Форум » Игровой архив » Подобное уничтожается подобным » Ответить
Подобное уничтожается подобным
Henri de Valois: 26 марта 1576 года, утро. Франция, Венсенн.
Ответов - 10
Henri de Valois: Над озером Сен-Манде* стелился туман, цеплялся сизыми клочьями за сухие камыши, выползал на болотистый топкий берег. Генриху казалось, что протяни он руку, и туман этот прилипнет к пальцам длинными, тягучими прядями. Было прохладно и сыро, но у Валуа любовь к охоте в крови, а азарт горячит кровь не хуже крепкого вина. Брат Карл искал в охоте вдохновение, Генрих Александр желал найти в ней отдых от забот, которые множились с каждым днем. На устах у всех был герцог Анжуйский, бежавший из Лувра следом за Наваррским. Анри бледнел от гнева при одном воспоминании об этом. В конце концов, мать, с которой король невольно сблизился за эти дни, уговорила его отправиться на охоту, и Генрих Валуа, мрачный и отрешенный, взяв с собой все и всех, кто нужен для соколиной охоты, отправился в Венсенский лес, к озеру, где вольготно расположились серые цапли. Король не слишком любил жесткое мясо этой птицы, пахнущее тиной, но ее перья были достойным трофеем. Его величество, махнул рукой, и над мирно спящим озером пронесся тягучий, тревожный звук рога, вспугнувший птиц, спящих в тростнике. Тяжело хлопая крыльями, в воздух поднялись две цапли, горделивые птицы с сильным и длинным клювом, опасным для всех, кто решится напасть. - Выпускайте Бланку! Бланка, белая красавица, сидевшая на руке у сокольничего, освобождённая от колпачка радостно взмыла вверх. Генрих, глядя на это смертоносное совершенство, улыбнулся впервые за последние дни, наполненные до краев тревогами и заботами. *естественное озеро на северо-западной границе Венсенского леса.
Филибер де Грамон: Топот копыт коня синхронными ударами вторил биению сердца молодого графа. Де Гиш понимал, что чем больше становилось расстояние между ним и Бордо, тем отчётливее он стал ощущать пульсацию крови, которая уже буквально кипела в венах Филибера. Цель, которая венчала путь Грамона, заставляла сердце учащённо биться. А оно и билось, да так, слово пыталось вырваться из груди, а потом внезапно затихало, сжималось и падало куда-то вниз, чтобы затем с новыми силами начать безумное биение. Да, мысли о Париже сводили с ума, вызывая румянец на разгорячённом лице де Гиша. Но замирать сердце от благоговения и преданности заставляли мысли о короле. Король! Наверно, Филибер до сих пор, даже самому себе, не смог бы ответить на вопрос, когда в его душе зародилась такая преданность к Генриху. Жёсткость, дерзость, стремление быть лучшим – всё это затихало в сознании де Гиша, когда он думал о Генрихе Александре. Из тигра он превращался в преданную болонку, которая готова были лизать руки своего хозяина за один только его взгляд. Париж встретил де Гиша бледными лучами утреннего солнца. Было холодно и сыро. Сент-Антуанские ворота и ограда церкви Святого Павла, которая тянулась справа от них, в утреннем тумане выглядели совсем не приветливо. Но Грамон был несклонен обращать внимание на всякие мелочи, тем более цель его путешествия была совсем близко…Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает! Король рано утром выехал в Венсенсенский лес на соколиную охоту. Остаться и дожидаться возвращения Генриха было не в стиле Грамона. Вскочив в седло и получив укоризненный взгляд от уставшего благородного животного, Филибер, переведя коня в галоп, двинулся в сторону Венсена. Отыскать короля на охоте не составило большого труда. Достаточно было взглянуть в небо, где сражались две птицы: одна за право жить, другая за право быть победителем. Картина действительно было изумительная. Она приковывала к себе взгляд и заставляла замирать сердце. Де Гиш заворожено смотрел на поединок, предоставив полную свободу коню, который замедлил шаг, а затем и остановился совсем. Птицы то были отчётливо видны в небе, то их скрывали густые облака. Де Гиш внимательно следил за разыгрывающейся драмой! Сокол белой точкой был отчётливо виден в небе. Вот он, потеряв цаплю из виду, перевернулся в воздухе, описал круг на месте, но, внезапно, заметив беглянку, быстро взмахивая крыльями, понесся за нею. Молодой Грамон не удержался и уже с разыгравшимся в нём азартом, подбадривая сокола, громко крикнул: – Гой-гой! Молодой граф отчётливо услышал хор голосов, повторивших этот клич. Сомнений быть не могло охота была совсем где-то близко. Между тем, цапля набирала высоту, стараясь выиграть расстояние между собой и соколом. В это время, словно понимая подбадривающий клич, сокол стрелой понесся по диагонали, отрезая цапле путь к отступлению. Де Гиш безумно хотел досмотреть конец битвы, но время не терпело. Охота двинется дальше, чтобы забрать добычу. А Грамону необходимо было увидеть короля. Наконец Филибер увидел группу всадников, которые так же, как и граф несколько минут назад, стояли с интересом глядя в небо. Среди них был и Генрих. Де Гиш не мог ошибаться. Через какое-то время до его слуха донёсся предсмертный крик побежденной цапли. А мгновение спустя этот крик покрыл другой, победный, который издал сокол. Битва закончилась. Следовательно, можно, не рискуя оторвать короля от завораживающего зрелища, обратиться к нему. Спрыгнув с седла и не заботясь более о коне, молодой граф уверенным шагом направился в сторону всадников. Остановившись на почтительном расстоянии, де Гиш отвесил низкий поклон не лишённый изящества. -Ваше Величество! Моё имя Филибер де Грамон, граф де Гиш. Да простит государь мне мою дерзость, но я имею сведения, которые считаю своим долгом передать моему королю. Если бы ни это обстоятельство, я бы никогда не посмел обратиться вот так к Вашему Величеству. Де Гиш снова поклонился и с замиранием сердца ждал ответа Генриха.
Henri de Valois: Сокольничий принял Бланку на рукавицу, король, улыбаясь, нежно погладил белоснежную красавицу. Победительница снесла королевские ласки с видом надменным и горделивым. Она знала себе цену, ее трофей уже несли показать Его величеству. Судя по белому затылку, цапля была трехлеткой, и все же Бланка оказалась и сильнее, и ловчее. - Умница, моя славная охотница, - похвалил Анри сокола, и Бланка ответила пристальным взглядом хищных золотистых глаз. Внезапно у охоты появился еще один зритель. Генрих, считавший своим долгом знать в лицо и по именам всех, кто ему служит и всех, кто занимает (или способен занять) хоть сколько-нибудь значимое положение во Французском королевстве, присмотревшись, узнал в дворянине сенешаля Беарна. Граф де Гиш проводил достаточно времени при дворе, участвовал в его развлечениях, но Анри не припоминал, чтобы Филибер де Грамон примыкал к той или иной придворной клике. Это было довольно необычно в век заговоров и интриг. - Граф, каждый подданный имеет право обратиться к своему королю, - доброжелательно произнес Генрих Александр в ответ на обращение сенешаля. – А король должен его выслушать со всем вниманием. Это его долг. Бланка недовольно забила крыльями. Ей было мало убитой цапли, хотелось размять крылья, насладиться полетом, почувствовать на когтях и клюве горячую кровь добычи. - Ну, ну, успокойся, красавица моя. Спустите ее еще пару раз, и принесите Нуар. Сокольничий, поклонившись, отошел, Его величество сделал знак приблизиться графу де Гиш. По кронам деревьев пронесся легкий ветерок, тронул сухие камыши, зашелестевшие тихо и тревожно. - Я слушаю вас, граф, можете говорить свободно, - кивнул король сенешалю Бордо. Одна из добродетелей королей – умение слушать, но слушать мало, нужно еще уметь отделять зерна от плевел, и правду от лжи.
Филибер де Грамон: Кучевые облака чувствовали себя полноправными хозяевами на весеннем небе. Они как будто исполняли какой-то замысловатый танец на подмостках небосвода, меняя свои очертания. Сначала они были плотными и имели белые куполообразные вершины. Потом, как по приказу невидимого танцмейстера, приобретали резкие очертания с плоским основанием сероватого цвета. Бледное мартовское солнце, как ни пыталось, не могло разорвать эти плотные вертикальные цепочки. Но разве Грамону нужно было сейчас солнце?! Доброжелательный тон Генриха Александра лучше солнечных лучей обогрел его. Де Гиш смотрел на короля, который ласково разговаривал с соколом. Король и граф! Они были ровесниками. Филибер часто наедине с собой пытался найти ответ на вопрос: почему он не питал таких верноподданнических чувств к брату Генриха Александра – Карлу? Казалось бы, именно Карл спас его отца, да и самого Филибера, в ночь Святого Варфоломея. Но ведь Карл сам и сыграл немаловажную роль в том, что эта ночь была наполнена событиями, о которых с содроганием ещё долго вспоминали во Франции. Спасая их, он всего лишь попытался, сам того не осознавая, вымолить хоть самую толику прощения у Всевышнего. Генрих был другим. Филибер знал, он чувствовал это. Будучи ребёнком, де Гиш не раз слышал от отца, что один из сыновей Екатерины Медичи, который был ровесником самого Филибера, увлекся гугенотской верой. Генрих, как и сам Филибер, возможно под чьим-то влиянием, а, может быть, оттого, что его прекрасное гуманитарное образование позволяло уже ему догадаться, что в кальвинистском учении есть некий простор для мысли, для индивидуального сознания…Де Гиш хорошо помнил, как его отец и другие дворяне-гугеноты смаковали подробности того, что сын Екатерины Медичи стал распевать гугенотские гимны и называть себя маленьким протестантом. Маленькому Грамону даже льстило, что принц из дома Валуа называет себя протестантом, то есть считает себя таким же, как и он сам. Но потом случилось то, что случилось. Екатерина взялась как следует за своего сына, за его перевоспитание, и совершенно выбила из него гугенотскую ересь. По происшествии какого-то времени, Филибер, уже приняв католичество, припоминал этот факт. Ведь из него, по сути, как и из Генриха Александра, выбили эту самую ересь. А потом у Генриха была польская корона и побег…Как бы много молодой де Гиш отдал, чтобы быть рядом с Александром в ту ночь, когда будущий король Генрих Третий Валуа в сопровождении нескольких дворян скакал к границам Франции. Да и сейчас Грамон с удовольствием бы занял место при короле. Всем было известно, с каким сердечным пылом и щедростью относился Генрих Александр к своим друзьям… Де Гиш попытался отогнать от себя эти мысли. Совсем не вовремя он вернулся к тем вопросам, ответы на которые он уже не раз пытался дать самому себе. Между тем Генрих кивнул Филиберу, давая разрешение говорить. Де Гиш снова бросил взгляд на небо. Луч солнца, как будто только и ждал слов короля, пробился сквозь густые облака, позолотив гриву коня, на котором восседал Валуа. Как будто подбодренный этим солнечным лучом, де Гиш подошёл к Генриху. -Ваше Величество, я прибыл в Париж сегодня утром. И не с добрыми вестями, государь! – Грамон внимательно посмотрел на Генриха, пытаясь определить, какое впечатление произведут на короля его слова. – Недавно вернувшись к себе, я застал короля Наваррского. И поверьте, государь, что застань я его только в обществе своей супруги, я был бы спокоен. Но, Ваше Величество, Наваррский был вместе с младшим из Монморанси. Они весьма дружелюбно улыбались друг другу, государь. Эта дружба неспроста. Этих людей может связывать только общая выгода. Грамон замолчал, не позволяя себе делать в присутствии короля какие-либо выводы. Его долг только доложить…
Henri de Valois: С того самого дня, как обнаружился побег короля Наваррского, Генрих ожидал, что его имя где-нибудь всплывет. Слишком непоседлив муж Маргариты, чтобы сидеть тихо в своем Нераке и слушать проповеди, да и времена нынче не те. Ему теперь следовало оправдаться перед единоверцами за все годы луврского пленения, за каждую юбку, что он почтил своим вниманием, за каждый поклон королю Франции. И, судя по тому, что Генрих сейчас услышал от Филибера де Грамон, Беарнец прекрасно это понимал. Генрих Александр поднял глаза к небу. Утро, впитывая солнечные лучи, приобретало краски дня, серость и прохлада, присущая предрассветному времени, оставалась только в низинах да в тени вековых деревьев Венсенского леса. Ну что, брат мой Карл? Что ты сказал бы на это? Поспешил оправдать своего любимчика, Наваррского? Порадовался бы за него? Вполне возможно, что и так. Только я не ты. Я не обязан Генриху Наварскому жизнью. А Генрих Наваррский ничем не обязан мне, кроме, разумеется, нескольких неприятных воспоминаний о неудачном бегстве из-под Ла Рошели. Его, в женском наряде, Луи приволок в лагерь, пока я истекал кровью от пули Конде, а такое не забывается. Но, как сказала бы драгоценная матушка, не смотрите в прошлое, сир. Смотрите в будущее. Но не забывайте о настоящем. - Монморанси? Я полагаю, речь идет о синьоре де Торе. Генрих усмехнулся, припоминая сего господина. Младшенькому досталась вся дерзость и смелость, определенная потомкам Анна де Монморанси. Такие люди опасны тем, что подчиняются только собственным прихотям и думают только о собственной выгоде. И сегодня без малейшего колебания откусят руку, кормившую их вчера. Не удивительно, что синьор де Торе оказался рядом с Наваррой. Вот уж действительно, родственные души. - Благодарю вас, граф. То, что вы нам рассказали, очень важно, и мы благодарны вам за вашу преданность. Присоединяйтесь к охоте, если вы, разумеется, не слишком утомлены. Все, что Анри услышал, следовало хорошенько обдумать. Но государь не должен показывать своих тревог своим подданным, и на лице сына Гениха II не было ни тени беспокойства. Но был ли он спокоен? Нет. Еще осенью он отстранил от себя мать за то, что та за его спиной устроила попытку убить Наварру руками Франсуа, а тот, увлекшись, видимо, азартом борьбы, чуть не убил своего старшего брата и короля. Но сейчас впору было сожалеть, что это покушение не удалось. Очевидно, что Генрих Наваррский, обретя свободу, превратиться в изрядную занозу в лапе французского льва. А и от малой занозы случаются заражения крови и смерть. А, видит бог, королю Франции хватало и Гизов. Принесли Нуар. В отличие от белоснежной Бланки, этот сокол был черным, и нрав имел не просто необузданный, а кровожадный, но Генрих Александр любил его за красоту и силу. Погладив перья птицы, король перевел задумчивый взгляд на сенешаля. - Большинство дворян, мне известных, поставили бы на первое место свое семейное счастье, а уже потом службу мне. Отчего же у вас все иначе? Вы не дорожите своей супругой, граф, что так легко оставляете ее на милость короля Наваррского?
Филибер де Грамон: Ну вот он и приглашён примкнуть к охоте самим королем! Сейчас де Гиш станет частью раззолоченной и благоухавшей кавалькады во главе с Генрихом Александром. Грамон взглянул на небо. Солнце становилось всё смелее. Облака неохотно, но отступали, пропуская лучи весеннего светила. Де Гиш, как и любой представитель феодальной знати, любил охоту с ловчими птицами и со всей страстью отдавался ей. Наверно, Филибер даже предпочитал соколиную охоту псовой. Поскольку удовольствие от первой куда больше, чем от второй: ведь истинное удовольствие на охоте — видеть, а не слышать. С птицами обзор всегда полный; на псовой охоте только лай и погоня. А что видишь во время этой бешеной скачки? Ничего. Молодой граф мысленно припомнил три условия, которым должен удовлетворять хороший охотник на соколиной охоте. Первое — очень любить птиц, второе — быть любимым ими, третье — чтобы охота была его настоящей страстью. Память упрямо начала выдавать Грамону всё то, что он знал о соколиной охоте. Молодой граф помнил и восемь видов птиц, которых можно было использовать для охоты. Они делились на две группы. Де Гиш хорошо помнил, как отец объяснял ему разницу между этими птицами. К первой группе относились крылатые «охотники», которые летали по кругу, кружили в полете; ко второй – те, которые летели с руки, делая перелет и стремительно бросаясь на дичь. Филибер мог по пальцам перечислить птиц высокого полёта: сокол, балобан рыжеголовый, балобан и чеглок. К птицам низкого полета Грамон безошибочно отнёс ястреба-тетеревятника, ястреба-перепелятника, кречета и дербника. Перед отцом ему бы не было стыдно. Он прекрасно помнил все его уроки. Королю принесли нового сокола. Молодой де Гиш невольно залюбовался чёрной птицей. Сильные крылья, оперение на которых под солнечными лучами отливало стальным блеском, мощный клюв…и взгляд. О, этот взгляд! На мгновение Грамону показалось, что в этом чёрном соколе он узнал себя. Вернее, свою вторую сущность - жестокую, дерзкую, порой кровожадную. При этом сравнении себя с крылатым «охотником» у графа застучало в висках. Филибер поспешил отвести взгляд. Он вспомнил ссору с женой в его последний приезд домой. Ведь и правда, что скрывать, он набросился на Диану, как хищная птица. А она ничем не отличалась от жертвы, дичи. Как будто читая мысли Грамона, Генрих Александр обратился к нему с вопросом о супруге. -Ваше величество, - де Гиш снова посмотрел на чёрного красавца «охотника», - да простит мне государь мою дерзость, но вынужден сказать Вам, что я не отношусь к тем дворянам, которые ставят на первое место свое семейное счастье, дабы на первом месте вижу служение Вашему Величеству. А Наваррский…-Грамон ласкал взглядом птицу, – я - страстный охотник, Ваше Величество. И верю, судьба подарит мне шанс поохотиться…Ваше Величество, я готов выполнить любое Ваше поручение,– в глазах молодого графа заплясали искры ,– умоляю Вас, государь, будьте моим сокольничим, снимите с меня колпачок, направьте меня, государь…
Henri de Valois: Король не спешил с ответом, лаская Нуар. Сокол, привычный к голосу Генриха, к его прикосновениям, хотя и нетерпеливо расправлял крылья, но не кричал и не бил по пальцам крепким клювом. В детстве Анри был так очарован этими сильными птицами, что предпринял вылазку на соколятню, чтобы отпустить на волю крылатых охотников. Был, конечно, пойман, но вместо наказания отец взял его на охоту и объяснил, что для этих созданий счастье в том, чтобы настигнуть добычу. Господь создал их такими, в этом вся их суть. Искусство выносить и выучить ловчую птицу было благородным искусством. Генрих II даже показал сыну беркута, сидящего отдельно от остальных птиц, он предназначался в подарок императору священной римской империи Фердинанду I. По обычаю, только императоры могли охотиться с ними. А на ревнивый вопрос маленького Александра, отчего не оставить такую великолепную птицу себе, король, рассмеявшись, ответил: - В наших лесах беркут только переломает себе крылья. Ему нужен простор, мальчик мой. Да и не охотится этот красавиц на мелкую дичь, ему подавай того, кто не слабее его. Генрих Александр это запомнил. Сейчас Филибер де Грамон просил спустить его на дичь, на добычу по имени Генрих Наваррский. Были ли у короля Франции причины жалеть мужа Маргариты? Ни одной. Оказавшись на свободе, Наваррский стал опасен и рассказ сенешаля только подтверждал это. Вот уже и младший Монморанси протоптал к нему дорожку, наверняка, и принц Конде где-то рядом. Волки сбиваются в стаю. Но как раз и на волков спускают беркутов. Взглянув на молодого дворянина, ожидающего ответа, Анри улыбнулся. Генрих Наваррский на этот раз выбрал не ту женщину. Филибер де Грамон был не из тех, кто позволит трепать свое имя в сплетнях, даже если жена ему безразлична. - Превыше службы королю для дворянина стоит его честь, - спокойно проговорил он. – Я всегда говорил, что Генриха погубит его страсть к женщинам, и, рано или поздно, найдется тот муж, что не захочет делить то, что принадлежит ему по праву с кем-то еще, пусть даже этот кто-то король Наварры. А если так случится, кто сможет сказать хоть слово упрека? Только не я. Я всегда с радостью приму в круг своих друзей дворянина, постоявшего за свое доброе имя, но никогда не взгляну на человека, делящего свою жену с королем Наваррским. Думаю, вы понимаете меня, граф? Повинуясь королевской воле, Нуар взлетел черным демоном в ликующую синеву утреннего неба.
Филибер де Грамон: Чёрный сокол с победным криком поднялся в небо. Де Гиш пристальным взглядом следил, как птица становилась всё меньше и меньше, поднимаясь выше с каждым взмахом своих могучих крыльев. Солнце окончательно пробилось сквозь облака. Чёрный «охотник», на мгновение ослепленный светом, перевернулся в воздухе. Де Гиш, как и сокол, ослеплённый солнечными лучами, был вынужден оторвать взгляд от птицы. Сокольничьи в безрукавках и в высоких сапогах обыскивали тростники, окаймлявшие озеро. Внезапно из гущи тростников с жалобным протяжным криком поднялась цапля. Она была намного крупнее своих собратьев, поднятых ранее. И, судя по тому, что долго оставалась в зарослях тростника, мудрее их. Молодой Грамон не выдержал и, на какое-то время поддаваясь азарту охоты, потеряв нить разговора с королём, воскликнул: -Ваше величество! Это будет достойный трофей. Внезапно мысли Филибера вернулись к Наваррскому. Ведь этот королёк тоже может быть достойным трофеем. Ухмылка, внезапно появившаяся на лице графа, так же внезапно и исчезла. Между тем сокол заметил цаплю. Но она поднялась уже больше, чем на пятьсот футов и, найдя в верхних слоях воздуха течение, необходимое для ее могучих крыльев, устремилась ввысь. Цапля поднималась всё выше и выше, как будто пыталась найти спасение за оставшимися кое-где на небе облаками. Сокол же уже стрелой нёсся на жертву. Теперь все дело было в том, кто из них в этой первой атаке возьмет верх. Но сокол, увлекаемый полетом, пронесся под грудью цапли вместо того, чтобы взмыть над нею. Цапля воспользовалась своим положением и ударила его своим длинным клювом. Чёрный «охотник», оглушённый ударом, издал грозный крик, но не потерял равновесия. Казалось, от этого удара охотник стал ещё страшнее. Наблюдая за борьбой птиц, которая становилась всё интереснее, де Гиш, в то же время, осмысливал слова, сказанные королём. Поохотившись на Наваррского и прикрыв эту «охоту» своими личными счётами, он доставит удовольствие королю. Грамон снова посмотрел на небо. Птиц уже не было видно. -Ваше Величество, я уже не вижу ни того, ни другого. Хотя…-де Гиш прислушался – Вы слышите, государь?! Жертва просит пощады! Улыбка графа уже больше напоминала оскал. Грамон с наслаждением слушал предсмертный крик цапли. Сокол победил. Птицы спускали ещё стремительнее, чем поднимались. Цапля, летевшая под соколом, уже и не пыталась защищаться. Последний удар клюва хищника распластал беглянку. И она, кувыркаясь в воздухе, продолжала падать. Самое интересное закончилось. Де Гиш посмотрел на короля тем своим глубоким взглядом, который многих ввергал в смятение. -Конечно же, я понял Вас, государь. – Грамон поклонился. – И я не собираюсь делить свою супругу с Наваррским так же, как …- де Гиш резко понизил голос, – как Вы, государь, не собираетесь делить с ним корону. Грамон подозвал сокольничьего, который нес цаплю и стал внимательно разглядывать труп побежденной. -Трофей достойный, Ваше Величество. А Вы достойны только самого лучшего, государь. Будь в роли дичи хоть цапля, хоть Наваррский.
Henri de Valois: Если бы все было так же просто, как охота на цаплю в болотистых озерах Венсенна… Но одного определенно нельзя было допустить – бездействия. Промедление грозило такими последствиями, которые не снились Генриху Валуа в самых страшных снах. Франция, раздираемая на части католиками и гугенотами. Наварра, Анжуйский, Гизы. Не слишком ли много врагов? А может стать еще больше, потому что стоит хищникам почуять кровь, как они сбегутся, слетятся, чтобы вырвать для себя кусок по сочнее. На цаплю король едва взглянул, хотя трофей действительно был знатный. Анри словно видел перед собой колоду карт, как ни раскладывай ее, а ничего хорошего не выйдет. Наварра и синьор де Торе, Анжу и Наварра, Наварра и принц Конде, а следом свора тех, что помельче, но и мелкая карта бьет короля, если она козырь. - Возвращаемся в Лувр, - крикнул он, направляя коня по едва заметной тропинке среди вековых деревьев. Время для праздности прошло. - По возвращению я напишу письмо для герцога де Гиза, граф, приказ держать войска в боевой готовности. Отвезете его в отель де Клиссон. Это была и честь, и знак доверия, и благодарность за преданность. Генрих Валуа давал понять графу де Гиш, а так же всем придворным, что Филибер де Грамон отныне входит в круг особ, приближенных к государю. «Муж Маргариты не из тех птиц, что летают низко. Но, как знать, как знать… Может быть, графу и удастся взлететь достаточно высоко». Нуар, все еще не успокоившийся, бил крыльями и просился на добычу. Но на уме у короля была совсем другая охота.
Филибер де Грамон: По знаку короля вся кавалькада, пестревшая многокрасочными фигурами, двинулась в сторону Парижа. Взбудораженная охотой раззолоченная шумная лавина катилась по откосу. Возбуждение читалось во взглядах людей и птиц. Наверняка, многие с удовольствием продолжили бы охоту. Грамон заметил целую стаю чирков. Выпустить бы всех соколов на них. Вот бы, действительно, была потеха. Внезапно молодой граф мысленно одёрнул самого себя. Разве может он сейчас позволить себе думать о развлечениях, когда ему предстоит настоящая «охота»…хотя, что уж скрывать, она тоже не лишена будет потехи и чувства удовлетворения, если закончится благоприятно для него. Солнечный луч озарил золото, драгоценности, горящие глаза придворных. Де Гиш был счастлив. Он обласкан королём. Генрих Александр даёт ему поручение. Вот ради чего действительно стоило жить. Молодой граф ехал совсем рядом от Генриха на правах особы, приближенной к государю. Уже сейчас де Гиш чувствовал на себе ненавистные взгляды. Но он знал, на что шёл. В конце концов, сокол тоже не живёт в стае, а гордо охотится в одиночку. Грамону было глубоко наплевать на завистников. Де Гиш снова посмотрел на небо. Ни единого облака уже не было видно. Весеннее солнце чувствовало себя полноправным хозяином на небосклоне. Это был хороший знак. Рукой затянутой в перчатку молодой граф с непринуждённой улыбкой на губах потрепал гриву своего коня. Разве кто-нибудь из этих раззолоченных господ мог бы узнать, что действительно скрывается за этой улыбкой. Вряд ли хоть кто-то из них мог похвастаться этим. Королевская охота уже давно покинула Весенский лес, а несколько крупных птиц всё ещё время от времени с протяжным криком поднимались в небо. Что означал их крик, никто бы не мог сказать, кроме них самих. Может, они прощались с погибшими собратьями. А, может, просто благодарили Всевышнего за то, что на этот раз им удалось избежать гибели. Эпизод завершён
полная версия страницы