Форум » Игровой архив » О власти подлости и рабстве благородства » Ответить
О власти подлости и рабстве благородства
Lodovico di Gonzaga: Ночь с 8 на 9 июля 1576 года. Франция. Шательро
Ответов - 16, стр:
1 2 All
Lodovico di Gonzaga: - Вы забываетесь, Лурье, - Иоанн XII, а под таким именем Лодовико ди Гонзага был избран главой ордена, резко обернулся к своему собеседнику, отведя взгляд от полного звезд ночного неба, которое виднелось через маленькое окошечко башни замка Шательро, в которой производился ремонт. Именно здесь Великий магистр приората Сиона назначил встречу одному из четырех сенешалей тайного общества, отправив письмо из Левевиля. Именно здесь они оба и появились в назначенную ночь. Невер не нанимался в няньки сопровождающей его Марие де Монморанси и, убедившись, что дама расположилась в отведенных ей комнатах и знакомиться с обслугой своей родственницы, занялся своими делами. - То, что герцогу де Лонгвиль король даровал звание принца крови, а мою дочь сделал его невестой, не дает вам права рассуждать о моей пристрастности к трону ни сейчас, ни в будущем. Я не давал к тому повода. Этот разговор должен был состояться. Рано или поздно, но должен. Сын герцога Мантуи был не единогласно избран членами совета сенешалей, но он рассчитывал, что Лурье озаботиться тем, чтобы, кроме себя самого, пригласить еще одного из них на эту встречу. Все четверо они не имели права собираться никогда. Это было одно из правил общества. И эта предосторожность давала право всем остальным думать, что каждый из сенешалей обладает собственным мнением, и не вступит никогда в заговор с кем-либо другим. После решения Генриха Валуа объявить невестой своего протеже дочь Генриетты Клевской и ее супруга, он сразу понял, что у Лурье возникнут сомнения в благонадежности Великого магистра, ибо теперь его дитя, могло так случиться, что станет когда-нибудь королевой Франции. Орден не только заботился об интересах католической церкви, но и о презумпции королевской власти; его деятельность была направлена не только на борьбу с ересью, но и с заботой о сохранении монархических устоев, и соблюдении законности престолонаследия. И Гонзага был избран его главой именно потому, что превыше всего ставил эти ценности, и был одним из ближайших друзей короля Франции, почитая его с малолетства. И вот теперь Лурье говорил о том, что нынешнее положение Магистра становится весьма двусмысленным. Не настанет ли тот момент, когда интересы семейные герцога де Невер станут выше постулатов общества, которое он возглавляет? - У короля нет своих наследников, - говорить Лурье о том, что возможно они еще появятся было бессмысленно. Он знал слишком много. Представители приората Сиона занимали достаточно ключевых постов в парламенте и близь трона, чтобы быть в курсе дел, - но ему наследует Франсуа Анжуйский, если то будет угодно Богу. Кроме звезд и луны маленькое помещение, где пахло свежесрубленным деревом и смолой, освещала единственная свеча в серебряном подсвечнике.
Жак Лурье: Нет, сенешаль не считал, что забывается, напротив, был уверен, что орден как никогда близок к тому, чтобы скомпрометировать себя, сами свои принципы, лежащие в основе идеи Приората Сиона, которая звучала просто: «Равновесие власти». Это равновесие искалось, находилось, почти терялось, но вновь обреталось. Но сейчас оно было под угрозой, как никогда ранее и виновен в этом был, по мнению мэтра Лурье, ни кто иной, как Великий магистр. Сначала Лодовико ди Гонзага был другом и советником короля. Теперь его дочь могла стать королевой Франции, а кроме того, было еще кое-что, что вызывало в старом сенешале бурю негодования. Конечно, их тайный и древний орден не был монашеским, те из братьев, что не имели склонности к уединенной жизни обзаводились женами, любовницами и любовниками, , как, к примеру, месье де Монтень и Этьен де ла Боэсси. Орден не осуждал, но орден знал. Но герцог де Невер и тут сумел перейти все границы. - Мое положение в ордене дает мне право рассуждать о вашей пристрастности, - строго заметил он, кутаясь от ночной свежести в теплую мантию. Кости уже были не те, и не любили сырых ночей и неожиданных путешествий. Но дух Жака Лурье все еще был крепок. – Мой жизненный опыт дает мне такое право, и наконец, мои обязанности сенешаля. Когда вы вступали в должность Великого магистра, вы клялись всегда и прежде всего соблюдать интересы ордена. Но я вижу, что вы думаете в первую очередь о своих интересах. И не только я, - добавил он весомо. Ни одна власть не обходится без недовольных. В Приорате тоже не было согласия, правда и разногласия пока не были критическими. Обычные споры. Но и обычные споры могут быть началом чего-то большего, как легкий ветер, который предвещает бурю. - Мой долг – служить Ордену и следить за вами, дабы удерживать от ошибок, и я это делаю, магистр. И что я вижу? Ваша тесная дружба с Генрихом Валуа только растет, на вас сыплются милости и знаки доверия, вы все больше заняты делами двора и все меньше – делами ордена. Ваша дочь становится женой принца крови, Лонгвиля-Валуа, и одного из претендентов на престол, а вы сами… Лурье сверкнул глазами, остро и сурово. - Вы сами связали себя отношениями с Маргаритой Валуа. Слишком много Валуа, магистр. Слишком много. Достаточно для того, чтобы я вынес на общий совет вопрос: можем ли мы по-прежнему доверять вам. Я склоняюсь к тому, что нет.
Lodovico di Gonzaga: - Если не только вы, то почему же вы один, месье? – усмехнулся Гонзага. У него тоже было достаточно сторонников в Ордене. И гораздо больше, чем у Лурье. Иначе бы он не занимал в нем то место, которое занимал. – Я ничем не нарушил своих клятв, а воля короля непреложна. Если Его величество пожелал видеть невестой Лонгвиля Екатерину Неверскую, то ничто не могло изменить его решения. Оно было для меня столь же неожиданным, как и для любого, кто находился в тот день в Фонтенбло. А иначе, почему же наши собратья не вмешались в ход этих событий? - про себя Лодовико подумал, что единственным исключением мог быть приближенный государя, маркиз д’Ампуи. Но что-то герцог не замечал в этом придворном жгучего желания делиться с кем бы то ни было тем, что доверял ему Генрих Валуа. - Помниться при нашей последней встрече в Туре вы опасались, что я слишком много могу заботиться об интересах нынешнего короля. Отрадно слышать, что ваше мнение изменилось, не отрадно лишь то в каком направлении. Итальянская кровь стучала в висках, черные глаза Великого магистра приората Сиона зло сверкнули, отражая огонь свечи, в ответ на взор сенешаля Лурье. - Вам хорошо известно, сударь, что моя деятельность при дворе тесно и непосредственно связана с делами ордена, имей я другое положение при монархе, был бы я столь полезен приорату, как сейчас? Сомневаюсь. Но, - Невер смог в очередной раз убедиться, что члены ордена вездесущи, им даже доступны секреты спальни королевы Наваррской. Это было ожидаемо. Гораздо более неприятно было то, что Жак Лурье бросал это магистру с такой легкостью в лицо, - вы сами себя скомпрометируете, если полагаете, что эта связь, о которой вы говорите, значит для меня больше, чем принципы и постулаты нашего братства. Если вы поднимете вопрос о моем низложении, я буду говорить о том, что сделанное мною было сделано только во имя интересов нашей общей цели. И можете не сомневаться, я готов это доказать. Я вас не ограничиваю в ваших правах, мэтр, но напоминаю о своих возможностях. В приорате еще достаточно тех, кому хватит для веры слова чести того, в чьих жилах течет кровь императоров, - гордый подбородок потомка Палеологов надменно вздернулся, словно говоря собеседнику, что в Ордене, разумеется, ценят не только за происхождение, но и за заслуги, однако, и происхождение имеет не последнее значение. Под тканью черного дуплета мышцы рук мужчины опасно напряглись. Он мог свернуть шею этому подозрительному старику за долю мгновения, если бы не те проклятые понятия о долге, чести и совести, в которых, по сути, позволял себе сомневаться Лурье.
Жак Лурье: - Мне было бы крайне любопытно услышать из ваших уст доказательства того, что ваша связь с королевой Наваррской имеет под собой только заботу об интересах ордена. Сарказм был чужд Жаку Лурье, он говорил так же прямо, как думал, а мысли его вот уже больше тридцати лет были направлены только на одно, на благо Приората, ему он посвятил свою жизнь, ему посвятит свою смерть, если понадобится. Позорно, что Великий магистр, тот, который должен был стать мечом ордена, в то время, как четыре сенешаля были щитом его, забыл о своих обязанностях ради мимолетной прихоти или сильного чувства. И то, и другое, не имело оправданий. - Вы либо обманываете себя, либо обманываете нас. Невозможно служить двум господам, сударь, и вы не правы, полагая, что вашего слово потомка Палеологов будет иметь вес больший, чем вес смотрителя замка Плесси-ле-Тур. Будь это так, орден бы давно сожрал сам себя, как голодная змея. Лунный свет серебрил гору стружек и щепок, лежащих в углу комнаты. Непритязательность обстановки нисколько не смущала сенешаля ордена, пусть она смущает того, кто, овладев самыми важными тайнами, пройдя труднейшие посвящения нескольких ступеней, в душе так и остался суетным итальянским принцем, озабоченным мирской властью, дружбой с королем и любовью с королевой. - Великий магистр, который допускает ошибки… мы примем такого магистра, хотя его ошибки чреваты катастрофами и войнами. Магистр, который совершает преступление, ставя под угрозу сам принцип существования ордена – равновесие, такой магистр будет низложен. Так что вы совершаете, потомок Палеологов? Ошибку, или преступление?
Lodovico di Gonzaga: - Ни то и ни другое, - без тени насмешки ответил герцог на поставленный вопрос. И твердость голоса его была незыблема, как и его вера в правильность того, что он делал. С каждой минутой текущей беседы, с каждым словом произнесенным сенешалем приората, Гонзага убеждался в том, что личная антипатия к Магистру у этого человека, так любящего проговаривать постулаты, принятые братством, берет верх над интересами этого самого братства. - Равновесие власти, - задумчиво, словно бы в никуда проговорил итальянец, поднося раскрытую ладонь к сиротливо горящей в башне замка свече. – Наша цель сохранить его. И я делал это, находясь близь женщины, королевы, с которой поступили несправедливо, лишив свободы и достоинства, отдавая ей свои силы и любовь. Вы полагаете, что я буду отрицать, что в моем сердце живут чувства к Маргарите Валуа, далекие от отеческих или братских? Нет, не собираюсь. Они были, имеют место быть, и, полагаю, будут со мной вечно, - твердый взор и усмешка человека, уверенного в своей силе, были посланы Лурье. – Но можете быть спокойны, когда наступит момент, а он уже близок, и королева Наваррская воссоединиться со своим мужем, обретя свободу и власть, положенные королеве, я оставлю ее, ибо она больше не будет во мне нуждаться. Я так решил еще до встречи с вами, Лурье, так что не спешите приписывать себе в заслуги этот мой поступок. И в своем решении я буду непоколебим. И, если моего слова чести будет недостаточно, то я готов дать клятву на крови перед Большим Советом Приората, отрекаясь от своих отношений с сестрой короля и, - чуть наморщенное от раздумий чело разгладилось. Огонь мягко обжигал кожу руки, и это было ничто по сравнению с тем пламенем, в котором дотла выгорало сердце герцога Неверского, - от своей дочери, полностью препоручив ее заботам ее матери, - про себя Лодовико усмехнулся. Даже у Приората вряд ли достанет сил противостоять Генриетте Клевской, заботящейся о своих детях. – От дружбы короля я не откажусь никогда. Ибо в ней вижу возможность служения Ордену в полной мере. Если же этого всего окажется мало, то мне нечего будет делать среди таких людей, как вы, Лурье, говорящих много о равновесии и справедливости в мире, но живущих во власти предубеждений, подозрений, отсутствия веры ближнему, и не понимающих, что все вокруг вас вершится Господом и живыми грешными людьми. Убрав ладонь от свечи, герцог сжал ее в кулак, словно навсегда стараясь сохранить под стиснутыми пальцами ее жар. Жан Лурье должен был понимать, что, уходя с места Великого магистра приората Сиона, сын герцога Мантуи, как человек в чьих жилах течет горячая кровь мстительных итальянцев, сделает все возможное, чтобы убрать из Совета сенешалей и того, кто так радеет за его собственное низложение.
Мария де Монморанси: Мария де Монморанси не верила чувствам, но доверяла предчувствиям. В самом деле, женское чутье подобно чутью кошачьему, оно подает сигналы задолго до того, как свершается главное, и тут важно их не пропустить, не отмахнуться. Графиня де Кандаль и не отмахивалась, только с каждым днем все внимательнее присматривалась к герцогу де Невер, не забывая время от времени кокетливо улыбаться или сотрясать воздух очевидными сентенциями, вроде того, что трава зеленая, небо синее, а дождь мокрый. В Шательро она громко восхищалась всем, что попадалось ей на глаза, дотошно проверила качество постельного белья и тягу в комнатах, где будут размещена королева. А затем, сославшись на усталость, отправилась в отведенные ей покои, попросив подать ужин туда. К ужину, кстати сказать, Мария приступила с отменным аппетитом. Этикет диктовал дамам быть умеренными в аппетитах, и, когда вкушаешь пищу за общим столом, волей-неволей приходится изображать из себя небесное создание, которое питается лишь нектаром и амброзией. Наедине же вдовствующая графиня вполне могла позволить себе некоторые излишества, вознаградив за неудобства пути. Когда в опочивальню, где обосновалась со всеми удобствами родственница герцогини де Шательро, прибежала камеристка, госпожа ее изволила вкушать шарики из теста, обжаренные в горячем масле и пропитанные медом. Лакомство было изумительным, вино отменным, время за размышлениями летело незаметно. А поразмышлять у Марии было о чем, к примеру, о привлекательном графе де Гише. - Обязательно возьми у управляющего замком этот рецепт, - велела графиня, облизывая кончики пальцев. – И надо позаботиться, чтобы это угощение было на столе, когда в замке остановится королева Маргарита. Что такое, ты крысу увидела? Не думаю, что они тут водятся, замок содержится просто образцово, не понимаю, почему Диана здесь не живет постоянно. Куда роскошнее того мрачного строения, что принято именовать нашим родовым гнездом. - Нет, мадам, не крысу. Вы велели мне следить за покоями герцога де Невер, так вот, он только что из них вышел! Мария отодвинула в сторону блюдо со сладостями и вздохнула. В этом вздохе была вся скорбь мира о человеческой глупости. - Ну, вышел, и что? Мало ли, что могло понадобиться герцогу? Ну ладно, куда он направился? Камеристка смутилась. - То есть ты даже не проследила, куда? - Я сразу побежала к вам мадам. Я видела только, в какую сторону пошел, и сразу побежала к вам. - Давай свечу и показывай дорогу. Потом вернешься сюда, уберешь все, и приготовишь постель. Спустя некоторое время Мария де Монморанси уже проклинала все на свете. То ли камеристка что-то напутала, то ли герцог обладал способностью проходить сквозь стены, но в том коридоре, на который указала служанка, никого не было. Только ряд дверей, по большей части запертых, ведущих в небольшие спальни, предназначенные для гостей, да ряд окон, к которым прилипла чернильная темнота ночи. Впрочем, после более углубленных поисков, была обнаружена за гобеленом угловая спиральная лестница. Графиня замерла в раздумье. Подниматься наверх, или спуститься вниз?
Гийом де Монморанси: Каждому зверю нужно логово, в котором он может отлежаться после жестокой схватки с врагом или удачной и сытой охоты, где можно переждать непогоду или отоспаться вволю. Гийому де Монморанси тоже нужно было такое место, и он решил для себя, что им будет Шательро. Просторный замок сестры короля Франции, в котором несложно затеряться даже от слуг. Хозяйка в ближайшее время обречена ухаживать за своим больным мужем, для которого Шательро был только раздражителем его воспаленного разума. Кроме того, де Торе вовремя присвоил себе одного из местных дворовых, сделав из него своего почти оруженосца и подручного. Так что после последнего маленького, но весьма успешного предприятия, синьор де Анделус заявился в ночи в Шательро и под прикрытием верного Теодора обосновался, не привлекая ничьего внимания, в одной из гостевых комнат. Он там ел и пил, то что Тедди удавалось раздобыть на кухне, и спал вдоволь. Пока слуга упоенно всей местной челяди рассказывал о приключениях своего господина и что вот-вот он опять призовет его к себе на службу, сам Монморанси, подсчитал на сколько тянет его последняя добыча и думал, как лучше с ней поступить, перемежая свои думы и расчеты отдыхом. Он уже собирался покинуть на следующее утро «свой замок», как скромно Данжю называл Шательро в думах, как ночью, сквозь сон, услышал шаги в коридоре. Сначала прозвучали шаги с пришаркиванием, и Ги решил, что это кто-то из лакеев проверяет ставни в коридоре, потом раздались звуки, издаваемые ногами сильными, но в этот момент славный потомок коннетабля Анна спал довольно глубоко и решил, что все это ему только приснилось. Но вот за дверью легко скрипнула дощатая половица под легкой поступью. Так могла шагать только женская ножка. - Не дом, а постоялый двор какой-то, - прошептал Ги и решительно спустил ноги с постели. Бесшумно, словно опытный кот выслеживающий мышь, он подошел к двери и чуть приоткрыл ее. Глаза его давно привыкли к темноте, разбавленной слабым лунным светом, льющимся в чуть приоткрытые ставни комнаты. Ночное светило нынче обитало по ту сторону замка, куда выходили окна гостевых покоев, коридор же был бы совсем темен, если бы не одна свеча, которую несомненно держала дамская ручка. И несомненно обладательница этой самой длани не была одной из служанок герцогини д’Этамп. Неужели сама хозяйка пожаловала в свои угодья? Но что-то шла она больно неуверенно для Дианы, которая хорошо знала свой дом. Гийом всмотрелся внимательнее в темноту, но признал, что бессилен что либо понять, видя женщину лишь со спины и в слабом свете одной свечи. В приведения командир будущей протестантской армии не верил. Если в замок пожаловала таинственная непрошенная гостья, то он на правах родственника хозяйки может позволить себе узнать, кто это такая. Теодор мог бы и предупредить, что в замке посторонние. Хотя когда, если Монморанси последние дни спал и днем, и ночью? Ступая на носки вдоль самый стены и дверей других комнат, де Торе подкрался к даме сзади и, прежде чем заговорить, накрыл ладонью ее рот. Чего-чего, а криков и лишнего шума ему не нужно было. - Изображаем призрака, сударыня? – вопросив, мужчина развернул незнакомку к себе лицом. Его глаза расширились от удивления так, словно он действительно увидел не женщину, из плоти и крови, а дух, не нашедший себе пристанища ни на небе, ни в преисподней. – Пресвятые угодники, а ты то, что тут делаешь?! – не узнать свою родную сестру сложно, даже не видя ее несколько лет. И уж встречи с ней сейчас, в Шательро, Гийом никак не ожидал. Немного придя в себя от изумления, он убрал ладонь от губ Марии. – Каким ветром твои юбки принесло сюда, сестренка?
Мария де Монморанси: Госпожа де Монморанси не принадлежала к числу особ трепетных и пугливых, но, согласитесь, испугаешься тут, когда тебя хватают из темноты и мужской голос не обещает ничего хорошего… На какое-то мгновение графиня де Кандаль решила, что пока она выслеживала Людовико Гоназага, итальянец выследил ее, и приготовилась лгать, лгать как можно вдохновеннее. Но не успели лихорадочные мысли оформиться в слова, как она оказалась лицом к лицу с братцем Гийомом. Право, жизнь иногда отсыпает сюрпризы щедрой рукой. Мария де Монморанси выгуливала свои, как выразился брат, юбки, в надежде узнать для себя что-нибудь интересное, и, похоже, узнала. Ги в Шательро! Это, конечно, всем новостям новость. Но, кроме того, графиня была просто рада видеть брата, который из всего многочисленного выводка семейства Монморанси был ей ближе всех по годам, да и по нраву. - Что, Гийом, любовь моя, ходим одними тропинками? Велика Франция, а развернуться негде? Но я рада видеть тебя живым, бродяга. Мария улыбалась, и улыбалась от всего сердца. Не то, чтобы она днем и ночью молилась за здравии сеньора де Торе, но если брать всю обширную родню, появившуюся на свет благодаря стараниям отца, о Ги она вспоминала чаще, чем о ком бы то ни было. Хотя и опасалась писать, разыскивать и вообще как-то напоминать об их родстве. Хватило с нее и мужа протестанта. Слава богу, что после его смерти удалось уберечь девочек и их приданое и самой устроиться при дворе. Но она была рада. Действительно рада. - Я здесь, чтобы подготовить замок для Маргариты Валуа, Ее величество едет к мужу, та знал об этом? Ну а я проверяю, не завелись ли в перинах блохи, дабы те не испортили нашей Жемчужине настроение, в преддверии второго медового месяца. И, кстати, я тут не одна. Где-то рядом бродит герцог де Невер, так что, как видишь, нас много и нам почти весело. Мария тихо, язвительно рассмеялась. Смех отозвался негромким эхом, разбудив тени, спящие в коридоре. Шательро, прекрасный, но покинутый дворец красивой и умной женщины, иронией судьбы прикованной к старому, недужному мужу, взирал на гостей с настороженным любопытством. Графиня, опомнившись, обернулась, дабы убедиться, что герцог де Невер не вырос за ее спиной так же таинственно, как сумел исчезнуть. - Я расскажу тебе все, и выслушаю, уверена, в ответ много любопытного, но давай уйдем куда-нибудь. Я могу пригласить тебя к себе, если не опасаешься за свою репутацию
Гийом де Монморанси: - Лучше побереги остатки своей, малышка. Окончательно придя в себя от изумления, вызванного неожиданной встречей с сестрой, Де Торе осклабился, и поймал вдовствующую графиню за талию в кольцо своих пальцев, с наслаждением отмечая стройность тела, произведшего на свет двоих детей. - Пока наш братец Франсуа пользуется наследием папеньки, почему бы мне не попользоваться владениями его жены? – прошептал Гийом в самое ушко Марии, легко касаясь его дыханием и губами. Глубоко, но тихо, он втянул в ноздри исходящий от нее аромат. А пахла сестренка дорого. Чистой кожей, свежестью, изысканным парфюмом, вымытыми волосами, такой запах исходит от женщины, имеющей не только желание, но и возможность, следить и ухаживать за собой. От самого Анделуса пахло сейчас, должно быть, как от бродячего пса, пылью дорог, потом, въевшимся в одежду, лошадьми и кровью, в которой, фигурально выражаясь, были по локоть его руки. Тео, как мог, старался обихаживать своего господина, но незаметно пронести в одну из гостевых кадку с горячей водой, чтобы хозяин помылся, было даже для него невозможно, потому Данжю приходилось довольствоваться обтираниями мокрыми тряпками. - Та пахнешь также хорошо, Мари, как и устроилась, - он притянул к себе женщину ближе и плотнее, потеревшись щекой, давно не знавшей бритвы куафера о шелк щечки мадам де Кандаль. – Почему ты перестала мне писать после смерти мужа? Или совсем не скучала? – де Торе и сам прекрасно знал ответ. После смерти короля Карла и заговора «недовольных», когда они с Шарлем так вовремя и удачно унесли ноги из Парижа, общаться с ними стало не только немодно, но и опасно. А у Марии, как и у всех младших детей Мадлен Савойской, было очень хорошо развито чувство самосохранения. И, пожалуй, если не считать Карла, осевшего ныне в германских княжествах, то графиня д’Астерак была единственной, к кому Гийом питал некое подобие теплых чувств. Все же, она была самой младшей в их выводке. - Тише, а то твоя дичь, на которую ты охотишься в ночи, тебя услышит, и может перестать быть дичью, - Анделус приложил палец к губкам сестры, когда она рассмеялась, практически всем телом укрывая ее от посторонних глаз, если они появятся вдруг. Из коридора лучше было уйти. И лучше всего было уйти в комнату, которую он занял сам, ибо идти было близко. Мысленно Ги похвалил себя, что не стал каждодневно любоваться на свои сокровища, а спрятал их еще три дня назад. Спрятал надежно. Так, что случайно их было не найти и просто так на них не наткнешься. Но тайник он свой оборудовал именно в той башне, к которой направлялась Мария, когда он ее остановил. При себе он пока оставил только клинок Габриэля, лежащий на полу возле кровати, на которой почивал последние дни и ночи Данжю, и поблескивающий сталью в полоске лунного света, падающего на него. - Так что, под огонь твоего обаяния теперь должен попасть герцог Неверский, крошка? И ты выслеживаешь его, шатаясь по темным коридорам? – голос де Торе не стал громче, когда дверь его комнаты затворилась за их спинами. О себе он не торопился рассказывать, сначала пытаясь понять, что же ныне важно для его сестры. В то, что она дышит заботами о подушках и перинах королевы Маргариты, он верил слабо. Вернее, совсем не верил. Каждый в их семейке думал только о себе. Франсуа был не в счет.
Мария де Монморанси: - Этот итальянский лис?! Да упаси меня бог, Ги. Невер для меня слишком умен, слишком хитер и не слишком молод, в своей постели я предпочитаю видеть, тех, что помоложе, - фыркнула Мария, не торопясь ускользать из не слишком родственных объятий Гийома. Братец всегда был наглецом, в чем, собственно, заключалась часть его обаяния. Женщины не против дерзости… в разумных пропорциях, разумеется. Все хорошо в меру, как, вероятно, говорит мэтр Рене, смешивая свои зелья. - Я следила за ним, потому что мне это любопытно. Чужие тайны это так интересно. А иногда и выгодно. Фи, ты колючий, - скривила она губы, после того, как на щеке брата был запечатлен нежный поцелуй. – И не пытайся пробудить во мне совесть своими упреками, она похоронена в фамильном склепе Кандалей вместе с моим ученым муженьком. До сих пор не могу ему простить: умереть протестантом, оставив меня и двух наших малышек на произвол судьбы. Если бы не моя находчивость и не доброта госпожи Дианы, жены нашего благородного Франсуа, мы бы сейчас побирались по родственничкам, и подали бы нам? Я сомневаюсь. Католики, протестанты. Мария завтра же уверовала бы в пророка Мухаммеда, если бы это гарантировало ей и ее дочерям спокойную, безбедную жизнь. Что касается Ги, то для того и вовсе существовал только один бог – он сам. И графиня де Кандаль будет последней, кто его осудит. У брата был не слишком-то большой выбор, довольствоваться теми крохами, что причитались младшему сыну, либо пытаться взять от жизни все. Молодая женщина оглядела комнату, куда ее привел братец. На полу тускло поблескивал дорогой клинок, на кровати лежал плащ. Да, пока что, как видно, взять удалось не так уж много. Лоб Марии прорезала морщинка. - У тебя все плохо, братец? Действительно плохо? Послушай, если тебе нужны деньги, то у меня есть. Я получила из казны на устройство разных удобств для королевы Маргариты и ее свиты. Но я думаю, если дамам не достанет ночных горшков, то они как-нибудь переживут этот неприятный факт. Доедут как-нибудь до Нерака. Кстати, Ги, если тебе захочется меня увидеть, придется в скором времени искать меня именно там. Франция и Наварра наконец-то вступают в законный брак. Любопытно только, кто стоит за дверью в качестве любовников? Наваррский всегда крутился возле женских юбок, а вокруг Маргариты кружили самые блестящие кавалеры. Изменят ли эти двое своим привычкам, да еще после долгой разлуки? Мария в этом очень сомневалась.
Гийом де Монморанси: Совесть? Брови синьора Данжю взлетели высоко над насмешливыми глазами, заставив кожу на лбу покрыться морщинами. Он давно забыл, что это такое, и не настаивал, чтобы другие помнили о существовании такой никчемности. - Ну-ка дай мне на тебя посмотреть, милашка, на ощупь ты все так же хороша, - пальцы де Торе спустились от стана сестры к более мягким местам, и Мари достался ласковый братский щипок, прежде, чем он вывел ее в полосу лунного света и поднял ей волосы, осматривая покатые плечи и нежный изгиб шеи. - Ты вполне еще можешь выйти замуж за какого-нибудь немолодого, но богатого вельможу, сестренка, - проговорил он, придирчиво скользя взором по лицу и фигуре графини де Кандаль. - Только прежде, чем тащить его под венец, проверь не только сундуки, но и поговори с его эскулапом. Если денег у старика будет много, а здоровья мало, можешь смело потратить на него годик-другой, от твоей красоты не убудет. А Невера бросай, этот итальянец, насколько я помню его, наискучнейший человек, да и тайны у него, наверняка, наискучнейшие. Младший из сыновей Анна Монморанси вновь порадовался тому, что вовремя спрятал свои трофеи от посторонних глаз. Даже Мария готова была проникнуться жалостью к обездоленному судьбой и родней братцу. - Ты же знаешь, Мари, денег – сколько их не есть, много не бывает. Я не беден, но и не богат, а потому не откажусь от твоих щедрот, - хорошо, что вдова д’Астерака сама предложила одарить своего родственничка, хотя бы ее не придется грабить. Слушая женщину внимательно, и посмеиваясь, искатель славы и приключений прикусил среднюю костяшку своего согнутого указательного пальца, чтобы не расхохотаться в голос. - Боюсь тебя удивить, красотка, но это ты найдешь меня именно там. Пока ты служишь Марго, лишая ее фрейлин ночных горшков, я подвязался сколотить ее муженьку армию, достойную короля. Наваррский в долгу у меня, благодаря много чему, и в том числе деньгам нашего славного наместника Лангедока. Я живу, иногда, - быстро оговорился он, стремясь точнее выразиться, - в Нераке, и полагаю, что буду встречать кортеж королевы Наварры вместе с ее супругом. Но, так и быть, все мое внимание достанется твоей особе, - перешагнув через шпагу, Гийом опустился на колени и пошарил рукой под кроватью, откуда быстро выудил небольшой томик кальвинистских писаний, кои раздобыл в одной из торб фрейлины Екатерины де Бурбон. - В Нераке больше жалуют протестантов, чем католиков, так что вот тебе подарок от меня, почитай на досуге. Ужасная нудятина, но зато сможешь блеснуть своими познаниями писак Мартина Лютера среди этих зануд в черном. Поднявшись с пола, Гийом вручил книгу сестре, а ее саму, подхватив под бедра, усадил на широкий подоконник окна. На черном небе мерцали звезды, и он свою еще достанет.
Мария де Монморанси: - Значит, мы оба будем в Нераке, - задумчиво протянула Мария, устраиваясь на подоконнике. – Послушай, братец, ну и глупцы же мы будем, если не воспользуемся этим! Королева Наваррская доверяет мне, король Наваррский верит тебе. Это замечательно, пусть верят дальше, тем удобнее нам будет за ними приглядывать. Тебе, кончено, нужны деньги, Ги, не отпирайся, они тебе всегда нужны. А еще власть. Ты это любишь. Но как любящая сестра добавлю, что еще тебе совсем не помешает хорошенькая женушка с привлекательным приданым. Мне тоже не помешает золото. Придворная жизнь стоит недешево, а прозябать в провинции я не намерена. К тому же, чем богаче приданное у моих девочек, тем выгоднее будет их брак. Я же, так и быть, готова остаться скромной вдовой. Графиня де Кандаль наморщила нос, и передразнила голос покойного супруга, которому наверняка икнулось сейчас на небесах: - О, милочка, ты такая душечка, но я сейчас никак не могу, мне надо нагреть этот раствор… Получилось так похоже, что Мария де Монморанси негромко рассмеялась. В полумраке комнаты блестели две пары похожих глаз, да и характеры у младших Монморанси были схожи. А, что ни говори, хорошо иметь рядом родственника, который, может быть, и поставит тебе подножку, но уж точно не упрекнет тебя, если ты проделаешь при нем тот же трюк с кем-то еще. С Ги надо быть настороже, Мария знала это с детства, но это совершенно не мешало ей относится к братцу с нежностью. Его задиристость и находчивость импонировали ей куда больше чем важничанье уже взрослых Франсуа и Генриха, которые считали ниже своего достоинства обращать внимание на самую младшую из семейного многочисленного выводка. - Что скажешь, моя радость? Молодая женщина прижала книжицу, врученную братом, к груди, изобразив в высшей степени постный вид. - Если мы постараемся, то сможем удовлетворить свои маленькие нужды. Мы же, в конце концов, не короли. Мы дети того, кто, по правде сказать, всегда считал себя выше королей, или, во всяком случае, умнее. Вот и проверим, насколько в этом был прав наш батюшка. Наш наместник Лангедокский боится высунуть нос дальше Тулузы, ну а мы станцуем в самом пекле.
Гийом де Монморанси: - Заруби себе на своем хорошеньком носике, сестренка, король Наваррский не верит никому и ничему. Он слишком долго просидел под замком в клетке, единожды попав мышеловку, чтобы научиться отличать еду от приманки, - брат графини де Кандаль уселся напротив нее на подоконнике, но прежде задул свечу, которую она принесла, чтобы мерцание огня не привлекло ничьего внимания со стороны улицы. Лунного света вполне было достаточно, чтобы видеть друг друга. Все, что говорила Мария, было верно, она неплохо знала младшего из сыновей своих родителей. Деньги, власть и слава – это то, ради чего он был готов на многое. От банального убийства до геройской победы в громком сражении. А если правильно выстроить иерархию приоритетов синьора де Торе, то выглядела бы она так – слава, власть, деньги. Где второе и третье было взаимосвязано, а вот над первым придется трудиться отдельно. - Жена мне пока не нужна. Я ценю свободу, а семья – это балласт, который может пустить ко дну корабль моей жизни. Может быть позже. Да, позже может быть. Связывать себя сейчас брачными узами с девицей из какого-нибудь сиятельного семейства, было не лучшей идеей. - Я не против танцев в костре, красотка, но предпочитаю любоваться на дам в танцах и щупать их за округлые формы, нежели самому выписывать пируэты,. И поверь, такие взгляды у большинства мужчин, - а в этом что-то в этом было. Мысли Данжю вновь вернулись к Генриху Наваррскому. Вот уж кто истинно имел слабость к женскому полу. Так почему бы не дать возможность Беарнцу проявить весь свой пыл, подсунув под него ту, которая будет верна интересам Анделуса? Он вновь посмотрел на вдовствующую графиню. Но уже совсем иным взглядом. Гораздо более придирчивым, чем поначалу, покусывая изнутри нижнюю губу. Мария была хороша собой и хитра, и последнее заставит насторожиться Бурбона. Он не попадется на этот сыр. Нужно что-то более свежее и аппетитное. - Подумай-ка, радость моя, кто у нас в родственницах многочисленных уже вырос настолько, чтобы радовать мужской глаз, согреть королевскую постель, и упрочить за счет своего очарования наше положение при неракском дворе? Если таковая найдется, то тебе придется стать ее наставницей, чтобы беарнский медведь не только соблазнился на эту ягодку, но и добровольно пришился к ее юбкам. Не думаю, что королева Маргарита сможет вертеть своим мужем и будет это делать, ради нашего с тобой блага. Нам надо позаботиться о себе самим. Ты меня понимаешь, Мари? – в голове Гийома уже начала складываться комбинация, как маленькая пешка может занять место королевы.
Жак Лурье: Лурье смотрел, слушал, взвешивал каждое услышанное от герцога де Невер слово, пытаясь прочесть его скрытый смысл. Предубеждение редко бывает хорошим советчиком, а смотритель замка Плесси-ле-Тур был предубежден и не скрывал этого, но предубеждение – хороший сторож, чуткий сторож. Но даже этот чуткий сторож вынужден был удовлетвориться ныне тем, что есть. Сенешаль имел право высказать свои сомнения в лицо Великому Магистру, но сенешаль не имел права сомневаться в клятвах Великого Магистра, а клятва эта была принесена. Принесена с ясностью, исключающей всякие домыслы. Жак Лурье сухо, коротко поклонился тому, в чьей власти было решать судьбы королей Европы, предпочтя остановиться на той черте, которая отделяет враждебность от вражды. - Я принимаю вашу клятву, Ваша светлость, - проговорил он. Нет, старика не пугала мысль о том, что мантуец сделает все, чтобы отомстить за этот вечер и этот разговор. Он прожил долгую жизнь, и большую ее часть положил на алтарь служения Ордену. Какая разница, как он проведет свои последние годы, если с ним будут его книги, его рукописи, его мысли. - И сообщу об этом всем, кто должен об этом знать. Всех вам благ, магистр. Закутавшись в мантию, смотритель Плесси-ле-Тур вышел первым. Спустился по узкой угловой лестнице, прошел пустым коридором, чтобы выйти через дверь для слуг. Это в комнате наверху с герцогом де Невер их равнял опыт и сам принцип Ордена, здесь он почтенный старый управляющий. Впереди был обратный путь, и, может быть, было бы разумно переночевать где-нибудь в окрестностях замка, но Жак Лурье не желал терять времени. На том свете отдохнем. О разговоре он не жалел. Пусть он нажил врага в лице Лодовико Гонзага, но зато одной тревогой стало меньше. Герцог сдержит клятву. Клятвопреступников в ордене не было, во всяком случае, живых и здравствующих.
Lodovico di Gonzaga: Казалась сама ночь упокоилась в темных глазах итальянского вельможи, когда сенешаль Ордена прощался с ним. В ответ на слова его, Лодовико сухо кивнул, и проводил старика чуть прищуренным, напряженным взором. Только, когда дверь за Лурье закрылась, герцог понял, что его пальцы сводит от напряжения, и медленно разжал кулак. Он не забудет своих клятв, и сдержит их, но и этого разговора он не забудет. Невер признавал за смотрителем Плесси-ле-Тур некую мудрость, прозорливость и безусловное радение за соблюдение принципов Приората. Такие люди всегда нужны, чтобы соблюдать равновесие власти не только в делах европейских дворов, но и внутри самого Ордена. Но старик слишком много совал свой нос в дела именно французской политики, забывая, что деятельность братства не ограничивается интересами единственно французской короны. По возвращении в Париж из текущей поездки, Великий магистр потребует от Сенешаля полной выкладки по Испании и делам дона Филиппа, и пока сам Гонзага будет сопровождать Маргариту Наваррскую в Нерак, у старика будет чем заняться, чтобы не докучать через людей Приората Генриху Валуа. А потом Лодовико вернется, сдержав одну часть своей клятвы, и сам будет неусыпным оком при монархе, поддерживая его и мягко направляя. В отличие от Жана Лурье, герцог никогда не забывал, что в жилах Генриха III Валуа французская кровь смешана наполовину с итальянской, и он не потерпит открытого давления над собой. В худшем случае может вспыхнуть очередная гражданская война, и король Франции, подобно своим предкам, сам сядет в седло и возьмет меч в руки, воюя за свои земли и свои интересы. Но пока Валуа бездетен допустить этого нельзя. Выждав некоторое время после ухода своего оппонента и собеседника, Лодовико взял свечу в руки и направился в свои покои, расположенные двумя этажами ниже. Он не пошел по коридору, который привел его в башню, а спустился прямо по маленькой винтовой лесенке, идущей от башни через все этажи в самый низ, до кухни. Эту ночь герцог Неверский спал плохо и беспокойно, в его голове то и дело мелькали фразы, которые ему еще предстояло сказать своей необыкновенной возлюбленной.
Мария де Монморанси: - Хорошенькая, воспитанная, не дурочка, но и не слишком умная, девственница… невинность – этот тот флаг, которым можно помахать перед носом мужчины, чтобы раззадорить его. Мария, услышав и поняв мысль брата, хотела было продолжить список качеств, которыми должна обладать та, которая хочет привлечь и удержать короля Наваррского, но в коридоре послышались шаги, и графиня замерла на своем месте, стараясь даже не дышать. Наверное, слуга. Герцог де Невер ходил куда быстрее и решительнее, словно каждый шаг должен был служить каким-то ему только ему известным целям. Просто удивительно, как много дел в ночи оказалось нынче у обитателей и гостей Шательро. - Пожалуй, мне стоит возобновить переписку с нашей дальней родней, у кого-нибудь из них да найдется требуемое, - прошептала она. - Пусть мадам Маргарита устроится подле своего мужа, Ги, а потом я попрошу у нее позволения представить ей свою родственницу, и, смею думать, королева Наваррская нам не откажет. Вдовствующая графиня де Кандаль улыбнулась, иронично и насмешливо. Короли и королевы… в них столько силы, но и столько слабости. Они думают, что служат им, тогда как все вокруг служат лишь собственным интересам. Нет, совесть ее не терзала, совестью Господь обделил младших из выводка грозного Анна де Монморанси, но зато в достатке дал живучести и хитрости. Ночь была коротка, голоса тихими, сказано было многое, но еще больше было не сказано. На чашу весов, отмеривающих драматизма в судьбы простых людей и королей и упала еще одна маленькая, незаметная песчинка. Эпизод завершен
полная версия страницы