Форум » Игровой архив » Королю принадлежит все. Даже тайны. » Ответить
Королю принадлежит все. Даже тайны.
Мишель де Роаннэ: 27 апреля 1577 года. Париж.
Ответов - 9
Мишель де Роаннэ: Уже вторую весну встретил Мишель Гуфье во Франции, и, как бы ни рвалось его сердце через океан, к Новому свету, герцог понимал, что вряд ли и этой весной его корабли направятся к тем заветным землям. Но он был нужен королю и Франции, а в этом и заключался долг каждого дворянина: служить, в меру сил, в меру способностей, не жалея себя. Герцог защищал Бордо с моря. Была опасность того, что английские корабли придут на помощь протестантам, осадившим город. Флот Елизаветы Тюдор и правда был неподалеку. Днем его скрывала от глаз легкая дымка, в ясную ночь можно было различить их огни. Но до открытого столкновения так и не дошло, и ни один английский корабль не подошел к городу. В ином случае, Мишель готов был принять бой, а в случае, если поражение было бы неминуемо, он затопил бы свои корабли, чтобы их остовами преградить путь врагу. Но Бордо отстояли, и в одну тихую ночь английский флот исчез, отошел к берегам Альбиона, растворился, словно призрак. А к утру случилось то, что суеверные моряки сочли не иначе, как промыслом божьим. Разразился шторм. Флот герцога де Роаннэ и корабли короля Франции укрылись от бури за рельефом берегов, спустив паруса, подставив ветру бакборты. Англичанам повезло меньше, и, когда рассвело и разошлись тучи, волны вынесли на берег обломки снастей и тела тех несчастных, что никогда уже не увидят рассвет. Жители прибрежных деревень, живущих не только рыбалкой, но и тем, что приносило им море, живо растащили все, предав земле тела погибших. Сегодня они, завтра мы. Но хорошо, что завтра, а не сегодня. То малое ценное, что сохранила буря, либо прибрали к рукам, либо поспешили обменять у мореходов. И вот таким образом у Мишеля в руках оказался ларец из удивительно легкого, но прочного дерева, хранящий бумаги, некоторые из которых были запечатаны малой государственной печатью, а значит прошли через руки Сессила, а, может быть, и самой королевы Англии. Некоторые были зашифрованы. Почитав то, что можно прочесть, герцог нахмурился. - Убери это и запри, - велел он верному Ааро. – Отдам это королю, когда буду в Париже. И вот он – Париж. Мишель въехал в ворота Лувра. Ему была назначена аудиенция у короля Франции*. На душе у морехода было спокойно, как у человека, чья совесть чиста. Он получил приказ, и он выполнил приказ, не потеряв при этом людей и корабли. Редкая удача. *согласовано.
Екатерина Медичи: Даже в тяжелые времена бывают дни, когда кажется, будто все хорошо. Или вот-вот будет хорошо. Когда душа надеется вопреки разуму, а поскольку в нас, созданиях слабых, душа зачастую сильнее, то и разум поневоле ей подчиняется, отказываясь замечать плохие знамения и радуясь даже малому лучу солнца. Сегодня для старой королевы был именно такой день. Сидя рядом со своим старшим сыном, вдова Генриха II вместе с ним принимала дворян, прибывших к Его величеству с различными делами. Не было плохих новостей, не было дерзких взглядов и скрытых угроз, не было объявлений войны, тайной и явной. Затишье. И Флорентийка милостиво улыбалась всем, кто кланялся ее сыну, с прежней любовью смотрела на своего Генриха, радуясь его красоте, изяществу, уму. Была необычно добра даже к дежурной даме, стоящей за спинкой ее кресла, как требовал этикет. Нынче это была маркиза де Сабле, которую Екатерина Медичи с удовольствием демонстрировала двору, как ценный военный трофей. Когда распорядитель объявил имя Мишеля Гуфье (громкие титулы, за которыми стояли короли прошлых лет – Генриха II и Франциска I повисли в воздухе золотой пылью воспоминаний), улыбка мадам Екатерины стала еще более радушной. - Хорошо, когда подданные так преданы своему королю, - в полголоса сказала она Генриху. – И хорошо, когда они так богаты и знатны, что им не нужно ничего, кроме слова всемилостивейшего королевского одобрения в качестве награды. Солнечные лучи пронизывали окна малого зала для приемов, безжалостно выставляя на свет все, что было тут нынче, и хорошее и плохое, и молодое и старое, роскошь и траур. Флорентийка, прекрасно знающая, как беспощаден дневной свет к женщинам, как подчеркивает он малейшие морщины и несовершенства, не сделала никаких попыток уклонится от их жарких объятий. В этой жизни никогда не делала она ставку на молодость и красоту, а значит, ничего не потеряла. А ум ее, ее главное оружие и ее щит, всегда при ней, и, даст бог, он еще послужит Генриху и Франции.
Henri de Valois: - Если бы все наши дворяне были так знатны и богаты, как герцог де Роаннэ, матушка, они бы задумались, зачем им король. Анри усмехнулся, глядя на властный профиль Екатерины Медичи, но усмехнулся по-доброму. Он знал слабости королевы-матери, их было немного, но среди них числилась любовь к власти. Но усмешка эта была снисходительной. Он понимал, что трудно отказаться от того, что составляло смысл твоей жизни долгие годы. Генрих Александр опустил задумчивый взгляд на перстни, украшавшие пальцы. Мягко и нежно блеснули грани сапфира, напоминая цветом и чистотой глаза одного взбалмошного маркиза. Мог ли он уподобиться матери, так же полюбить власть? Вероятно, мог бы, не ворвись в его жизнь безумная, безмерная любовь к Луи де Можирону. Но Валуа не был слугой двух господ, и королевский титул он принял со спокойной торжественностью, прекрасно понимая, что это бремя, которое вполне способно сломить. Жар его сердца был отдан другому… Промелькнули перед глазами видения Венеции, Анжера, их с Луи счастливой свободы. Один анжерский призрак, обретший плоть и кровь, стоял за креслом Ее величества, и король улыбнулся краешком губ. - Добро пожаловать ко двору, маркиза. Видимо, королеве Екатерине недоставало ваших услуг и вашего общества. Все знали, что королева-мать использует своих придворных дам, как оружие, и трудно было недооценить власть красоты и ума, особенно, если они подаются под пикантным соусом из второго смертного греха. Но когда-то Изабель де Лаваль, выбирая между преданностью госпоже и верностью своему королю, выбрала второе, предупредив его и Луи о намерениях Медичи. И король не видел причин быть нелюбезным с маркизой де Сабле. С громким стуком опустился на мраморные плиты жезл церемониймейстера, распахнулись двойные двери, пропуская к трону Мишеля Гуфье, десятки глаз, десятки взглядов, любопытных и алчных, попытались просочиться следом, но двери уже закрылись, предоставляя собравшимся у порога малой залы гадать, о чем король будет говорить со своим подданным, и ждет того милость или немилость.
Изабель де Лаваль: Не так уж легко было после свободы Нерака вновь добровольно сдаться в плен всем условностям службы подле королевы-матери. Ее величество не дала маркизе времени привыкнуть, отдохнуть с дороги, осознать случившиеся перемены. Она властно предъявила на Изабель де Лаваль свои права, и маркиза де Сабле подчинилась, не видя смысла роптать. И вот, одетая в платье зеленого атласа, как и полагалось по этикету дежурной даме при особе королевы Екатерины, она стояла за креслом Флорентийки, держа наготове белоснежные носовые платки и нюхательные соли, на случай, если госпоже станет дурно. Маркиза едва заметно улыбнулась своим мыслям. Если Медичи и станет плохо, значит, на то ее воля, иного эта удивительная и жестокая женщина себе не позволит, и, право же, недурно брать с нее в этом пример. Вдова Генриха II ничуть не изменилась за то время, пока маркиза искала свое счастье в Нераке. Казалось, для этой женщины время остановилось. Но для короля Франции оно стремительно бежало. Или это не время, а бремя власти сделало тверже черты его лица, добавило едва заметных морщин в уголках губ, тронуло синевой веки? Если так, то власть и любовь одинаково жестоки. Они отнимают время, молодость, красоту и спокойствие, и ничего не дают взамен. - Ваше величество очень добры ко мне, - тихо проговорила она в ответ на любезные слова Генриха Валуа. – Если бы я знала, что нужна Ее величеству королеве Екатерине, то вернулась бы ко двору гораздо раньше. Скоро она и сама поверит в эти слова, внушив себе, что Нерак, розы, дом над рекой, Агриппа д’Обинье – все это сон. Красивый сон, который следует как можно скорее забыть, потому что сны рассеиваются на утро, а если пытаться их ухватить – больно ранят. Имя Мишеля Гуфье заставило ее очнуться от воспоминаний. Странная смесь чувств охватила Изабель. И радость видеть морехода живым и во здравии, и смущение, ведь последний раз они виделись в Бордо, в доме Дианы де Грамон, и совсем уж неуместная, суетная радость от того, что вместо изумрудов она надела нынче сапфиры и жемчуга – они всегда были ей больше к лицу. Женщины! Кто решится разобраться в хитросплетении их мыслей, в запутанных нитях их сердечных влечений! И вот уже двери распахиваются перед герцогом де Роаннэ. Как, право, странно распорядилась судьба, приведя их всех в Париж.
Мишель де Роаннэ: Двор остался прежним. Во всяком случае, так показалось герцогу де Роаннэ. Но и с чего бы ему меняться? Светило двора, король Генрих, по-прежнему сидел на троне, и все вокруг подчинялось его вкусам. Если бы Мишель не был одержим странствиями, если бы его кровь не волновалась при воспоминаниях о морских просторах, о вольном ветре, он бы, наверное, находил удовольствие в том, чтобы быть частью этого блестящего двора. Но он знал иную сладость. И он знал, что есть свобода. Свобода от всего, даже от власти короля, которую он глубоко почитал и которой был верен. Когда церемониймейстер выкрикнул его имя, Мишель дал знак Ааро следовать за ним. Тот бережно прижимал к груди шкатулку, найденную на одном из погибших английских кораблей. На верность каталонца герцог мог положиться, к тому же, он мог подтвердить правдивость слов своего господина. Если у короля будут вопросы к нему. Переступив порог, герцог на мгновение замер, попав в плен к удивительным, неповторимым очам бирюзового цвета. Перепутать их с другими было невозможно, хотя их обладательницу он не ждал увидеть за креслом королевы Екатерины. Он полагал, что маркиза де Сабле по-прежнему в Нераке, счастлива и довольна. Но этикет требовал поприветствовать поклоном Его величество и его мать, и Мишель сделал это. Кровь царедворцев в нужное мгновение брала верх над вольной душой первооткрывателя. Но все же сердце его забилось быстрее под взглядом маркизы де Сабле. - Ваше величество, сир, мадам, - белое перо берета почти коснулось пола, белый шелк наряда отразил сияние витражей. Ааро преклонил колени перед ступенями возвышения, склонил голову, протягивая королю ларец с бумагами. Счастье – быть королем. Королю бог дал право вмешиваться в людские судьбы. Счастье – им не быть. Меньше всего Мишель Гуфье желал бы себе этой власти и всего, что она с собой несет. Может быть, вся его жизнь была ни чем иным, как побегом. Выпрямившись из поклона, герцог ответил прямым взглядом на взгляд Изабель де Лаваль. А от чего бежали вы, сударыня?
Henri de Valois: - Добро пожаловать ко двору, герцог. Мы Рады видеть вас в добром здравии. Его величество Генрих Валуа милостиво кивнул Мишелю Гуфье. Герцог был нечастым гостем в Лувре, но пользы от него было больше, чем от многих придворных, окружавших короля. Да и в верности де Роаннэ Анри не сомневался, хотя догадывался, что в сердце вельможи на первом месте стоит Новая Франция, а не Старый Свет. Тем более похвально, что по приказу короля Мишель Гуфье отказался от дорогой ему мечты, чтобы выполнить свой долг и защитить Бордо на морских подступах. Благоволил Анри и к супруге герцога Элене де Коссе, увидев своими глазами, как эта женщина сражалась за свободу и жизнь супруга. В этих его подданных не было притворства, не было лукавства, а Генрих Валуа умел ценить честность и верность. - Мы пригласили вас, Ваша светлость, чтобы сообщить, что чрезвычайно довольны вашей службой своему королю. Благодаря вашему мужеству и мужеству ваших людей англичане не подошли к Бордо. Герцог де Гиз отстоял его с суши, а вы защитили с моря. Нам бы хотелось наградить вас, но, как верно указала нам королева Екатерина, титулов и богатства у вас достаточно, - Генрих сделал паузу, от души наслаждаясь этой минутой. Право короля казнить и миловать, отнимать или награждать. И награждать гораздо приятнее. - Поэтому мы, своей королевской властью, назначаем вас нашим наместником в Новой Франции, на тех землях, что уже открыты и на тех, что будут. Повинуясь знаку короля, вперед выступил паж, неся на алой бархатной подушке грамоту, заверенную большой королевской печатью. Новая должность была, скорее, красивым жестом, чем несла с собой какую-то действительную власть, но почет – это то, чем Его величество действительно мог наградить своего верного подданного.
Мишель де Роаннэ: Герцог де Роаннэ преклонил колени, не только соблюдая этикет, но и в знак своей искренней благодарности королю Франции, сумевшему найти для него такую награду, которая будет не только льстить, но и служить пользе Франции. Да, Мишель Гуфье был уверен: как наместник короля в тех далеких землях, он сможет направить их на путь процветания. И, может быть, ему посчастливится увидеть, как в французских колониях появятся первые младенцы, не знающие для себя иной земли и ной родины. Да, их жизнь будет трудна и полна опасностей, но с первым своим вздохом они узнают вкус свободы. - Сир, я от всего сердца благодарю Ваше величество за ту честь и величайшую милость, что вы мне оказали. Клянусь, я буду достоин вашего доверия! С глубоким потением Мишель поцеловал руку молодого короля Франции. Руку, в которой было сосредоточено так много власти! И она была осторожна, эта рука. Герцог был тому свидетелем, сколь вдумчиво вел Генрих Валуа свою политику, не бросая своих подданных в жерло войны. - Но, Ваше величество, я пришел к вам не с пустыми руками. Примите это в знак моей величайшей преданности. Мишель сделал знак Ааро, и тот передал пажу ларец. Держался каталонец безупречно и выглядел даже более внушительно, чем на палубе корабля. - Эта шкатулка, видимо, принадлежала кому-то из англичан. Возможно, командующему английским флотом. Многие корабли не дошли до английских берегов из-за бури, и это выкинуло на берег. Я лишь бегло ознакомился с содержимым, и подумал, что Ваше величество лучше распорядится теми сведениями, что содержатся в этих бумагах. Отступив на пару шагов от кресел короля и королевы-матери, Мишель еще раз поклонился, и с трудом удержался, чтобы не взглянуть на маркизу де Сабле. ее молчаливое присутствие чувствовалось им необычайно остро.
Henri de Valois: Генрих Валуа с любопытством коснулся шкатулки кончиками пальцев, осторожно погладив розу Тюдоров, инкрустированную на крышке. Если Елизавета I и была розой, то время от времени она дурно пахла интригами и заговорами. Чаще всего почти безобидными, но весьма досаждающими Франции и ее королю, к тому же, не следовало забывать печальную историю о льве, который погиб от укусов маленькой мушки. - Вы умеете заинтриговать, герцог, - улыбнулся Его величество. – Я непременно ознакомлюсь с вашим подарком подробнее. А сейчас – я вас более не задерживаю. Знаю, что вы не любите наши развлечения, но все же мы надеемся видеть вас какое-то время при дворе, не так ли, мадам? Анри улыбнулся матери, которая разглядывала ларец, как всегда, лицо ее было спокойным и невыразительным, но король, знавший Екатерину Медичи очень хорошо, куда лучше, чем все остальные ее дети, понял – она заинтригована. Ему и самому было любопытно, что такого в этой шкатулке, что Мишель Гуфье счел нужным передать ее королю. Но если там нечто важное, то тем более лучше ознакомиться с этим без лишних свидетелей. И да, без матушки. Анри улыбнулся лукаво. Он попросит маркиза разобрать с ним эти бумаги и полюбуется на кошачье фырканье Луи, который терпеть не мог иметь касательство к документами и государственным делам. - Завтра утром, герцог, я жду вас в Совете. Мы будем обсуждать дела, касающиеся, в том числе, и Новой Франции. Вы, как мой наместник в этих землях тоже должны принять участие. Король милостиво кивнул герцогу, заканчивая аудиенцию. Ларец, так и не открытый королем, взял паж, и унес в покои Генриха Валуа. Эта тайна, какой бы она ни была, принадлежала королю Франции, и ему решать, как ею распорядиться.
Екатерина Медичи: Флорентийка проводила взглядом ларец, сожалея, что не может остановить пажа. Не могла она так же отчитать Генриха, поскольку, как король – он был в своем праве. Но не как сын! Королева Екатерина сжала пальцами подлокотник кресла, внешне оставаясь невозмутимой и спокойной. Еще одна обида легла на душу вдовы Генриха II тяжким камнем, добавляя свой груз к уже имеющемуся. Сколько решений ее сын принял, не посоветовавшись в ней? Сколько постов раздал людям, для этого неподходящим. Не то, чтобы нынешнее назначение Мишеля Гуфье было ей неприятно, но герцог не был ее, королевы-матери, человеком, а значит, в случае чего, положиться на него она не могла. Не был он и человеком короля, и это она ясно видела. Так к чему расточать такие милости? В конце концов, герцог лишь выполнил свой долг. Но все же, что в том ларце? Какие еще тайны пройдут мимо нее? И, быть может, стоит сделать так, чтобы не прошли? Медичи оценивающе взглянула на герцога де Роаннэ. Еще не стар, красив, статен. Супруга его нынче далеко, а Его светлость не похож на монаха… Но кому поручить столь деликатное дело? Маркизе де Сабле? От королевы не укрылся взгляд, который новоиспеченный наместник бросил на ее придворную даму. Пожалуй, нет. Госпожа де Лаваль, наверное, еще не успела распаковать свои сундуки, не стоит бросать ее сразу в пекло. Флоретт. Вот кто послужит своей госпоже. Медичи не считала лишним иногда напоминать фаворитке принца, кто хозяйка ее жизни и положения. Найдя выход, Ее величество сочла возможным милостиво улыбнуться Мишелю Гуфье. Франсуаза де Ла Ферьер очаровательна, и если герцог устоит – то его можно будет пожалеть. но даже если вдруг устоит… глаза Ее величества жестко блеснули, то у нее есть в запасе еще кое-кто. Так или иначе, но она узнает, что за тайну хранит в себе английский ларец. Эпизод завершен
полная версия страницы