Форум » Игровой архив » А поутру они проснулись » Ответить
А поутру они проснулись
Henri de Valois: 5 декабря 1575 года, Лувр. Покои Его величества.
Ответов - 15
Henri de Valois: Утро было морозным и солнечным. Сквозь приоткрытое окно в опочивальню врывались порывы холодного воздуха, но Генрих только улыбался этой ледяной ласке, улыбался Людовику и друзьям, почтившим своим присутствием утренний туалет государя, улыбался играм Звезды, гонявшей по ковру какую-то бумажку. Доброе расположение духа Его величества передавалось и придворным, делящимся с государем последними новостями. В основном, говорили о вчерашнем паломничестве королевы Луизы. Анри слушал рассеяно. За окном слышался стук молотков и голоса. Король придумал новую забаву для холодных дней, во дворе возводили маленький бастион для игр в снежки. Если снега бывало недостаточно, то в качестве метательных снарядов использовались подмороженные яблоки. - Сегодня вечером можем устроить битву, - улыбнулся он придворным, принимая из рук Людовика дублет из темного бархата. Короткое соприкосновение пальцев осталось незамеченным для всех, но наполнило сердце Анри горячей нежностью. – Мой туалет как будто окончен, господа, вы свободны. «Свободны», конечно, не относилось к фаворитам Генриха, их общество было желанно королю в любое время. Анри выглянул в окно с нетерпением, предвкушение новой забавы вызывало в нем искренний восторг. Бастион выглядел великолепно, а в свете факелов, вечером, и вовсе будет как настоящий! - Я бы даже выпустил на один вечер своего братца, Франсуа, - проговорил он, закрывая раму с цветными стеклами. – Но только при условии, что он постоит вместо чучела, пока мы будем соревноваться в меткости. Мы бы кидали в него яблоками, а фрейлины мадам Луизы громко молились, раз уж им это так нравится. Кстати, о мадам Луизе… Вчера вечером от королевы принесли записку, но Генриху, поводившему вечер рядом с маркизом д’Ампуи, меньше всего хотелось ее читать. Король попросту положил ее куда-то и забыл. - Ла Валетт, друг мой, посмотрите на столе записку от госпожи де Водемон. Конечно, королева не министр, речь пойдет не о политике, но все же невежливо было бы оставить послание совсем уж без внимания.
Жан-Луи де Ногарэ: Жан-Луи, пожалуй, был и в самом деле единственным человеком в опочивальне короля, кто наверняка знал, где искать записку от ее величества. Так что Генрих, несомненно, обратился по адресу! А все дело заключалось в том, что во время утреннего туалета своего сюзерена Ногарэ откровенно скучал и маялся бесконечной зевотой. Большую часть прошедшей ночи гасконский дворянин провел отнюдь не так, как это полагалось бы добропорядочному человеку и, к тому же, благочестивому католику. Потратив весь предыдущий день на пребывание в королевской библиотеке, где было множество удивительных книг (в том числе, привезенных из Италии), он выкопал из ее таинственных недр примечательный трактат… Примечательность данного фолианта состояла в том, что посвящался он целиком и полностью женщинам! Особенно же Ла Валетта заинтересовала одна часть данного весьма увлекательного сочинения «Об украшении женщин». Авторство настоящего шедевра приписывалось некоей Тротуле, а латынь давалась юноше не так просто, как того хотелось бы… И все же он продирался сквозь дебри древнего языка с упорством, достойным лучшего применения! И к утру нашел, что вынес для себя множество новых идей относительно ухода за телом, волосами и ногтями… Ну и что, что все это рекомендовалось отнюдь не мужчинам? Кто сказал, что нельзя позаимствовать рецепты и использовать их во благо сильного пола в противовес слабому? Поэтому в то время, как государь облачался, д’Эпернон тер красные от недосыпания глаза кулаками и, чтобы не погрузиться в сон прямо во время церемонии, старательно наблюдал за всеобщей любимицей – Звездой. Он видел, как пушистая бестия скакнула на туалетный столик у окна, на котором стопкой лежали какие-то бумаги. Одна из них – та, что лежала сверху, - спланировала на пол, и у когтистой красавицы взыграл охотничий инстинкт. Она немедля ринулась в погоню за так заманчиво шуршащим листком. И вот теперь гоняла его по всей спальне, смешно подталкивая мордочкой и пытаясь ухватить лапками. Несколько минут назад изрядно потрепанная бумажка проносилась мимо миньона, и он с изумлением и любопытством успел разглядеть на ней подпись королевы Луизы. Так что просьба Александра-Эдуарда не застала его врасплох. Поднявшись со стула, молодой человек совершил лихой кульбит и лишил Звезду ее законной добычи. Бережно развернув бумажку и усердно разгладив (что, впрочем, не придало ей более официального вида – следы от когтей и зубов явственно свидетельствовали о весьма пренебрежительном отношении к данной бумаге его величества), фаворит приблизился к монарху и с поклоном протянул ему записку: - Прошу, сир!
Henri de Valois: Звезда дернула хвостом, недовольная тем, что ее лишили законной игрушки и ушла искать новую. Генрих развернул изрядно потрепанную записку, терпеливо вздохнул, прочтя строки о паломничестве, задумчиво нахмурился на просьбу найти нового исповедника (об этом стоило подумать, исповедник королевы – хранитель ее тайн, а тайны королевы – тайны короны), и рассмеялся, дойдя до прошения о женихе для фрейлины. Как ее? Мадемуазель де Клермон? Анри попытался вспомнить, о какой из родственниц графа де Бюсси на этот раз идет речь. - Ла Валетт, вы с графом де Келюсом на недавнем приеме весь вечер крутились возле фрейлин королевы Луизы, не слышали вы о такой особе – Рене де Клермон? Вы будете смеяться, господа, но госпожа де Водемон желает, чтобы мы нашли мужа для этой демуазель. Его величество открыл ларец, где хранились украшения, задумчиво перебирая изящные вещицы. Достал цепь с чеканными звеньями, в каждое из которых было вставлено по жемчужине, улыбнулся, припомнив, как в Польше ему ставили в вину пристрастие к нарядам и украшениям. Цепь легла поверх дублета, на правую руку был надет перстень с рубином, левую украшало одно-единственное кольцо, близнец того, что блестело на безымянном пальце Людовика. Король передал ему записку, кивком предлагая прочесть. Им еще придется подумать над тем, кого приставить к королеве в качестве духовника, может быть, у Луи будут свои мысли по этому поводу. Рим, конечно, поспешит воспользоваться такой возможностью – прислать ко двору еще одного своего конфидента, а Анри не видел причин разрешать подобное. Мысленно король напомнил себе поискать среди священников достойного и почтенного, преданного королю, а заодно – отдать приказ секретарям найти сведения о приданом Рене де Клермон. Если королева так печется о ее замужестве, нужно хотя бы знать, что девица может принести будущему супругу.
Жан-Луи де Ногарэ: - Мадемуазель де Клермон? – Старательно наморщил лоб Ногарэ. – Ах, да! Кажется, что-то такое припоминаю… Молодой человек поудобнее развалился в кресле и закинул ногу на ногу. Потирая переносицу двумя пальцами и пощипывая щеки, чтобы придать им естественный румянец, продолжил извлекать воспоминания из глубин своей памяти: - Если не ошибаюсь, подружка той милой крошки… Как бишь ее? Д’Омаль! Мы и впрямь пообщались с этими райскими пташками. Впрочем, госпожа Рене предпочла нашему обществу общество месье д’Антраге и была счастлива. Быть может, сир, Вам стоит подумать о том, как бы женить одного из дворян Вашего брата на этой особе? Полагаю, его высочество пойдет на любые жертвы ради того, чтобы снискать Ваше расположение и вернуть себе высочайшее благоволение. Откинувшись на спинку сиденья, Ла Валетт устало закрыл глаза. Бессонная ночь давала о себе знать. Взбодриться никак не получалось. А тут еще эта записка от ее величества… И эта дурацкая просьба о женихе для какой-то фрейлины! Вот чего д’Эпернон никогда не понимал в Луизе – так это извечного ее стремления устраивать жизнь других в ущерб собственной. Ее положение шатко; она несчастна, но печется о судьбе какой-то неведомой мадемуазель де Клермон! Разве так можно? Где логика?
Луи де Можирон: Стоя у подоконника, устроив на нем свою шпагу, Можиро занимался тем, что сосредоточенно чистил эфес носовым платком, смачивая его водой, предназначенной для королевского омовения. Пыль и грязь скапливались в изгибах металла и выковырять их оттуда было делом непростым. Закусив губу от усердия, маркиз запихивал в сложно доступное место мокрую ткань ножичком для фруктов, когда услышал , чего изволит желать королева. - Исповедника? – молодой человек вмиг ухватил самое важное из записки Луизы Водемон. – Мы не можем пригласить к королеве того, кого сами желаем. Она лицо государственное. Королева католической страны. Подобного человека можно только выписать из Рима, - уже привычно словно бы услышав мысли Генриха, синьор де Сен-Сафорин выкладывал свои соображения на этот счет. – Единственное, что мы можем, это попросить своего человека в Ватикане посодействовать тому, чтобы выбор курии нас устраивал. Вытащив платок из эфеса, Луи торжествующе поднял испачканную ткань вверх, а потом сунул ее под нос Ла Валетту. - Вот от этой пакости у меня и случается раздражение на руках, я уверен! – клинок давно следовало поменять на новый. Более легкий, более модный. Но маркиз д'Ампуи словно прирос к своей старой тяжелой шпаге, нипочем не желая расставаться с ней, всячески холя и лелея свою боевую подругу. – А не от того, что она натирает мне кожу во время схваток. Гордо ополоснув платок, придворный продолжил свое важное занятие. - Все девицы хотят замуж, сир, вы же хорошо это знаете. А потом точно так же хотят поскорее избавиться от своих мужей. И хорошо, если сие желание не доводит до смертоубийства. А люди Монсеньора при фрейлине государыни – не слишком хорошая идея, Жан. Тем более, когда мы не в слишком теплых отношениях с нашим братом, - философски рассуждая, Можиро повернулся спиной ко всем и зажал клинок между колен, начиная полировать эфес, водя по нему превратившимся в тряпку окончательно платком, как пилой.
Henri de Valois: Генрих рассеяно наблюдал за манипуляциями Луи. К своей шпаге тот относился с ревнивой нежностью, и ухаживал за ней с заботой и любовью, но салфетку с изящно вышитой монограммой уже было не спасти. Ну, да и бог с ней. - Я напишу Гоназага, он сейчас в Риме. Герцог найдет нам духовника для королевы и заручится согласием Ватикана, он это умеет, - кивнул он маркизу д’Ампуи. Они, как всегда, думали одинаково. Итак, первая просьба королевы была если не выполнена, то на пути к этому, ибо король не собирался откладывать решение этого вопроса на неопределенный срок. Письмо Лодовико Гонзага будет написано, и сегодня же. Теперь оставалось найти мужа фрейлине. Как будто Лувр забит до отказа желающими добровольно возложить на себя узы Гименея. Анри вздохнул, и подхватил на руки рыжую Звезду. - Хорошо, что тебе, красавица моя, не нужно искать мужей, ты и сама с этим прекрасно справляешься, - рассмеялся он, глядя в хищные глаза любимицы. – Но я знаю, кто расскажет нам все о мадемуазель де Клермон. Мадам Екатерина. Она присматривает за двором королевы Луизы, когда не присматривает за Францией. А то от вас, мой милый Ла Валетт никакой пользы, хотя, я вижу, вы знаете наперечет всех милых крошек из свиты госпожи де Водемон. Чем, милый мой, вы занимались всю ночь, что утро проводите в полусне? Если развлекались с одной из этих юных красавиц, то отчего такой недовольный вид? Король написал записку матери, добавив к вопросу пожелание доброго утра и надежду, что государыня изволят пребывать в добром здравии. И отправил с пажом, наказав немедленно вернуться с ответом. Конечно, стоило самому навестить мадам Екатерину но стена отчуждения между Генрихом и королевой-матерью становилась все выше с каждым днем. Может быть, она и не позволит себе упреков, но взгляды будут весьма красноречивы. А Анри меньше всего желал чувствовать себя сейчас нашкодившим мальчишкой, или жестоким тираном, доводящим бедную женщину до слез. Хотя бы потому, что назвать Флорентийку «бедной женщиной» не решилась бы даже самая наивная из фрейлин Луизы де Водемон. Ответ от королевы Екатерины не заставил себя ждать, был сух и обстоятелен. Генрих, прочтя его, довольно улыбнулся. - Мадемуазель де Клермон – кузина нашего храбреца де Бюсси. Поскольку с кузеном никаких тяжб не ведет, относится к нему с пиететом (откуда королева-мать знала такие подробности, Анри даже предположить боялся, но в их достоверности сомневаться не приходилось). Сирота... это хорошо. Приданое небольшое. Это хуже. Набожна, репутации безупречной. Спасибо, Господи, и за это. Записка полетела в камин. - Ваш вердикт, господа? Не стоит, на мой взгляд, делать такой подарок графу де Бюсси, и выдавать девушку за одного из его друзей. Тем паче, что королева наверняка будет просить дать ей приданое. Если уж принимать участие в мадемуазель де Клермон, так для того, чтобы выдать ее замуж за верного нам человека. Он получит жену, мы, через девять месяцев, нового подданного.
Жан-Луи де Ногарэ: - Фу! Убери от меня эту гадость! – В ужасе отшатнулся Ногарэ от подсунутого ему под самый нос грязного платка. – Боже! И с этим ты ходишь! С этим в руках сражаешься? Нет, Можиро, как хочешь, но я тебя не понимаю… Что за удовольствие хранить старую и к тому же негодную вещь, если можно приобрести новую и более красивую? Уж не тебе жаловаться на финансовые затруднения! Демонстративно отодвинувшись подальше от маркиза д’Ампуи, занятого наведением блеска на свое изношенное, но по-прежнему верное оружие, Ла Валет томно потянулся и широко зевнул прежде, чем ответить на вопрос короля. - Вы плохого мнения о своих друзьях, сир! Всю ночь я занимался тем, что повышал уровень своего образования. Ваша библиотека – место поистине удивительное и неимоверно богатое на открытия! Вот, к примеру, известен ли Вам действенный рецепт по отбеливанию кожи лица? А мне теперь известен! Жан-Луи с воодушевлением зашарил по одежде, выискивая клочок пергамента с выписанным рецептом из трактата «Об украшении женщин», принадлежащего к так называемому «Корпусу Тротулы». - Ч-черт, где же она запропастилась? Сейчас я Вам прочту! Вы изумитесь простоте и результативности этого средства! – Продолжая шариться по закоулкам своего наряда, проговорил д’Эпернон. Наконец, с победным возгласом: «Вот она!» он извлек из-за манжета плотно свернутый листок и бережно расправил его на подлокотнике кресла. А затем, прокашлявшись для солидности, громко и внятно прочел: - «Керот, который если наносить ежедневно, придает лицу белизну, получают так. Фиалковое или розовое масло и куриный жир надо поместить в глиняный сосуд и довести до кипения. Растопить белоснежный воск, добавить яичный белок и смешать с порошком из истолченных и просеянных белил, поварить немного, процедить через полотно и к сцеженному прибавить камфару, мускатный орех, две или три гвоздики. Все это завернуть в пергамент. Наносить только после того, как керот приобретет приятный аромат. Женщине следует намазать этим лицо, а затем придать румянец, прибегнув к следующему. Нужно взять стружку бразильского дерева, насыпать в яичную скорлупу, куда налито немного розовой воды, добавить немного квасцов, этим пропитать хлопок и прикладывать к лицу, отчего лицо приобретает румянец». Каково, а?! Аккуратно сложив бумажку, гасконец засунул ее на прежнее место и вальяжно откинулся в кресле. В это время как раз принесли ответ от мадам Катрин относительно Рене де Клермон, которую мечтала выдать замуж королева Луиза. Внимательно выслушав доставленные сведения, миньон недовольно поморщился. - Стало быть, кузина нашего прославленного Бюсси… Пожалуй, ты прав, Луи! Такой шанс грех упускать. То-то взбесится наш драгоценный граф, ежели его родственница достанется близкому другу короля!
Луи де Можирон: Состроив вредную гримасу Ла Валетту, не отрываясь от своего занятия, Можиро обратился в слух, мысленно согласившись с идеей Анри, что Гонзага вполне походящий человек, на него можно положиться. Стараниями своего хозяина старый, но надежный клинок приобретал свой былой блеск. Особенно преображался давно потускневший от времени эфес. - Ногарэ, ты ничего не понимаешь, - со знанием дела изрек маркиз, выставляя шпагу перед собой и придирчиво ее разглядывая. – Все эти ваши шпаженки хороши для того, чтобы щеголять в них по Лувру, среди таких же, как мы франтов. А это… - Луи с любовью прижался губами к стали. – Это не только память о моих предках, но и настоящее оружие. Пусть оно и тяжеловато, зато острие его дает мне фору в силе удара. Поскольку платок пришел в полную негодность и был уже изрядно испачкан, придворный стащил салфетку, предназначенную, для отирания рук государя после омовения. Ей суждено было повторить участь своей предшественницы в славном деле по уходу за сталью, ибо Людовик узрел несколько темных пятен на своей боевой подруге. - Кстати, пресловутый господин де Клермон, чья кузина так страстно желает обрести супруга, тоже орудует на дуэлях не творением современных оружейников, я это хорошо разглядел, когда получил от него удар в руку. Славный удар был, - ненадолго обратившись к воспоминаниям, молодой человек сразу же ощутил ноющую боль в плече. Чем больше мы думаем о наших ранах, тем больше болят шрамы от них. Фаворит Александра Валуа отбросил непрошеные мысли и вернулся к разговору с друзьями. - Он еще больше взбесится, если новоиспеченный супруг мадемуазель Рене неприлично обогатится за ее счет. Вернее за счет ее приданного. Но такую щедрость мы можем себе позволить лишь будучи уверены, что этот самый супруг бесконечно предан нам и останется так же бесконечно благодарен. За последние годы Людовик уже привык причислять к монаршему «мы» и себя самого, а потому при близких приятелях не задумывался над тем, чтобы разделять это понятие надвое.
Henri de Valois: При упоминании о той злополучной дуэли и ране Людовика, король нахмурился. Генрих ничего не мог с собой поделать. Да, все было честно, и это его дворяне затеяли нападение на Клермона, и маркиз д’Ампуи первый бы встал на дыбы, вздумай его Анри как-то мстить за тот удар шпагой, едва не уложивший Людовика в постель с лихорадкой. Но забыть Его величество не мог, да и не позволил бы себе такое забыть. Сейчас же речь шла не мести, скорее, о возможности позлить надменного графа же Бюсси с пользой для себя. - Помнишь, Луи, ту тяжбу, что против графа ведет вдова его кузена, дама д’Иверни, кажется, так ее зовут? Пока суть да дело, не отдать ли нам доходы с маркизата в подарок новобрачным? Скажем, за два года? Это и справедливо, поскольку до сих пор не ясно, кто должен им владеть, граф де Бюсси или сын покойного маркиза, и не должно быть обидно для нашего друга Клермона, отдаем-то не в чужие руки, а его юной родственнице. Ла Валетт, вы об этом думаете? Доходы от маркизата – сумма приличная, да и у девицы за душой хоть что-то да есть. Не так уж плохо. Звезде надоело сидеть на руках, и, непочтительно дернув хвостом, она предпочла спрыгнуть на пол. Пройдя мимо Ногарэ, рыжая красавица удостоила придворного мимолетным знаком своей благосклонности – потерлась пушистым боком. Анри задумчиво проводил взглядом любимицу. А почему бы, собственно, нет? Он искренне любил Ла Валетта, тот, при всей своей изнеженности, стойко делил со своими друзьями тяготы ларошельской осады и польского изгнания. Если можно вознаградить Жана - Луи за преданность, то отчего бы не воспользоваться случаем? А жена… что жена? Никто не заставляет его холить и лелеять Рене де Клермон, если не возникнет на то его желания. Представив, как изменится в лице граф де Бюсси при таком известии, Генрих Александр довольно улыбнулся. - Друг мой Ногарэ, мне кажется, вам, как никому из нас будет к лицу положение женатого мужчины и отца семейства. Это придает солидности. А кроме того, разве вас не сделают счастливым красавица-невеста, доходы с маркизата Клермонов и дом в Париже, который мы купим и обставим к свадьбе? Король лукаво подмигнул Людовику, предлагая тому присоединиться к благородному делу – уговорам Жана-Луи возложить на себя священные цепи брака. Но для своего фаворита государь готов был эти цепи позолотить, дабы их было легче и приятнее нести.
Жан-Луи де Ногарэ: - Пускай я ничего не смыслю в этих ржавых железках, зато я и не морщусь от одного упоминания о неприятных моментах, которые они имеют обыкновение доставлять. Особенно, протыкая чувствительную шкуру не в меру ретивых дворян. – Парировал выпад маркиза насмешливо настроенный Жан-Луи. Слова государя о том, что доходы со спорного маркизата на время тяжбы могли бы сослужить добрую службу приданного мадемуазель де Клермон, Ла Валетт встретил одобрительным кивком. Он, действительно, полагал, что это будет справедливо настолько, насколько справедливой вообще может быть жизнь и решение короля по такому щекотливому вопросу в частности. - Думаю, сир, это будет «Соломоновым решением». – Веско проговорил молодой человек, придав лицу серьезное и сосредоточенное выражение, которое, впрочем, тут же сменилось невольной улыбкой, когда пушистая любимица Звезда мимоходом потерлась о его ноги. Попытавшись поймать проказницу, чтобы усадить на руки и вдоволь почесать за ушком, миньон несколько увлекся этим занятием. Домашняя хищница всегда делала только то, чего хотела. Сейчас же она явно желала чего-то иного, нежели умиротворенный покой, довольство и уют под непрерывными ласками ловких пальцев юноши. И потому начало интригующей речи Генриха он легкомысленно пропустил мимо ушей. Очнулся только тогда, когда до него дошел смысл предложения обожаемого монарха. - Ваше величество?! – Гневно возопил д'Эпернон, падая в кресло и устремляя на своего сюзерена полный глубокой укоризны потемневший взгляд. – Я настолько наскучил Вам, что Вы готовы избавиться от меня первым попавшимся способом? Нет, Луи, ты это слышал? – Забыв о том, что Можирон в последнее время почти всегда становился на сторону Александра-Эдуарда, обратился к приятелю несчастный «жених». – Ты можешь себе представить меня женатым человеком? Отцом семейства! Господи, да от одной попытки вообразить себе этот кошмар у меня волосы на голове становятся дыбом! Королевский фаворит продолжал возмущаться и выкрикивать полубессвязные фразы, весь смысл и суть которых сводились к тому, что ему еще слишком рано жениться и не стоит так быстро списывать его со счетов. В душе же у него бушевала буря куда похлеще! Внимательный собеседник заметил бы, как нервно задергались губы гасконца и какую боль он прятал на самом дне яростно сверкающих глаз. И было от чего расстроиться! Луиза… Его нежная Луиза! Та, которую он боготворил и перед которой все еще считал себя бесконечно виновным, только что своими руками подтолкнула некогда любимого человека в объятия собственной фрейлины. Чертовой бессмысленной куклы с голубыми глазенками и белокурыми локонами! Такой же тихоне и безответной, кроткой глупышке! Черт! Черт! Черт! - Во имя всевышнего, Ваше величество, скажите, что Вы пошутили? – Выговорившись и несколько поостыв, жалобно заканючил Ногарэ, капризно надувая губы и хлопая длинными ресницами, будто барышня, застигнутая строгой родительницей за неподобающим занятием.
Луи де Можирон: Быстро обернувшись на высказанную Генрихом идею, Луи успел перехватить его взгляд. Что ж, в этой мысли был здравый смысл. Кандидатура Ногарэ подходила на роль жениха, лучше, чем любая иная. Ла Валетт, несомненно, был предан королю и щедрый дар в приданое девицы, который Анри собирался сделать, осядет в карманах одного из его приближенных. - Я думаю, что справедливо будет отдать на такую цель доходы за три года с этих земель, сир. Антуан де Клермон, помнится, был убит в 1572 году. пока суть да дело, да и скажем прямо, господину де Бюсси явно не до хозяйственных хлопот, там уже не такие и суммы набегают за год. А при учете, что тяжба уже длиться какое-то время, то там вообще могло все в упадок придти, - бросив многозначительный взор на государя, Можиро, как ни в чем не бывало, продолжил свое занятие, но уже встав так, чтобы его лицо мог видеть д'Эпернон и не видеть Александр. - Жан, ты бы не вопил тут, как блаженный и не ныл, аки девица красная, а подумал головой, что твое положение женатого мужчины заткнет рты досужим сплетникам, сотрясающим воздух о нашей всеобщей нелюбви к женскому полу, да и вообще… - маркиз равнодушно откинул тряпку в сторону, ибо закончил наводить лоск своей боевой подруге. – Избавит тебя от различных домыслов и во много развяжет руки. На этот раз прямой укол синих глаз коснулся лица Ногарэ. Ла Валетт наивно полагал, что его страдания на протяжении последних месяцев никому не заметны. Он ошибался. Их заметили уже все, кому не лень было совать нос в дела королевских фаворитов, а таких было предостаточно. Да, истинная их причина была известна только Людовику и самому Жану, но не стоило забывать о том, что для суда мадам Катрин ди Медичи не существует прошедшего времени. И стоит Луизе или самому Эпернону неаккуратно где-то обмолвиться, кто был отцом бастарда королевы, и ему уже не сносить головы. В то время как, будь он женатым, тем более на фрейлине Водемон, тем более по ее собственному прошению, это уже будет аргументом в их пользу, случись что. И сам король сможет поклясться на Писании, что брак этих двоих был инициативой его супруги.
Henri de Valois: Непритворное отчаяние придворного развеселило государя, но Анри спрятал улыбку, чтобы не обидеть фаворита. Его нежелание обзаводиться женой было вполне понятно, но брак на фрейлине королевы Луизы был прекрасным способом обеспечить Жана-Луи пусть небольшим, но состоянием. И, как верно заметил Луи, положением в обществе. Женитьбы была и оставалась обязанностью мужчины перед своим родом, перед именем, которое он носил. - Я не вижу, чем вам может помешать жена, - пожал плечами Анри. - Ее задача – принести приданое, и мы об этом позаботимся, и рожать наследников, с этим вы справитесь и без нашей помощи, я думаю. А во всем остальном вы вольны поступать так, как считаете нужным! Генрих вспомнил свою женитьбу. Нахмурился. Этот брак, столь необходимый для престижа Франции и короля причинил много страданий и ему с Людовиком, и королеве Луизе. Может быть, нежелание Ногарэ жениться на этой малышке Клермон объяснялось тем, что его сердце не свободно? Если так, то было бы жестоко заставлять своего друга повторить тот же путь, отнюдь не усыпанный розами наслаждения. - Скажи честно, мой друг, ты влюблен в какую-нибудь красавицу, и поэтому не хочешь жениться? Генрих перешел на «ты», как делал в минуту особой доверительности, мягко глядя в глаза своему придворному. - Если так, то я не буду настаивать на твоей свадьбе с мадемуазель де Клермон! Не хватало еще, чтобы ты совсем у нас зачах, в последнее время от тебя и так осталась одна тень. В душе Генрих упрекнул себя за невнимательность к фавориту. Похоже, что Ла Валетт действительно чахнет от любви, а он даже не замечал этого. - Луи, может быть, ты мне скажешь, по кому так страдает наш друг, - улыбнувшись, обратился король к маркизу д’Ампуи. Если кто-то и знал сердечные тайны Ногарэ, так это Людовик. Анри давно заметил, что друзья тянулись к Луи за советом и помощью, охотно раскрывая тому свою душу.
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ в ужасе посмотрел на маркиза. Предупреждение друга было ему понятно и воспринято, как нечто само собой разумеющееся. Не даром он в свое время посвятил в страшную тайну постигшей его влюбленности именно синьора де Сен-Сафорина, отличавшегося здравомыслием, изворотливостью ума и бесконечной преданностью не только королю, но и своим немногочисленным товарищам. А вот забота и вопрос государя ввергли юношу в состояние нервного возбуждения. По всему выходило, что о терзавших душу миньона страданиях знали все, кому не лень. Знал весь двор… Знала и Луиза… Знала и решила выдать свою фрейлину замуж именно теперь. Какая насмешка судьбы! Или трезвый расчет? Ах, не важно. Теперь все это уже не важно! Главное, не дать повода для подозрений. Что же делать? - Луи, ты правда считаешь, что женитьба может пойти мне на пользу? – Дрогнувшим голосом спросил Ла Валет, непослушной рукой откидывая прядь волос с вмиг побледневшего и покрывшегося холодным потом чела. – Как ты вообще можешь судить о таких вещах! Ты сам-то сбежал из-под венца. А меня… Меня! Своего приятеля отправляешь в эту вечную кабалу! – Прибавил он уже увереннее, в глубине души, впрочем, соглашаясь с неизбежным и стараясь примириться с мыслью о скором прощании с привольной холостяцкой жизнью. В голове было пусто и гулко. Все мысли выветрились, исчезли. Осталась одна пустота и тишина. И в этих пустоте и тишине траурным набатом звучало единственное имя – Рене де Клермон… Я стану мужем Рене де Клермон… «Ну, хотя бы таким образом насолю Бюсси…» - Растерянно подумал молодой человек, переводя затравленный взгляд на его величество. - Что Вы, сир! Тоска и хандра, одолевшие меня в последнее время, - это от скуки. Право, мы засиделись без дела. Толи в былые времена… Ах, как мы бежали из Польши! Сколько было тогда приключений… Опасности, ожидание погони… Кровь кипела в жилах – не то, что теперь. Ну, какие у нас развлечения? Балы да придворные красавицы, кабаки да балаганы… Хоть бы войну какую затеяли посерьезней – и то дело. Да и от постылой жены куда еще сбегать, как не на войну?
Henri de Valois: - Бедная Франция, ее лучшие дворяне предпочитают войну женитьбе. Маркизу д’Ампуи досталась нежная улыбка. История «побега из-под венца» действительно была эпической, хотя и принесла много тревог. Спасибо начавшейся осаде Ла Рошели, куда Генрих, будучи еще Монсеньором, попросту сбежал вместе с любимым. Гугеноты, конечно, далеко не деревянные солдатики, которыми Анри играл в детстве, но их пулям он предпочитал тоскливые взгляды, которые мадемуазель де Сен-Леже бросала на Людовика. - Потерпите немного, друзья мои, и будет вам война, а пока, отчего бы не порадовать себя праздниками? Ты сделаешь свой дом образчиком изящного стиля, Ногарэ, и все будут тебе завидовать! А если мадемуазель де Клермон не подойдет к мебели в спальне, ты отправишь ее в провинцию, в отчий дом. Герцог де Гиз, например, блестяще доказал, что деревня способствует чадородию. Что урожай люцерны, что живот жены, все растет там одинаково быстро. Звезда, дернув хвостом, отправилась на поиски приключений. Ей до рассуждений короля не было никакого дела, главное, чтобы после прогулки ее ждала мягкая подушка у камина, теплое молоко, и пальцы с любимым запахом, готовые почесать за ушком. Генрих проводил любимицу с ласковой улыбкой. Рыжая капризница была их, с Людовиком, на двоих, радостью. Иногда и бедой, если киса не возвращалась вовремя. Тогда Луи готов был перевернуть небо и землю, и даже Генрих не мог успокоить любимого. Может быть, и Ла Валетт изменится, обзаведясь женой, и, кто знает, может быть и детьми. - Так что, друзья мои, пишем королеве Луизе, что ее просьба удовлетворена? Может быть, вы сами, месье будущий муж, хотите порадовать госпожу де Водемон этой новостью?
Жан-Луи де Ногарэ: От предложения короля самолично порадовать госпожу Водемон приятным известием о благополучном разрешении вопроса относительно замужества ее фрейлины у Ногарэ перехватило дыхание. И трудно сказать, чего же было больше в эти минуты в душе юного вельможи: отчаяния, боли или злости. Злости на самого себя за то, что так долго тяготился чувством вины… В том, что Луиза несчастна и одинока. В том, что вызвал подозрения у его величества и приятелей своим вечно мрачным и понурым видом… И все зря! - Нет уж, благодарю покорнейше. – Капризно заявил миньон, брюзгливо морщась и поджимая губы. В действительности, ему хотелось закрыть лицо руками и искусать пальцы в кровь, чтобы притупить бушующие внутри противоречивые эмоции. Общество обожаемого сюзерена и друзей сделалось для д’Эпернона тягостным. Оно причиняло почти физическое неудобство. Сейчас бы зарыться в подушки, накрыть голову одеялом и забыть обо всем. Вычеркнуть из жизни эти кошмарные мгновения! Вычеркнуть хотя бы на несколько часов… - Сделать из Рене де Клермон племенную кобылицу, плодоносящую каждый год где-то в провинции… Пожалуй, сир, эта мысль, действительно, может примирить меня с необходимостью жениться на ней. Я уже представляю лицо господина де Бюсси при этом известии! – Изо всех сил стараясь казаться недовольным, но при этом язвительно-веселым, как всегда, сказал Ла Валет. – К тому же, доходы от спорного маркизата… Сколько Вы говорите? Три года? Титул… Земли… И дом в Париже? Молодой человек с задумчивым видом перечислял все то, что ему было обещано в случае положительного ответа на матримониальные планы ее величества. Выходило не так уж и мало. Да к тому же – гарантия безопасности, если вскроются тайные подробности его связи с королевой. Последнее, пожалуй, наиболее ценно. Остальное… Деньги, положение – все это чудесно, но так ли важно и нужно, если ежедневно и ежечасно опасаться за собственную жизнь? И еще где-то внутри тлело мерзенькое предощущение мести. Что испытает бедняжка Луиза, когда ей станет известно имя нареченного ее протеже? Многое он бы дал за то, чтобы увидеть ее лицо в эту минуту. Или нет? Струсил бы? Сбежал? Отказался от свадьбы (пусть всего лишь видимого, но все же благополучия) и униженно просил бы прощения у своего хрупкого ангела? Господи, какая мука! За что? - Я вынужден согласиться. От таких выгод не способен отказаться никто. Особенно, если в его жилах течет хоть толика гасконской крови! В моих – течет. И не толика, а изрядная такая струя, которая настоятельно требует ответить Вам и Вашей супруге твердое «Да». Но я запомню также и Ваше обещание о скорой войне. Очень рассчитываю на Вас, сир! Так что Вы уж не подведите. – Кисло подвел итоги состоявшейся беседы Жан-Луи, поднимаясь из кресла и подходя к окну. Выглянув на улицу и полюбовавшись по-зимнему снежной морозной погодой, он обернулся к государю и преувеличенно почтительно и низко поклонился. Ему не хотелось, чтобы Генрих заподозрил его в корысти. Пусть лучше продолжает считать, что придворный раздосадован и обижен за то, что его фактически вынудили принять этот брак. Пусть видит, как хмурится и брезгливо морщится фаворит… Как нахально и дерзко демонстрирует свое внутреннее несогласие, сохраняя внешнюю невозмутимость. - Теперь же, Ваше величество, позвольте Вашему покорному слуге удалиться. Мне необходимо время и немного уединения, чтобы смириться с тем, что я уже не холостой мужчина без определенных перспектив на женитьбу, а состоявшийся «жених» в преддверии свадебного торжества. Право, такие новости даром не проходят! Меня мог бы хватить удар, если бы я оказался менее крепок и вынослив. Не бережете Вы своих друзей, сир! Совсем не бережете. Действительно, ему было о чем подумать в одиночестве. Например о том, как изменится его жизнь после свадьбы? Будет ли этот брак счастливым? Так ли уж ему вообще все это нужно и не погорячился ли он, отвечая согласием? Эти и другие вопросы роились в голове друга короля, не давая покоя и заставляя всякий раз нервно вздрагивать. А ответов все не находилось и не находилось… Быть может, одна лишь судьба знала, что из этого должно выйти. Да и то, пожалуй, не была до конца уверена в результате. Эпизод завершен
полная версия страницы