Форум » Игровой архив » Время всегда жестоко и никогда не бывает лживо » Ответить
Время всегда жестоко и никогда не бывает лживо
Альбер де Гонди: 13 августа 1576 года. Франция, Шевансо. Ближе к полуночи.
Ответов - 10
Альбер де Гонди: В прожжённом камине небольшого постоялого двора забытого богом Шевансо весело потрескивали дрова, освещая черное нутро стен, его окружавших. Комнату, в которой расположилась королева-мать последних королей Франции, слабо освещали несколько свечей, стоявших в медных подсвечниках. Если не считать, что Ее величество привыкла куда к большей «роскоши», все было сносно. Воздух и белье постели королевы, до которого Гонди дотронулся невзначай, были сухими. Ужин был таким, каким должен быть в деревне. Яйца, хлеб, молоко, жареное на вертеле мясо. Сливы, яблоки, виноград – то, чем богат местный край. Стоило ли от крестьян, воодушевлённо встречавших кортеж королев криками восторга, ожидать большего? Не стоило. Да и господа ди Гонзага и де Грамон выжали из этого закутка провинции все, что только было возможно. Комната дю Перрона находилась за стенкой от комнаты Екатерины Медичи. Она была гораздо меньше, но герцог там не воспользуется ничем, кроме постели, которая приютит его на пару часов. Он спал мало всегда. Последние годы стал спать еще меньше. Жизнь прибавляла ход, дни становились короче, и, чтобы их сделать прежними, нужно было чем-то пожертвовать. Часы сна вполне к тому подходили. - Вы зря тревожитесь, государыня, - позвав его к себе, мадам Катрин еще ни о чем не спросила, но де Рец уже знал, что ей отвечать. – Зря тревожитесь о своей дочери сейчас. И зря сейчас не беспокоитесь о себе, - до Бордо оставался один день пути, по сравнению с переездом последним от Ангулема до Шевансо, довольно короткий. Там сенешаль де Гиш обещал, что королевы смогут остановиться не на одну ночь, как это уже было в Шартре, Шатодене, Пуатье и Ангулеме, там возможно будет расположить весь кортеж, включая фрейлин и слуг, которым эту ночь приходилось проводить в повозках на улице. - До Нерака нам осталось меньше половины пути, и, если королева Маргарита до сих пор была осторожна, даже если не блюла себя, то нет поводов подозревать ее в неосторожности и дальше. Тем более, что то, что я видел недавно, дает мне повод думать, ей нужно сейчас время, и дорога – лучшее ему препровождение. Альбер де Рец не стал сразу выкладывать перед старой итальянкой все, что ему довелось узнать и увидеть во время их путешествия, он не был уверен, достаточно ли у нее сил, чтобы выслушивать это. Да и так ли это все теперь было важно? Полностью одетый, готовый прямо сейчас сесть в седло, будто бы и не собирался этой ночью ложиться отдыхать, подтянутый, словно молодой полный сил мужчина, он встал у двери комнаты Медичи, привычно слушая не раздастся ли по ту сторону от нее шорох, говорящий, что появились лишние уши у их беседы.* *согласовано с Екатериной Медичи
Екатерина Медичи: - Я не знаю, что вы видели, герцог, но знаю, что осторожность вопрос случая и удачи. Екатерина устало вздохнула, кутаясь в подбитый мехом плащ. Ее знобило, и опять вернулись боли в ногах и груди, хотя она исправно принимала настойки Рене. Ну а чего ждать, в ее-то годы? К недомоганию добавлялась усталость от дороги, и тревоги, тревоги, тревоги. Главным образом, о Маргарите. Дочь она видела утром, когда кортеж отправлялся в путь, и вечером, когда размещался для ночлега. Конечно, бывали и исключения – праздники, которые устраивали на их пути, торжественные ужины в окружении местных дворян, гордых такой честью. Но все, что ей удавалось сделать, это перекинуться с королевой Наваррской парой слов о здоровье и погоде. Конечно, в ближайшем окружении дочери были преданные королеве-матери дамы, они докладывали, что королева весела, оживлена, но за этим весельем и оживлением что-то кроется. Иногда Марагрита Валуа вдруг замолкает на полуслове, а ко сну предпочитает отходить раньше всех. Вот это «что-то» и тревожило Медичи, за этим она и позвала Гонди, чтобы поделиться с ним своими мыслями и тревогами. - Если у Маргариты есть любовник, если он едет вместе с нами, то либо он, либо она рано или поздно допустят неосторожность. Тайну можно хранить во дворце, но не в дороге. В огне затрещало полено, расколовшись надвое. Разумнее всего было бы лечь в постель, и постараться уснуть, но разве тревоги дадут? - Послушайте, Гонди, мы должны узнать кто он. С Маргариты вполне станется привезти своего любовника в Наварру, чтобы крутить любовь под носом у мужа, в отместку за все его измены, этого мы не можем допустить, - Флорентийка остро взглянула в глаза своего давнего советника, усмехнувшись бледными губами. – Или вы уже это знаете, герцог? У вас глаза как у кота, углядевшего в углу откормленную мышь.
Альбер де Гонди: - Я полагаю, что у нее был любовник, Ваше величество, который едет вместе с нами, - советник Екатерины Медичи переплел руки на груди и затылком уперся в косяк двери. Королева желала говорить, а у него не было ни одного повода, чтобы скрывать то, что он увидел, услышал, узнал, к каким выводам пришел. Послышался шорох, и де Рец, чуть приоткрыв дверь, бросил взгляд в коридор. Жена хозяина этой гостиницы, с подвязанным до колен подолом несла кадку с водой и замоченной в ней тряпкой. И у королев, и у простолюдинок есть то, что они должны сделать, прежде чем отправиться ко сну. Мужчина щелкнул пальцами, привлекая к себе внимание бабищи и сделал жест, указывающий, что ей стоит пойти прочь. Оставив на полу свою ношу, женщина покорно удалилась, опустив глаза в пол. С господами лучше не спорить, господ лучше слушаться. Убедившись, что больше его разговор с мадам Катрин не сможет услышать никто, Альбер прикрыл дверь и вернулся в избранную позу. - Ни к чему узнавать то, что известно уже, государыня. Любовник вашей дочери – это герцог де Невер, достаточно было заметить, какими они взглядами обменивались в начале пути, чтобы это понять, - в отличие от королевы-матери, у Гонди была возможность наблюдать за всеми, кто ехал в кортеже, а поскольку иных занятий у него в дороге не было, то делал он это с вдохновением и вниманием, впрочем, как и любое дело, порученное ли оно ему свыше, или возложенное на свои плечи самостоятельно. Находя каждому жесту, слову, взгляду придворных место в шкатулке своей памяти, он бережно все в нее складывал, не забывая притом сначала найти ко всему повод или объяснение. - Но с той же уверенностью, я могу вам сказать, la mia bella signora*, что он им больше не является, - дю Перрон не имел привычки гиперболизировать что-то, или говорить о том, в чем не был уверен. Тем более со своей покровительницей. При дворе некогда ходили слухи о любовной связи герцога с тогда еще женой Генриха Второго, но никто не мог похвастаться тем, что знает это наверняка. Даже извечный соперник Альбера за благосклонность Катарины, второй флорентинец, которого невестка Франциска Первого привезла со своей родины, парфюмер Биянко. До сих пор в приватных беседах с Марией-Ромулой Альбер де Гонди, с чисто итальянским восхищением перед женщиной, вставлял слова, ласкающие слух дамы, сколько бы ей ни было лет. - Я видел в Ангулеме, как под утро ди Гонзага выходил из комнаты вашей дочери, мадам. Лицо его было полно решимости и искажено душевной болью, руки стиснуты в кулаки, а глаза полны слез. Когда он удалился, я подошел у дверям покоев Маргариты и услышал рыдания. Последующие дни не было даже взгляда, который бы бросил де Невер на королеву Наварры. Их связь имела место быть, но у синьора Лодовико хватило сил и воли от нее отказаться, - «возможно он спас этим себе жизнь», про себя подумал дю Перрон. - Я в этом уверен. Не думаю, что до Нерака Маргарита успеет найти ему замену, хотя в этом я уже уверен не настолько, - с теми же интонациями маршал Франции говорил о погоде или о делах политики. Его сердце уже забыло, что значит любить, единожды отказавшись от этого чувства. Теперь он был просто верным слугой. *моя прекрасная госпожа (итал.) **согласовано с Екатериной Медичи, Маргаритой Валуа и Лодовико ди Гонзага
Екатерина Медичи: Да, Флорентийка владела собой в совершенстве, но тут выдержка ей почти изменила. Маргарите удалось ее удивить, еще как удалось. Герцог де Невер! - Ну, это уж слишком, - сдавленно проговорила она, окидывая мысленным взором масштабы катастрофы, которая могла разразиться по вине королевы Наваррской. Близкий друг и советник короля, супруг этой несносной старшей Клевской. Тот, кому она сама протежировала часто и охотно, стараясь, насколько это возможно, заменить мать, и сделать так, чтобы Франция стала его отчизной не только из чувства долга. Тот, кто сегодня вез Маргариту мужу... Немыслимо. Чтобы осознать такое требовалось время. Королева-мать не знала, чему удивляться больше, выбору дочери (она до сих пор была уверена, что той больше по сердцу красавцы-щеголи вроде графа де Бюсси), или тому, что Лодовико Гонзага, такой рассудительный, так преданный Генриху, ответил на эту страсть. - Будьте добры, герцог, налейте мне вина. Боюсь, новость меня несколько выбила из колеи, хотя я и отдаю должное тому, как быстро вы раскрыли тайну моей дочери. Вдова Генриха II едва заметно улыбнулась Альберу де Гонди, но улыбка эта предназначалась ему, а прошлому… и настоящему, которое это прошлое так удивительно повторяло. Вот чему она совсем не удивлялась, так это тому, как вовремя герцог де Невер прекратил эту связь. Чувство опасности у итальянцев в крови, даже если они приблизятся вплотную к опасной черте, то никогда через нее не переступят. Но не время было предаваться воспоминаниям о прошлом, сегодняшний день был куда дороже. Хотя бы потому, что сегодняшний день мы еще способны изменить. - Вы уверены, что эта связь разорвана? Быть может, речь идет об обычной ссоре влюбленных! Гонди, что нам делать? Может быть, отправить Гонзага под удобным предлогом в Фонтенбло? Ради бога, ради мира между Францией и Наваррой, между Маргаритой и Генрихом, я готова слечь замертво, если нужно! Екатерина Медичи не лукавила. Она считала Наварру соперником своим сыновьям, и предпочла бы видеть его в плену в Лувре, если не мертвым в Сен-Дени (ради такого случая, Бурбону была бы оказана подобная честь). Но вдовствующая королева смотрела на жизнь трезво и расчетливо. Ее зять был жив, здравствовал и на свободе. Значит, нужно с ним заключить мир. Хотя бы до тех пор, пока судьба не переменится к сыну Жанны д’Альбре, и не лишит его своего покровительства.
Альбер де Гонди: Он разъединился с косяком двери медленно и бесшумно, еще раз бросив настороженный взгляд в сторону коридора. Там было тихо. Путешествующие в кортеже, которым выпало счастье занять комнаты на постоялом дворе, с удовольствием пользовались незамысловатыми удобствами и почивали в своих постелях. Гонди взял в руки небольшой кубок литого серебра с изысканной чеканкой (в скарбе знатных особ, отданных во власть дороге, всегда имелись некоторые бытовые мелочи, которые бы позволили им помнить о доме и уюте, который они оставили, пустившись в путь) и наполнил его вином из простого глиняного кувшина – утварь местной гостиницы. Привычным жестом, без тени сомнений в душе и на лице, он сначала отхлебнул из кубка сам, ополоснул им десна и проглотил. Выждав несколько мгновений, он долил в кубок вина и подал его королеве-матери. Вино было сносным, но что более важно – оно не было отравленным. Даже люди, которым вменялось в обязанности пробовать пищу королей на предмет отравы, иногда делали это с сердцем полным страха. Дю Перрон относился к подобной процедуре, как к обыденности. Если не станет королевы-матери, его жизнь обретет много сложностей, которые могут убить быстрее яда. Промокнув губы платком синьор Альбер взглядом постарался ободрить Екатерину Медичи больше, чем это могли бы сделать дальнейшие слова. - Не время для смерти, Ваше величество, - спокойно и без суеты проговорил он, - от нее будут в выгоде только ваши враги и враги Валуа, но не ваши дети, мадам. Да, я уверен, что эта связь разорвана. Когда идет размолвка между влюбленными, они, пусть и исподволь, но бросают друг на друга взгляды, внутренне желая примирения. В их глазах живет жалость о ссоре, их мысли направлены в сторону друг друга. Герцог де Невер, возможно, еще и думает о королеве Наваррской, но не желает с ней воссоединения. Скорее, он избегает ее. И потом, - Гонди аккуратно заправил в манжет вытащенный оттуда использованный платок, - Гонзага уполномочен королем Франции довести вашу дочь до Нерака и передать ее мужу. Мы не вправе ни под каким предлогом нарушать волю государя. Это вызовет много пересудов и домыслов. Самое лучшее, что мы сейчас можем сделать – это ничего не делать, а положиться на благоразумие Невера. И способствовать его отдалению от Маргариты. Герцог должен получать самые дальние от ее покоев комнаты, по первому желанию. Сегодня он ночует не в этих стенах, а подле повозок, по собственному решению. Согласитесь, государыня, он мог бы этого и не делать. В отношении Маргариты… - советник королевы-матери задумался. Всегда непросто советовать что-то, когда речь идет о женщине взбалмошной и непредсказуемой, такой, какой была Жемчужина Валуа. – Начиная с завтрашней ночи, в Бордо, мы можем озаботиться тем, чтобы у вас и у королевы Наваррской были одни покои на двоих или смежные. Полагаю, это будет сделать несложно. Главное, чтобы для вас это было приемлемо, Ваше величество. А предлогов к тому… - он улыбнулся едва заметно, говоря этой улыбкой «Не мне вас тому учить, мадам»* *согласовано с Лодовико ди Гонзага
Екатерина Медичи: В чем-то важном Альбер де Гонди бы, безусловно, прав. Иногда лучшее решение – бездействовать и ждать, поспешными словами и действиями можно все испортить. Маргарита уже не юная девушка, которую можно было запугать или принудить. Она молодая женщина, и знает свою цену и свою силу, и вполне способно сделать что-то назло. Матери, мужу, герцогу де Неверу, в котором внезапно проснулось чувство долга. Екатерина Медичи отпила вино, благодарно кивнув герцогу де Рецу. Уже много, очень много лет она была для него только королева, а он для нее советник и доверенное лицо, хотя когда-то было иначе, вернее, когда-то могло быть иначе. Но Альбер де Гонди, как и Лудовик Гонзага, вовремя вспомнил о долге. Так что Флорентийка сейчас хорошо понимала, что чувствует ее дочь. Разочарование, обиду, оскорбленную гордость женщины, отчаяние. Ничего, это не смертельно, со всем этим можно жить. - Хорошо… будем надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. До Нерака осталось не так уж далеко, а там, даст бог, Маргарите будет, чем заняться. Нет худа без добра, герцог, может быть это сердечное разочарование заставит мою дочь быть внимательнее к богоданному мужу. Вдовствующая королева замолчала, вслушиваясь в тишину ночи. Тишина обволакивала, даря успокоение. Днем она невозможна, днем ее окружал скрип колес, ржание лошадей, голоса, смех фрейлин, музыка, и только глубокой ночью можно отдохнуть, омыть тишиной усталую душу и ум. - Все, чего я желаю, это благополучно вручить дочь супругу. Без шума, скандалов и компрометирующих ее историй. Проследите, герцог, чтобы все было сделано для этого, а если вдруг узнаете, что ко-то из придворных, или слуг распустил язык – высылайте прочь. Чем старость отличается от молодости, так это тем, что знает границы своих возможностей. Все, что могла сейчас сделать королева-мать, это молиться за дочь. И она будет это делать. Не потому, что почувствовала любовь и привязанность к этому своему ребенку, нет. Сердце Медичи было скупо на любовь и вся она досталась Генриху. А потому, что от счастья Маргариты во многом будет зависеть судьба двух государств. Политика Франции и Наварры будет решаться в опочивальне супругов. Кстати, о верных и любящих супругах… - Как вы думаете, герцог, не стоит ли за этой связью моей дочери и Гонзага эта мерзавка Невер? Старшая Клевская всегда отличалась чрезмерными политическими аппетитами, мне ли не помнить, как она вертела Карлом, который видел только ее юбки и не хотел замечать ничего более. Может быть, это мы думаем о любви, а на самом деле, здесь политика? Любовь, политика, кто разберет… Одно всегда проистекает из другого.
Альбер де Гонди: - Не переживайте, государыня, Генрих Наваррский получит свою жену вскорости и без скандала. Я прослежу за этим. А то, что не невинной ромашкой, так он и сам еще тот вьюн, - Бурбон и в Париже отличался блудливостью, исследуя опочивальни фрейлин Екатерины Медичи и Маргариты Валуа с завидной выносливостью и непостижимым для дю Перрона упорством. Об этом каждое утро Альберу докладывали шпионы и шпионки, приставленные к его величеству. Казалось не было ни одной женской постели, которую не почтил король Наварры своим присутствием. Можно себе представить, как он проводит время, обретя свободу. В отличие от Беарнца, Гонди отличался постоянством в своих привязанностях. Не смотря на то, что в молодости он обладал натурой пылкой и страстной, женщин, чьи тела согревали его ночами, можно было пересчитать на пальце одной руки. Сыночку же Антуана для таких целей понадобятся руки половины придворных двора. А то, что он умудрился за все свои похождения ни разу не схватить никакую альковную хворь, говорило о его везучести и могучем здоровье. - Затруднюсь ответить, Ваше величество. Вопрос Флорентийки был не в бровь, а в глаз. С тех пор, как Гонди увидел герцога де Невер выходящим из спальни сестры короля, он и сам не раз им задавался. - У герцогини, бесспорно, хороший вкус. Но нынче ходят слухи, правда неподтвержденные ничем, что Ее светлость сменила цвета своих простыней с голубых с золотом, на красно-желтые. Ее муж не из тех, кто будет служить двум господам. А его верность королю пока не имела поводов для сомнений. Но, - итальянец бросил взгляд в камин, где прогорало дерево и коптился камень, - в этом мире не изменяет себе только погода в своей переменчивости. Интересно, какой завтра будет день? Лето выдалось в этом году жарким. Солнце не могло остановиться в своей щедрости, заливая золотом землю, словно желало ее не ласково согреть, а беспощадно иссушить. Природа просила дождя и грозы, но небесное светило было глухо к ее мольбам.
Екатерина Медичи: Все верно. И Марго не ромашка, и Генрих тот еще вьюн, так что в семейном саду королей Наваррских всегда будет многолюдно. Медичи усмехнулась. Холодно, даже недобро. Короли, как правило, считают себя выше супружеской верности, но от жен ее ждут. Оно и понятно, сам по себе, будь ты хоть императором, ты будешь делать только бастардов. А вот королева родить наследника престола может даже от садовника. Но милым детям придется самим как-нибудь налаживать свою жизнь, после того, как вдовствующая королева вернется ко двору, ее главной заботой станут сыновья. - С сегодняшнего дня я глаз не спущу с нашего итальянского принца, - пообещала она себе и Гонди. – Человек, столько приближенный к государю, облеченный доверием, тот, чья дочь должна стать женой одного из возможных наследников французской короны, должен быть абсолютно предан дому Валуа. Если же он об этом забыл… значит, разделит судьбу таких же забывчивых. Глаза Флорентийки блеснули зло и опасно при воспоминании о смерти маркиза дю Гаста. Глупец решил, что может становиться поперек дороге Екатерине Медичи. О его последних минутах мадам Катрин вспоминала с удовольствием, которого давно не испытывала от воспоминаний более нежных и трепетных. Прошла любовь к мужу, покрылись пеплом лет иные сердечные склонности, которые никогда не становились чем-то большим. А враги остались. Враги, и победы над ними, которые давались не так уж легко той, кто носила каменное сердце в слабом, немощном теле старухи. К сожалению, один враг все же смог ускользнуть из ее рук. Герцогиня де Невер, которая сначала была под защитой Карла, и дышала теперь ценой его жизни, что было вечной болью и проклятием Флорентийки. А теперь нашла себе нового покровителя в лице герцога де Гиза. - Когда у тебя всего две руки, не стоит пытаться ухватить больше, чем можешь удержать, не так ли, герцог? Медичи допила вино и отставила в сторону кубок. Беседа с герцогом де Рецем пусть немного, но все же ее успокоила. - Исполним свой долг, остальное предоставим воле Божьей.
Альбер де Гонди: Гонзага не был похож на страдающего плохой памятью человека. Герцога де Рец вообще много настораживало в сыне правителя Мантуи, этом потомке гордых Палеологов. Но Гонди делал ставку на то, что не доверяет ему, потому что он тоже итальянец, предпочитавший, как и он сам, служить французской короне. А королева-мать, как всегда, оставалась верной себе. Она готова была не пощадить ни себя, ни кого-то еще, если речь шла о благополучии ее детей и верности им. Хотя, нет. Так сказать - было бы преувеличением и искажением правды. Истинно заботилась Екатерина Медичи только об одном своем сыне, Генрихе. И это всегда удивляло дю Перрона, наблюдавшего за ее поведением долгие годы, что был подле. Из дочерей она любила только горбунью Клод, хотя, на его взгляд, Маргарита была больше всех девочек Валуа похожа на свою мать. Но Клод забрала смерть, как и многих других детей Флорентийки, а вот любви к Маргарите в ее сердце так и не прибавилось. То, что мадам Катрин демонстрировала сейчас было не похоже на заботу о дочери, она вновь, как и всегда, пеклась о благополучии и благоденствии правления своего любимого сына, готовая положить к подножью его трона счастье королевы Наваррской, без единого о том сожаления. - Простите меня, мадам за совет, но побудьте с Маргаритой, Ваше величество, я позабочусь о том, чтобы герцога де Невер держать подальше от нее. Мне кажется вы нужны ей, и она вам в эти дни. Кто знает, быть может последние, когда вы видите друг друга, - ни в чем нельзя было быть уверенным до конца, а тем более в том, как поведут себя другие люди. Подле пиренейских гор дочь короля Генриха Второго простится с семьей Валуа и войдет в семью Бурбонов на правах жены короля. Но так ли много прав у королевских жен? Ярким примером тому могли послужить и жены последнего короля Англии Тюдора, и жена нынешнего короля Франции Генриха Валуа. Если Маргарита не родит Беарнцу наследника, то ей останется уповать только на то, чтобы стать ему полезной в чем-то ином.
Екатерина Медичи: - Пусть привыкает к одиночеству, герцог, это принесет ей больше пользы, чем напрасные иллюзии. Жаль, что между Наваррой и Францией лишь невидимая черта, я бы предпочла, чтобы между ними лежали горы и моря. Возможно, тогда Маргарита бы быстрее свыклась с мыслью о том, что перемены в жизни требует перемен и от нас самих. Медичи устремила холодный, безжалостный взгляд в огонь камина. Для женщины дочь всего лишь продолжение ее самое, ее собственной судьбы, ее разочарований. Будущее за сыновьями, и к сыновьям, особенно же к Генриху, она всегда была внимательна. Дочь – чужой товар. - Елизавета сумела стать испанкой с головы до ног и растопить сердце Филиппа. Для Марго будет лучше, если она последует примеру сестры, но я в этом не уверена. Она всегда будет в первую очередь французской принцессой, она всегда будет помнить, что Франция здесь, в двух шагах, и надеяться, что Франция примет ее так же радушно, как проводила. Флорентийка перевела взгляд на Альбера де Гонди, в темных глазах все еще бушевали отблески пламени. - А Франция ее не примет, мой мудрый друг и советник. Во всяком случае, пока на троне Генрих. Они с Маргаритой слишком похожи, поэтому между ними уже давно нет, и не может быть дружбы. Король не верит сестре после ее предательства, а Маргарита это знает, и не верить ему, оскорблённая до глубины души теми унижениями, которым подверглась после бегства Анрио. Нет, пусть чувствует, что за ее спиной горят мосты… Жизнь была жестока к Екатерине Медичи, и сделала ее жестокой, та безжалостно расправлялась с иллюзиями своих детей, считая их вредными и опасными. - Если Маргарита попадет в беду, я первая сделаю все, что смогу, чтобы ее спасти, но для нее будет лучше надеяться только на себя. Трудно принять мысль о том, что ты одинок, о том, что рано или поздно от тебя отвернуться друзья, любимые и даже враги. Осознание этого иногда не дает спать ночами, но ко всему привыкаешь. И, когда судьба решит подвергнуть тебя еще и такому испытанию, ты выйдешь из него с гордо поднятой головой. Флорентийка это знала, знал и Альбер де Гонди. Маргарите Валуа только предстояло узнать. Эпизод завершен
полная версия страницы