Форум » Игровой архив » Когда некуда бежать » Ответить
Когда некуда бежать
Жан-Луи де Ногарэ: 25 июля 1576 года. Бордо, поздний вечер. Таверна «Добрый Толстяк».
Ответов - 11
Жан-Луи де Ногарэ: Все летние вечера похожи один на другой, как горошины в одном стручке. Сначала ожидание чего-то, потом длинное, долгое послевкусие от жаркого дня, а потом ночь, и вот уже время засыпать, но не спится до утра. Но этот обещал королевскому миньону нечто иное. Возможно даже, разрешение всех его затруднений. О том, что в Бордо прибывает герцог де Роаннэ (вместе со всеми его титулами) Жан-Луи де Ноагрэ узнал от одного из своих новых знакомых, которых завел в Бордо во множестве. О том, кто такой героцг де Роаннэ (вместе со своими титулами) Жан-Луи де Ногарэ знал. Он еще помнил этого господина, прибывшего ко двору короля Карла IX. Но в то время Ла Валетт был так глуп, что не задумывался о своем будущем. Что же, усмехнулся он, отпивая вино из высокой оловянной кружки. Значит, самое время подумать о нем сейчас. Вино в «Добром Толстяке» было хорошим, так же как кухня. А хозяин, и правда, неимоверных размеров трактирщик, приветствовал королевского фаворита радостной улыбкой, проводив его за стол, тут же накрытый расшитой скатертью, и Ла Валетт, удивительное дело, почувствовал себя достаточно уютно. Он много думал над тем, что делать дальше, и чем больше он думал, тем яснее становилось, что возвращаться ко двору нельзя. Без скандала и трагедий порвать с королевой Луизой не выйдет, гасконец уже достаточно знал свою любовницу, чтобы понять: госпожа де Водемон ни в чем не признавала меры, ни в любви, ни в страдании. Но куда бежать? В провинцию? В родной дом? Гасконец пренебрежительно хмыкнул, глядя на тарелку устриц в горчичном соусе, поданных к белому прохладному вину, только что из погребов. Нет уж. Только не туда. Жан-Луи задумчиво стал разглядывать узоры на вышитой скатерти. Замок. Дед, благодаря удачной женитьбе смог отремонтировать старый замок, принадлежащий семье бабки, и объявить его новым родовым гнездом. Родовое гнездо было продуваемо всеми ветрами, с дымящими каминами, и видом на прекраснейшие в мире, но и бесплоднейшие в мире горы, на которых могли прокормиться разве что козы. Запах покрой козьей шерсти преследовал иногда его даже во сне. Аккуратно раскрыв темную продолговатую раковину ножом, Жан-Луи проглотил ее содержимое и запил вином. Главное, чтобы Мишель де Роаннэ пришел. А уж у него есть, что ему предложить, в обмен на самое важное: жизнь и свободу.
Мишель де Роаннэ: Хотя ночь уже наползала на Бордо, окутывая все в темное покрывало с проблесками звезд, Мишель не чувствовал себя уставшим. Ушедший день подарил ему новые лица, новые имена, и было бы неблагодарностью провожать его сожалениями. Кроме того, герцог де Роаннэ был любопытен, именно это качество толкало его уходить раз за разом за горизонт, чтобы открывать для себя, лье за лье, новые земли. Любопытство привело его этим вечером в таверну «Добрый Толстяк», хотя, откровенно сказать, герцог считал, что мог бы провести его куда приятнее, в обществе графин де Гиш, которую он был вынужден отправить домой без своего личного сопровождения. Но он был хозяином своего слова, и, подтвердив согласие встретиться с незнакомцем в «Добром толстяке» уже не мог от этой встречи отказаться. - Вы слишком беспечны, mi señor, - ворчал Ааро, мрачно оглядываясь по сторонам и стараясь держаться так, чтобы, в случае чего, заслонить собой спину своего господина. - А ты слишком подозрителен, друг мой. Мишель усмехнулся добродушно. Впереди светилась всеми огнями таверна «Добрый Толстяк». - Бога ради, Ааро, мы во Франции. Тут могут ограбить, повесить за то, что ты гугенот, но уж до таверны можно дойти без приключений, мы же не в испанских колониях. Ааро пробормотал что-то, до крайности похожее на богохульство. Мишель усмехнулся, наклонился, чтобы пройти в низкую дверь. - К тому же ты неправильно ругаешься. Первое слово произносится с окончанием «а», множественная же форма звучит на французском через «и», все же остальное противоречит заповедям божьим и возможностям нашего бренного тела, имей ввиду и даже не пробуй. Дверь, состоящая из двух частей, поддалась легко, в лицо Мишелю ударил запах жареной рыбы, рыбы, тушеной в уксусе, рыбы в винном соусе и сухарях. Сомнений не было, «Добрый Толстяк» рачительно пользовался тем, что попадало в сети рыбаков, и тем, что привозили с моря на рынки Бордо. - Я герцог де Роаннэ, владелец «Смелого», - коротко представился он хозяину .- Меня ждут. И, направляемый трактирщиком направился к столу, за которым скучал в одиночестве дворянин, одетый и слишком нарядно и слишком изящно для этого места. - Итак, месье, вы хотели меня видеть. Вот, я здесь. Сухо кивнув, герцог сел за стол. Ааро, сердито сверкая черными глазами, сел рядом. Махнув рукой, Мишель приказал принести еще вина. - Я слушаю вас.
Жан-Луи де Ногарэ: От созерцания герцога де Роаннэ по спине Ногарэ прошелся невольный холодок. В первый и последний раз он видел герцога на одном из приемов, тогда тот беседовал с маркизой де Сабле, одной из красивейших придворных дам Ее величества королевы-матери. Кажется, то ли он, то ли Келюс наговорили ей тогда дерзостей. За Жака Жан-Луи поручиться не мог, но его тогда задело, с каким интересом эта роскошная блондинка внимала этому господину, не обращая внимания более ни на кого. Тогда Мишель Гуфье казался придворным с головы до пят. Сейчас он казался то ли солдатом, то ли пиратом. Во всяком случае, чувство опасности исходило от него волнами, как от самого миньона исходил запах духов. Но лучше это, чем быть казненным за измену королю и связь с королевой. - Вы, вероятно, не помните меня, Ваша светлость, - приятно улыбнулся Ногарэ, привстав со скамьи. – А вот я помню вас прекрасно. Я Жан-Луи де Ногарэ, придворный Его величества короля Генриха, в Бордо по его поручению, ожидаю здесь прибытия Ее величества королевы Наваррской. Рад нашей встрече. Надеюсь, вы простите мне просьбу о конфиденциальности? Мне приходится соблюдать осторожность, если не ради себя, то ради моего друга и государя. Ла Валетт сделал значительное лицо, как всегда, когда речь заходила о короле Генрихе. Ногарэ на людях высказывал чрезвычайную почтительность к королю, отлично понимая, что сам по себе он ничто. Только свет, исходящий от короны Генриха Валуа, золотит его ничем, в сущности, не примечательную персону. - В любом случае, благодарю вас, что вы уделили мне время, уверяю вас, то, что я хочу вам предложить, одинаково выгодно нам обоим. Так что, может быть, выпьем за удачное разрешение наших дел? Жан-Луи приветственно поднял кружку, до краев наполненную выдержанным вином Бордо.
Мишель де Роаннэ: Некоторое время Мишель разглядывал сидящего напротив дворянина, ничем не показывая того, что имя его ему известно, не далее как сегодня Диана д’Андуэн упоминала о том, что сей господин гостит у нее в доме. Сейчас он пытался составить свое мнение о приближенном короля Генриха. Первое впечатление было не самым благоприятным. Месье д’Эпернон был молод, красив той изнеженной красотой, которая иногда нравится женщинам, но в мужчинах лишь вызывает глухое раздражение. Одет со вкусом, даже щегольски. Любопытно, что ему может предложить королевский фаворит? Мишель не участвовал в придворных интригах, не ввязывался в дуэли, имя его не было запятнано ни малейшим скандалом. Он жил ради своей цели, и шел к ней прямо, не отвлекаясь на посторонние предметы. - Прежде чем пить за удачное разрешение, мне бы хотелось знать, в чем состоит суть дела, сударь, а так же мне желательно знать, говорите вы от своего лица, или этот разговор я веду с представителем короля Франции. Мишель сделал глоток из кружки с вином, слыша, как Ааро перекрестился и пробормотал короткую молитву, прежде чем пододвинуть к себе блюдо с едой. Все правильно. Люди ходят в подобные заведения, чтобы есть, пить и беседовать. Значит, чтобы не выделяться в толпе, нужно есть, пить, и беседовать. - Поймите меня правильно, месье. Дружба это прекрасно, но дружба не дает нам право принимать решения, касающиеся наших друзей. И я должен понимать, говорит ли вашими устами король, которому я повинуюсь, или же наша встреча продиктована вашими личными интересами, - пояснил он, смягчив свои слова дружелюбной улыбкой. В тяжелом чугунном подсвечнике горело пять свечей, из воска, смешанного с салом. Свечи горели и под потолком, прилепленные на большое колесо. Те капали вниз желтыми слезами. Мишель чувствовал, как чуть прогорклый запах мешается с рыбным духом, исходящим из недр трактира, и запахом духов, который источал его собеседник. Герцог и его спутник привыкли и к не такому, так что Мишель сидел спокойно, не выказывая неудовольствия, а каталонца и подавно ничто не могло отвлечь от трапезы, кроме угрозы его господину.
Жан-Луи де Ногарэ: Рыба, поданная под соусом из сливок с травами, грустно глядела на Ногарэ снулым тусклым глазом, и его прямо тянуло подмигнуть ей в ответ так же грустно. Герцог де Роаннэ оказался умен, по правде сказать, даже умнее, чем Жан-Луи рассчитывал. Обычно его положения друга короля было достаточно, чтобы получить все, что угодно, но с Мишелем Гуфье этот прием не удался, и миньон признал это, криво усмехнувшись, и запив невеселую улыбку вином. - Ваша светлость, вы, разумеется, правы. Но поверьте, все можно прекрасно совместить, - стараясь говорить как можно мягче, ответил гасконец на вопрос герцога. Давалась эта мягкость с трудом, слишком он привык отдавать приказы, дерзить или льстить. Но ни дерзость, ни лесть тут не годились, а уж отдавать приказы герцогу де Роаннэ, маркизу де Каравазу, графу де Молеврье он и подавно не мог. - Я хочу предложить вам кое-что. В случае, если вы согласитесь, я готов немедленно написать королю. В своем письме я в самых радужных красках опишу все ваши прожекты и буду горячо ходатайствовать за все ваши начинания, даже если вы объявите, что для успеха ваших дел нам нужно объявить войну Испании и Англии одновременно. Уверяю вас, Его величество прислушается к моим словам. Может быть не ко всем, но уж четверть точно примет во внимание. Жан-Луи задумчиво провел пальцами по огоньку свечи, и раздраженно потер закоптившиеся подушечки пальцев. Конечно, все его просьбы пройдут строгого цензора, маркиза д’Ампуи. Людовик никогда не позволит принять Генриху Александру решения, невыгодные для него. Значит… значит придется позаботиться и об интересах короля, а не только о своих собственных. - Подумайте, герцог. Я обещаю вам всестороннюю поддержку. Это не так уж мало. А в замен… Гасконец поднял на герцога потяжелевший взгляд, на дне которого плескалось отчаяние обреченного. - Взамен я хочу как можно скорее отплыть в Новую Францию.
Мишель де Роаннэ: Мишель с нескрываемым изумлением воззрился на своего собеседника. - Вам надоело жить, сударь? - Полюбопытствовал он, не находя никакого иного объяснения такому странному желанию. - Так уверяю вас, есть множество иных способов покончить с собой. Не менее результативных, но более приятных. Вызовите кого-нибудь на дуэль, и вас проткнут быстро и надежно. Герцог пригладил седеющие на висках волосы, пытаясь представить себе этого щеголя на корабле, или на дикой земле Новой Франции. Получалось плохо. Говорят, есть люди, созданные для определенной судьбы. Если это так, то сидящий перед ним фаворит короля Генриха был создан именно для того, чем занимался. Для придворной жизни, развлечений, для того, чтобы носить тонкие ткани и пользоваться благовониями, от которых у Мишеля нет-нет, да начинало щекотать в носу. Значит, должна быть весомая причина, по которой месье де Ногарэ решился на такие перемены. Если бы этот гасконский дворянин не упомянул о короле и о готовности хлопотать перед ним, Мишель решил бы, что речь идет о государственной измене и попытке спастись от правосудия. Но если это интрига не политическая, значит любовная. Герцог де Роаннэ подлил себе еще вина, размышляя над тем, отказать ли Жану-Луи де Ногарэ сразу, или все же выслушать его? По правде сказать, хлопоты перед королем существенно ускорили бы продвижение тех проектов, что Мишель пытался представить на рассмотрение Его величества. Было в этом утонченном юноше что-то до крайности неприятное, но Мишель никогда не позволял личным симпатиям или антипатиям мешать тому делу, которому посвятил всю свою жизнь. - Я буду откровенен с вами. Больше всего ваше желание похоже на бегство. И, прежде чем соглашаться удовлетворить его, хотя это и будет весьма затруднительно, я должен знать, в чем дело. Если, конечно, речь не идет о чести женщины, - поспешно добавил он.
Жан-Луи де Ногарэ: Бегство? Да, это было самым точным определением того, что Жан-Луи намеревался предпринять. Бежать так далеко, как только мог. Конечно, он собирался вернуться, через год или через два, в надежде, что за это время мадам Луиза его забудет, хотя бы из гордости. Да, существовала опасность, что его забудет и король, но Ногарэ надеялся, что Келюс и Можирон не дадут государю совсем уж вычеркнуть из памяти старого друга. - Я бы сказал, герцог, что мой побег спасет честь одной женщины, - притворно вздохнул молодой гасконец, уцепившись, как за соломинку, за последние слова Мишеля Гуфье. Да мы, оказывается, благородный рыцарь в душе, Ваша светлость. Кто бы мог подумать! Как разговаривать с благородными рыцарями, Жан-Луи знал, хотя бы потому, что на Генриха Валуа нет-нет, да находил подобный стих. - Одной красивой, благородной, чистой женщины. У которой, к сожалению, слишком много недоброжелателей, и муж, который не ценит сокровище, что ему досталось. Все, что я мог предложить ей, это благородную дружбу, иного бы она не приняла. Но даже эту дружбу завистники могут истолковать превратно, и погубить ее. Ногарэ, словно в отчаянии, приложился к кружке с вином, а на самом деле, чтобы промочить горло. И ведь не то, чтобы он совсем уж лгал. Всего лишь вдохновенно балансировал, как ярмарочный канатоходец, на опасной грани лжи и правды, играя словами так, чтобы все свидетельствовало в его пользу. - Вы дворянин, вы должны понять меня, герцог. Лучше я погублю себя, но на ее имя не брошу даже тени подозрения. Жан-Луи вошел в роль и уже сам чувствовал себя благородным страдальцем за любовь. - Если бы вы только видели ее, Ваша светлость. Она прекрасна и душой и телом. Если я уеду в Новую Францию, она сможет в глубине души гордиться мной. Если я даже погибну, я погибну не напрасно. Помогите мне, герцог, и я помогу вас. К тому же, я не буду в тягость. Я воевал, потом сопровождал короля Генриха в Польшу. Мы чудом бежали оттуда… я умею драться, я не прихотлив, когда это нужно, и, к тому же, я не прошу у вас милости. Пусть у меня не хватит средств купить корабль, но я могу нанять его у вас, заплатить команде. Полагаю, по ту сторону океана для меня тоже найдется дело, разве нет? Про себя Ногарэ уже твердо решил продать ожерелье королевы, а вырученные деньги пойду ему во спасение.
Мишель де Роаннэ: Герцог бросил на Ааро быстрый взгляд, тот, едва заметно пожал плечами, словно говоря: «А дьявол его знает, может и не врет». Да, может быть, Жан-Луи де Ногарэ и не лгал, или лгал выборочно, проверить честность его слов у герцога де Роаннэ не было ни малейшей возможности. С другой стороны, Мишель действительно смог бы найти применение этому молодому дворянину. Корабли будут готовы не раньше осени, да и то не все. Большая часть отправится в Новую Францию не раньше следующей весны. Если бы герцог мог, он бы отправился немедленно, чтобы подновить временный форт к прибытию людей, наполнить кладовые запасами, наметить место для первого поселения, словом позаботиться о тысяче важных мелочей, которые являются, зачастую, вопросом жизни и смерти. - Если таково ваше желание, месье де Ногарэ, то я не буду вас отговаривать, - подумав, кивнул Мишель. - «Фортуна» один из немногих кораблей, готовых к отплытию, стоит в Гавре. Команда там опытная, капитану я полностью доверяю. Должен ли я предупреждать вас, что на корабле вам придется подчиняться капитану, а на суше тем распоряжениям, что я вам дам? На войне как на войне, сударь. Обещаю, вы либо героически погибнете в схватке с туземцами или холодом, возможно, голодом или болезнями, либо вернетесь в блеске славы. Добродушно усмехнувшись, герцог де Роаннэ вспомнил свое первое путешествие к берегам Новой Франции, свое изумление от того, что он попал в совершенно новый, незнакомый мир, живущий по своим правилам. Испанцы несли в Вест-Индию свой жизненный уклад, вешали на этот новый мир старые грехи и предрассудки. Мишель надеялся, что Новую Францию не постигнет та же участь. Это было бы кощунством. - Если ваше решение останется неизменным, я дам вам список того, что следует приобрести. Счастлив слышать, что у вас есть опыт кочевой жизни, но поверьте, к тому, что вы желаете испытать, вы не готовы. Да и никто не готов, пока не почувствует все на своей шкуре. …морозы, такие сильные, что трескаются бревна, из которых построен форт. Тишина и одиночество, и лишь жалкая горстка людей под звездами. Набеги туземцев, защищающих свою землю от чужаков. Меха и серебро, самоцветы и ценная древесина, и понимание, что все это не заменит тебе куска хлеба, когда ты умираешь от голода. Все это либо ломает, либо дает тебе новую жизнь. И рассказывать об этом было бессмысленно.
Жан-Луи де Ногарэ: Слова герцога де Роаннэ звучали совсем не как приглашение на увеселительную прогулку, в них слышалось предупреждение, и Ногарэ этому предупреждению внял. Но, странным образом, вместо того, чтобы напугать королевского фаворита, они его приободрили. Когда съешь много сладкого, начинает хотеться горького и острого. Сладости он наелся. Любви Луизы де Водемон, милостей Генриха Валуа, той роскоши, что была ему доступна и той, о которой он только мечтал. Может быть Новый Свет окажется той остротой, что снова вернет ему радость жизни и уважение к себе, растерянное по клочкам, то тут, то там, на острие шпаги Бюсси, в постели королевы, у подножия трона короля. - Я безоговорочно принимаю ваши условия, Ваша светлость, - заверил гасконец Мишеля Гуфье. – На войне, как на войне. Я не претендую на то, чтобы отдавать распоряжения, хотя, в случае необходимости, смогу скомандовать «В атаку». Вино приятно охлаждало горло, унимая горячку волнения. Теперь, когда главное было достигнуто, на Жана-Луи снизошло, наконец, удовлетворение. Конечно, предстояло еще непростое объяснение с королем, пусть и эпистолярное. Так же нужно найти покупателя для сапфирового ожерелья, оно стоило целое состояние, и глупо было бы продавать его задешево. Часть денег он пошлет сестрам, и попросит Генриха Валуа позаботиться о девочках, если с его неверным слугой что-то случится. - Завтра я буду писать королю, Ваша светлость. Что вы хотите, чтобы я испросил для вас у Его величества? «Фортуна». Хорошее название для корабля. Может быть, это знак? Может быть, удача еще от него не отвернулась? Гасконец мечтательно улыбнулся, снова чувствуя себя мальчишкой, для которого мир загадка, которую не терпится отгадать.
Мишель де Роаннэ: - То, что я хочу предложить Его величеству, заключается в следующем… Мишель, отодвинув в строну вино и блюдо с ужином, принялся излагать гасконцу свои прожекты. Каждое слово он давно продумал, каждую фразу отточил до совершенства в тех нескольких прошениях, что уже подавал на имя короля. Но которые, по-видимому, так и не дошли до Генриха Валуа, а может быть, и дошли, но у короля хватало иных забот, кроме как заботиться о заселении далекой колонии. В таверне смеялись, трактирщик и две его дочери едва успевали разносить блюда с кухни и вино из погребов. За соседним столом затеяли игру в кости. Герцог де Роаннэ, не обращая внимания на эту вечернюю веселую суету, разворачивал перед Жаном-Луи де Ноагрэ картины будущего процветания Новой Франции. Не то, чтобы он всерьез надеялся увлечь придворного, но чем лучше тот будет осведомлен о предмете, тем проще ему будет объясниться с государем. - Как видите, я не предлагаю ничего, что будет невыгодно королю. Напротив, все эти решения принесут выгоду уже в недалеком будущем. Зная, что их ждет земля, которую нужно возделывать, которая будет принадлежать им и их детям, поселенцы охотно заполнят новую Францию, - закончил герцог свой рассказ, и кивком поблагодарил Ааро, заботливо подавшему Мишелю высокую кружку с вином. Становилось душно от свечей, от множества людей, и от духоты этой герцог, привыкший к простору и воздуху, слегка побледнел. - Если бы мы были сейчас на моем корабле, я бы показал вам карты и расчеты, чтобы вы убедились, что это не пустые слова.
Жан-Луи де Ногарэ: - Сразу видно, что вы не придворный, Ваша светлость, - усмехнулся Ногарэ. – Королям не предлагают. Их смиренно просят. Но, думаю, хватит и того, что я в совершенстве владею этим языком. Его величество, вероятно, будет весьма изумлен, когда получит письмо. Но Жан-Луи рассчитывал, что король Генрих не станет чинить препятствий его желанию уехать. А какой фурор это известие произведет при дворе. Ногарэ сладко зажмурился, предвкушая. Если он вернется… нет, не если. Когда он вернется, через год или два, придворные, жадные до новизны и сплетен, примут его с распростертыми объятиями. Гасконец взглянул в окно, распахнутое, чтобы впустить внутрь немного свежести. Там сгустилась ночная мгла, в которой, если пожелать, можно было увидеть смутные образы его будущих побед. Сначала над королевой Луизой и Антуанеттой д’Омаль, требующей от него шпионить за королем для Гизов, а потом и над собой. Тот, кто хочет добиться больше, чем другие, должен в первую очередь обрести власть над собой. До этого Жану-Луи было пока что далеко, но время у него есть. И желание. - Если вы еще не устали от моего общества, герцог, я с удовольствием бы взглянул на ваши расчёты. Может быть, даже составил с вашей помощью черновик письма для Его величества. Чем больше я буду знать о месте, куда отправляюсь, тем больше пользы смогу принести вам, и моему королю. И самому себе. Выйдя из таверны вместе с герцогом де Роаннэ и его сопровождающим, д’Эпернон глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Ветер с реки относил прочь запахи нечистот, которыми полнился любой город и наполнял улицы прохладой. Пожалуй, впервые за много дней гасконец почувствовал нечто вроде благодарности к Создателю. Даже самая закостенелая в своем неверии душа поворачивается к богу, когда в глухой стене тупика, куда нас заводит жизнь, вдруг обнаруживается открытая дверца. Вчера ты думал, что тебе некуда бежать, а сегодня перед тобой лежит весь мир, и нужно только сделать шаг ему навстречу. Эпизод завершен
полная версия страницы