Форум » Игровой архив » То ли воля, то ли неволя » Ответить

То ли воля, то ли неволя

Бриан де Монсоро: 28 июня 1576 года. Франция, Фонтенбло. Ближе к вечеру

Ответов - 13

Бриан де Монсоро: Он стоял чуть в стороне от всей придворной братии. Не потому что не хотел числить себя, среди свитских королевских дворов, а потому что, к нему не спешил никто подходить. Пропавший надолго из вида светского общества, приближенный принца, за миром к которому поехала сама Екатерина Медичи, обладатель далеко не приятного лица, граф де Монсоро внушал окружающим его сейчас людям любопытство, но осторожность брала верх над ним. Нехотя оставив в Париже, все такую же, как и прежде, обдающую могильным холодом супругу, он отправился в Фонтенбло, чтобы предстать перед королем Франции, известить его, что траур по тестю он сам считает через чур затянувшимся, просить милости и возможности приступить к своим обязанностям Главного ловчего. Было лето, и мужчины и женщины, находящиеся в сезонной королевской резиденции, часто проводили вечернее время на улице, вкушая там же вместе с государем вечернюю трапезу. Среди них стоял и Бриан де Шамб. Но, даже мучаемый голодом с дороги, он не спешил подходить к столам, на которых стояла жареная дичь и прочие яства. Пока он не считал, что имеет на то право. В какой-то момент придворные распределились на поляне так, что их фигуры перестали заслонять особу графа от глаз Его величества, и он склонился перед монархом в низком поклоне, не ожидая от него ни взгляда, ни улыбки, ни, тем более, обращения. На вечернем моционе присутствовала и королева Луиза. Ее кресло стояло чуть поодаль от кресла, в котором расположился ее король, окруженный своими фаворитами, среди которых де Шамб узнал без труда несколько знакомых, и весьма неприятных ему лиц. Келюс, Можирон и Ла Валетт – извечное трио, составлявшее конфронтацию приближенным Франсуа де Валуа, Бюсси. Антрагэ и Рибейраку. Судя по всему, за время отсутствия Монсоро при дворе, эти трое не успели впасть в королевскую опалу, а напротив пользовались особой благосклонностью любимого сынка итальянской волчицы. А королева Луиза, все также, была куклой, которую выносят и выставляют всем напоказ, как добрую и верную жену. Если на барона де Поншато не снизойдёт внимание короля, то он поищет способ обратиться к его августейшей супруге, чтобы напомнить Ее величеству о своей.

Henri de Valois: - Не знаю, господа, что нашло на нашего Ла Валетта, - с притворным сожалением Его величество оглядел с ног до головы своего фаворита. Он позволил Ногарэ отправиться вместе с графом де Гиш и Лодовико Гонзага, но, по правде сказать, так и не понял, зачем этот вояж понадобился его фавориту. А раз так, то почему бы не посмеяться немного над капризами гасконца? - Луи, Жак, может быть вы знаете, что с ним? Не приболел ли наш друг? Или, может быть, ввязался в любовную интрижку, а теперь спасается бегством? Анри улыбался друзьям, улыбался солнечному дню, еще одному, которое им подарило это лето, даже мимолетно, хотя и безразлично, улыбнулся жене, сидящей чуть поодаль, в окружении своих дам. Шли дни и месяцы, минул год со дня их свадьбы и пошел второй, а в его отношении к жене не прибавилось ни теплоты, ни любви, ни даже уважения. Он отдавал ей должное, как условной фигуре, вполне удовлетворительно играющей свою роль, но не отвел ей даже крохотного места в своем сердце и в своей жизни. И там и там безраздельно царил Людовик де Можирон. Двор наслаждался приятной прохладой, идущей от озера, тенью, которую дарили вековые дубы, заботливо оставленные здесь еще королем Франциском. Только каменные статуи, созданные в подражание бессмертным шедеврам Фидия и Праксителя, смело подставляли жаркому солнцу мраморные лица и плечи. Хотя, было среди этой веселой, яркой толпы счастливцев, наслаждающихся жизнью не смотря ни на что, одно лицо, которое могло поспорить с каменным истуканом в невыразительности и мрачности. Ко двору изволил вернуться господин Главный ловчий, по чьей милости двор скучал без хорошей охоты. Анри, пылкий и нетерпеливый по натуре, несколько раз порывался освободить этого господина от должности, но Людовик удерживал короля от этого шага, уговаривая потерпеть. Уж очень любопытно будет поглядеть, как граф де Монсоро выкрутится и объяснит свое долгое отсутствие вкупе с присутствием оного графа в Анже, неподалеку от Монсеньора. Наконец, король решил, что пришло время начать охоту на этого знаменитого охотника, и, соблаговолив заметить поклон Главного ловчего, король сделал тому знак подойти. Придворные, всегда чувствительные к перемене настроения государя, с любопытством бросали взгляды на графа де Монсоро, гадая, что того ожидает сейчас. Милость, немилость, опала. Лицо короля приняло ленивое, чуть недовольное выражение, словно бы он скучал, невыносимо скучал, но, увидев Бриана де Шамб, заскучал еще больше. - Ах, это вы, сударь, - протянул он, оглядывая Главного ловчего с ног до головы. – Знаете ли вы, что я очень вами недоволен? Зима, весна, и только к середине лета вы соблаговолили порадовать нас своим появлением? Это так теперь Главный ловчий исполняет свои обязанности? Голос короля, в начале тихий и спокойный, расчетливо набирал силу и властность. Граф де Монсоро, никому не известный дворянин, благодаря протекции герцога Анжуйского получил должность, о которой мечтали многие, пусть теперь расплачивается за недостаточное усердие.

Луиза де Водемон: - Что с вами мадам, вам дурно? Вы очень побледнели. Луиза де Водемон, блекло улыбнувшись придворной даме, обмахнулась веером. Пальцы, вцепившиеся в золотую ручку безделушки, побелели от сдерживаемой дрожи. - Солнце сегодня немилосердно припекает, - оправдалась она. – Вы не находите? - Ваша правда, Ваше величество, позвольте принести вам охлажденного вина? - Да, благодарю вас. Но сначала скажите, я не ослышалась? Месье де Ногарэ покидает нас? Госпожа де Водемон, пересилив себя, отвернулась от короля и его приближенных, перестав пожирать глазами красивое лицо своего любовника. В голове было так пусто, как и на сердце, что Луиза даже дышала с трудом, не понимая, за что ей это? Почему, после всего, что между ними произошло, месье де Ла Валетт покидает ее? И ведь не потребуешь у него ответа при всех, надо сидеть, улыбаться и делать вид, что ничего не происходит, когда твое сердце разбивается на тысячу осколков от боли и несправедливости. - Я тоже так поняла, Ваше величество. Как я слышала, он отправляется вместе с графом де Гиш и герцогом де Невер. Придворная дама, поклонившись, отошла за вином для госпожи де Водемон. Она же, потупив очи, старалась вслушаться в разговор между королем и его фаворитами, чтобы понять главное. Жана-Луи отсылают, или же он уезжает по собственной воле?! Но, к ее досаде, разговоры прекратились. Король подозвал к себе Главного ловчего, чтобы высказать ему свое неудовольствие. В другое время Луиза бы осталась тихой и молчаливой тенью, но сегодня она не могла довольствоваться этой ролью, отчаяние сделало ее смелой, и королева осмелилась подать голос. - Позвольте и мне сказать, сир. Господин граф, я удивлена, что не вижу с вами вашу супругу. Я с уважением отнеслась к трауру госпожи де Монсоро, но разве ей не пора вернуться к своим обязанностям? Или, может быть, есть обстоятельства, препятствующие этому? Голос Луизы дрожал от волнения. Она надеялась привлечь внимание того, о ком были все ее мысли. Пусть он только посмотрит. Хотя бы один взгляд, и она все поймет, и все простит!


Луи де Можирон: - Я думаю вы правы, сир, предполагая второе, - синие глаза озорно сверкнули. Д’Ампуи мало, что забывал, и тем более он помнил свое столкновение в комнате Ла Валетта с двумя зверушками, приближенными к особе королевы Луизы. Одна из них была на четырех лапах, другая на двух. Однако вторая умела скалить зубки, в то время, как первая лишь махала хвостом. Попадись та собачонка в лапы королевской кошке Звезде, слуги Фонтенбло еще долго бы собирали клочья шерсти этой псины. Людовик помнил и то, как мадемуазель, пришедшая якобы посовещаться с Ногарэ по поводу цветов и лент, сунула под нос его приятелю свою спутницу. Эти воспоминания у придворного вызывали чувство брезгливости, и он поймал себя на том, что меняется в лице при их возникновении. Мстить женщине – недостойно дворянина, а вот Жан-Луи заслужил пару-тройку ядовитых колючек. - Если же первое, то ставлю тельца против яйца, что болезнь эта молода, белокура, стройна, голубоглаза и взращена в садах, где любят петь дрозды, - резко очерченные губы миньона изогнулись в усмешке. – Вы же знаете, Ваше Величество, как бывают опасны недуги с тех мест. Да вон и Жак не даст соврать, он чудом избежал подобной хвори в своем недавнем путешествии. Лотарингские розы, казалось, и впрямь распустили повсюду свои шипы. И надо было уметь ловко маневрировать, чтобы избежать столкновения с ними. Но Можирону не довелось развить свою мысль на этот счет, поскольку государь выбрал для себя и своих приближенных иную жертву. Главный ловчий королевства изволил почтить двор своей персоной. - Сир, вы должны простить графа, ибо я не сомневаюсь, что исполнение им своих супружеских обязанностей занимало его все это время. Пока такие безответственные люди, как мы, - жест рукой, указующий на Келюса и д’Эпернона, обозначил кого имеет ввиду синьор де Сен-Сафорин, - заняты служением королю, Его Сиятельство трудится на благо продолжения своего рода, не покладая… - послышались смешки свитских Александра. – В общем, чего-то там не покладая. Господин де Монсоро, надеюсь, все благополучно, и мы сможем вскоре поздравить вас с прибавлением в семействе? Наблюдая за кислой физиономией барона де Поншато, Людовик незаметно кивнул своим приятелям, мол травля началась.

Жан-Луи де Ногарэ: Ногарэ, за чей счет король и маркиз упражнялись в остроумии, уже успел подзабыть о том случае, когда Можиро застал у него в комнате Антуанетту д’Омаль. Так что, когда Людовик пустился в красноречивые описания его «болезни», колени гасконца задрожали так, как никогда не дрожали под пулями Ла-Рошели, или перед саблями поляков. У страха, как известно, глаза велики. Когда Жан-Луи был моложе, беднее и глупее, он не боялся смерти и охотно ввязывался в любые авантюры. Став старше, поняв, чего можно достигнуть в этой жизни при известной ловкости, он потерял желание рисковать своей головой, а делал все, чтобы эта голова как можно крепче сидела на его плечах. И вот ему показалось, что над его головой уже занесен топор… Неужели Людовик как-то проник в его тайну и решился вот так выдать ее королю и всему двору? Темные глаза гасконца заметались, он только огромным усилием сдержался, чтобы не взглянуть в сторону королевы Луизы. Все же, она его погубила. Эта женщина своей любовью, своей ненасытностью, своей глупостью, наконец, погубила его! Но, почему-то все вокруг смеялись, никто не приказывал схватить изменника, и, наконец, до Ла Валетта дошло, о чем идет речь. Конечно, он сам тогда сделал все, чтобы создалось впечатление, будто у них с мадемуазель д’Омаль свидание! Нет, прав он, трижды прав, покидая двор. Если его и не разоблачат, то он сойдет с ума от постоянного страха за свою жизнь, и выдаст себя какой-нибудь неосторожностью. - Сир, маркиз д’Ампуи слишком жесток в своих насмешках, - все еще бледными губами улыбнулся он тому, кого когда-то искренне любил и почитал, пока не предал. – Его сердце в безопасности и он безжалостно насмешничает над сердцами тех, кому не так повезло. Для упражнений в остроумии Ногарэ был слишком взволнован, поэтому просто одарил Главного ловчего невыразительным взглядом, и, поджав губы, подбоченился. Как многие при дворе, он полагал, что должность этого господина была бы ему куда больше к лицу, нежели лицу графа де Монсоро.

Жак де Келюс: Фонтенбло со своими вековыми деревьями, мраморными статуями, длинными парковыми аллеями, поэтическими садами, живописными флигелями и искрящимся в лучах вечернего солнца озером каждый раз действовало на месье де Леви исключительно умиротворяюще. Немаловажным и добавляющим ему привязанности к данному месту являлось знание, что именно в этом дворце родился его друг и сюзерен, Генрих де Валуа. И все это глубокое чувство весьма гармонично сочеталось в душе графа с тем азартом, который он всегда испытывал среди разношерстной толпы придворных. Досужие сплетники, лукавые кокетки, шумные скандалисты, сконфуженные юноши и девы, недавно представленные ко двору, тут же становившиеся объектами всеобщего интереса и нередко служащие мишенью для насмешек - Келюс с наслаждением, свойственным истинному ценителю высокого общества, наблюдал за каждым из них. Со многими даже вступал в беседу, но, имея репутацию светского льва и будучи персоной, приближенной к монарху, как никто другой во всем королевстве, если не считать Можирона и д'Эпернона, держался с неизменным высокомерием человека, который без всякого зазрения совести пользуется относительной вседозволенностью и никогда не упускает возможности подчеркнуть свой статус. Вопрос Его Величества, намекавшего на сомнительный вояж Ногарэ, он предпочел проигнорировать. В конце концов, дела д'Эпернона - его личные дела. Жак уже давно привык к тому, что гасконец периодически бывал скрытен и недоверчив даже по отношению к близким товарищам. У него были свои причуды, но друзей следует принимать такими, какие они есть. Именно так Келюс и поступал. Однако, когда слово взял маркиз д'Ампуи, молодой человек, хоть и слушавший вполуха, сразу оживился. Неужто у Ла Валетта и впрямь появилась пассия, принадлежащая к лотарингскому дому, а он об этом ни сном ни духом, хотя вернулся в столицу вот уже две недели тому назад? Немыслимо. - Белокура, голубоглаза, стройна и взращена в садах, где любят петь дрозды? - повернувшись к другу с выражением искреннего изумления, слово в слово переспросил граф, на каждом делая ударение, да так громко, что это мог услышать любой, кто в этот момент находился рядом, в том числе и Луиза де Водемон, - Ты что это болтаешь, Луи? Сегодняшний променад ознаменовался возвращением главного ловчего Франции, господина де Монсоро. И Келюс даже радовался этому событию. Оно означало, что в ближайшее время появится множество поводов для шуток. Кто же лучше мог породить их, чем это провинциальное пугало, Бриан де Шамб? И маркиз д'Ампуи лишь подтвердил данную мысль очередной тирадой. Такую возможность нельзя было упускать. - Иначе говоря, государь, - осклабился миньон, обращаясь к королю и намеренно делая вид, что не замечает Монсоро, - Наш главный ловчий все это время продолжал упражняться в охотничьем искусстве, загоняя одну-единственную лань в своих личных угодьях. Впрочем, ему это явно пошло на пользу. Взгляните, каким бодрым и посвежевшим он к нам возвратился, - Келюс закусил губу, чтобы сдержать усмешку, ибо в унылой и мрачной физиономии Бриана де Шамб не было и намека ни на то, ни на другое, - У меня нет ни малейших сомнений в том, что он вскорости продемонстрирует нам всем свое мастерство и докажет, что не зря занимает свою должность и носит свой камзол, - королевский фаворит, наконец, посмотрел на главного ловчего, словно только сейчас его увидел, и елейно улыбнулся, - Не так ли, любезный граф?

Бриан де Монсоро: Он чувствовал себя паяцем, стоящим посреди площади, на которого каждый считал своим долгом показать пальцем. Стиснув зубы так, что сводило скулы, Бриан де Шамб смиренно опустил глаза, когда к нему обратился король. Тщеславие учило смирению. Если он хотел сохранить у себя патент Главного ловчего, иметь возможность быть причастным к сильным мира сего, ему должно было стерпеть все плевки в свою сторону. Он поклонился королевской чете, и заставил себя разжать пальцы, невольно сжавшиеся в кулаки, когда заговорили фигляры, окружавшие монарха. Эти разраженные марионетки, которыми тешился молодой монарх, вместо того, чтобы завоевывать новые земли для Франции, как то делали его предки. Когда Монсоро заговорил, голос его звучал чуть надтреснуто, и он кашлянул, чтобы прочистить горло. Лицо его залило краской, глаза он так и не посмел поднять, ибо они сверкали ненавистью. - Ваше величество, я прошу вас простить меня, - ладонь с немеющими пальцами прижалась в жесте поддельного раскаянья к груди. – Умер барон де Меридор, ваш верный слуга и мой тесть. А мою жену разбило отчаянье от потери отца. Графиня долго болела, и я не мог оставить ее одну, поэтому наш траур затянулся. Ей только недавно стало лучше, и мы сразу вернулись в Париж, - обуздав свой гнев, барон де Поншато поднял свой взор на Луизу де Водемон, отвечая одновременно и на ее недовольство. Монсоро был удивлен, что эта тишайшая женщина вступила в разговор мужчин. Неужели судьба Дианы ее столь волновала? - Но, поверьте, сир, каждую минуту я чувствовал свою вину перед вами. И полный раскаянья, явился сюда, чтобы просить милости и уверить моего повелителя, что я готов к исполнению своих обязанностей приступить немедля, если Ваше величество удостоит меня прощением. Госпожа графиня тоже вернется в штат фрейлин государыни, если та все еще нуждается в ее услугах. Закончив свою маленькую речь, Монсоро поклонился Генриху Валуа снова, еще ниже, чем в первый раз. На миньонов он старался не смотреть, и не удостоил словом ни одного из них, лелея в душе свою ненависть, и надеясь, что когда-нибудь сможет им ответь на все вопросы с оружием в руке. Сейчас его целью было вымолить благосклонность монарха, это нужно было, чтобы остаться полезным Генриху де Гизу, это нужно было и самому Монсоро.

Henri de Valois: Маркиз д’Ампуи и граф де Келюс попеременно метали отравленные стрелы остроумия в Главного ловчего. Даже госпожа де Водемон, к удивлению короля, подала голос, что случалось крайне редко. Монсоро оправдывался. Генрих наблюдал. Разумеется, не за друзьями. И не за женой, которую редко удостаивал взглядом. Его величество наблюдал за графом де Монсоро, отмечая про себя удивительную выдержку, с которой он сдерживает гнев. Размышляя, стоит ли позволить Луи и Жаку довести Бриана де Шамб до того состояния, когда терпение и здравый смысл все же откажут ему, и он совершит промах, после которого не сможет остаться при дворе, или пока приостановить охоту на этого охотника? Первое было более соблазнительным, но второе было благоразумным. Матушка Екатерина всегда говорила: держи друзей близко – врагов еще ближе. На глазах. И днем и ночью. Чтобы не могли вздохнуть, не выдав своих тайных намерений. - Мы тронуты вашим раскаянием, - иронично проговорил Его величество, смахнув с рукава невидимую пылинку. – Крайне тронуты. Так, что даже расположены дать вам возможность загладить вашу вину, сударь. Что скажете, господа? Давно у нас не было доброй охоты? На согласное гудение голосов Генрих усмехнулся, склонив голову, словно говоря: «Вот видите, граф, как нам вас не хватало». - Мы дадим вам три дня, чтобы найти и выставить для нас оленя, господин Главный ловчий. Если охота нас удовлетворит – добро пожаловать ко двору вам, и вашей супруге, - вынес Генрих Валуа свой вердикт. Брат Карл, да покоится его душа с миром, казнил и миловал всегда от души. Если кто-то попадал к нему в милость, как одно время адмирал Колиньи, то приобретал над королем власть почти безграничную, если кто-то имел несчастье ему не нравиться, то Карл и не скрывал этого. Генрих был скрытен, играя со своими придворными в милость – не милость, улыбаясь сегодня и проходя мимо завтра. С графом де Монсоро игра только начиналась.

Луиза де Водемон: Голоса придворных звучали то тише, то громче. Луиза напряженно прислушивалась к разговору фаворитов мужа, стараясь делать вид, что все происходящее ее не слишком интересует. Жестом, выдающим скрытое нетерпение, госпожа де Водемон убрала от лица раздувшийся ветром кисейный шарф. Она слышала голос Жана-Луи, но не могла разобрать слов. Что он говорит? Почему уезжает? А главное, что ей теперь делать? Как жить без него? Весть о возвращении графини де Монсоро в штат ее фрейлин обрадовала бы Луизу вчера, но не сегодня. Хотя она помнила о Диане, которую искренне полюбила за время ее пребывания при дворе, ничто не могло сейчас заставить ее думать о чем-либо ином, кроме как о предстоящем отъезде месье де Ноагрэ. Но смелости обратиться к нему и потребовать разъяснений, пусть даже придав всему вид шутки, королеве не хватило. Как не хватило выдержки до конца вынести этот жестокий спектакль. Если бы Жан-Луи любил ее хотя бы вполовину так сильно, как она любит его. Он бы нашел возможность хоть взглядом, хоть жестом, или даже случайным словом подбодрить свою королеву, но нет, этого не случилось. Чтобы подавить всхлип, Луиза укусила маленькое райское яблочко в медовой глазури, поданное ей на блюде придворной дамой, и неловко поднялась со своего места, присев перед мужем в реверансе. - Прошу меня простить, Ваше величество, от солнца мне сделалось нехорошо, - почти прошептала она, надеясь, что может быть, вот сейчас Жан-Луи посмотрит на нее. В это мгновение госпожа де Водемон согласилась бы даже на обморок, только бы привлечь к себе внимание своего ветреного любовника. Королева Луиза всегда осуждала жеманниц, притворно теряющих сознание на руках у кавалеров, но сейчас она сама была близка к тому, чтобы прибегнуть к этой недостойной уловке. - Прошу Вашего дозволения удалиться. Получив от короля равнодушную улыбку и короткий кивок*, королева Франции поспешила уйти, опираясь на руку придворной дамы, действительно ощущая дурноту, но не от солнца, а от душевной боли, пронзающей ее насквозь. Неужели забыта? Неужели брошена? - Нет, пока я королева, - прошептала она, кусая губы, цепляясь за свой призрачный титул, как за последнюю соломинку, или, вернее, как за лезвие бритвы, потому что любовь, которую подгоняют хлыстом тщеславия, ранит в первую очередь того, кто взялся за этот хлыст. *согласовано с Его величеством

Луи де Можирон: - О да, Жак, все именно так, как я сказал. Ногарэ, тебе ли жаловаться? - усмехнулся придворный. - Кто тебе мешает попросить у Его Величества дозволения жениться на той белокурой крошке? Если о твоей судьбе будет ходатайствовать сам государь, то даже лотарингцы не посмеют ему отказать, - о том, что в таком случае мадемуазель д'Омаль весьма скоро может стать из замужней дамы вдовой, д'Ампуи почел за благо не говорить. Как и о том, с какой "радостью" подобную просьбу может принять монарх. Александр не любил делить своих друзей ни с кем, даже с их женами, тем более с женами любимыми. Прицокнув тихо языком с досады, Можирон обернулся к Келюсу и что-то тихо зашептал ему на ухо. Охота на главного охотника королевства пока была отменена. Почему Анри принял именно такое решение, Луи спросит у него потом. Некоторые догадки по тому поводу у маркиза имелись, но было любопытно, угадал ли он. Раз воля короля была такова, что графу де Монсоро выдавалось временное помилование, миньон сделал вид, что потерял к нему всяческий интерес, напоследок выплюнув в сторону Главного ловчего еще одну колючку из-под своего языка. - Главное, чтобы господин граф не распугал своим видом всю местную дичь, иначе охотиться нам будет не на кого. Хотя, - небрежно пожал плечами фаворит Генриха III Валуа, - в таком случае, месье де Шамбу лучше заранее потренироваться в беге по пересеченной местности. Если через три дня не будет выставлен олень, я буду страстно желать поохотиться на кого-то другого. - Клянусь Святым чревом, у этого пугала наверняка есть рога, и гораздо большие, чем у оленя, которого он нам может предложить, - предположение было высказано маркизом так, чтобы его могли услышать друзья, и не мог разобрать его слов Монсоро. Уход королевы Людовик приветствовал почтительным поклоном, когда государыня испрашивала разрешения у супруга удалиться.

Жан-Луи де Ногарэ: Королева ушла, и Жан-Луи, к его величайшему стыду, вздохнул свободнее. Конечно, он понимал, что это еще не конец. Ему придется, сейчас, или потом, объясниться с Луизой де Водемон. Но лучше пусть это случится как можно позже. Когда у него будут наготове нужные слова, которым она поверит если не из любви, то из самолюбия. Но, хотя одна опасность, в лице белокурой королевы, удалилась, вторая, в виде фаворита Генриха Валуа, осталась, и опасность эта была безжалостна и язвительна даже к друзьям. - Жениться, мне?! Да ни за что, - демонстративно передернул он плечами. – Хочешь склонить меня к семейной жизни, маркиз? Покажи пример. Мадемуазель д’Омаль миленькая маленькая кошечка, но ради бога, она больше нуждается в матушке-настоятельнице, чем в муже. Я разве похож на монахиню? Бог мой, надеюсь, что нет. Ногарэ манерно передернул плечами. - Нет, конечно, когда нет достойной дичи, начинаешь охотиться за тем, что бегает рядом. Так что Его величество как всегда мудр и милосерден. Он дает господину Главному ловчему возможность вернуть нас на путь истинный. Поелику лучше загонять оленей, нежели охотиться за цветами из лотарингского дома. Но вот что я вам скажу... Гасконец поднял свои красивые глаза к голубому небу, словно подбирая слова. Он ничего не имел против зубоскальства по поводу Главного ловчего. Лучше пусть перемывают кости графу де Монсоро, чем Жану-Луи де Ногарэ. - Вот что я вам скажу... бывает сапожник без сапог, а у нас Главный ловчий без добычи. Предлагаю, господа устроить засаду возле его дома. Уверен, окажется, что пока он загоняет дичь для нас, кто-то загоняет его жену!

Бриан де Монсоро: Лицо графа смертельно побледнело, но сердце притом отстукивало бешеный ритм. Кулаки сжались так, что ногти впились в ладони, раздирая их в кровь. Он чуть пошатнулся, казалось еще немного, и Главный ловчий Франции свалиться, подобно щуплой девице, в обморок. Все труднее было совладать со своим нравом и делать вид, что ты оглох. Но нет, к сожалению, это было не так. Он слышал все, что говорили про него и его жену королевские прихвостни. Слышал и запоминал, собирая в копилку своей памяти эти капли яда, чтобы когда-нибудь отплатить за них сполна. Когда-нибудь. Но не сейчас. Несмотря на теплую погоду его бил озноб, озноб ненависти, которая переполняла его душу и едва не выплескивалась наружу. С плохо гнущейся спиной и на задеревенелых ногах, он склонился перед Генрихом Валуа в поклоне. - Олень будет выставлен послезавтра к утру, и Ваше величество сможет начать охоту тогда, когда пожелает, - выдавил Монсоро из себя хриплым голосом. Ближайшие дни он не сможет вернуться в Париж, как планировал. Он будет в Фонтенбло до тех пор, пока не почувствует, что положение его восстановлено. Слишком многое зависело теперь в его жизни от милости монарха, и ради того, чтобы завоевать ее, ему придется наступить на горло своей гордости. Главное было, не задохнуться от унижения. И не нужно, чтобы Диана его видела таким жалким. Придется подождать и с ее приездом в Фонтенбло. Мысль о том, что нынешнюю сцену могла видеть графиня, возьми он ее с собой, приводила Бриана де Шамб в ужас. - Если вы дозволите, Ваше величество, то я немедля отправлюсь в охотничий домик, и, дабы не прослыть пустословом, как это зачастую бывает в наше время, - взгляд мужчины из-под смиренно опущенных век небрежно скользнул по миньонам, - прямо сегодня и начну все приготовления. Лес Фонтенбло был ему хорошо знаком, подготовить там охоту будет несложно, сейчас главное исчезнуть, испариться из этой зловонной клоаки, в которой он оказался, и вздохнуть свежего воздуха, занимаясь делом, которое он знал и любил.

Henri de Valois: - Можете быть свободны, господин Главный ловчий, - Его величество кивнул, можно было бы даже сказать милостиво, если бы не холодный взгляд короля, устремленный прямо на графа де Монсоро. Это простым смертным не дозволяется смотреть в лицо короля, а жаль, иногда очень хочется заглянуть в их глаза, чтобы прочесть, что скрывается в их сердцах. Хотя, что именно скрывается в сердце Бриана де Шамб, Генрих Александр Валуа догадывался. Алчность, честолюбие, злость. Ничего нового, как сказал бы Луи, этого добра у нас хватает. А если вспомнить, кому служит граф де Монсоро, то смело можно сказать, что подобное притягивает подобное. - Итак, господа, - обратился король к своим друзьям, не слишком заботясь о том, услышит ли его Бриан де Шамб, или кто-то еще из придворных, с любопытством внимающих беседе. – Либо послезавтра утром у нас будет олень, либо новый Главный ловчий. Я нахожу, что это справедливо. Сам Генрих легко назвал бы не меньше десяти имен, из тех, кого бы следовало вознаградить такой завидной должностью, но справедливость прежде всего. Это единственное, что должно равно раздавать и друзьям и врагам. Но даже если Бриан де Шамб вернет себе должность, он не вернет себе доверие короля, ибо невозможно вернуть то, чего никогда не было. Эпизод завершен



полная версия страницы