Форум » Игровой архив » Ошибки большие и маленькие » Ответить
Ошибки большие и маленькие
Изабель де Лаваль: 16 августа, утро. Нерак.
Ответов - 11
Изабель де Лаваль: Нерак лихорадило с раннего утра. Кто говорил, что король и королева Наваррские приедут сегодня, кто называл завтрашний день, но город уже жил ожиданием. Мальчишки с рассвета торчали у городских ворот, надеясь первыми увидеть приближающейся кортеж. В замке, стараниями инфанты Катрин, был наведен безупречный порядок, такого, наверное, его стены не видывали со дня основания. Лишь небольшой домик маркизы де Сабле представлял собой островок спокойствия в этом бушующем море. Небольшая суета, вызванная письмом от королевы-матери, прибывшее в дом Изабель де Лаваль накануне вечером, быстро улеглась. - Моя сестра поступила на службу к Ее величеству вдовствующей королеве Екатерине и едет в Париж, - спокойно объяснила она служанкам и велела упаковать вещи Терезы, добавив от себя пару отрезов шелка и несколько драгоценных безделушек. Вещи ранним утром отправились в Бордо, и дальше, следом за свитой королевы Екатерины. Проведя несколько лет в свите этой великой женщины, Изабель научилась хотя бы отчасти понимать, что ею движет. То, что взгляд вдовы Генриха II упал на ее младшую сестру не могло быть случайностью, и лишь самое неопытное существо могло поверить, что Флорентийка, предлагая мадемуазель де Лаваль место младшей фрейлины, руководствовалась лишь желанием сделать Терезе приятное. Нет, между строк письма, которым королева-мать удостоила свою бывшую придворную даму, читалась явная угроза. Вдовствующая королева намеревалась управлять Изабель, уповая на любовь оной к сестре. А что же сама Изабель? Аккуратно сложив прочитанное письмо и спрятав ее в шкатулку для важной корреспонденции, она улыбнулась своему отражению в маленьком ручном зеркальце. - Готова спорить на что угодно, мадам, вы сами вернете мне мою сестрицу, да еще доплатите, - негромко рассмеялась она, и велела положить в шкатулку сестры еще те изумрудные серьги, что ей так нравились. Приняв предложение королевы, Тереза сама выбрала свою судьбу, единственное, что Изабель считала себя обязанной сделать, это сообщить инфанте Катрин, что место фрейлины в ее свите снова вакантно, а тек же поблагодарить принцессу за доброту, проявленную к сестре. Чем она и собиралась заняться нынче же утром, и даже собралась в замок, но, открыв дверь, обнаружила на своем пороге крепко спящего человека. Это не мог быть Агриппа, не мог быть король Наваррский, эти двое нынче если и бедокурили, то в Бордо. Тогда кто же? Маркиза де Сабле уже хотела велеть слуге вылить на дерзкого ведро помоев, как, ахнув, сделала шаг назад , за порог. Это был никто иной, как принц Конде, поборник кальвинистской морали, образчик суровой нравственности и прочая, прочая, пьяный как сапожник. - Не надо, принесите лучше холодной воды, - вздохнула Изабель. – И лейте осторожно, тонкой струйкой, да, вот так. Итак, еще один Бурбон нашел дорогу к ее дому. Королю Наваррскому пришелся по вкусу ее винный погреб, а что понадобилось его кузену, оставалось только гадать.
Генрих де Бурбон: Рано или поздно у каждого наступает такой день, когда кажется, что впереди больше нет ничего, ради чего стоило бы жить и бороться. Для Генриха де Бурбона, принца Конде, этот день наступил, когда, наведавшись в Нерак к своей любовнице, венецианке Паоле Джустиниани, он обнаружил пустой дом и записку, извещающую о том, что она приняла решение вернуться на родину и выйти замуж за кузена, сына дожа. Конечно, этим записка не заканчивалась, там было много сего, и обвинений, и сетований, и упреков. Монна Паола всегда была женщиной огненного нрава. Вместе с любовницей исчезли драгоценности, что Конде ей дарил, венецианка написала, что берет их с собой как «компенсацию» за все те годы, что она отдала Его высочеству. А это были лучшие годы ее жизни! Вот тогда Генрих и понял, что его оставили все. Любовница, союзники, те, кого он считал друзьями, соратниками. И Бурбон не нашел ничего лучше, чем напиться. А напившись, отчего-то решил, что идти надо к дому маркизы де Сабле. Бог его знает, почему. Может быть, потому, что наболевшее просило быть высказанным, а госпожу де Лаваль Конде помнил внимательной слушательницей, еще по тем временам, когда он был пленником в Лувре, а она фрейлиной королевы-матери. Может быть, потому, что Изабель была подругой Паолы. А скорее потому, что одиночество казалось ему уже невыносимым. Но сон сморил раньше, чем он постучался в двери, так что да, принц Конде спал. Во сне он мок под дождем, под Дорманом. Где-то там, в сырой мгле, отчаянно сражался дю Плесси-Морней. Вода лилась с неба, грозя потопить всех, и врагов и друзей, и католиков, и гугенотов, возможно, это даже было началом второго Потопа. Конде захлебнулся… и открыл глаза. Небо было ясным, солнце уже светило во всю, рядом с ним стояла маркиза де Сабле, в чьих небесных глазах читалось недоумение, и слуга с ведром воды. Уже пустым. Конде застонал. В голове гудел церковный набат, во рту было гадко. - Она уехала, мадам, - хрипло прокаркал он, с ужасом думая о том, что сказал бы его отец, увидь он сейчас своего сына в таком состоянии. Было стыдно. А еще хотелось закрыть глаза, и не открывать.
Изабель де Лаваль: Ну, разумеется, она уехала! Изабель многотерпеливо вздохнула, возведя глаза к небу. Только такой чурбан, как Его высочество принц Конде мог до последнего не замечать очевидное. Что венецианке скучно в Нераке, что ждать любовника, сидя у окна и тоскуя вовсе не то, о чем она мечтала. Что ей хочется блеска, нарядов, поклонников, а в финале – замуж и детей. Ничего нового, с сотворения мира в женских сердцах ничего не изменилось, и с сотворения мира мужчины продолжают не видеть то, что творится у них под носом. - Ваше высочество, вам лучше встать, мой слуга вам поможет. Пойдемте в дом, эти разговоры не из тех, что стоит вести на улице. Маго! Воды, Вина, горячей похлебки, и скажи на кухне, пусть сделают ее поострее. Изабель не одобряла местных гастрономических пристрастий, но в чем южане знали толк, так это в том, как на утро после бурной ночи быстро привести себя в чувство. Конде было жаль. Жизнерадостности, которая предназначалась для двоих, господь щедрой рукой отсыпал кузену, королю Наварры, и когда тот находил определенные преимущества даже в своем луврском заточении, не отказывая себе в развлечениях, Конде страдал. Сначала от сплетен, касающихся его жены и герцога Анжуйского, потом, когда всем стало ясно, что в сердце Генриха Валуа царят вовсе не голубые очи Клевской, а синие глаза маркиза д’Ампуи – от насмешек. Если Наварра менял вероисповедание как перчатки, то Конде – как кожу, сдирая с себя заживо. И вот теперь еще одна потеря, и как раз тогда, когда принцу особенно нужна была поддержка. Пока кузен был пленником при дворе, Конде был важен и нужен, теперь же все взгляды и надежды были устремлены на Его величество короля Наваррского. Но жалость – жалостью, а в чем гость маркизы действительно нуждался, так это в небольшой дружеской оплеухе, которая приведет его в чувство. Убедившись, что толпы любопытных возле ее крыльца нет, маркиза запустила в дом гостя и велела слуге запереть дверь. Удивительно, когда Агриппа приобретал это гнездышко для своей возлюбленной, место казалось тихим и довольно уединенным. Тишина, чудесный вид на реку и замок, сад, дарящий тень днем и запах цветов ночью, что может быть желаннее для любовников? Но то ли виноваты были перестройки, затеянные неугомонной маркизой, то ли внезапная мода селиться напротив королевского замка, чтобы любоваться без помех его гордыми очертаниями, но соседей, прохожих и просто любопытных в округе становилось все больше. - Садитесь, - кивнула маркиза на кресло, а сама заняла место на мягкой скамеечке у окна. – Сейчас вам принесут умыться и поесть, а к концу завтрака, я надеюсь, смогу вас убедить, что конца света не случилось. От вас ушла любовница, тоже мне, трагедия. Найдете еще. Этого добра на всех хватит, даже при стараниях Его Наваррского величества почтить своим вниманием все смазливые мордашки Нерака. Маго не заставила себя ждать. Бросая любопытные взгляды на принца, и сочувственно улыбаясь, камеристка принесла серебряный таз и кувшин с холодной водой. За ней шли двое слуг, несущих хлеб насущный, вино, а так же кое-что сверх этого, благоухающее разваренным кроличьим рагу с луком, морковью и тимьяном.
Генрих де Бурбон: - Найду еще?! Мадам, узнаю придворное легкомыслие, которое вам привили в свите этой сводни, мадам Катрин! Конде подставил руки под струю воды, ополоснул лицо, с отвращением замечая, что вода становится серой. Похоже, этой ночью он собрал на себя всю пыль и грязь Нерака. Слова Изабель де Лаваль задели его самолюбие, отчего-то он ожидал больше мягкости и такта от подруги венецианки. Каких-то слов, которые смягчили бы боль от потери любовницы, и позволили бы надеяться, что она оставила его в силу каких-то непреодолимых обстоятельств, а главное – любя. Маркиза же упрямо делала вид, или и в самом деле считала, что ничего особенного не произошло. Вытираясь насухо поданной салфеткой, Генрих с горечью думал о том, как легкомысленны и непостоянны женщины по своей природе. Один раз он уже совершил ошибку, открыв свое сердце этому нежному созданию со змеиной душой, монне Паоле, больше такого не случится. Вернувшись за стол, принц Конде, не глядя на маркизу, все же спросил: - А она ничего не говорила вам, мадам, перед тем, как сбежать? Вы же были так дружны. Не понимаю, что нашло на нее. Такое низкое предательство! Тяжело пережить любовное разочарование тому, кто никогда не был удачлив в делах любви. Особенно тяжело, когда весь мир словно в сговоре против тебя, и все, до чего ты дотрагиваешься, рассыпается в прах. От тарелок, поставленных перед гостем слугами, шел пряный, аппетитный запах, и принц почувствовал, как в голове его постепенно светлеет. Во всяком случае, боль, угнездившаяся в затылке, постепенно утихала. - Наверное, будет лучше, если я тоже уеду, - вздохнул Бурбон, и принялся за еду. Англия, Шотландия, протестантские княжества на севере. Где-нибудь, да сгодится его военный опыт. А ему все равно, чью землю поливать кровью, если уж французские протестанты предпочитают обходиться без него.
Изабель де Лаваль: - Конечно, Ваше высочество, почему бы не уехать, - легко согласилась Изабель. – Представляю, какой подарок вы сделаете тем самым вашим недоброжелателям. А какие пойдут разговоры! Маркиза сладко улыбнулась, словно разговоры эти были вареньем, а принц Конде печеньем, которое в это варенье будут макать и есть. Его связь с венецианкой, католичкой и бывшей фрейлиной Екатерины Медичи и так стала поводом для порицаний от суровых кальвинистов, которые не стеснялись, угробив своих старых жен, жениться на совсем юных сестрах по вере, едва научившихся затягиваться в корсет. Но содержать любовницу?! Да никогда! - Будут говорить, что вы побежали за госпожой Джустиниани, что вы уже не властны над собой, а значит, ненадежны и бесполезны. И какая жизнь вас ждет после этого? Вечные скитания? Или, может быть, отправитесь ко двору короля Генриха Валуа? Но сомневаюсь, что вас там хорошо примут. Другое дело, если бы вы пришли туда, как глава протестантской партии, которого слушают и которого почитают. Но пока что, месье, вы наги и сиры, как в день изгнания из Рая. Маркиза протянула руку, сорвав лист от дикого винограда, оплетающего ту часть дома, что выходила в сад. На темно-зеленых листьях начали появляться бордовые пятна, верный признак приближающейся осени. И пока единственный. Воздух был так же пронизан жарким солнцем, лучи прошивали насквозь струи маленького фонтана, дробя их на тысячи радужных искр. Женщине для счастья нужно не так уж много, свой дом, свой мужчина, покой и надежность. С мужчинами иначе, им нужна война, вызов, а к женским коленям они приходят только чтобы набраться сил для очередной битвы. Если Конде вспомнит об этом, для него не все еще потеряно. Святая пятница, как говаривает Генрих Наваррский, пережил же он как-то смерть Марии Клевской, которую, говорят, очень любил. А тут не умерла, а сбежала, и не жена, а любовница. - Предательство, говорите вы? А в чем ее предательство? Такие женщины, как госпожа Джустиниани не любят сидеть в клетке, если только эта клетка не вызолочена целиком и не имеет наверху милой короны, герцогской, или, на худой конец, графской. Вы были милы Паоле – Паола была с вами, ей предложили большее, Паола исчезла. Если вы хотите верности, преданности и послушания, то женитесь на какой-нибудь богобоязненной гугеноточке. Да хоть на инфанте Катрин. Вы же держали в руках павлина и удивлялись, почему он, такой красивый, не поет как серый, неприметный соловей. Изабель встала, прошлась по комнате, подыскивая слова, которые могли бы встряхнуть Конде. - Хотите мне и себе доказать, что она ошиблась в вас, списав вас со счетов раньше времени? Я буду рада. Но в таком случае вам придется остаться, вспомнить, кто вы и найти свое место в том новом, во что в скором времени превратиться Нерак. Хотя, не вижу, в чем тут может быть трудность. Вы всегда ратовали за войну, а не за мир – продолжайте в том же духе, осуждали любые попытки договориться с королем Франции – продолжайте осуждать. Вы не одиноки, и скоро вокруг вас снова соберутся самые ревностные ваши братья по вере. Да, вы не король Наваррский. Но вы принц Конде. Это тоже не так уж мало, Ваше высочество. И забыть об этом было бы самой большой вашей ошибкой.
Генрих де Бурбон: В сущности, Конде не услышал для себя ничего нового о Паоле Джустиниани, все это он знал, но предпочитал думать, что у его венецианки не только красивое лицо и тело, но и возвышенная душа и верное сердце. Святая и грешница одновременно. Недостижимая мечта мужчины, с раннего детства закованного в догматы кальвинизма, но не сумевшего обуздать свою природу. Но слышать такое от Изабель де Лаваль было все равно, что принимать горькое лекарство. Неприятно, но глотать приходится. - Исходя из ваших же слов, мадам, вы птица того же полета, что и ваша подруга. Вы не знаете, что такое настоящая верность, - Конде отвел взгляд от молодой женщины, сделав вид, что поглощен тем, что стояло перед ним на столе. Не то, чтобы он действительно хотел обидеть маркизу де Сабле, но когда ты несчастен, и несчастен по вине красивой женщины, начинаешь ненавидеть их всех. Несчастье так же слепо, как счастье, разница только в том, что начинаешь видеть мир совсем в иных красках. - Да и что вы знаете о войне, о политике, о вере? Это вам не юбки выбирать. Все намного, намного сложнее, мадам маркиза. Есть принципы, которые не должны быть нарушены, есть вера, которая должна быть единственной по всей Франции. Души наших замученных братьев вопиют к небесам! А что мы видим? Конде отшвырнул салфетку, скривившись, как от кислятины. - Мой кузен выбирает себе наряды, чтобы достойно встретить свою жену. Ту самую, из-за которой погибли тысячи наших единоверцев. Он будет любезничать с Медичи, этой старой змеей. Передавать поклоны Генриху Валуа, этому распутнику и сибариту! А нужно взять и сжечь их всех на одном костре войны! Голос принца набрал силу и был слышен, наверное, даже в саду госпожи де Лаваль.
Изабель де Лаваль: На попытку Конде уязвить ее, Изабель ответила снисходительной улыбкой. Ей и не такое случалось слышать. Жизнь при дворе – не рыцарский роман, и не всегда рядом есть благородный кавалер со шпагой наголо, готовый наказать оскорбителя прекрасной дамы. В другое время она бы отмахнулась от слов принца, как от назойливой мухи, но если уж взялась за дело, делай его хорошо и до конца. Поэтому маркиза снизошла до объяснений. - Я, сударь мой, дело иное. Я имею счастье быть поданной короля Генриха III, я родилась во Франции, здесь вышла замуж и здесь похоронила мужа. Я вдова, Ваше высочество, со своим состоянием, и не обремененная детьми и родственниками. А не незамужняя девица из Венеции, с темным прошлым и еще более темным будущим. Я принята при дворе обоих королей, Франции и Наварры. Месье д’Обинье мой друг, и я всегда могу положиться на него. А госпожа Джустиниани не могла рассчитывать на то, что перед ней распахнуться чьи-то двери, что кто-то протянет ей руку помощи, она была одна. Вы понимаете, что я хочу вам сказать, Ваше высочество? Там, где мне вслед лишь покачают головой, в Паолу полетят камни. Но теперь все изменится. Она выйдет замуж за кузена, родит ему детишек, растолстеет, успокоится, и будет вспоминать годы во Франции, как сон. Паола в роли матери семейства. Изабель рассмеялась своим мыслям. Но почему бы нет? Рано или поздно всем надоедают приключения, и хочется осесть и остепениться. Из мыслей о будущем подруги ее вывел пассаж Конде о политике и вере. Маркиза одобрительно кивнула. - Очень хорошо, Ваше высочество. Очень хорошо. Вижу, вы приходите в себя. Продолжайте в том же духе, и у вас не будет недостатка в слушателях. Только прошу вас, не в моем доме, вы перепугаете садовников и служанок, они решат, что началась война. И запомните мой совет: если не можете быть со всеми, будьте против всех. Опасная позиция, но достойная уважения. У вас есть друзья в Англии, в Шотландии, по всему протестантскому миру. Пишите им. Пишите королеве Бесс. Но не уезжайте из Франции. Это будет вашей самой большой ошибкой, потому что вас забудут, Ваше высочество. А теперь, ели вы закончили трапезу и проповедь, не желаете ли сопроводить меня в замок? Мне нужно повидать Ее высочество инфанту Наваррскую.
Catherine de Bourbon: Приезда Маргариты Валуа инфантой Наваррской ожидался с большим волнением, да и не только ею. Приезд в Нерак Жемчужины Франции обогатил торговцев и поверг в отчаяние некоторых дам, пытавшихся в отсутствии супруги короля играть роль звезд первой величины. Сама инфанта Катрин была занята доведением до совершенства покоев, отведенных для Ее величества, праздничным обедом и увеселениями. Которые должны были быть одновременно пристойными, как диктует кальвинистская мораль, не одобряющая светских пустых развлечений, но все же пышными, ибо даются в честь короля и королевы Наварры. Задача, разрешить которую было невероятно сложно поэтому Катрин обрадовалась появлению в замке маркизы де Сабле. Можно было сколь угодно не одобрять эту даму, но маркиза долгое время провела при дворе королей Франции, да и отрицать ее вкус было глупо, коли уж инфанта сама пользовалась советами госпожи де Лаваль в том, что касается туалетов. Так что, оставив в покое гобелены, которые Катрин внезапно решила поменять в спальне невестки, сочтя их содержание слишком фривольным, Ее высочество поспешила навстречу гостье. - Мадам, я рада вам, мне как раз нужен ваш совет… Ваше высочество, - Катрин, немного растерявшись, поклонилась принцу Конде, перед которым в глубине души робела. Но родича следовало встречать со всем уважением. – Я рада принимать вас, кузен. У вас есть какие-то известия от моего брата? Мы все с нетерпением ждем его возвращения вместе с королевой Маргаритой. Как бы ни была далека инфанта от политики, но все же и она знала о неприязни, которую принц Конде испытывает к Маргарите Валуа и о неодобрении по отношению к королю Наваррскому. И если последнее ее задевало, поскольку брата она горячо любила и почитала, то за первое Катрин была ему даже признательна. Что поделать, девичье сердце порой раздираемо противоречиями, которые трудно объяснить даже самой себе. Катрин застенчиво опустила глаза, и, чтобы скрыть смущение сделала вид что поправляет в вазе цветочный букет, меняя местами синие и желтые цветы. Она и сама сегодня был как этот букет. Солнечный шелк юбки, синяя тафта корсажа и рукавов, а из выреза, скромного, но не строгого выступала нежная девичья шея и плечи в обрамлении рыжих прядей волос, вьющихся по собственной прихоти, а не велению щипцов и гребней. Инфанта никогда бы не призналась в этом, но с тех пор, как она сменила гардероб, отослав на чердак матушкины наряды и повесив на их место новомодные, сшитые из тканей и по рисункам мэтра Биаджио Костанзо, она начала чувствовать себя красивой. Это было грешное чувство, но, несомненно, весьма приятное.
Генрих де Бурбон: По дороге в замок у принца Конде было немного времени, чтобы поразмыслить над словами маркизы де Сабле. Признавать это было не слишком приятно, но в чем-то эта легкомысленная особа была права. Генрих покачал головой, провел рукой по коротко стриженым жестким волосам. Во многом права. В одиночку хорошо умирать, тебя прославят как героя. Но если хочешь жить и побеждать, то нужны друзья, соратники, те, кто верит в тебя, и кому можешь доверять ты. И начать следовало безотлагательно, пока время окончательно не упущено. Конде обратил задумчивый взгляд к синему августовскому небу. Может быть, во всем случившимся содержится промысле божий? Может быть, Господь, в своей мудрости, освободил его от нечистой, грешной страсти, чтобы рука его была тверда, а мысли ясны? Принц почувствовал нечто вроде суеверного страха и, одновременно, торжества, наполнившего его силами. Он не один. Он не оставлен. Инфанта приняла их незамедлительно, за что Генрих был ей благодарен. Добрым сердцем Катрин пошла в мать. Будем надеяться, что не только им. - Ваше высочество, - скупо улыбнулся он похорошевшей родственнице. Катрин расцветала, и это трудно было не заметить, расцветая, она неуловимо начала чем-то напоминать Генриху его несчастную жену, Мари де Клев. – Простите, что тревожу вас среди предпраздничных хлопот. Я пришел к вам с просьбой, и изложу ее как можно более кратко, чтобы не отнимать у вас драгоценных минут. Нынче между королем Генрихом Наваррским и Генрихом Французским мир, мы готовимся встречать Маргариту Валуа. По-моему, правильным было бы среди торжеств вспомнить о тех, кто до сих пор страдает за нашу веру. Я хочу обратиться к вашему брату с просьбой походатайствовать перед Генрихом Валуа о прощении и освобождении дю Плесси-Морнея. Если вы сочтете возможным присоединить к моей просьбе свой голос, то многие будут благодарны вам за такую доброту. Момент был самый подходящий. Два государя обменивались братскими приветами и заверениями в искренней любви. Так почему бы не потребовать от Валуа маленького подтверждения этих высоких чувств? А, вернув Морнея, можно будет идти дальше. Может быть, по одной дорожке с кузеном, а, может быть, и разными, там будет видно.
Catherine de Bourbon: Катрин покраснела, словно слова кузена обвиняли ее в неблагодарности и короткой памяти. «Хотя, почему словно», - тут же обвинила себя совестливая инфанта Наварры. Она так увлеклась делами хозяйственными, словно Марфа, которая, заботясь о яствах, пропустила слова Спасителя, что забыла о самом главном. О том, что только что напомнил ей принц Конде. О вере, о справедливости, о справедливости к тем, кто за эту веру пострадал. - Ваше высочество, можете быть уверены, я присоединю свой голос к вашему, - воскликнула она, глядя на принца Конде с искренней признательностью. – Я буду просить брата, и королеву Маргариту, уверена, они нам не откажут, и, если Господь позволит, дю Плесси-Морней присоединится к нам в скором времени! Пусть Генрих де Бурбон был некрасив, лицо его лишено правильности черт а тело изящества движений, все же в эти минуты принц показался юной девушке достойным привязанности любого благородного сердца, ибо и сам был благороден. А, поскольку Катрин была натурой пылкой, хоть пылкость эта и сдерживалась строгим воспитанием и суровыми нормами кальвинизма, она не смогла скрыть это. - Давайте вместе попросим моего брата во время приема в честь королевы Наваррской. Я знаю, вы не любите праздников. Но на этом, надеюсь, вы будете, ведь его устроила я. Может быть, вы даже будете столь добры. Что станцуете со мной, кузен? Мы же родственники, и это не может быть воспринято дурно. Тут взгляд инфанты случайно упал на маркизу де Сабле, присутствующую при этой беседе. В рыжеволосой головке инфанты мелькнула соблазнительная, хотя и не слишком добрая мысль. Может быть, Агриппа д’Обинье, увидев сестру короля рядом с другим кавалером, оценит, наконец, ее достоинства?
Генрих де Бурбон: - Конечно, Ваше высочество, для меня это большая честь, - поклонился кузине немного ошеломленный Конде. Не часто его просили о подобном. Принц знал о своей непривлекательности, знал, что женщины замечают ее в первую очередь и часто смеются над ним. Смеются, либо жалеют. Но в застенчивых очах инфанты не было ни насмешки, ни жалости. А улыбка сияла такой искренней добротой, что Генрих де Бурбон не мог не улыбнуться в ответ. - Ваше высочество, мадам маркиза, оставляю вас в уверенности, что праздник, подготовленный такими прекрасными и умелыми руками, надолго всем запомнится своим великолепием. Еще раз поклонившись дамам, принц вышел из покоев инфанты. Возвращаться в пустой дом, где все дышало недавним присутствием Паолы Джустиниани, он не хотел. Позже он заберет оттуда свои вещи, а пока Конде предпочел подняться в небольшие покои из двух комнат, приемной и опочивальни, отведенные для него в замке Альбре. Там, отточив перо и положив перед собой лист бумаги, Его высочество стал с присущей ему тщательностью выводить имена. Иногда они появлялись из-под его пера быстро, иногда после некоторой заминки, но все же к тому времени, как солнце, встав на полдень, заглянуло в окна замка, лист был исписан почти до конца. Следующим письмом к второй супруге своего отца, Франсуазе де Лонгвиль, которая воспитывала маленького Суассона и вела твердой рукой дела сына и пасынка, некоторые распоряжения. Золото и люди. То, чем достигается влияние, успех, победы. Генрих был искренне благодарен Изабель де Лаваль за то, что она напомнила ему об этой простой истине. - Больше никогда я не совершу подобной ошибки, - прошептал он, запечатывая письма. – Клянусь. Эпизод завершен
полная версия страницы