, казалось, прожигали насквозь белую нежную кожу вдовы. - Вы такая же, как все шлюшки мадам Катрин, не воображайте о себе многое. С удовольствием подумав о том, что теперь на тонком запястье останутся синяки, Орильи отпустил руку молодой женщины, на лицо его снова вернулась благостная улыбка. Нельзя жить при дворе и не научиться владеть своими чувствами. Пусть те, кто намерено или случайно смотрит в их сторону, видит только конфидента Монсеньора, мило беседующего с придворной дамой королевы Екатерины. - Перейдем к делу, сударыня. Счастлив слышать, что вы обладаете всеми нужными… гм… дарованиями для того, чтобы заинтересовать Его высочество. Попытайтесь обратить их на пользу мне, а значит себе. Внушите Монсеньору, что оставаться при дворе ему опасно, что король и дальше будет держать его под стражей. Больное место Его высочества – это то, что король Генрих все еще не подтвердил его права, как наследника престола. Ну и страх за свою жизнь, разумеется. Принц должен быть напуган, мадам, очень сильно напуган. Настолько, чтобы решиться на побег из Лувра. Кто-кто, а Орильи прекрасно знал, насколько труслив Монсеньор. Жанне придется хорошо потрудиться. То, что его слова являлись, по сути, государственной изменой, Гратин д’Орильи знал, но нисколько не огорчался из-за этого. Во времена заговоров и интриг каждый был сам за себя, а бог, как говориться, за всех.
Жанна де Лонгжю: В неподдельном изумлении Жанна взглянула на лютниста. Она наивно полагала, что месье д’Орильи захочет чего-нибудь для себя. Титул, должность, земли. А ей придется ходатайствовать перед Монсеньором. Но месье д’Орильи воистину не разменивался по мелочам. Бегство герцога Анжуйского из Лувра… у мадам де Клермон даже голова закружилась, когда она представила себе последствия такой авантюры, если она, конечно, удастся. Возможно, дело дойдет до войны между королем и Монсеньором, до войны между братьями. Но с другой стороны… Дама д’Иверни остро, испытующе взглянула на своего собеседника. Для нее ставки в этой игре достаточно высоки. Без бумаг мужа ей не удастся вернуть наследство маленькому Луи. - Допустим... только допустим что мне удастся то, чего вы хотите. И куда, по-вашему, должен направить свои стопы Монсеньор? В голосе Жанны почти не было иронии, она уже не сомневалась в том, что Гратин д’Орильи продумал все досконально. Амбиции у придворного куртизана были, воистину, королевские. Только вот такие амбиции могут быть весьма и весьма опасны! Об этом стоило помнить, прежде чем принимать решение. По силам ли ей была такая задача? Откровенно говоря, Жанна не была в этом абсолютно уверена. Ошибались те, кто считал принца глупым и недалеким. Монсеньор был отнюдь не глуп, к тому же недоверчив и осторожен, и, право же, трудно было поставить это ему в вину. Но все же попытаться стоило. Пожалуй, стоило. Но не раньше, чем Жанна убедится, что бумаги ей не достать иным способом.
Гратин д'Орильи: Куда? На этот вопрос у Гратина д’Орильи, разумеется, был ответ. - В Анжер, мадам. Принцу следует бежать в Анжер. Про себя конфидент Монсеньора с удовлетворением отметил, что дама д’Иверни не кажется испуганной или ошарашенной услышанным. Скорее, удивленной. Размышляющей. Это было хорошо, это означало, что он не ошибся в Жанне де Лонгжю. - Когда принц окажется в безопасности в Анжере, я верну вам ваши бумаги, сударыня, - снисходительно улыбнулся лютнист, вновь чувствуя себя хозяином положения и обретая благое расположение духа. – Пусть это вас вдохновит! А засим, позвольте откланяться. Посмеиваясь, Гратин д’Орильи поклонился вдове де Клермон, еще раз царапнув похотливым взглядом ее женские прелести, и направился к входу из залы. Все, что он хотел узнать, он узнал, все, что нужно было сделать – сделал. Теперь можно было вернуться во дворец Сен-Жермен, которым он управлял от имени Монсеньора. Пусть там не будет танцев и смеха, зато есть премилые служаночки, доброе вино, и целый вечер, чтобы насладиться своей маленькой победой над дамой д’Иверни. - Если вас это утешит, мадам, то я ставлю на вас, - проговорил он, отъезжая от Лувра и погружаясь от шума в тишину и темноту декабрьской ночи. - Вы что-то сказали, месье? Слуга, сопровождавший Гратина д’Орильи с факелом и увесистой дубинкой (на случай нежелательных встреч) вопросительно взглянул на своего господина. - Нет, Жак, ничего. Просто вечер сегодня дивно хорош. Слуга согласно кивнул, хорош так хорош. С господами не спорят.
Жанна де Лонгжю: Жанна задумчиво проводила взглядом Гратина д’Орильи. Значит, Анжер. Обещаниям лютниста вернуть ей бумаги дама д’Иверни если и поверила, то не более, чем на треть. Этот злобный хорек был не из тех, кто играет честно. - Ну, хорошо, месье, посмотрим, как вам придется по вкусу ваше собственное блюдо, - прошептала она, чувствуя, как лицо горит от гнева и ненависти. Запястье больно саднило и Жанна, отвернув манжет, с неудовольствием увидела на белой коже уродливые синие пятна. Мерзавец. Личный счет вдовы де Клермон к Гратину д’Орили рос с каждой минутой. Стуча каблучками шелковых туфель, как кастаньетами, дама д’Иверни отправилась на поиски того, кто может ей помочь достойно наказать наглеца, лавируя в толпе придворных, как в неспокойном море, внимательно прислушиваясь к обрывкам разговоров, пряча за безмятежным взглядом настороженность, а за любезной улыбкой ненависть. Черные бусины, усыпавшие корсаж и юбку, и те сверкали злыми искрами. Найдя взглядом маркиза дю Гаста, Жанна задумалась. Конечно, ничто не мешало ей подойти к начальнику тайной полиции, на балу возможны и не такие вольности, но все же не стоило давать пищу для сплетен. А уже завтра утром на них будет урожай. Кто с кем танцевал и сколько раз, кто с кем пришел и ушел, взгляды, улыбки, вздохи – все будет подсчитано, учтено и разнесется по Лувру, а потом и по Парижу. Но и стоять, терпеливо ожидая, пока маркиз соизволит обратить на нее свое внимание, Жанна не могла. Поэтому выбрала третий путь. Пройдя мимо начальника тайной полиции так близко, что задела его краем пышной юбки, вдова неспешно удалилась в боковой предел залы, отделенный от основного помещения колоннадой и дверцей, скрытой гобеленом. Местечко это имело репутацию «гнездышка для свиданий», хотя предназначалось для того, чтобы дамы мадам Екатерины могли поправить там свои наряды. Дверь, хвала небесам, была открыта, значит, пока еще никто из придворных не воспылал необоримой страстью к уединению. Переступив порог обитой красным шелком комнаты, Жанна приготовилась ждать, жалея в это мгновение, что не обладает полнотой власти мадам Екатерины. У нее не было верных слуг, которые бы догнали Орильи и обыскали его жилище, не было грозного имени, способного напугать наглеца. Все ее оружие заключалось в молодости, красоте, и понимании того, что ни молодости, ни красоты недостаточно, чтобы получить от жизни все, что нужно. Нужны еще ум и удача. Вот свою удачу дама д’Иверни сейчас и испытывала.
Луи де Беранже: В отличие от множества знатных персон, предпочитающих входить в тронный зал в блеске самых дорогих платьев и под фанфары, Луи де Беранже появился на этом празднестве почти незаметно. И выделяться из толпы, как это ни парадоксально, он мог бы разве что только своим неприметным нарядом. Начальник тайной полиции, по обыкновению, был одет во все черное. Правда, на сей раз, по случаю торжества, его дублет и штаны были украшены узорчатым серебряным шитьем. Но, так или иначе, его костюм едва ли мог соперничать в помпезности даже с костюмами нескольких мелкопоместных дворян, надевших сегодня самое лучшее, что у них было, дабы предстать во всей красе перед глазами короля Франции и «короля Парижа», героя, которого нынче чествовал весь цвет французского двора. Однако маркиза дю Гаста это не в коей мере не смущало. Его наряд его полностью устраивал. Категорично, строго и со вкусом. Кроме того, он находился на этом балу не для того, чтобы развлекаться. Он находился здесь для того, чтобы работать. Кому как не ему знать, что многие непоправимые происшествия случаются именно на светских раутах. Наконец, все еще являясь, помимо всего прочего, полковником королевской гвардии, он, как и командир дворцовой стражи, должен был отвечать за порядок в принципе. Поэтому на подобных мероприятиях маркизу было не до отдыха. Расставив на всякий случай по углам зала несколько своих людей, переодетых в бальные платья, Людовик прохаживался по залу сквозь шумную толпу блистательных придворных. Острый взгляд серых глаз блуждал по лицам и фигурам собравшихся. По залу разливались стройные звуки веселой мелодии, которая уже образовала в центральной части группы танцующих пар. Внимание дю Гаста отвлекла на себя троица дворян, подошедших поздороваться с начальником тайной полиции и испросить у него совета как у человека опытного и авторитетного. Луи де Беранже натянуто улыбнулся в ответ на льстивые речи молодых людей. Он знал, что им не нужны никакие рекомендации. И разговаривать с ним этим павлинам не доставляет никакого удовольствия. Они просто-напросто заискивают с одним из главных должностных лиц в государстве. С лицом, имеющим большую власть. Это естественно для человеческой природы. Подобострастие и угодливость. Слабые склоняются перед сильными. И дю Гасту приходилось вежливо кивать этим лицемерам и подхалимам, приходилось продолжать улыбаться, хотя глаза его оставались холодными и непроницаемыми. Он даже снизошел до ответа, стоя с ними в отдалении от танцующих пар, как раз в тот момент, когда мимо него проскользнула какая-то особа, задев его юбкой. Маркиз инстинктивно повернулся вслед удаляющейся женской фигуре в черно-белом и, прищурившись, пристально вгляделся в нее. И, конечно же, немедленно узнал. Вне всякого сомнения, это была дама д`Иверни. И, само собой разумеется, она прошла мимо него не случайно. Уже неплохо зная Жанну де Лонгжю, мужчина был уверен, что она хочет сообщить ему нечто не предназначенное для посторонних ушей. Именно поэтому она задела его так, чтобы другие на заметили, но чтобы он почувствовал и понял это. Извинившись перед своими собеседниками, которые тут же изысканно раскланялись с ним, начальник тайной полиции, не привлекая к себе лишнего внимания, неспешно последовал за молодой вдовой, укрывшейся за спрятанной гобеленом дверью, которая располагалась в боковой части зала. - Рад снова видеть вас, мадам, - поприветствовал маркиз даму д`Иверни, входя в небольшое помещение, отделка которого была выполнена в красных тонах, - Что-нибудь случилось? Людовик изящно обхватил руку женщины и поднес ее к своим губам, запечатлев на нежных пальцах почтительный и вместе с тем несколько интимный поцелуй. Когда он делал это, взгляд его невольно упал на синяки, явственно проступающие на белой коже запястья. Не отпуская руки Жанны, начальник тайной полиции серьезно посмотрел в ее черные глаза, как бы задавая прямой вопрос: "откуда это у вас?".
Жанна де Лонгжю: Вопрос о том, не случилось ли чего, звучащий в устах мужчины, обычно даже у сильной и властной женщины вызывает желание рассказать о всех своих бедах. Жанне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы прогнать это ощущение собственной слабости. Слабость не решит возникшее благодаря Гратину д’Орильи затруднение, и не добавит ей привлекательности в глазах Людовика де Беранже. - Я рада вас видеть, месье маркиз, - мягко проговорила вдова, не отнимая руки. На фоне алой обивки комнаты маркиз дю Гаст в своем черном наряде смотрелся внушительно и зловеще. Было в этом сочетании цветов что-то от костров в ночи, от адова пламени, и было в этом что-то, будоражащее чувства, а сердце дамы д’Иверни и так неровно билось после непростого разговора с лютнистом герцога Анжуйского. – Надеюсь, я не помешала вам? Мне не хотелось привлекать ненужного внимания, а ваш совет мне крайне необходим. Жанна замолчала, подбирая слова. Уютное гнездышко для пылких свиданий дышало чувственностью, и наверняка эти стены, затянутые шелком, эта удобная кушетка со множеством подушек, картины, изображающие сатиров и нимф, видели и слышали достаточно признаний. Что бы ни говорили о фрейлинах Екатерины Медичи, а эти дамы умели вытягивать секреты из своих жертв. Вот только на уме у вдовы де Клермон были совсем не любовные игры. - Речь идет о бумагах, нас с вами интересующих. Они похищены из моего поместья. К моему изумлению, похититель поспешил себя назвать. Это Гратин д’Орильи, дворянин из свиты Монсеньора. Мадам де Клермон роняла слова в тишину и полумрак комнаты осторожно и вдумчиво, словно шла по тонкому льду. Ее волнение могла выдать разве что усилившаяся пульсация крови на запястье, под пальцами маркиза дю Гаста. - Месье д’Орильи был так добр, что обещал мне вернуть бумаги, когда-нибудь. А пока я должна быть готова оказать ему некоторые услуги. Месье д’Орильи был очень настойчив в своих убеждениях… как видите. Рубины на пальцах и шее женщины блестели хмельно и сладко, словно вино, заключенное в золотую оправу. Но вино часто подают с приправой из яда, и Жанна отдала бы свои украшения без сожалений, только чтобы иметь возможность угостить таким вином этого хорька. - Я не так давно при дворе, а вы знаете каждого, кто что-то из себя при дворе, и каждого, кто ничего из себя не представляет. Что такое этот Гратин д’Орильи? Жанна подняла на маркиза бездонные черные глаза.
Луи де Беранже: Людовик сразу, инстинктивно понял, что Жанна угодила в переплет. Это было видно по ее лицу и по тому, как она держится. Наконец, едва ли она позвала бы его побеседовать наедине только затем, чтобы сказать, как рада его видеть. Конечно, маркиз не стал бы возражать против подобного расклада, но было очевидно, что это не так. Что-то стряслось. Мужчина благожелательно улыбнулся госпоже де Лонгжю и слегка поклонился, молча выражая тем самым свою благодарность за ее доверие и готовность выслушать то, что она собиралась ему рассказать, со всем вниманием. Строго говоря, она не только не помешала ему, но скорее даже оказала услугу, вырвав из цветного сборища людей, от которых дю Гаста тошнило. В последнее время маркиз стал замечать, что Жанна - единственный человек, чье общество не тяготило его, а, наоборот, дарило ощутимое наслаждение. К тому же, за время пребывания в провинции он не раз вспоминал ее и приходил к выводу, что скучает по ней. Он стоял рядом с ней и чувствовал, как бьется под кожей ее пульс, чувствовал манящий запах ее духов, смотрел на притягивающее своей демонической красотой кроваво-красное сияние рубинов, украшавших тонкие персты и белую шею вдовы, смотрел на ее волосы цвета вороного крыла, смотрел в ее глубокие черные глаза. И находил, что, пожалуй, никогда еще не видел зрелища прекраснее, чем то, которое лицезрел в этот миг. Эта женщина кружила ему голову. Особенно здесь, в таком тесном и тихом пространстве, где были лишь они вдвоем. И были близко друг к другу. Однако, едва дама д`Иверни заговорила о бумагах супруга, как холодный рассудок начальника тайной полиции моментально вытеснил все высокие чувства и вынудил его полностью сосредоточиться на возникшей проблеме. Поскольку он только на днях вернулся в Париж, вместе с архиепископом Реймсским, критским живописцем Доменико и герцогиней де Невер, у него еще не было возможности осведомиться о том, как продвигается кампания, затеянная им против графа де Бюсси. И теперь он узнает, что архив, который он так жаждал заполучить и который в его отсутствие должен был попасть к Жанне, оказался в руках у конфидента герцога Анжуйского. Немыслимо. - Что?! - дю Гаст повысил голос, моментально разжав пальцы и отпустив руку госпожи де Лонгжю, - Как вы могли упустить эти бумаги, сударыня? Как они попали к этой гадине? Впрочем, маркиз тут же мысленно укорил себя за вспышку. Жанна не виновата. Она хочет получить этот архив так же сильно, как и он. Скорее всего, даже еще сильнее. Но она не могла знать о существовании такого гнусного типа, как лютнист по имени Гратин д`Орильи. Похоже, он опередил ее и выкрал бумаги из поместья. Но как? Зачем? Что ему нужно? Откуда он узнал об этих документах? Мозг Людовика принялся лихорадочно работать. Наверняка что-то разнюхал, разузнал. Наверняка Жанна была неосторожна и Орильи этим воспользовался. И решил опередить ее, чтобы впоследствии шантажировать. Но какую цель он преследует? И рассказал ли обо всем своему господину? На какой-то миг дама д`Иверни замолчала, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь долетающими сюда звуками музыки и оживленного гула придворных. Но вот вдова заговорила снова. Некоторые услуги... Интересно, какого характера? Мужчина опустил глаза, еще раз посмотрев на запястье Жанны, которое только что держал в своей руке, и взор его потемнел. Так вот откуда эти синяки. Настойчивость, значит? Дю Гаст сжал оба кулака с такой силой, что ногти вот-вот готовы были впиться в ладони и разодрать их в кровь. Как эта ехидна посмела так обращаться с Жанной? Как вообще посмела вмешаться в его, Людовика, планы? Маркиз не мог ответить себе на вопрос, за какое именно из этих двух деяний он в данный момент больше всего ненавидел проклятого лютниста, но одно знал точно - с рук ему это не сойдет. Он поплатится. Жестоко поплатится. Чудовищная, злобная гримаса исказила бледное лицо начальника тайной полиции. - Гратин д`Орильи, - глухим голосом, дрожащим от сдерживаемой ярости, проскрежетал Луи де Беранже, - Это жалкая, ничтожная тварь, которая не представляет из себя ничего. Это гремучая змея, которую уже давно пора раздавить. А проще говоря, Гратин д`Орильи - покойник. И если мне не удастся вырвать бумаги из его рук, пока он жив, то я обязательно достану их, когда он сдохнет. Гнев, ненависть, злость, досада на то, что каждый раз что-то служит помехой его замыслам, желание отомстить за причиненную Жанне боль - весь этот вихрь эмоций захлестнул дю Гаста. Буря готова была вот-вот вырваться наружу. Но даже в этот раз начальник тайной полиции не утратил своего природного спокойствия и хладнокровия. Месть подождет. Главное сейчас было убедиться в том, не возникло ли еще каких-нибудь препятствий и проблем, которые необходимо разрешить. Выдохнув, маркиз вновь посмотрел в глаза своей собеседницы и ровным тоном задал вопрос: - Вы не знаете, мадам, известно ли обо всем этом Монсеньору?
Жанна де Лонгжю: - При нашей первой встрече месье д’Орильи взял с меня слово, что королева Екатерина и Монсеньор не узнают о нашем разговоре, посему, осмелюсь предположить, что нет, герцог Анжуйский не в курсе авантюры своего придворного. Наверное, это неправильно испытывать облегчение от того, что ей не придется в одиночку сражаться с конфидентом Монсеньора, но да, Жанна испытывала облегчение. Таково было время, таков был век. Женщина обладала властью, данной ей отцом, мужем, сыном, покровителем, возлюбленным. Она была как зеркало, отражающее свет лампы. Либо же ей приходилось действовать в темноте. - Я не знаю, откуда этот господин узнал о бумагах. Только он угрожал мне, что в случае, если я не проявлю послушание, бумаги окажутся у графа де Бюсси. Если можно было ненавидеть кого-то сильнее, чем Гратина д’Орильи, то это был Луи де Клермон, и как бы Жанна ни сдерживалась, по лицу ее пробежала тень. Если бы она дала себе волю… Но когда женщина дает волю своим чувствам, это редко служит ее интересам, чаще всего наоборот. Дама д’Иверни убрала задрожавшие от напряжения пальцы в складки юбки. На мгновение ей показалось, что тень, отбрасываемая маркизом дю Гастом на алый шелк стены, растет, растет, заполняя собой пространство маленькой комнаты. Было в этом что-то пугающее, но и что-то захватывающее, так мы стоим на краю пропасти, боясь, и одновременно стремясь испытать на себе свободу падения. Даже зная, что внизу нас ждут острые камни. - Клянусь, я не знаю, откуда месье д’Орильи узнал о бумагах, - тихо и искренне проговорила мадам де Клермон. – Я говорила о них только с вами и с королевой Екатериной, когда просила позволения отправиться за ними. Может быть, нас кто-то подслушивал… не знаю, предположений может быть сколько угодно. Черные глаза Жанны снова скользнули по лицу начальника тайной полиции. По властным губам, по четко очерченным скулам. Знать бы, о чем думает этот мужчина. Знать бы, чего он хочет. - Он ушел, уверенный, что я буду послушна, - Жанна улыбнулась, холодно и ядовито. – Но относительно всего иного я прошу вашего совета.
Луи де Беранже: С каждым словом, слетающим с чувственных алых губ дамы д'Иверни, маркиз дю Гаст хмурился все больше и больше. Лицо его было крайне мрачно. Но то была та самая страшная, холодная решимость, которая овладевает человеком в тех случаях, когда он сталкивается с препятствиями, кои необходимо устранить без промедления. И угроза, озвученная наперсником его высочества по словам Жанны, толкала начальника тайной полиции поторопиться с этим. Гратин д'Орильи угрожает госпоже де Лонгжю. Что ж, его можно понять. Он полагал, что имеет дело со слабой женщиной, которой нечего ему противопоставить. Он не знал, что за ее спиной стоит один из самых могущественных людей во французском королевстве. Но скоро он узнает об этом. И тогда поймет, что просчитался. В уголках рта маркиза затаилась зловещая улыбка. Ничто не помешает ему разделаться с Орильи. Теперь, когда он уверен, что Монсеньору ничего неизвестно об интриге против его первого приближенного, можно было действовать. Пусть лютнист будет уверен, что держит все в своих руках. Тем проще для Луи де Беранже будет от него избавиться. Интересно только, за каким чертом ему понадобились услуги дамы д'Иверни. Зная натуру конфидента герцога Анжуйского, маркиз сомневался, что они имели отношение к алькову. - Что Орильи было нужно от вас, сударыня? - спросил Людовик, надеясь, что Жанна поможет ему проникнуть в смысл козней лютниста, - С какой целью он вас шантажировал? Возможно, если бы госпожа де Лонгжю просветила начальника тайной полиции относительно планов этой шавки двуносого принца, это избавило бы дю Гаста от необходимости давать преждевременные советы. А для этого он должен представлять себе полную картину задуманного Гратином д'Орильи.
Жанна де Лонгжю: - Месье д’Орильи весьма обеспокоен тем, что Монсеньор оказался в невыгодном для него положении. Он желает знать, что по этому поводу собирается предпринимать королева Екатерина, и рассчитывает, что с моей помощью удастся освободить герцога Анжуйского из его заключения, - последовал ответ Жанны. Надо сказать, что для «ничтожной твари» у Гратина д’Орильи были весьма весомые амбиции, впрочем, в этом как раз не было ничего удивительного. При дворе хватало желающих влиять на ход событий, а не следовать им послушно, вот только возможности были далеко не у всех. У маркиза дю Гаста они были. «Любопытно», - мелькнула непрошеная мысль. – «Каков Людовик де Беранже с женщинами?». При дворе дамы открыто обсуждали своих любовников, кавалеры им не уступали в откровенности признаний, а благодаря стараниям фрейлин мадам Екатерины недостатка в сплетнях подобного рода не было. Но вот о любовных приключениях Людовика де Беранже дама д’Иверни ничего не слышала. Либо начальник тайной полиции не считал нужным выносить на всеобщее обозрение свои похождения, либо не слишком интересовался женщинами. И тут вдова могла его понять, честное слово, не стоит это тех ахов и охов, которые доносились до нее с половины фрейлин «эскадрона». Жанна чуть наклонила голову, от чего на белую шею упала тень, погасив вспыхнувший в глазах огонь очень женского интереса с маркизу дю Гасту. - Если бы точно знать, где месье д’Орильи держит бумаги, то я могла бы выманить его запиской, а вы смогли бы устроить остальное. Но на его месте я бы постаралась хорошо их спрятать. Когда имеешь что-то ценное, стараешься это сохранить. Жаль, она раньше не знала, как ценны бумаги мужа, но кто же знал, что старый архив может для чего-то пригодиться.
Луи де Беранже: Ах, вот как. Кажется, все это время начальник тайной полиции недооценивал неприметную личность наперсника герцога Анжуйского. Оказывается, тот планировал побег для своего господина. И, ни много ни мало, подобный замысел попахивал государственной изменой. Если король узнает об этом, то лютнисту не поздоровится. Однако дю Гаст решил, что не станет торопиться докладывать государю о том, что задумал Гратин д`Орильи. На то у маркиза были свои соображения, которые он, возможно, в будущем использует против лютниста. Людовик слегка прищурился, размышляя над тем, каким именно образом Жанна могла помочь Орильи спровоцировать Монсеньора на побег. Однако допытываться не стал. В конце концов, главное он и так уже узнал. И теперь можно было начинать действовать. Прежде всего, необходимо было разыскать конфидента принца. Если он в Лувре, то Луи де Беранже сможет встретиться с ним сегодня же. Если нет... Что ж, время пока терпит. Однако откладывать эту встречу надолго маркиз не собирался. - Но поскольку мы этого не знаем, - вновь заговорил дю Гаст своим бесстрастным тоном, делая неопределенный жест рукой и как бы отметая им предложение дамы д`Иверни, - Вы не сможете оказать мне помощь в этом деле. Поэтому, мадам, я все беру на себя. Я сам встречусь с Орильи и выясню, куда он спрятал архив. Вам же я советую не тревожиться. Больше этот человек вас не побеспокоит. Ждите. Людовик собрался уходить. Но что-то все еще держало его здесь, на этом самом месте, в обитой красным шелком комнатке. Он знал. Догадывался что именно. Притяжение, какое каждый раз овладевает мужчиной, когда очаровывающая его женщина находится совсем близко от него, не позволяло дю Гасту двинуться с места. Проникновенный взор холодных серых глаз не отрывался от лица госпожи де Лонгжю. Эта женщина уже давно стала для него кем-то гораздо большим, чем просто союзником. Но кем? Мысли маркиза путались. Он не мог до конца осознать, но и противиться самому себе не желал. Повинуясь внезапному порыву, мужчина сделал еще шаг навстречу даме д`Иверни. Его лицо вплотную приблизилось к ее лицу. - Запомните, Жанна, - прошептал ей в губы дю Гаст и в несвойственной для себя мягкости прикоснулся ладонью к ее белой щеке, - Отныне я никому не позволю вам угрожать. И уничтожу любого, кто осмелится это сделать. Их губы были совсем близко друг к другу. Вдова могла чувствовать его дыхание. Еще одно движение вперед и... Но, вместо этого, начальник тайной полиции отстранился от госпожи де Лонгжю. Нет. Не сейчас. Его рассудок должен оставаться трезвым и ледяным, что невозможно в том случае, если он позволит себе броситься в бездну поглощающей его страсти. Вначале нужно довести дело до конца. А уж потом позволить себе маленькую слабость. О, да. Теперь маркиз это понимал. Жанна де Лонгжю была его слабостью. И, быть может, он признается ей в этом. Подарив даме д`Иверни на прощание многообещающий взгляд, дю Гаст развернулся на каблуках своих черных ботфорт и покинул укромный уголок, растворившись в шумной толпе, которая кричала: "да здравствует король!" и "да здравствует герцог де Гиз!".
полная версия страницы