Форум » Игровой архив » Несчастье было так возможно! » Ответить
Несчастье было так возможно!
Екатерина Медичи: 26 июля 1576 года, поздний вечер, Фонтенбло.
Ответов - 10
Екатерина Медичи: Королева Екатерина была последовательна во всем, в том числе в своей давней, тайной и горячей надежде, что звезды смилостивятся над судьбой ее семьи, и все предсказания о страшном конце, который ожидает дом Валуа, окажутся ложными. С Ренато она уже не решалась говорить об этом, но в общении с потусторонними силами у нее оставался еще один помощник. Палач, мэтр Кабош, ученик Мишеля Ностардама. Его и призвала в Фонтенбло вдовствующая государыня, дабы заплечных дел мастер, следивший по ее поручению за звездами, знаками, и вопрошавший тела умерших, отчитался в своих наблюдениях. Но увы, мертвые ничем не могли утешить живых, и Ее величество, наградив своего мрачного подручного и отослав ее, осталась одна, со своими невеселыми размышлениями. Смерть всех ее сыновей, смена династии… что может быть страшнее для матери и королевы? В таком настроении ее застал посланник от сына Генриха. В Фонтенбло продолжались праздники по случаю возвращения герцога Анжуйского и скорого отъезда Маргариты Валуа, сегодня было устроено ночное катание на лодках по озеру, при факелах. Всем трем королевам приказано было быть, дабы украсить собой праздник. Медичи с большим удовольствием бы осталась в своих покоях, в одиночестве, но двор должен был видеть ее, видеть и помнить, что в ее руках до сих пор есть власть. Иначе – забвение. С такими мыслями вдова Генриха II села в лодку, расправив черный трен, расшитый черным по черному, украшенный черным же жемчугом, с удивлением обнаружив, что вместо трех королев в лодке их всего двое (не считая гребцов, занявших свое место позади, за навесом). Она, и Луиза де Водемон. Королева Маргарита предпочла занять барку, разместив вокруг себя столько кавалеров и дам, сколько было можно*. Медичи улыбнулась. Трудно было упрекнуть дочь в этом кокетстве, она всего лишь пыталась взять все то хорошее, что предлагала ей жизнь. Как только отчалила королевская лодка, из которой доносился дружный смех Генриха и маркиза д’Ампуи*, от берега отплыли и остальные участники увеселения, по воде стелились янтарные сполохи от факелов, ленты, цветы. Медичи с невыразимой тоской оглядывала все это шумное, красочное великолепие. Все это закончится. Забудется, обратится в прах. Франсуа умрет бездетным, Генрих умрет, не оставив наследника. Но они веселятся! Только госпожа де Водемон сидит с видом святой великомученицы, пряча покрасневшие глаза. - Что с вами, дочь моя, вы как будто опечалены, - язвительно осведомилась королева-мать, откинувшись на подушки, и давая выход своей злости и накопившемуся раздражению. Должен же с Луизы быть хоть какой-то прок! Пусть терпит, это еще малая цена за то, чтобы называться королевой. Любопытно, что ее любовник, которого Медичи так и не поймала, но который, она уверена, сейчас где-то здесь? Нет, какая несправедливость, это мерзавка наслаждается жизнью, когда все мысли королевы-матери о внуках, которых она, по всей видимости, не увидит. *согласовано
Луиза де Водемон: Госпожа де Водемон и правда, была грустна. Покрасневшие глаза плохо сочетались с изысканным нарядом из палевого шелка, а высокий воротник в форме веера только подчеркивал, как клонилось все ниже изящно причесанная голова королевы Франции. Хотя, кому какое дело? Двор привык видеть Луизу де Водемон печальной и серьезной, а то недолгое, мимолетное счастье, что она испытала, королева скрыла ото всех. Нынче же от него остались лишь воспоминания. Королева рассеяно взглянула в темное зеркало воды, не сразу поняв, что вот это размытое отражение – ее. Жан-Луи уехал, король отправил его готовить все к прибытию сестры, мадам Маргариты. Конечно, ее любимый прежде всего верный слуга короля, но где-то в глубине души Луиза считала, что после всех жертв с ее стороны, поле всех подарков, она должна была бы занять первое место в сердце молодого гасконца. Нет, она не позволила себе ревности или неудовольствия, во всяком случае, видимого, но чувствовала себя покинутой. И привычно чувствовала себя чужой на этом чудесном празднике, устроенным не для нее. Голос Флорентийки заставил ее вздрогнуть. - Я опечалена, мадам, скорым отъездом королевы Наваррской, - выдохнула она, стараясь взять себя в руки под острым, неприятно-проницательным взглядом вдовствующей королевы. У Екатерины Медичи была одна способность, внушать чувство вины собеседнику. А Водемон и так чувствовала себя виноватой. Нет, не чувствовала, это было бы лукавством, сказать так. Но она знала за собой вину. И этого было достаточно, чтобы ее сердце сильно забилось. - Мадам Маргарита удостоила меня своей дружбы, и мне печально, что после ее отъезда я остаюсь совсем одна. Над озером плыл смех и музыка, с барки мадам Маргариты в лодку королев кинули целый клубок длинных шелковых лент, те разукрасили на несколько мгновений воздух и упали на воду.
Екатерина Медичи: - Одна? Полноте, дочь моя, разве вы одна, - ядовито рассмеялась Флорентийка. Вы только посмотрите, как быстро эта кроткая голубица научилась лгать и лицемерить, иным для этого понадобились годы, а ей, похоже, часы. – Разве королева Наваррская ваш единственный друг? И больше нет никого, кто утешил бы вас в ваших горестях и печалях, о которых я, правда, не осведомлена, но которые так велики, что заставляют вас каждый день проливать слезы? Медичи с удовольствием вонзала отравленные иглы слов в свою невестку. В лодке они были одни, да и барки с остальными участниками ночной прогулки по озеру отплыли достаточно далеко. Их никто не мог услышать. А если кто-то и наблюдает за двумя королевами, то все что он видит, это любезно улыбающуюся королеву-мать и грустную госпожу де Водемон. Но госпожа де Водемон грустит так часто, что это никого не удивит. - Поведайте же мене о своих печалях, мадам. Я королева и женщина, я пойму вас. Что же случилось, неужели ваш любовник от вас сбежал, милочка? Королева-мать выбрала из серебряной вазочки орех в сладкой глазури и с удовольствием его надкусила, остро и испытующе глядя в глаза невестке. Может быть, сама судьба подарила ей эту прогулку для того, чтобы она, Катрин ди Медичи, попыталась изменить ход вещей? Если ей удастся вырвать у Водемон признание, сломить ее, то на берег эта слезливая распутница сойдет уже не королевой, а монахиней.
Луиза де Водемон: - Любовник? О чем вы говорите, мадам, я не понимаю вас, - едва выговорила Луиза де Водемон, прижав руку к сердцу, которое забилось под тесным корсетом часто-часто, так, что стало трудно дышать. Слова королевы Екатерины были неожиданными и болезненными потому, что отозвались эхом в душе королевы Франции, в той ее глубине, что не до конца поддалась сладостному самообману, придуманной сказке о великой и беззаветной любви к ней Жана-Луи де Ногарэ. На какое-то мгновение госпожа де Водемон испытала сильнейшее желание крикнуть в улыбающееся лицо свекрови, что неправда, ее любят, любят так, как никогда не любили эту злую и некрасивую женщину. Что ее не бросили, а подчинились воле короля, что она счастлива, счастлива не смотря ни на что, на весь унизительный обман, которым ее окружили. Но только ниже склонила голову, чтобы не смотреть в проницательные темные глаза Флорентийки, читающей, казалось, ее мысли. Пострадать за любовь, да, это благородно, но она прекрасно помнила, от какого позора ее спасло вмешательство сводной сестры короля, госпожи Дианы. Сейчас за нее никто не заступится и никто ее не спасет. - У меня нет никакого любовника, Ваше величество, я верна нашему королю… хотя… хотя он не верен мне, и вы это знаете, - осмелилась королева Луиза на ответный выпад, делая его как неумелый фехтовальщик, волей случая выступивший против опытного противника. Надеясь, что ее слова отвлекут Екатерину Медичи. Было страшно, очень страшно, но дрожа с ног до головы, Луиза де Водемон заставляла себя сидеть на подушках прямо. Как королева.
Екатерина Медичи: - Нет любовника, вот как? А драгоценности, надо полагать, вы дарите своей любимой собачке? Сапфировое ожерелье, камеи? Вы помните камеи, мадам, которые вы с такой щедростью вручили своему поклоннику, видимо, он хорошо вас ублажал? Эти камеи мне хорошо знакомы, ведь это я привезла их из Италии в числе прочего приданого, и когда-то часто их носила, вы не знали об этом? Королева Екатерина улыбнулась невестке самым очаровательным образом, правда, вышло это, как если бы вам вдруг улыбнулась змея, прежде чем мертвой хваткой обвиться вокруг шеи. Она видела и страх и растерянность Луизы де Водемон под напускной бравадой, и для того, чтобы вынести про себя приговор королеве Франции, ей не нужны были ее признания. Водемон была виновна и точка. - К счастью, эти драгоценности снова у меня, - сообщила королева-мать своей жертве. Мрачные мысли, овладевшие ею после разговора с палачом, как рукой сняло, напротив, она чувствовала прилив сил и радость охотника, настигшего добычу. – Ваш любовник проиграл их в карты. Не очень-то он ценит вашу благосклонность и ваши дары. Так что, узнать его имя мне труда не составило, моя дорогая, верная, нежная госпожа де Водемон. Мне только хотелось в последний раз поговорить с вами, прежде чем называть имена Его величеству, посмотреть в ваши глаза… и что я вижу в них? Наглость, ложь и бесстыдство. Вы смеете упрекать Его величество в неверности? Вы? Екатерина Медичи смерила Луизу Лотарингскую недоуменно-презрительным взглядом, словно говоря: «Что вы можете предложить королю Франции, чтобы претендовать на его верность, на его любовь?». - Но я дам вам возможность все самой рассказать вашему супругу, сударыня, и молить его о снисхождении. Если я расскажу королю о вашей новой измене, будьте уверены, я буду требовать для вас самого сурового наказания. Флорентийка вела тонкую игру, не говоря ни слова неправды, кроме одного: имя любовника Водемон ей так и не было известно. Но пусть виновная думает, что ее любовные шашни разоблачены, и приговор подписан.
Луиза де Водемон: Луиза не знала, что ранило ее больнее, то известие, что ее тайна раскрыта, или то, что Жан-Луи де Ногарэ проиграл в карты ее дар, обошелся с ним так легкомысленно, словно то, что было между ними совсем не важно. Словно бы она была не королевой, а придворной куртизанкой, чья благосклонность так же мало ценится, как ее честь. Если бы госпожа де Водемон была более самолюбива, она, пожалуй, решилась отомстить, даже пожертвовав собой. Назвала бы имя гасконца, зная, что после этого его казнят. Но такие вещи были противны незлобливой душе французской государыни, которая была добра и в силу характера и в силу сердечной слабости. Терпеть и страдать подчас гораздо легче, чем бороться и отстаивать то, что принадлежит тебе по праву. Но и погибать она не хотела! Признаться во всем, зная, что за этим последует изгнание, бесчестье, монастырь, может быть, даже смерть? Нет. Она хотела жить. - Я не виновна, мадам, - твердо ответила королева Екатерине Медичи. – Все ваши обвинения ложны и я буду их отрицать, и перед королем, и перед судьями, если вам будет угодно поставить меня перед ними! Но пока, не забывайте, я супруга короля Франции, и на этом основании я неприкосновенна. А сейчас мы возвращаемся, я чувствую головокружение и дурноту, вероятно, ночная сырость мне вредна. Закусив губу, чтобы сдержать слезы, нахлынувшие так некстати, Луиза де Водемон поднялась во весь рост, чтобы приказать лодочникам грести к берегу, только так она могла избежать разговора со свекровью выдержать который на равных, по правде сказать, она была не в силах. Да и кто мог противостоять Мадам Змее? А затем… затем вдруг она ощутила толчок, темная гладь озера качнулась, и королева Франции упала в воду. Платье, тяжелое от вышивки, драгоценностей, тут же намокло, нижние юбки облепили ноги, спутывая движения, тесный корсет стал еще теснее от попыток вдохнуть воздуха… И Луиза де Водемон с особенной ужасающей ясностью поняла, что это конец. Ее могилой станет озеро Фонтенбло. Ее, и всех ее надежд и несбывшихся мечтаний.
Екатерина Медичи: - Вы будете мертвой королевой Франции, милочка моя, - прошептала Екатерина Медичи глядя на то, как Луиза де Водемон барахтается в воде. Даже будь она в родстве с ундинами, пышные юбки не предназначены для плавания, оно и к счастью. Дурочка не будет долго мучиться. – Замечательной мертвой королевой, вам даже поставят красивое надгробье в Сен-Дени, я обещаю. Когда госпожа де Водемон так неосторожно поднялась в лодке во весь рост, Флорентийка поняла, что это ее шанс, возможно, последний, попытаться повернуть судьбу туда, куда ей угодно. Умрет Водемон – и после траура Генриху придется опять жениться, и на этот раз она уже сама выберет ему такую невесту, которая затащит его в постель, не красотой, так хитростью, и заставит сделать ей детей. Наследников короны. Все это пронеслось в голове вдовствующей королевы в одно мгновение, а дальше… легкий толчок, и вот уже несостоявшаяся супруга Генриха Валуа тонет. Медичи никогда не боялась испачкать свои руки кровью и запятнать душу убийством, если это было нужно на благо детей, на благо дома Валуа. Но пора было звать на помощь. - Королева тонет, помогите, - крикнула она, торжествуя в душе. Музыка, смех, веселье… каждый бы занят собой и никому не было дела до того, что в темном омуте ночного озера тонет королева Франции. Но даже если и будет… за прикосновение к супруге короля – смерть. Кто рискнет своей жизнью ради спасения жизни Луизы де Водемон? Может быть, тот самый ее неуловимый любовник? Что ж, посмотрим!
мэтр Кабош: Палачу парижского судебного округа этой ночью было некуда больше торопиться. Он исполнил дело, с которым прибыл в Фонтенбло, предупредил в Париже своих подмастерье, что, быть может, задержится больше, чем на день, и теперь, не спеша, шел рядом со своей телегой, которую госпожа Графиня медленно волокла к воротам, которыми пользовалась челядь и поставщики продуктов в замок. Дорога эта пролегала по дальнюю сторону от большого озера, и была спрятана от глаз высокочтимых мадам и месье обильным кустарником, росшим по берегу. Отправляясь в путешествие, мэтр Кабош прихватил с собой пару кожаных бурдюков с дешевым вином, несколько калачей хлеба из серой муки, да мешок яблок, коими щедро подкармливал свою лошадь. Этой ночью обитатели замка затеяли большую прогулку на воде и темная водная гладь, привыкшая отражать ночами лишь звезды, теперь полыхала отсветами факелов. Слышались музыка и смех, и аженец приостановился, он раздвинул ветви кустарника и с любопытством стал смотреть, как веселятся вельможи. Одна лодка, словно бы сторонилась других, она плыла чуть поодаль, и из нее не было слышно радостных криков или песен. В ней явно прогуливались дамы. Предположение Антуана подтвердилось, когда одна из них поднялась. Ее фигурку в светлом наряде было несложно разглядеть в свете факелов. - Хехе, Герцогу бы понравилось точить когти о такие юбки, - пробормотал бородатый мужик. Но вдруг дама покачнулась, послышался всплеск воды, а вскоре с той же стороны послышались крики о помощи. Только вот что-то никто не торопился нырять в воду и спасать неловкую особу, которая готовилась пойти ко дну во всем своем светлом наряде. - Дык она ж так потонет, - брови палача невольно поползли вверх от удивления, что никто не спешил на помощь женщине. Отбросив в сторону свой бурдюк и скинув с босых ног нехитрую обувку простолюдина, немолодой но еще крепкий мужчина скрылся под водой озера Фонтенбло. Казнить – он казнил часто, часто и спасал жизни людей, благодаря знанию их тел и своим снадобьям, но вот вытаскивать из воды утопающих, бывшему подмастерью Мишеля Нострадама еще не приходилось. Вынырнув из воды, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, он погрузился в нее вновь. Женщину спасло ее светлое платье, которое он чудом разглядел под водой. Ухватив незнакомку, как придется, Антуан сделал сильный рывок в сторону, с которой приплыл, к берегу. Погрузить даму обратно в лодку из озера, у него бы сил не хватило. Вытащив на землю тело, успевшее нахлебаться воды, палач разорвал платье на груди "утопленицы", не церемонясь с драгоценностями, коими оно было расшито, и стал ритмично надавливать на ее ребра, выгоняя из легких влагу, попавшую в них, стараясь рассчитать верно силу и не сломать их. - Ну же, дышите, мадама, молоденькая вы еще для встречи с Господом. Изо рта дамы полилась жидкость, а из горла послышался хрип. Жить будет. Больше он нечем не мог ей помочь. Да и вообще, лучше бы скорей уносить отсюда ноги – не любят господа, когда к их барышням мужичье прикасается. Башмаки свои Антуан нашел быстро, а вот бурдюк куда-то запропастился. Плюнув на пропажу, палач вернулся к своей телеге и, взгромоздившись на нее поспешил прочь из королевской резиденции. Девушка осталась лежать на берегу, но она дышала, а со всего озера к месту несвершившейся трагедии уже спешили лодки
Екатерина Медичи: В начале все шло, как и хотела королева-мать. Луиза де Водемон тонула, гребцы бестолково метались, не зная, что предпринять, две дежурные фрейлины, сидевшие чинно на носу лодки, спохватились и заголосили. Как эхо, их крики прокатились по озеру, всплеснулись режущими ухо нотами то здесь, то там, перемежаемые криками: королева тонет, спасите королеву! Но на этом и все. - Протяните ее величеству весло, - распорядилась Екатерина Медичи и гребцы выполнили ее приказ, но поздно, у королевы Луизы не осталось сил цепляться за него, намокшее платье тянуло ко дну, и вот уже она вся ушла под воду. Флорентийка вздохнула. Не сожалеюще, торжествующе. Несчастный случай на озере, ужасная трагедия, невосполнимая потеря. Похоже, все готовы были с этим смириться, потому что никто не бросился спасать Ее величество. Лодки с королем и его свитой отплыли уже далеко, а на тех барках, что были поблизости, метались придворные дамы, как курицы с отрубленными головами, да несколько щеголей, прекрасно знающих, чем грозит прикосновение к королевской особе. Кто-то зарыдал. Все было правильно, все так как надо. Медичи так пристально вглядывалась в темную глубину, желая удостовериться, что гибель королевы окончательна, что не увидела появления ее спасителя. А когда увидела – уже было поздно. Кто-то, больше похожий на выходца из сказок, темный, пугающий, нырнул за королевой и вытащил ее в нескольких шагах от лодки, туда не доставал свет фонарей, и Медичи могла только в бессильной ярости наблюдать, как ее жертву тянут за собой к берегу. - За ним, и приведите ко мне этого человека, - отрывисто приказала вдова Генриха II гребцам и те слажено взмахнули веслами, но из-за бестолковой суеты, поднявшейся среди лодок и барок, к берегу они причалили поздно… Луиза де Водемон в разорванном платье, без сознания, лежала на траве, но дышала, ад и проклятие, дышала! Ее спаситель растворился в ночной темноте без следов. - Доставьте из дворца носилки, позовите лекарей, - отвернувшись от невестки, чтобы не видеть ее ненавистного лица и не выдать своих чувств, отрывисто распорядилась королева-мать. Была слабая надежда, что госпожа де Водемон подхватит лихорадку от ночного купания, но вряд ли. Нет, похоже, судьба, как норовистая лошадь, летела вскачь, и всем остальным оставалось только следовать за ней, надеясь не попасть под удар копыт.
Луиза де Водемон: Последнее, что запомнила Луиза де Водемон, это черное стекло воды перед глазами, и боль, режущая легкие от невозможности вздохнуть. Потом перед глазами словно вспыхнул огненный шар, и она ушла в небытие, отчетливо понимая, что это конец, и, странно, испытывающая от этой мысли облегчение. Смерть обещала покой и разрешение всех запутанных противоречий, в которые превратилась ее жизнь с того дня, как она в Реймсе назвала Генриха Валуа своим супругом. Но она ошиблась. Как всегда и во всем. Жизнь снова предъявила на нее свои права, влилась в ее вены вместе с воздухом. Королева Франции закашлялась и испуганно сжалась, чувствуя рядом присутствие кого-то, или чего-то. Что это? Еще одна пытка, придуманная Екатериной Медичи, чтобы вырвать у нее признание? Холодный, топкий берег леденил обнаженные плечи и затылок, она вся, казалось, заледенела там, на глубине озера Фонтенбло, где по случайности чуть было не распрощалась с жизнью, да и было ли ее падение в воду случайностью? Луиза сомневалась. Но она жива… зачем? Кому нужна ее жизнь? Она упорно не открывала глаз, когда рядом послышался голос свекрови, не открыла их и тогда, когда ее переложили на носилки, и понесли. Только из под закрытых век королевы беспрестанно катились слезы, падали на испачканный грязью воротник и корсаж платья. Удивительно, но побывав в грязи, алмазы на отделке засверкали еще ярче. Эпизод завершен
полная версия страницы