Форум » Игровой архив » Замри, Луна, и скройся, устыдившись » Ответить
Замри, Луна, и скройся, устыдившись
Philibert de Gramont: 2 июля 1576 года, Франция, замок Этамп, поздний вечер.
Ответов - 10
Philibert de Gramont: Небольшой парк, разбитый у подножия замка с геометрической четкостью линий, терялся в ночной мгле. Факела, горевшие на террасе, выхватывали у густой темноты только лакированные листья лавровых купин, высаженных здесь, вероятно, еще госпожой д’Этамп. Лавр – символ чести, припомнил Филибер и улыбнулся, прислушиваясь к журчанию воды в маленьком фонтане. Честь – красивое слово, вот только, как он убедился, каждый вкладывает в это слово свое. Так почему бы ему не поступать так же? Во всяком случае, до той черты, за которой начиналась верность королю Франции, это для графа де Гиш было свято. Молодой мужчина с наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух полной грудью. Ветер холодил шею в вырезе сорочки, камзол и колет он оставил в своей опочивальне. Закончился чопорный, почти по-испански церемонный ужин, и, слава богу, что закончился, остаток вечера и часть ночи Филибер намеревался посвятить себе. - Принеси мне вина на террасу, - велел он слуге и тот, с поклоном, исчез, появившись почти бесшумно и поставив на каменные широкие перила балюстрады поднос с кувшином и серебряным кубком. Филибер с любопытством провел по чеканному ободку. Переплетения букв H и D. Генрих и Диана. Забавно, как история норовит повториться в именах. Он видел портрет госпожи Дианы в Фонтенбло, в виде богини-охотницы, но граф де Гиш признавался себе, что не находит в ней особого очарования. Хотя, может быть, кисть художника была не в силах его передать? Бывает так, что женщине больше нечем похвастаться крое красоты, и тогда мужчина скучает рядом с ней, как рядом с изящной но пустой куклой. Бывает и иначе… Филибер задумчиво перевел взгляд на фасад замка. Среди горящих окон было одно, которое притягивало его мысли сильнее всего. Окно опочивальни Марии де Монморанси. Нет, он не собирался штурмовать их, подобно пажу, впервые ощутившему волнение крови. Но и избавиться от мыслей о графине де Кандаль граф не мог.
Мария де Монморанси: Закрыв за собой дверь опочивальни, Мария Монморанси сняла с лица маску учтивости, а со стройного стана – корсет хороших манер. Упав в кресло, она жестом остановила служанку, кинувшуюся ее раздевать. Да, платье помнется, но на то и есть слуги, чтобы творить чудеса с неподатливой материей, - утром разгладят. Неважно, как. Не ее это дело. Взяв зеркало со столика, графиня рассмотрела свое лицо при свете дюжины свечей, зажженных сразу в двух канделябрах, и справедливо нашла себя красивой. Правда, без улыбки черты ее лица были жесткими, а в серо-зеленом взгляде не было нежности. Но ее не было и ранее, даже к своим детям графиня не была нежна. Конечно, она их любила, конечно – заботилась, но маленькие ручки, обнимающие за шею или цепляющиеся за юбку, не вызывали у Марии того всепоглощающего умиления, которое отличает матерей по призванию. Покинуть свое поместье и дочерей было легко... Женщина очнулась от раздумий, встала и начала раздеваться сама, не дожидаясь, пока услужливые руки придут ей на помощь. - Потуши свет, - распорядилась она, подходя к окну в одной нижней рубашке. На террасе замка желтым отсветом мерцали факелы, рисуя на черном фоне ночного парка фантастические тени. Они двигались, принимая форму мужской фигуры. Некто упорно не желал ложиться в постель, меряя террасу широкими шагами. Это - герцог де Невер? Нет, вряд ли! Что за пустая трата времени, бродить вот так в чужом замке, когда дорога и так стала испытанием для уставшего тела? Может, это мадам Кураж успела переодеться и наслаждается ночной прохладой? Комната графини погрузилась во мрак, кровать приветственно манила откинутым одеялом, но Мария неожиданно потянула с плеч легкое одеяние, в котором минуту назад готовилась отойти ко сну. - Принеси мой плащ, - отдала она странное распоряжение, переступая через пену белого батиста на полу, и подошла к шкатулке с украшениями. Кулон с рубином в сумерках казался почти черным, а золотая цепь – тяжелой и грубой, зато тонкая кожа на груди женщины светилась, как мрамор. - Что-то не так? – невозмутимо спросила графиня, накидывая плащ на обнаженное тело и с усмешкой наблюдая, как служанка таращит глаза. Накинув капюшон поглубже на голову и завернувшись в складки плаща до самого подбородка, Мария Монморанси превратилась в загадочное приведение, которое за ужином напугало слуг, только в синем, и несравнимо более женственное, чем мадам Кураж. Неслышно переступая бархатными туфельками, она добралась до террасы и замерла в тени входа, удостоверившись, что предчувствие ее не обмануло. Игра продолжалась, но стала чуть более опасной и чуть менее наивной. - А вы не боитесь, граф, что яркий свет в ночи приманит неупокоенных призраков этого осиротевшего замка, а вино настолько опьянит вам голову, что вы поддадитесь их чарам? – спросила графиня де Кандаль таинственным шепотом, входя в новую роль приведения.
Philibert de Gramont: Филибер и ждал, и надеялся, и все же не верил, поэтому, когда за его спиной раздался негромкий, чувственный голос Марии де Монморанси. Порывисто обернувшись, он смерил взглядом женскую фигуру, закутанную в плащ. В капюшоне, как в темной раме картины, сияло матовым светом бледное, загадочное лицо, неуловимо-насмешливое, но такое притягательное. - Разве свет привлекает неупокоенные души, графиня? Я думал, их привлекают наши грехи. Если так, то признаю, моих хватит, чтобы приманить всех призраков этого замка. А ваших, сударыня? Для посторонних взглядов графиня де Кандаль была, вероятно, мила, добродетельна и сдержанна. Но Филибер де Грамон чувствовал по этой оболочкой нечто большее. Допив вино до капли, он снова наполнил кубок, протянув его госпоже де Монморанси, пристально вглядываясь в зеленые глаза женщины, ища в них ответы на все невысказанные вопросы. - Желаете вина, сударыня? Говорят, если выпить из одного бокала, то прочтешь мысли собеседника. Я бы хотел знать ваши мысли, они занимают меня с того дня, как я увидел вас в лодке, на том празднике, вы помните? С тех пор вы не выходите у меня из головы, и даже во сне я вижу вас. Отвернувшись, Филибер провел ладонью по камню перил, чувствуя кожей его шероховатость и прохладу. Он презирал любую слабость и восставал против любых привязанностей. Первой и последней его слабостью, первой и последней привязанностью была Инесс, невинная жертва ночи святого Варфоломея. Но Мария де Монморанси обещала больше чем обычную связь придворного со знатной дамой. Она была словно вызов, и граф не мог его не принять.
Мария де Монморанси: - Следуя вашей логике, неупокоенными остаются одни грешники, граф, - проронила Мария, выходя из тени, - но я думаю иначе: обрести покой не могут те души, которые в земной жизни были обделены любовью. Представьте, как им одиноко на небесах, бестелесным, лишенным плоти! Не лучше ли вернуться в бренный мир, чтобы крадучись в ночи, подглядывать за нашими неосторожными действиями? Грешна ли я? Да, я грешна, как и любое существо во плоти. Отпустив ткань плаща, удерживаемую у подбородка, женщина протянула руку за кубком, позволив материи свободно заструиться вдоль тела. Легкий ночной ветерок играл складками плаща, то скрывая, то обнажая наготу. «Веду ли я себя развратно?» - спросила графиня сама себя и тут же решила, что нет. Смело? Возможно. Но ни для нее, ни, тем более, для графа де Гиш в любви уже не существует секретов, так к чему жеманство? - Зачастую, в моих мыслях нет ничего интересного, Филибер. Вы бы умерли со скуки, узнав, что за безделицы занимают мой быт: к лицу ли королеве этот оттенок бежевого и в моде ли жемчуг. Но, когда я вижу вас, я перестаю рассуждать. Вы красивы, граф, вы знаете? Вы мужественны и отчаянно одиноки, раз ночная терраса манит вас сильнее, чем теплая постель. Мария Монморанси лукавила – она думала всегда, и в этот момент особенно. Она заведомо не упомянула даже имени супруги графа де Гиш, чтобы их встречу не нарушал третий лишний, упомянутый всуе. Напротив, она желала, чтобы мужчина в этот момент напрочь забыл, что женат, а Диана де Грамон стала не большим, чем портретом на стене его жизни, забытым и покрытым пылью. Отпив из кубка, она поставила его на перила и, словно случайно, распахнула плащ. Свет факела заиграл в гранях рубина, бросая огненные отсветы на обнаженную грудь. - Вино помогает прочесть мысли, граф. Мы ищем общество друг друга, это так? Но – почему? Последний вопрос был риторическим, но ответ на него получить приятно всегда. Конечно же, правильный ответ!
Philibert de Gramont: Слова Марии де Монморанси были как музыка для Филибер. Он внимал им с жадностью, ибо они служили еще одним доказательством того, что эта женщина, вышедшая к нему в ночи на террасу, благосклонна к нему. Забыт был случай в Фонтенбло, прошлое уже не волновало графа де Гиш, волновало только настоящее, и то, как он надеялся, недалекое будущее, о котором ему намекала нагота дамы, дразнящее мерцающая в полумраке. - Я могу ответить только за себя, мадам, - облизнув пересохшие губы и не в силах отвести взгляд от груди женщины, отягощенной рубиновым кулоном, ответил мужчина. Было в этой картине нечто дьявольское, но Филибер готов был рискнуть душой ,только чтобы утолить страсть, которую графиня де Кандаль зажгла в его крови. – Я ищу вашего общества, потому что вы маните меня так же, как свет манит неуспокоенные души. Вы прекрасны. И не лукавьте, вы хорошо знаете это. А еще вы неуловимы. Сколько масок на вас, мадам, даже сейчас, когда на вас почти нет одежды? Граф провел рукой по плечу женщины, лаская кожу сквозь ткань плаща, оттягивая тот момент, когда сможет коснуться тела Марии, потому что в предвкушении не меньше удовольствия чем в самом удовольствии обладания. - Светская дама, добродетельная женщина, смелая соблазнительница, что еще? Какая вы настоящая, мадам? Я хочу это узнать. Вы позволите мне это узнать? Филибер мягко привлек к груди женское тело, в котором не было и следа невинности или девичьей хрупкости, которое дышало роскошью чувственности и обещало все, что женщина может подарить мужчине. Вдохнул запах духов, исходящий от кожи и волос ночной колдуньи. Желай он только одной ночи, он бы подхватил ее и унес, но он хотел большего, поэтому не торопился сорвать плоды их взаимного друг к другу влечения.
Жан-Луи де Ногарэ: Жан-Луи напивался. Такое с ним бывало не очень часто, ведь после вина на утро лицо отекает и теряет свежие краски, да и амбре от вина не лучшие благовония. Но все же сегодня, плюнув на все, он потребовал слуг принести ему лучшего вина, и лежа на кровати в своей комнате, бездумно разглядывая потолок ,он пил, отгоняя от себя мысли о Луизе де Водемон. Раздражение, которое он испытывал, пока находился в непосредственной близости от королевы, сменилось чем-то вроде пронзительной жалости к этой красивой и доброй женщине, которая хотела не так уж и многого – любить и быть любимой. Вот только он не хотел ее любви. И даже подарки, за которые он продавал свои объятия, уже не слишком радовали, хотя самый ценный – сапфировое ожерелье с драгоценной подвеской в виде сердца, он взял с собой в дорогу. На всякий случай. Ночь была тиха и нежна. Спать не хотелось, даже с учетом всего выпитого. Хотелось поговорить по душам. Ну, или не по душам, но как получится. Последний откровенный разговор на памяти гасконца случился у него с Луи де Можироном. На утро, осознав катастрофичную неосторожность и несусветную глупость своих признаний, Жан-Луи де Ногарэ замкнул свое сердце и свои уста и для друзей, и для короля. Он понял, что если хочет пойти далеко и добиться многого, то идти надо в одиночку, а не теряясь в тени таких друзей, как маркиз д’Ампуи и граф де Келюс. Но все же, вот как иногда, очень хотелось разделить с кем-нибудь вино и вечер, и гасконец позвал слугу. - Скажи, милейший, ты не знаешь, где сейчас граф де Гиш? - Ну как же не знаю, граф просил подать ему вино на террасу, луной, должно быть, любуются. Нограэ, разом обретши былую жизнерадостность, соскочил с постели. - Принеси туда еще вина, я тоже решил полюбоваться луной. Когда еще такая возможность выпадет. На террасу он спустился, насвистывая веселую мелодию, и остановился на последней ступени, с одобрительны изумлением разглядывая открывшуюся ему сцену. - Ого, граф, вы возносите хвалы Селене или все же Венере, - осведомился он, появившись на террасе и застав Филибера де Грамон совсем не в одиночестве. – Если я не вовремя, то я уйду, прошу меня простить за вторжение!
Philibert de Gramont: Нет ничего более неприятного, чем неуместное вторжение третьего лица в момент, когда двое уже пришли к взаимному согласию. Филиберу потребовалось несколько мгновений, чтобы потушить ярость, вспыхнувшую в его груди при звуках голоса королевского фаворита, и овладеть своим лицом. Дальше следовало позаботиться о даме. Граф де Гиш мягко подтолкнул Марию де Монморанси в густую темноту арки, за которой начиналась лестница во внутренние покои, а сам сделал шаг навстречу Жану-Луи де Ногарэ. Теперь графиня сможет незаметно покинуть террасу. Жаль, конечно, что их свидание, так чудесно начатое, не обрело логического завершения, но скомпрометированная женщина, как правило, не самая нежная любовница. - Мой дорогой друг, как вы, должно быть, знаете, все богини ревнивы и капризны. Поэтому, воздавая хвалы одним, мы не должны забывать о других. Так может, оставив этих прелестниц, воздадим хвалу Бахусу? Грамон, принужденно засмеявшись, налил вино в два кубка, и один подал гасконцу. - Вам тоже не спится, месье де Ногарэ? Летние ночи коварны. Не успевают начаться, как уже заканчиваются, оставляя после себя ощущение чего-то незавершенного. Как, например, прерванное свидание. Но граф не собирался ссорится с фаворитом Его величества из-за графини де Кандаль, так что предпочел сделать вид, будто все случившееся не так уж и важно. Горячка в крови успокаивалась, разум снова становился чист и ясен, и разум этот подсказывал, что из такой вот непринужденной беседы без свидетелей можно многое извлечь. Ночь и вино сближают людей и иногда творят чудеса. Филибер де Грамон задумчиво повертел в руках кубок с вином, которое в темноте ночи казалось почти черным, как кровь. Начать следовало издалека, и он начал, спросив: - Вы не скучаете по жизни при дворе, друг мой? Мне кажется, после его блеска и величия, вам все должно быть скучно и пресно.
Жан-Луи де Ногарэ: О том, с кем граф де Гиш любезничал на террасе, Ногарэ догадывался, но сделал вид, будто и не заметил, как виртуозно граф прервал свидание, позаботившись о том, чтобы дама в плаще осталась лишь дамой в плаще, не обретя имени, которое вполне могло оказаться именем графини де Кандаль. Ну, в самом деле, не со своей же женой Филибер де Грамон устраивал встречи при луне. Как миньон убедился, отношения между супругами были, мягко говоря, прохладными. Хотя, если уж на то пошло, так было заведено. Женились ради приданого, связей и будущих детей. О всяком случае когда-нибудь так и поступит он сам. А любовь крутили на стороне, ради удовольствия и, иногда, выгоды. Жан-Луи взял бокал у графа и осушил его залпом. - За Бахуса, - воскликнул он. С ветвей дерева вспорхнула испуганная сонная птица. В голове приятно зашумело. Хотелось если не откровенности, то, во всяком случае, непринужденной беседы. - Двор, - усмехнулся он краешком красивых губ. Улыбка вышла капризной, как у избалованного ребенка и неприятно-ироничной. – Граф, вам повезло, вы появляетесь при дворе только когда вам позволяет служба, а я вынужден находиться там постоянно, и скажу вам, двор – это всегда одно и то же. Когда наш Генрих был герцогом Анжуйским, мы постоянно воевали, теперь он стал королем, и мы танцуем, вот и вся разница. Нет, я рад, что король дозволил мне эту прогулку. К тому же, знаете, друг мой, бывают положения, из которых можно выйти достойно, только исчезнув. Вдалеке громыхнула гроза, озарив молниями край небосвода. Хорошо. Ночью дождь оросит землю и можно будет путешествовать, не страдая от жары и пыли, которую поднимали копыта лошадей. - Скажу вам, по секрету, что я неосторожно связал себя отношениями с одной замужней знатной дамой, и, чтобы у мужа не возникло подозрений, мне пришлось уехать. Надеюсь, к тому времени, как мне придется вернуться, обо всем уже забудут. Но, ради собственной же безопасности, я бы продлил насколько возможно свое путешествие, тем более, в вашем приятном обществе, месье граф.
Philibert de Gramont: Жизнь не преподносит ничего нового, но счастье людей в том, что они не замечают, как насмешница-судьба водит их по одному и тому же кругу, не трудясь менять декорации, а лишь, изредка, лица и имена. Не понаслышке зная, как болезненно предательство от той, что носит твое имя, как тяжел позор, и как легко женщина бросает в грязь свою и мужнину честь, граф, тем не менее, не удосужился провести параллели между своим случаем и случаем, только что описанным Жаном-Луи де Ногарэ. Напротив, он тут же проникся сочувствием к приятелю. Что вы хотите? Таковы времена. Своя жена для продолжения рода и связей, чужая для удовольствия. В этом мироустройстве есть определенный порядок. - Ах, дьявол, как это неприятно! Но не огорчайтесь, друг мой, на наш век красавиц хватит. Филибер подлил королевскому фавориту еще вина. - Если вы не хотите торопиться с возвращением ко двору, то я могу предложить вам свое гостеприимство. Останьтесь в Бордо. Мой замок удобен, места там красивые, вино и женщины выше всяких похвал. Граф де Гиш предложил это чистосердечно, но уже в следующее мгновение понял, как это может быть ему выгодно. Не говоря о укреплении расположения любимца короля, которое можно потом использовать для дела, Диана, которая останется в Бордо готовить замок для приема высоких гостей, окажется под негласным надзором. А то не повадился бы Наварра опять навещать мадам де Грамон. Правда, пока что от гасконского волокиты не было ни слуху, ни духу, но если Филибер чему-то и научился, так это тому, что тихоня-Диана, оказывается, совсем не то, чем кажется, а значит, доверять ей нельзя. - В самом деле, месье де Ногарэ, подумайте над моим предложением. Погостив у меня вы окажете мне услугу, за которую я буду вам вечно признателен. Вино оставляло на языке приятное послевкусие, как близость Марии де Кандаль. Мысленно Грамон пожелал даме сладких снов, обещая, что уже скоро ей спать не придется.
Жан-Луи де Ногарэ: - Здесь не на что сесть, - пожаловался королевский фаворит, и звучно хлопнул себя по щеке. – И комары, похоже, решили, что наша кровь вкуснее крови какого-нибудь садовника. Граф, пойдемте к вам, или ко мне, если в вашей спальне нынче гостит жена, и продолжим там вечер. Я еще согласен предстать перед нашим строгим герцогом де Невер с головной болью от вина, но с физиономией, раздутой от укусов – увольте! Предложение Филибера де Грамона пришлось Ногарэ весьма по душе. Прежде чем возвращаться ко двору, ему нужно было как следует обдумать и решить, что делать дальше с Луизой де Водемон. Ее величество становилась все более требовательной, а Жан-Луи не любил требовательных женщин. Право слово, иногда так посмотришь на государя и маркиза д’Ампуи, и признаешь, что в такой связи куда больше преимуществ, нежели в любовных интрижках с дамами. Никаких истерик, никаких сцен ревности, и всегда есть с кем поговорить. А от дам одна головная боль. Мысль о том, чтобы погостить в Бордо была довольно соблазнительной. Гасконец любил удобства, и к его услугам эти удобства будут. Любил общество – так можно не сомневаться, он с легкостью заведет новые знакомства. Конечно, рано или поздно придется вернуться, но не будем требовать от себя невозможного. Нельзя вот так сразу разрешить все затруднения. Будет день – будет пища. - Я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением, граф, и с радостью окажу вам ответную услугу, когда представится такая возможность. И, уверяю вас, при дворе короля Генриха у вас не будет более надежного и верного друга, чем я. Жан-Луи, истинный придворный, превыше богатства ценил надежных союзников. Граф де Гиш был именно таким, к тому же, Ногарэ это чувствовал, у них много общего. В обществе Грамона не было причин притворяться что ты лучше, чем есть. Тот не скрывал своих пороков, лишь слегка набрасывая на них покров светских условностей, и не требовал совершенства от других. Такой друг был гасконцу по нраву. Двое мужчин ушли с террасы, прихватив вино, собираясь воспользоваться всем тем, что может дать им ночь и вино. Замок спал. Луна светила. Эпизод завершен
полная версия страницы