Форум » Игровой архив » Волки в овечьей шкуре » Ответить
Волки в овечьей шкуре
Отец Жан: 10 января 1576 года, вечер. Лувр, покои королевы-матери.
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Луиза де Водемон: Королева Луиза чувствовала себя мячиком, по которому поочередно наносили удары маркиз д’Ампуи и королева-мать, соревнуясь в меткости и силе. Но, в отличие от тряпичного мяча она была живой, и каждый удар приходился по кровоточащей ране. И, в отличие от тряпичного мяча, она не могла больше терпеть. Не отвечая на колкости королевы Екатерины, госпожа де Водемон почти выбежала из ее покоев, незаслуженная обида придала ей сил и решимости. Довольно. Ее упрекают в том, что она не дала наследника королю, но разве сам король хоть раз переступил порог ее опочивальни? Неопытность и одиночество толкнуло ее в объятия Жана-Луи де Ногарэ, и их дитя ответило за грехи отца и матери. Она кротко переносила все страдания, обрушившиеся на нее, все унижения. Но довольно! Прижимая к губам платок, едва сдерживая рыдания, она направилась к покоям Его величества. Тот принимает посланника Ватикана? Тем лучше! Она готова перед всем миром объявить о том, что требует развода! Перед лицом консорт-королевы Франции скрестились позолоченные алебарды, вещь немыслимая, если только приказ не исходит от короля. - Я хочу видеть Его величество, - с твердостью проговорила Луиза, гордо вскидывая белокурую голову. – И не уйду, пока не увижу его. Доложите обо мне, немедленно!
Антуанетта д'Омаль: - Ваше величество! Мадам! Да подождите вы! Антуанетта, чинно выскользнув вслед за своей госпожой из покоев Медичи, теперь едва поспевала за ней, путаясь в юбках. Какой дьявол вселился в эту Лотарингскую розу? Впрочем, кажется, Туанетта понимала, какой. Сначала она едва не мурлыкала, наслаждаясь очередным прилюдным унижением той, кого считала своей соперницей в борьбе за трон и корону, но потом вынуждена была признать, что на этот раз мадам Катрин перегнула палку. Обычно кроткая королева взбунтовалась, и это не на шутку испугало шуструю демуазель. А ну как госпожа де Водемон сейчас натворит глупостей, король с ней разведется, женится еще на ком-нибудь, у них будут дети и прощай надежда на то, что когда-нибудь ее назовут «Ваше величество»! - Мадам, да стойте вы! Отчаявшись повлиять на королеву словами, Туанетта решила повлиять делами и попросту схватила мадам Луизу за подол платья. Страшно представить, что сказала бы герцогиня де Монпансье, узнай она о таком вопиющем нарушении этикета со стороны юной родственницы, но, с другой стороны, разве не для того ее приставили к королеве? Чтобы присматривать и, по возможности, предотвращать все, что может навредить престижу семьи. Во всяком случае, именно так она и представляла себе свой долг. - Ваше величество, послушайте меня. Вы сейчас огорчены, обижены, я понимаю ваши чувства, честное слово, понимаю, - умоляюще затараторила она, не выпуская, на всякий случай, юбку королевы из цепких пальцев, стараясь оттащить ее подальше от двери в покои короля Генриха. – Но прошу, не делайте ничего, о чем вы потом пожалеете! Давайте вернемся в ваши покои, вы успокоитесь, и если хотите, мы вместе придумаем, как быть дальше! Я вам помогу, честное слово помогу! Сейчас дочь герцога Омальского готова была пообещать Луизе де Водемон все что угодно, хоть луну с неба, только бы затушить начинающийся скандал. Нет, ну кто бы ожидал от этой блаженной дурочки такой прыти?!
Отец Жан: - Мадемуазель д’Омаль совершенно права, Ваше величество. Отец Жан, прекрасно понимая, что обиженная и оскорбленная женщина может быть способна на что угодно, на любую глупость, поспешил за своей духовной дочерью. И, как выяснилось, не напрасно. Пасторская длань опустилась на плечо молодой женщины, вздрагивающее от рыданий. Пальцы чуть сжались, стараясь передать этой несчастнейшей из королев утешение и поддержку, на которую вправе рассчитывать добрая католичка, вне зависимости от степени тяжести грехов… своих, или своего мужа. - Пойдемте, дочь моя. Все, что вы хотите сказать своему супругу, может быть сказано завтра. В словах, произнесенных во гневе, нет истины. Вам нужно успокоиться. Мадемуазель д’Омаль, поддержите свою госпожу, мне кажется, она совсем ослабла от волнений. Голос отца Жана был исполнен самого искреннего сочувствия, он действительно сожалел о том, что пришлось нынче вечером вынести этой хрупкой женщине. Но мысленно он уже составлял письмо в Рим. Его святейшество должен знать о том, как обращаются при дворе короля Франции с его законной женой. И пусть у него еще недостаточно фактов для прямого обвинения Генриха Валуа… но разве сегодняшнее происшествие не свидетельствует, пусть косвенно, в пользу слухов о недостойных пристрастиях государя? Разумеется, Рим слишком мудр, чтобы пойти на скандал. Но сделать из прегрешения короля Генриха еще один рычаг, с помощью которого можно двигать политику Франции в нужную сторону – может. И сделает.
Луиза де Водемон: Силы оставили королеву так же внезапно, как появились, и она снова почувствовала себя той, кем и была – слабой, беспомощной, жалкой тенью, которую терпят только потому, что она нужна для соблюдения приличий. Пока во Франции есть королева, а рядом с королем жена, можно наслаждаться жизнью в свое удовольствие, уезжая на весь день с маркизом д’Ампуи или устраивая праздники, на которые госпожу де Водемон если и приглашали, то только из любезности. Она послушно позволила мадемуазель д’Омаль и отцу Жану себя увести, спотыкаясь и всхлипывая, затем так же послушно позволила себя уложить в постель, выслушав, как твердым и ласковым голосом исповедник прочел молитвы, стоя у ее изголовья*. Знакомая с детства латынь теплым потоком омыла растревоженную душу, неся успокоение. - Завтра я попрошу короля о разводе, - прошептала она, но скорее из детского упрямства, чем от решительности, поскольку мысль о том, чтобы стоять перед Генрихом Валуа, и, глядя в глаза требовать чего-то, пусть даже того, на что она имеет право, пугала госпожу де Водемон. Закрыв глаза, и уткнувшись в подушку, королева Франции заснула. Как всегда – в одиночестве. *согласовано с отцом Жаном.
Луи де Можирон: Улыбаясь Медичи, Можирон не выпускал из вида молодую королеву, и видел, как стремительно она покинула покои королевы вдовствующей. Ах, как ему хотелось немедля последовать за ней, чтобы узнать, куда так торопиться эта трепетная лань в своем испуге. Фрейлина, поспешившая за своей госпожой, не вызывала удивления, но вот куда так заторопился святой отец, прибывший из Рима? Этикет обязывал дослушать королеву-мать, но старая Флорентийка оказалась столь любезна, что сама же и отправила маркиза с ответом к своему сыну. - Спешу исполнить вашу волю, Ваше Величество, - поклонившись Екатерине Ромуле в ноги, придворный выскользнул из ее апартаментов. Он едва не опоздал, ибо уже лишь мелькнувшая в свете факелов за поворотом коридора тень указывала, в какую сторону направился духовник Луизы Водемон. Он направлялся в сторону покоев короля. Неужели и супруга монарха побежала в том же направлении? Нет-нет, этого нельзя было допустить. Прибавив шагу, Луи резко остановился, не успев вынырнуть из-за очередного поворота и обнаружить свое присутствие. Он явно слышал голоса, мешающиеся с всхлипами. Вскоре они стали удаляться, так и не миновав королевскую стражу. Облокотившись плечом на стену, д’Ампуи задумался. Пожалуй, сегодня они с мадам Катрин и вправду переусердствовали в напоминании королеве о том, что место ее весьма зыбко, а положение ненадежно. Переусердствовали настолько, что эта безропотная женщина вспылила и побежала к мужу. Зачем? Что он мог ей дать, кроме развода? Не исключено, что, если в Генрихе заиграет его горячая итальянская кровь, то госпоже де Водемон после первой же попытки устроить семейную сцену действительно придется на себе испытать участь многих английских королев. А скандалы Франции были совсем не к чему. Эти мысли в белокурой головке лотарингской лилии требовалось потушить, как едва разгорающееся пламя. Поэтому, так и не дойдя до кабинета Генриха, где тот принимал посланника понтифика, Людовик направился к покоям юной королевы, где просил доложить, что пришел справиться о ее здоровье.
Отец Жан: При словах королевы о разводе, Жан ван дер Дейк бросил на мадемуазель д’Омаль многозначительный взгляд. Несмотря на юный возраст, эта девушка, как он понял, обладала умом гораздо более острым, чем предпочитала демонстрировать. - Мне кажется, вы не ошибетесь, если напишете обо всем, что случилось сегодня, архиепископу Реймсскому, - прошептал он ей, отойдя от изголовья королевской постели. Любая ссора короля и его супруги, какой бы незначительной она ни была, есть акт политический. Из тихого уединения аббатства Жан ван дер Дейк вышел на яркий свет королевских интриг благодаря Людовику де Лоррейну, и считал своим долгом отблагодарить этого молодого, но выдающегося пастыря церкви. Хотя бы тем, что некоторые новости он будет узнавать раньше, чем Его святейшество. Небольшое оживление в приемной обозначило появление гостя, поскольку королева уже легла, отец Жан без всякого стеснения отправился принять того, или ту, кто решился потревожить госпожу де Водемон. К своему удивлению, он столкнулся лицом к лицу с маркизом д’Ампуи. Отец Жан прошел хорошую школу, и на его лице не отразилось удивление, или негодование, ни одно из тех чувств, что он мог бы испытывать. Если бы позволил себе такую неосторожность. Но духовный наставник должен быть бесстрастным, дабы судить справедливо и справедливо выносить приговоры. - Господин маркиз, мадам Луиза отошла ко сну, - сухо ответил он, узнав о причине визита. – У меня сложилось впечатление, что Ее величество терзаема недугами скорее душевного свойства, нежели телесными болезнями. Она опечалена. Скажите маркиз, так было всегда? Подобное обращение с королевой в порядке вещей? Исповедник Луизы де Водемон не обвинял. Он спрашивал. Но могло получится и так, что ответы Людовика де Можирона станут еще одним пунктом в обвинении короля Франции.
Антуанетта д'Омаль: - Я непременно напишу обо всем Его преосвященству, - так же шепотом пообещала Антуанетта королевскому исповеднику. Глаза юной девушки сверкали от восторга. Думала ли она, когда кузен Шарль вез ее в Париж, что ей доведется, ни много, ни мало, быть причастной к судьбам короля и королевы Франции! Конечно, когда ее родственники узнают о том, что королева желает развода, они найдут способ заставить ее забыть о таких глупостях! Еще не хватало! Если король разведется с женой, взятой из Лотарингского дома, то кто займет ее место? Одна из Бурбонов или Роган? Да никогда. Когда отец Жан вышел в приемную, демуазель на цыпочках прокралась к королевскому ложу и заглянула за полог. Мадам Луиза спала* - Надо чем-то занять вашу голову, моя дражайшая родственница, - задумчиво прошептала дочь герцога Омальского, задумчиво разглядывая супругу Генриха III. – Хотя, о чем я говорю? Головой надо уметь пользоваться, занять нужно ваше сердце. *согласовано с Луизой де Водемон.
Луи де Можирон: - А, падре… Вы уже тут… - протянул маркиз, старательно делая вид, что нахождение в покоях королевы Луизы отца Жана для него несколько неожиданно. Взгляд же Людовика безразлично следил за маленькой мушкой, кружащей вокруг букета цветов в комнатке, где велась беседа. Эта мушка будто представляла для молодого человека гораздо больший интерес, нежели святоша, вынырнувший из опочивальни Ее величества. - Ну что ж, передайте мой нижайший поклон государыне, как она проснется, и пожелания здравия в теле и в душе, - однако сколько любопытства проявлял этот новоиспеченный духовник супруги государя. Интересно, он столь же бесцеремонно лезет в тайны души королевы, как сейчас пытался задавать вопросы? Как священнослужителю ему было бы неплохо знать, что любопытство это не тот грех, за который карает Господь, но тот, за который могут наказать люди. Луи пришел сюда с определенной целью, он хотел дать понять госпоже де Водемон, что не стоит делать того, что не стоит. В синем взгляде мелькнул огонек азарта, но был поспешно скрыт пеленой притворного равнодушия. - Вы отныне духовный пастырь нашей королевы, отец мой, и кому, как не вам, знать о том, что ее терзает? Я как раз хотел спросить вас о том, - неожиданно любезно улыбнулся Можирон. – Что же до вашего вопроса об обращении с государыней, то я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Мадам Катрин вправе помнить о событиях своей молодости, а всем остальным не помешает знать историю не только своей державы, и с трепетным вниманием слушать мать трех королей и просто мудрую женщину. Беда лишь в том, что каждый слышит в словах других именно то, что считает нужным услышать. Или боится. Вы со мной не согласны? – с чем именно должен был согласиться или нет падре, синьор де Сен-Сафорин предоставил решить ему самому. - Мы все в воле божьей и короля, но ведь и от каждого из нас, может так выйти, будет кто-то зависеть. От королевы Луизы, как от супруги монарха, тоже зависим все мы, как ее верные подданные, а от ее мужества, преданности короне Франции и супругу, многие судьбы. Мое почтение, святой отец, - с этими словами, придворный развернулся и отправился прочь. На отпущение грехов в этой жизни он не рассчитывал, а если отец Жан мечтал побыть чьим-то заступником, то ему следовало носить не сутану и крест, а колет и шпагу.
Отец Жан: Отец Жан задумчиво проводил взглядом спину маркиза д’Ампуи. - Идите с богом, сын мой, - проговорил он, размышляя про себя над услышанным. Итак, в семействе Валуа у всех имелись свои тайны. С тайной короля Генриха он только что имел честь беседовать, тайна эта была дерзка, умна, и, по всей видимости, опасна. Иначе бы Екатерина Медичи уже избавилась от этого светловолосого молодчика. Вряд ли скандальная привязанность сына к своему придворному вызывает у старой королевы восторг, уж она-то прекрасно понимает все последствия такой связи. А вот что за тайна у королевы Луизы, на что ему сейчас намекал маркиз д’Ампуи? Впрочем, он теперь духовный наставник королевы, и, как метко выразился фаворит Генриха Валуа, кому как не ему знать, что терзает госпожу де Водемон? И разобраться в этом его святой долг. Но не сегодня. Еще не сегодня. Сегодня пусть королева спит спокойно, так же как король и его фаворит. Наступит завтра, и, силой или лаской, но он вырвет у королевы Франции все ее секреты и поставит их на службу Риму. Эпизод завершен
полная версия страницы