Форум » Игровой архив » Вот и захлопнулся капкан » Ответить
Вот и захлопнулся капкан
Гратин д'Орильи: 1 мая 1577 года. Париж, Бастилия.
Ответов - 8
Гратин д'Орильи: Королевская тюрьма за несколько столетий своего видела разных узников. И знатных, и совсем простых. Некоторым из них посчастливилось выйти из нее, как Гуго Обрио, некоторые провели в ней долгие годы, как епископ Верденский. Иные же выходили из нее только для того, чтобы закончить свою жизнь на Гревской площади. Первый день своего заключения, Гратин д’Орильи верил, что все это случайность и недоразумение, которое развеется в ближайшие часы, и держался соответственно. Брезговал присесть на деревянную скамью, с презрением отказался от жидкой похлебки с ломтем хлеба. И прислушивался к каждому шуму за дверью, ожидая, что вот-вот придет герцог Анжуйский и освободит своего верного слугу. Так прошла ночь, и барон де Сен-Леже не сомкнул глаз. Арест во время бала оказался для него полной неожиданностью. Ответив Крильону на все вопросы, которые тот имел задать свитскому герцога Анжуйского, он ожидал, что ему позволят вернуться к своему господину, однако, все вышло не так. Все вообще было не так, о чем он попытался объяснить коменданту крепости. Тот молча выслушал узника и так же молча ушел. На вторую ночь Орильи не выдержал и уснул, вздрагивая при каждом шуме, а проснувшись, долго обводил темницу мутными глазами, пытаясь понять, где он и что с ним. На третий день он впал в буйство, бросаясь на стены: - Позовите герцога Анжуйского, - кричал он. – Расскажите ему, что я здесь! Но старинная крепость-тюрьма слышала и не такие крики, поэтому отвечала молчанием. А потом из Гратина д’Орильи словно выпустили всю кровь. Он побледнел, лег на скамейку, обхватив себя руками, и только изредка стонал: - За что? Удивительно, но не смотря на все злодеяния, лютнист считал себя невинным, да и правда, именно в этом преступлении, в убийстве графа де Бюсси и семейства Монсоро он был невиновен.
Екатерина Медичи: Досадная роковая случайность, смерть графа де Бюсси, конечно, отвлекла внимание двора и Парижа от гибели графа и графини де Монсоро, но вызвало очень много шума. Очень. А после того, как господа анжуйцы напали на след нанятых разбойников в «Путеводной звезде», стало ясно, что замолчать это дело не удасться. Крильон, по приказу короля, вел свое расследование, виконт де Рибейрак с друзьями рыскал по Парижу и предместьям, заглядывая под каждый камень. К том уже, Медичи очень не понравился взгляд Людовика де Можирона, брошенный на нее те памятным вечером… не исключено, что маркиз так же сунул свой нос в это дело. Словом, Медичи срочно нужен был кто-то, на кого нужно было свалить это дело. И, подумав хорошенько, она пришла к выводу, что это может быть конфидент ее сына, Гратин д’Орильи. Поговорив с сыном, и убедившись, что Монсеньор относится к происходящему вполне здраво, то есть в ужас не впадает и излишней щепетильностью по отношению к своему конфиденту не отличается, Флорентийка начала действовать. Прежде всего, она дала понять коменданту Бастилии, что узник этот – весьма и весьма вероятно – и есть виновник в ужасном убийстве на ночной дороге. Конечно, король ведет расследование, и будет суров, но справедлив, но все же, некие факты… Медичи многозначительно промолчала, а комендант понимающе кивнул. В эти дни Париж скорбел по своему любимцу и герою, и, хотя он имел множество недоброжелателей, открыто возрадоваться его смерти значило подвергнуть себя гневу толпы. Горожанам, лавочникам, трактирщикам и торговкам было все равно, сколько благородных господ он убил, и сколько благородных дам соблазнил, к ним он всегда был добр и щедр. Так что пара слов коменданту, пара слов тем неприметным людям, что служили ей и только ей, и вот уже на третий день у ворот Бастилии стали собираться небольшие кучки парижан, требующих выдать им убийцу Клермона. - Надеюсь, они не пойдут на приступ крепости, - озабочено проговорил комендант, выглядывая в окно. – Не велеть ли встать у ворот аркебузерам? - Полноте, - благостно ответила королева-мать, приехавшая этим утром в Бастилию в неприметном экипаже без гербов. – Покричат и разойдутся. Король еще не вынес решения относительно судьбы барона де Сен-Леже. Он лишь дал разрешение на его допрос, если понадобится – с пристрастием. Флорентийка достала из рукава документ и подала его коменданту. - Но, прежде чем барона будут расспрашивать о случившемся, я бы хотела поговорит с ним лично, без свидетелей. Дать ему шанс раскаяться и спасти свою душу. Все же он много лет служил моему сыну, и служил хорошо. - Ваше величество очень добры, - поклонился комендант. – Я немедленно отдам приказ привести сюда заключенного.
Гратин д'Орильи: Лязгнул железный засов, заскрипела дверь на давно несмазаных петлях, из коридора на Гратина Орильи пахнуло зловонной сырость. Он приподнялся на локте, с надеждой глядя на фигуру стражника, вставшего в дверях. Мелькнула надежда – принц, наконец, вспомнил о нем! По правде сказать, барон де Сен-Леже не верил, что Франсуа от него отказался. Это было бы предательство, немыслимое даже для герцога Анжуйского, чей змеиный нрав был Орильи хорошо известен. Их столько связывало, столько мрачных тайн, так что если не из любви, так из страха перед тем, что тайны эти могут быть раскрыты, Его высочеству следовало поторопиться и вызволить своего слугу из этих мрачных застенков. - Гратин д’Орильи, барон де Сен-Леже, идите за мной. Голос стражника был бесцветен, как вылинявшие от времени и слез узников камеры Бастилии, но лютнисту он показался райской музыкой. Поспешно вскочив со своей скамьи он сделал смешную попытку привести в порядок свою одежду, безнадежно испорченную сыростью и грязью, с недоумением взглянул на руки. Ладони были разбиты в кровь и неприятно горели и горло саднило. Кажется, он кричал, бросался на стены, или это был страшный сон? «Да», - решил Орильи, следуя за стражником сначала по коридору, потом по узкой лестнице. – «Это был страшный сон». Он скоро о нем забудет. Удивляло только то, что его вели не во двор, а напротив, куда-то выше, но лестница становилась чище с каждым поворотом, как и воздух, который он вдыхал, так что лютнист решил, что, вероятно, перед освобождением ему следует совершить какую-то формальность, подписать бумаги, возможно. Мысли о том, что он вернется в смрадный подвал, он не допускал, чувствуя, что сойдет сума, если будет думать об этом. С болезненной настойчивостью он пытался одернуть задравшиеся рукава камзола, но лишь спорол с них нашитую полосу узкого серебряного кружева. Отбросил, злясь на себя за слабость и рассеянность. Стражник остановился возле двери, постучал, дождавшись ответа, открыл ее, впуская внутрь узника. Орильи шагнул через порог, ожидая увидеть Монсеньора герцога Анжуйского, но замер, словно налетев на камень. У окна сидела Флорентийка. Недоумевая и дрожа всем телом, лютнист поклонился, прошептав побелевшими губами: - Ваше величество, мадам… На большее не хватило сил.
Екатерина Медичи: Королеве Екатерине всегда было любопытно наблюдать за людьми, с которых слетают маски. Редкостное удовольствие, жаль, что выпадало оно не так часто. Тот, кто стоял сейчас перед ней, ничем не напоминал прежнего, щеголеватого придворного, галантного с дамами и до приторности подобострастного с сильными мира сего. Конфидент ее младшего сына был испуган, жалок, и как-то особенно стало заметно, что этот господин уже весьма в возрасте. Стало ли Флорентийке его жаль? Ни на мгновение. За смерть Бюсси кто-то должен был ответить. Так почему не Орильи? - Весьма сожалею, сударь, что вижу вас в таком положении, - сухо кивнула она на поклон барона де Сен-Леже. – Хорошо, что при нашей встрече не присутствует Монсеньор. Его высочество доверял вам и любил вас, ему было бы невыносимо знать, что… Но об этом позже. Садитесь, барон. Я приказала принести вам немного паштета и вина, подкрепитесь. Флорентийка сделала знак рукой, приглашая лютниста присесть за низкий, колченогий стол, придвинутый к окну, на котором и правда стояло нехитрое угощение. Правда, после нескольких дней, проведенных в Бастилии, угощение это должно было показаться Гратину д’Орильи настоящим пиром. Как и свежий воздух, врывающийся в окно. А то, что оно выходило прямиком на плаху, пустую, но от того не менее устрашающую, так что ж, пусть воспримет это как намек. Комендант вышел, оставив королеву наедине с обвиняемым, но Медичи знала, что он поблизости и это было нелишним. Люди, доведенные до отчаяния, способны на все. В том числе на том, чего от них совсем не ждешь.
Гратин д'Орильи: Еда. Настоящая еда, а не объедки, поданные в глиняной плошке, из которой побрезговали бы есть даже собаки на королевской псарне. Вино. Вино, а не тухлая вода, которую Орильи боялся пить, чтобы не заболеть проказой или еще какой заразой. У лютниста даже пальцы задрожали от жадности, когда он втянул в себя запахи свежего хлеба, еще теплого, мягкого, с хрустящей корочкой! Рот барона де Сен-Леже наполнился слюной, в ушах зашумело, так, что он почти прослушал то, о чем говорила ему Медичи, а тому, что услышал не придал значение. Главным было сейчас утолить голод, показавшийся ему просто невыносимым. Когда он ел последний раз? В день бала? Как же давно, как давно! Еще раз поклонившись королеве и пробормотав что-то невнятное, Гратин д’Орильи устремился к столу, торопливо наливая себе вино, жадно хватаясь за еду. Это было наслаждение, и какое-то время барон отдавался ему со всей страстью. «Ем, будто в последний раз», - мелькнуло в голове у придворного, и он, осознав ее внезапно, вынужден был поставить оловянный кубок с вином, чтобы не расплескать. Почему его не отпускают? Почему королева-мать смотрит так странно и пугающе? Почему тут нет Монсеньора, и что значили слова этой старой змеи, будь оно все проклято? - Ваше милостивое величество, мне показалось, вы сказали «невыносимо знать, что…». могу ли я спросить, что Ваше величество имело ввиду? К Монсеньору я всегда питал искреннюю любовь и служил ему верно и преданно. Чем же я мог огорчить Его высочество? Орильи поискал взглядом салфетку, но ее не было, пришлось вытереть губы ладонью. И тут, надо же было случиться такому, взгляд его упал на плаху за окном. Это был обрубок дерева, бурый от пролитой крови. Лютнист поперхнулся и закашлялся, не в силах отвести глаз…
Екатерина Медичи: - Может быть, приказать принести еще вина? Не стесняйтесь, барон. Медичи была сама любезность. - Или, может быть, вы желаете чего-нибудь? Более удобной постели, каких-то блюд? Говорите, я позабочусь о том, чтобы у вас было все требуемое. Монсеньор очень ценил вас, да и я всегда считала, что вы даете моему младшему сыну хорошие советы. А хорошие советы – это большая редкость в наше непростое время. К тому же, хочу вам признаться… Ее величество наклонилась вперед и понизила голос, будто желая сообщить барону де Сен-Леже какую-то тайну. На бледных губах Флорентийки играла загадочная улыбка. - Я никогда не любила графа де Бюсси. Храбрый дворянин, но слишком дерзкий. О мертвых негоже говорить дурно, но что поделать, такова правда. Но вот чего я не могу понять, барон… Что вам сделал Клермон? Соблазнил вашу любовницу? Оскорбил? Не думайте, что я вас осуждаю. Как раз я – нет. Жаль, Его величество посмотрит на это по-другому. Не то, чтобы он огорчен смертью графа де Бюсси, но должен исполнить свой долг и наказать виновного. Медичи хлопнула в ладони, дверь открылась и вошел комендант крепости. - Вы звали меня, мадам? - Да. Где вы поместили барона? Королева Екатерина прекрасно знала, где, но разыгрывала из себя воплощенную заботу и доброту. - В нижних камерах, Ваше величество. - Должно быть, там ужасно сыро… нельзя ли перевести господина д’Орильи в более удобное помещение? В конце концов, это ненадолго. - Я посмотрю, что можно сделать, мадам. Комендант, откланявшись, ушел. - К сожалению, это все, что я могу сделать для вас, барон, - вздохнула Екатерина Медичи, словно бы и вправду сожалея. – Увы, доказательства против вас неопровержимы. За окном запела птичка, которой было все равно где петь, у окна Бастилии или у оконца какой-нибудь красотки, да и солнцу было все равно, на кого светить. На узника, или на королеву. Скорее всего, уже нынче вечером или завтра утром Орильи поведут на допрос, и, в случае, если он не признается, к нему применят пытки. И вот тогда, опасалась королева, тот от злобы или отчаяния может рассказать что-то, что опорочит Франсуа. Допустить этого было нельзя. Лютнист должен был понять, что и смерть бывает разной. Иная так мучительна, что при жизни отправляет тебя в ад. А можно уйти из жизни спокойно. Выпив напоследок хорошего вина и выспавшись на чистых простынях.
Гратин д'Орильи: Тут бы Гратину д’Орильи испугаться по-настоящему, кричать о своей невиновности, молить о пощаде или требовать правосудия. Но, видимо, земля уже не желала носить на себе этого человека, запятнавшего себя столь многими преступлениями, и Господь сделал его слепым и глухим к очевидному, давая возможность надежнее погубить себя. Барон де Сен-Леже рассмеялся. Глупо так, словно проживший долгую месье, впавший в старческую благость. Рассмеялся, а руки сами потянулись за еще одним куском хлеба и бокалом вина. Тело хорошо помнило голод и желало насытиться впрок. - Ваше величество очень добры (тут он непочтительно икнул) но я не убивал графа де Бюсси. Хотя, конечно, кое-какие подозрения на этот счет у меня имеются. Тут он совершил еще одну глупость, бросив на Флорентийку многозначительный взгляд. Не то, чтобы он доподлинно мог доказать, что Екатерина Медичи приложила руку к смерти Клермона и Монсоро, но принц делал достаточно красноречивых намеков, что, дескать, матушка избавит его от этой занозы, Главного Ловчего. Избавила. А Клермон, значит, невинная жертва. Ну, так причем здесь он? Поверить в то, что именно его матушка и ее достойный младший сынок выбрали на роль жертвенного агнца, Гратин д’Орильи все еще не мог. - Мадам, позвольте спросить, когда я смогу выйти отсюда? Ужасное место, совершенно ужасное. Я видел крысу! Она была с кота. И тут так пахнет… дурно пахнет. Хотя вот вино тут славное. Крепкое вино. Крепкое вино ударило в голову, мешая мыслить ясно.
Екатерина Медичи: Значит, договориться по-хорошему не выйдет. Жаль. Медичи едва заметно пожала плечами, выражая сожаление о судьбе Гратина д’Орильи. Всякий, кто взял бы за труд взглянуть поглубже в его блеклые глаза, сразу бы сказал, что на судьбе у лютниста написано закончить жизнь на плахе или на острие чьей-нибудь шпаги, она лишь хотела облегчить ему последние дни. Но ее доброту не оценили. Улыбнувшись с пугающей ласковостью лютнисту, королева встала. - Ну конечно, вы выйдете отсюда, барон де Сен-Леже. И, думаю, случится это очень скоро. Я ухожу. Обязательно передам Монсеньору герцогу Анжуйскому, что вы крайне опечалены разлукой с ним и молитесь за его здравие. До свидания, барон. До скорого, я уверена, свидания. Медичи уже решила про себя, что обязательно будет присутствовать на казни Гратина д’Орильи. Иногда отрадно видеть, что справедливость торжествует. За дверью королеву-мать ждал комендант. - Я приготовил для барона хорошую комнату, мадам, как вы и желали. - О, нет, пусть останется там, где был. Я ждала от него раскаяния и желала облегчить его участь, но он не оценил моих стараний. Этот человек, месье дю Валле, закостенел в зле и гордыне. Боюсь, душа его погибла безвозвратно. Комендант сделал уместное случаю выражение лица и перекрестился, королева Екатерина потупил так же. - Это очень печально слышать, мадам. - Завтра его должны вызвать на допрос… - Флорентийка остро взглянула на коменданта из-под полей черного вдовьего убора. – И мне кажется, что палач будет так неумел, что лишит господина барона возможности говорить. В глазах господина дю Валле засветилось понимание. И алчность. - Ваше величество, у нас очень опытные палачи, они всегда оставляют заключенным возможность сделать чистосердечное признание. Хотя бы устно. Из многих складок траурного наряда был извлечен замшевый мешочек с золотом. Глухо звякнули монеты, когда он опустился в подставленную ладонь коменданта. - Все допускают ошибки, сударь, - безмятежно отозвалась королева-мать, и комендант, поклонившись, согласился с этим. – Даже мэтр Кабош. Передайте ему, кстати, что я желаю, чтобы он лично занялся бароном де Сен-Леже. Мэтр Кабош умел не задавать лишних вопросов. Эпизод завершен
полная версия страницы