Форум » Игровой архив » Не пойман - не вор » Ответить
Не пойман - не вор
Жан-Луи де Ногарэ: 28 апреля 1577 года. Утро. Лувр, покои Его величества короля Генриха.
Ответов - 15
Жан-Луи де Ногарэ: Этим утром Ла Валетту пришлось непривычно рано встать, да еще, сделав над собой усилие, появиться в покоях Его величества, почтительно поприветствовать короля и кроткой улыбкой ответить на шутки Келюса и Можиро. Шутки у этих двоих были зубастые. Затем король отправился в Совет, неразлучная парочка друзей куда-то исчезла, а Жан-Луи, под предлогом скуки и игры со Звездой (которая больше была настроена царапаться, чем играть) остался в покоях короля, опустевших до обеденного времени. Ничего подозрительного в этом не было, друзьям короля дозволялось использовать комнаты Его величества как свои собственные, маркиз и вовсе тут жил, лишь изредка вспоминая о кровати в покоях, отданных Генрихом своим фаворитам. Убедившись, что все ушли, гасконец перестал дразнить кошку своей перчаткой, уже безжалостно подранной острыми когтями, стряхнул с розового шелка колета невидимую пушинку, и неторопливо приоткрыл маленькую дверь, соединявшую опочивальню и кабинет короля. То, что интересовало мадам Екатерину, то, что он должен был найти, наверняка хранилось где-то здесь. - Значит, ищем шкатулку с розой на крышке, - пробормотал он, оглядываясь по сторонам. – А если король спрятал ее? А если переложил документы в какой-нибудь потайной ящик? «Вы легко их найдете!» Если так легко, то и искали бы сами, мадам, зачем поручать мне? На пороге появилась Звезда, подозрительно глядя на его бесцельные брожения по кабинету. - Брысь, - зло прошипел он. – Только тебя здесь не хватало. Иди отсюда… куда-нибудь. Звезда никуда не ушла, однако в приемной раздались шаги слуги, и Ногарэ пришлось замереть, чтобы ничем не выдать своего присутствия. Мысленно он отсчитывал мгновения. Время шло. А ему нужно было не только взять документы из шкатулки и отнести их Екатерине Медичи, но и успеть вернуть их обратно до того часа, как король вернется из Совета.
Жак де Келюс: - Луи, дались тебе эти перчатки. Хочешь – возьми мои, - канючил граф де Келюс, неохотно возвращаясь с половины пути. Он с таким трудом утянул Людовика, этого любителя поспать до полудня, на прогулку, и вдруг выяснилось, что маркиз взял не те перчатки. – Мы же не на бал идем! Коридоры и лестницы, примыкавшие к покоям Его величества, были пусты. Король заседал в Совете. Это значило, что до обеда, а то и до ужина придворные были свободны. А вечером, если не король, то королева Екатерина развлечет их музыкой, танцами, угощением, и тогда голоса в Лувре не стихнут до глубокой ночи. Жак и сам был не прочь ночных развлечений, но они скучны без друзей, а Людовика попробуй, утяни с собой по кабакам, и на утро будешь иметь удовольствие наблюдать милейшую семейную ссору: король и его возлюбленный дуются друг на друга, причем, один бледен с бессонницы, а второй от излишеств. Ах, ну да. Кто потом останется виноват? Конечно Жак де Леви! В приемной Жак демонстративно уселся в кресло, махнув рукой. - Иди, ищи свои перчатки, но недолго, а то уйду без тебя, клянусь, Луи! Я голоден! Он был голоден, а где-то, в заведении мэтра Бономе, их ждали перепела и сочная, розовая ветчина, горячий хлеб и седло барашка, к которым великий кудесник подавал несколько соусов, от сладких до огненно-острых. Граф вздохнул мечтательно, представив себе всю эту роскошь. Ну как тут было не сетовать на задержку?
Луи де Можирон: Келюс мог стонать и ныть до морковкиного заговенья в амбарах королевского замка. На Можиро его сетования не имели ровно никакого действия. Он хотел взять именно те перчатки, которые ему подарил Генрих в начале этой недели, и которые он так и не успел еще одеть ни разу. Кроме того, что маркизу всегда было приятно ощущать даже в вещах заботу своего возлюбленного короля, у Анри Валуа был изысканнейший вкус, и все, что он выбирал, отличалось особой утонченностью и изяществом. - Да, дались, мне их подарил король, - Луи ответил приятелю так, словно эта фраза должна была объяснить Жаку все, включая историю создания Господом Мира. Возвращаться с половины пути было действительно досадно, но тут приходилось предъявлять претензии только к собственной забывчивости. - Жак, я быстро, - уже более примирительным тоном добавил Луи и вошел в комнаты Его Величества. Прекрасно ориентируясь в апартаментах государя, он прошел прямехонько к своему сундуку, стоящему у дальней стены. Некоторые вещи гардероба придворного уже давно перекочевали из комнат миньонов короля в его собственные. Звезда с мявканьем бросилась навстречу маркизу, но его и правда ждали, а терпение Жак де Леви при его бурном нраве уже проявил громадное. Будет нечестно испытывать его, тратя время на нежности с мохнатой любимицей. - Вечером помилуемся, радость моя, а пока иди и занимайся тем, что ты лучше всего умеешь – спи, - улыбаясь, Можирон открыл свой сундук и начал искать перчатки, выбрасывая на постель короля все содержимое, которое сейчас не нужно было. Вместе с колетом, расшитым жемчугом, туда полетела и какая-то шкатулка. Но Луи не обратил на нее внимания, подозревая, что Анри просто сунул очередную безделицу, из тех что ему дарят сотнями, вместо своего сундука в закрома своего любовника. - Ну наконец-то, - пробухтел маркиз, найдя драгоценные перчатки, и с тоской посмотрел на кучу одежды, вываленную поверх покрывала. В приемной Жак, а тут совесть за разведенный беспорядок. Но, конечно, друг важнее! Уже на выходе из опочивальни Луи обернулся. Звезда смотрела то на него, то на дверь кабинета. - Идем, Жак, - Людовик сделал знак приятелю, что готов. И они даже дошли до первого поворота в коридоре. – Нет, подожди… -снова остановился миньон. – У меня чувство, что если я не приберу свои вещи, то Звезда мне отомстит за уход хорошо известным образом. А мои наряды стоят целое состояние, - мысленно Луи приготовился к тому, что мстить ему сейчас за проволочки будет никто иной, как граф де Келюс.
Жан-Луи де Ногарэ: Когда Ногарэ, увлеченный поисками шкатулки, услышал шаги и голоса Можиро и Келюса, он, без преувеличения, подумал, что настал его смертный час. Оправдать свое присутствие в личных покоях короля можно перед слугами, для этого достаточно принять вид внушительный и беззаботный, и никто не осмелится задавать тебе вопросы. С Жаком де Леви, а, главное, с Луи де Можироном, такое не пройдет. Оба были умны, оба знали Ногарэ как облупленного, оба любили короля, а Луи еще был ревнив, как дьявол. Для Жана-Луи до сих пор было загадкой, как он так сумел очаровать Анри Валуа, что тот теперь не видел никого и ничего? Ему бы хотя бы сотую доли той власти, которой маркиз владел… сколько бы он сделал! Сколько бы добился! Гасконец затаился в кабинете короля, как лиса в норе, не жив, ни мертв. Он слышал дружескую перебранку двух миньонов, слышал, как Луи ласково разговаривает с кошкой. Вредный зверь всегда готов был ему руки лизать, а кроме короля и маркиза больше никого не узнавал. Потом были звуки какой-то суеты, и, наконец, шаги и тишина. Ноагрэ с опаской заглянул в королевскую опочивальню. И что он увидел? На постели короля лежала шкатулка. Та самая. С инкрустацией в виде розы Тюдоров. У миньона даже пальцы затряслись. Вот она! А он искал в кабинете! Фортуна наверняка на его стороне. Несколько шагов через святая святых, и вот уже шкатулка в его руках. Ногарэ потряс ее. Бумага внутри отозвалась едва слышным шелестом. - Ладно, - проворчал он. – Посмотрим, что там у нас. Можно было взять ларец и отнести его королеве Екатерине, та бы нашла способ его вскрыть, но тогда бы Жан-Луи не узнал, что там внутри. Поэтому, отцепив от колета золотую булавку, он принялся увлеченно ковыряться ею в замочной скважине.
Жак де Келюс: Келюс готов был рычать от голода и от злости на друга. Сначала они потратили несколько драгоценных минут на то, чтобы найти перчатки, теперь – чтобы вернуться и убрать вещи, а тем временем в «Роге Изобилия» остывали колбаски с шалфеем и чесноком… - Я иду с тобой, - объявил он, хватая Луи за рукав. – А то, я чувствую, все закончится тем, что мы останемся без завтрака, обеда, и даже ужина, и вообще, я не смогу смотреть в глаза мэтру Бономе. Я обещал ему, что мы придем, и он уже наготовил всего лучшего, ты же знаешь, как он меня любит? Ну да, тебя тоже, но меня все-таки больше. Жак де Леви ворчал, ухоженные усики – предмет его гордости и неустанной заботы – дрожали от возмущения и нетерпения. Как говорят? Голодное брюхо к дружбе глухо? Или к учению? В любом случае – нужно поесть. Так, ворча, он дошел до порога королевских покоев, и недоуменно замер. В спальне определенно слышался какой-то посторонний шум. Не иначе, Луи был прав, Звезда устроила ем у акт мести. Представив себе, как драгоценные наряды фаворита Его величества окажутся отмечены немилостью капризной кисы, Жак ехидненько захихикал. - Кажется, мы опоздали. Беги, друг мой, спасай то, что еще можно спасти!
Луи де Можирон: Стремительно вошедший в покои короля Людовик, подгоняемый не слишком добрым предсказанием Келюса, остановился, как вкопанный, при открывшейся ему картине. Около ложа Его Величества, ковыряясь в замке шкатулки, небрежно брошенной маркизом на покрывало их с Анри постели, стоял Жан-Луи де Ла Валетт. - Скажи, что мне это кажется, - Луи обращался непонятно к кому: то ли к самому Ногарэ, то ли к Жаку, который в своем желании не дать другу увильнуть от их совместного похода последовал за ним, и от того, что Можиро резко затормозил, едва не врезался ему в спину. На самом деле, поверить в происходящее было непросто. Ладно бы д’Эпернон зашел в покои короля, по приказу самого монарха, но быть не могло, чтобы Генрих приказал ему рыться в собственных вещах, в вещах своего любовника, и вскрывать без ключа принадлежащие ему шкатулки. Луи давно подозревал, что гасконец не чист на руку, но столкнуться вот так, воочию, с доказательством предательства было неожиданно. И мерзко. Может и не зря Жак предлагал однажды прикончить дворянина, посягнувшего на честь государыни, и не посчитавшегося с дружбой ее супруга. - Чем это ты тут так занят, Жан-Луи? – глаза миньона опасно блеснули. Он понял почему проявляла волнение Звезда. Похоже, посторонний в этих комнатах был и в тот момент, когда Людовик заходил сюда за перчатками. И не посчитал нужным обнаружить свое присутствие. Что это может быть, как не еще одно доказательство недобрых намерений. Недобрых и подлых. Маркиз медленно закипал изнутри, стараясь сдерживать себя, но вспыльчивый норов брал свое, он медленно приблизился к Ла Валетту и забрал у него из рук шкатулку. Ларец полетел туда, где был оставлен молодым человеком до этого. Ногарэ же полетел в другую сторону, посланный туда ударом кулака в челюсть того, кого раньше мог называть своим другом. - Жак, прежде, чем отдать этого господина, - Можиро почти выплюнул последние слова, - де Нансе, предлагаю самим выяснить, для кого он шпионит, - несмотря на то, что Луи получил небольшое моральное удовлетворение, ударив Ла Валетта, у него было ощущение, что он испачкался. Достав из рукава колета платок, он брезгливо отер руку, и откинул изящную безделицу в сторону.* *согласовано
Жан-Луи де Ногарэ: Шагов он не услышал. Во-первых, он был занят замком, который, не иначе, был с секретом и никак не хотел поддаваться. Во-вторых, никак не ожидал, что Можирон и Келюс вернутся. Но удача нынче была не на стороне гасконца. Две пары глаз, голубых и синих, одинаково кипящих гневом и презрением, пронзали его не хуже шпаг. Взгляд Ногарэ, заметавшийся, испуганный, переместился с лиц друзей (теперь уже, можно было не сомневаться, бывших друзей) на их шпаги. Не убьют же они его прямо в спальне короля? Или убьют? - Я все могу объяснить, - прошептал он, не представляя себе, как именно он может объяснить такую картину, что солгать, чтобы ему поверили, потому что вряд ли ему поверят, если он скажет правду. Да если и поверят, чем это облегчит его участь. – Вы должны мне верить! Можиро, Келюс! Я ведь ваш друг! Последнее утверждение опроверг безжалостный удар в лицо. Маркиз не стал пачкать шпагу. Жан-Луи испуганно вскинул руку, взглянул на пальцы. Кровь! Он разбил нос, может быть, даже сломал! Поняв, что от Людовика ждать пощады бессмысленно, гасконец обратил взгляд молящих глаз на Келюса. Жак всегда был к нему добр. - Жак! Я не делал ничего плохого, клянусь! С трудом поднявшись с пола, чувствуя, как кружится голова и живот сводит от страха, Ногарэ по привычке попытался придать своему красивому лицу самое нежное выражение, не понимая, как жалко это выглядит со стороны. И неубедительно. - Это просто любопытство! Я случайно зашел, увидел шкатулку, захотел посмотреть, что там внутри. Это нехорошо, я знаю, но у меня не было дурных намерений, клянусь! Если узнает король… если узнает король, то можно будет попрощаться, если не с жизнью, то с его положением при дворе. И все. Конец всему. Здравствуй провинция, полуразвалившийся фамильный замок и громкоголосая семья, упрекающая его за то, что он так плохо позаботился об их благосостоянии.
Жак де Келюс: - Сссссскотина, - выдохнул из себя Келюс, глядя на Ногарэ. От осознания того, что с этим человеком он делил, случалось, он делил один плащ, одну постель, последнюю монету в кошельке и последний глоток вина в бутылке, становилось особенно мерзко. Сначала этот гаденыш покусился на жену короля, затем на тайны короля, а дальше что? Жизнь Генриха Валуа? Так не проще ли убить предателя раньше, чем тот причинит вред Его величеству? Он и Луи оберегали короля как могли, но Анри верил Ногарэ и любил его, не замечая, что у этого нежного яблочка давно прогнила сердцевина. Вынув кинжал из ножен, он шагнул вперед, приперев гасконца к стене. Как же хотелось всадить сталь в это черное сердце, даже пальцы подрагивали от нетерпения, но Луи, как всегда, был прав. Сначала нужно узнать, какие мерзкие дела творил Ноагрэ и ради чего. Сталь коснулась гладкого, холеного лица миньона, лица, за которым Жан-Луи ухаживал с жаром прожженной кокетки. - Он все-все нам расскажет, Луи, - пообещал граф другу. И врагу. Врагу – глядя прямо в глаза, не отрываясь. И к своему удовольствию, читая там страх. - Расскажет, а иначе я изрежу это красивое личико. Слышишь, Ногарэ? Я не убью тебя, и маркизу не позволю. Я просто отрежу тебе нос. И все. Не так уж много крови, да и больно особо не будет. Но уже никто и никогда не посмотрит на тебя, а если посмотрит – то с жалостью и ужасом. Хочешь для себя такой судьбы, красавчик Ногарэ? Отвечай!
Луи де Можирон: Импульсивность Жака и его намерение находили отклик в душе маркиза д’Ампуи, но подобное наказание, хоть и будет ужасно для Ла Валетта, но принесет мало пользы Генриху и его правлению. А Луи уже давно привык думать не только о собственном удовольствии. Акт возмездия должен не только покарать несостоявшегося Брута за предательство, но и пойти на благо Цезаря. - Ты был нашим другом, Жан-Луи, и был другом короля. Ты посягаешь на его тайны, и также посягнешь на него самое. Маленькое предательство – есть зародыш большой измены, - Можирон холодно усмехнулся, от вспышки гнева молодого человека, казалось, не осталось следа. Вот только губы его все еще кривились в напряжении. – Погоди, Келюс. Не марай руки, хватит того, что я испачкался об эту мразь, - придворный был глух к мольбам и доводам д’Эпернона, адресованным, впрочем, к графу, а не к нему. – Оставим это дело палачу. У меня есть идея получше. Если Ногарэ еще не боялся, то сейчас было самое время испугаться. - Полагаю, что, узнав о деяниях этого господина, Его величество согласиться с тем, что он должен понести кару за серьезное преступление. Мне кажется, что убийство Луи де Клермона достаточный повод для того, чтобы топор занесся над этой изящной шейкой. А в руках мэтра Кабоша наш нежный Жан-Луи признается в чем угодно. Не так ли, Ногарэ? – фаворит короля собирал разбросанные из сундука вещи и складывал их с такой педантичностью, что было заметно – они его интересуют гораздо больше, чем жизнь предателя и вора. – Допустим, Бюсси вызвал на дуэль его, а Жан-Луи струсил. Сговор с Орильи, который уже сидит в темнице, и вот монарх карает не только приближенного своего брата, но и человека из своего круга. Справедливость и возмездие. И никто не скажет больше, что король через чур благоволит к своим фаворитам. Король справедлив и безжалостен, когда речь идет о преступлении. Хм, - Можиро захлопнул крышку сундука, перед тем водрузив в него ту самую шкатулку, с которой они застали Ла Валетта. – Мне кажется, даже королева Екатерина может оценить преимущества подобного плана. А в какую ярость придет герцог Неверский, узнав, кого он освободил из испанского плена. Можирон сел на крышку сундука и поднял к себе на колени Звезду. - Ну как, Ногарэ, тебе моя идея? – не глядя на гасконца, Людовик гладил между ушей рыжую красотку.
Жан-Луи де Ногарэ: И эти варвары звались когда-то его друзьями? Разве друзья могут так поступать? Ну, хорошо, он ошибся, вернее, его принудили, ну и что? Разве друзья не должны все прощать? Такие мысли проносились в голове гасконца, когда он стоял, прижавшись к стене, судорожно пытаясь понять, что ему делать, и кого больше бояться. Келюса, с его горячим нравом, или Можиро, с его иезуитским хладнокровием. Людовик нарисовал такую картину его уничтожения, что у Ногарэ захолодели пальцы. А вдруг Медичи согласится? Особенно после того, как он не смог выполнить ее приказ. Решит, что в роли убийцы Бюсси он принесет куда больше пользы… кто знает, что на уме у этой змеи? - Не надейся, что королева Екатерина тебе поможет, Можиро, - с бравадой проговорил он, пытаясь придать бледному красивому лицу выражение властной суровости, что, кстати сказать, удавалось плохо. – Все что я делаю – я делаю по ее приказу. Что, не ожидали? Да, она приказала мне найти бумаги, которые лежат в этом сундуке. Она опасается, что там идет речь о заговоре против короля, английском заговоре, и хочет знать все подробности… Ногарэ несло. Он врал напропалую, врал бессовестно, понимая только то, что нужно выкрутиться. Хоть как-то. Хотя бы сейчас. А потом… что потом? Бежать? - Мадам Екатерина боится, что король недооценивает опасность и пытается защитить сына. Потому что любит его. И я люблю нашего государя, Можиро, и не тебе обвинять меня в предательстве! Все это для его же блага! Вот так… кажется, даже стало легче дышать. Ногарэ обвел бывших друзей негодующим, оскорбленным взглядом, водя в новую для себя роль – спасителя короля Франции.
Жак де Келюс: - Та-та-та… вот это поворот, - протянул Жак де Леви, внимательно (даже очень внимательно) выслушав тираду гасконца. – Значит, сама мадам Катрин желала добраться до этого сундука. И все с заботой о сыне. А ты ей самоотверженно помогал. Ты в это веришь, Луи? Вот и я не верю. И у меня прямо-таки кулаки чешутся подправить эту смазливую физиономию лжеца и предателя, а потом – да, потом передать его мэтру Кабошу. Трудно сказать, когда Жан-Луи вызывал в нем большее омерзение. Когда просил о пощаде, или когда стоял вот так, надменно, выставляя себя защитником короля. Скорее, все-таки, сейчас. Потому что прямо сейчас стало ясно окончательно, что с честью и совестью Ногарэ распростился, видимо, сочтя их непосильной ношей. Графу очень хотелось спросить Жана-Луи: «А королеву ты бесчестил, друг мой тоже что бы помочь королю?», но имя королевы не то имя, которое будет всуе произносить дворянин, даже если этак королева вела себя неосмотрительно. - Что скажешь, маркиз? Зовем стражу, или управимся сами? Тебе решать, Луи, а я – ты знаешь – всегда с тобой заодно. Возможное наказание не слишком то пугало Жака. Во-первых, король любил его, а маркиза еще больше, во-вторых, когда король узнает правду, он сам одобрит все, что они сделают с предателем, ибо Анри Валуа был дворянином и человеком чести. И того же ждал от своих друзей.
Луи де Можирон: - Оставь его, Келюс. Отойди, - Можирон все также спокойно поглаживал кошку, но голос его был сух и резок. Звезда мигом среагировала на это и вопросительно подняла усатую морду. - Дороже он мог бы продаться только Лоррейнам. Любовь к королю тут не причем, - впрочем, все присутствующие в покоях монарха сейчас, это и без лишних слов понимали. - Так что ты продешевил, Ла Валетт. Королева-мать платит хорошо своим осведомителям, но ее подачки не идут ни в какое сравнение с тем, как дети Франсуа де Гиза осыпают златом нужных им людей. До тех пор, пока они им полезны. Потом, правда, они исчезают без следа. Рассказывая подобные банальности, Луи прикидывал, как им поступить с д’Эперноном. Положа руку на сердце, стоило признать, Клермон в гробу перевернется, если узнает, кого назначили его убийцей. А Бюсси Людовик уважал. Как чтил и память о нем. Пусть они и считались для всех врагами, принадлежа к свитам недолюбливающих друг друга братьев, но подло будет марать благородство имени потомка древнего рода выставив победителем над ним такое ничтожество, как Жан-Луи. - Не будем отнимать у Ее величества игрушку, Жак. Мы отпустим его, - спустив на пол Звезду, маркиз отряхнул руки от шерсти. Плутовка всегда линяла – просто ужас какой-то, при этом становясь с годами только пушистее. – Можешь идти, Ногарэ, - на этот раз губы миньона изогнулись в ласковой улыбке. – А мы с тобой, граф, давненько не охотились. Хоть дичь и хиленькая, но устраивать гон только в свое удовольствие, мы не будем. На вечернем туалете королева-мать узнает, как кое-кто не справился со своим заданием, да еще и выдал ее, завтра утром в Отель Клиссон отправиться письмо от доброжелателей, что господин де Ла Валетт посягнул на честь дамы, принадлежащей лотарингскому роду, и бравирует сим поступком на каждом углу. Ты бы тоже подумал, что речь идет о герцогине де Монпансье, Жак? – а Жак именно так и подумал, когда Луи рассказывал ему о любовных похождениях этого нищего гасконца. – А еще через несколько дней обо всем узнает и король. Герцогу Неверскому же станет известно, что он привез в Париж шпиона дона Филиппа. По-моему, неплохая компания для охоты соберется, а мы с тобой ее возглавим, Келюс. Если люди мадам Катрин, герцога де Гиза или Лодовико ди Гонзага не опередят нас. Так что отпусти его. А ты, - Людовик подошел к Ла Валетту и смерил его презрительным взглядом, - иди. Но лучше беги. У тебя время до вечера найти нору и забиться в нее поглубже.
Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ рассмеялся, тихо, нервно. - Вы же не всерьез, правда? – вопросил он у маркиза д’Ампуи и графа де Келюса, отказываясь верить в то, что его бывшие друзья могут быть к нему так жестоки. – Вы так не сделаете? Я же не совершил ничего подобного, я только… Жан-Луи замолчал, отказываясь верить в то, что его чары, до сих пор безотказно действовавшие даже на короля и королеву Франции, вдруг куда-то исчезли. Если они не шутят… нет, даже думать об этом страшно. Но если они не шутят, это будет конец. Конец ужасный, позорный, после которого даже само имя Ногарэ будут произносить с отвращением и ужасом. «Спасайся. Беги, спасайся, прячься». Первой мыслью было бежать к королю, падать в ноги, молить о прощении, каяться во всех грехах. Генрих всегда был добр к нему, так неужели не простит? Потом Ногарэ бросил быстрый взгляд на лицо маркиза и отказался от этой мысли. Кому поверит король? Ему или своему фавориту, с которым делил стол и постель и даже носил одинаковые кольца, словно они и вправду женаты. Ответ был очевиден. Можиро может сказать своему Анри что черное нынче белое, и тот согласится. Значит нужно искать убежище в ином месте. Королева-мать? Гасконец даже поежился, представив себе ее насмешливую улыбку. Нет. Спасение придется искать в другом месте. И Ногарэ знал где. - Вы еще пожалеете об этом, - бросил он своим прежним товарищам. То ли имея ввиду, что они пожалеют, что оскорбили подозрениями невиновного, то ли то, что когда-нибудь он им отомстит в полной мере за сегодняшний день.
Жак де Келюс: Жак де Леви проводил презрительным взглядом бывшего товарища. Все же, где-то глубоко внутри, сердце ныло. Не так легко вычеркивать из жизни друзей, даже совершивших подлость. Слишком сильна была память о тех днях, что они пережили в Венеции, Польше, под Ла-Рошелью. Дни добрые и дни, полные опасностей. Но и Луи был прав. Если бы предательство Ногарэ касалось одного из них, был бы выбор – простить, или вызвать виновного на дуэль и пусть шпаги решают, кто прав, кто виноват. Но гасконец предал короля! И за это гореть ему в аду уже при жизни. - Если я о чем-то пожалею, Ногарэ, то это о том, что когда-то считал себя твоим другом, - бросил он вслед любовнику королевы. В спальне короля воцарилась тишина, нарушаемая лишь мурчанием Звезды. - Что будем делать, Луи? Расскажем королю и королеве-матери о том, что наш шустрый малый не справился с заданием мадам Екатерины? По мне – так пусть сам выкручивается и живет, как знает. Вздохнув, Жак поискал взглядом кувшин с вином, не нашел, но вспомнил, что их ждут в «Роге Изобилия». - И вот что, милый мой, давай-ка, отпусти свою рыжую любовь. Мэтр нас заждался. Пусть от всего, что тут произошло я и подрастерял аппетит, но надеюсь его обрести в тарелках с кухни несравненного Бономэ. Граф протянул руку к кошке, чтобы почесать за рыжим ухом, и ловко одернул пальцы, прежде чем своенравная киса не укусит их. Маленькая война. Звезда надеялась когда-нибудь поймать пальцы Жака де Леви, а Жак все же намеревался когда-нибудь погладить эту пушистую мерзавку.
Луи де Можирон: Маркиз д’Ампуи некоторое время в задумчивости смотрел н двери, за которыми скрылся Жан-Луи д’Эпернон. Он не знал, какие именно чувства испытывает сейчас Келюс, но мог точно сказать, что в его собственной душе сожалений не было. Паразитов из дома нужно изгонять без жалости. Иначе, они забьются в угол, а потом выползут оттуда, чтобы вредить вновь. И в следующий раз, если Ногарэ вновь встанет на путь предательства короля, он его раздавит, как клопа. - Мы сделаем все в точности так, как я сказал, граф. И начнем с королевы-матери, но прежде… - развернувшись на каблуке модной туфли, придворный прошел к каморке, где почивал днем старый слуга, будущий в услужении государя в ночные часы, и растолкал бедолагу. – Ступай, милый, в королевскую опочивальню. Сегодня тебе выпала большая честь – ты можешь смотреть свои сны под тем же сводом, что их видит Его Величество, - старик в непонимании тер глаза, поднявшись с узкой кушетки, а Луи уже тащил его за плечо в покои. Там усадил будущего стража на ступеньку у ложа монарха и пододвинул к нему поближе свой сундук, наказав не подпускать к оному никого, кроме Его величества, самого маркиза или Жака де Леви. Какие бы посулы не были обещаны. И комнату не покидать. - Вот теперь, дружище, пойдем утолять твой аппетит, а заодно подумаем, а не преподнести ли мне государыне лично ту злосчастную шкатулку, - говоря это, Можирон задорно улыбнулся и подмигнул Келюсу. – Ты только представь, как вытянется ее лицо при этом. Ставлю тельца против яйца, что ты отдашь мне за то, чтобы это видеть, лучшие куски из блюд нашего славного Бономэ… - фантазируя, хохоча, и делая ставки одну за другой, молодые люди из свиты Генриха Валуа покинули Лувр, оставляя Судьбе решать, насколько опрометчиво было отпустить единожды предавшего. Эпизод завершен
полная версия страницы