Форум » Игровой архив » Призрак замка То » Ответить
Призрак замка То
Henri de Guise: Франция, Реймс, замок То. Ночь с 29 на 30 декабря.
Ответов - 17, стр:
1 2 All
Henri de Guise: Прибыв во дворец То уже ночью, Генрих постарался наделать как можно меньше шума. Сопровождающих его дворян споро разместили на нижнем этаже замка, а сам герцог де Гиз расположился в кресле в гостиной, вытянув ноги к огню камина, пока слуги протапливали предназначенные ему комнаты. Наблюдая за тем, как огонь пляшет по дереву, Жуанвиль погрузился в размышления. Ему было о чем подумать. Несколько часов назад он простился с супругой, оставив ее в Шато-Рено, ее наследном владении. Сомнений в том, что Катрин понесла, больше не было никаких. Ее живот, хоть с их последнего соития прошло едва ли три месяца, уже заметно округлился. Анри был и рад и не рад этому событию. Еще один наследник рода, еще один потомок – этим мог гордиться любой мужчина. И Гиз гордился. Но радости не испытывал. Та близость с женой была не более чем попыткой заменить ею другую женщину. Желанную. Любимую. Неудачной попыткой. Но принесшей свои плоды. Ему уже пришлось пережить два непростых разговора со своей возлюбленной, и сердце подсказывало, что предстоит еще один. Первый состоялся, когда Анриетта только узнала о беременности Катрин… Герцог зажмурился, вспоминая гнев мадам де Невер в ту ночь. Однако, ему удалось уверить ее в том, что все случилось до их сближения. Второй, когда ему пришлось сообщить герцогине, что супруга настаивает в письме на встрече с ним, и он вынужден удовлетворить ее просьбу. Он уехал с камнем на душе, потому как Ее светлость не удостоила его и взглядом на прощание. Торопясь, как только это возможно, он все же пробыл в Шато-Рено больше двух недель, занимаясь делами хозяйства, которыми буквально осыпал его управляющий жены, попытавшись сослаться на то, что герцогиня де Гиз, когда в положении, не в себе. - Ты говори, говори, да не заговаривайся, а то без языка останешься и без ушей, - строго одернул его Жуанвиль, смерив холодным взглядом, и с головой ушел в счета и другие бумаги. Сегодня Анри прибыл в Реймс, куда отправилась Анриетта и вся его семья, но переступив порог дома, где в одной из спален почивала графиня де Ретель, оробел, как мальчишка. И вместо того, чтобы подняться прямо к ней, обосновался в гостиной под нелепым предлогом, дав себе время до утра, чтобы подумать, как вымолить ее прощение, что сделать, чтобы уста этой женщины вновь улыбнулись ему. Одному оставаться тоже не хотелось, а суета слуг успокаивала растрепанные чувства. И еще… Не хотелось себе в том признаваться, но ему нужен был совет в этом деле. Великий Генрих де Гиз впервые не знал, как подступиться к даме. Лоррейн усмехнулся при этой мысли. Совет близкого человека, а может статься и помощь. Было около двух часов ночи, когда Генрих поднялся из кресла и выслушивал тихий доклад слуги о домашних. Несмотря на то, что хозяином в доме был архиепископ Реймсский, когда в То прибывал его старший брат, челядь с радостью служила обоим. Сейчас он поднимется наверх, переоденется, а потом спустится снова, чтобы дождаться Людовика. - Королева Маргарита тоже гостит нынче в То? Это чудесная новость, – с улыбкой переспросил лакея Гиз. Воспоминания о своей первой любви у него были самые теплые, но было удивительно, что Валуа отпустил сестру из Лувра. Слуга, державший канделябр и намеревавшийся сопровождать брата своего господина на второй этаж не успел ответить. В дверном проеме гостиной, тоже со свечой в руке, ночных рубахе и колпаке, образовалась огромная фигура, без сомнений принадлежащая Шарлю де Майенну. Лицо его было вытянуто, глаза испуганы, а для полной картины не хватало только мрачной музыки.* - Шарло? Ты почему не спишь? – от неожиданности явления брата Генрих дернул головой, и русые пряди упали на лицо «короля Парижа» *согласовано с Charle de Mayenne
Charle de Mayenne: С тех пор, как архиепископ Реймсский таинственным образом исчез из закрытой комнаты, вход в которую охранял Майеннский собственной персоной, бедняга Шарль напрочь утратил покой и лишился здорового сна. Его впечатлительная натура, чей интерес к тому же был подогрет несколькими нечаянно подслушанными сплетнями от прислуги, судачившей о загадках и мистических происшествиях, случавшихся в замке То (по их словам весьма нередко), была окончательно потрясена и подавлена свалившимися на нее открытиями – открытиями потусторонней жизни, существовавшей в доме младшего брата. И, похоже, сам Людовик не был чужд этим необычайным явлениям. Последнее предположение вовсе добило несчастного герцога, и он буквально обезумел. Его прежде маниакальная страсть к наведению порядка и приготовлениям к праздникам сменилась новой одержимостью – одержимостью в поисках призрака замка То и уличения юного церковника в связи с этой самой загробной сущностью. Конечно, вовсе не для того, чтобы за столь незначительную проказу маленького Луи предать в руки зловещей инквизиции, которая сожжет его на костре, невзирая на сан и родственные связи. Нет! Но ради торжества справедливости и удовлетворения обиды, нанесенной среднему из братьев. Ради достижения этой благой цели его светлость готов был на все. Даже на то, чтобы перевернуть весь особняк с ног на голову и лично окропить святой водой каждого подозрительного субъекта! По ночам средний из детей Франсуа де Гиза особенно сильно мучился и страдал. Сознавая, что детство давно прошло и забиться в постель к кормилице – больше не выход по преодолению ужасающих кошмаров , - Майеннский невыносимо терзался. А любые терзания, как правило, выливались у пэра Франции в одно-единственное желание, затмевавшее собой все – даже страх перед неведомым – желание перекусить. Именно необоримое чувство голода заставило Майенна в это темное время суток покинуть уютное ложе, на котором он ворочался и кряхтел под грудой пуховых одеял, битый час не в силах сомкнуть глаз. Впрочем, даже если ресницы на краткий миг смеживались, и усталость брала свое, перед мысленным взором измученного герцога тут же возникали жуткие чудовища и мерцающие фигуры людей, заточенных в тяжелые тюремные кандалы или с отрубленными конечностями, которыми они неистово потрясали, сжимая их почему-то в зубах. Вскрикнув и покрывшись липким холодным потом, родич принца Жуанвиля подскакивал на постели и плотнее кутался в пушистые одеяла, как будто если закрыться ими с головой, все ужасы немедля отступят и оставят его в покое. Вооружившись свечой и даже не удосужившись накинуть на нижнюю безразмерную рубаху какую-нибудь приличествующую случаю домашнюю одежду, его светлость вышел в сумрачный коридор. Первые шаги дались нелегко. Он то и дело останавливался, прислушивался и настороженно оглядывался, словно ожидая, что привидение выскочит на него из-за ближайшего угла. Дальше стало полегче. Знакомая обстановка дома, мягкая, обволакивающая тишина и назойливое бурчание в оголодавшем желудке сделали свое дело – Шарль перестал трястись и зашагал в сторону кухни куда как увереннее и быстрей. Однако спокойный путь Майенна прекратился в тот миг, когда мимо него бесшумно проскользнула какая-то серая (в темноте и не различишь) невнятная тень. Басовито завыв на одной ноте «Аааааа!», пэр Франции отпрыгнул в сторону, но при этом могучей рукой попытался ухватить зловещую тень за подол. Как ни странно, маневр вполне удался, и он даже почувствовал в пальцах обыкновенную суконную ткань. Поднеся же свечу ближе к лицу предполагаемого призрака, средний из птенцов Лотарингского гнезда был вынужден констатировать, что жестоко ошибся – это был всего лишь один из слуг. Недовольно поморщившись и слегка покраснев (ситуация вышла крайне неловкой), Шарль отпустил перепуганного служку на все четыре стороны и, сплюнув, продолжил путешествие к щедрым закромам Людовика де Гиза. Следующая вынужденная остановка произошла в тот миг, когда до обострившегося слуха герцога долетело какое-то невнятное шевеление и, кажется, чьи-то шаги в гостиной. Сейчас же рванув туда, как заяц, улепетывающий от погони, Майеннский и не заметил, что из-под двери пробивается тонкая полоска света. Вряд ли призраки жгут свечи и топят камины! - Ой! – Выдохнул его светлость, наткнувшись взглядом на рослую фигуру старшего родственника, нарисовавшуюся в проеме настежь распахнутой двери. – Это ты? – Добавил средний из Лоррейнов недоверчиво и, сделав робкий шажок через порог комнаты, протянул руку и потрогал вполне материальное плечо брата. – Фууух! Живой… Настоящий! – Радостно возопил он, удостоверившись в реальности существования Генриха. – Приехал! Ну, слава Богу! Теперь-то мы им всем покажем! – Энергично затряс увесистыми кулаками герцог, совершенно забыв, что держит свечу. Ее пламя взлетело, подхваченное ветром, и едва не коснулось упавших на лицо светлых волос «короля Парижа».
Henri de Guise: Если бы Генрих де Лоррейн принадлежал к числу пугливых людей, то самое время было отдаться на волю страха и паники. Не за себя, за среднего из детей Франсуа де Гиза. Герцог Майеннский по всем признакам был на грани помешательства. Удивительным было даже не то, что Шарло практически в неглиже разгуливал по дворцу архиепископа Реймсского (то, что за братцем водился грешок ночного обжорства, впрочем, как и дневного, Генрих знал давно), а то, каким было его лицо. И уж совсем непонятными были его путанные фразы. Особенно то, кому и что собирался показать пэр Франции. Жуанвиль, сделал шаг назад, дабы не опалить лицо, и бросил короткий вопросительный взгляд на слугу, но тот лишь недоуменно пожал плечами. - Присядь-ка к огню, Шарль, и расскажи мне, что произошло, и почему ты так грозен? – последним Лоррейн польстил родственнику. Грозности в облике того было маловато, зато необъяснимого испуга предостаточно. Но, рано или поздно, все становиться известным. Забрав канделябр из рук слуги, Анри отправил его за пледом и горячим вином для Майенна, а сам усадил брата поближе к огню. - Тебе нужно согреться и перестать стучать зубами, пока весь дом не проснулся от этой дроби, - брови «короля Парижа» нахмурились едва заметно. Он знал, что жалость и сострадание не лучшие помощники. Чем больше человека жалеешь, тем больше он жалеет себя сам. Генрих хотел получить вменяемые ответы на свои вопросы, а не лепет обиженного дитя, каким иногда становился Шарль. - Шарло, я здесь и настоящий. И хоть польщен, что тебя так обрадовало первое, не понимаю, чем вызвано сомнение во втором. Когда появился лакей с подносом в руках и пледом на плече, Его светлость принял у него и то и другое, приказав добавить дров в камин и убираться восвояси. Он сам завернул брата в одеяло овечьей шерсти и подал бокал душистого вина с пряностями. - Пей и рассказывай. И ты знаешь, я не люблю долгих предисловий, - строгость в голосе молодого главы лотарингского рода несколько контрастировала с заботой о близком ему человеке. Ожидая лаконичного ответа, де Гиз наполнил и свой кубок, щедро зачерпнув горячего напитка из большой пиалы, прихватывая со дна лимонную цедру и чернослив.
Charle de Mayenne: Шарль легко позволил брату целиком завладеть собой. Так ему было и привычнее, и намного проще. Старший родич, как всегда, решительно брался за дело, и от его чуткого внимания не могли ускользнуть никакие детали. Это-то всегда и восхищало в нем среднего из детей Франсуа де Гиза – собранность, готовность прямо здесь и сейчас взяться за любую проблему. Такому человеку всякая задача оказывается по плечу! А потому без малейшего зазрения совести герцог постарался переложить на могучие плечи «короля Парижа» все свои накопившиеся проблемы. Уютно устроившись в кресле у камина, закутанный в теплое одеяло и несколько поуспокоившийся Майенн сделал солидный глоток пряного напитка из своего бокала. Про себя он, впрочем, не преминул попенять Анри за невнимательность. Раз уж он нисколько не удивился, завидев пэра Франции, разгуливающего по дому в столь поздний час, то мог бы догадаться и о причинах таких прогулок. Ан-нет, не догадался, видимо. Потребовал только вина и плед! Хотя лучше бы заказал пирожков… Еда – это то единственное, что могло в кратчайшие сроки поставить его светлость на ноги и вернуть ему прежнюю уверенность в своих силах. Но раз уж об этом не позаботились, то ничего не попишешь. Средний из Лоррейнов наморщил лоб, собираясь с мыслями. О нелюбви старшего брата к долгим и путаным предисловиям он знал. Значит, перед ним стояла сейчас непростая дилемма: как в нескольких словах объяснить критически настроенному главе рода о таинственных и полных мистики происшествиях, творящихся в замке То не без участия их «младшенького»? Наконец, придя к каким-то выводам, Майеннский заговорил, старательно подбирая слова и едва ли не на каждой фразе надолго умолкая, чтобы приложиться к целебному для его бедных нервов питью. - Видишь ли, Анри… Мне трудно говорить об этом… Особенно с тобой. Ты человек рационального склада ума и вряд ли поверишь мне… Но все же, прошу, не отмахивайся от того, что услышишь . Дай мне шанс доказать тебе, что не все так просто! Обхватив обеими руками кубок с вином, Шарль склонился ближе к огню. Его била крупная дрожь толи от волнения, толи от страха. А может быть и вовсе из-за того, что он собирался поделиться своими сокровенными переживаниями с родственником впервые за многие годы. Большая политика, важные государственные дела и необходимость блюсти семейные интересы в различных областях отдалили братьев друг от друга. И лишь сравнительно недавно вновь началось их сближение. Да-да, пожалуй, именно тогда – с коронации в Реймсе, когда все они, не сговариваясь, приехали к Людовику, чтобы поддержать того в трудный и ответственный для него момент жизни. - Я прибыл в То, как ты знаешь, намного раньше. Мне казалось, что Луи потребуется моя помощь в организации рождественских торжеств… Ну и в подготовке других празднеств. – Смущенно продолжил Майенн, избегая смотреть в глаза Генриху. – Однако наш святоша только тем и занимался, что прятался от меня по углам! Ты представляешь, его повар – итальянец! Господи, да у нашего мальчика совсем нет никакого представления о вкусной и здоровой пище… Я был потрясен! Уничтожен напрочь этими известиями… Однако мы отвлеклись. – Спохватился герцог, чувствуя, что «подсел на любимого конька»и чересчур увлекся, отойдя от основной темы беседы. – Суть не в том. Однажды мне удалось застать его высокопреосвященство в рабочем кабинете и заставить уделить моей персоне толику своего драгоценного внимания. В конце концов, это его дом… Его слуги… И почему я должен всем распоряжаться в то время, как он прохлаждается, ссылаясь на необходимость служить вечерню? Словом, мы даже начали составлять меню, когда ему взбрела в голову очередная сумасшедшая идея. Право, такими сумасбродствами страдают исключительно церковнослужители! Даром, что я их никогда не жаловал… Дармоеды они и бездельники! – Снова раскипятился пэр Франции, эмоционально кивая головой в такт своим измышлениям и энергично жестикулируя высвобожденной рукой. – Короче говоря, затянул он молитву за молитвой. В честь, значится, благополучного завершения начатых нами деяний. Знал, подлец, чем меня подкупить! Тянул-тянул, стало быть, пока я не задремал, утомленный долгим ожиданием и нервными потрясениями, выпавшими на мою долю по его вине… Но и тут ему бы никуда не деться, коли бы не эти потусторонние силы! Вход-то я предусмотрительно собой загородил. А в окно ему не выпрыгнуть – разбился бы… Да и пристало ли сановнику католической церкви в окошко прыгать-то? То-то и оно, что нет. – Хлопнул себя по колену Майеннский и даже губу от усердия прикусил. - Просыпаюсь я, следственно, а в кабинете пусто! Как сквозь землю провалился братец наш. Я уж все обыскал… Все стены простучал… Под столы, шкафы заглядывал… Нет нигде! А после и того хуже… Пересуды прислуги послушать довелось. Рассказывают, будто живут в замке То души неупокоенные. И Луи наш дружбу с ними завел. Не доведет это до добра! Попомни мое слово, не доведет! И герцог тяжело запыхтел, отдуваясь после столь длительной и прочувствованной речи. Смотреть на старшего из де Гизов он по-прежнему опасался: а вдруг тот не поверил? Вдруг поднимет на смех? Или – того хуже – рассердится за глупые выдумки? Доказательств-то никаких, кроме его свидетельства да сплетен нескольких горничных, подслушанных нечаянно как-то в коридоре.
Henri de Guise: Слушая взволнованный рассказ Шарля, то и дело погрязающего в ненужных подробностях, Генрих пытался уловить суть происходящего, несколько отрешенно глядя в окно. Зима пришла во Францию и полностью вступила в свои права. Гиз любил это время года. Словно все очищалось от скверны и становилось девственно-нетронутым. Дорогу от Шато-Рено до Реймса герцог любовался бело-серебряными одеждами, в которые были разодеты деревья, тянущиеся длинными нитями вдоль обочин дороги. Из-под копыт лошадей белыми вихрями поднимались снежинки, оседая обратно на землю в причудливых танцах. Морозец покусывал щеки, призывая кровь в жилах бежать скорее, побороться с ним. Вот и сейчас большие хлопья снега падали с черного ночного неба и пролетали мимо окна гостиной замка То, дразнясь своей беспечностью. В том, что Людовик прятался от среднего брата, Анри не видел ничего достойного осуждения. Рыба ищет, где глубже, человек, где лучше. А молодой архиепископ терпеть не мог хлопоты по хозяйству. Собственно для того, чтобы избежать занятий, что не по душе, люди и нанимают слуг, управляющих, распорядителей, и Луи имел полное право не заниматься тем, что ему было не по нраву. Несложно было предположить, что на своей личной вотчине Шарло превращается в тирана и деспота, третируя бесконечно всех и вся, но его родственники в своих домах завели те порядки, которые устраивают, прежде всего, их самих, а не неугомонного братца. На челе главы дома Лоррейнов залегла хмурая складка, серый взор стал суров, когда Майенн стал обвинять младшего из их рода в связи с потусторонним миром. Такие обвинения могли дорого обойтись любому, не будь он членом семьи. Однако, Шарль им был. И принц Жуанвиль до конца выслушал лепетание пэра Франции, прежде чем заткнуть ему рот на полуслове. Впрочем, к концу повествования испуганного герцога, забрезжил какой-то смысл. С трудом подавляя улыбку, просящуюся на уста, Генрих сделал большой глоток вина и отставил свой кубок на каминную полку, чтобы подрагивание пальцев не выдало беззвучного веселья. - Так, значит говоришь, дело было в кабинете? И наш маленький Луи оттуда испарился? Анри не очень раньше понимал, отчего так архиепископ скрывает от всех свое увлечение, но, судя по всему, «тайная комната» сослужила ему добрую службу в побеге от брата. - И, по твоей версии, он спутался с приведениями, научился у них принимать бестелесный облик и исчезать в одном месте, появляясь в другом? – уточнял Гиз, опустившись в соседнее кресло и сплетая персты в замок. Голос его был серьезен, но в глубине глаз заискрилось лукавство. - А вы молебен не пробовали заказывать за успокоение блуждающих по замку душ? Ты уже с кем-нибудь делился своими догадками, Шарло?
Charle de Mayenne: Шарль сделал еще несколько нервных глотков из своего бокала и тот опустел. Отставив ненужную более посуду в сторону, герцог выжидательно уставился на старшего брата. Он пристально вглядывался в спокойные черты всегда уравновешенного и сдержанного в эмоциях принца Жуанвиля. Смотрел и не находил в них ни малейшего признака беспокойства или гнева. Как первое, так и второе смущало и беспокоило Майенна, поскольку заставляло усомниться в истинности и справедливости сделанных им выводов. Если Генрих не счел нужным проявить хоть тень каких-то чувств, стало быть, известия, доставленные родичем, его нисколько не взволновали. Поначалу бедняге Майеннскому даже пришла в голову ужасающая в своей крамольности мысль: «Что, если и глава рода заодно с архиепископом и давным-давно посвящен в тайну?» Однако достойный сын Франсуа де Гиза, преданный семье до последней капли крови, с негодованием отмел ее, как грязный мусор… И вместо этого попытался сосредоточиться на вопросах, заданных «королем Парижа». Кажется, в них содержался какой-то толи намек, толи подвох. Несмотря на внешнюю толстокожесть и невосприимчивость к прозрачным намекам и тонкой игре, его светлость обладал феноменальным чутьем на смены настроений ближайших родственников. И теперь он как раз уловил такое изменение настроения у Анри. Единственное, несколько выбитый из колеи последними событиями и началом разговора пэр Франции все еще не мог распознать, что скрывается за внешне доброжелательным и заботливым тоном старшего из Лоррейнов. Поэтому отвечать средний из птенцов Лотарингского дома начал с некоторой опаской. - Ты прав, дорогой братец. Дело, действительно, происходило в кабинете его высокопреосвященства. И Людовик, как ты выразился, бесследно исчез именно оттуда. Однако, по-моему, место событий в данном случае не имеет никакого значения, ибо я не так глуп, как ты, очевидно, полагаешь. – Сказал Майенн, потирая подбородок и хмурясь. Похоже, ему удалось разгадать ход мыслей знаменитого стратега герцога де Гиза. Самодовольно ухмыльнувшись, Шарль продолжил куда уверенней: - Я простучал все стены на предмет нахождения в них потайного хода. Но, веришь ли, ничего не обнаружил. Комната совершенно обыкновенная и не скрывает в себе никаких секретов! К тому же, мне удалось задать несколько наводящих вопросов прислуге, занимающейся уборкой в этом помещении, и слуга с готовностью подтвердил, что никаких тайных коридоров и дверей здесь нет. Хотя в самом замке, разумеется, они существуют. Более того! – Входя вновь во вкус, добавил его светлость, вздымая толстый указательный палец в жесте, призывающем ко вниманию. – Этот же добрый малый (весьма разговорчивый, кстати) поведал мне множество прелюбопытных историй, когда его хозяин вот точно также пропадал невесть куда! Майеннский умолк, набирая в грудь побольше воздуха для следующей тирады, ведь еще не на все вопросы были даны исчерпывающие ответы с необходимыми пояснениями. Герцог отличался удивительной последовательностью и обстоятельностью во всем, за что однажды брался. Быть может, именно это качество позволяло ему столь успешно вести финансовые дела семьи. Шумно выдохнув, он заговорил с удвоенной горячностью, намереваясь во что бы то ни стало убедить старшего брата в собственной правоте: - Какой молебен, Анри? Очнись! Ты с ума сошел? Да разве я похож на сумасшедшего? С последним утверждением, правда, можно было поспорить, т.к. именно на безумца более всего походил Майенн в своей одержимости призраком замка То. Да и эта ночная вылазка в одном исподнем… Лепет, который он перед тем, испуганный внезапными встречами в темном коридоре, нес терпеливо слушавшему его Генриху… Все это в совокупности наводило на определенное мнение о душевном благополучии Шарля. - Разве же можно доверить такую тайну кому бы то ни было, кроме родственников? Ну, право, братец, не сестричке же Като рассказывать мне столь ледянящие кровь подробности? Я ждал тебя… И ничего не предпринимал. На мой взгляд, это было единственно верное и единственно возможное решение в подобной ситуации. Или ты считаешь иначе? Возможно, мне стоило сходить в храм? Помолиться? Заказать молебен во здравие всей семьи? – Засуетился герцог, не понимая реакции принца Жуанвиля: одобряет? Порицает? Сердится?
Henri de Guise: Красиво очерченная бровь главы лотарингского дома чуть приподнялась, выдавая едва уловимую иронию, ибо взгляд его стал строг и суров, а черты лица обрели неподвижность. - И давно ты путаешься с челядью, Шарль? Давно водишь беседы со слугами? – принц Жуанвиль, любимец солдат, никогда не брезговал общением со служивым людом у костра, слушая их побасенки и посмеиваясь про себя над ними. Но солдат должен знать, что его командир его слышит и слушает, тогда он будет ретив в бою за двоих. Генрих де Гиз, кумир парижан, умел в хоре толпы различить самый нуждающийся глас и воздать ему помощь по надобности, и простой люд платил ему сторицей любовью за внимание. Но никогда Анри де Лоррейн, хозяин Отель-де-Гиз, не позволял себе якшаться с лакеями настолько, чтобы слушать нелепые сплетни, которые о своих господах сочиняют слуги. И никогда не подавал подобного примера братьям. Его всегда интересовали только доклады по делу. А свои фантазии обслуга должна была держать при себе, если не хотела лишиться места и получить порку. - Быть может, ты мне еще в подробностях расскажешь о том, какие недостатки были свойственны нашему дядюшке? Наверняка старые слуги о них хорошо осведомлены. Длинные пальцы, украшенные единственным перстнем, перстнем отца, скользнули по гладкой резьбе подлокотников. Генрих с детства любил ощущать в руках сталь и дерево, находя в одной силу, а в другом - успокоение. - Ты, пэр Франции, наследник лотарингского рода, полный сил мужчина, умнейший делец, в руках которого все превращается в золото, и ты поверил в небылицы прислуги, позволив запугать себя так, что потерял свое лицо? А тебе не приходило в голову, Шарло, что вся эта свора, узнав о твоих подозрениях, по твоим же вопросам, просто напросто нашла себе развлечение в твоей персоне? Что тот же повар Людовика подговорил всех отомстить тебе за то, как ты недооцениваешь его умения, крича о его бездарности на каждом углу. Во даже мне уже успел поведать, - сделав неопределенный жест рукой, де Гиз просто напросто махнул ей и склонился к брату, снизив голос до шепота. - Прежде, чем слоняться ночами и слушать чужих, нужно было пойти к самому к Людовику и все у него спросить. Надеюсь, ты хоть не успел своими страхами поделиться с женщинами в доме, раз уж до Бога еще не добрался? – Лоррейну очень хотелось спросить, как тут все, как его Анриетта, по сияющей зелени глаз которой он безумно соскучился и особо остро ощутил это именно сейчас, будучи так близко от нее, но прежде стоило утихомирить Майенна. Луи, конечно, тоже хорош! Так испугать родного брата! Но, как подозревал Генрих, Шарль достал архиепископа до печенок. С другой стороны, чтобы быть до конца справедливым, Анри признавал, что хозяин замка То мог уделить некоторое внимание родственнику, поступившись с собственными неудобствами. И за то, что младший из «дроздов» так обошелся со средним, его стоило наказать. Мир в семье возможен только если быть справедливым к каждому.
Charle de Mayenne: Шарль испуганно вжал голову в плечи, когда понял, что старший брат вовсе не одобряет ни его рассказа, ни предпринятых им действий. С самого раннего детства Майенн терпеть не мог, когда Анри принимался отчитывать кого-нибудь из семьи. Обычно, это грозило вылиться во всеобщее наказание. «Король Парижа» отличался паталогической тягой к соблюдению законов равновесия и справедливости. Поэтому средний из Лоррейнов, внимательно вслушиваясь в слова герцога, отчетливо понимал, что достанется не только ему, но и Людовику. Уж лучше бы он попридержал язык за зубами, а свои страхи – в пределах личных покоев! Теперь пэр Франции прекрасно видел все недостатки такого блестящего своего плана. Глава семьи – не тот человек, которого можно разжалобить жутковатыми подробностями мистических историй. Военный, стратег – он и мыслит соответствующе. Подобный же уровень мышления Майеннскому явно чужд. А раз так, то и нечего было бросаться к родичу с воплями о помощи. Но уже изменить что-либо, к сожалению, не представлялось возможным. Оставалось одно – честно сознаться во всех грехах, покаяться и опять, как в детстве, пообещать Генриху, что он больше так не будет. Этим и стоило заняться немедленно, пока гнев старшего сына Франсуа де Гиза не возрос до тех высот, когда он перестает слышать какие бы то ни было аргументы и оправдания. - Ты прав, братец. Тысячу раз прав! Слуги – не лучшие советчики. Их речам доверять нельзя. Я совершил ошибку, которую готов признать. Однако и ты пойми меня, ради Бога, это было так ужасно! Луи… Наш маленький Луи исчез! Растворился в воздухе… Господь всеблагой! Мне до сих пор делается дурно, стоит лишь припомнить тот день… - Скороговоркой заговорил его светлость, наклоняясь всем телом вперед – ближе к принцу Жуанвилю и доверчиво заглядывая тому в глаза. Пухлая рука герцога метнулась к широкой груди и со смачным шлепком легла в вырез незавязанной на горле ночной камизы в районе весьма приблизительного расположения сердца. Голос среднего из братьев сделался проникновенным и почти что заискивающим: - Будь снисходителен. Не к лицу герою и любимцу простонародья чересчур жестко упрекать своих близких в том, что и они стремятся оказаться в центре интереса простого люда. Да, мы лишены того невероятного чутья, которым владеешь ты… Нам не дано так легко предугадывать помыслы и нужды человечьи… Но мы учимся. Стремимся! Шарль тяжело вздохнул, показывая, как тяжело лично ему дается подражание несметным талантам старшего брата. Слова Анри о том, что прислуга могла над ним попросту посмеяться, нисколько не огорчили Майеннского. Внешне он выглядел добродушным толстяком, щедрым и добрым феодалом, всегда готовым прислушаться к тому, о чем судачит его дворня, и вместе с ней испытывать страхи, радости и волнения. Так пусть этот образ сохранится в неприкосновенности. У каждого из братьев своя манера вести хозяйство и свое обыкновение в обустройстве домашнего быта. Челядь замков герцога, несмотря на повышенные требования господина, частые капризы и всевозможные причуды, души в нем не чаяла именно за эту несвойственную большинству дворян привычку – замечать их присутствие, говорить с ними и вникать в особенности их дел. - И, конечно, я ничего не говорил ни Катрин, ни Антуанетте. – Обиженно добавил герцог, демонстративно отодвигаясь от Генриха. – Не понимаю, как тебе подобное вообще в голову могло прити?! Я дурак и глупец – бывает. Но не полный безумец, который станет делиться собственными кошмарами с женщинами! Это ты хватил лишку. Решив, что обида – отличный способ отвлечь «короля Парижа» от нотаций и словесной порки, Шарль отвернулся и запахнул на груди теплый плед, закрываясь от брата, словно жемчужница в своей раковине.
Henri de Guise: Больше всего сейчас Шарль напоминал толстого лиса, застрявшего под корягой во время погони за зайцем, и убеждающего всех, что это совсем не его хвост торчит по другую сторону от нее. Генрих бы даже рассмеялся, не считай это излишним в данной ситуации. Он знал своих братьев с момента их рождения, знал все их хитрости и слабости, потому что именно ему пришлось в совсем еще юном возрасте заменить погибшего отца и предавшую их и память своего супруга мать. Вот сейчас применялся излюбленный прием среднего из сыновей Франсуа де Гиза – обида на весь мир. Но Анри был давно не чуток к этим манипуляциям, хотя и признавал за Майенном определенную ловкость и навык в этом маневре. Значит, Антуанетте и Катрин он ничего не рассказал. Это уже радовало. То, что Генриетта де Невер была не в курсе страхов герцога свидетельствовало то, что дворец То еще не был разобран по камню, в поисках приведений, на что вполне была способна деятельная натура принцессы Клевской-старшей. - Безусловно, Шарло, вы все молодцы, - вынес, наконец, свой вердикт глава дома, не убавляя строгости во взгляде и голосе. – И, что стараетесь, и что учитесь. Но, все же, - Гиз сделал многозначительную паузу, - как бы ты не управлял своей челядью в своих владениях, позволь Луи устанавливать у себя свои порядки. И чти этот дом, не как свой собственный, а как его. То есть, с большим пиететом относись ко всему, что здесь происходит по воле нашего юного архиепископа. Защитив таким образом интересы одного из братьев, теперь требовалось полить мед на изболевшуюся душу другого. - Но ты прав в другом, - за несколько мгновений, в которые пэру Франции позволялось подумать, в чем же именно он прав, принц Жуанвиль наполнил свой бокал горячим вином и сделал несколько глотков. – Между нами троими не должно быть тайн, тем более таких, которые заставляют нас бояться друг друга и подозревать в чем-то неблаговидном. В этих словах была вся политика дома Лоррейн. Весь мир может быть против них, но они должны быть вместе и непорочны друг для друга. Это не даст возможности врагу даже попытаться вбить клинья недоверия в их семью. - Поднимайся и пойдем разбудим Луи. Пусть он сам все объяснит тебе. У «короля Парижа» слова никогда не расходились с делом, потому первым поднялся он сам, подавая тем самым пример брату. Людовик должен был объясниться с Шарлем за свой обман, пока Майенн, упаси Господи, не похудел от переживаний. Этого он точно не простит юному князю церкви. Ночь обещала пройти быстрее, чем намечалось, но то и к лучшему. Да может и самому Анри удастся поговорить с архиепископом, не дожидаясь рассвета.
Charle de Mayenne: Шарль обиженно сопел, выслушивая строгие нотации брата. Да, он понимал всю справедливость вменяемых ему в вину замечаний, но смириться с этим не мог и не желал. У него попросту в голове не укладывалось: как могут люди столь небрежно и даже безразлично относиться к обустройству праздничных мероприятий? И, в частности, торжественных трапез – самого помпезного и важного из атрибутов любого парадного события? Нет, положительно, мир сошел с ума, если его братья, как и скучное большинство, считают, что ему не стоит вмешиваться и обустраивать приемы по своему усмотрению. «Пускай! Им же хуже…» - Дулся Майенн, пока принц Жуанвиль требовал от среднего из родичей по мере возможностей и в силу характера соблюдать пиетет в доме архиепископа. «Мне-то что? Я могу и ничего не делать… Вот только посмотрим, во что это Вам обойдется!» - Злорадно закончил пэр Франции полосу мрачных мыслей и переключился на куда как более интересные вещи. Предположения среднего из Лоррейнов по поводу точно отмеренной дозы справедливости на долю каждого из участников внутрисемейного конфликта, розданной уверенной дланью великого полководца, оказались верны – чего, впрочем, и следовало ожидать. Единственное, что стало немалым потрясением для его светлости – так это быстрота возмездия. Анри не стал размениваться по мелочам и, выписав «счет» одному родственнику, намеревался тут же «воздать по заслугам» и второму. - Я все понял. Обещаю впреть сдерживать свои инстинкты и не вмешиваться в процесс подготовки к чему бы то ни было без персонального приглашения с Вашей стороны, дорогая моя семья. Об одном лишь заранее уведомляю и прошу учесть… - Пробурчал Майеннский, смиряясь с тем, что глава рода по многим статьям прав; но, главное, имеет полное право на «воспитание» подвластных ему членов фамилии подобным образом. – Если меня позовут тогда, когда будет слишком поздно и исправить ничего нельзя – сами будете нести ответ перед гостями, друзьями и родичами. Я без зазрения совести «умою руки», ибо меня не сочли достойным довести до совершенства то, что так легко портят глупые слуги и тупоголовые наемные работники! Высказавшись подобным манером, герцог грузно поднялся из кресла и плотнее запахнул на широких плечах теплый плед. В коридорах дворца То, как и в прочих коридорах прочих каменных замков, царили ледяные сквозняки, особенно неприятные теперь – в самую морозную пору зимы. - Пойдем уж, раз тебе так нетерпится выразить свое неудовольствие малышу Луи. – Тяжело вздохнул он, отпирая дверь и высовывая нос наружу. Повертев головой туда-сюда, чтобы самолично убедиться в том, что никаких призраков (пусть их даже и не существует по мнению герцога де Гиза) там нет, Шарль сделал первые робкие шаги, освобождая дверной проем и пропуская вперед «короля Парижа». Как бы там ни было, а у храброго братца куда больше шансов не упасть в обморок при встрече с настоящим привидением! - Хотя, конечно, будь я на твоем месте (тьфу-тьфу-тьфу, что я не на нем) – сбивчиво говорил Майенн по дороге к спальне Людовика, семеня за надежной спиной Генриха, - то все-таки дождался бы утра. Справедливость и равноправие в семье – это, конечно, бесконечно важно, но не до такой же степени! В конце концов, мальчик устает. Он много работает. У него нервная должность! Молодой, растущий организм… Ему надо хорошо питаться и много спать. Может, повернем назад, а? Или поищем неупокоенные души где-нибудь еще? На кухне… Или в погребах? Я уверен, что если они и водятся, то именно там!
Henri de Guise: - Ты сам его обо всем предупредишь и уведомишь. Генриху, собственноручно несущему канделябр со свечами, хотелось либо откровенно встряхнуть братца за шкирку, либо самому обратиться в бесплотное существо, дабы уж окончательно струсившего Майенна довести до икоты. И то, и другое заставило бы прекратить нести чушь среднего из Лоррейнов. Воображение Шарло откровенно поражало. Де Гиз же, начисто лишенный веры в магию и прочую чертовщину, спокойно дошел по коридорам замка То до дверей покоев Людовика и распахнул их. В спальне Луи горели свечи, потрескивал камин, полог кровати архиепископа был задернут. В заговорщицком жесте Лоррейн-старший приложил палец к губам, призывая Шарля к тишине. Тяжелые шаги военного неожиданно стали бесшумны. В полном беззвучии он подошел к ложу младшего брата и одернул тяжелые занавеси. Вместо возгласа удивления короткий смешок вырвался из груди «короля Парижа». В серых глазах, в обнимку с отражением огня свечей, танцевало озорство. Его преосвященство еще не ложился почивать – подушки были не примяты, одеяла аккуратно расправлены. - Наш молодой и растущий организм, похоже, в сне нуждается не слишком сильно, - негромко проговорил Анри, отступая на шаг и давая возможность знаменитому гурману полюбоваться открывшейся ему картиной. Тяжелая рука в братском объятии легла на широкое плечо Майенна. - Так где любят обитать призраки? На кухне? В погребах? – крепко держа пэра Франции за плечо, чтобы тот не струхнул окончательно и не ударился в бегство, Генрих развернул его к дверям и направился прочь из спальни хозяина дома, взяв курс прямо на его кабинет. - Я полагаю, что нам стоит поискать там, где ты впервые столкнулся со всей этой мистикой, где наш малыш впервые исчез с твоих глаз, - не давая возможности Шарлю сбежать, принц Жуанвиль твердо вел его намеченным путем, испытывая сильное желание пошутить над обоими родственниками. - Сейчас мы придем в кабинет, я начну взывать к духу Людовика, а ты, когда он появится, поймаешь его в свой плед, и мы учиним допрос, где дух оставил тело, дабы воссоединить их раз и навсегда друг с другом. Ты готов к такому подвигу? Стараясь не рассмеяться, Гиз незаметно покусывал себе губу. Лицо было выдержано, Таинственность соблюдена. Оставалось надеяться, что господа Лоррейны не хлопнутся в обморок, аки девы, при виде друг друга.
Louis de Lorraine: Оставив заботы минувшего дня там, где им и положено быть – в прошлом, а тревоги о своих прихожанах возложив на плечи Всевышнего, архиепископ славного города Реймс заперся у себя в мастерской и решал очень важный для себя вопрос – из какой ткани сделать паруса на миниатюрном Генри Грейс е'Дью. На верстаке перед Людовиком, как перед заправским портным, лежали несколько отрезов парусины, из которых делали «крылья» настоящим кораблям, но молодому священнослужителю казалось, что эта грубая материя будет не столь гармонично смотреться на его творении, как хотелось бы. Ей чего-то не хватало, а чего именно Луи понять не мог и озадаченно мял в руках лен. Шелк же, что лежал рядом, смотрелся бы идеально с точки зрения цвета и блеска, но он был слишком легким, чтобы держать форму. Поколебавшись, Лоррейн сложил обе ткани друг с другом и нашел, что возможно это неплохое решение. Взяв уголь, он четкими жестами расчертил на ткани выкройку, и уже готов был приступить к отрезу, когда услышал едва слышный шорох из-за двери, ведущей в кабинет. Время было позднее, и слуга вряд ли бы решился тревожить в этот час своего господина. Но шорох повторился. Кому понадобилось ночью забираться в кабинет младшего из лотарингцев? Отложив в сторону уголь, его преосвященство на цыпочках подошел к двери и прислушался, замерев. В соседнем помещении явно что-то происходило. Воры? Злоумышленники? Но это нужно быть невидимкой и самоубийцей одновременно, чтобы проникнуть в замок То незамеченным охраной, а потом еще надеяться выбраться из него. Однако, некие бумаги, что хранились у брата Генриха де Гиза, стоили того, чтобы ради них рискнуть жизнью. И мало кто мог предположить, что молодость не является порукой неосмотрительности – несмотря на возраст, и на то, что этот дом ныне принадлежал ему, Людовик не терял бдительности, и все важные бумаги были надежно спрятаны в тайники, которыми считал нужным обзаводиться каждый новый владелец замка. Однажды Луи с упоением посвятил несколько часов тщательнейшему обыску господских комнат, и нашел больше десятка таких укромных местечек, и был уверен, что не обнаружил даже половины их, ибо большего количества тайн, коим обладали князья церкви, не обладал никто. Они были хранителями секретов множества душ и при помощи их правили миром. В одном из таких тайников младший сын Франсуа де Гиза обнаружил бумаги, компрометирующие каждого из членов первого городского совета города Реймса созданного еще в середине четырнадцатого столетия. Эти документы были кропотливо собраны рукой Жана де Краона и спрятаны в одну из стоек постели наместника церкви. Но люди умирают, иногда так и не успев освободить руки от чужих тайн, и эти тайны живут в предметах мебели, в стенах, полах, во всем том, что навсегда останется немо, если не найдется тот, кто заставит их разомкнуть «уста». Откинув мысль о непрошеных гостях, Лоррейн стал гадать про себя, кто из обитателей дома мог проникнуть в его кабинет и с какой целью. Не находя ответов на свои вопросы, он не заметил, как сосредоточенно трет лоб и скулу пальцами измазанными углем.
Charle de Mayenne: Шарлю все же было страшно. Несмотря на то, что впереди твердо вышагивал сам гроза гугенотов и лучший стратег государства, средний из Лоррейнов испытывал безотчетный ужас перед неведомым. Этот ужас многократно усилился, когда спальня Людовика оказалась пуста. Постель была даже не смята, хоть в комнате и горели свечи, потрескивали дрова в камине и, казалось, все было готово к тому, чтобы принять своего хозяина. «Господь всемогущий, спаси и помилуй…» - непослушными губами пробормотал герцог и трижды перекрестился. Прикосновение тяжелой руки старшего родича к плечу заставило несчастную жертву мистификации подпрыгнуть от жути и громко икнуть. - Н-нет, Анри, я никуда не пойду! – Продолжая заикаться, невнятно пробормотал Майеннский и постарался упереться ногами в пол, не желая сдвигаться с места. Свиданий с призраками на эту ночь с него было явно достаточно! Теперь только крепкий сон или большое количество самой разнообразной снеди были способны залечить полученные пэром Франции глубокие душевные травмы. Впрочем, сопротивляться намерениям Генриха де Гиза – это равноценно сопротивлению могучей природной стихии. Даже не заметив упорства брата и его откровенного нежелания продолжать полуночную эскападу, принц Жуанвиль целенаправленно потащил Майенна за собой. И потащил не куда-нибудь, а в кабинет! В то самое ужасающее место, где его светлость впервые стал свидетелем загадочного исчезновения архиепископа Реймсского. - Изверг… Тиран… Зверь… Вот увидишь, Всевышний тебе этого не простит, будь ты хоть трижды героем… Если я умру, эта смерть будет на твоей совести… Она ляжет несмываемым пятном на твою безупречную репутацию… Она станет проклятием нашей семьи… А из меня получится весьма озлобленное и очень голодное привидение… - Пытаясь себя хоть как-то подбодрить, бормотал средний из детей Франсуа де Гиза всю дорогу от опочивальни малыша Луи до его рабочего кабинета. И Шарля вовсе не пугала перспектива разгневать столь крамольными речами главу рода. Страшнее, чем ему сейчас от предстоящей встречи с потусторонним миром, герцогу стать уже попросту не могло. Кабинет встретил их полным отсутствием каких-либо признаков присутствия здесь юного клирика. Майеннский даже успел выдохнуть с явным облегчением. Похоже, общение с неупокоенными душами и прочими представителями загробного существования на сегодня все же откладывалась. Однако «король Парижа» одной своей фразой избавил бедолагу от всякой надежды и лишь усугубил состояние нервного возбуждения, щедро приправленного боязнью и, как бы это не звучало странно, - любопытством. - Т-ты будешь взывать?.. Анри! Н-нет, н-нельзя… Я н-не позволю… - Не в силах совладать с прорывающейся в голосе дрожью, почти прошептал его светлость, крепче закутываясь в наброшенный на плечи теплый плед, как будто он мог умерить колотящий его озноб и согреть внутренний холод, сковавший сердце. Серьезность намерений родственника пугала Майенна ничуть не меньше перспективы увидеть явление младшего брата в виде полупрозрачной светящейся субстанции (именно так он представлял себе бестелесное существование, позволяющее проходить сквозь стены и испаряться из запертых и надежно охраняемых помещений). Но, как уже было сказано выше, возражать Генриху, вставшему на путь истины и установления справедливости, являлось делом заведомо проигрышным, а потому средний из птенцов Лотарингского гнезда с тяжелым, протяжным вздохом был вынужден смиренно принять уготованные ему судьбой испытания и только помолиться за то, чтобы выдержать их с честью, достойной своего высокого положения и семейной гордости. Сняв с плеч широкий, темный плед и расставив пошире ноги, чтобы устоять на месте даже тогда, когда явится «гость из Преисподней», герцог сдавленным голосом почти пропищал, уподобившись трусливой серой мышке: - Давай… Я готов…
Henri de Guise: Нешуточный испуг брата, приведший уже к заиканию, почти заставил Генриха сжалиться над ним и прекратить разыгрываемую комедию, но мало было дел, которые старший Лоррейн не доводил до конца. Тем более, что урок требовалось преподнести обоим братьям. Поэтому, изобразив кипучую, но довольно-таки бесшумную деятельность, насколько это было возможно, герцог вставал на разные места в кабинете архиепископа, словно бы примерялся, откуда «дух» его должен услышать лучше всего. - Шарль, не трясись так. Ты своим видом сейчас сам, кого хочешь, напугаешь. Несколько раз он переставлял с места на места и Шарло, наконец, определив ему место около большого гобелена, закрывавшего изрядную часть стены в комнате. Именно в ту сторону открывалась дверь мастерской Луи, насколько помнил его старший брат. Все это действо напоминало Анри их проказы в детстве, когда всей семьей они возвращались с рождественского богослужения, отец с матушкой встречали гостей дома в большой зале Отеля Клиссон, а дети Франсуа де Гиза и Анны д'Эсте разбегались по замку и устраивали друг другу шарады и сюрпризы. Некоторые из которых для детских глаз казались неимоверно ужасными. Любимым делом Генриха было пугать обжору Шарля, водить его в подвалы родового «гнезда», а Луи, спрятавшись к каком-нибудь углу, то ухал, то пищал, изображая неведомых зверей. Генрих грустно улыбнулся. Если взять происходящее сейчас, то почти ничего не изменилось с тех пор. Если не считать убийства отца, предательства матери, политики, захватившей их всех в свои сети, войн, которые наполнили их жизни, и того, что все они повзрослели. Но эта ночь, с ее маленьким приключением, с тем, что они снова все вместе и вновь, уже не сговариваясь, Анри и Луи пугают беднягу Шарло – это было настоящим подарком к наступающему дню рождения главы лотарингского рода. Он даже забыл о страхах, которые пугали его самого – о предстоящей встрече с Анриеттой Неверской. Видит Бог, Лоррейн-старший предпочел бы встретиться в самом жутком подземелье с сотней призраков, чем с одной обиженной и разгневанной невесткой. Когда Майенн сказал, что готов, принц Жуанвиль встал по другую сторону от гобелена, и довольно громко произнес: - Луи, выходи. Я приехал.
Louis de Lorraine: Затаив дыхание, архиепископ Реймсский вслушивался в звуки, похожие на слабый шелест, доносившиеся из соседней комнаты. Он настолько был поглощен этим занятием и настолько дал волю своей фантазии, что прозвучавший где-то совсем близко голос старшего брата был и вправду подобен грому среди ясного неба по эффекту своей неожиданности. Людовик почувствовал, что колени его дрогнули раньше, чем он осознал реальность происходящего и, глубоко и успокоено вздохнув, поспешил открыть дверь и выскользнуть из своего убежища. - Анри! – только и успел радостно воскликнуть священнослужитель, торопясь навстречу родственнику и откидывая в сторону гобелен. Последним, что увидел Лоррейн, прежде, чем свет померк и его заключили в суровый обод чьих-то стальных объятий, было лицо принца Жуанвиля. Всячески отбрыкиваясь от попытки пленения, юный князь церкви наступил пребольно кому-то на ногу и довольно чертыхнулся при этом. Измена? И чтобы в ней принимал участие Генрих?? Это было невозможно! Но мысли путались, зато тело явственно подсказывало, что держит его некто большой и сильный, что на голову ему наброшено не что иное, как один из домашних пледов, коих было множество в замке То. Внезапно Луи успокоился и перестал трепыхаться. Он твердо верил в свою абсолютную нормальность и в то, что лик герцога де Гиза не явился ему вместе с голосом главы дома по причине собственного слабоумия. Но поскольку плед на него накинули сзади, и ручищи, сделавшие это были огромны, то несложно было предположить, что сообщником «короля Парижа» d этот раз являлся не кто иной, как герцог Майеннский. - И что за шалости вы удумали в ночи, два не наигравшихся в детстве пэра Франции? – послышался насмешливый голос Лоррейна из-под покрывала. – Или это новый способ испросить благословения?* *согласовано с Charle de Mayenne
Henri de Guise: - Шарло, ослабь хватку, - посмеиваясь, Анри уселся на краешек рабочего стола архиепископа Реймсского. – Больше, чем есть, уже не напугаем, зато ты со страху ненароком можешь и придушить нашего малыша Луи. Ослабь, но не отпускай. Гиз ощутил легкий укол совести, когда младший из лотарингцев с радостью бросился к нему навстречу и угодил в ловушку. Но умильная картина, которую являли собой его родственники сейчас, компенсировала все душевные укоры. Мальчишки, как в детстве, они хулиганили и развлекались. А Людовик держался молодцом – не кричал, не беленился, был спокоен и рассудителен, трезво мысля даже в критический момент. Генриху было чем гордиться за брата. - Это не шалости, мой маленький служитель церкви, эта кара свыше, - назидательным тоном изрек принц Жуанвиль, беря в руку перо из чернильницы, стоящей неподалеку. – И тебе предстоит сполна понести наказание за бессовестное издевательство над родственником. Каждому воздастся по делам его, помнишь? – коварно улыбнувшись своему сообщнику, герцог показал ему, что нужно поднять «пленнику» рубашку и оголить живот. - Ты по что доводишь брата нашего до икоты и вынуждаешь ловить по ночам призраков? Но вот теперь, как этот призрак пойман, мы уж не дадим ему так просто избежать наказания за бессонные часы, не так ли, Майенн? Сколько времени два старших брата предавались сладостной мести, мягким кончиком пера выводя на коже младшего узоры, сложно было сказать с точностью, однако вся экзекуция вскоре превратилась в большую возню, в которой три взрослых и уважаемых представителя рода Лоррейн с упоением и хохотом пытались побороть друг друга. У Людовика не было бы никаких шансов, не будь он столь гибок и изворотлив, а герцог Майеннский столь тучен. - Знаешь, Луи, я считаю, что ты должен, рассказать Шарлю о том, чем занимаешься в своем «убежище», чтобы разуверить его в твоей связи с потусторонним миром, - лежа на ковре между родными, Анри старался отдышаться и восстановить, наконец, справедливость.* *согласовано с Charle de Mayenne и Louis de Lorraine
Louis de Lorraine: Это было уже слишком! Слишком жестокой была пытка, и Генрих это отлично знал. Знал, что младший брат с детства до смерти боится щекотки. И какой бы ни была вина Людовика, он не заслужил такого подлого решения главы семьи. Завязалась возня, где Луи приходилось извиваться ужом, чтобы хоть как то избежать прикосновения пера к своеу животу. Вскоре все трое оказались на полу, где с упоением отвешивали друг другу тумаков под дружный хохот. Веселье вытеснило обиду. - И все же вы два бесчестных человека, - наконец, выдохнул архиепископ, посмеиваясь. - Как вы могли вдвоем поднять руку на служителя Господня, а? Не боитесь кары свыше, несчастные?! Однако, следовало признать, шутка, сыгранная им с Майенном, была не менее жестока, чем месть, учиненная братьями. Но кто бы мог подумать, что Шарло станет одержим поиском и поимкой призрака, которого сам себе нафантазировал? Принц Жуанвиль был прав – было справедливо посвятить среднего из лотарингцев в тайну небольшой комнаты, скрытой гобеленом. - Ладно, вставайте и пойдем. Кстати, Анри, я почти закончил «Великого Гарри», - сам поднявшись с ковра, молодой священнослужитель откинул ткань, скрывающую дверь в его мастерскую и жестом пригласил родственников следовать за ним. Почти до утра он рассказывал Шарлю и Генриху о достоинствах знаменитого корабля и показывал им свои поделки. Когда же рассвет был уже совсем близко и утомленный, но успокоенный Майенн отправился в постель, Людовик положил руку на плечо Генриха де Гиза и взглянул в его серые глаза. - Ты уже говорил с ней? – пояснять, что под «ней» он подразумевает герцогиню де Невер, не стоило. Впрочем, по лицу знаменитого полководца, изменившемуся при этом простом вопросе, он уже понял, каков будет его ответ. Понял и то, что спать ему этой ночью так и не доведется. Братьям предстоял серьезный разговор. Эпизод завершен
полная версия страницы